Рассказы старшины Михалыча - 1

 Рассказы старшины Михалыча.
(Предисловие к циклу).

Пожилой старшина Михалыч приезжал отдыхать в наш военный санаторий на Черноморском побережье Кавказа почти каждый год.
И вечером в санаторном парке на берегу моря вокруг него собиралась куча народу из отдыхающих и персонала, чтобы послушать его увлекательные рассказы о необычных, порою даже фантастических приключениях защитников Отчизны на войне и в мирное время.
О себе Михалыч говорил так: «Вообще-то, моя фамилия – Михайличенко, но когда меня уже произвели в старшины, мой тогдашний командир полковник Панков однажды в спешке приказал своему адъютанту:
- Срочно вызови ко мне старшину Михалыча.
С тех пор так и пошло: Михалыч, да старшина Михалыч. Иначе меня никто не называл и не называет.
Отслужил я в армии ровно сорок лет, а когда ушел на пенсию, мой нынешний командир полковник Прилуцкий велел выделить мне квартиру в военном городке и приказал мне никуда не уезжать, так как старшины нынче пошли не больно разворотливые и мало знающие. И стал я с тех пор вроде как старшиной - наставником молодых кадров и комендантом многоквартирного дома, в котором живу.
Начал я свою военную службу в 1962-ом году, то есть, когда случился в мире Карибский кризис. И выходит так, что судьба сразу решила испытать, какой из меня вояка. Нелегко нам пришлось…
Полк наш авиационный, об этом вы можете догадаться по моей фуражке, которую я продолжаю носить, даже уйдя на пенсию. А больше я о нем ничего вам сказать не могу, чтобы не разглашать военной тайны.
А теперь я расскажу вам, как начиналась моя военная служба на далёком острове Сахалине, в авиационном полку, которым командовал тогда уже известный вам полковник Панков»
А первую историю, рассказанную старшиной Михалычем, я решил назвать словами полководца Суворова: .
      
             Будь умнее своих врагов
 (История первая из цикла «Рассказы старшины Михалыча»)

Пошел служить я по весеннему призыву и был рад, что направили меня на Сахалин. Вырос я в Саратовской области, где видел лишь степи да степи, ну, разве что Волга у нас течет, но от нашего села до неё вёрст двести будет, попробуй доберись.
А тут, на острове, тайга рядом, море в километре от казармы, можно после обеда сбегать искупаться, лишь бы часовой не заметил. Но они у нас на КПП, в основном, с прохожими девками заигрывали, пока дежурный офицер себе тихий час устраивал, как в пионерском лагере.
В общем, дисциплины в нашей части не было никакой. Спросите, почему? А потому, что мы - лётчики. Для нас главное - это летать, а остальным там пусть пехота занимается. Например, строевой подготовкой, стрельбой по движущейся цели и всем таким прочим.
Сначала я был во взводе бойцов на рулёжной полосе, то есть, мы толкали по бетонке самолеты, когда у них моторы глушили, подвозили к ним боеприпасы, иногда мели эту полосу от и до, очищали её от посторонних камешков и пыли, чтобы она во время дождя в грязь не превратилась.
Потом меня перевели в заправщики. Там служить стало полегче и поинтереснее. Ездишь себе целый день на бензовозе от склада ГСМ до стоянки самолетов, и в ус себе не дуешь. Правда, долго учился тому, как надо быстро и правильно шланги вставлять в разные хитрые отверстия, но потом всё пошло на лад.
Начали мы с техниками дружить, которые самолеты обслуживали, они нас спиртом угощали, что им выдавали для протирки особо важных деталей. Но мы особо этим делом не увлекались, потому как служба у нас была ответственная, от которой жизнь лётчиков зависела.
И однажды с моей помощью была выяснена ошибка, которая могла привести к катастрофе. А дело было так.
Во время тренировочных полетов, на одной из машин отказал двигатель. Летчик кое-как дотянул до аэродрома, посадил с трудом самолет, а когда вылез из кабины, понес всю нашу техническую службу в бога, царя и мать.
Собралась тут же прямо на рулёжке комиссия во главе с особистом, который обязан шпионов ловить, и давай гадать, что к чему. И тут я вспомнил, что во время заправки этой машины запах керосина показался мне каким-то странным, не таким, как обычно. И тогда я подошел к этой комиссии и попросил разрешения обратиться к самому старшему по званию. А когда мне разрешили, я доложил особисту о своих сомнениях насчет керосина. Сначала меня послали куда подальше за мои, как они выразились, дурацкие фантазии, но я попросил их отлить литровую банку керосина из топливного бака, понюхал его и сказал, что явно чую запах автола.
Поехали всем гуртом на склад ГСМ, где всё и прояснилось.
На железнодорожную станцию, что была в километре от нашей части, пришел для нас целый состав горючего. И, когда начальник склада ГСМ понял, что не успеет вывезти топливо к назначенному железной дорогой сроку, и мы будем платить огромный штраф, он, кроме обычных бензовозов, послал на станцию еще две машины, на которых раньше перевозили исключительно машинное масло под названием автол. Двигателю МИГа двадцать первого такой керосин оказался почему-то не по вкусу, и он заглох.
Начальник склада ГСМ пошел под трибунал, а я получил внеочередное звание старшего ефрейтора.
А, кроме того, меня перевели в особую эскадрилью нашего авиаполка, где летали настоящие асы, исключительно на новых самолетах, только что полученных с заводов и еще не прошедшей окончательную обкатку в боевых условиях. В этой эскадрилье была своя техническая служба с технарями высшего класса, и своя заправка, где я исполнял обязанности старшего заправщика.
Командиром там был майор,.. Назову его Ивановым, так как настоящая его фамилия была засекречена после случая, о котором я буду вам рассказывать. И так как я не знаю, рассекретили её или еще нет, то буду называть его Ивановым.
А случай этот произошел в 1962- ом году, в самый разгар этого, будь он неладен, Карибского кризиса.
Была середина октября, по-сахалински холодного и дождливого. Обкатывали какую-то новую модификацию МИГа, не помню уже какого.
Майор Иванов сам летал редко, в годах он уже был, но каждый его полет являлся для нас важным событием . В этот день весь летный, технический и обслуживающий состав эскадрильи строился в одну шеренгу на месте стоянки самолетов, майор медленно проходил вдоль этой шеренги, и пилоты докладывали ему о состоянии материальной части их машин. Обычно их доклад был одинаков: «Матчасть истребителя МИГ -21 под номером… в порядке!»
Затем Иванов подходил к одному из летчиков и говорил: «Сегодня я полечу на твоем аппарате». У него была такая привычка: называть самолеты аппаратами. Обычно летал он не дольше пятнадцати минут, а приземлившись, объявлял летчику благодарность за отличное содержание матчасти или устраивал ему разнос за замеченные недостатки.
Этот день я запомнил на всю свою жизнь. Майор выбрал приглянувшийся ему «аппарат», постучал костяшками пальцев по топливному баку и, обернувшись ко мне, строго спросил:
- Ефрейтор Михайличенко, ты почему заправил бак под завязку? Ты понимаешь, что теперь я буду разбегаться по взлетной полосе гораздо дольше, и должен сжечь в воздухе больше половины бака, чтобы благополучно приземлиться?
- Так точно, товарищ майор, понимаю, - ответил я. – Только я не знал, что сегодня вы устроите проверку матчасти, а назавтра у нас по плану боевое дежурство.
Боевое дежурство во время Карибского кризиса было делом нешуточным: три часа лётчики в полной экипировке сидели в кабинах полностью заправленных самолетов и взлетали, как только с американских баз на японских островах поднимался в небо любой летательный аппарат.
В ответ на мое оправдание командир что- то пробормотал про индюка, который тоже думал, сел в кабину и взлетел, слава Богу, без всяких приключений.
Приключения начались уже в воздухе, причем, не по нашей вине.
Приземлился он, на мой взгляд, тоже вполне благополучно, но позже, чем обычно.
Спустя целых сорок минут его МИГ вырвался из облаков, пробежался по полосе, вырулил на стоянку и затормозил на своем обычном месте. Фонарь кабины медленно пополз вверх, майор тоже неторопливо спустился на землю.
И тут мы взглянули на него и не узнали своего командира. Его лицо было бледным и растерянным, а, главное, у него дрожали руки. Он сделал три шага вперед и хотел что-то сказать нам, но даже не смог открыть рта.
И тогда летчик самолета, на котором майор Иванов поднялся в небо, не вытерпел, вышел из шеренги и обратился к нему по форме:
- Товарищ майор, как аппарат? В порядке?
И тут Иванов неожиданно улыбнулся и хрипло сказал:
- Твой аппарат стал после полёта немножко короче. Не веришь, посмотри. Разрешаю.
После таких слов вся шеренга сорвалась с места и бросилась к самолету.
Я увидел, что сопла МИГа оплавлены, а какой-то сантиметр на конце действительно сгорел дотла. И хотя я был простым заправщиком, но понял, что летчик на взлете перешел на форсаж, то есть, включил двигатели на полную мощность.
Все дружно обернулись, чтобы спросить командира, что случилось с ним в полете, но майор … исчез. Незаметно и молча, так ничего нам и не разъяснив.
Мы вернулись к штабу, угрюмые и ничего не понимающие. Из штаба выскочил какой-то молоденький лейтенант, весело закричал:
- Ну что, особая эскадрилья, дождались своего командира? Что-то он нынче долго летал. Небось, заблудился и сел на другой аэродром.
Капитан Амшуков, горячий кабардинец, не стерпел таких оскорбительных слов по поводу нашего майора и отпустил лейтенанту хорошую затрещину.
- Я буду жаловаться! - завопил тот.
- А я буду тебя убивать, если ты еще такое скажешь, - спокойно ответил ему Амшуков.
Мы зашли в столовую, где было тепло и безлюдно, и стали гадать, что же случилось с нашим командиром в полете. Версию о посадке на чужом аэродроме отвергли сразу, потому что никто в нашем полку не умел ориентироваться в полете лучше, чем майор Иванов, даже в самую ненастную погоду, когда облака висели на верхушках высоких сосен на ближайшей сопке.
Я попытался связать происшедшее с полной заправкой баков, за что уже получил втык от майора. Самолет с полными баками не смог разогнаться на полосе, и тогда командир перешел на форсаж. Услышав такое, надо мной просто посмеялись:
- Ты, салага, помолчал бы, потому что не знаешь, что такое МИГ – двадцать первый. Ему еще два таких бака прицепи, и он свечкой уйдет в небо с половины полосы.
У меня словно гора свалилась с плеч: значит, я не виноват в том, что случилось с командиром.
Обсуждали мы это происшествие, наверное, часа два, но никаких объяснений ему так и не нашли. И тогда заместитель командира эскадрильи по политчасти, капитан Кулян, сказал:
- Давай расходиться. Завтра на летучке командир нам сам все расскажет.
Но на следующий день майор Иванов на летучку не явился. Капитан Кулян отправился в штаб выяснить, почему, и там ему сообщили, что майор Иванов покинул месторасположение авиаполка в связи с переводом в другую часть. Когда же капитан спросил, не связано ли это со вчерашним полетом, ему ответили, что нет, не связано. Просто майор Иванов уже давно обратился в штаб округа с просьбой перевести его в другое место с более мягким климатом, ссылаясь на свой возраст. И именно вчера на этот запрос пришел положительный ответ, и майор Иванов срочно отбыл в другую часть на территории Хабаровского края.
Наш полк вскоре тоже передислоцировали в Северо – Западный военный округ, и мы оказались в Ленинградской области на берегу Балтийского моря. Потом, в течение двадцати лет, мы еще несколько раз переезжали с места на место, пока, наконец-то, для нас не выбрали с самый благодатный край: Черноморское побережье Кавказа.
И тут произошла моя неожиданная встреча с первым командиром эскадрильи, в которой я впервые почувствовал себя защитником Родины.
А произошло это так.
Полковник Прилуцкий приказал мне поехать в город Сочи и в одной из тамошних турфирм заказать экскурсию для членов семей офицерского состава по достопримечательным местам Черноморского побережья.
Выполнив этот приказ быстро и без проблем, я побродил по сочинским улицам под дождиком, начавшимся с утра, и решил спрятаться от него в близлежащем кафе, где было многолюдно и шумно. Увидев, что свободных мест нет, я уже собрался уйти, но тут заметил, что за столиком в углу сидит всего лишь один человек, седой мужчина в белом костюме.
- Можно мне присесть за ваш столик , - спросил я его.
Мужчина молча взял со стола квадрат бумаги в рамке и показал его мне . Там было написано: «Все места забронированы».
- Извините, - сказал я и пошел к выходу, как вдруг услышал за спиной:
- Ефрейтор Михайличенко, стоять!
Я обернулся, и увидел, что мужчина за столиком улыбается и грозит мне пальцем:
- Стыдно не узнавать своих командиров, ефрейтор Михайличенко ! Садись!
Я присел напротив, пригляделся и вдруг узнал в этом поседевшем и похудевшем человеке майора Иванова.
И тогда я вскочил с места и закричал:
- Товарищ майор, разрешите доложить: старшина Михалыч находится в расположении города Сочи в связи с командировкой!
- Да ты не ори, - засмеялся Иванов. – Народ перепугаешь, И что-то я не вижу на твоей одежде никаких знаков различия, старшина Михалыч.
- Так я в гражданском, потому что приехал сюда по делам, к военной службе отношения не имеющим. А вы как здесь оказались?
- А я тут живу. Недавно ушел в отставку и получил квартиру в многоэтажке. Где я и доживаю свой век, один, как перст. Жена давно умерла, дети разъехались. А с майором ты здорово ошибся: генерал я нынче, пусть и отставной. Ладно, ради такой встречи, я сейчас отменю заказ и позвоню своим собутыльникам, чтобы не приходили. Поедем на мою дачу. Она хоть и заброшена, но все-таки это лучше, чем париться в квартире. Посидим, поговорим там, вспомним Сахалин и подлых америкашек , которые меня чуть не прикончили.
- Когда?
- Здравствуйте! Как будто это не ты мой аппарат заправлял перед последним полетом на острове.
- Заправлял – то я, но что тогда с вами случилось, я не знаю. И никто из наших не знает.
- Понятно. Об этом в курсе были только три человека; комполка, начштаба и особист. Я об этом не подумал. Ладно, поехали. Теперь-то я могу рассказать тебе все.
Я слушал его рассказ, сидя за маленьком столиком в домике, напоминавшем мне нашу деревенскую избу из детства. На столе стояла бутылка сухого вина, лежали только сорванные помидоры и персики . А за окном по-прежнему шел дождь. И сквозь его немолчный шум до меня доносился голос Иванова;
- Взлетел тогда я славно, помню, будто это было вчера. Тебя вспомнил недобрым словом, что буду теперь сжигать керосин лишних десять минут Уже пошел на разворот, услышал сигнал родного аэродрома, когда попал в сплошную облачность. Поднялся повыше, к солнышку, земли не видно, но пеленг слышу хорошо. Пошел на снижение, вошел снова в облако, и тут сигнал пропал. А без него мне никак нельзя, земли-то не видно. Ругнулся пару раз и давай по сторонам рыскать. Минут двадцать у меня на это ушло, причем на сверхзвуке, потом вдруг снова в наушниках запищало, и пошел я по пеленгу, вздохнув полной грудью.
Пробил облака, вижу землю и взлетную полосу на ней. Захожу на нее, и уже предвкушаю разнос, который я устрою нашим радистам.
Потом приземляюсь и качусь по ВВП. И вдруг вижу, как ко мне с двух сторон люди бегут. Первая мысль была: «Горю!», то есть, пожар у меня в двигателях. Две секунды ушло, чтобы понять, что никакого пожара нет. Один взгляд на приборы, другой на хвост: всё в порядке. А вот вторая мысль у меня была еще хуже: «Это не мой аэродром!». Пусть даже наш, советский, но не мой. Позора потом не оберешься: ас Иванов заблудился в трёх соснах. И хватило мне тогда пару секунд, чтобы перейти на форсаж и свечкой - в небо, ведь полосы оставалось уже почти ничего.
Возвращался на бреющем, по компасу и хорошо знакомым ориентирам, потому что налётано было там немереное количество часов.
Когда, миновав Курилы, увидел впереди очертания Анивского залива, то понял, что захожу на остров с юга, и что это америкосы посадили меня на острове Хоккайдо.
Летел я спокойно, сосредоточенно, но когда приземлился и выключил двигатели, то почувствовал, как у меня дрожат руки, а из под шлема течет ручьями пот.
Ну, остальное ты видел сам. Когда вы бросились осматривать укороченный МИГ, я незаметно от вас сбежал в штаб, понимая, что о случившемся надо немедленно доложить начальству. Видимо, новая модификация двадцать первого МИГа всерьёз заинтересовала наших противников, и теперь они будут предпринимать попытку за попыткой, чтобы заполучить его. И если мне удалось удрать от них, то другой пилот, менее опытный, этого сделать не сможет
Выслушав меня, начальство сразу приняло необходимые меры по части перехвата сигнала, а меня тут же отправили в штаб округа, чтобы я обстоятельно доложил там о сложившейся ситуации.
После моего доклада командование округа решило, что либо американцы разработали метод перехвата сигнала самолета, который их интересует, либо в нашем полку завелся «крот», сообщающий им время взлёта МИГа – 21. Тут же засекретили меня и дали мне другую фамилию, так как их разведка может теперь за мной охотиться как за специалистом по МИГам . А еще меня за спасение новой модели самолета повысили в чине до полковника и наградили вот этой этой звездой .
Он распахнул свой легкий пиджачок, и я увидел приколотую к его изнанке Звезду Героя Советского Союза.
- Не люблю я, когда народ на меня пялится, - объяснил он. – Перестёгиваю её на лацкан только в тех случаях, если меня не хотят в гостинице поселить или в ЖЭКе справку выдать о том, что я еще живой.
- А нам объяснили, что вас перевели на территорию с более мягким климатом, по вашей просьбе, - сказал я.
- Никогда я о таком не просил. Сахалин мне нравился во всех отношениях. Окружающая природа, климат, люди, всё это радовало меня, и лучше места для службы и жизни я желать не мог. Я и сейчас вспоминаю сахалинское небо: тучи неделю бродят над головой, а потом вдруг ветерок северный подует, и засверкает до самого горизонта бездонная синева. И ты, молодой и здоровый, взлетаешь в небо и радуешься жизни. Не то, что сейчас в старости, когда кажется, что жизнь закончилась, и дождь будет идти постоянно…

Утром я уехал в свою часть, и с бывшим моим командиром мы больше не встречались…