Вы еще думаете что роботы не выполнят вашу работу

ВЫ ВСЕ ЕЩЕ ДУМАЕТЕ, ЧТО РОБОТЫ НЕ МОГУТ ВЫПОЛНИТЬ ВАШУ РАБОТУ?
Очерки по автоматизации и технологической безработице
Риккардо Кампа Рим 2018

Имя итальянского философа родом из Мантуи, бывшего журналиста и сотрудника финансовой полиции, а ныне профессора социологии в Краковском университете Рикардо Кампа (р.1967) - все еше экзотика для русскоязычного читателя. Автор четырех книг на родном и английском языках и множеств статей в итальянских социологических журналах и новостном "Мире" (Il Mondo), вице-президент Ассоциации филоматов Италии и сотрудник европейского Института этики и новых технологий, а также музыкант, записавщий уже 15 сольных и групповых альбомов - личность, как видим, достаточно мощная и многогранная, чтобы к созданию суперактуальной работы-манифеста на английском языке подготовиться и академически, и практически.
Начнем, как обычно, с достоинств книги. Прежде всего она представляет свежий и в то же время исторически углубленный внутренне связный и системный обзор опаснейшей проблемы современности, которую автор считает необходимым рассмотреть в полном объеме и без напрямую угрожающих обществу оптимистических иллюзий например, насчет того, что ИИ может вытеснить лишь неквалифицированный труд.   Ученый убедительно показывает, что автоматизация может вытеснять не только физический, но и рутинный умственный труд, и это значит, что кризис занятости, вставший перед современным обществом, намного сложнее того, что имел место в эпоху Промышленной революции, ибо разрыв между индустриальным трудом и эпохой интеллектуализации, выхванный роботами, значительно больше, чем между сельской жизнью и фабрикой, где в обоих случаях практиковался физический труд, а требования к образованию возрастали не настолько, чтобы стать непосильными для большинства.
Д-р Кампа обоснованно считает, что технологический детерминизм глубже социально-классового, а техногенные изменения нового уклада рано или поздно потребуют полного пересмотра общественного и государственного строя, сформировавшегося на индустриальном этапе. Чрезвычайно важно, что для него нет единственного рецепта борьбы со столь сложной и многомерной угрозой, как техногенная безработица, противостоять которой можно лишь с несколькими взаимодополняющими стратегиями, политико-экономическими решениями и, разумеется, на международном уровне. Так, он не считает единственным выходом -  для него это является, по сути, лишь одиим из мероприятий - установление "базового дохода" или иных мер поддержки населения, на том основании, что справедливое распределение таких средств является противоречивой задаче (кто будет это делать и какие требования к уровню жизни считать "базовыми" - совершенно неясно, так же как и перспективы людей, оказавшихся в положении бесполезных для общества и живущих на пособия)  С этим связана и его оригинальная, хотя и очевидно слабо разработанная концепция "социокапитализма" как устройства, не являющегося коммунистическим и сохраняющего элементы рыночной экономики, но при этом позволяющего максимальному числу людей, высвобождаемых из наемного труда, жить за счет доходов от собственности, предпринимательства и социального творчества (хотя из его заманчивых аргументов далеко не ясно, как все это может выглядеть).   
Как социальный критик д-р Кампа не боится браться за самые сложные и психологически болезненные вопросы, указывая, например, что рекомендации солидных международных экспертиз, предлагающие решать проблему техногенной безработицы исключительно с помощью образования, являются в чистом виде маниловщиной. Способности большинства людей ограничены и даже при наличии распределения общественного продукта, созданного без их участия (а еще инеясно, как этого добиться), большинство граждан технически продвинутых стран просто не смогут жить, работая только в хай-теке, образовании и творческих профессиях.  Досадно, однако, что Кампа почти не касается важнейших сторон темы образования, таких, как  квалификационная инфляция (с таким блеском описанная Рэндаллом Коллинзом в Гарварде), информационный взрыв, тупик специализации  или угрозы, вытекающие из перехода от трудового общества к рентному.
Проблемы работы философа характерны тем, что не являются обратной стороной его достоинств. Прежде всего следует отметить явные исторические огрехи его видения. Обладая сугубо светским мышлением, итальянский мыслитель допускает характерные ошибки - так, после всего, что мы узнали в ХХ веке о патристике и средневековье, вряд ли можно воспринимать всерьез тот почти комсомольский задор, с которым он винит античное христианство в пренебрежении наукой и насаждении отсталости. (Вспомним, что ультраправые, знающие, что с наукой, которая в античности просто застопорилась, все обстоит как раз наоборот,  винят Церковь в обратном: в техническом прогрессе за счет упразднения языческого отношения к природе). В то же время надо отдать должное тому, что он  достаточно открыт, не зашорен и не считает для себя зазорным опираться на огромный опыт религиозно-общественных деятелей и служителей церквей. Не ссылаясь напрямую на христианские идеологии и практики, он проводит идеи смешанной многоукладной экономики, в ряде отношений близкие к европейскому солидаризму.
Д-р Кампа как бы не замечает, что высоко ценимый им марксизм, будучи крупнейшей антирелигиозной утопией Новейшего времени., в значительной мере ответствен за то до боли тяжкое положение, в котором оказался современный мир-экономика. Речь идет, безусловно, не только о непомерном завышении революционных требований к обществу и порче мотивации людей, не верящих в будущую жизнь и воздаяние и стремящихся добиться идеала здесь и сейчас (хотя эти возражения тоже никак нельзя сбрасывать со счетов).  Как философ-материалист XIX в. с налетом немецкого романтизма К.Маркс работал в спекулятивную эпоху  до появления социальной и экспериментальной психологии, не исследуя сознание как таковое и его влияние на экономику (этот метод еще лишь предстояло создать), а главное - он исходил из массового применения "абстрактного" труда низкой квалификации и  почти не застал "превращение науки в производительную силу" и рассматривал интеллектуализацию труда больше теоретически. Неудивительно, что когда его взгляды, в частности, на трудовую теорию стоимости были догматизированы советской идеократией, режим столкнулся с практической невозможностью совместить, тем более в условиях насильственной секуляризации общества, декларированные им эгалитарную утопию и научно-технический прогресс. В конечном счете это привело к тому, что в государственной экономике оплата физического труда, который сравнительно легко учесть и вознаградить, оторвалась от его реального вклада в производство, а специалисты высочайшей квалификации, особенно занятые в воспроизводстве общества и его ценностей, стали оцениваться просто по их снижающемуся при массовом образовании статусу и, как правило, по остаточному принципу. На выходе мы получили тяжелый развал советского типа общества и государства со всеми вытекающими отсюда последствиями, включая утечку мозгов и форсированное развитие ИИ на Западе, которое могло и не случиться в такие сроки, чтобы вызвать стремительное отставание человеческого потенциала от техники и, соответственно, рост техногенной безработицы. Нельзя сказать, что д-р Кампа не понимает это серьезнейшее противоречие, присущее любому социализму и коммунизму, где государственное доминирование непосредственно направлено против предпринимательства и социального творчества. В противном случае он не настаивал бы на сохранении элементов рыночного хозяйства в новом технологическом укладе или же принялся бы реанимировать битый молью, противоречащий истории и здравому смыслу марксистский миф об отмирании государства. Тем не менее надлежащих выводов из проблемы мы в книге не найдем.
Д-р Кампа не проводит полноценного анализа важнейших, по нашему мнению, компонентов проблемы - взаимосвязи роботизации и интеллектуализации труда, а также того, как последняя влияет на экономический строй и политику. Это довольно закономерный промах для автора, который не решился системно поставить сложной вопрос о связи экономики и сознания, не говоря уже о природе последнего и его возможности для ИИ. Между тем для оценки социальных перспектив этот ракурс вовсе не безразличен, а его осмысление гуманитариями запущено настолько, что можно четко сказать, что даже сегодня западная философия делает здесь лишь первые шаги. Причины такой раскладки слишком сложны, чтобы обсуждать их в формате рецензии - достаточно сказать, что сама проблема сознания более характерна для Азии и длительное время вообще обсуждалась европейским мышлением лишь периодически и довольно фрагментарно (Августин, Декарт, скотисты, кембриджские платоники, Лейбниц и персонализм, бергсонизм). Однако даже не экономисту ясно, что умственный труд не может вознаграждаться, а усилия по приобретению квалификации - компенсироваться по тому же принципу, что и физические усилия рабочего времен Маркса. Если сознание действительно представляет собой континуальный процесс ("дление", как у Анри Бергсона), а его значение в экономике по сравнению с физическим трудом растет, то поставить его в соответствие с таким дискретным по природе механизмом, как оплата наемного труда, объективно невозможно. Ни свести качество к количеству, ни тем более континуальное к дискретному нельзя - такие вещи противоречат хорошо известным открытиям онтологии (начиная с апорий Зенона!) и просто лежат вне математики, так что совершенно бесцельно биться над такой задачей. Говоря проще - если умственный труд не связать с доходами от той или иной вещественной (дискретной по природе) собственности, то его оплата, в том числе и в технической сфере, на фоне квалификационной инфляции и усиления властных механизмов экономического регулирования будет стремиться к прожиточному минимуму (новая редакция "железного закона" Ф.Лассаля), тем самым подрывая весь фундамент технологического развития, в пределе - не сохраняя даже уже созданного. В долгосрочной, а думается, что и в среднесрочной перспективе сохранить такую цивилизацию, конечно же, немыслимо.
По сути - и это еще один существенный момент, по нашему убеждению, упушенный автором в связи с обсуждением тем образования - практика показывает, что между интеллектуализацией труда и роботами есть не только прямая (описанная довольно хорошо), но и обратная связь. Если в ряде несоциальных государств типа США роботизация является результатом главным образом требований рентабельности к технологиям и экономике в целом, то в Европе, Японии и некоторых других регионах, включая еще недавно Россию, роботизация часто становится следствием нехватки рабочей силы со средней квалификацией, когда люди демотивированы и выбывают из трудового общества, не осознавая угрозы даже для своего материального положения, не говоря уже об общественных институтах и ценностях (по крайней мере пока она не перейдет в повседневный риск для жизни, то есть слишком поздно). Ситуацию усугубляет социальное давление на немногих сознательных молодых граждан, готовых выйти из образовательной гонки и включиться в мелкий бизнес или сферу услуг, а также растущее отчуждение между слоями населения с разными уровнями квалификации, что кое-где уже дошло до появления полноценного кастового устройства (даже если общество боится сформулировать это открыто).
Автор явно недооценивает влияние техногенных изменений на политическую сферу. Наследуя солидной традиции классических западных левых, он считает демократию аксиомой для подлинного социализма, которая была лишь извращена в советских условиях по объективным причинам в основном геоэкономического характера. Между тем ему следовало бы уяснить, что от описанных им техногенных изменений до демократии - дистанция огромного размера. Западные демократии создавались в  XVIII в. глубоко религиозных обществах в расчете на аскектичное и дисциплинированное население, в основной массе занятое физическим трудом и не нуждавшееся в длительном, а тем более непрерывном образовании. При размывании современным образованием и технологиями этого основного слоя они, как показывает практика, довольно быстро вырождаются в профанацию, прикрывающую реальную власть быстро фкодализирующихся корпораций и не имеющую практически ничего общего с замыслами эпохи Просвещения. В условиях практической невозможности оценить трудовой вклад большинства граждан и возможности для них жить только на минимальную ренту, распределяемую государством (а скорее всего - его силовым компонентом с соответствующими приоритетами), не может быть практически никакой обратной связи между гражданами и властью,  не говоря уже об адекватном представительстве и свободе общественного мнения. Ясно, что здесь не может идти и речи ни о каком сокращении функций государства, тем более о его "отмирании" по Марксу, напротив - оно начнет захватывать практически всю общественную жизнь, которая во все большем объеме не сможет подчиняться рыночному спросу и предложению. Разумеется, в такой ситуации оказываются под ударом гуманитарные науки, литература, искусство, практически любая культурная и религиозная деятельность, которая просто не может быть сведена ни к государственной пользе, ни уж тем более к прославлению витальных инстинктов, что по большей части.образует психокультурную помойку современного мира.
Не менее гибельное, нежели несовместимость структуры сознания и товарно-денежных отношений, влияние на общество и особенно на демократию сегодня оказывают не описанные автором неконтролируемый информационный взрыв и тупик специализации. Если усложнение материальной культуры непрерывное повышение квалификационных требований в принципе лишает перспектив большинство населения даже развитых стран,  после чего о демократии не может быть и речи, то даже квалифицированный слой оказывается в опасности, ибо все более теряет мобильность, возможность сменить профессию, место работы и даже жительства. Мало того - именно демократия равенства, за которую левый мыслитель, видимо, радеет больше всего, в таких условиях оказывается под самой фунламентальной угрозой. Ибо в эпоху ИИ всякое участие человека и гражданина в жизни общества ставится в прямую зависимость не от социальных и моральных качеств (которые вообще могут идти человеку в минус при такой конкуренции за занятость и материальные блага), а только от врожденных способностей и наследственных задатков, заведомо неравных и не поддающихся контролю со стороны сознательной деятельности людей.  Если, конечно, мы не хотим ради адаптации к обществу без физического труда применить "биохимическое улучшение" (enhancement), позитивную евгенику и расовую гигиену.
Совершенно не раскрыта в книге тема влияния технологических изменений на брак и семью, роль интеллектуализации труда в растущем дисбалансе мужской и женской занятости, угроза подрыва всей сферы отношений между мужчиной и женщиной, что вынуждает заподозрить за растущим валом сексопатологий циничную политику снижения рождаемости под свертываемый рынок труда.
Здесь уместно сказать несколько слов о европейской и русской ситуации. Родина автора - одна из технологически продвинутых стран, входящая, по крайней мере, частично, в ядро западного капитализма, и угроза техногенной безработицы для нее совершенно реальна вместе с аутсорсингом. Вполне понятно возмущение ученого корыстью и головотяпством правящих кругов, допустивщих в ущерб всей нации и то и другое и наводнивших Италию и Европу неработающими мигрантами, живущими на пособия.  Можно понять и то, что в силу особенностей итальянского исторического опыта страны д-р Кампа отвращается от идеалов корпоративизма и социально-профессионального представительства, которые, не будь неизбежной ассоциации с фашистской Италией, могли бы составить существенную поправку к его "социокапиталистическому" проекту. С другой стороны, упоминая принципиальную возможность антитехнократической революции, он не называет конкретно государства и общества, где она может или могла бы произойти, и не конкретизирует, какими могут быть ее последствия. Между тем если представить, что борьба с роботизацией будет начата в формате большого, но не самого технически продвинутого государства, например России, то практически неизбежным результатом станет миграция в такое государство огромного количества населения Третьего мира, ищущего, где еше сохранились рабочие места со средней квалификацией.
Есть ли системный выход из угрожающего всей цивилизации тупика? Р.Кампа допускает возможность реакционной утопии луддитского характера, направленной против всех технологий вплоть до насильственного возвращения в средневековье или даже ядерной войны, но все-таки не рассматривает ее как приоритетную для современного мира угрозу. Дойдет ли дело до восстаний на разгром техногенной культуры или, хуже того, массового физического уничтожения людей, выбывающих из экономики, особенно в Третьем мире - вот страшные вопросы, которые он ставит лишь вскользь и, видимо, опасается самой их легализации в общественном сознании (пресловутые "окна Овертона"). Мы уже упомянули некоторые предложения ученого о том, как пережить "конец труда" без потрясений, несовместимых с выживанием целых обществ, а, возможно, и человечества, и считаем, что они заслуживают самого широкого общественного обсуждения по всему миру. Добавим лишь, что здесь должен быть выслушан голос мировых религий, в том числе для разъяснения застарелых недоумений и ошибок, не способствуюзих диалогу (например, представления, что протестантизм якобы несет ответственность за все ужасы промышленного капитализма XIX века, хотя он положил огромные усилия, чтобы добиться от общества  помощи обездоленным).   
В конечном счете, полагает д-р Кампа, проблему техногенной безработицы нельзя решить окончательно, пока человек не изменится физически. Такой вывод, органичный для мыслителя, который сегодня уже является фактическим главой Итальянской трансгуманистической ассоциации, с одной стороны, действительно радикален, а с другой амбивалентен, ибо он может быть светской тенью иудео-христианской эсхатологии, подтверждающих основную направленность ее надежды, а может находиться в полном противоречии с ней, задавая ритм антихристианским и этническим удьтраправым движениям. Опять же, трансгуманизм и демократия - вещи, которые вряд ли совместимы даже чисто технически. Появление заметного количества "улучшенных" людей со сверхспособностями сознания, дающими конкурентные преимущества в обществе без физического труда, поставит таких людей над обществом с результатами значительно худшими, чем любые феодальные привилегии. Р.Кампа это, кажется, понимает, но чем грозит оккультная иерократия - он не поясняет. Та перспектива, что освоение космоса может стать сферой не вытеснения человека машиной, а сотрудничества, оценивается ученым довольно скептически.  Представляется, что это подрывает почву под остатками исторического оптимизма и дает по меньшей мере серьезные основания доверять прогнозам правых, что засилье ИИ станет концом истории человечества.