Отражения Герды

18+

Собрались с ребятами, как давно уже хотели. Пришли и Гена с Валей, и Марик с Машей, и Вера с Олежкой. Я в одиночку. Нина – тоже одна. Выпили, разговорились. Всё как у людей и бывает. Шутки, подколки, вспомнилось то, вспомнилось это. Чем дальше в лес жизни, тем томительнее оглядка назад, на то, что уже прошло и не повторится. Кто же знал, когда всё это было, что оно пройдет и что всё это «важно» или, наоборот, «неважно»? На что-то нужно было делать упор, что-то тут же отпустить и больше не трогать. Так или иначе, как бы всё не сложилось – оборачиваться на это и сладко, и больно. Главное – не забывать, ведь это всё, что ты есть – всё, что с тобой было и что ты прошел.


Смотришь на Марика, нашего бойкого красавца-армянина, атлетичного сердцееда и видишь, как он теперь раздался. Нет, он до сих пор само обаяние, он по-прежнему умеет веселиться и ухаживать за женщинами. Но он уже не тот юнец. Морщинки, ширина лица. Эй, как ты раскормился, брат! А потом опускаешь взгляд на собственное пузцо. Да я и сам покруглел.


Валя – в нашей юности изящная и гибкая Артемида, о которой в тайне и не совсем в тайне мечтали все окружающие мужчины и некоторые женщины. Она тоже изменилась. Несмотря на то, что, как и всегда, поддерживала себя в форме, она не была уже той обольстительной и свежей красоткой, на улицах или в заведениях на ней задерживалось уже не так много взглядов. Думаю, ее это не очень беспокоило.


Гена – вот, кто просто немного подсох, но лицо его оставалось как будто бы таким же, как и раньше. Маша (она появилась в нашем кругу позже остальных) была полненькой и обаятельной – что тогда, что и сейчас. Но глаза – у всех у нас что-то закралось в глаза. Немного житейской мудрости? Будничная борьба за свои или чужие интересы обезобразила наши бестолковые юношеские взгляды и ухмылки.


Мы вспоминали как Марик однажды ввалился пьяный на пару и спорил с преподавателем о философии Ницше, да так, что стал не изгоем, а наоборот – любимым учеником профессора. Вспоминали, как втроем отбивали Валю от целой своры каких-то гопников. И отбили ведь, прогнали их – мы, мирные и интеллигентные студенты. Тогда и начался роман Вали с Геной. Как же он за ней набегался и с ней наплакался – с ее вольным характером и успехом у мужчин. Но всё было не зря – вот они передо мной, и я чувствую их нежную связь и преданность друг другу. Двое детей, опять же. У них двое детей.


Вспоминали и других – старших, младших. Некоторых уже нет в живых. Мы еще до сороковых не добрались, а вокруг уже могилы. Речь не только о нашей преподавательнице по логике, весьма пожившей еще в нашем студенчестве. Маша рассказала, что буквально пару месяцев назад умер Павлик, попал в автомобильную катастрофу. Все, уверен, что все, испытали это странное чувство, когда узнаешь, что кто-то из ровесников ушел. Из тех, с кем ты и так общался эпизодически, а последние годы и вовсе не общался. Далекая и тихая печаль, очень короткая. Ты же остался, ты здесь, остальные – тоже, вот они. Не стало очень маленькой части твоего космоса, но ты о ней и не знал, поэтому – не больно. Но была и боль.


— А я вспоминаю иногда Герду. Интересно, как она живет, — сказала задумчиво Вера.


Герда. Красивое, нехарактерное имя для русской девушки. Мне вспомнились ее пышные волосы, которые она редко собирала в хвост или другие прически. В груди защемило.


— Ох уж эта Герда, — промурлыкал Марик, таинственно улыбнувшись, что вызвало во мне неожиданный тихий взрыв. — Я, кстати, с ней первой познакомился, а уже потом с вами. Уверен, что нравился ей так же, как и она мне (довольная улыбка). Да ты расслабься, зайка, когда это было! Да и не было ничего. А ты чего мрачно смотришь, Серый? Вот вы… Сколько лет прошло!


Когда встречаешься со старинными друзьями, пусть даже минули годы и годы с поры вашего тесного общения, вы незаметно для себя снова становитесь теми самыми ребятами – юнцами, молодежью. Возвращаются эмоции, стиль общения, отношение друг к другу. Пусть сейчас ты десять раз поменялся (по крайней мере ты так думал), но окружение утаскивает тебя обратно. А зачем мы вообще встречаемся со старинными друзьями? Именно за этим, чтобы почувствовать себя снова молодыми, снова такими, как были, рассказать друг другу истории друг о друге, которые мы рассказывали десятки раз и каждый раз немного по–новому. И может быть поэтому я посмотрел на Марика мрачно. Но не только. Я давно не вспоминал о Герде. Может иногда... Да нет, вспоминал, но старался забыть. А теперь, когда Марик, вернувшись в свою молодецкую форму, мысленно раздел и ощупал Герду, во мне вспыхнул огонь ревности и обиды. И ладно, если бы только ревность. Как он мог?


— Ну всё, всё! — Марик уговаривал Машу, оскорбившуюся его сладкими воспоминаниями. — Мы только дружили и никогда не переходили эту черту. И, знаете что, если серьезно? Герда была очень хорошим другом. Редко так бывает. Мы даже на одной койке могли где-нибудь в гостях уснуть и при этом не чувствовали неловкость. А сколько мы разговоров наразговаривали? Кто еще так шикарно разбирался в античной литературе? Эх, жаль, что прошли те времена.


— Какие именно времена? Когда ты мог с кем угодно в койку лечь? — Маша сделал сердитые брови.


— И об этих временах тоже скорблю, — буркнул Марик, подыгрывая Маше. Она скуксилась и хлопнула его легонько по плечу. Понятное дело, что всё это была игра, да еще и на аудиторию. — Жаль, что Герда укатила в Карелию. Так бы, может быть, до сих пор общались. И с Машкой бы тут не застрял, — он захлебнулся от смеха. Маша еще раз хлопнула его и тоже засмеялась. Я смотрел как они гогочут и пытался почувствовать, насколько искренне это веселье, насколько они уже пьяны, чтобы говорить всё это.


— А разве она уехала? В Карелию? — удивился Гена. — Герда, насколько я помню, ужасно не любила холод. Иронично, правда? Мне с ней нравилось ходили на концерты. Не, не на свидания, просто так (опасливый взгляд на Валюшу). Да, Марик, а тебя с собой брали редко, ты же к року всегда ровно дышал, а как выпьешь – еще и в драку лез. Бывало, возьмем с ней по кружке светлого и сидим – музыка гремит, прыщавые металлисты скрежещут гитарами, а мы говорим о жизни. Кстати, ничего не помню о том, чтобы она разбиралась в античке. Ее страстью была наша литература девятнадцатого века. Вот то мы с ней Чехова обсудили вдоль и поперек. Так вот, однажды, в конце осени это было, мы с ней как раз поздно шли с сэйшна, и мне пришлось Герде свою куртку дать, поверх ее собственной. Холодало, но вроде не сильно. И тогда, помню как сейчас, она сказала, что просто не переносит холод, ненавидит его. Ее трясло, хотя, как по мне, было терпимо. Это я к чему – она бы там околела, в Карелии.


Да, Гена был прав, Герда не любила холод. Это я тоже помнил.


— Мне даже писала где-то, не помню где, то ли смс, то ли в мессенджере, что уезжает в Карелию… Да не, ничего не путаю. Сейчас найду! — Марик полез в телефон. — Так, не лезь, тут у меня переписки с любовницами, — он деланно отвернул экран от Маши, которая на самом деле не сильно-то и заглядывала в него. Работа на публику продолжалась. Это тоже часть приятного – быть среди друзей и дурачиться. Все одобрят, никто не воспримет всерьез.


— Я с ней связь потерял крепкую еще раньше вашего. Как-то разошлись по разным дорожкам. Но много хорошего помню. Может и правда укатила, – Гена налил себе стаканчик и задумчиво глотнул.


Нина до сих пор мало говорила. Она всегда была погруженной в себя, но теперь у нее повод – буквально неделю назад она разошлась с женихом. Не знаю подробностей, но мы все, конечно, определили его как полного мудака, а ее решили во что бы то ни стало поддержать и развеселить. Марк, вот как звали жениха. Что она в нем нашла? Когда она привела его в нашу компанию еще лет пять назад, никто не был ему рад – надменный, закрытый, смотрел на тебя как на что-то низшее и незначительное. В один из вечеров я чуть с ним не подрался. С тех пор они гуляли сами. Я даже, подавляя гордость, пытался извиниться, но Нина попросила оставить их в покое. Теперь всё изменилось, Марк испарился. Не сразу удалось вытащить ее на нашу встречу. Но сейчас она здесь и, кажется, что ей неплохо.


— Герда была моей лучшей подругой, как вы помните, — сказала Нина хрипло (она всегда говорила с хрипотцой), раскладывая на папиросной бумаге табачок. — И я уж знаю о ней много всякого. Одно время мы даже хотели встречаться, но потом поняли, что обе – скучные натуралки и чужие влагалища нас не интересуют. Полизались немного и забыли это дело навсегда.


Олежка поперхнулся пивом. Нина провела языком по бумаге и скрепила ее как надо.


— Так вот, Гена, наша Герда очень даже любила холод. Мы снимали квартиру – она обожала мыться под холодной водой. Пыталась и меня затащить. А я холод ненавижу, — изрекла Нина и подкурила самокрутку. — А еще она иногда ложилась в холодную ванную с головой и не поднималась оттуда какое-то нереальное время. Не знаю, как вообще человек способен столько времени не дышать. Я засекала, но не помню цифры. Может у нее там жабры где-то были – не замечала. Ледяная вода, а в ней с головой – она. Я спрашивала, зачем, а она говорила, что так она останавливает время. Я тоже слышала, что для кожи это всё полезно, но я – ни в жизни не полезу под ледяную струю.


— Ну, Марик, нашел? — спросил Олег, переводя тему.


— А? Чего? — Марик оторвался от самртфона.


— Сообщение от Герды, дубина!


— Э! Ты с папкой так не базарь! — повысил голос Марик и сразу же улыбнулся. — Да я тут завис в сообщениях по работе, а потом вообще забыл. Ну, не уехала так не уехала. Я был уверен, что она там. Как ей и вам угодно.


— Ладно, — продолжал Олег, бросив в Марика свернутой бумажкой. — Так и куда делась твоя лучшая подруга, Нинок?


Нина задумалась и ответила не сразу.


— Мы поругались года четыре назад. Да и до того уже меньше общались. Она стала какой-то сук*й. Если кратко. Уехала в Карелию? А почему бы и нет. Раза четыре в Питер переезжала, потом возвращалась. Теперь туда, почему нет.


— Я с Гердой общался меньше вас. Даже когда мы все-все вместе ходили куда-то, — Олег.


Олег был самым младшим из нас. Кудрявый, с ухоженной в салоне окладистой бородой. Он очень любил свой интеллект и себя в целом. Всегда смотрел на тебя немного свысока, закинув голову чуть назад. Яркие голубые глаза говорили тебе, что ты не так хорош. Но это не мешало дружить с ним. Более того, он отлично ладил буквально со всеми, кого я знал. Веру встретил еще в университете, и я спорю, что она была и остается его единственной женщиной. Так уж он устроен, хотя я не могу объяснить, как именно. Просто иногда люди настолько точно попадают друг в друга, что альтернативы уже невозможны. На самолюбие Олега нашлась Вера, которая никогда не стеснялась его хвалить и хвалила всегда по делу. И он не подводил ее. Как-то он сказал мне, что с ней он тот, кем без нее он уже не смог бы быть – развалился бы, растерялся. И иногда он, может быть, хотел бы потерять что-то в себе, чтобы найти что-то новое, но кто же ему даст это сделать? Всё слишком хорошо для этого.


— Но помню ярко один случай. Герда один раз загипнотизировала продавца в музыкальном магазине, и он отдал ей целую стопку новинок из джазового сектора. Даже так – заколдовала! Я, еще пара ребят и она пошли посмотреть, чего нового появилось в нашем любимом музыкальном на Буденновском. Она шарилась у стеллажей, выбирала, смотрела, набрала штук шесть дисков. Подплывает к кассе и смотрите неотрывно на продавца. Там парень, ну, как нам сейчас, середина тридцатых. Он ей: «Ты чего?». А она молвит, что эти диски берет. Он постоял, помолчал, как заколдованный, а потом говорит: «Разумеется». И она уходит. Не заплатила, а он ничего, как будто бы и не было ее.


— Джаз? — подала голос Вера. — Кто бы мог подумать, что она любит джаз.


— Она от джаза тащилась, ты что, — Олег.


— Да конечно! Она из джаза, наверняка, только и знала, что свинг. И то чисто по аналогии со своими… любовными пристрастиями, — буркнула Вера мрачно.


— Погоди, а что за предпочтения? — приторно оживился Марик.


— Она же любила подцепить парня, а потом меняться им с другими девочками. Или приводила с собой к другой паре и начинала там устраивать… Ну, свинг! Ты что, в школу не ходил что ли, Марик? — проговорила Вера возмущенно.


— Во дела! — Марик.


Я слушал всё это и даже не знал, где лучше встрять со своими возражениями. Джаз? Свинг? Обмен парнями? Герда? Я мог быть не самым внимательным и проницательным человеком в мире, но ее никак нельзя было назвать распутницей. И, боже мой, она всегда слушала исключительно рок. Я много раз пытался поставить ей любимого Рахманинова, но она тут же просила убрать «этот хлам». Майлс Дэвис? Никогда! Только рок – зарубежный, мелодичный.


— Однажды я на такой вечеринке была. Герда сорвала ковер с пола, вытащила из сумки мел, и обвела себя кругом. Как Хома у Гоголя. Потом начала раздеваться! То есть, до трусов и дальше, представляете? При всех. Пританцовывала и раздевалась. Парни высунули языки и от нее глаз не отводили. Она поманила моего… друга… Что ты на меня смотришь, Лежик? Тот рванулся, расстегивая брюки на ходу. И вот она голая стоит на коленях, делает ему ртом, а смотрит теперь на меня. Мне аж дурно стало. Показывает мне рукой, чтобы я подошла, присоединилась. Черт с ним, с другом, но всё это было отвратительно, неестественно. Я встала и ушла...


— Погоди, а что именно тебе казалось неестественным? Ми…. — Бросил хохочущий Марик, но тут же получил леща от жены, фразу не докончил.


— Вер, ты гонишь на мою подругу и экс-любовницу, — вмешалась Нина. — Ее многие парни считали лесбухой, так недоступна она была. Никогда не поверю, чтобы она еще и групповушки устраивала или что-то такое, еще и с ритуальными действиями. А вот убеждать она умела. Возбуждать, пожалуй, тоже. Тот продавец, о котором Олег говорил, ну, может она ему подала глазами какие-то надежды. Ведь была красоткой. А Олег сразу про гипноз и магию.


— Все женщины ведьмы, это научный факт, – улыбнулся Олег. — Серьезно, я помню его лицо. Никакого возбуждения или волнения. Овощ. Кукла. Безвольные глаза. Она его буквально выдавила изнутри.


— А ты думаешь ты сам, когда возбужденный, выглядишь сильно интеллектуальным, Вась? – крикнул ему Гена и бросил смятую салфетку. Отпил из кружки и тихонько срыгнул.


— Ах ты прохвост! – пискнула Валя, в которую случайно попала бумажка.


— Прости, дорогая. Пасть должен был вот этот засранец! — хохотнул Гена, смял еще салфетку и снова атаковал Олежку.


Да, Нина была права, Герда никогда не была доступной. Про их лесбийский опыт я ничего не знал, а сейчас припоминал и то, что они никогда не жили вместе... Абсолютно уверен. Более того – Герда не сильно любила Нину и сторонилась ее. С чего та взяла, что они подруги? Но выводить на чистую воду немного пьяную и сильно несчастную подругу сейчас не стоило.


— Герда – это кличка. Ее звали Инна на самом деле — сказала Валя.


— Ошибаешься, — отозвался Гена. — Я даже паспорт ее видел, там было написано: Герда. У нее отец был из Дании, вроде так. Она же рассказывала, и, кажется, при вас всех.


— Ты бредишь, муж? Имена детей своих хоть помнишь? — укорила его Вера. — Было время, я теперь это могу рассказать, я ее к врачу отводила. Герду. У нее были приступы депрессии. Не скажу по-научному. Она это тщательно скрывала. Как-то попросила ее проводить, ей было натурально дурно. Может кто-нибудь помнит, она, было дело, уезжала в Таганрог на целых три месяца, а мы все пытались понять, где она обосновалась. Так вот, она лежала тут, в клинике. Ее лечили. Таганрог был фэйком. Не знаю, помогло ли на сто процентов, с тех пор мы меньше общались по душам. В ней всегда было что-то такое… страшноватое. И вот, что я тебе скажу, муж, она при мне, когда к врачу ходили, открывала паспорт. Еще посмотрела на меня пристально, улыбнулась, а потом открыла корочку. И там было имя Инна. Я вам отвечаю, мальчики и девочки. Инна.


Иногда, когда забываешь что-то, о чем и не имел точного представления, а потом пытаешься вспомнить – память подкидывает свои заплатки к неполной картине. Но это был явный перебор. У Герды не было отца из Скандинавии, но экзотическое имя было ее собственным. Я никогда не смотрел в ее паспорт, но не сомневался в этом.


Пока я видел и слушал всё это, мелко подрагивая и сдерживая гнев, слезы, обиду, мне вспомнилось… Однажды, мы были в гостях, я застал ее в ванной, она стояла и всматривалась в зеркало, как будто бы там было не просто ее отражение и отражение пожелтевшего кафеля, а что-то совсем другое. Она внимательно наблюдала за чем-то, как если бы смотрела в окно.


«Знаешь, Сергей, человека тяготят другие люди. Они появляются в его жизни и бывают полезны, но потом они – лишь мешают нам меняться и идти дальше. Они меняют нас, а потом стараются не дать нам меняться снова. Даже своими мыслями они в известной мере строят нашу реальность. Ты меняешь мою, а я твою. Мы неволим друг друга. Мы заставляем волну становиться частицей. И мало просто убежать от этих людей, от воспоминаний о них. Особенно, когда любишь их, привязан к ним или просто привыкаешь... Ты носишь их в себе, тебе не убежать от них. Годами, всю жизнь мы носим их, когда они уже не нужны. Вот они обсуждают тебя, ругают, хвалят, ненавидят, а ты всё это чувствуешь. Они думают о тебе – хотят тебя, любят тебя, ненавидят, завидуют тебе. Это как удары хлыстов. Это душные объятья. Цепи. Как избавиться от них, Сергей? Как сделать лист снова чистым? Заставить всех забыть тебя. Или заставить помнить не тебя настоящего, а кого-то другого. А потом, в нужный час, ты испаришься из их жизни, а они из твоей. Сейчас как раз тот самый момент.


Всё это время она смотрела в зеркало и видела там что-то, кого-то, глаза ее были широко открыты. Я потянулся к ней. Она повернулась и обняла меня. Потом мы посмотрели друг на друга, и это был долгий-долгий взгляд. В ее глазах, и это не просто романтическая нота, молчал космос. Там целые планеты, неизвестные человечеству, вращались вокруг неописуемых светил, казавшихся искривленными и ужасно холодными. А потом мы впервые поцеловались. С тех пор мы были вместе. Но так недолго… Так недолго.


— Хватит!


Все обернулись на меня. Улыбка Марика застыла, Олег даже уронил очередной предмет, который должен был полететь в друга.


— Хватит, мать вашу! — это крикнул я. — Вы что? Решили, что это смешно, да? — меня душила скорбь.


— Ты что, брат? — отозвался изумленно Гена и переглянулся с женой.


— Вы все говорите какой-то бред, больной бред. Какой-то, б*дь, бред. Вы что, правда не знали или забыли, что я встречался с ней? Встречался с Гердой! Не ты, Марик, и не Нина! Я! Мы любили друг друга. Она была самой невероятной и доброй девушкой на свете. А вы тут сочиняете о ней какие-то сказки! Нина, я понимаю, что у тебя тяжелый период, но у меня период был, б*ять, в сотню раз тяжелее! Когда она… Когда она… Когда я нашел ее… Она же умерла! Мы же все были на похоронах! — у меня задрожал голос. До этого я стоял, а теперь ноги подкосились, и я рухнул. Слезы тихонько и предательски побежали по щекам.


Марик, остальные – все повскакивали, и, кто быстро, а кто потихоньку и предупредительно, стали подходить ко мне. Они робко приобнимали, приговаривали успокаивающие слова, спрашивали. А я бормотал что-то о Герде, о том, что все они врут и не знали ее, что все они лжецы.


В тот день я пришел в нашу съемную квартиру, а Герды… Герда лежала на полу, в ванной. Рука ее была порезана вдоль. Холодная. Мертвая. Она оставила записку. В ней было всего два слова. Всего два слова! «Ты забудешь».


— Ты чего, Серый, кто умер? Ты чего? — говорили голоса вокруг. А я сидел на полу и трясся. Но теперь я чувствовал не только скорбь. Я пронес через эти годы всю боль, но теперь она почему-то начала отступать. Стремительно, как вода, прорвавшая плотину. Искоса я посмотрел на стену напротив. Там висело зеркало. С той стороны его глади на нас и на меня в частности смотрела девушка. Герда. Она смотрела, разглядывала. Позади нее был пожелтевший кафель. Кафель почернел и стал космосом. Или просто тьмой. «Ты забудешь». Еще секунда, и зеркало вновь обрело свои обычные качества, отражало нас, помещение.


Я поднялся, опираясь на Марика и Гену.


— Старик, ты что? Поплохело? И про кого ты говорил? Гера? Герда? Кто?


Я сосредоточился. О чем я говорил? Почему мне только что было так грустно? Не помню. Гера? Разве я произносил это имя?


— А кто такая Герда? — спросила Нина.


Мы посмотрели друг на друга в недоумении.


— Ну, имя скандинавское. Из сказки же, да? Про Снежную королеву, — сказала Валя экспертно, филолог ведь.


— Ребят, давайте, наверное, еще по одной и по домам? — предложила встревоженная Вера.


— Ты что, солнце? Собираемся раз в год! Никто никуда не пойдет! С детьми бабушка Надя, – Марик засмеялся, хлопнул меня по плечу и пошел разливать всем напитки.


Каждый, наверное, ощутил на миг, что что-то потерял, что-то ушло из его жизни, но без следа. Рана сразу закрылась, без швов и отметин.


Мужья и жены, мои друзья, стали теперь рассказывать о своих детях, обмениваться друг с другом историями уже нового поколения и историями новых себя – взрослеющих родителей. Много смеялись. Скучно всё это слушать, когда у тебя ни жены, ни детей, ты просто ничего не понимаешь, но ведь всё это рассказывают твои лучшие друзья. Это их жизнь, в которую ты можешь заглянуть только одним глазком. Там они уже другие, хотя наша встречал делает их немного прежними. Юность и все, что было, этого уже нет, и тех людей, нас, в сущности нет. Только воспоминания – твои и друзей. Та молодость ушла, закончилась. Что-то помнишь, а что-то забывается, уходя навсегда, будто бы по своей воле.


Я тоже смеялся. Мы сидели с Ниной, приобняв друг друга. По-дружески, разумеется. Но, кто знает – иногда то она посматривала на меня, то я вдруг задерживал на ней свой взгляд. Кажется, между нами пробегала какая-то новая теплота, которой раньше не было места. И до конца посиделки я нет-нет, а посматривал на то зеркало и всё думал, что же такого я мог забыть.


ЦВ


Все персонажи и события вымышлены