Впервые они встретились у Даурии. Оба не ведали своей судьбы, но одинаково чувствовали, даже говоря о своих ощущениях почти одинаковыми словами, что проживают не свою жизнь. Это уже много позже сочинились легенды, наслоились россказни доброхотных пустомель, к тому же пропаганда как победившего режима, так и тех осколков, что питались крохами с чужих столов, навертела чорт - те что, сейчас, спустя век, сложно разобрать, где правда, а где вымысел, и нужно быть совсем уж конченым глупцом, чтобы поверить в существование столь цельных личностей, будто насмех, эталонно, вобравших в себя абсолютное зло, садистически - потустороннее, присущее, скорее, какому бешеному гунну, разорявшему Паннонию или Саксонию тысячу лет назад, нежели человеку, родившемуся в конце века девятнадцатого, века науки и пара, как выспренно и наивно провозглашали столетие мелкотравчатые литераторы, воспитанному армейским училищем Империи, но более того : самоуком, хотя и примечал годы потом корпусной командир Врангель поверхностность и даже дремучесть такого же родовитого барона, самовольно избравшего для себя куда мучительнее стезю, чем бесславно драпанувший из Крыма будущий горный инженер бельгийской фирмы, и всесвет. Это уже, разумеется, Блаватская. Узнав от Николая Рериха о блукающем где - то окрест страннике, загорелось знаменитейшей теософке хоть краешком глаза взглянуть на ставшего легендой то ли геолога, то ли писателя, не написавшего ни единой книги, то ли вообще прощелыгу, как пренебрежительно назвал случайного знакомца после их последней третьей встречи барон. Просил он тогда всего лишь яду, тяжко ворочаясь на телеге, грозя хмурому небу отросшей рыжеватой бородой. Медузя блеклыми глазами околыш фуражки трясшегося из любопытства рядом знакомца, хрипел пленник и просил дать ему цианид или мышьяк, но не было ни того, ни второго у оборвавшегося по монгольским степям путника, а пустить пулю в выпуклый лоб побоялся, потому как вприщур следили за его труской тряской на жеребце обочь телеги внимательные мадьяры, набранные сатанинской властью по фильтрационным лагерям той буйной эпохи. " Струсил ", - прямо признавал он, хотя и мог бы даже и не упоминать о последней встрече с незадавшимся Белым Богом войны, еврей - комиссаришка не внес его в рапорт, по тому времени крайне небрежно и кратко составленный на каком - то огрызке упаковочной коричневой бумаги, и не завизированный в Новониколаевском ревтрибунале, лишь невнятная подпись карандашом, то ли на иврите, то ли просто баловался писарчук, выводя по обороту " Прочел с удовлетворением ". Это сейчас пытаются подверстать Ярославского к подписи, подводя к собственным бредовым теориям, хотя любой курсант - графолог сходу отметет малейшую возможность принадлежности великодержавной резолюции руке еврейского пособника Антихриста. Впрочем, скучно это, продираться сквозь дебри и инсинуации любителей жареного, вылетевших бесовской толпой посмешанцев накануне краха Красной Империи Зла, смешавших в дикий коктейль быль и небывальщину, окончательно обгадив и извратив все то, что некогда действительно происходило на этой земле, ненавидимой всеми, кто родился и жил на ней, воистину проклятой отвеку и навсегда, словно положен некоей высшей силой страшный зарок на людей, здесь подвизающихся, ненавидеть друг друга и делать все, чтобы жизнь ближнего была тяжкой и гадкой, чтобы любые решения и поступки имели конкретной целью привнесение зла и только зла окружающим, да и себе, если уж на то пошло.
- Не таись, - посоветовал сидевший у костра, щелкая курком " Нагана ", по - офицерски продетого в темляк. - Вылазь, обогрейся, вот спирту есть еще чутка.
Из можжевеловых зарослей вышел невысокий подтянутый человек, сразу видно, что не чалдон, не хунхуз и не переселенец, хотя и мог вполне оказаться каким беглым каторжным, особенно если из политических или фармазонов. На лбу же написано образование у всех, кто получил его в гимназиях той, убитой, проклятой, замызганной и заплеванной страны, весьма забавно оживляемой сейчас скудоумной фантазией провластных деятелей, вся суть коих неизменно сведется, как и при Советах, к все той же черте оседлости и жирному кусу смальца, что щедро швырнет удачливый насильник, оседлавший трон, как и водится с того страшного года, когда ринулись серой массой одуревшие от бестолковой войны мужички по бабам да делить землю.
- Арсений, - представился подошедший, - приблудный гаер и потенциальный сказитель. Думаю, - добавил он, развеселив хмурого человека, обманчиво щуплого, изможденного, оборванного, но по посадке головы - родовитого, мало, что не из княжеского сословия, а около того.
- Барон Унгерн, - бросил коротавший ночь у костра, протягивая фляжку со спиртом случайному знакомцу.
Так и думал барон, встретив во второй раз его уже в Смуту, что Арсений, но солгал встреченный, был он Арсеньевым, зачем - то преобразовав фамилию в имя, тем и запал в память будущего Главкома Азиатской дивизии. Мало не расстреливать волокли его обезумевшие от дузика и кокаина семеновцы, но вмешался Унгерн, вспомнив первую встречу в тайге, отбил, отпустил. Разъехались. И оба стали легендой не на родине, а за океаном, в далекой Америке, казалось бы, и не должной и не обязанной никому интересоваться такими персонами, а гляди ж ты : и архивы, и книги, и внуки - все там, всех приютила страна возможностей и ручных пулеметов " Томпсон ".
Мы используем файлы cookie для улучшения работы сайта. Оставаясь на сайте, вы соглашаетесь с условиями использования файлов cookies. Чтобы ознакомиться с Политикой обработки персональных данных и файлов cookie, нажмите здесь.