Баба Соня...

В маленьком деревянном флигеле, во дворе нашего пятиэтажного дома, жила баба Соня. Ростом она была с двенадцатилетнею девочку, согбенная, сухенькая, вся в морщинках. Даже в летнюю жару она всегда ходила в тёплой вязанной кофте и куталась в платок.

До пенсии она работала детской медсестрой. Наши матери часто ходили к ней, когда заболевали дети, просили совета. Баба Соня никому не отказывала в помощи.
Мы, ребята, очень любили эту старушку—у неё всегда были с собой маленькие цветные карамельки, с ней можно было поговорить, она знала ответ на почти все вопросы. Вот только была одна запретная тема—она никогда не рассказывала о себе.

Больше всего с ней была близка моя бабушка. С ней баба Соня была знакома ещё с первого класса. Я, маленькая семилетняя девчушка, увивалась за бабушкой с просьбами рассказать о старушке. Почему баба Соня никогда улыбается, почему у неё такие грустные глаза, почему она такая маленькая, где она раньше жила, почему она совсем одна... Но бабушка на все мои расспросы отвечала одинаково: "Подрастешь—расскажу тебе. Страшная у неё судьба, не для твоих детских ушей"

На дворе был конец 80-ых годов... Когда развалился Советский Союз мне было шесть лет. Я не буду рассказывать о том, как родителям по полгода не выдавали зарплату, как мы кормились только картошкой и другими овощами, что росли у нас на даче, как бабушка выращивала на окне помидоры... Как было страшно по ночам лежать в кровати—мама в ночной смене, папа на подработке, бабушка спит, а за окном звучат одиночные выстрелы...

Бабе Соне пришлось очень туго—у неё была только пенсия, не дачи, не детей, совсем одна... Но с голоду ей умереть не дали—наши матери передавали старушке кто что мог—Любина мама—картошки, Катина—масла, Сашкина—котлеты из капусты, моя—помидоры и морковь...

Когда мне исполнилось четырнадцать лет, это было в 1999 году, однажды вечером, за чашкой чая, бабушка рассказала мне историю бабы Сони...

Её настоящее имя было Сарра, Сарра Коган. Она родилась в еврейской семье. У неё было четверо младших братишек и сестренок. Бабушка и Сарра жили в одном доме, только Сарра на этаж выше. Вместе девочки ход школу, учились, играли во дворе, нянчили младших сестренок и братишек Сарры—у самой бабушки был только старший брат. Жили подруги тогда в Минске.

22 июня началась война. Уже 28 июня Минск оккупировали немцы. С первых же дней евреи оказались "вне
 закона", отбросами общества. Им пришлось запрещено посещать парки, сады, театры, большинство магазинов, ходить по тротуару, разговаривать с другими, нееврейскими людьми, продавать или покупать что-либо.

Немцы ловили на улицах еврейских мужчин и отправляли их в лагерь, который находился недалеко от Минска. Там мужчин расстреливали. Немцы очень боялись сопротивления, поэтому старались себя обезопасить. Ещё на всех евреев Минска накладывали контрибуцию—требование сдать определённое количество денег или драгоценностей в срок, а чтобы эту контрибуцию выплачивали, брали в заложники по 15-20 человек, женщин и детей.

19 июля было создано гетто... Туда немцы переселили всех евреев, в том числе и семью Сарры. Отец, мать, бабушка, тётя, двое двоюродных братьев и четверо родных братишек и сестренок, вместе с Саррой оказались заперты в это концлагере. Условия в гетто были ужасные—немцы и полицаи постоянно грабили, избивали, нередко убивали евреев. Узникам не выдавали никакой еды, запрещали обменивать пищу на какие-нибудь вещи у неевреев. Даже в лютый мороз нельзя было пронести в гетто хотя бы щепку. Тем, кто работал раз в день выдавали миску пустой баланды. Остальные—старики, дети, больные были обречены на голодную смерть. Чтобы не умереть с голоду, евреи обменивали все хоть сколько-нибудь ценные вещи на еду, через колючую проволоку, куда приходили местные жители. За кольцо с бриллиантом можно было купить полмешка картошки, за золотые часы—буханку хлеба и три луковицы. Если немцы замечали эту "торговлю", то расстреливали на месте и "покупателей", и "продавцов".

В гетто было очень мало места. В одной квартире могло жить одновременно десять-пятнадцать семей. В комнате, где жила Сарра находились ещё три семьи. При такой скученности в гетто бушевали эпидемии.

Голод, холод, болезни, теснота—это были ещё не все беды, которые обрушились на "недочеловеков", как называли немцы евреев. Чтобы как можно больше сократить население в гетто, устраивались погромы, так называемые "акции". Наиболее большие и страшные погромы были в августе, на 7 ноября, в январе, марте, июле и декабре 1942 года. Бабушка рассказала мне, что жила недалеко от гетто и через окно видела все, что там происходило. "Однажды, в августе, после погрома, вся мостовая в гетто была залита кровью и там лежали трупы... Мне тогда было, двенадцать лет Я тогда так сильно испугалась, Лена, так испугалась..."

Обычно, самые страшные погромы устраивались тогда, когда те узники, что могли трудиться, находились на работах. "Представляешь, Леночка, уходит человек работать, а потом слышит, что в гетто погром. А у него там старая мать, жена, дети. А погром может длиться, как например в декабре 42-го, четыре дня, и рабочих туда не пускают, в это гетто. Возвращается человек, а семьи нет".

И в этом аду жила Сарра, которой было тогда 10 лет. Бабушка украдкой навещала её, в одном месте, где в проволоке была небольшая дыра. "Моя мама про это не знала, иначе бы хорошенько выдрала и запретила бы даже нос показывать на улицу. Конечно, это было очень опасно, детка, ведь если бы нас с Саррой застали немцы, то убили бы. Тогда даже просто по улицам было опасно ходить, кто знает, что немцу вздумается с тобой сделать, а я в самое пекло совалась. Ну, девчонкой была, смелой, решительной. Я Сарре таскала из дома еду. Мама и старший брат были на работе, оставят мне обед, а я его Сарре. А что это был за обед! Голодно было в Минске, даже нам, неевреям Несколько картофелин или немного хлеба, жмых, иногда отруби мама приносила. А я все Сарре. Им там ещё хуже было".

Отец Сарры был плотником, он сумел ещё в июле сделать надёжное убежище "малину", куда прятались все семьи, что жили в комнате, во время погромов. Там было жутко тесно, сидели друг у друга на коленях. Хуже всего это вынужденное заключение переносили малыши, начинали плакать, шуметь, а ведь их могли услышать. Особенно тяжело было с младенцами—нередко плач ребёнка выдавал убежище. На глазах Сарры одна мать своими руками задушила трехмесячного сына, чтобы он не выдал "малину".

В сентябре тетю Сарры изнасиловали и убили пьяные немцы. В ноябре, во время "торговли" погибла бабушка. Зимой от голода и холода умерли младшие—трехлетний братик Абрам, пятилетняя сестренка Рахиль и двоюродный шестилетний братик Марк. В марте, во время погрома убили мать. Тогда же слег с туберкулезом отец. К концу марта и он ушёл из жизни. Дети—двенадцатилетняя Сарра, девятилетний Самуил, семилетняя Руфь и тринадцатилетний Хаим остались одни. К тому времени в их комнатке осталась только одна семья и ещё двое сирот, не считая Сарры с братьями и сестрой. Тётя Лейла и дядя Исаак, по сути стали родителями, помимо своего сына(младшей дочки и двух старших сыновей уже не было на свете), для шестерых детей. Чтобы не быть обузой Сарра, Хаим, Самуил, одиннадцатилетний Шмуэль и десятилетняя Мирра сами старались добыть себе еду—рылись в мусорках гетто, просили милостыню, торговали сигаретами, тайком выбрались в город, где чистили сапоги, снова рылись в мусоре, иногда воровали. Все это было очень опасно. Часто немцы ловили таких детей и убивали. По улицам гетто ездили страшные "душегубки", машины, где выхлопная труба вела внутрь кузова, отравляя находившихся там газом. Однажды туда попался Шмуэль, в другой раз Хаим.

В мае, во время погрома, убежище Коганов обнаружили немцы. Тётю Лейлу, ее восьмилетнего сына Шломо и сестренку Руфь убили. Дядя Исаак, вернувшись с работы(тётя Лейла сломала себе ногу, потому не могла ходить на работу) и увидев страшную картину—залитую кровью комнату, валяющиюся на полу тела жены, сына и Руфи, потеряв какой-либо смысл в жизни, схватив топор, вышел на улицу. Был вечер, наступил комендантский час. Дядя Исаак напал на патруль и сумел убить двоих немцев, прежде чем солдаты, не ожидавшие нападения, сумели пристрелить его.

Сарра, Самуил и Мирра стали беспризониками. Теперь у девочки остался только брат. Она тяжело переживала смерть сестренки и тети Лейлы с дядей Исааком, к которым привязалась как к родным. Теперь уже у них не было убежища, они скрывались в развалинах домов, на чердаках. По улицам по-прежнему ездили "душегубки". Сарра приняла решение уйти из гетто в лес, там было больше шансов выжить. Девочка вывела брата и Мирру. Бабушка передала им с собой еду и плед. Дети прожили в лесу все лето, питались ягодами, грибами, сырым мясом пойманных зверьков. Ночевали на деревьях, в оврагах. Их одежда истрепалась, изорвалась, все тело было в царапинах и синяках. У Сарры и Самуила, городских детей, было мало опыта жизни в лесу, но Мирра, часто ходившая с родителями в походы хорошо разбиралась и в ягодах, и в грибах.

Осень была холодной, ветренной. В октябре Самуил тяжело простудился, оступившись и упадя в глубокую лужу с ледяной водой. Около недели он долго хворал и без ухода, в холоде, на сырой земле, практически без еды—осенью дети ели в основном кору с деревьев и мелких зверьков–скончался. Вместе с Миррой Сарра ещё некоторое время жила в лесу, пока их не приютила жена лесника, на чью сторожку дети случайно набрели. У тети Олеси девочки прожили всю зиму. Её муж и старший сын погиб на фронте, а младший сын, к великому горю женщины, продался немцам. Он часто заезжал к матери, и тогда тётя Олеся прятала девочек в погребе.

В апреле 1943 года сын тети Олеси, Михаил, приехал неожиданно. Девочки не успели спрятаться. Полицай, увидев их, устроил матери скандал, без труда догадавшись о национальности двух девчушек—черноволосых, с большими карими глазами...
—Ты что хочешь чтобы меня и тебя заодно убили? Зачем ты приютила этих мерзких жидовок?! Тебе, что, жизнь недорога?!—бушевал он.
Сарре и Мирре пришлось покинуть сторожку. Михаил хотел отвезти их в комендатуру, по сути на смерть, однако мать со слезами на глазах сумела отговорить сына. Сунув девочкам торбочку с едой и обняв на прощание, она проводила маленьких евреек в лес.

Снова девочки оказались один-одиношеньки в огромном лесу... Они ещё больше привязались друг к другу, как сестры. Сарре было уже тринадцать лет, но на вид ей по-прежнему можно было дать не больше десяти—она не выросла не на один сантиметр... В её чёрных волосах виднелись, после гетто, седые прядки. Мирра после всех ужасов перестала говорить и общалась с Саррой жестами.

Чтобы не умереть с голоду(ягодами да корой особо не наешься) девочки иногда заходили в деревни, где просили поесть. Однажды женщина, к которой они постучались, пустила их поесть, наложила на стол, а сама выскользнула в сени. Девочки, голодные и измученные(они не ели три дня подряд), накинулись на еду, не обратив внимания на отсутствие женщины, а та привела полицая. Сарра и Мирра, увидев это попытались сбежать через окно, но мужчина схватил их. Крепко связав девочкам руки он повёз их в комендатуру. Поняв, что их везут на верную смерть, Сарра и Мирра, когда проезжали лес, не сговариваясь прыгнули с телеги и помчались в лес. Страх предал им силы, и несмотря на связанные руки за спиной, девочки бежали очень быстро. Толстый, коротконогий полицай  понял, что за ними не угнаться. Достал пистолет и несколько раз выстрелил... Сарре пуля задела плечо... А Мирру убила...

Трудно описать горе девочки, когда она потеряла свою единственную подругу. Теперь Сарра осталась совсем одна. "Представь, Лена, что ты совсем одна... Всех твоих родных убили немцы... Ты бродишь по большему лесу, совсем одна. И если ты отравишься, упадёшь в овраг, тебя укусит змея—никто не будет про это знать, всем все равно на тебя... Представь, что из еды у тебя только ягоды и кора, ты боишься идти к людям и все время одна..."—я представила и мне стало по-настоящему страшно...

Сарра жила так все лето... У тринадцатилетней девочки стала седой почти вся голова... Однажды её, полумертвую от голоду, в начале сентября подобрали партизаны. Они накормили и обогрели девочку. Хирург партизанского отряда, Екатерина Тимофеевна, очень привязалась к Сарре и та отвечала тем же. Смышленная девочка вскоре стала весьма умелой помощницей, перевязывала раны, стирала бинты, дезинфецировала инструменты и нередко ассиентировала Екатерине Тимофеевне во время операций. В свободное время Сарра с жадностью читала газеты и кое-какие книги, что были в отряде, рисовала, но главным её увлечением стали шахматы, которым девочку научил один партизан, вырезав специально для неё небольшой шахматный набор. Сарра быстро научилась играть и скоро обыгрывала почти всех партизан.

Среди своих, с Екатериной Тимофеевной, снова став нужной, важной для кого-то, Сарра расцвела... Но беда настойчиво не хотела отпустить девочку—в марте сорок четвёртого года, когда немцы устроили облаву на партизан, тяжело ранили Екатерину Тимофеевне... Спустя несколько суток женщина скончалась... Горе Сарры было трудно описать... Крепко обняв халат женщины, девочка сидела в землянке и уткнувшись в белую ткань рыдала... В который раз судьба лишила её дорогого человека...

Через несколько дней Сарра подошла к командиру
—Я не хочу быть больше санитаркой!—сказала она.—В соседних отрядах мои ровесники разведуют деревни, подрывают составы. С моим лицом разведчик из меня не выйдет, но подорвать поезд я смогу!
Командир, подумав, и видя настойчивость девочки, которой уже было четырнадцать, разрешил Сарре изучать саперное дело. В отряде действовали так называемые "курсы". Девочка была старательной ученицей и вскоре стала делать заметные успехи. Свой первый поезд она подорвала в апреле, почти в свой день рождения, когда ей исполнилось четырнадцать лет. С тех пор она стала сапером. Её часто брали на задания. Она, маленькая и худенькая легко перелезала под проволокой, устанавливала мину и лезла обратно... На её счёту было около пятнадцати составов...

На её четырнадцатилетие ей подарили трофейный браунинг. Свое оружие Сарра очень берегла. Пистолет всегда был вычищенным и заряженным. Часами она тренировалась в стрельбе, и несмотря на немного слабое зрение, упавшее после всех пережитых мучений, Сарра стала превосходным стрелком.
В партизанском отряде девушка чувствовала себя как дома, она мстила за родных проклятым фашистам... Однако вскоре Беларусь освободили... Мужчины из отряда ушли в Красную Армию, женщины вернулись к детям, некоторые тоже ушли на фронт. Сарра рвалась в ряды Красной Армии, однако командир недвумысленнт объяснил девочке, что в четырнадцать лет не берут воевать, а прибавить несколько лет не получится—на вид то Сарре и вовсе десять.
—Но, почему я не могу стать сыном полка?—возмущалась девушка.
—Но ты же девочка, девушка. Сарра, милая, послушай, тебе не место на войне
—А где мне место, товарищ командир? Всю семью, всех родных и близких убили на моих глазах! Минск лежит в руинах! У меня никого нет на всем свете! Мне не к кому идти!

Тогда-то командир и решил отправить девочку в маленький подмосковный городок, к своей семье—матери и молодой жене. Те ответили согласием, Сарре пришлось смириться и она поехала туда. Однако общий язык с Галиной Петровной и Татьяной она найти не смогла. Во-первых женщин жутко раздражало то, что по ночам Сарра кричит, плачет и стонет, во-вторых, что она очень много ест и всегда голодная, в-третьих, что она какая-то странная, молчаливая, замкнутая, да к тому же ещё и еврейка... В школе, куда записали Сарру, ей пришлось пойти в четвёртый класс. Дети не взлюбили странную девочку, обзывали "жидовкой", делали мелкие пакости... В школе её терпеть не могли, дома тоже не были рады...

Сарра, стиснув зубы, твердо решила выбиться "в люди", она усердно занималась, чтобы нагнать седьмой класс, целыми днями читала, решала задачи, учила теоремы. В мае она сама подошла к директору, объяснила ситуацию и попросила помочь. В результате Сарра прошла экзамены в седьмой класс. Там девочку также презирали и оскорбляли, к привычным прозвищам "жидовка", "пархатая", "еврейская свинья", "ненормальная", "приемыш-приживалка" добавились теперь и "коротышка", "зубрила". Сарра продолжала усердно заниматься. Она твёрдо решила побыстрее окончить школу и поступить в медколледж... Её бабушка и отец были врачами и она хотела продолжить традицию, к тому же это профессия давно привлекала её... В 1948 году Сарра окончила школу на одни пятерки, заслужив золотую медаль. В том же году грянула "борьба с космополитами" и "дело врачей"... Жизнь Сарры снова превратилась в ад...

Надо сказать, что командир вернулся с фронта живой и невредимый. Несмотря на возражения жены он удочерил Сарру и теперь она получила фамилию Стручкова. Когда Сарра училась в седьмом классе жена командира родила сына, маленького Вовку, с которым девушка с удовольствием возилась. Она видела, что Татьяна этому только рада, что женщина просто использует её, но Сарра настолько прикипела душой к Вовке, который напомнил ей родного братика Абрама. Вовка обожал девушку и даже звал её "мама Сарра", когда подрос.

 Итак, в 1948 году, когда национальность снова стала опасной для Сарры, та приняла решение—поменять имя на вполне безобидную Соню, Софью Стручкову, приёмную дочь Фёдора Стручкова. Командир, которого она звала дядей Федей и очень привязалась к нему, поддержал ее решение. Так, к 1949 году на свет появилась Соня...

Она поступила в медколледж. В её паспорте, в "пятой графе" было выведено—беларуска. В медколледже Соня училась на педиатра, детского врача. Закончила она его в 1952 году и устроилась на работу в детской поликлинике, где проработала всю жизнь. Её приёмный отец очень рано ушёл из жизни—в 1954 году, когда Соне было 22 года. Татьяне и матери Федора она явно была в тягость, потому снимала комнатку у одной пожилой женщины.

Замуж Соня не вышла. "Я её спрашивала много раз, почему ты, Сарра, не хочешь замуж? Будет надёжная опора, детки появятся"—а она на меня посмотрит своими большими глазами и говорит: "Кто меня полюбит, по-настоящему, такую больную, ненормальную еврейку. Я же по ночам по-прежнему плачу, волосы у меня седые, по всей квартире сухари прячу, страшно, что еды не будет. Боюсь ночи, фонарей, громких голосов на улице—кажется что погром. Люблю читать, никогда не хожу на танцы" "Да, брось ты, Сарра, найдётся все равно такой человек, что примет тебя такую какая ты есть!" "А это ещё хуже... Если найдётся такой, полюблю я его... А потом и он умрёт... Ведь все умирают... Все, кого я любила... Нет, нет, я не хочу снова страдать... Лучше буду одна... А детей у меня все равно не будет... Застудила я в лесах свое женское здоровья..."

—Бабушка, а как ты встретила здесь Сарру?
—Да очень просто, я же, ты знаешь вместе с мужем сюда переехала, а однажды, когда заболела Валечка, твоя тётя, я повела её в поликлинику, там и встретила... А потом узнала, что у нас во дворе флигель, где раньше семья старая жила, на продажу за небольшие деньги выставлен. Сарра и купила его...

Всю ночь после рассказа бабушки я не могла уснуть. Мне, мне, ведь четырнадцать. А какое горе за это время я испытала? Ну, несколько раз получила двойки, навсегда поссориилась с лучшей подругой, однажды уронила разбила свою любимую фарфоровую вазочку... Знаю ли я, что такое голод? Нет, дома, даже в эти смутные времена всегда есть, что покушать, пусть это только гречка с солёными огурцом или картошка... А знаю ли я, что такое настоящий холод? Что такое жить в лесу совсем одной? Что такое терять на своих глазах родных? Я представила, что было бы, если маму, папу, сестренку Катю, тётю Валю, дядю Гену, моих двоюродных братьев и сестер убили бы за то что они... Ну, за то что просто русские...
А знаю ли я, что такое жить в семье, где тебя не любят, испытать травлю? Я ничего не знаю... Ничего, что пережила баба Соня...

На следующее утро я побежала в её флигелек. Она радушно встретила меня
—О, Леночка, доброе утро. А что так рано? Катя случаем не заболела? А когда бабушка твоя ко мне зайдёт? Скучно одной вечером-то— говорила она, заваривая чай и доставая какое-то печенье. Я смотрела на её лицо, все в морщинах, на седые волосы, которые у неё были с двенадцати лет, на её маленький рост...
—А что случилось, Леночка? Что ты на меня, как на музейный экспонат смотришь?
—Баба Соня... Мне, вчера, бабушка все про тебя рассказала...
Баба Соня передернула плечами. Ложечка, которой она мешала чай, задрожала у неё в руках.
—Ну, рассказала и рассказала, Леночка... Что ж такого... Такая у меня жизнь, нелёгкая... Ну, ничего, я уже старушка, скоро уйду...
—Куда?
—Туда.—Баба Соня показала в потолок. —На небо... Меня там ждёт моя семья, родная... И Мирра, и дядя Федя, и тётя Света, и другие... Все меня ждут... На небе
—Баба Соня, а ты что, веришь в Бога и в небо?
Но старушка ничего не ответила, только посмотрела в окно своими большими  глазами... За окном выл ветер, было пасмурно...
—Ленка, девочка, у меня к тебе одна просьба. Пожалуйста, никому во дворе не рассказывай об моей жизни, пока я не умру, хорошо? Обещаешь?

Я сдержала слово... Рассказала ребятам, только когда баба Соня умерла... Это случилось в 2001 году, когда мне было уже 16. Она ушла в возрасте 70 лет, ещё относительно не старой. Горе, холод, голод, подточили здоровье бабы Сони... Все соседи, хорошо знающие бабу Соню были потрясены её историей...

Баба Соня передала моей бабушке буквально за месяц до смерти коробочку... Когда мы открыли её, то увидели, что там лежал старенький браунинг, аттестат об окончании школы, золотая медаль, медаль "За боевые заслуги", которой как оказалось наградили бабу Соню, (про это не знала даже бабушка), несколько фотографий бабы Сони из колледжа и с работы. И одна, маленькая, старая фотокарточка... На ней была видна семья, семья Коган... Высокий, статный мужчина, рядом красивая, улыбающаяся женщина, спереди стояли двое малышей, слева от женщины—мальчик и девочка чуть постарше, а впереди них высокая худенькая девочка, с длинными чёрными косами и большими темными глазами. На обратной стороне фотокарточки было написано—"Наша семья. 07.06.1941"...