Веревочка I

Поступая в свое время на иностранный факультет университета, Федотов получил полупроходной балл. По собственной гордыне и невнимательности. Быстренько написал ловкое сочинение на выбранную тему и, радуясь способностям своей памяти, ввернул очень подходящую цитату из Теккерея. Которая, впрочем, оказалась из Голсуорси, что и вылилось в пониженную оценку. Иностранный факультет был кузницей хорошей жизни для немногих избранных, и ошибки прощал не всякому.

Теткин муж, работавший тогда в хозяйственном отделе университета, поговорил со своим начальником, тот еще с кем-то. Федотова приняли.

Студенты факультета делились на две характерные страты; “дети” и “из народа”. Высокий, хорошо сложенный Федотов с его породисто-красивым лицом поначалу между стратами завис. Его тянуло к “детям,” и они легко принимали его за своего, но общаясь с ними Федотов постоянно был настороже. Он до тошноты боялся вопросов о своем происхождении, ясно понимая его сомнительность. Но без расспросов не обходилось; “дети” хотели знать с кем имеют дело, и каждый раз Федотов, скороговоркой назвав отца служивым, быстренько переходил к деду –  заслуженному железнодорожнику, в послевоенные годы начальнику участка пути Северо-Кавказской железной дороги. Да и дед по матери не подкачал; заведующий аптекой – фигура вполне уважаемая. Не такая, конечно, как родители его полудрузей – сплошь областная элита. Но для деда сойдет.

А вот отец вышел в отставку майором, и это было унизительно мало для человека, окончившего с отличием высшее военное училище. Как-то раз, будучи в легком подпитии, Федотов-старший начал было рассказывать сыну о том, почему он в свое время не смог смолчать и что из этого вышло. Но семнадцатилетний в то время Федотов-младший не дослушал; майор – это мелко, какая разница теперь почему. Вообще-то отец у него, по-честному, неплохой, но гордиться тут особо нечем. А после отец уже ничего и не говорил.

Один раз на занятиях по гражданской обороне Света Кожокина, кстати дочь главврача крупнейшего госпиталя региона, сказала про преподавателя Петракова: “Наверное, очень хороший человек, если подполковником в отставку вышел. Эти все, обычно, до полковников дослуживаются”. Федотова так и подмывало тут же сказать ей, что, дескать мой-то вообще майор. Но он не решился. Света славилась на курсе независимым мышлением, чего нельзя было сказать обо всех ее друзьях.

Интересно, что нашел душевное равновесие Федотов в спорте. Для баскетбола, где он начинал, он оказался недостаточно высок, но университетский тренер по боксу, посмотрев его, хмыкнул и предложил попробовать. Федотов решил позаниматься недолго, только чтобы со шпаной себя чувствовать увереннее, но неожиданно увлекся. Оказалось, что у него прекрасная координация и хорошая реакция. А когда он на третьем курсе стал чемпионом университета в полутяжелом весе, уважение окружающих постепенно растопило его ущербность, и Федотов впервые почувствовал легкость в общении.

Правда, была еще и проблема с материальными благами. Игорь Козленок мог себе позволить пригласить друзей на пустующую родительскую дачу в Егошино. Чего там стыдиться; лесной участок на гектар за высоком глухим забором, шестикомнатный бревенчатый дом со всеми удобствами, домашним кинотеатром, биллиардом, сауной и библиотекой для понта. И Боря Корчевников приглашал и домой и на дачу. И Денис Сысоев, и Анфиса Харитонова. И Света Кожокина приглашала; когда всю компанию, а когда Федотова одного. Вот только сам Федотов, когда подходила его очередь, звал друзей в ресторан. А для этого были нужны деньги. Много. С этим были большие проблемы.

Выручил Клемков. Средневеса Витю Клемкова Федотов знал по секции. И не любил. Витя был жилистым и каким-то синюшным парнем с длинными натруженными руками и лицом спивающегося пролетария. Но бил он с жестким остервенением, и раздражать его остерегались. Поэтому Федотов выслушал его вежливо. Подумал над сказанным и предложение принял.

Потому что кто же от легких денег откажется, особенно когда никаких нет.  И всего делов-то по Копченому рынку погулять, за порядком последить. Клемков сам с продавцами договаривался, а ребятам из секции  очень приличные бабки отстегивал. Пару раз пришлось показать пришлым кто на рынке хозяин, но для этого даже и драться не пришлось. Увидев перед собой с десяток парней с развитыми плечами и текучими движениями, пришлые сочли за благо ретироваться.

Федотов не задумывался тогда над подозрительной легкостью существования. Он понимал, что и Оптовый рынок и рынок на Промзоне давно под серьезными людьми. Да и Садовод тоже. А Копченый? Кому он особо нужен? Стихийная площадка в излучине реки, где до недавнего времени основным товаром были зараженные глистами лещи, которых какие-то скользкие люди коптили прямо на берегу до умопомрачительно вкусного запаха. Только совсем недавно стали появляться здесь палатки с разномастным барахлом и стойки с подозрительными продуктами. Встали бабки с одиночными бутылками водки и батонами белого в пленке, старики разложили на покрывалах книжки и проржавевший инструмент.

А потом Клемков сказал, что надо ехать на стрелку в лесопарк. И лучше захватить с собой подходящие железки. Федотову ехать не хотелось, но отказаться он побоялся. Или постеснялся.

Приехали на трех машинах, вышли и стали ждать. Федотова временами била крупная дрожь и он отходил в темноту, чтобы себя не выдать. Судя по тому как часто ребята бегали в кусты помочиться, они волновались не меньше.

Успокоились, когда увидели подъехавших на одной машине соперников. Ничего особенного; четверо просто одетых немолодых мужиков. Один из них прошел под фонарь, жестом поманил Клемкова.

Тринадцать боксеров, вооруженных битами и арматурой, наблюдали за переговорами метров с десяти. Еще трое приезжих не обращали ни на них, ни на своего переговорщика с Клемковым ни малейшего внимания. Они стояли у багажника своей “Лады” и что-то перетирали между собой.

Выстрел раздался неожиданно. Федотов вздрогнул, не понимая еще что произошло, почему Витя Клемков вдруг сел в грязь и согнулся, зажимая руками живот. Это был момент броситься вперед размахивая битой. Но визави Клемкова, держа в руке пистолет, стоял в свете фонаря и улыбаясь смотрел на боксеров. Потом он нагнулся, взял Витю за волосы, оттянул его голову назад, приставил ко лбу пистолет и выстрелил снова. Клюквенный фонтанчик вырвался из затылка Вити. С кусочками белого мороженого. Трое оставили свои разговоры и начали неторопливо приближаться.

Последующее Федотов помнил плохо. Он бежал в темноте между деревьями, сознавая жалкую мягкость своего тела. Стреляли сзади еще, или ему послышалось? Ломясь через поросль, он напоролся плечом на обломанный сук и остановился, сгоряча не почувствовав боли. Только заметил, что биты у него в руках больше нет. Потом Федотов вспомнил фонтанчик и завязанные на него запахи пороха, крови, сырого мяса и дерьма, и его вывернуло наизнанку.

После опустошающего приступа рвоты, бежать не было уже ни сил, ни смысла. Федотов постоял, постепенно приходя в себя, и тихими осторожными шажками попытался найти путь назад. Получилось не сразу. Федотов заметил сквозь листву слабое мерцание, долго прислушивался и подкрадывался, только чтобы обнаружить, что это не тот фонарь. Зато теперь он знал, где тот.

К нужному фонарю Федотов подходил, медленно перемещаясь за кустами вдоль аллеи. Издалека увидел три машины, человеческие силуэты рядом тоже показались знакомыми. Федотов насчитал семерых, молча подошел. Ребята только взглянули на него и тоже ничего не сказали. Клемков лежал на прежнем месте, только теперь его голова была накрыта ветровкой.

Молча прождали минут пятнадцать. За это время из леса подошли еще трое. Потом Дима Малевский –  он был кем-то вроде неформального заместителя Клемкова и теперь взял инициативу на себя –  сказал, что пора ехать. Те, кто не появились, доберутся сами. И Клемкова надо взять с собой и похоронить. Потому, что здесь его поутру найдут, а после этого выйти на остальных –  пара пустяков. И если и не посадят, то из универа попрут точно. А сейчас не такое время, когда надо в армию идти. Федотов подумал, что не знает, когда было или будет хорошее время идти в армию. И пожалел, что не потерялся в лесу. Но деваться теперь было некуда.

- Где похоронить? - спросил кто-то
- Где земля мягкая - отрезал Малевский

С этим тоже никто не спорил.

Федотов Клемкова руками не трогал; в багажник его загрузили другие. И вынули тоже. Но могилу он копал истово, понимая что должен быть повязан с остальными. На песчаном карьере копалось легко, и, даже работая попеременно одной короткой штыковой лопатой, легко углубились на полтора метра. Клемкова с той же ветровкой на голове опустили в яму, и воцерковленный Петя Корольков, как помнил, пробормотал молитву за упокой. Каждый бросил на тело по горстке песка, остальное свалили лопатой и ногами. Ими же и заровняли поверхность.

Клемкова не хватились очень долго. Лекции он и раньше пропускал, секцию забросил, а из общежития ушел, сняв на халявные деньги квартиру на окраине. Если потом и было какое-то расследование, Федотова никто ни о чем не спрашивал. Он уже начал успокаиваться, когда по дороге домой на свободное рядом с ним место в автобусе опустился человек. Федотов почувствовал на себе настойчивый взгляд и повернулся. Это был невысокий лысеющий мужчина под пятьдесят с круглым лицом, носом-пипочкой и одутловатыми щеками – один из троицы на стрелке.