Ноль Овна. По ту сторону. 27

Григорий Алексеевич спал. Спал и видел себя в этом сне другим: пружинисто-сжатым, злым и кусачим, как натасканная защищать хозяина собака. Он и был кем-то вроде сторожевого пса – так ему казалось в этом сне.

Хозяина он преданно любил. Любил его длинные ноги, его колокольчатый смех, его сволочную натуру… ненавидел. Путался где он, этот хозяин, настоящий: когда беспомощен, как ребёнок, беззащитен, бесстрашен и чист, или когда циничен, техничен и бессердечен во всём.

Киреев не видел его ясно, не мог вспомнить его лица – только вспышки света и радости. Помнились беспокойные длинные пальцы, тревожное заглядывание в глаза, доверчивое припадание к груди, и лёгкость, лёгкость! Григорий Алексеевич проснулся, ясно сознавая, что у Владимира Сергеевича Розанова всего этого не было. Или было, но не для него, не для Киреева. Он мрачно смотрел на вышедшую в кухню Анюту, сквозь которую просвечивала его прежняя длинноногая любовь, и хотел крикнуть ей «зачем?!», но только молча скрежетал зубами.

После ночёвки на диване Анюта выглядела помятой как забулдыга с похмелья и горбилась как старуха. Она хмуро оглядела содержимое холодильника, бескомпромиссно хлопнула дверцей и побрела к кофемашине. Потом вернулась к холодильнику, достала оливки и нашла в буфете двузубую вилку. Григорию Алексеевичу не доводилось раньше видеть, как завтракает Анюта, но он мог бы поклясться, что подобных странностей за ней раньше не водилось.

Анюта тем временем ополовинила банку оливок, запила их сладким чёрным кофе и хмуро зыркнула на Киреева.

– Вы ночевали здесь, что ли? – неприязненно процедила она. – Вас с papa можно поздравить? Он наконец допустил вас до тела?

– Что ты себе позволяешь?! – взвился Киреев. Он даже кулаком по столу стукнул, чем сильно удивил Анюту. – Приличная с виду девушка, а разговариваешь как… старая сутенёрша!

– Спохватился, – ядовито усмехнулась Анюта, со злости тоже переходя на «ты». – Мне надоело изображать из себя приличную девушку, если уж на то пошло. Ясно? Я честно старалась. Только скукотища это, скажу я тебе, и эффекта ноль. Что-то ты не повёлся на эту приличность, а запал на папу, которому на тебя начхать. Потому что не нужна тебе нормальная жизнь. И нормальная девушка! – она ткнула в себя пальцем. – Тебе нужно на недосягаемое божество молиться и ручки ему, безнадёжно вздыхая, целовать. Шёл бы ты тогда в монахи и голову никому не морочил!

Киреев лишился дара речи. Он встал и шагнул к Анюте, не зная, что собирается сделать, но страстно желая придушить. Анюта забеспокоилась и плавно перетекла за спинку стула, не спуская настороженного взгляда с разъярённого Киреева.

– Ты… – начал Киреев, загоняя Анюту в угол. – Ты маленькая, циничная дрянь. Я тебе игрушка, что ли?! Ты меня будешь влюблять, разлюблять, натравливать на кого захочешь, а я на всё это умиляться?

– Никто не заставляет тебя умиляться, – опасливо отводя от своей шеи Киреевские руки, продолжала хамить Анюта. – Можешь поплакать, если хочешь. Только что за претензии? Вспомнил-то, поди, не всё?

– Что, скажешь, я сам во всём виноват? – угрожающе склонился над ней Киреев.

– Конечно, – храбро бросила ему в лицо Анюта. – Нельзя заставить человека влюбиться. Можно только предоставить ему такую возможность, и влечение либо проявится, либо нет.

Киреев растерянно заморгал, ибо такого поворота разговора не ждал. Он даже отступил немного, выпуская Анюту из угла, чем она тотчас воспользовалась и невозмутимо пошла мыть чашку. Быстро покончив с этим нехитрым делом, она снова повернулась к Кирееву и мрачно уставилась на него, скрестив руки на груди.

– Ну? Ещё вопросы будут или я могу идти?

Киреев потёр висок, будто пытался нащупать там секретную кнопку, что отключает ноющую головную боль.

– Что теперь делать-то? Мы, наверное, пожениться с тобой должны. Ты меня хоть любишь? – уныло и буднично спросил он, невольно бросая оценивающий взгляд на потенциальную невесту.

Анюта выпучила глаза и хрипнула что-то, словно её душила невидимая рука.

– Ты… Ты по щелчку пальцев готов любить, кого прикажут?! Примериваешься уже? А не пошёл бы ты на хер? Я бы выразилась покрепче, но я приличная девушка и не могу себе этого позволить!

Анюта бросилась вон из кухни. Киреев её не остановил. Он сам заторопился уйти из квартиры, пока не проснулся Владимир Сергеевич. О чём говорить с ним сейчас Григорий Алексеевич не представлял.

На улице несчастный инженер потоптался немного, не зная куда пойти, а потом ноги сами понесли его к одному питейному заведению, которое он недавно для себя открыл. В общем-то, это был погребок, где хранилось в бочках вино. Хозяева торговали им в разлив, поэтому в полуподвальном торговом зале имелась барная стойка и три небольших столика в углу, чтобы покупатель мог распробовать вино и выбрать то, что больше по вкусу. Место понравилось Кирееву своей сумрачной атмосферой. Слишком яркие краски и свет обычно утомляли его меланхолическую натуру. Не удивительно, что ему показались красивыми массивные серые камни, из которых были сложены стены подвала, и уютными ; низкий потолок и теснота. Уходящие в бесконечность ряды сложенных друг на друга бочек действовали как гипнотическая картинка для медитации. Киреев не был большим ценителем вин и не разбирался в тонкостях виноделия, его больше привлекала эстетика этого места. Ему нравилось смотреть, как сцеживаемое из бочки бордо принимает причудливую форму декантера, как тусклый свет из находящихся вровень с мостовой окон ложился белыми бликами на тёмное дерево барной стойки, на тонкое стекло висящих над нею в ряд бокалов, на зеркальные вставки стеллажей. Киреев честно пытался распро-бовать фруктовые и древесные ноты предлагаемых вин, оценивать кислоту и сладость, но по большей части по-плебейски грел бокал в ладонях и отпивал потихоньку просто потому, что не стремился напиться, а не потому, что смаковал очередной сорт рислинга.

В этот раз, едва он устроился в любимом углу с бокалом бургундского, в подвальчик спустился смутно знакомый хлыщ. Григорий Алексеевич пока слабо помнил, кто в ордене есть кто, но этого человека он запомнил. Ведь таких глянцевых, наманикюренных, лощёных франтов он в реальной жизни ещё не встречал! Сейчас мсье Родольфо (имя отчего-то запомнилось тоже) щеголял в синем льняном пиджаке и белых брюках. Коричневый с лазурными кашмирскими «огурцами» шейный платок был как-то хитро под воротничком наверчен и заколот золотой булавкой. Киреев аж засмотрелся.

– Мсье Киреев? – Родольфо поприветствовал его старомодным полупоклоном.

Киреев привстал и вежливо пожал Родольфо руку.

– Присоединитесь? – Он сделал пригласительный жест рукой.

Родольфо замешкался, но отодвинул-таки себе стул и присел.

– Я не пью по утрам, – поморщился он, с явным осуждением глядя на Киреевский бокал.

Григорий Алексеевич смутился.

– Да я ведь тоже не пью. Просто так сложились обстоятельства.

– Что за обстоятельства? – сразу заинтересовался Родольфо, жестом подзывая стоящего за стойкой сомелье, который исполнял здесь заодно функции бармена и официанта. – Холодный чай со льдом, пожалуйста.

– Вы зашли сделать заказ? Как обычно? – любезно уточнил тот.

– Да. И встретил знакомого. Я подойду к вам чуть позже.

Киреев проводил глазами сомелье и с любопытством перевёл взгляд на мсье Родольфо.

– Здесь подают чай? Я не знал.

– Я постоянный клиент. Мне и водки нальют, если я попрошу. Так что у вас за проблемы, которые довели вас до употребления вина на завтрак?

Киреев потупился и завздыхал.

– Смелее, – кивая принесшему чай сомелье, подбодрил его Родольфо. – Сдаётся мне, что я могу вам помочь. Дело ведь касается наших внутренних проблем, не так ли?

Родольфо так весомо произнёс это самое «наших внутренних проблем», что Киреев безотчётно почувствовал себя причастным к избранному обществу, членам которого на него не плевать.

– Я… Вы знаете, я только недавно вспомнил… себя. И про орден узнал совсем недавно. И оказалось, что я уже успел наломать дров из-за беспамятства своего.

Мсье Родольфо смотрел на расстроенного Киреева холодно и очень пристально. Григорию Алексеевичу в какой-то момент показалось, что его вывернули наизнанку, тщательно осмотрели и брезгливо  свернули обратно.

– Вы сейчас говорите о Розановых? Уже увязли, да?

– Что, так заметно? – неловко усмехнулся Киреев.

Родольфо обернул влажный от конденсата стакан салфеткой и сделал глоток чая.

– Это закономерно, ; скучающе бросил он. – Учитывая, как крепко повязали вас господа литераторы в прошлом. Только не пойму, что вы там бормочете про дрова. Вы имеете полное право любить кого хотите, а не кого вам навязывают. Владимир Сергеевич гораздо больше достоин любви, чем эта пигалица – его дочь. Если любите его, так и не отступайте, не поддавайтесь бессовестным манипуляциям.

– Манипуляциям? – боязливо переспросил Киреев. Он ведь и сам чувствовал, что в этой истории что-то не так, только такого удачного слова подобрать не мог.

Родольфо снова отпил немного чая и снисходительно глянул на собеседника.

– Кроме того эта самая Анюта, не скрываясь, крутит любовь с нашим китайцем. Вы же в курсе?

Киреев, сам на себя удивляясь, кивнул. Как, как же он мог об этом забыть?! Будто околдовали, честное слово!

Родольфо поболтал льдинками в стакане, украдкой наблюдая за инженером.

– Вы же помните, что между ними встревать не стоит? – вкрадчиво подсказал он. И Кирееву показалось, что этот франт просто отрыл в его голове эту фразу, стряхнул с неё пыль и сунул, такую знакомую, под нос.

– Какая удача, что я вас встретил! – с искренней благодарностью воскликнул он. – Непонятно, с чего я взял, что кому-то должен. Да ведь и пусть я даже любил кого-то в прошлом, но ведь теперь и я не тот, и она не та! Ещё китаец этот…

Григорию Алексеевичу вдруг показалось, что в черепе что-то хрустнуло как яичная скорлупа и в мозг вытекло знание, ужасающее в своей простоте и непонятности.

– Они ведь… одно и то же. Только видимость, что их двое.

Киреев сказал это вслух и сразу испугался: а вдруг это тайна, в которую Родольфо посвящать нельзя! Не зря тот сразу подобрался как хищник, заметивший добычу. Но, к радости Киреева, поразмыслив, Родольфо расслабился и залпом опустошил свой стакан.

– Глупости. Если с кем-то эта ваша Анюта и была одним целым, так это с нашим Патроном. Я видел старую карту.

– То есть как?! – ошалел Киреев. Он попытался представить Анюту с Жан-Симоном и не мог.

– Вы поймите, – великодушно пояснил Родольфо, – Не всегда у наших боссов есть тела. Не все могут в этом мире быть. Иногда они просто голоса в чьей-то голове. Их единство в таком случае не телесно, как вы себе вообразили. Секрет пресловутого философского камня как раз в том, что век за веком эти сущности по капле просачиваются в наш мир, пока полностью не заполнят выпестованную плотскую оболочку и тем самым, образно выражаясь, не превратят её в золото.

– Вы хотите сказать, что Ли Вэй был такой оболочкой для них обоих? – осторожно уточнил Киреев, нервно отхлёбывая из бокала вино.

Родольфо повёл плечами, как будто устал уже сидеть, вздохнул утомлённо.

– Именно это я и имею в виду. Поэтому у китайца своих воспоминаний почти нет. И желаний своих нет. Он одержимый. Розанов с Жан-Симоном рвут его на части. Только Жан-Симон почти слился с ним и теперь прибирает к рукам всех остальных, исконно белых братьев. А Розановым только вас и удалось у него оттяпать в прошлый раз. Поэтому неважно кого из них вы будете любить. Вы им нужны. Всё остальное – незначительные детали.

Киреев был окончательно пришиблен этими словами. Такого цинизма в отношении себя он пережить не мог. Как-то и Владимир Сергеевич сразу перестал был солнцем в его глазах и превратился в зловещую сущность, которая заманивает его в ловушку, чтобы сожрать.

Родольфо не мешал ему фантазировать, но уже скучающе поглядывал в сторону стойки, мечтая оставить сомелье свой заказ и покинуть поскорей этот подвал. Наконец он решил ускорить мыслительный процесс недалёкого русского инженера.

– И вы, и я, – небрежно сказал он, – Себе не принадлежим. Каждый из нас выбрал себе судьбу заранее. Только я выбрал быть магом, а вы – беззаветно влюблённым рыцарем. Поздно уже метаться, нужно просто принять свой выбор. Это важно, потому что мы оба – и вы, и я – мы стражи порога. И нам придётся сразиться: моя магия против вашего меча. Удивите меня, пустите в ход что-нибудь кроме примитивных железяк.

Родольфо хлопнул приунывшего инженера по плечу и поднялся.

– Если будут ещё вопросы, обращайтесь, с удовольствием на них отвечу. Только помните: у ордена есть враги. И они уже объявили нам войну. У нас не так много времени на внутренние разборки. Хотя… собственно в них и есть весь смысл бытия. Парадоксально, правда?

Родольфо почти радостно пошагал к стойке. Инженер его очень утомил. Сердечные проблемы Киреева были невероятно скучны и сам он нелеп. Вот Дольф во всю эту любовную муть ни за что бы не вляпался. Ни за что!