09. Прелести пожилого возраста. Стакан, лимон...

Проходили три недели со дня  поступления, палату пора было освобождать для новеньких. Один за другим покидали больной и его пара-сиделка измучившие их бока кровати. Маша вспоминала детскую считалку: "Стакан, лимон, выйди вон". Домой хотелось сильно, надеялись, что дома помогут родные стены.

Вот оно и подступило, времечко то, о котором старенькие бабушки говорят: «Только б не зажиться, детям обузой не стать…»

Без сына Маша не справилась бы с выпиской. Он приехал на машине, помог загрузить отца на переднее сиденье, дома подогнал коляску, одолженную у знакомых. С трудом, потому как без опыта, но справились, обустроили Деда в самой большой и любимой его комнате – зале с большим телевизором.

Сынок уехал, обеспечив родителей всем необходимым на первое время. Остались одни.

Боли, стоны, ночные кошмары и недосып, бесконечная стирка, массажи, лекарства и уколы – все вознаградилось.

Дед встал! И даже научился тихонько доходить до ванной и туалета, пусть и с помощью жены.

Это ли не счастье?

В марте он отметил свой день рождения. Молча радовался: дожил, надо же.

- Никого не надо, - сказал на вопрос Маши, звать ли кого-то в гости.

Им было не до гостей, конечно. Слишком сильно переменилась их жизнь, слишком дорожили они покоем и тишиной.

Друзьям по больничке Маша звонила время от времени. Нечасто, потому что и сама не успевала, и про них понимала: заняты.

У старика Закарии было все слава богу. Его Буляк кормила хорошо, купала в бане, отводила на лавочку возле калитки посидеть.

- Каждый день что-то стряпаю, а то заскучает без вкусненького, - говорила она в трубку Маше. – Он у нас теперь как сытый жеребец! Хорошо ест, но к работе уж не годен, конечно…

Маша поражалась, насколько живучим характером обладала тетка Буляк! После такого потрясения она жила надеждой на поправку своего старика и сожалела, что не могут вместе хозяйничать. Труд настолько был для нее привычным, что она жалела мужа, бездельника поневоле. Буляк успевала и огород прибрать, и на рынок съездить, продать то тыкву, то калину , и тут же звонила Маше рассказать новости. Все у них было хорошо, хоть и одолевали обоих старческие недомогания.

Люде Маша звонила сама. Первый раз все было по-прежнему тяжело, а в апреле, когда только-только оформили инвалидность и получили первую пенсию, Володя отмучился. Так и умер в квартире дочери, не попав к себе домой.

- Пусть хоть там успокоится, чем такие страдания, - жалела его Люда.

Ивану Маша ничего не сказала. Не сообщила и о смерти Кости, о которой узнала от Люды. До Веры Маша ни разу не дозвонилась. Причину узнала лишь потом: Вера сильно запила после похорон. Она сама позвонила Люде и рассказала о себе. Продолжение ее жизни Маше было неизвестно.

С Сергеевыми опекуншами ей пришлось встретиться несколько раз в городе и переписываться в интернете. Большая семья жила дружно: сестры ездили друг к другу, помогали матери, растили детей. Мужчины работали, женщины занимались домом. Все как всегда. Только Сергей стал намного хуже говорить и терять интеллект, но еще обслуживал себя, на коляске катался по дому. Несколько раз ему вызывали скорую, но как-то все обходилось. Примерно через полтора года после больницы он резко пал духом, перестал есть и через неделю тихо умер. Похоронили его как подобает и поминки отвели хорошие.

Маша с Иваном понемногу приспособились к новому положению вещей. Дед остался в семье главным, как и было всегда. Понемногу свыкся со своим состоянием, а это было сложно! Спас его телевизор, который не выключался теперь ни на минуту: ночами в голову лезли нехорошие мысли, бред не давал спать, темнота ввергала в ужас. Теперь Иван черпал силы и вдохновение в телевизоре.

А вообще он был сама воспитанность: за все благодарил, говорил «пожалуйста» и стал сентиментальным и мягким. Не раз Маша ловила его взгляд со слезой, а то он кривил в плаче непослушные губы – так жалко было ему девушек в фильме о войне, спортсменов-инвалидов на соревнованиях, стариков, которым пенсии не хватало на жизнь.

- Ну кого там опять жалеешь? – повышала голос Маша, видя его плачущее лицо. – Ты меня пожалей! Дай мне полежать десять минут спокойно!

Но тут же старалась перевести его на другие рельсы, то прикрикнет, то шуткой отвлечет.

- Прикрой меня, - просил он, тяжело укладываясь на новую широкую кровать.

- Отступайте, ребята! Я вас прикрою! – начинала кричать Маша, изображая любимые военные фильмы.

Из песни слов не выкинешь, бывало между ними всякое. То она не выдержит, накричит, а он швырнет палкой и пошлет ее по короткому адресу. Один раз попал по ноге. Маша никому не рассказала, но стала осмотрительнее. Да и стыдилась ругать его сильно. Чего бы там ни бывало в прежние годы, а теперь он без нее беспомощный.

Изредка Дед подходил с палочкой к окну и инспектировал Машины посадки в огороде.

- Опять эту цветную капусту насажала! – кричал он пару раз, брызгая слюной и краснея лицом.

Таких вспышек Маша старалась избегать и мягко, тихонько объясняла ему, что сноха и сын не едят мясо:

- Вань, им же зимой надо что-то веселенькое поесть, вот я заморожу и потом поджарю… А тебе смотри сколько капусты еще там! Насолю, в подпол положу, на всю зиму нам хватит!

Самые интимные моменты у супругов были, когда они шествовали в туалет.

- Ты поведешь меня в музей? – спрашивал Дед.

И пока жена набирала ему в грушу теплой воды для клизмы, готовила нужное, начинал говорить о наболевшем – о политике. Маша делала вид, что слушает, кивала головой, задавала вопросы. Иногда оставляла его посидеть в одиночестве на унитазе и просила:

- Ты б хоть спел, что ли? Редко поешь!

И Дед начинал диким голосом орать свою любимую про замерзающего ямщика или какие-то похабные куплеты. Голос не слушался, конечно.

Дед, не особо отчаиваясь, констатировал:

- Эх, не пел давно, и спел г*вно!

Но Маша хвалила:

- Смотри-ка, ты все слова помнишь! Я ни за что не помню!

Иван снисходительно поучал:

- У тебя и мать, и отец головой страдали. Тебе тоже надо какие-нибудь таблетки пить…

Маша смеялась. Но признавала его правоту: часто забывала чайник на плите, сожгла кучу кастрюль и с кашей, и без.

- Так ведь у меня-то после инсультной палаты голова не своя! – оправдывалась она. – Ты за мной приглядывай уж…

И теперь, стоило ей поставить что-нибудь в духовку, он из своих апартаментов уже кричал:

- Маш, что у тебя там горит?!

Вскоре он сам стал ходить с палкой к туалету и тихонько гремел дверью, предупреждая ее:

- Мальбрук в поход собрался!

Маша хохотала и дразнила его:

- Ты мне хоть какой завалящий комплимент сказал бы, Дед! Ну скажи хоть, что морщины сегодня у меня красиво легли, в ряд выстроились!

А потом он ковылял из туалета в ванную, где обстоятельно брился, долго умывался одной рукой, сняв с ее помощью рубашку и заливая пол. Возвращаясь на свое привычное место, воинственно призывал:

- Погнали наши городских!

Вообще в их жизни было полно смешного. Окно их дома выходило на маленькую мечеть, где раз в неделю несколько старушек собирались на пятничную молитву. Как-то Маша торопилась в город, но Деду срочно приспичило переодеться в другую рубашку.

- Ты без меня куда-то собираешься… К бабушке ли какой навострился? - бормотала  Маша, чуть не на бегу переодевая его.

- Это уж далеко не ходить, мечеть рядом! – отпарировал дед.

В другой раз, тихонько отводя его к любимому телевизору после умывания, спрашивала:

- Ты кушать будешь сейчас?

- Нет! – гордо отвечал он.

- Почему это? – недоумевала жена.

- Я выше этого, …!

Дальше следовал непередаваемый пассаж из лексикона сварщиков-слесарей-вышкомонтажников - ими всегда изобиловала речь Ивана.

Вспоминали словечки из прошлого, рисовали какие-то картины будущего, ждали приезда внуков на каникулы. Особой темой был огород, на осмотр которого Дед выходил редко, но приказаний отдавал достаточно, чтобы Маше жизнь не казалась медом. Любя землю, она все же замучилась одна на большом участке. Звонил одноклассник, спрашивал, как дела.

- Ну что тебе сказать? Поместье у барыни большое,а крепостных всего одна душа – дворовая девка Палашка, - докладывала она и хохотала.

Палашка фигурировала и в их беседах с Дедом. Уложив его в кровать и укрыв как следует, Маша спрашивала:

- Не прислать ли девку, барин, пятки перед сном почесать?

Дед снисходительно отказывался.

В том же духе шла уборка. Подтаскивая пылесос поближе к его постели, Маша с подобострастием просила:

- Примите ножку-с, барин…

Дед с готовностью поднимал ноги и указывал, где еще остались крошки с его стола: с момента возвращения из больницы он ел отдельно, в зале, и «Палашка» таскала ему все с кухни как истинному господарю.

Летом они любовались розами в цветнике. Зимой разглядывали в окно птиц и обсуждали предстоящие хлопоты.

- Какая теперь у меня пенсия, Маша? – интересовался иногда Дед.

Маша ни разу не назвала ему настоящую сумму, но зато всегда говорила:

- Что ты, дураком надо быть, чтоб при таком хорошем доходе помирать! Наша задача теперь – как можно дольше жить, чтоб побольше денег от властей получить! Ты же первый сказал, до девяноста трех лет будем жить!

Дед соглашался.

Зима уходила, солнышко пригревало новое крылечко, на которое выходил посидеть Дед, помидорная рассада уже пахла на окошке одуряюще…

Скоро приедут дочь и зять с внуками, будут обнимать своего деда и терпеливо отвечать на всевозможные его вопросы. Потом он будет ждать цветения вишни и яблонь, свежей зелени. И дальше по кругу.

Прелести возраста никуда не делись.

                КОНЕЦ