О том, как люди становятся гусеницами

Господину В разрешили снова видеть. Он поднял руки, все еще опухшие у запястий, к пыльному мешку, осторожно снял его с головы, ожидая обнаружить вокруг себя сырой подвал, наполненный страшного вида людьми с суровыми лицами, которые будут его пытать. Однако взору его открылась давно изученная и давно понятная комнатка, где был и стол, и стул, и даже огромный, на всю стену, телевизор, по которому показывали вечерний выпуск грмогласного господина К.
Господин В поглдел по сторонам и понял, что рядом с ним стоят еще двое, с которых только лишь снимали наручники: перепуганные, трясущиеся, непрерывно стонущие нечто нечленораздельное. Одной из них оказалась госпожа М, кругленькая толстая женщина с голодными глазами, увешанная с головы до ног браслетами, брошками и ожерельями. Вторым же был господин С, весьма гордый в свое время человек, с которым господину В не раз приходилось встречаться по роду занятий.
Господин ВВ, сидевший за длинным столом, - в самом его дальнем конце, - спокойно перелистывал бумаги, разложенные стопками вокруг него, щурясь, сморкаясь, порою даже засовывая пальчик в ушко и начиная трясти им из стороны в сторону, покрякивая от наслаждение. Словом, господин ВВ нисколько не стеснялся ни их, ни других людей, что стояли около него – метрах в двенадцати от его стула – и был занят самою обыкновенною рутиною, с которой в прежнее время господину В и самому не раз приходилось сталкиваться по роду занятий. Исключение составлял лишь господин К, который сопел у самых ног господина ВВ, свернувшись калачиком, словно верная псина.
- Вы, наверное, гадаете, - сказал человечек с бумагами, положив на папки свои крохотные ручонки, - для чего я собрал вас здесь...
Господин В и правда гадал, для чего по его кортежу открыли огонь из автоматов, для чего его затолкали головой вперед в черный фургон и для чего били дубинками по ногам каждый раз, когда он начинал угрожать или просто задавал вопросы, называя его «коррупционной свиньей».
- Все дело в том, - говорил господин ВВ. – Что я хочу вас сегодня освободить. Вы согласны?
Все трое переглянулись и разом, не думая, ответили:
- Согласны!
- Ну вот и хорошо.
И человечек снова принялся листать документы, словно и забыв совершенно про гостей.
Когда господин В размышлял о людях, которые стояли по обе стороны от стола, он совершил непростительную ошибку, подумав, что они именно «стоят», потому что люди уж точно не стояли и даже не лежали вовсе: они корчились, уткнувшись лицом в мраморную плитку.
Господин В подумал даже, что они при смерти, или, быть может, уже мертвы. Однако, минут через сорок, когда человечек взглянул на них своими маленькими злобными глазками, странные фигуры вдруг ожили, зашевелились и начали даже тихонько жевать капустные листы, которые были щедро рассыпаны вокруг.
- А я-то сижу, гадаю: что я забыл, - рассмеялся господин ВВ, хлопнув себя по морщинистому лобику. – Вот, передайте пожалуйста, господин К.
Посыльный принял документ, -  желтыми зубами, - и пополз по полу без всякой помощи рук, словно червяк, поджимая под себя коротенькие ножки и следом отталкиваясь коленками – с тем странным звуком, с каким скользит по стеклу сухая ладонь. У него была густая борода и желтые волосы, похожие на стог соломы. Он то и дело цеплялся сломанным ухом за стыки между плитками, всяякий раз яростно порыкивая. Наконец, господин К дополз до ног господина В и зарычал уже громко, словно побитый шакал.
Господин В хотел уже наклониться и взять из его рта таинственную бумажку, но госпожа М кольнула его локтем между ребер и тихонько сказала:
- Ну не наглейте вы так. Союлюдайте приличия. Лягте..
- Лечь? Зачем?
- Я вам позже все объясню. Лягте. А-то вас пристрелят, как господина Ч...
Господин В пожал плечами, рухнул на пол и подхватил губами край шершавой бумаги, придвинувшись так близко к посыльному, что чувствовал на своем лице его кислое дыхание и даже видел крошечные красные точки в белках его получеловеческих глазок.
Когда все приличия были соблюдены, господин К, в дорогом белом костюме и черных туфлях, пополз обратно на свое место с прежним мерзким звуком, заставлявшим покрываться ладошки господина В липким потом.
- Я решил вас освободить, - сказал человечек, снова оторвавшись от важных дел.
Сердце господина В встрепенулось: он знал, что на него давно уже висит уголовное дело, которое лишь только ждало сигнала сверху, что собран на него компромат, лежащие в сейфе полковника Г на Лубянке.
- Я решил вас освободить, - крякнул господин ВВ, рассерженно приподняв седую бровь.
Господин П, тощенький и рыжий, притворно кашлянул, так и не оторвав лица от пола, и выдал, словно суфлер в театре, или школьник за первой партой перед учителем: «От чего?»
- От чего? – повторил господин В, удивляясь тому, насколько спокойно прозвучал его собственный голос.
- От прямохождения...
Господин В поглядел на госпожу М расширенными от непонимания глазами, встретив ее глаза, расширенные от восторга, пока господин С таращился на них обоих глазами, расширенными от ужаса.
- Боюсь, американцы не оставили нам иного выбора, - сказал человечек. – Прямохождение – это стереотип, навязанный нам веками западной пропаганды. Люди свободного мира будут отныне ходить так, как захотят. То есть, ползать. Лицом в грязь. Это намного удобнее. Верно, господин К?
Господин К в ответ лишь зарычал, словно дикий зверь, пуская на плитку струйку ротовой влаги.
- Я также распорядился, чтобы со всеми нарушителями нового порядка не церемонились. Как показал последний опрос Невада Центра, восемьдесят девять процентов граждан поддержали данную инициативу, - господин ВВ снова сунул в ушко тоненький пальчик и принялся им трясти – громко, с влажными причмокиванием.
- Вы можете идти, - с новым приступом притворного кашля подсказал щупленький Господин П, похожий на огородное чучело, непонятно зачем выдернутое с грядки.
Господин С, весь в поту, сделал шаг к дверям, когда господин К, у приоткрытого рта которого уже собралась целая лужица, зарычал оглушительно на всю комнату. В самом дальнем конце стола щелкнул затвор.
«Падите на пол, ради Бога, - взмолилась госпожа М. – Не портите мне день...»
И она встала сначала на колени, сняв с себя золотые серьги, «чтоб не кололи», с хлопком плюхнулась мордой туда, где прежде стояла каблуками, и начала толкать себя рывками к двери.
Господин ВВ похвалил женщину на «стройную походку», отчего ее ножки в босоножках, выглядывавшие из-под платья, вдруг задрожали в порыве девичьей влюбленности. Господин С схватился за волосы и запищал, словно пес, которого колотят палкой, но следом рухнул рядом. Лицо его было потным и красным, отчего он скользил очень даже хорошо, почти что беззвучно. Господин В, помедлив немного, вскоре и сам последовал их примеру.
Таким образом, один за другим, они тихонько выползали из комнатки. Маленький Господин П с исцарапанным носом снова запищал им вслед: «Документ, отданный вам на утверждение, должен быть принят единогласно! Ксатит, господин В, я давно хотел вам рассказать, как провел отпуск...»
Господин П догнал их и долго описывал, ползая рядом, как ездил на рыбалку на Байкал. Он сопроводил их до самого конца тоннеля, плюя порою перед собой, чтобы снизить силу физического трения.
«Хуже всего, - жаловался он, - когда по щебенке. Нос уже которую неделю не заживает: а вот по лужайке – одно удовольствие. Только не вздумайте сунуться в парк, где собак выгуливают...»
Господин С то и дело оглядывался на них, истерично хохоча. Он обильно обливался потом, из-за чего все сильнее вырвался вперед и в конце концов обогнал даже изящную госпожу М. К тому же, у него были длинные ноги, которыми он цеплялся за стену, словно крюками, с каждым толчком все ближе пододвигая себя к заветному солнцу.
В конце концов, господину П пришлось даже прикрикнуть, чтобы господин С не торопился.
«Вы всегда были карьеристом, - пожаловался он. – Ради Христа, подождите остальных...»
Но господин С уползал все дальше и дальше – упрямый, настойчивый и целеустремленный.
...
Евгений проснулся в поту, чувствуя себя очень нездорово: комната с пошарпанными обоями кружилась вокруг него, покачиваясь из стороны в сторону. Все еще дрожа, он потянулся за градусником, но его не было. Евгений проверил весь халат, все карманы – заглянул даже, посветив мобильником, под диван, однако ничего не увидел, кроме пыли, пары засохших чипсов и своих теплых носков, которые он потерял еще прошлой зимой. Евгений потянулся за аспирином, но его тоже не было: ни на столе, ни под ним – точно так же, как не было и его любимых тапочек: кроликов с ушками. Словом, все куда-то пропало, словно, пока он спал, кто-то пришел в его дом и все украл.
Евгений выругался, высморкался и, набросив на плечи потертое пальто, поспешил в аптеку. Однако уже на выходе из подъезда открылась ему ужасная картина: его сосед Федор Петрович ползал под своим балконом в грязной куртке, уткнувшись носом в мерзлую землю.
«Вам плохо?! – закричал Евгений. – Скорую вызвать?!»
Старик лишь зарычал в ответ нечто маловразумительное, обнажив желтые вставные зубы. Когда Евгений попытался ему помочь из положения горизонтального вернуться в вертикальное, он его ими даже цапнул – до крови.
«Вы с ума сошли что ли совсем?» - снова закричал Евгений, махнул рукой, на которой запечатлелась форма обеих челюстей, и зашагал поспешно к соседней улице.
Что-то было не так. Что-то было неправильно. Он еще не понял, а только лишь почувствовал, зацепившись краем глаза за пустые дороги, где не оказалось ни одной машины.
Ворвавшись в аптеку, Евгений бросился к окошку и потребовал немедленно аспирин, градусник, два бинта и лейкопластырь, а также перекись водорода, чтобы промыть рану.
Никто, однако, не спешил выполнять его требование: Евгению показалось даже, что в помещении никого и не было вовсе, но вдруг услышал он яростное сопение и звуки набираемого номера: заглянув в окошко, Евгений увидел свою однокурсницу Юльку, которая сидела, согнувшись, и выбивала носом на экране мобильника какие-то цифры.
- Полиция, - донеслось из динамика. – Что у вас случилось?
- У.. ррр... нас... ррр... нарррушитель, - прорычала Юлька в телефон и начала диктовать адрес, не забывая скалиться после каждого слова.
- Мы с вами в одном здании находимся. Нам до вас ползти минут пять, не больше. Постарайтесь его задержать...
Юлька поглядела на Евгения с пола, слегка высунув язык, словно собака, покачала пышными бедрами, укрытыми белым докторским плащом.
Евгений почесал затылок, потрогал холодный лоб, думая о том, не бредит ли он.
- Юля, что происходит?
- Ты... ррр... мне... ррр... всегда... ррр... нррравился, Женя, - рычала девушка, подползая ближе к кассе. – Ты... ррр... любишь... ррр... кисель? Я... ррр... готовлю... ррр... отличный... ррр... кисель...
Евгений снова принялся щупать верхнюю часть головы, когда отворилась входная дверь: человек открыл ее одними зубами за маленькую ручку у самой земли и начал медленно проталкивать вперед свое толстое тельце в странной форме, с пружинистыми усиками на фуражке. Руки он держал за спиной, словно они были скованы наручниками, и при каждом новом движении повторял: «И раз! И раз! И еще раз!..»
- Вам повезло, что я проползал рядом, - объяснил краснолицый гусениционер. – Сдавайтесь: вы будете освобождены!
- Это вы мне говорите? – спросил Евгений после короткого молчания.
- Кому же еще? Вас нужно освободить! – человек уже кричал. – И раз! И раз! И еще раз!..
Он подбирался все ближе и ближе. Евгений заметил, что продвигался он специально по мокрым следам от его ботинок, чтобы щека не прилипала к плитке.
- Что вы делаете? – спросил Евгений. – Вы с ума сошли?
- Я вас арестовываю! Возьмите у меня в кармане наручники и наденьте на себя! Либо вы пойдете со мной добровольно, либо я буду вынужден вас... укусить, - и, чтобы не быть голословным, сумасшедший вцепился в его штанину и начал тянуть, словно дворовой пес, рыча точно так же, как дворовой пес, и даже виляя, словно хвостом, задней частью туловища.
«Я брежу, - сказал себе Евгений. – У меня галлюцинации. Мне надо проснуться...»
Он ущипнул себя. Ударил по лицу. Но сон и не собирался уходить. Более того, к двум первым галлюцинациям добавилась еще пара, которые забрались в аптеку один за другим: женщина в синем пальто, просила «витамины для личинки», которая неуклюже извивалась за нею следом: в глазах девочки Евгений видел лишь лютую ненависть. Наконец, капризно надув пухлые губки, ребенок закричал:
- Мама, почему ему можно, а мне нельзя?!
- Не смотри на него, Танечка! – женщина бросилась загораживать собою ребенка от Евгения, которого полоумный продолжал тянуть за штанину, принуждая его сдаться.
- Я прошу неравнодушных граждан помочь мне задержать опасного экстремиста, - сказал человек. Он дышал тяжело, и пружинистые усики на его фуражке покачивались лихорадочно из стороны в сторону.
Покупательница издала горловой звук, смутно напоминавший ужасающее потрясение. Юлька выползла из-за двери рядом с окошечком и потянулась к Евгению, щелкая ровными белыми зубками. Он оттолкнул ногой сначала ее, оставив на ненакрашенном лице сетчатый отпечаток подошвы, следом – сумасшедшего в форме. В последний раз потрогав собственный лоб, казавшийся все таким же холодным, Евгений выскочил из аптеки.
По обледенелой лестнице – неуклюже, словно моржи, все так же сцепив за спиною руки в перчатках, к нему поднимались еще четверо хранителей правопорядка, ступенька за ступенькой: в странной зеленой форме, в зеленых фуражках, над которыми покачивались по паре пружинистых отростков. Евгений спешно прошел по мимо, уворачиваясь от их зубов.
«Стоять! – кричали умалишенные. – Стоять на месте!»
Тихо потрескивала рация: «Вижу преступника: ползет на обеих ногах по улице Калининской к дому 17. Нужно полное оцепление города...»
Евгений свернул за угол, увидев перед собою пустынную дорогу и бросился бежать. Мимо проносились дома, балконы, с которых на него рычали скорченные фигуры. Евгений перемахнул через забор городского парка и полез на дерево, откуда, прижавшись к смолистой коре, наблюдал, как трепыхались на беговых дорожках спортсмены, соревнуясь друг с другом. Но становилось среди них все больше существ в форме – сначала гусениционеров, потом – гросвардейцев. Вскоре начали стекаться и солдаты – сперва срочники, с пупырышками на кирзовых сапогах, затем – офицеры: все они возились под его сосной, ползая кругами среди иголок, упрашивая его сдаться.
- Мы сожжем парк! – кричал в громкоговоритель усатый генерал в зеленом мундире, похожий сверху на мерзкую жирную гусеницу. – Личинки, тащите канистры!..
- Зачем вы бьете себя?! – орал краснолицый гусеницонер. – Потом говорить будете, что это мы вас!..
- Не мешайте мне, - отвечал Евгений, давая своему лицу очередную пощечину. – Я пытаюсь проснуться...
Однако он не просыпался.
- Спускайтесь по-хорошему! – рычали гросгвардейцы, срывая с дерева зубами мерзлую кору.
Через два часа, замерзнув до чертиков, Евгений все-таки выполнил их требование, и они тотчас принялись колотить его дубинами – не совсем колотить, а, скорее, гладить, потому что оружие они держали ртом и не могли даже толком замахнуться. Евгений был вынужден пройти в отделение, где ползавшая без конца вокруг стола майор Капустница ему все и разъяснила.
- Не далее, как неделю назад, - говорила женщина, проползая мимо его ног, - уважаемый господин ВВ путем логических размышлений пришел к невероятному открытию: русский человек – это ни что иное, как помесь гусеницы с лабрадором. Так со многими народами, между прочим. Он решил нас всех освободить...
- Он имущества? Или от налогов?
- Как у вас язык только повернулся такое говорить?! – возмутилась не на шутку госпожа Капустница, тряхнув длинными усиками на фуражке. – От прямохождения! От западной пропаганды! Русский человек должен передвигаться соответствующе своему происхождению: лицом в пол. Гусеницы вон, сколько веков ползают! Чем мы хуже?
Вы телевизор совсем не смотрите?
- Нет, - отвечал Евгений.
- И газет не читаете?
- Нет.
- На улицу-то вы выходили?
- Я был болен...
После на допросе на Евгения оказывали методы физического давления: впрочем, давить они могли разве что подбородками, потому что по-прежнему держали руки за спиной, не позволяя себе даже почесать нос, которого, как всем известно, у гусениц и не было вовсе. Так что остались у него лишь несколько крошечных синяков, большую часть которых нанес он себе сам, еще находясь на дереве.
В конце концов Евгению все это надоело: он оттолкнул от себя спятивших и спокойно вышел из отделения, и ни одному из них не удалось своим энергичным копошением перегородить ему дорогу.
Через пятнадцать минут Евгений ворвался в подъезд, где не было света, вскочил по загаженной лестнице и начал звонить в звонок, приделанный к грязному полу: на пошарпанной стене, исписанной похабными надписями, висели лишь два оголенных провода.
«Открыто!» - донеслось из-за двери.
Евгений вбежал в холодную квартиру, бросился в темную комнату.
«Да они все с ума сошли! – закричал он. – Видела, что они делают?! Они же...»
Но тут Евгений заметил Лидию Степановну и мигом замолчал: его мама, которую он знал столько лет и которую очень любил за ее порядочность, сидела на полу, припав головой к турецкому ковру, привезенному ей на свадьбу из Кишинева. Она смотрела телевизор, не подставив даже под лицо подушку – телевизор, в котором господин ВВ ползал по эстраде, сделанной в форме капустного листа – нелепый, жалкий, с водянистыми глазками душевнобольного. Старик пускал слюни на камеру, что-то яростно говорил, брызжа розовой пеной, пока другие насекомые тянулись следом, завороженно повторяя его ротовые трюки. На заднем фоне подтянутые фигуристки сплетали стройные ножки в красочные узоры. На них были костюмы бабочек с красными крылышками, на которых сияли, сливаясь вместе, белый и голубой узоры.
Сам ВВ был одет как гусеница из народа: то есть почти без пупырышек. Отрывая зубами кусок за куском, он жевал капустный лист, то есть саму эстраду, выплевывая рядом мятые огрызки пластика и пенопласта, пока зрители в ворсистых одежках на переполненных трибунах яростно кричали: «Вперед!», «Прямо в небо!», «Хватит сидеть в коконе!», «Сила в наших лапках!», «Покажем червям их место!..»
- Женя, имей совесть! – закричала женщина, которую он прежде очень любил. – Я не таким тебя растила!..
- Мама, что ты делаешь? – спросил Евгений.
Лидия Степановна поглядела на него, хлопая жиденькими глазками. Длинные усики на ее обруче качались туда-сюда.
- Они – черви! От червей произошли! Давно все доказано! А мы – от гусениц! Гусеницы едят червей, понимаешь?..
- Мама, встань! Никакая ты не гусеница! Что ты на себя нацепила?! Что это?!
Он сорвал нелепый обруч с ее головы.
- Мамы, ты видела, что они творят?!..
- Ты не понимаешь, господин ВВ все правильно делает! – отвечала Лидия Степановна. – Они же только червей давят! И жуков! Ни одна гусеница и ни одна личинка с начала Спецоперации не пострадала...
Евгений кинулся трясти ее плечи: «Мама! Мама! Какие червяки?! Какие гусеницы?! Что ты такое говоришь?! Ты же – человек! Мама, очнись! – он тряс ее все сильнее. – Они людей убивают! Мама!!! Очнись!!!..»
Но Лидия Степановна очнуться не хотела и не могла, и лишь смотрела, потеряв всякий интерес к спору, в телевизор своими большими безразличными глазками: пока насекомые плясали по сцене, большая жирная капустница объясняла меленьким зрителям, одетым, как баллистические ракеты, почему нельзя использовать личинок в военной пропаганде.
Евгений поднялся, выдернул шнур из розетки, но динамики умолкли лишь на мгновение: Лидия Степановна вставила его обратно в удлинитель зубами, не смея расцепить рук – прищурившись от хлынувших искр.
Евгений выдернул уже удлинитель и пошел за ножницами в соседнюю комнату. Так и не найдя их нигде, он сел на подоконник: насекомые – целая толпа, ползли устало с полей, рыча друг на друга – толкаясь боками из-за гладких дорожек, выталкивая самых слабых и нерасторопных на колючий асфальт, по которому несчастные продвигались со слезами. Они тянулись длинными цепочками, волоча в зубах по зеленому кочану.
Евгений чувствовал, что лихорадка снова одолевает его. Он закрыл глаза и мигом уснул, просыпаясь лишь изредка – слыша, как в соседней комнате без конца трещат насекомые, обещая всех гусениц сделать бабочками и полететь всем вместе на Марс уже к 2024 году, а также засадить по пути всю Луну капустными полями.
Евгению было плохо. Один день. Два. Три. Неделю. Он потерял аппетит. Потерял сон. Пропало желание что-либо делать. Совсем не хотелось жить. Хотелось даже умереть. Но уже через месяц Евгений почувствовал себя лучше и нашел в себе силы покинуть постель. Пожевав на завтрак несколько хрустящих листков, которыми был забит весь холодильник, Евгений нацепил обруч с усиками и, счастливый, пополз в институт...