Бог существует, потому что я так хочу

Мы прилетели в Ашхабад глубокой ночью. Наш перелет с пересадками длился почти день. Я легла подремать на замусоленной лавочке в пустом зале ожидания, а когда проснулась, то обомлела и замерла от неожиданности. Меня обступила толпа темнолицых азиатских мужиков в дикого цвета и оттенков чалмах: розовых, лимонно-салатовых, бирюзовых, малиновых. Все они носили при этом серые деловые костюмы. Они обступили меня и, склонившись надо мной, пристально и молча разглядывали, словно принюхиваясь ко мне длинными изогнутыми носами. Али-баба и все его сорок разбойников. Привстав на локтях, я еще несколько секунд всматривалась в этот разноцветный сюр, вспоминая, что я делаю здесь.

***

Первый раз слово «Бог» я услышала в пять лет в поезде Москва-Владивосток. Мама девочки Иры из соседнего купе угостила нас домашними леденцами-сосульками. Изумрудно-зеленые леденцы сияли на солнце. В длинном коридоре с красными ковровыми дорожками было безлюдно, всеобщая апатия и лень висели в пространстве. Поезд качало, и он монотонно дребезжал, а смирившиеся с судьбой пассажиры на пятые сутки маршрута дремали на своих полках. Пыль от синих войлочных одеял кружилась в солнечном луче, бившем из окна купе, где все заснули, позабыв закрыть двери. Из другого купе рядом утром выселилась семья, там было просторно и чисто без пыльных одеял и белья, бордовые сидения из кожзаменителя, прохладные на ощупь, и воздух тоже казался прозрачным и чистым.

Мы с Иркой просочились в это пустое купе, задвинули за собой двери, и, устроившись за столиком, принялись играть в карты. Раз десять сыграли в «Дурака», раз пять в «Туалет». Колеса поезда все выстукивали одну и ту же мелодию, наши тела качались ей в такт, а день все длился.

- Сыграем, может, в «101»?
Ирка раздала карты, и мы начали выискивать парные, пока не оказалось, что у одной дамы нет пары. Из колоды исчезла дама бубен!
- Ах! Дама пропала! – Ирка от ужаса округлила глаза, - это же новая колода! Мама меня убьет! Мне ее только вчера дали, я старую всю растеряла!
И мы кинулись разыскивать злополучную даму. Ее нигде-нигде не было. Ирка уже шмыгала длинным носом, готовясь плакать. Нос у нее покраснел, и в глазах блеснули слезы.
- Господи! Господи! - Ирка сложила руки на груди, - помоги мне найти карту! Пожалуйста, Господи!
- Ты кого зовешь? – cпросила я, озираясь вокруг. Кроме нас в купе никого не было. Поезд стучал колесами, раскачивая испуганное Иркино лицо вправо и влево.
- Я Бога прошу, чтоб карту помог найти, - пояснила Ирка.
- Кого-кого? – переспросила я.
- Господа Бога! – повторила Ирка, удивляясь моему вопросу.
- Но тут же никого нет, как он тебя услышит?
- Ты что! - Ирка захлопала пушистыми ресницами из под наползавшей на глаза густой русой челки, - Бог все слышит и все знает! И прямо сейчас он нас видит и слушает, что мы говорим! 
- Таких людей не бывает! - не поверила я.
- Но он же Бог! Он не человек!
- А кто?
- Бог это Бог! - отрезала Ирка и с пущим рвением кинулась  обшаривать купе.
«Бох нас видит, - размышляла я, озираясь по сторонам, - А кто он и где же он сам прячется? Мы обыскали все купе, точно его тут нет.»
- Вот же она! Нашлась!! Ура!!! – радостно вскрикнула Ирка, вытаскивая карту из щели в столике, - Спасибо тебе, Господи! Спасибо тебе большое!!!

Я задрала голову и тщательно осмотрела потолок, куда устремила взор Ирка, благодаря своего загадочного Бога. Там тоже никого не было.
Больше я ничего про эту Ирку не помню. Но семена клерикализма во мне посеяла именно она, странная носатая девочка из поезда Москва-Владивосток…

- Бога не существует! –  сказал папа резко, с лязгом затворив дверь нашего купе, - весь этот мир возник сам по себе, вселенная возникла из-за большого взрыва в космосе. Жизнь на Земле зародилась в процессе эволюции.
- Это только неграмотные люди верят в Бога. Дремучие и темные. Ты у нас теперь тоже дремучая и темная, ха-ха-ха, - начал дразнить меня мой старший брат, - а умные люди, как мы, они в никакого Бога не верят! Вот тааак!
Мой папа работал военным нейрохирургом в Советском Союзе, и поезд мчал нас в дружественную Монголию. Брат ржал и строил мне рожи с верхней полки, мама читала газету. Папа кашлянул и продолжил:
- Древние люди специально придумали Бога, ведь они не могли объяснить, почему идет дождь или гремит гром, им было страшно и казалось, что все эти явления насылает на них некое всесильное существо. И если это существо попросить, то оно пошлет дождь полить урожай или теплую хорошую погоду.
- Но Ирке Бог помог найти карту в купе! Она его позвала ей помочь, а он - раз - и нашел карту!
Моя семья дружно рассмеялась в ответ.
- Это всего лишь совпадение, - констатировал папа и взял со стола журнал.

Мой венценосный папа в дальнейшем существенно поспособствовал формированию у меня недоверия к любым эзотерическим проявлениям в юности. На полке в моей комнате много лет стояла маленькая «Настольная книга атеиста». В возрасте 6 лет папа объяснял мне теорию Дарвина. Но я не хотела верить, что люди произошли от обезьян хотя бы и потому, что обезьяны волосатые. Я сгибала и разгибала большой палец руки, и ничего не происходило… Идея, что древние наши обезьяноподобные предки, не умея объяснить явления природы, в силу антропоцентричности своего сознания придавали личностные свойства стихиям и придумывали себе Богов, нагоняла на меня тоску. Мое внутренне чувство гармонии требовало поэтизации и мифологизации мира. Классовая теория Маркса, в которой религия упоминалась как орудие управления умами в руках правящего класса, казалась мне скучной. Конечно, было очень жалко крестьян и рабочих, что им так тяжело приходилось при злом царе, но я больше любила сказки, про Снежную Королеву там, про Волшебника Изумрудного города… Говорящие коты, щуки, странствующие принцы и прелестные феи в 6 лет вызывали во мне чувства куда более теплые, чем измученный империализмом пролетариат.   

Эти чувства не угасли и в школе с принятием меня в октябрята. Помню, как нас выстроили в одну длинную шеренгу в большом зале с белым памятником Ленину. И пожилой добрый ветеран раздавал всем по очереди октябрятские звездочки. Учительница объяснила, что октябрятские звездочки получают только самые смелые, отважные и достойные ребята. Ветеран уже приближался ко мне, как вдруг у меня закружилась голова. «А что если я не достаточно смелый, отважный и достойный ребенок?»- подумала я, и сердце мое заколотилось, как маленькая дикая птичка, пойманная в клетку. Но ветеран равнодушно и торжественно прицепил к моему белому фартучку звезду и двинулся дальше.

С этого дня я точно знала, что я должна стать правдивой и доброй девочкой, как маленький золотой Ленин внутри моей красной звезды. И рыжая жопастая учительница младших классов,  Тамара Васильевна, и папа в этом были солидарны. Я часто разглядывала золотого ангелоподобного ребеночка и думала: «А как поступил бы маленький Ленин?». Но ответом мне была тишина. Хотя, на самом деле, тюремные приключения Ленина взволновали меня гораздо больше его морального облика. Как здорово хитрый Ленин обманул жандармов! Мы с подружкой Наташкой Сидельниковой еще долго писали друг другу шифровки молоком по бумаге, макая железные перья в хлебные чернильницы. Мы держали исписанную молоком бумагу над свечкой, и на тетрадных листках волшебным образом проступали коричневые письмена… Ай да Ленин! Вот это он классную придумал игру!

А потом папа рассказал мне про коммунизм. Коммунизм меня так восхитил, что я сразу же побежала поделиться радостью с Наташкой.
 
Наташка стояла на крыльце подъезда и старательно белым мелом на стене выводила надпись «Ксюша дура». Ксюша не поделилась с Наташкой импортной жвачкой.
- Наташка, ты представляешь, оказывается, скоро наступит коммунизм!
- А что это? – удивилась Наташка.
- Мне папа рассказал, что это когда все вообще равны и нет денег, то есть, ты заходишь в кулинарию, а там пироженые корзиночки с белковым кремом! И ты такая заходишь и берешь сколько хочешь, а платить тебе ничего не надо! Потому что денег нет! И теть Зина такая тебе говорит: «Да забирай хоть все, Наташенька, только смотри, не лопни, деточка!»
- Вот это да! Мне нравится коммунизм! – обрадовалась Наташка.

И мы с Наташкой стали вместе мечтать, как скоро наступит коммунизм, и мы сначала сьедим все пироженые, весь шоколад и мармелад, а потом заберем себе всех кукол из магазина игрушек…
В первый класс я пошла в школу номер восемь города Улан-Батора. Школа была видна из окна нашей кухни, и мама каждый день из этого окна провожала меня взглядом. Она махала мне рукой на прощанье, и, когда я отворачивалась, крестила щепоткой вслед.

Она и теперь стоит у окна и крестит меня сквозь годы, моя молодая мама, комсомолка и спортсменка, участница походов с палатками и студенческих демонстраций во имя свободы Анжелы Дэвис.
Говорят, именно раннее детство формирует нашу личность более всего. Наверное, трепетное ожидание всеобщего коммунизма вкупе со смутным ощущением присутствия Господа Бога и дерзновенным подражанием юному вождю мирового пролетариата – все это и привело меня в бенгальский вайшнавизм.

***

Ашхабадский аэропорт был местом загадочным и странным. По нему проплывали тучные женщины в бархатных длинных платьях, их волосы перевязаны кисейными платками с золочеными вставками, а в ушах поблескивали золотые серьги с рубинами. Носатые мужчины с дикими, как у бедуинов, глазами, то там, то тут мелькали среди европейского вида прохожих.
Может, Али-баба и сорок разбойников никогда не видели, чтоб женщина лежала на скамейке… А может, моя кожа была просто слишком белая... Я подскочила со своего лежбища и, пробив толпу, судорожно метнулась искать своих русских.
Они мирно харчевались на соседней лавочке.
 - Хорошо спалось? - спросили они меня, - На вот, погрызи орешков, Калинди.

***

На улице Дели теплый и чужой запах ударил мне в нос. Этой был влажный запах индийской земли, раскаленной палящим безжалостным сентябрьским солнцем, запах истекающих соком трав, цветов и пальм. Ожидая такси во Вриндаван и глядя на дорогу, все мы словно плавали внутри густого белого облака, где тонуло утомленное жарой солнце и причудливо перемешивались ароматы специй, благовоний, восточных духов, навоза, гари, плавящегося на жаре асфальта и жаренной в кляре еды. Они соединялись с запахом индийской одежды на потных от жары и умащенных маслами индийских телах, а шоссе на горизонте рябило и зеркально отражало что-то, похожее на мираж и происходящее по ту сторону этого изнывающего от жары и влажности мира. Вокруг нас сновали худые темнокожие люди, они быстро щебетали на чужом языке, договаривались о цене и экспрессивно, размахивая руками, ругались между собой.
 «Матхур-матхур-матхур» - прокричал таксист, и бывалый из нашей группы выцепил его из толпы. Восемь человек в индийском «Темпо», полуавтобусе-полубричке, словно взятом напрокат из парка аттракционов, без кондиционеров и стекол в окнах, но зато с портретами Богов на лобовом стекле, мы ехали в согбенном положении четыре часа, словно в маленькой адской сауне, наблюдая как за окнами мелькают выгоревшие от солнца поля и придорожные строения из говна и палок, не то киоски с чипсами, не то туалеты с очередями из подростков… вот местный брадобрей прямо на улице бреет бороду индийскому мужику. Вот кокосовая пальма, вот джип, вот чучмек на верблюде, а вот селянку в сари увозит веселый бандит на мопеде. Эти картинки менялись как в калейдоскопе, и мне казалось, я теряю сознание от жары …
Вдруг темпо встало посреди гудящего города, я разогнула тело и выкатилась вслед за своими спутниками наружу. Таксист с крыши скинул наши чемоданы прямо в пыль.
И вот я уже стою на улице Матхуры среди этой полуденной пыли. Передо мной лестница, по обеим сторонам каменные львы, над ней вывеска красными буквами на деванагари. Школьницы в синей форме перебегают дорогу. То там, то тут, звеня ножными браслетами, мелькают индуски в сари, между ними ныряют собаки. Обезьяна пялится на меня с крыши. Иномарки гудят сиренами, медленно пробивая себе дорогу вслед за зеленщиком с тележкой фруктов. Нищая кривая старуха в серых лохмотьях жалобно протягивает узловатую руку прохожим, за ней идет старик с огромным барабаном и бьет в него костяной палкой, издавая глухой, пугающий, торжественный и какой-то загробный жужжащий звук. Белая корова стоит рядом, жует что-то и равнодушно смотрит на меня.

- О, Калинди приехала! - вдруг окликнул меня знакомый мужской голос. Я повернула голову, за моей спиной стоял литовский брахмачари Парджанья и ржал, - Первый раз в Индии – видели бы вы сейчас ваше лицо, диди! Добро пожаловать! Это Кешав Джи Гаудиа Матх, проходите внутрь…

Я поднялась по ступеням лестницы, таща за собой свой пыльный черный чемодан. Не успела я пересечь порог, как передо мной возник индийский старик в шафрановом дхоти. Он вперил взгляд в мою грудь и что-то бурно затараторил.
Старик взглядом указывал на мои перси, жестикулировал и бубнил на хинди, мол, прикрой, прикрой же грудь. Я упрямо смотрела ему в глаза несколько секунд, мол, чего ж тут прикрывать, она у меня и так прикрыта, девичья моя грудь, красной кофточкой три четверти рукав, надетой  поверх красных брючек. «Прикрой, прикрой,» - читалось в его сострадательном взгляде. «Ок, прабху, - ответила я, - я прикрою. Сейчас я ее прикрою..» Господи, а чем же мне ее прикрыть...? В смятении я вышла из храма на улицу. С неприкрытой грудью как-то неудобно заходить обратно. Зайдешь, а тебе опять… мол, грудь у тебя. Ну вот есть она…  и как же мне с ней теперь жить?
- Калинди, ты с нами ночуешь в женской дхармошале! – услышала я веселый бабий голосок. Мои спутницы из аэропорта помогли мне устроиться в комнате, похожей на каменный мешок. Полная и низенькая, точно бочонок, индуска привела меня в прохладное темное помещение. Изнуряющая жара измучила меня, я открыла чемодан, достала и надела летние брюки цвета хаки и салатовую майку в цветочек.  Вот что будет хорошо в такую жару!
- Мне так ничего? Я же нормально выгляжу? - спросила я индуску на ломаном английском.
- Ты похожа на проститутку, - спокойно ответила она, набросила чадар на мои плечи и грудь, и так мы вышли на улицу.
- А это Мохини, - представила индуска мне русскую девушку, - Мохини давно живет в Индии. Первым делом вам надо сходить на базар и купить нормальную одежду. В твоей одежде ты не можешь заходить в храм.
Мохини оглядела меня с ног до головы.
- Эх, ладно, я помогу тебе выбрать сари. Тебе самой будет трудно, ты не знаешь английского, не умеешь торговаться, индусы тебя наверняка обманут, к тому же ты молодая девушка.

Мохини зовут «бенгальская Мохини». В прошлой жизни коренная москвичка, девочка из приличной еврейской семьи, ничто не предвещало… короче, Мохини вышла замуж за бенгальца,  черного как мавр, на радость папе с мамой. Он увез юную Мохини к себе в Бенгалию и не поперхнулся. Теперь эта московская девочка в костяных браслетах и с алым бинди, аки ленинская звезда во лбу, трещала на бенгали и хинди, переваливаясь с ноги на ногу, как матерая индуска, и прикрывая лицо сари, вела меня на индийский базар. Мы пробирались на рынок одежды через матхурскую улицу, наполненную скрипом телег, шлепаньем сандалей, цоканьем копыт и хриплыми криками торговцев.

- Всю эту одежду с собой ты зря взяла, ты все равно ее здесь носить не будешь, здесь без сари не обойтись. Иначе на тебя смотрят как на прости господи. Сейчас придем на базар, в глаза продавцу долго не смотри, а будешь мерить сари - не позволяй ему дотрагиваться до твоих рук.
- Почему? - удивилась я
- Он решит, что ты доступная.
Я купила воды.  От индийской жары на меня навалилась необыкновенная усталость,  каждое движение давалось с трудом, хотелось просто лечь в прохладную тень и заснуть.. Продавец передал мне пластиковую литровую бутылку. Вынутая из холодильника, прозрачная как чистый голубой кристалл, запотевшая бутылка с выступившими капельками воды … Я сделала длинный глоток из горлышка.

- Не пей на улице, на тебя все смотрят, - одернула меня Мохини.
- И что? – удивилась я.
- Ты пьешь и смотришь по сторонам. Не смотри по сторонам, иначе  все подумают, что ты кого-то ищешь.
- Кого это я ищу, интересно… Скорую помощь, милиционеров?
- Мужчин, - уточнила Мохини, - Калинди, это серьезно, это же маленький индийский город. Они живут тут как в деревне и с большим любопытством наблюдают за белыми женщинами. Женщины их не выходят на улицу без сопровождения. И кто бы тебя ни сопровождал, это всегда вызовет массу сплетен. Сплетни у них вместо живого сериала.
Мы шли рядом, я разглядывала Мохини, а Мохини смотрела в землю.
-Тут такие босоножки, как у тебя, никто не носит.
- Зато такие носят в Германии, спортивные и удобные.
- Нет, женщины здесь носят босоножки женственные с украшениями…
Мы вышли на базар и сразу направились к магазину сари.
- Сари тебе выберем длинное, по щиколотку. Не покупай короче. Мужчины не должны видеть твоих голых ног…
Разухабистый молодцеватый продавец принялся швырять на прилавок прозрачные упаковки с сари. Мохини выбрала нейлоновое сари бежевого цвета в мелкий бордовый цветочек. Нейлоновая материя приятно струилось по моим ногам. Мохини поправляла складки у меня на бедрах. Торговец, якобы помогая Мохини, принялся одергивать на мне ткань и как бы невзначай взял кисть моей руки в свою ладонь. Я сконфуженно одернула руку.

Вдруг мне стало ясно, о чем она говорит. Я попала в странный чужой мир, который живет по своим законам. И люди, рассматривающие меня, видят меня совсем не такой, какой я сама себя вижу…
- Чем длиннее твое сари, тем надежнее скрыто твое целомудрие.
Мохини так увлеклась. Она все продолжала наматывать сари на меня, собирая в складки цветочное полотно …

...в день, когда Ютхиштхира проиграл в кости свое царство и себя самого, прекрасная царица Пандавов Драупади оказалась беззащитной в окружении бесчестных воинов. И, желая поквитаться с Пандавами, Карна обьявил, что теперь царица Драупади – рабыня. По приказу Карны Духшасана швырнул царевну в центр собрания на потеху царям династии Куру, и, глумясь над нею, он стал раздевать ее , разматывая ее сари. Но целомудренная Драупади взмолилась Кришне, и, перестав прикрывать себя тканью, она вверх воздела обе руки - в эту самую минуту сари ее стало бесконечным.

Ты зовешь Бога и молишь его, не замечая, что Бог твой любит тебя, каждое мгновенье возлюбленный твой с тобой. Длинным сари, он вновь и вновь укрывает твое тело, руками сестры защищая тебя от бесчестья. Он обнимает тебя лунными лучами и целует каплями дождя, он улыбается тебе из каждого цветка и глядит на тебя глазами чужих людей. И если ты растеряна и одинока, как молчаливый и нежный друг, он согревает тебя своими ладонями. Бог помогает найти бубновую даму в колоде и крестит маминой рукой. Бог смотрит на тебя из зеркала. Он внутри и снаружи. На все четыре стороны света. И в центре этого мира. И вне его. И нет ничего кроме него. В болезни и здравии, в богатстве и бедности - смерть никогда не разлучит нас.