Экзамен

Полночи таскали на санках коробки.  Потом и Виктору, и Евгению, и Ивану пришлось горько пожалеть о том, что большую часть из них спрятали в клубе. Подарки были богатые: немецкие галеты, конфеты, шоколад и сигареты. Огромный мешок с почтовыми открытками и письмами из Германии на фронт притащил домой Виктор, и мать до утра жгла их в печке. Она даже не задавала вопросов. Только на лице её лежала печать тревоги.

 Наверное впервые в жизни у Виктора не нашлось слов, чтобы успокоить мать. Как легко давались ему подобные слова ещё в детстве, и в них всегда была недетская уверенность и сила. А сейчас язык у него отяжелел. Ему было совестно за своё молчание и за то, что он лежит в постели, а мать взяла на себя его работу, но не принять от неё эту помощь, он чувствовал, значило обидеть её. Он закрывал глаза и, поворачиваюсь с боку на бок, отчётливо сознавал, что уже сделал мать своей сообщницей. От этой мысли холодок пробегал у Виктора по спине. Он боялся думать дальше. Он понимал только, что именно она, самый лучший и самый верный его друг, была и остаётся с ним до конца.

 Тёплое и в то же время щемящее чувство поднималось в груди и подступало к горлу комом, но так и не пролилось и даже не увлажнило ему глаза.

 Наконец, он всё же задремал. И вот уже привычные звуки "Амурских волн" несут его и кружат вместе с белокурой девушкой, той самой Верой, с которой он танцевал наяву на вечеринке у сына бургомистра. Вызывающе ослепительная улыбка девушки так фальшива, что ему не по себе. В устремлённом на него взгляде чуть прищуренных светло-голубых глаз - ожесточение, даже злость.

 "Мне жаль тебя, - говорит она. - Теперь с тобой никто не будет танцевать, кроме меня".
 Виктор оглядывается и видит, что вокруг них с Верой пустое пространство. И все танцующие пары сразу шарахаются в сторону при их приближении, будто от прокажённых.

 "А ты думал, они не поверят? - зло улыбается Вера. - Ещё бы! Ведь ты столько лет был для них хорошим!"
 Она смеётся, а у Виктора ком в горле, и он не может сказать ей ничего в ответ.
 "Всё, что ты сделал, больше ничего не стоит, - говорит Вера. И самое страшное, что у Виктора язык не поворачивается с нею спорить, только ком всё сильнее сдавливает горло, и ему всё труднее дышать. Хочется вырваться из этого рокового круга, но вальс никак не кончается. Виктору жарко, душно; он судорожно глотает воздух ртом, как выброшенная на берег рыба. И просыпается.

 Несколько минут он лежал в темноте и тишине, приходя в себя. В хате вовсе не было жарко. Эти тяжесть и стеснение - у него внутри.

Правду сказала ему во сне белокурая девушка с фальшивой улыбкой: как бы он ни старался для них изо дня в день, из года в год, одного-единственного слова оказалось довольно, чтобы они от него отвернулись. Да, они об этом пожалели, но только потому, что поняли: запахло жареным. Иначе Виктор вряд ли услышал бы их признания и сожаления. Да и что толку в их запоздалым "прости"? Сделанного не вернёшь. Ядро организации расколото. Теперь можно вот так запросто срывать заседания штаба...

 Серёжа Тюленин! И он тоже! Даже он!
"А с чего ты взял, что он особенный? - сказала бы Виктору белокурая девушка из его сна, и он, хоть уже и не спал, но как будто продолжал слышать её голос. - Все они такие, какие есть. Ты сам посадил их себе на голову".

 Виктору вспомнился первый разговор с Мошковым с глазу на глаз и его полушуточные слова, сказанное с самым серьёзным и даже суровым видом: "Нам теперь главное артистов наших не избаловать, а то мы с ними вдвоём не справимся". И вот вчера они вдвоём с Женей бежали вдогонку этим самым "артистом", тщетно пытались остановить их в сомнительной затее. Да, Мошков тоже кричал в след Тюленину и компании, что не надо трогать этот злосчастный грузовик, но куда там! Женя, как и Виктор, живо сложил в уме два и два: если враги уже получили список фамилий через своего агента "дида Данило", то оставленный без присмотра неподалёку от клуба грузовик с продуктами - как раз та самая подстава, которой впору было теперь ждать. Но "артистам" это было совсем невдомёк, а внять доводам старшего товарища мешали и азарт, и гордость. Что же до него, Виктора, то его больше не считали нужным слушать - "дид Данило" добился, чего хотел. И когда Тюленин вскочил в кузов грузовика и принялся скидывать на снег первые картонные коробки, Виктор ещё стоял и неподвижно смотрел на происходящее, будто не желая верить своим глазам. Но вот одна из коробок, упав с высоты кузова на бок, вдруг раскрылась и рассыпалась. В эту минуту Виктор обернулся и увидел у себя за спиной мальчишку лет двенадцати. Больше посторонних на улице не было. Откуда он взялся? То был знакомый, шанхайский хлопчик, хоть Виктор и не мог припомнить его имени. Малой глядел жадными глазами, как рассыпаются по снегу сигаретные пачки.

 Мошков первым перехватил этот взгляд.
 - А ты чего тут делаешь? - грозно спросил он, поймав хлопчика за руку. Тот промычал что-то невнятное и дёрнулся, пытаясь вырваться. Но Евгений держал его мёртвой хваткой.

- Куришь? - обратился к малому Виктор. Тот на миг озадачился, видно, сомневаясь, стоит ли признаваться взрослым хлопцам и к чему они клонят, но, чуть подумав, замотал головой.
- Не ври! - строго сказал Мошков. А Виктор присел на корточки и сгрёб со снега три пачки немецких сигарет.
- Хватит? - спросил он, протягивая их малому. Тот изумлённо завертел головой, глядя то на Виктора, то на Евгения, будто сомневаясь, не шутят ли они.
- Да бери, не стесняйся, - разрешил Мошков, смягчая  тон, но всё ещё крепко держа малого за руку. - Только чтобы никому не гу-гу, понял? Ни ты нас не видел, ни мы тебя не знаем! Понял?
- Держи ещё, - сунул Виктор хлопчику в карман полушубка ещё одну пачку.
- Так ты понял? - возвысил голос Мошков.
- Понял, понял! - закивал малой. - Не видел!
- А раз не видел, так и текай отсюда, - напутствовал хлопчика Евгений и выпустил его руку. Тот не заставил себя упрашивать и тотчас был таков.

 Тут уж и Виктор, и Женя, не сговариваясь, принялись помогать своим "артистам"
 Оба по умолчанию взяли на себя обязанность постараться спрятать концы в воду. То есть, коробки в клуб. Ведь коробок оказалось очень много, а другого места, где бы они поместились, кроме клуба не было. Ребята и так растащили часть трофеев по домам, но это не решило задачу. Ваня Земнухов тоже подключился к работе. Так они, администрация клуба, все втроём сделали именно то, чего по-хорошему делать не следовало ни в коем случае. Но их артисты не оставили им других шансов.

Всё это было так глупо, так нелепо, так неправильно во всех отношениях! Особенно подкуп малого немецкими сигаретами. Но ничего другого сделать было нельзя. Оставалось надеяться, что хлопчик не нарушит уговора.
 Оглядываясь назад, Виктор  с ужасом видел, сколько глупостей он успел натворить за последние месяцы, как был неосторожен! Ведь это просто чудо, что он сумел выйти из оккупированного Ворошиловграда с приёмником, и чудом будет, если из-за своего безумного визита он не засветил явку на Коцюбинского, с которой только-только сняли наблюдение.
Он пришёл туда в бреду. Но и то, что произошло в последние два дня, больше походило на бред, чем на реальность.

 Однако это случилось. И теперь придётся иметь дело с последствиями. Вместо подготовки запланированных на Новый год взрывов дирекциона, комендатуры и полиции придётся уходить из города, чтобы не оказаться в этой самой полиции.

 Виктор замер, прислушиваясь в темноте к глубокому спокойному дыханию спящих родителей. И вдруг с кристальной ясностью понял, что будет с ними, если он уйдёт. Ещё бы! Тётка Аграфена и её дочери - ему свидетели! Они делают так всегда, эти фашистские выродки и их приспешники: если не могут добраться до того, кто им нужен, хватают родных и держат в заложниках. Допустить этого нельзя ни за что. Подлые лапы полицаев не должны дотянуться до его мамы, до его отца!

 Виктор глубоко вздохнул, чувствуя что дошёл до точки. И на сердце у него сразу стало легче, как всегда бывает от единственно верно сделанного выбора.

 Может быть, вот так же чувствовал себя старший брат Ленина Александр Ульянов, когда решил спасти своих товарищей ценой собственной жизни, подумалось вдруг Виктору.
 Он ещё только пошёл в первый класс, когда брат Миша рассказал ему о том, что у Ленина тоже был старший брат, самый любимый, и он принял казнь за себя и за своих товарищей. Виктора глубоко потрясла эта история ещё тогда, когда он знал о ней совсем немного. А в пятом классе он прочитал статью с подробным описанием процесса Александра Ульянова. Оказалось, что многие его товарищи по организации, студенты, замыслившие убийство царя, когда их арестовывали, легко выдавали друг друга, чтобы самим уйти от расплаты. Они называли зачинщиками один другого, а себя старались представить безвинно обманутыми и вовлеченными в организацию поневоле. И большинство из них избежали казни. Не так повёл себя Александр Ульянов. Он принял все оговоры и обвинения, не пытаясь оправдаться. Он не выдал никого из своих товарищей, никого не назвал своим сообщником. Он пошёл на казнь спокойно, зная, что своим молчанием и своей смертью спасает многие жизни. Было ли ему горько оттого, что товарищи его показали себя не так, как он, наверное, от них ожидал? Мучился ли он их предательством? Александр не высказал в их адрес ни единого упрека. Уходя, он оставлял их наедине с их собственной совестью.

 Когда-то Виктор с замиранием сердца думал об этом. Да, ему хотелось быть таким же, как Александр Ульянов, чьё благородство и великодушие служили примером для самого Ленина. Теперь в его жизни пробил час, когда судьба, услышав волю его сердца, приготовила ему экзамен.