de omnibus dubitandum 101. 329

ЧАСТЬ СТО ПЕРВАЯ (1872-1874)

ГЛАВА 101. 329. ОПЬЯНЯЮЩИЕ ПУЗЫРЬКИ ВОЗБУЖДЕНИЯ…

    Его взгляд скользил по ней, неторопливо раздевая-ощупывая с головы до ног, и Елизавете с трудом удалось заставить себя стоять спокойно. Соски под шелковым домино напряглись.

    — Ваш костюм — это настоящий триумф, мадам, если мне будет позволено так выразиться. Не думаю, что я видел что-либо подобное раньше.

    Елизавета погладила отворот своего длинного, облегающего тело домино из дамаста, скромно скрывающего от шеи до икр текучий шелк туники и мешковатых гаремных шаровар. От этого движения негромко зазвенели крохотные колокольчики, пришитые под кромкой камзола. Рядом с Незнакомцем она ощущала себя хорошенькой и даже желанной, что было редким для нее чувством. По ее жилам словно бежали колючие опьяняющие пузырьки возбуждения.

    — Благодарю, но должна отметить, что ваш костюм не отличается оригинальностью.

    На обычный вечерний костюм он надел черное домино и простую маску.

    Незнакомец поклонился.

    — И в самом деле. Разумеется, вы совершенно правы, но я решил посетить этот бал в самый последний момент и одолжил домино и маску у одной хорошо мне знакомой актрисы и приказал кучеру везти меня сюда. — Он снова сверкнул своей плутовской улыбкой. — И теперь рад, что сделал это.

    Елизавета улыбнулась в ответ, зная, что маска скрывает не только ее лицо, но и вспыхнувшие щеки, а вышитые туфли надежно прячут снова подогнувшиеся от восторга пальцы ног.

    — Полагаю, мне следует пригласить вас на танец? Или же вы хотите бокал лимонада, или... — Незнакомец склонился над рукой Сисси и поднес к губам, не отрывая от нее взгляда, — ...может быть, прогулку по саду?

    Даже для такой ведущей уединенную жизнь императрицы, как Елизавета, смысл его слов были предельно ясен. Она читала его в пылком взгляде, обжегшем ее под маской, в медленных круговых движениях его большого пальца по ее ладони, которую он еще раз поднес к губам.

    Елизавета вырвала руку и позволила себе побыть еще более дерзкой.

    — Незнакомец, должно быть, вы приняли меня за кого-то другого! Если бы вы хоть что-нибудь знали обо мне, то поняли бы, что лимонаду я предпочитаю шампанское, а прогулка по саду не даст вам возможности украсть поцелуй. Во время балов и приемов городской сад освещается особенно хорошо, чтобы не допустить подобных вольностей.

    Она увидела в его глазах одобрение своему остроумию, оно согрело каждый дюйм ее облаченного в шелк тела.

    Незнакомец подал ей руку.

    — В таком случае давайте поищем шампанское, а потом... — Он нагнулся и прошептал ей на ухо; голос его щекотал, а слова возбуждали: — А потом мы попробуем потушить несколько факелов в саду.

    От этого шепота по ее спине пробежала восхитительно приятная дрожь.

    Елизавете следовало бежать под крылышко разумного и в высшей степени нравственного общества императорского двора. Или извиниться и удалиться в дамскую комнату, чтобы снова прийти в себя. Но она не сделала ни того ни другого.

    Сегодня ей хотелось быть кем угодно, только не Елизаветой, старомодно напыщенной императрицей, женщиной, на которую ни один мужчина в жизни не посмотрел так, как смотрел сейчас Незнакомец. Это было опасно, это возбуждало, и этому невозможно было сопротивляться.

    Елизавета положила ладонь на превосходную тонкую шерсть его рукава, кинула на него соблазнительный взгляд, давая понять, что такие поступки для нее обыденны, и позволила увести себя в неизвестность.

    Елизавета, которую Ида представила как "моя подруга Габриэль", несколько минут говорила с ним, потом она спросила его: "Знаешь, я тут совсем чужая. Что говорят в народе об императоре? Довольны ли его правлением? Зарубцевались ли последствия войны?".
 
    Незнакомец, был очарован манерами и голосом дамы в желтом домино и ломал голову, кем она могла быть. Его ответы были вежливы и сдержанны.
 
    - Ты знаком с императрицей? Нравится ли она тебе и что говорят и думают о ней? - спросила она его.
 
    Он, помедлил мгновение, потом сказал: "Императрицу я знаю, конечно, только в лицо, я видел ее в парке Пратер, когда она скакала верхом. Я могу сказать, что она чудесная, удивительно красивая женщина..." и, добавил, что в обществе ее осуждают за то, что она так неохотно показывается в свете и слишком много занимается своими лошадьми и собаками.

    - Наверняка, к ней несправедливы - продолжил он.

    - Я знаю, что ее любовь к лошадям и собакам - это наследственная черта. Про ее отца, герцога Макса, рассказывают, что он однажды сказал: "Если бы я не был принцем, я бы стал цирковым наездником!".
 
    Елизавета посмеялась над анекдотом, потом спросила: "Скажи, как ты думаешь, сколько мне лет?".
 
    - Тебе? - спросил «Незнакомец», дерзко обращаясь к ней на "ты". - Тебе тридцать шесть лет. Лицо Елизаветы невольно дрогнуло: он назвал ее точный возраст.
 
    Вначале она импульсивно хотела отослать «Незнакомца», потом передумала и позволила ему повести себя вниз в зал, где они прогуливались далеко за полночь, туда и обратно, говорили о Боге и мире, Австрии и о поэзии.

    Незнакомец заметил, как непривычно было для дамы в маске то, что в тесноте ее толкали и пихали; она дрожала всем телом, когда перед ней не расступались. Несколько человек обернулись и рассматривали ее, но только один догадывался о том, кем она была, граф Николаус Эстерхази, "Мастер" по охоте на лис в Годолло.