14. Кто сможет вернуться

–

Таська, что делать будем, мы же с тобой из другой жизни, а тут сидим, кур кормим, как ни в чем не бывало, о вибрамах и жратве разговариваем?

– Тю на тебя. Кур все равно кормить надо, а главное сейчас – поесть и чайку попить. В животе все скрутило от голода. Клубнику собирала, а от нее есть только ещё больше хочется, и смотреть на неё уже больше не могу – кислая.

Вдруг мы замерли на месте и посмотрели испуганно друг на друга. В голову обеим одновременно пришла одна и та же мысль. Мы на минуту замолчали, но первой озвучила её я.

– Тась, а как ты чувствуешь, ты беременная или рассосалось?

Таська подскочила и начала метаться туда-сюда.

– О господи, я же беременной была сорок лет назад, уже и забыла, какое это состояние, хотя с утра помнила.

Таська стала себя ощупывать, погрузилась в ощущения организма и тихо охнула.

– Будиюк, во мне точно кто-то есть, то есть тело, как было в девятнадцать лет беременное, так и есть, а душа моя, но умудренная этой «счастливой» жизнью в кавычках. Мамочки!!! Что делать?! – она всплеснула руками. – Из-за чего вся эта хрень с омоложением произошла? Ты виновата?! – она смотрела на меня осуждающе.

Я повела плечами, а перед глазами явственно видела всю переписку и в конце моё согласие на участие в эксперименте, который они называли «Начать жизнь сначала». Как бы попроще ей рассказать?

– Таськ, ты только дыши спокойно, понимаешь, кажется, я подписалась на участие в эксперименте «начать всё сначала», и он вошёл в действие. Я мечтала попасть в свою молодость в момент пребывания на Дальнем Востоке, и тебя, вероятно, этот эксперимент зацепил по ходу. Чудо и тебя коснулось. Надолго ли – не знаю. Сказали про несколько первых пробных дней.

Таська села на лавочку и задумалась, взгляд стал тоскливым, а еврейская печаль, так и плескалась в нём.

– Опять Ромку вспоминаешь? – по её виду поняла я.

– Так я что, опять от него ребенка жду? Моего Тарасика. Сыночка.

– Наверное, подруга, – просто не могла ничего внятного сказать в ответ.

Поэтому обняла её за плечи, прижала, чтобы она не разрыдалась. И всё равно слёзы тихо катились по щекам. Взяла её за руку.

– Пошли, прогуляемся к океану, посидим, подумаем.

– Нет, сначала поедим, – она, быстро успокаиваясь, вытерла слезы ладошкой. – Кушать хочется, что мне маленькая горбушка?

Мы открыли консервы, налили чаю (что приятно – и сахар теперь был), отрезали хлеба и поели. Хорошо так наелись, основательно. Поставили преть гороховую кашу и только после этого покинули избушку.

– Пойдём-ка, пройдёмся, может, полегчает. Вспомним всё, что было и не было. Вдруг океан мысль намоет.



Дорога к океану недолгая. Шли вдоль речки, что впадала в него нешироким руслом. Оно постоянно смещалось, образуя небольшие зыбучие пески. На эти проплешины никто не совался, и по ним не ходили. Обошли опасное место и увидели следы.

– О, это твоя девятка с сынком прошлась, – отметила я, увидев отпечатки лап двух животных. Сразу взыграл профессиональный интерес.

Моим заданием от заповедника в то время, кроме изучения фауны чешуекрылых, было следить за перемещением тигров. Это звучит громко, а на самом деле следовало в местах, где я ходила, отмечать и измерять замеченные тигриные следы, а также собирать, если попадутся, их экскременты. Анализ какашек позволял понять кормовые предпочтения разных особей. Также, отмечая места обнаруженных следов, можно было очертить охотничьи границы территорий животных. Тигров все называли по размерам лап: девятка, шестерка, десятка. У каждого была своя территория, но с людьми они старались не пересекаться. Правда, один случай почти столкновения был и у меня.

Я вспомнила этот пренеприятный эпизод с лапами, то есть следами, который произошел со мной на кордоне Сяуха. Утром, как всегда, пошла к ручью по воду, что протекал метрах в ста от дома. Набрала ведро, поворачиваюсь назад и понимаю, что к ручью меня тигр провожал, вернее, тигрица. Она шла за мной, и, не дойдя до ручья метров десять, свернула с тропы в лес. Иду тогда к дому и вижу, как из её следов травинки, примятые поднимаются. Минут пять прошло не больше, как она провожала. Вспоминаю, как вытерла лоб. Так жарко стало, просто Африка, постояла малость, успокоилась, и понесла воду на кордон.

Выдернув себя из столь приятного воспоминания, вернулась к разглядыванию следов парочки на берегу. Даже без измерения могла точно сказать, что это прошли девятка и шестерка, её сынок. Он еще не оставил мамочку, и они вместе охотились. Прошли, видимо, недавно, скорей всего, рано утром. Тигры прогуливались вдоль океана, как прогуливаемся сейчас мы с Таськой. Дальний Восток, он такой. Гуляй – не хочу.

– Она тут давно ходит, как думаешь? – спросила.

– Да, вчера ходила в левую часть бухты к ручью, тоже видела хорошие отпечатки, свежие. Я там вчера под камнями щитомордников ловила, да вибрамы и промочила.

Вспомнила, что тоже иногда ловила змей для экзотики. Ведь приятно подержать в руках почти двухметрового полоза Шренка или яркого полосатого красавца тигрового ужика.

Ужики мне так понравились, что двух привезла домой, а они, неблагодарные гады в прямом смысле этого слова (и кормила ведь хорошо), таки просочились в какую-то щель или под крышку террариума и ушли в подвал, где до полусмерти напугали нашего соседа, обвившись вокруг его ноги. Маме потом пришлось долго оправдываться и говорить, что они не ядовитые, на собрании домового комитета.

«Что-то не по делу отвлекаюсь, – подумала я и опять переключилась на мысль о тиграх. – Эта парочка тут, видно, частенько охотится. Надо будет записать».

Потом произошло осознание раздвоения между действительностью и памятью или наоборот. Кому это теперь надо? И надо ли?

Мы шли по самой кромке океана, и небольшие волны слизывали наши отпечатки.

Подошли к огромному бревну, наверное, кедровому. Стволы этих великанов иногда падали с обрывов в океан. Он вылизывал их до идеальной гладкости и возвращал обратно на берег. Мы сели на голый остов когда-то могучего дерева, прижавшись друг другу, и заговорили, вспоминая прошлое и пытаясь разобраться в данной ситуации: хорошая она или лучше бы не было её. Рассказала Таське про требования экспериментаторов о гармонизации души и тела. Вообще об этой, как мне казалось, непонятке. О необходимости вспомнить свою жизнь и разобраться в том, о чем хотелось забыть. Но мозг, зараза, всё хранил, и сейчас подавал на блюдечке для осмысления. Причем, скорость подачи воспоминаний была какой-то уж очень высокой. Раньше, если и хотела что-то давнее, болючее вспомнить, то всё шло значительно тяжелее. Я внутренне ехидно назвала этот процесс «я себя под Лениным чищу». Разговор сам по себе скатился на одну тему, которую девочки никак не могли обойти, а конкретно, о мальчиках.

– Тоф, это все хорошо, что ты тут нарассказывала, – произнесла Таська, – Только вот, Асенька, постой, что это ты последний пунктик как-то скомкано озвучила. Пунктик насчет общения с противоположным полом. Что-то ты умолчала о развитости у тебя всех его составляющих. Подружек у тебя хватает, а вот противоположного пола в твоём поле зрения сколько лет не наблюдается? Не с ним ли тебе надо разобраться, чтобы гармонизироваться?

– Да, после гибели Гены столько лет ни на кого не смотрела и даже не хотела об этом думать. Считаешь, это ненормально?

– Кен, то есть да. Считаю. Хотя кто из нас тут нормальный? Асенька, будем думать, вспоминать, – и она непоседливо заёрзала.

Что-то мешало ей сосредоточиться. Да и я не могла собраться с мыслями.

Сунула руки под попу, чтобы согреть и не размахивать нервно перед носом, да и мягче сидеть стало.

Так бы и пребывала в прострации, бездумно глядя вдаль. Наблюдала, как бакланы сушат крылья, кричат чайки, шуршат волны. Хотелось ни о чем не думать, раствориться в пространстве, как я это любила, но Таська не дала. Егозливая она, жуть.

Продолжение следует