Время собирать камни, глава 5 Сиреневый Туман

Глава 5.
«Сиреневый Туман»


 - Фраско, Фраско, - взывал чей-то надтреснутый голос сквозь странный звон металлических предметов, - а ну, вылезай, вылезай, негодник.
Мягкая ладонь скользнула по лицу Эдда, чьи-то пальцы попытались ухватить его за несуществующий вихор, но бритый ежик волос не позволил этого сделать.
Дикарь решил не оказывать сопротивления и самостоятельно выбрался из-под кровати.

Перед ним стояла щуплая седенькая старушка в обляпанном пятнами переднике. Из карманов во все стороны торчали весело позвякивающие предметы кухонной утвари: ложки, поварешки, вилки, лопатки.
- Вот, и молодец... Что это за детские шалости– прятаться под кроватью в твоем возрасте?
Эд только хмыкнул в ответ и принялся разглядывать незнакомку.
Сеточка мелких морщинок избороздила лицо пожилой женщины, но оно излучало такую доброту и свет, что было понятно - состарилась только плоть, а душа по-прежнему оставалась молодой и задорной. В старушечьих глазах, подернутых мутной пеленой, все еще скакали озорные огоньки.

***

Комната, в которой он очутился, была просторной и уютной, не смотря на небрежно разбросанные повсюду различные предметы.
В очаге весело потрескивали дрова, сваленные бесформенной грудой. Огонь беспечно расплевывал искры, куда попало.
Маленькое животное грелось рядом, свернувшись пушистым клубком, из которого торчали остроконечные уши. Услышав голос хозяйки, лохматый «шарик» развернулся и лениво направился к ней, перебирая толстыми лапами.
«Осторожно, укусит!»,- хотел предостеречь дикарь, увидев, как зверек широко разевает пасть с длинными, похожими на сабли, зубами, но от страха не смог проронить ни слова.
Однако старушка ничуть не испугалась, а, напротив, нежно потрепала животное по шерстке. Оно в ответ на ласку издало утробное урчание и направилось к Эдду...
Мышцы дикаря напряглись в нехорошем предчувствии при виде клыков мохнатого существа. Он попытался нащупать нож для защиты в заднем кармане комбинезона, и ничего не нашел...
Но ушастый зверек и не думал нападать, а вместо этого потерся о ноги чужака и призывно мяукнул, словно чего-то ожидая...
Эд обомлел от такой невиданной наглости.
Без сомнения, он снова попал в другой мир, где все его прежние представления о людях и животных были перевернуты с ног на голову.

 - Ну, как тебе не стыдно, Фраско..., - тем временем продолжала журить его пожилая женщина. - Опять отлыниваешь от работы. проказник. Какой пример ты подаешь младшим, а?
Флэмитянин не стал разубеждать подслеповатую старушку и пробормотал в ответ что-то невразумительное, извиняющееся и, стыдливо отвернувшись, громко чихнул, прямо в костер.
Одна из искр вдруг вылетела из очага, заколыхалась в воздухе, виляя то в одну, то в другую сторону, и упала прямо на валявшийся неподалеку носок с дыркой на пятке. Тот немедленно вспыхнул, угрожая спалить весь дом. Пол мгновенно занялся, и огненный сноп потянулся к потолку. Эд, не думая об опасности, затоптал пламя босыми ногами.

- Ах, как хорошо, что ты дома оказался, шалун, - пробормотала испуганная старушка. Иначе сгореть бы мне заживо вместе с носком!
- Ой, ты, наверное, проголодался, дружок, - продолжила она скороговоркой. - Хочешь, кашки тебе сварю?

Эд молча кивнул. Он соскучился по настоящей еде. После безвкусных таблеток, которыми его пичкали Ив и Дея, он готов был съесть все, что угодно.
Старушка с улыбкой принялась за дело. Вскоре в плоской посудине зашкворчало, и по комнате разлился приятный аромат.
-Кушай, кушай, солнышко, - прошамкала радушная женщина и шлепнула в миску шипящую белую массу. Горячие брызги обдали мнимого Фраско с ног до головы.

Дикарь вытер лицо какой-то жирной тряпицей, лежавшей здесь же на столе, среди грязной посуды, и с жадностью набросился на еду.

Варево, несмотря на чудесный запах, оказалось весьма противным на вкус. Эд давился и морщился, но чтобы не обижать хозяйку съел все, без остатка. Затем облизнулся и в знак благодарности прикоснулся губами к ее сморщенной руке.
Старушка зарделась от смущения, оправила непослушные пряди волос, выбивавшиеся из пучка, поддернула выдавший виды фартучек и проворковала в полголоса:
- Ну-ну, Фраско, не подлизывайся. Больше не получишь. Пожалуй, и мне стоит перекусить немножко. Там ведь кое-что осталось на дне кастрюльки…

Эд отрицательно помотал головой. Новую порцию блюда, под названием «кашка» он бы уже не вынес.
Старушка тщательно выскребла пригоревшие остатки и радостно шмякнула их в ту же миску, из которой только что ел дикарь. Количество пятен на фартуке удвоилось.
Эд, не желая быть снова обрызганным, отпрыгнул в сторону и теперь исподтишка наблюдал, как незадачливая стряпуха широко открыла беззубый рот, «загрузила» ложку, блаженно закрыла глаза..., и тут же выплюнула непрожеванное месиво обратно.
- Ой, совсем не сладко Видно, я со слепа положила порошок от запоров вместо медовой патоки, - всплеснула она руками. – Как же ты это съел, бедняжка?

Дикарь пожал плечами. Он боялся выдать себя и произнести хоть слово – вдруг еще выгонит... А ему так не хотелось уходить. Остаться бы здесь навсегда - возле уютного очага и в сердце заботливой хозяйки. Фраско... Интересно, кто это такой?

- Может новую кашку сварить?- не унималась старушка.
- Нет-нет, я сыт!
- Ну, как хочешь. А я доем остывшую…, вот только подслащу немного.

Старушка живо умяла холодную еду и устроилась в кресле у огня. Она начала клевать носом и тихонько посапывать, а пушистый зверек тут же улегся у нее на коленях.
Эд с умилением наблюдал за этой идиллией, примостившись в углу.

***

Шумная ватага детей без стука ввалилась в комнату. Старушка проснулась и раскинула руки навстречу. Вошедшие с довольным визгом бросались в объятья, висли на шее и бесконечно чмокали в щеки, приговаривая: бабуля, бабулечка, бабуся, буся, бусинка.
- Ах, мои пташечки прилетели, - шептала она в ответ, со слезами счастья на глазах. – Я так соскучилась.
Наконец, «пташечки» отлипли от истерзанного поцелуями тела «бусинки», и одна из них, юная девушка, заметила Эдда.

- Ой, да у нас гости, бабушка Флоранс?
- Какие гости?! – в недоумении спросила старушка. – Ты что нашего Фраско не узнаешь?

Эд виновато потупился и вжал голову в плечи, ожидая расплаты за свой обман.
- Какой же это Фраско? Он на брата нисколечко не похож. Ты посмотри внимательно, Фло, какой чудесный у него серебристый костюм. Сразу видно, что чужестранец! На нашем Зачарованном Острове такого не шьют. И потом, разве ты забыла, что братец еще вчера в город уехал, продавать свои поделки? Его и дома-то нет.

- Забыла, конечно, забыла, садовая моя голова. И очки для меня тоже забыла ему поручить. Будь у меня волшебные стекла для глаз, ни за что бы дорогого гостя ни с кем не спутала. Впрочем, я могла бы и раньше догадаться, когда вытаскивала его из-под кровати... за несуществующие вихры, - добавила старушка, хохоча.
Эд готов был сквозь землю провалиться или снова залезть туда, откуда появился... Но Флоранс ласково потрепала его по коротким волосам:
- Мы всегда рады гостям, дружок. Оставайся у нас столько времени, сколько захочешь. Только волосы больше не стриги. Я так люблю длинные вьющиеся кудри, как у нашего Фраско.
Только вот я, старая, никак в толк не возьму, как же ты под кроватью-то очутился. Решил подшутить надо мною и прошмыгнул туда потихоньку?
- Вроде того, - промямлил Эд, согласившись с таким простым объяснением, так как и сам понятия не имел, как попал в этот дом.

***
Дети, внуки и правнуки обступили чужестранца и принялись наперебой представляться, громко называя звучные и красивые, но чуждые его слуху, имена.
- А я – Метиола, - последней назвалась та самая молоденькая девушка, которая первой обнаружила Эдда.
- Ме-ти-о-ла, - по слогам повторил за ней флэмитянин, с трудом выговаривая длинное непонятное имя.
- Есть такой  душистый сиреневый цветок в наших краях. Он раскрывается ночью, когда наступает пора любви, и источает благоуханный, ни с чем несравнимый аромат. У нас принято давать цветочные имена всем девочкам при рождении, красота которых со временем распускается от нежных чувств, словно цветы. Как это мило, правда?
- Правда, - охотно согласился Эд, хотя ничего не понял ни о нежных чувствах, ни о цветах, которых он никогда в своей жизни не видел. Просто ему понравилось соглашаться с юной красавицей, вот и все.

Знакомство прервала Флоранс, которая вдруг вспомнила, как накормила гостя несладкой кашей с порошком от запоров. Все покатились со смеху, а Эд захохотал громче остальных.
- Надеюсь, у тебя «крепкий» желудок, дружок? – лукаво поинтересовалась старушка, давясь от смеха. - Ну, а если «беда» случится, то комната для отправления естественных надобностей у нас недалеко, добежать успеешь.
 
Потом веселая женщина рассказала, как чужестранец спас ее от неминуемой гибели, затушив вырвавшееся из очага пламя, и все принялись охать и ахать, а затем обнимать, тискать и чмокать флэмитянина в нос и щеки, выражая свое одобрение и восхищение его смелыми действиями, а также клясться в какой-то вечной любви.

- А теперь - все за стол!- задорно скомандовала Флоранс. – Пора попотчевать гостя настоящей, вкусной, едой! Тащите сюда нектары, соки, сладкую патоку, все, что сегодня насобирали в лугах.
Молодежь гурьбой вывалилась за дверь. Вскоре стол был завален многочисленными склянками с желтоватой прозрачной жидкостью, горшочками, доверху наполненными мутной вязкой кашицей.
Эд по достоинству оценил угощенья. Во рту было сладко, а на сердце – спокойно. Ему определенно нравилось в новом мире.

***

Вечером Метиола предложила развлечься: пойти прогуляться или потанцевать немного. Эд ухмыльнулся, вспомнив, как самки из его племени, заунывно топтались по кругу, а зрители мужского пола подзадоривали их, свистели и улюлюкали. Но отказываться не стал.

Метиола повела чужестранца по узкой улочке, вдоль которой тянулись изгороди, увитые придорожными растениями. Бревенчатые дома, затянутые сорняком, осели и стояли вкривь и вкось, как выпирающие зубы.
Густые ветви деревьев переплетались, преграждая путь, и приходилось искать проход между ними, пригибаясь, низко опустив голову.
На заборе у последнего дома под углом висела калитка, сплошь покрытая зеленым мхом. Дальше неровная дорожка упиралась в запущенный сад. Рядом - виднелась неухоженная заросшая лужайка.
Эд не сразу заметил неказистое строение в глубине - его окутывал вечерний туман, придавая дому таинственный вид и являя взору царящее вокруг запустение.
Время не пощадило старые полуразрушенные стены. Они скорее напоминали древние руины, чем жилое помещение. Развалины уныло торчали, поднимаясь в бездонное небо, словно пытались уйти от неизбежного конца. Дикарь с грустью присвистнул.
Казавшийся несокрушимым твердый камень тщетно боролся с цветущими растениями, оплетающими фасад, которые пробивались во все трещины и щели.
Эд никогда не видел ничего подобного - упрямые стебли карабкались вверх, опутывали карнизы, покоряя подгнившую крышу с зияющими дырами. Цепкие усики сильных побегов закрывали пустые проемы в стенах. Кое-где цветы одержали безоговорочную победу и превратились в сплошной ковер темно-фиолетового оттенка. От их аромата воздух казался гуще, и пряный запах вызывал сладостную истому.
Внезапно чарующая музыка полилась прямо из щелей этого странного дома, который мгновенье назад казался безмолвным и представлялся заброшенным. Водоворот волнующих звуков извергали и сами растения, покачивающиеся на ветру в такт страстной мелодии, будто сама природа праздновала торжество над застывшим и вечным.

Эд и Метиола вошли внутрь и присоединились к группе молодых людей, стоящих вдоль стен. Несколько пар в центре медленно кружились, выделывая замысловатые фигуры ногами. Флэмитянин был поражен - партнеры передвигались, тесно прижавшись друг другу.
Он так увлекся, разглядывая танцующих, что не сразу обнаружил источник, откуда изливалась мелодия. В конце зала он заметил нескольких человек с непонятными предметами, Кто-то дудел в полые трубки с дырочками, а кто-то перебирал пальцами тугие нити, натянутые на деревянные дощечки.
- Вот здорово! А что каждый может так научиться? – полюбопытствовал дикарь.
- Нет, не каждый, - усмехнулась Метиола. Нужно обладать особым слухом и даром подражания, а также музыкальной памятью, то есть никогда не забывать, что довелось увидеть или услышать.
 - Ну, с последним у меня все в порядке. Я побывал в разных местах и помню все, что со мной приключилось до мельчайших подробностей. А вот со слухом… Впрочем, песня дождя, мне, кажется весьма неплохо удавалась.
- Отлично, раз ты такой способный, у тебя обязательно получится. Хочешь, я покажу тебе несколько нехитрых приемов игры на лювитаре для начинающих.
- Ты научишь меня дудеть?
- Нет, этого я сама не умею. У женщин слишком слабые легкие, чтобы издавать сильные звуки с помощью духовых инструментов. А вот струнные - мне под силу. Они такие нежные, чувственные. Когда проникновенно их перебираешь, кажется, что играешь на струнах души.
- Струны – это такие нитки, вроде тетивы?
- Да. С их помощью можно передать сладостную мелодию любви и печали.
- Печаль не бывает сладостной, - возразил Эд, - печаль – это, когда плохо и тоскливо, а сладко – это хорошо и вкусно. Одно противоречит другому. И у души никаких ниток нет, иначе каждый мог бы за них дергать.
Метиола сдержанно улыбнулась.
- Ах, какой ты смешной, нелепый. Про струны души говорят для образности речи. А печаль бывает сладостной, когда сильно любишь. Наверное, ты никогда не любил по-настоящему.
- Почему же! Любил! Я кровянку очень даже любил, и агуранцы соленые…
- Фу, как грубо! Я с тобой о душе разговариваю, о высоких взаимоотношениях между мужчиной и женщиной, а ты про какие-то соленья.
- А ты почему не танцуешь? – решил дикарь переменить тему, почувствовав, что очаровательная собеседница надулась. Они говорили на одном языке, но никак не понимали друг друга.

- Я с тобой пришла, поэтому меня никто не приглашает, - ответила девушка, делая акцент на слове «с тобой».
- А разве для того, чтобы прижать к себе сам…, то есть женщину, и покружиться в центре для всеобщего обозрения, нужно ее приглашать?
- Не только пригласить, но и получить согласие на танец.
- Ну и ну! Чудные у вас законы! Вон, гляди, тот, высокий с длинными, как у сам…, то есть у женщины волосами, так и жрет, извини, ест тебя глазами. Сейчас точно схватит… то есть пригласит.
- Не пригласит, так как понимает, что я не отвечаю ему взаимностью.

Эд потер переносицу, пытаясь осмыслить, почему длинноволосый парень не подходит к Метиоле, и что такое взаимность.
- И как же он это понимает? Ты что, когда-то врезала ему разок-другой?
- Нет, он сердцем чувствует, по глазам читает, что у меня нет к нему чувства симпатии, то есть взаимности.
- Колдун, что ли?
- Значит, мы все – колдуны, - засмеялась Метиола.
– Пойдем, потанцуем, - добавила она и призывно посмотрела на Эдда.
- Я так не сумею, - смутился флэмитянин. - И потом, я же тебя еще не пригласил! Разве женщина сама может… Или ты что-то прочла в моих глазах…? Давай, лучше погуляем.
- Давай, - неохотно согласилась вконец обиженная девушка.

Они вышли на воздух, который сразу окутал их сладким запахом цветов. Парень, весь вечер мечтательно смотревший на Метиолу, бросился вслед за ними.
- Уже уходите? – прокричал он вдогонку.
- Что это с ним? – спросил Эд, заметив страдальческую гримасу на лице молодого человека.
- Ревнует, - коротко ответила Метиола
- Болеет, что ли?
- Не совсем... Ему неприятно, что я нахожусь рядом с тобой, а не с ним.
- Ну и что! Кругом других сам…, то есть девушек полно, выбирай любую.
Глаза Метиолы наполнились слезами:
- Как это любую?! Он меня любит, ему не нужна другая.

Возразить было нечего, Эд ни черта не понял и решил промолчать, чтобы больше не расстраивать свою спутницу.

- Иди домой, Грэг, - мягко сказала Метиола следовавшему по пятам парню. – Я уважаю твои чувства, но ничего не поделаешь... Видишь, другой покорил мое сердце.
Она недвусмысленно посмотрела на Эдда и взяла его под руку. Длинноволосый Грэг тяжело вздохнул и поплелся восвояси. Вскоре он скрылся за ветхим, облетевшим как цветок, дощатым домом.

Эд и Метиола остались наедине. Полная луна окрасила все вокруг романтическим сиреневым цветом, и запущенный сад помахал им густыми ветвями. Казалось, даже звезды засияли ярче, освещая путь паре, забредшей в это пустынное, заброшенное место. Кругом стояла такая тишина, что не было слышно ни пения птиц, ни стрекотания цикад, ни шороха травы.
- Слышишь, как дышит ночь? – спросила девушка, мечтательно запрокинув голову. – Ее жаркое дыхание разогревает любовь.
- Дышит? – изумился дикарь. – Ночь - понятие абстрактное, виртуальное. Ее нельзя потрогать или пощупать, и дышать она не может.
- Еще как может. Помолчи и ты услышишь.
- Нет. Ничего не слышу. Вот, песня дождя или песка мне понятна. Звуки создаются при колебании капель воды или мельчайших частиц минеральной породы. А что такое ночь? Просто темное время суток. И все. Это не логично.
- Не логично?
- Да, не логично. Логика – наука такая, вернее совокупность наук о законах и формах правильного мышления. А правильное мышление – это процесс отражения объективной реальности в умозаключениях, теориях, понятиях и суждениях. А умозаключение – это рассуждение, в ходе которого из одного или нескольких суждений выводится новое суждение, логически вытекающее из посылок. А посылки…
- Стоп, стоп. Где ты всей этой чепухи набрался?
- В Церуллине...
- Где-где?
- Да неважно. Долго объяснять.
- Тогда послушай, как бьется мое сердце, вот-вот выскочит из груди.
- Это не чепуха, - вдруг обиделся Эд, пропустив мимо ушей слова про сердце девушки. – Какое-то время я жил среди серьезных ученых, и много понял.
А дыхание ночи и разная там белиберда, вроде мифических струн души – вот это, действительно ерунда. О, если бы ты видела батискаф, который умеет спускаться глубоко под воду!

Метиола отвернулась, едва сдерживая слезы. Но романтическое мерцание звезд вдохновило ее на новый вопрос.
 - А красивые женщины в твоих мирах были?
- Женщины? Пожалуй, нет, - соврал дикарь. На мгновенье ему показалось, что Ив и Дея смотрят на него с укоризной, мигая в вышине.
- Значит, ты никогда еще не был влюблен...? - облегченно выдохнула девушка, так и не успев расплакаться.
Эд непонимающе развел руками.
– У меня тоже пока нет возлюбленного. Бабушка говорит, что я слишком молода. Но когда я впервые увидела тебя, то сразу почувствовала такое смятение…
- Мудрая женщина, твоя бабушка, веселая. Мне она тоже очень понравилась, хоть и кашу противную сварила... До сих пор желудок сводит и пучит...

Метиола вдруг разрыдалась и побежала прочь. Дикарь, помчался следом за ней.
- Постой, постой. Что же ты так расстроилась? Подумаешь, нет возлюбленного! Будет! Ты ведь такая красивая!
- Правда? Ты так считаешь? – она остановилась, как вкопанная. Слезы мгновенно высохли.
- Конечно. И не только я. И этот тоже, с длинными волосами… Не сомневаюсь, что и другие…

Тут на лице бедной девушки отразилась такая мука, что слова застряли у Эдда в глотке. Крупные слезы, эти «потоки страдания», которые он терпеть не мог, вновь полились из ее глаз.
Метиола помчалась домой, не оборачиваясь, несмотря на доносившиеся в след крики дикаря.

***
Эд сумел догнать беглянку у самого дома. Она уже успокоилась, и только покрасневшие веки слегка трепетали, выдавая недавние бурные слезы.
- Спокойной ночи, - пролепетала Метиола и вложила подрагивающую ручку в большую ладонь дикаря. По его руке пробежала искра. Он слегка стиснул ледяные пальцы девушки и почувствовал, как к ним возвращается тепло.
 – Ты будешь спать в комнате Фраско, на втором этаже, она будет несколько дней свободна до его возвращения.

Они поднялись по шаткой лесенке наверх, не расцепляя рук. Хлипкие деревянные ступеньки скрипели и прогибались.

Комната, в которой предстояло провести ночь, была маленькой и темной. У изголовья узкой кровати дыбился ворох наваленной, как попало, одежды. Тут валялся и знакомый дырявый носок, видимо, составлявший пару тому второму, угрожавшему сжечь дотла чудесный дом вместе с гостем и хозяйкой.
Метиола в смущении сбросила кучу рубашек и штанов прямо на пол, стряхнула с постели застарелые крошки, комья земли и какие-то осколки.
- Это – не грязь. Глина и камни. Фраско у нас - большой умелец, вечно мастерит что-нибудь необыкновенное.

Несмотря на беспорядок, дикарю сразу понравился  царивший здесь мужской хаос. У окна стоял низкий столик, на котором громоздились груды камней и всевозможные инструменты, рядом притулился колченогий стул, увешанный тряпьем. Пол был  завален поделочным материалом, металлическими скобками и мисками с засохшей глиной. И только на полках все было в идеальном порядке, аккуратнейшим образом напоказ были расставлены диковинные сосуды, вазы, ларцы и фигурки из камня.

Дикарь взял в руки широкую плоскую чашу в виде цветка на высокой витиеватой ножке и залюбовался тонкой работой, изяществом форм и пропорций. Края чаши украшал причудливый орнамент, а на тонком ажурном ободке сидели две маленькие птички, тоже искусно выдолбленные из камня. Они тянули грациозные шейки к центру, словно хотели испить воды.
Эд никогда не встречал минерал такого редкого мистического цвета: темно-лазурный, почти черный, окрас у основания ножки плавно переходил в нежный, бледно-сиреневый. Сердцевина была фиолетового оттенка, что создавало эффект налитого внутрь какого-то напитка. Волокнистые кристаллы с перламутровым блеском и волнообразным узором, в глубине которых посверкивали светящиеся прожилки, усиливали иллюзию воды. Сходство было таким сильным, что Эд не удержался и поднес чашу к губам.
Метиола тихонько засмеялась.
- Фраско – настоящий чародей. Меня тоже иногда так и подмывает попить из чаши вместе с птичками. А еще я очень люблю вот эту шкатулку. Брат называет ее «крыло ночи». Правда, похоже? Цвет густой, темный, как ночное небо, рисунок камня напоминает слоистые перистые облака или узорчатое птичье крыло, сквозь которое проглядывают крошечные золотистые звездочки, - произнесла девушка страстным жарким шепотом и опасливо покосилась на Эдда, боясь услышать от него очередную тираду про логику и, что у ночи крыльев не бывает.
Но дикарь молчал, потрясенный фиолетовым великолепием, мерцающим в отблесках тусклой свечи, на фоне разбросанного кругом хлама.
Маленькие фигурки на полках ему тоже понравились. Среди них он неожиданно, по каким-то неуловимым признакам, узнавал всех обитателей дома, с которыми сегодня познакомился.
Тут были и тетушка Флоранс и Метиола. Фигурка, изображавшая девушку, стояла на полке поодаль, на краю стеллажа. Рядом возвышалось маленькое изваяние широкоплечего мужчины. Черты его лица показались Эдду удивительно знакомыми.
- А это кто? Ни на кого их ваших не похож. Может, сам Фраско?
- Нет, это не брат. Я и сама не знаю, кто это - ответила Метиола и неожиданно вспыхнула, краем глаза уловив сходство.

 – Но как он мог узнать, предвидеть...? И наши фигурки странным образом стоят рядом, вместе, - прошептала она. – Значит - судьба.
Девушка приподнялась на цыпочках и приблизилась губами к шершавому рту дикаря. Эд ощутил горячее дыхание и невольно отпрянул, дернув скулой. Влажный след губ остался на его небритой щеке.
- Ох, и любите вы все тут лизаться, - сказал дикарь, утираясь ладонью, вспомнив, как недавно многочисленные родственники и друзья Флоранс обжимали и обчмокивали его со всех сторон.
- Спи спокойно, - рявкнула Метиола и выскочила, громко хлопнув дверью в сердцах.

***

 - Кто там? Кто стучит? – раздался внизу испуганный голос Флоранс.
Метиола кубарем скатилась с лестницы прямо в объятья старушки, и в который раз за сегодняшнюю ночь разрыдалась.

- Не плачь, не плачь, деточка,- запричитала сердобольная бабушка. - Облегчи душу, скажи, что случилось.
- Он … он меня ни капельки не любит.
- Да, как же тебя не любить-то, красавица моя. Кожа у тебя белая, как лепестки лилии, глаза – фиалковые, губы – розовый атлас, а волосы длинные – чистый  шелк, струящийся до самых маленьких в мире пяточек! Мы все тебя не то, что любим, а просто, обожаем.
- А он не любит!
- Да, кто, он-то? Кто? Неужели чужестранец? Не может быть! Значит, не присмотрелся, не разглядел еще, как следует. Не забывай, что он пришел к нам из другого мира, у них там свои порядки, свои законы, свои обычаи.
- Здесь, на Зачарованном Острове, мы рождены в любви и впитали ее с молоком матери. Тут все наполнено любовью – и воздух, и земля, и цветы, и даже бездушные камни. Не торопись, пройдет время, и он обязательно в тебя влюбится!
- Ах, бусинка, ты так говоришь, чтобы я не плакала, чтобы успокоить меня. А мы с ним целый вечер провели вместе! Я тридцать три раза дала ему понять, что он мне не безразличен. И в глаза заглядывала, и за руку брала, и обнимала, и про ночь говорила и…и… и…А он так ничего и не понял или делал вид, что не понял.
Мое сердце не выдержит, разорвется в ожидании, когда он меня разглядит. Что если... он никогда меня не полюбит? Что если его душа так и останется глухой и не испытает сладкой боли любви?
- Тридцать три способа, говоришь, испробовала… Да, дело плохо.
 Вероятно, чужестранцы не страдают от любви и не тоскуют. Для нас они – «залетные птицы». Вот, и твой Эд может уйти не обернувшись, исчезнуть также внезапно, как и появился.
- Так что же мне делать?
- Думаю - надо идти к Арахне! Она – женщина мудрая, шестерых мужей пережила, про «любовную науку» все знает. Ее хоть и дразнят некоторые глупцы колдуньей, но сдается мне, что только она сможет помочь тебе растопить лед в сердце нашего гостя.
- Ступай прямо сейчас, детка. Все равно ведь не заснешь, а полная луна всегда покровительствует влюбленным и тебе дорогу укажет в Долину Сиреневого Тумана. Там, на берегу быстрой реки Чернухи и прилепился Арахнин домишко. Поспеши, к утру как раз успеешь.

***

Эд был обескуражен внезапным уходом Метиолы. Наверное, опять что-нибудь не то брякнул, вот она и обиделась. Ив тоже...  ни за что..., ну просто ни за что по физиономии врезала… И как с этими женщинами общаться?

Он по-прежнему держал в ладонях фиолетовую шкатулку Фраско. «Крыло ночи» совсем не было воздушным и невесомым, как подобает крылу птицы, а скорее увесистым. Но он не замечал ее тяжести, напротив, странная легкость охватила все его существо, будто камень вытянул и накопившуюся боль, и напряжение, и очистил органы от скверны.
И Эд запорхал по комнате, кокетливо помахивая «крылом», зажатым в руке. Игривые, бесшабашные мысли роем полезли в голову. Он кружился и напевал, воображая, что танцует с Метиолой. Слова сами собой стали выскакивать из него, образуя удивительно складные, смутно знакомые строчки:

Нас взяла под крыло эта нежная ночь,
Опьянив ароматом и страстью...

На мгновенье дикарь остановился. Дальше что-то не получалось. Тогда он призвал на помощь хваленую логику и свой трезвый разум.
И тут из него само собой выплеснулось подходящее «продолжение»:

Трезвый разум не хочет, не хочет помочь,
Объяснить запоздалое счастье.

Эд плюхнулся на кровать и рассмеялся, вспомнив, как пытался объяснить с помощью логики «дыхание ночи». Какими нелепыми и неуместными ему казались сейчас рассуждения об умозаключениях, выводах, теориях, которые он пытался вбить в головку юной Метиолы. Славная девушка, конечно же, была права, а он – просто глупец, неотесанный чурбан. Ах, какая девушка! Ах, какая ночь…

Дикарь открыл настежь маленькое оконце и вдохнул тот самый запах ночи, про который только что весело напевал. Сладкий аромат растекся по жилам, обволакивая и одурманивая.
Где-то внизу гулко хлопнула калитка, нарушив бархатную тишину. Звук чьих-то торопливых шагов поглотил сгущающийся туман.

***

Он проснулся среди ночи от кряхтения, влетавшего прямо в ухо. Лицо дикаря покрылось пенистой влагой, стекающей по шее. Острые коготки четырех лапок уперлись в грудь и приятно щекотали кожу.
Сопящее животное улеглось сверху и, поскуливая от восхищения, безудержно вылизывало все, что попадалось под язык. Это был еще один обитатель дома, с которым флэмитянин не успел пока познакомиться.

- И ты, туда же, дружище, - пробормотал Эд, утирая рукавом мокрые от слюны нос и щеки, и одновременно увертываясь от бурного проявления чувств со стороны зверька. – Ну, хватит, хватит, давай-ка спать, утром поглядим, что ты за чудо-юдо такое.
Дикарь крепко прижал к себе дрожащее от восторга лохматое тельце и провалился в небытие, продолжая поглаживать густую шерстку во сне.

***

Метиола добралась до заветной Долины лишь с первыми лучами солнца.
Скособоченный домик колдуньи стоял на сваях у реки, накренившись к воде, и, казалось, вот-вот рухнет от ветхости в бурный поток.
Порог жилища соединялся с землей тонким настилом – мостиком. Девушка взобралась по узким жердочкам до двери и постучала костяшками пальцев по разбухшему дереву.
Ей никто не ответил. Метилла осторожно толкнула раскисшую от влажности дверь и прокралась внутрь.

Арахна уже... или еще не спала. Она восседала возле большого чана, в бесформенном балахоне чернильного цвета, и, как заправская колдунья, помешивала какое-то варево деревянной ложкой.
Всклокоченные редкие волосы торчали из-под капюшона острыми иглами, придавая старухе суровый, воинственный вид.

В котле непрерывно что-то таинственно пузырилось и булькало. Сиреневый сладкий фимиам курился тонкой струйкой.
Огонь уже догорал, с шипением превращая в пепел черные сучковатые поленья, и колдунья собиралась подбросить в затухающее пламя последнюю скрюченную ветку, когда на пороге возникла бледная от страха Метиола.
Пронзительный взгляд глубоко посаженных старческих глаз пригвоздил девушку к месту.
- Проходи, проходи, не бойся, - сказала Арахна на удивление приятным певучим голосом. – Обо мне всякое болтают… А ты не верь…
- Я и не боюсь,- как можно увереннее произнесла девушка, слегка постукивая зубами от ужаса.
– Я пришла, чтобы попросить тебя…
- Знаю, знаю, зачем ты пришла. Недаром меня дразнят ведьмой. По глазам вижу, что ты влюблена. Знаю, что избранник твой - чужестранец, из дальних земель. А как увлечь его своей любовью, ты, бедняжка, не ведаешь.
- Ой, ты в моем сердце, словно в раскрытой книге, читаешь.

Старуха кивнула и, желая произвести еще большее впечатление, заговорила заумными, не очень понятными фразами.
- В твоем сердце легко все прочесть, а вот что творится в душе чужака, узнать будет непросто. Всякий, кто волею судеб попал на Зачарованный Остров, по сравнению с нами, живущими здесь с рожденья, является неофитом, то есть непосвященным.
- Без нашей помощи новичок не сможет постичь великой тайны любви. И ты, именно ты, станешь проводником чужестранца, но сначала я сама, как первый и единственный адепт Острова, должна проникнуть в верхний и нижний миры его подсознания. Мне необходимо покопаться в закоулках его души, переворошить все его мысли и чувства и найти путь к безусловной любви.

- И ты сможешь мне помочь?
- Конечно. Я прочитала множество книг, изучила все типы любви и пути ее достижения. Наши древние предки выделяли четыре основных вида этого волшебного чувства.
- Целых четыре?
-Да, четыре. И я их все изучила..., Я, понимаешь ли, в душе тоже немножко философ. Вот, смотри.

Арахна вытащила пожелтевший листок бумаги из рукава и начертала на нем несколько закорючек, старательно послюнявив затупившийся грифель:
;;;;;   ;;;;   ;;;;;   ;;;;;;
- А что это за таинственные письмена?
- А, ничего особенного, - отмахнулась старуха. - Письменный язык древнего народа, тоже когда-то жившего на островах. Не мешай!
- Итак. Первый их знак - «агапэ». То есть возвышенная, жертвенная любовь или любовь к ближнему.
- А еще какая бывает?
- Не перебивай! Второе слово ;;;; – эрос, романтическая любовь, страсть, физическое влечение, когда возникают стихийная и страстная самоотдача, восторженная влюблённость, стремление к совершенству через обладание красотой.
- Ах, я так мечтаю о романтической любви. Но ведь она тоже и возвышенная, и жертвенная…
- Погоди, не торопись. Есть еще ;;;;;. Филия – что-то среднее между любовью и дружбой, сильная приязнь одного человека к другому, когда их притягивает друг другу словно магнитом, несмотря на полную противоположность друг другу.
- Да, да, мы такие разные. И меня так к нему и тянет, а его почему-то нет... Филия – это то, что нам нужно!
Но колдунья невозмутимо продолжила свой рассказ о волшебных знаках любви.
- Но и это еще не все. Может тебе больше подойдет вот это..., - с загадочным видом промолвила ведьма, указывая заскорузлым пальцем на последние закорюки - ;;;;;;.
- А что это такое?
- Строге - семейная, родственная любовь, домашняя привязанность.
- Семья, дети, дом – это даже лучше, чем то, о чем ты говорила раньше. Только настоящая семья не бывает без жертвенности, самоотдачи, без притяжения и дружбы. Ох, ты меня совсем запутала, Арахна. Нельзя ли все сразу получить – и филию, и агапу вместе со строгэ, - с жаром воскликнула Метиола.
- Агапэ, - строго поправила старуха.
- Хорошо, агапэ. И еще кусочек, ну хоть самую капельку этого… как его… эроса, - добавила девушка, покраснев до ушей.
- Ладно, попробую. Есть ли у тебя, какой-нибудь предмет, принадлежащий чужестранцу, кусочек ткани от его костюма или прядь волос?
- Нет, я не догадалась, - сквозь слезы пискнула расстроенная Метиола. – Да и волосы у него слишком короткие. А незаметно отхватить лоскуток серебристой одежды, плотно прилегающей к телу... никак невозможно.
- Погоди реветь. Подойди-ка поближе... Я все равно чувствую здесь Его присутствие.

Арахна вытянула вперед растопыренные пальцы и начала рисовать в воздухе опоясывающие девушку горизонтальные круги. Она прошлась сверху донизу по нескольку раз, но ничего не обнаружила. Затем подержала руки над паром, все еще клубившимся над котлом, разогрела ладони и повторила попытку.
Средний палец руки завибрировал на уровне груди Метиолы. Колдунья сощурила миндалевидные глаза и сконцентрировалась в области сердца, приблизившись настолько, что коснулась длинным носом трепещущего тела девушки. На этот раз усилия увенчались успехом – на платье обнаружилась золотистая ресница, каким-то чудом застрявшая в ворсинках ткани.
- Вот! То, что нужно, - с удовлетворением воскликнула старуха. – А теперь садись в углу и не мешай. Я должна «запечатать» место медитации и спуститься в «город мертвых»
У Метиолы все похолодело внутри.
- Куда- куда?
- Молчи. А то ничего не получится. Возьми в рот персиковую косточку, на всякий случай.

Арахна вытащила из огня обуглившуюся головешку, начертила магический круг посреди комнаты и вошла в его центр.
Затем она поклонилась по очереди в четыре стороны света и призвала на помощь три величайшие стихии - огонь, воздух и воду, почтительно коснувшись головы, груди и живота.
До Метиолы донеслись непонятные слова каббалистических  заклинаний. Колдунья четко проговаривала каждую букву, переставляя их местами и проговаривая в разном порядке.

Между тем, старуха вытащила из просторного рукава балахона огарок свечи и фиолетовый камень с небольшим углублением в центре. Туда она стряхнула ресницу Эдда, которая вспыхнула от зажженного пламени, оставив едва уловимый взглядом след пепла в сердцевине камня.
Потом Арахна поставила свечу на пол, возле правой ступни, а камень медитации - на макушку и застыла, выпрямившись во весь рост. Ее ноги были плотно сдвинуты, а руки - широко раскинуты, словно ветви. Теперь благодаря темному балахону с остроконечным капюшоном и ниспадающими рукавами, она напоминала обуглившееся дерево, тянущееся к солнцу. Дерево жизни, догадалась Метиола.
Пламя освещало колдунью снизу вверх, и, казалось, что огонь изливается из правой стороны ее тела. Постоянно колеблющаяся дымка молочного цвета окутала ее целиком. Арахна очутилась в живом эфирном коконе, который постепенно расширялся и менял свою окраску, переходя от бледного оттенка сирени до насыщенного пурпура. В этом ореоле фигура колдуньи была едва различима.
 
- О, священные сефироты, обращаюсь к Вам за помощью, очистите мое сознание, раскройте мне карту жизни и карту души чужестранца, укажите мне путь пробуждения любви, - вещала она потусторонним замогильным голом.
 – Кетер, Хокма, Бина, Хесед, Гебура, Тиферет, Нецах, Ход, Иесод, Малкут, осветите мне путь «нисхождения по Древу», - продолжала старуха с закрытыми глазами, проводя рукой сверху вниз от одного органа тела к другому. Капли пота покрыли высокий лоб, к которому прилипли остатки прежде торчавших сизых волос.
– Мысли и мудрость, распознавание и разум, милость и любовь, сила и справедливость, великолепие и красота, победа и вечность, величие и признание, основа и прочность… Какой способ перемещения мне избрать? Путь молнии или путь змеи?

Колдунья начала сотрясаться всем телом, мелкая дрожь стремительно, словно молния, пронзила ее от макушки до пят. Простояв мгновенье неподвижно, она стала извиваться в обратном направлении, как змея по воображаемому древу, будто энергия медленно двигалась по телу снизу вверх.
Метиола разинула рот от ужаса и чуть не подавилась персиковой косточкой. Услышав кашель девушки, Арахна открыла глаза и прекратила заклинания. Эфирный кокон и свечение исчезли.

- Ну вот, ты все испортила. Ты разрушила ауру, мои чакры закрылись, сегодня я не сумею больше вновь «раскачать» энергетику.
- Я ненарочно, - прошепелявила Метиола, снова едва не проглотив косточку.- Что же теперь делать?
- Ничего. Моя магия бессильна познать больше, чем я уже узнала. Одгако мысленно я прошла почти весь жизненный путь твоего чужестранца.
- Правда?!
- Да. Его древо было залито кровью, ореол жестокости и смерти опутал корни… Мертвецы наступали на пятки.
- Не может быть! Он не похож на злодея!
- Не перебивай. Я видела трупы, множество трупов. Его путь был долог и тернист, он познал многие миры. И каждый мир ниспослал ему новые чувства, пробудил в нем новые ощущения и новые мысли. Постепенно он становился духовно сильнее, умнее, мудрее.
- Да, да, - радостно закивала девушка. – Знаешь, какой он умный! Он мне про логику рассказывал…
- Опять перебиваешь! В одном из миров он прошел испытание жадностью, а в другом - не смог пройти испытание дружбой и потерял единственного друга. Но посеянные зерна доброты не пропали даром, они проросли и дали всходы. Его душа ищет и жаждет дружбы. А значит, в ней есть место и для любви, которую он так и не нашел в ледяном океане.
- Не нашел?!
- Да. Так получилось... Сейчас я не успела произнести любовного заклятия, но верю, что недалек тот час, когда чужестранец тебя полюбит. Возьми пока частицу моего созерцательного камня медитации. Он пробуждает сильные чувства. Надеюсь, тебе это поможет.
С этими словами Арахна с силой швырнула об пол фиолетовый камень, который раскололся на несколько частей. Метиола, не глядя, проворно подхватила один из кусочков:
- И что мне теперь нужно делать?
- Ты сделала правильный выбор. Посмотри на текстуру осколка. В этой частице особенно много метельчатых путеводных лучей. Кристалл своими стрелами укажет путь к безусловной любви, но для этого он должен находиться как можно ближе к сердцу твоего возлюбленного. Как это устроить, сама придумай.
- А как же ты теперь - без своего волшебного камня? Он ведь испортился...
- Ничего. Я себе новый найду – в долине сиреневого тумана есть немало заповедных улусов, где целые россыпи таких минералов.
- Спасибо тебе, Арахна. Ну, я, пожалуй, пойду… Наши, наверное, уже давно проснулись.
- Желаю удачи. Приходи еще раз, если вдруг ничего не получится.
- Уверена, что получится! Ты же настоящая фея, добрая волшебница!
- Постой. Я еще загляну в зеркало судеб, - сказала окрыленная похвалой старуха и направилась к котлу, в котором что-то старательно перемешивала до появления девушки.
- Это ж обыкновенный чан с водой?
- Для кого как, - философски заметила «фея».

Жидкость в котле давно остыла и перестала бурлить. Арахна бросила в успокоившуюся гладь оставшиеся кусочки разбитого камня и принялась рассматривать круги, образовавшиеся на поверхности. Глаза колдуньи сверкнули недобрым огнем из-под насупленных бровей.
Метиола сжалась в комок:
- Что там? Он меня никогда не полюбит?
- Успокойся, детка. Полюбит. Обязательно полюбит, и будет любить тебя до конца дней. До конца ... твоих дней.

***

Эд проснулся в прекрасном расположении духа. Ощущение было таким, что хотелось расцеловать весь мир.
Существо с длинными лохматыми ушами мирно посапывало у него на груди, наполняя сердце беспричинной радостью. Ласковые лучи солнца освещали комнату и фиолетовые поделки, стоящие на полках. Сиреневые отблески придавали всей обстановке состояние легкого воздушного флера. Щемящее чувство нежности ко всему живому окутало Эдда, он не удержался, и чмокнул нового четвероного друга в мокрый прохладный нос.
Зверек пробудился и принялся в ответ, как и ночью, самозабвенно вылизывать лицо дикаря, который на этот раз и не думал уворачиваться. Эд обмирал от счастья и с удовольствием подставлял свои щеки и шершавый подбородок, где рыжая щетина пробивалась смешными огненными точками.
Эти сладостные мгновения могли продолжаться сколь угодно долго..., но тут ... донеслись веселые звуки голосов других проснувшихся обитателей дома с первого этажа и ароматы еды, приятно взбудораживщие ноздри.
Дикарь нехотя встал с постели и взял с полки фиолетовую фигурку женщины. Он долго держал ее в руках, пока камень не стал теплым, постоял еще немного, глубоко вздохнул и спустился вниз в сопровождении четвероногого друга.

Их появление было встречено бурным ликованием. Сидящие за столом наперебой желали Эдду доброго утра и предлагали отведать различные лакомства. Метиолы, к удивлению дикаря среди дружно жующих родственников не было.
- Ах, Микки, проказник, - погрозила пальцем Флоранс, глядя на ушастого зверька, - ты, оказывается, спал вместе с нашим дорогим гостем. А я уж начала волноваться, куда ты пропал.
- Рада, что вы познакомились и уже успели подружиться, - добавила она, кивая Эдду.
Микки бешено завилял хвостом и бросился к Флоранс, а затем по очереди к каждому, кто сидел за столом, повторяя утренний ритуал вылизывания. Ласки, которые, как полагал Эд, должны были предназначаться ему одному, вероломный зверек щедро раздаривал всем присутствующим.
Флэмитянин почувствовал неприятный укол в груди, холодок пробежал по спине, солнце на мгновенье померкло, и ясное утро показалось пасмурным и гнетущим. «Предатель», - чуть не закричал дикарь.
Ему была незнакома ревность. Когда он впервые столкнулся с этой разрушительной «болезнью» у Грега, поклонника Метиолы, то посчитал, что у него самого соответствующий участок мозга, отвественный за данное чувство, отсутствует, как впрочем, и еще кое-какие участки мозга, имеющиеся у остальных.
Но теперь Эдда охватила дикая злоба, будто кто-то невидимый царапал его изнутри, оголяя нервы, вызывая саднящую боль и ненависть одновременно.
Он уселся за стол, яростно стискивая зубы и кулаки. Желваки на скулах бегали до тех пор, пока предатель Микки не вспрыгнул к нему на колени и не затих там, свернувшись колечком, тихонько полизывая пальцы ревнивца. Жизнь снова приобрела смысл.

***
Когда общий завтрак уже подходил к концу, неожиданно появилась Метиола.
Эд сразу отметил, как она переменилась: яркий румянец пылал на щеках, а глаза сияли искрометным огнем. Неужели заболела? Кажется, в этом доме вспыхивают и горят не только носки…

Но дикарь ошибался.
Девушка поздоровалась со всеми и, как водится, каждого перецеловала. Последним, кто удостоился ее нежностей, оказался флэмитянин. Она непринужденно чмокнула его в щеку, ничем не выделяя среди остальных, будто не было никаких ночных обид, и прошептала ему в самое ухо:
- У меня для тебя есть скромный подарок. Пойдем, погуляем немного.

Эд согласно кивнул.
Они вместе вышли из дома и вновь очутились в запущенном саду, где дикарь тщетно пытался ощутить эфемерное дыхание ночи.
Метиола с таинственным видом раскрыла ладошку и выпустила наружу фиолетовый сноп лучей.
 - Этот камень принесет тебе счастье и удачу. Носи его, пожалуйста, рядом с сердцем, - торжественно произнесла она.
- Ты тоже веришь в амулеты?
- Наверное… Кажется, верю, после сегодняшней ночи.
- А что же произошло ночью?
- Да так… ничего. Потом как-нибудь расскажу.
- Ну, не хочешь говорить, не надо. Только не плачь, пожалуйста, больше. Ладно?
- Я постараюсь. Во многом это будет зависит от тебя.
- А я-то здесь причем? Лучше посмотри, сколько разных камней я насобирал.
Эд вытащил на свет свое ожерелье.
- Красный, желтый, синий, зеленый…, а камня власти так и не нашел.
- Разве власть приносит счастье? Разве в этом заключается твое счастье?!
- А в чем же еще?! Все тебе подчиняются, угождают, а ты имеешь то, что хочешь, и делаешь то, что хочешь.
- А я думаю, что истинное счастье в настоящей любви, - сказала Метиола и густо покраснела.
- Ну, что ты заладила. Любовь, да любовь. Что это за любовь такая, про которую ты все время талдычишь, не понимаю.
И сейчас же усомнился в правоте своих слов и даже их устыдился, вспомнив, как сладко ныло сердце, когда он вдыхал ночной аромат цветов и, когда кружился по комнате с чудесной шкатулкой и, когда обмирал, прижимая к себе Микки, и, когда хотел обнять и расцеловать весь мир. Что-то ведь екало у него тогда внутри. Может, зародилось новое чувство? Как раз то, что эти чудаки называют любовью… Поселилось уже само по себе потихоньку , а он об этом и не догадывается…
Чтобы загладить свою неловкость, флэмитянин начал разглядывать подаренный камешек, который был еще лучистее, чем те образцы, что он видел в комнате Фраско.
- Чудесный камень. По правде сказать, у меня было непреодолимое желание стащить у твоего брата что-нибудь подобное для своей коллекции сегодня ночью. Но я так и не решился - вы же приняли меня, как родного. Я не мог отплатить злом на добро. А скажи, здесь много таких камней?
- Не знаю, где берет их Фраско, только Арахна…, в общем, одна знакомая женщина, говорила, что в излучине реки Чернухи их полным полно. Хочешь, отправимся искать их вместе, прямо сейчас?
- Хочу, - сразу же согласился Эд. – У меня уже вошло в привычку собирать камни в последнее время
Метиола насторожилась и как будто насупилась.
- Ой, извини, кажется, я опять что-то не так сказал. С тобой я готов идти куда угодно, - спохватился дикарь. – Вот, только твой подарок размещу на шнуре… Подождешь немного?
- Конечно. Я могу ждать хоть всю жизнь, - ответила девушка и чуть не не заплакала, теперь уже от счастья.
Она заморгала от смущения, приподняла опухшие веки - их глаза встретились.

***

Как же здорово было идти рука об руку с Метиолой! Ноги шли сами собой, а внутри будто звенели маленькие колокольчики, сопровождая каждый его шаг.
Солнце висело в зените. Тени кучевых облаков медленно ползли по равнине, похожие на белые острова. Впереди показался разноцветный луг, пестревший благоуханными цветами.
- Здесь мы обычно собираем нектар, - сказала девушка.
- Как это?
- А вот так! 
Метиола с хрустом обломила упругий стебель. Капли сока тонкой струйкой потекли в подставленную ладонь.
- Вот, попробуй, как вкусно.
Эд осторожно лизнул сладковатую прозрачную жидкость, коснулся языком теплой ладошки и зажмурился от удовольствия. Его голова вдруг закружилась от терпкого запаха кожи… Ее кожи. Чтобы скрыть свое волнение, он подбежал к высокому растению:
- Дай-ка я сам попробую.
От неловкости он выдернул цветок прямо с корнем, перепачкался влажной землей, сломал нежную чашечку с лепестками и обсыпался душистой пыльцой. Метиола расхохоталась, стряхнула платком пушинки с его пожелтевшего носа. Вторая попытка оказалась более удачной - через минуту Эд уже ловко высасывал сок из кончика обломанного стебля.

Аромат цветов совсем одурманил дикаря, и уходить отсюда рассхотелось. Эд предложил отдохнуть немного и улегся на лужайке. Растения словно по команде приветливо склонили головки в его сторону так, что он мог любоваться и закрытыми бутонами, и распустившимися цветами.
Здесь бурлила жизнь крошечных обитателей луга – насекомых. Все вокруг жужжало и стрекотало. Он не удержался и сунул нос в темную атласную сердцевину.
На мохнатом пестике среди пушистых тычинок сидело нечто маленькое, круглое, в веселую крапинку, с двумя торчащими вперед усиками. Эд с опаской дотронулся до него, неизвестно чего ожидая. Шарик взметнулся вверх, помахивая пестрыми крылышками, и опустился ему на голову. Дикарь замер и затаил дыхание.
- Оно все еще здесь?- спросил он девушку, указывая пальцем на свою макушку.
- Да, ей, видно, понравилось там сидеть. Она приняла твою рыжую шевелюру с торчащими во все стороны короткими волосами за большой цветок.
- Она?
- Ты что никогда бабочек не видел?
- Нет. Там, где я вырос и где успел побывать, вообще не росли цветы, тем более, крылатые.
Метиола перевернулась с живота на спину и мечтательно посмотрела в небо. Лучи солнца заиграли в ее счастливых глазах. Она обхватила голову руками, и пряди распущенных волос заструились сквозь пальцы.
- Знаешь, это к счастью. Есть такая примета – если бабочка садится на макушку доброго человека, то приносит ему удачу.
- Разве я добрый? Не замечал. Я причинил окружающим столько горя и зла. Если бы ты узнала всю правду обо мне…
- Конечно, добрый. Жестокость осталась в прошлом. Ты еще сам себя толком не знаешь и не подозреваешь, что творится в твоей душе. Вот и Микки тебя сразу признал и полюбил. Животные всегда доброту чувствуют. И я лю…То есть, я хотела сказать, что ты – замечательный, и мне нет никакого дела до твоей предыдущей жизни.

Эд не стал разубеждать Метиолу. Он впервые смотрел на нее другими глазами. Девушка была не только красива, умна и нежна. Кажется, она понимала его, была единственной, кто попытался, кто сумел его понять. И она принимала его таким, какой он есть, принимала со всеми его недостатками. И, главное - искренне верила в то, что в нем произошли перемены к лучшему. Как он был благодарен за это сейчас!
Дикарь неловко поцеловал ее в щеку и пробормотал смущенно:
- Может, ты и права. Права, в том, что я себя не знаю и не понимаю. Со мной все время что-то происходит необычайное, после чего я становлюсь другим. Вот, и сейчас я чувствую, что меня и тебя…, нас ждет впереди что-то удивительное…, что мы стоим на пороге…

Эд осторожно взмахнул рукой, чтобы не задеть крылышки, по-прежнему сидящего на его голове насекомого. Оно запорхало в воздухе, мгновение повисело неподвижно, а потом, взлетев по спирали, набрало высоту и исчезло.
- Пора и нам двигаться дальше, пока ты сам не превратился в бабочку, - пошутила Метиола.
 
***
Цветочные поляны остались позади. Влюбленные легко миновали кудрявый подлесок и светлую рощу с редкими деревьями, крепко держась за руки. Их сплетенные пальцы подрагивали, посылая невидимые импульсы в разгоряченные сердца.
Время от времени они останавливались, с нежностью смотрели друг на друга, и вновь продолжали путь. Никто не решался проронить ни звука. Им не нужны были слова, чувства сквозили в их сияющих глазах.

Неглубокие овраги теперь чередовались с крутыми балками, Затем их сменили каменистые ложбины. Потянуло сыростью и прохладой.
Река в Долине полностью оправдывала свое мрачное название - вода в ней казалась совсем черной из-за слоя темного ила на дне. Она извивалась, словно длинная гибкая лента, своим видом напоминая ядовитую змею, сверкающую на солнце.
- Пойдем лучше в сторону хвоста. Хвост гадюки не укусит, - сказала Метиола, указывая на тонкую извилистую часть речки, инстинктивно прижимаясь к Эдду.

Незаметно сгустились сумерки, сиреневый туман поплыл над рекой, смягчая и размывая ее змеиные очертания. Эд и Метиола уселись, на берегу, обнявшись, отдавая тепло друг другу.

Первый поцелуй был легким, почти детским. Дикарь неумело ткнулся губами куда-то в нос Метиолы. Горячая волна внезапно подкатила к их сердцам, затуманила рассудок и погрузила в таинственную и томную сласть.
Он чувствовал, как черпает невиданную силу в каждом изгибе тела возлюбленной, как поднимается и опускается ее грудь, как бьется ее сердце, как щекочут лицо ее шелковистые волосы. Он ощущал запах ее кожи.
Руки девушки обвивали его сильную шею, а губы становились мягче и открывались под натиском его жесткого рта. Казалось непостижимым, откуда шершавые губы, никогда не знавшие поцелуев, так быстро нашли путь к нежным губам. Но сейчас он не хотел ни о чем думать, забыв обо всем на свете. Дикарь впитывал в себя еле слышный звук опьяняющего прерывистого дыхания. Ему хотелось овладеть каждой клеткой волнующего тела и сделать навсегда своей.
Вместе с шепотом, поцелуями и прикосновениями их тела приготовились к самому острому из наслаждений. А когда блаженство взяло верх, обоих затопил прилив сумасшедшей радости. Долина Сиреневого Тумана поглотила их крики, вызванные великой вибрацией любви.
 
Нежность заполонила сердца, связала их накрепко невидимыми нитями. Метиола тихо вздохнула и закрыла глаза.
Эд боялся пошевельнуться и произнести хоть слово. Он страшился ее слез, страшился причинить боль, и смотрел, как лунный свет падает на струящиеся пряди волос, сомкнутые трепетные веки, и думал, что больше никогда не расстанется с нею.
Одинокая слеза умиления скользнула по щеке и мгновенно его отрезвила.
Слизняк! Какая-то самка возымела надо мной такую власть! - вдруг ужаснулся он своей слабости. Надо вырвать Метиолу из сердца, выбросить, забыть. «Вон, вон отсюда!» - яростно начал повторять дикарь, мысленно изгоняя оттуда девушку.
Любовь только родилась, а он уже готов был ее убить и похоронить. Нет! Нет! Нужно бежать, бежать самому, иначе она меня ни за что не отпустит...
Но не смог... Любовь пришла ниоткуда и поглотила его целиком. Она была не логична, не осязаема, и сопротивляться ей было бесполезно. Невидимый противник, которого нельзя победить. От нахлынувшего чувства нельзя было убежать или отречься, а за побег придется дорого заплатить - искуплением может стать только смерть.
Нет, он не будет бежать от любви и не будет ее прогонять. Она придаст ему силы, сделает его иным и принесет долгожданное счастье.
Долгая борьба с самим собою закончилась.


***

Эд и Метиола поселились в маленьком ничейном домике на окраине поселения. Прежние хозяева умерли, не оставив после себя детей, и скромное жилище, походившее на полуразрушенную лачугу, пустовало в ожидании какой-нибудь влюбленной пары, которая пожелала бы найти здесь временный приют.
Но молодые были так счастливы вместе, что не замечали ни прохудившейся крыши, ни кривых стен, ни подгнившего пола. Днями и ночами они не вылезали из постели, щедро одаривая друг друга бурными ласками, не в силах оторваться и расстаться хотя бы на мгновение.
Лишь изредка они выбирались из своей утлой хибары, чтобы пополнить запасы еды и отправлялись на цветастый луг за нектаром и патокой, где их снова подстерегала оглушительная, непреодолимая страсть.

Однажды ночью Эд проснулся от крупных капель дождя, падающих сквозь отверстие в кровле прямо на голову. Метиола тоже приоткрыла сонные глаза, слегка ежась от холода, и еще теснее прижалась к мужу.
- Надо срочно заняться ремонтом крыши. А еще лучше - построить новый дом, - бодро проговорил дикарь и резво вскочил с кровати.
- Ты что, ночью строить собрался? До утра потерпеть не можешь? – засмеялась Метиола.
- До утра ты совсем замерзнешь. Смотри, кожа у тебя в пупырышках от холода. Должен же я о тебе заботиться. Думаешь,  не сумею? Еще как сумею! Я пока у джемитов жил, многому научился – и как бревна класть, и как стропила ставить, и как кровлю крыть. Такой дом отгрохаю, будешь жить в деревянном дворце, словно королева! И сад приведу в порядок, и дорожки сделаю. А то на вашем Зачарованном Острове обленился совсем, а теперь вдруг понял – соскучился без работы.
- Ложись лучше спать...
- А хочешь, каменные палаты? Мне это тоже под силу. Водопровод могу прямо в дом провести.
- Верю, верю, что ты все умеешь. Ты – самый лучший на всем белом свете. А теперь иди ко мне, обними и согрей меня жаркими поцелуями. Дождь сейчас прекратится, в это время года осадки не долги. А до холодов еще далеко, успеется и крышу починить, и дом построить.

С потолка действительно перестало капать. Через дырки в крыше снова загадочно улыбались звезды. Эд прогнал от себя всякие мысли о ремонте и с жадностью набросился на жену, осыпая горячими ласками, и ощутил, как согревается и разгорается в порыве страсти ее кожа.

Утро встретило их привычным теплом и светом. Починку кровли решено было отложить до лучших времен. И вскоре эта идея в пылу бесконечных любовных утех и вовсе была забыта.

***
С рождением Мелиссы их безмятежная жизнь наполнилась новой радостью. До сих пор дикарю казалось, что наступил какой-то предел, и еще счастливее уже быть нельзя.
Но он заблуждался. Крохотные пальчики, узенькие пяточки и курносый нос дочери приводили флэмитянина в такой неописуемый восторг, что казалось, у него переклинивают и совсем перестают работать мозги, а сердце замирает и перестает биться.
Он часами сидел возле колыбельки, любуясь своим творением, первым вставал ночью, едва заслышав плач дочки.
Эд выбрал для нее особенное, «душистое» имя цветка, приносящего умиротворение и покой, как дыхание ночи.

Мелисса с первых дней научилась узнавать отца, ему одному улыбаться и хватать ручонками за рыжую бороду, к тому времени уже изрядно отросшую.
Дикарь довольно хохотал и нарочно щекотал девочку колючими волосками, вызывая ответный заливистый смех, и украдкой смахивал непрошеную слезу, пока никто не видел. Сейчас казалось непостижимым, что раньше он мечтал лишь о сыновьях - суровых воинах-ратоборцах. Девочка считалась несчастьем и проклятьем в его родной Флэймии.