Время собирать камни, глава 6 Серая паутина

Глава 6.
«Калейдоскоп смерти – Серая паутина» 

Эд давно уже не видел никаких снов.
А тут вдруг они обрушились на него целой лавиной. Цветные и красочные, они будоражили воображение и наполняли сердце беспричинной тревогой.
По ночам к нему являлась то Смагда со своим выводком, то Йоно, то Скиталец с Дариной.
Сестры Ив и Дея тоже не оставляли его в покое. Они протягивали руки, словно просили отдать им частицу своей любви.
Были и такие видения, когда в мертвой, застывшей тьме он снова чувствовал себя предметом научного опыта и ощущал прикосновение холодных инструментов - кровожадная девушка добралась-таки до основания его черепа и выуживала оттуда вожделенную информацию.
Нелепые, неотвязные сны, после которых голову наливало свинцовой тяжестью, повторялись все чаще. Проснувшись, он всячески пытался забыть увиденное, стараясь думать о Метиоле.

Иногда ему казалось, что его любовь – это слабость, которой он стыдился, иногда – подарок судьбы. Временами холодок пробегал по спине, окутывая тело противной дрожью. Ощущение было такое, что в сердце сквозь незакрытый клапан проник нечаянный сквозняк и выстудил все внутри.
Дикарь лежал часами в темноте, уныло перебирал и ворошил обрывки своего прошлого. Мысли уходили далеко и текли в разных направлениях. Из-за бессонницы приходилось вспоминать и то, что давно хотелось забыть.
Вновь и вновь он возвращался к тому, с чего начал. Огненный диск, зеленая листва, синие волны прокручивались в мозгу, отчего охватывали приступы неизъяснимой тоски.
 
Эд не мог заснуть до утра, блуждая среди воспаленных извилин, по закоулкам своей назойливой памяти.
В такие минуты он лежал тихо, уставившись в дырявый потолок, сквозь который временами сочилась вода.
Обветшалая крыша готова была рухнуть в любой момент и держалась только благодаря таинственной силе взаимного притяжения старых досок, будто связанных друг с другом странным духом объединения. И тогда он неизбежно вспоминал о ее починке.

В голову лезли и другие несделанные хозяйственные дела и невыполненные обещания, окончательно выселяя из сердца Метиолу и малютку Мелиссу. Ему казалось, что любовь к жене и дочери теперь граничит с равнодушием и превратилась в некое состояние ума, основанное лишь на желании быть полезным и нужным.

Порой дикарь вдруг чувствовал, что попал в западню, искал и не находил из нее выхода. Если бы кто-нибудь в тот момент спросил, что происходит, он не смог бы выдавить из себя ни слова.
Он спал урывками, будто кто-то все время выхватывал его из состояния дремы. Его тело сотрясали судороги, а когда бешено колотящееся сердце возвращалось к обычному ритму, Эд тихонько прижимал к себе жену, смертельно усталый.

Каждый последующий день в точности повторялся и был похож на предыдущий. На смену ярким краскам прежней беспечной жизни пришли серые будни.
Целыми днями Эд просиживал дома. Даже душистый цветочный луг его больше прельщал и не вызывал чувства былого вожделения, которое он испытывал всякий раз, когда приходил сюда с Метиолой.

Теперь жена сновала, как челнок, разрываясь между ним, дочерью и домашними делами. Эд чувствовал, что состояние апатии не может тянуться бесконечно долго, и нужно было что-то изменить и поломать в их семейных отношениях. Внести какую-то свежую струю. Но он отбрасывал даже мысль о какой-нибудь перемене и не был способен принять какое-либо решение.
Метиола, казалось, не замечала охлаждения и старалась еще больше ему угодить, что вызывало лишь негативную ответную реакцию. Между ними установилось негласное неустойчивое равновесие, которое могло вот-вот рухнуть, как и пресловутая обветшалая крыша, и дикаря не покидало предчувствие надвигающихся потрясений.

***
Вяло ползли одинаковые поблекшие дни. Эд ласкал и целовал жену без прежнего пыла и ощущал, что она ему безразлична. Хрупкое чувство любви оказалось таким же шатким, как и дом, в котором проживали супруги.
Иногда по ночам он исподтишка приглядывался к жене и все еще надеялся увидеть что-нибудь новое, открыть другие незнакомые черты, но ничего не находил.
В кромешной тьме он мог забыться на какое-то мгновение и почувствовать себя свободным. Но это была лишь кратковременная отсрочка - грядущий день сулил обернуться такой же серой скукой.
 
Временами он снимал с себя ожерелье, смотрел на разноцветные камни и мечтал о новых мирах и приключениях. Его вновь тянуло в неизведанные дали, и он готов был перемещаться куда угодно, лишь бы убежать от так называемого безмятежного счастья. Однако безучастные камни не хотели ему в этом помочь.

Как-то раз дикарь пробудился в холодном поту - синие глаза Ив, прекрасные, но бездушные, пытались заманить его в промозглую морскую пучину, где он едва не околел от стужи. Там, на дне он чуть не растерял последние искры своих горячих чувств, с таким трудом приобретенных и накопленных.
Очнувшись от леденящего душу кошмара, Эд приподнялся на локте. Рядом беспокойно ворочалась на старой перине Метиола. Залатанная простыня на брачном ложе сбилась комком.
Дикарь потянул за ветхий край, который тут же треснул в его руке. Сбросив на пол рваные лохмотья, Эд попытался расправить образовавший горб. Но теперь вместо одного - на кровати возвышались целых два. Он кое-как примостился между ними, в «ложбине», и провалился в тяжелый сон.

***
Наутро дикарь вдруг почувствовал солоноватый привкус во рту и понял, что ему страстно хочется мяса. Желание было таким острым, что у него закружилась голова.
Он сел на постели, постепенно освобождаясь от ночного кошмара, который все еще, как пресс, давил на него, и снова лег, распластавшись между горбами.
Метиола тоже проснулась и с удовольствием вдохнула крепкий соленый запах здорового мужского тела. Она, как обычно, приветствовала Эдда долгим поцелуем, что совсем не доставило былой радости дикарю.
- Ну, что ты сразу лезешь со своими нежностями, будто дня впереди не будет, - осадил он жену и от злости укусил себя за палец.
Заметив на столе чашу, полную патоки, дикарь продолжил ворчание:
- Опостылела мне эта еда, тошнит уже от сладости.
- Не хочешь – не ешь. Только в доме ничего другого нет, разве что нектара немного осталось.
- Нектар тоже надоел! А мед и предлагать мне не смей!
- Ничего, проголодаешься – мигом все съешь.
- Ни за что не буду, лучше умру, - упрямился Эд.
- Ладно, так и быть, сварю тебе кашку.

Метиола сощурилась, от чего стала похожа на кошку, и растянула губы, будто хотела мурлыкнуть, но смотрела на него непривычно жестко, без тени улыбки.

- Кашку?! Такую же противную, как когда то приготовила твоя несравненная бабушка? Не забудь только положить порошок от запоров для остроты ощущений, чтобы жизнь не казалась такой пресной!
- Чем же милая Флоранс тебе не угодила?
- А мне и не нужно угождать! – взъерепенился дикарь. – Осточертели ваши бесконечные слюни - поцелуйчики и обнимания. Будто других дел у вас нет.
- Ах вот, как?
- Да так. Хоть бы в доме прибрала. Вон, сколько грязи накопилось. Ты во всем – истинная внучка своей бабушки!
- Это в чем же? – теряла терпение Метиола.
- А ты на фартук свой погляди, сразу поймешь. Наверное, ты с ней соревнуешься… по количеству пятен.

***
Он сидел в углу целый день. До тех пор, пока не сгустилась полная темнота – спутница мрачных мыслей. И чем дольше он думал о Метиоле, тем больше ее ненавидел, и тешил себя кровожадными мыслями. Теперь ему казалось, что он создан для убийства – замкнутый, угрюмый, все еще таящийся дикарь.

В тревожном предчувствии Метиола подошла к мужу и провела ладонью по его щеке. Каждая линия на лице была знакома, и легкое прикосновение вернуло несчастной женщине утраченный душевный покой. Ее пальцы ощутили глубокие следы мучений, давно пережитых, преодоленных, и новых, испытанных только что, или вернувшихся вновь. Сердце ее переполнилось нежностью. Она наклонилась над ним так низко, что Эд почувствовал ее горячее дыхание.
 - И долго ты будешь так сидеть?- спросила Метиола совсем тихо, будто боялась услышать звука своего голоса.

***

Они смотрели друг на друга в абсолютном молчании. Их разделяла всего лишь комната, но все равно, что пропасть.
Дикарь молчал, и из этого молчания родилось нечто, от чего холодом свело скулы. Ему хотелось наорать на нее, сказать, как он ее ненавидит, что хотел убить. Но он молчал, теперь уже притворяясь, что готов все забыть.
Метиола положила руку ему на плечо. Эд не посмел ее стряхнуть. Еще миг - и невысказанное могло исчезнуть, и оба продолжали бы вести себя так, словно между ними вообще ничего не происходило.
Она уткнулась лицом в его широкую грудь. Дикарь привлек женщину к себе, прижался к губам.
Внутри забурлило желание, уничтожая в потоке все, кроме мысли о том, что чувство любви еще сохранилось.
Он ведь столько времени собирал семена счастья, скитался по разным мирам, а сейчас взял, и чуть было бездумно не выбросил их на ветер.
***

Он как раз собирался уйти из дома, хоть на часок... Чтобы подумать о бренности существования в тишине (у Мелиссы резались зубки - уши разрывало от ее истошного крика, а стены дома трещали), но замешкался в проеме двери, почувствовав колючий неприязненный взгляд.
За спиной стояла Метиола с плачущей дочкой на руках.
- Ты куда это собрался, муженек?
Эд обернулся и зацепился рукавом о косяк. На нем был все тот же, некогда сияющий, а теперь забрызганный грязью, серебристый комбинезон. На локте образовалась очередная прореха.
Дикарь со злостью оторвал кусок обтрепанной ткани и бросил его на пол.
- Вот! Моя одежда лишь на тряпки и годится! По крайней мере, будет, чем полы протирать. Ну, а мне при такой жене, видимо, скоро придется ходить голышом...
- Ничего, тебе ведь не привыкать, а у нас на Острове - вечное лето. Не замерзнешь.
- А по ночам проливные дожди... Кости от сырости ломит.
- Ничего, я тебе суставы медом намажу.
- Медом?! Да я его терпеть уже не могу, ни в каком виде! Тут с ума можно сойти от приторной сладости, тоски и скуки. Займусь лучше делом, пока крыша не рухнула.
- Раз до сих пор не обрушилась, значит, долго простоит, - невозмутимо парировала Метиола, сделав вид, что ничего не расслышала насчет мытья полов.
- А ты, ты больше меня не любишь? – вдруг спросила она, запинаясь на каждом слове.
- С чего ты взяла?
- Я последнее время чувствую твое охлаждение...

Нежное лицо Метиолы застыло мертвой тяжелой маской. Она положила дочь на порог и разразилась рыданиями.
Ее горькие слезы и отрывистые всхлипы разбили корку, образовавшуюся у него внутри. Внезапно снова захотелось, как прежде, прижать жену к себе изо всех сил, утешить, целовать ее мокрые соленые пальцы и просить прощения...
Но он сдержался - не мог больше ничего сказать и ничего сделать. Не мог привести в порядок мысли и натянутые, как струны, нервы. Он снова стал прежним дикарем. Стоял, как бревно, с чужими задеревеневшими руками.
Эд взглянул в лицо опостыевшей жены: открытые газа смотрели сквозь него без всякого выражения. Под тонкой кожей на виске нервно пульсировала сиреневая жилка.

- Все! Я ухожу! Счастливо оставаться!
- Да иди, куда хочешь... Мелиссу только с собой забери...

Он нехотя взял дочку на руки и бросился вон. Бедняжка снова захныкала от боли.
На крыльце Эд запихнул девочку подмышку, словно ненужный куль, неловко пережав тонкую детскую шейку.

Воцарилась мертвая тишина. В глазах у него зарябило, серая липкая масса заползла под веки. Краски вокруг потускнели, формы потеряли четкость, словно их размыло водой. Через мгновенье плотная пелена застлала глазницы, и свет померк.

***

Кругом было по-прежнему тихо. Сквозь серое марево Эд с трудом различил мрачную стену, возвышавшуюся в нескольких шагах от него.
Каменная кладка была настолько высокой, что, казалось, уходила вникуда. Во всяком случае, лежа на спине, он никак не мог определить, где же она заканчивается.
Дикарь встал и подошел к стене вплотную. Его руки наткнулись на шершавый булыжник, уложенный кое-как и выступающий уродливыми буграми. Местами камень затянула паутина и облепила серая, словно присыпанная пеплом, плесень.

Плесень повсюду соседствовала с бурым лишайником, который пробивался через расселины. Растение по виду напоминало рыхлые клубки нитей. Эд с легкостью выдрал с корнем несколько кустиков и просунул руку между камнями как можно глубже, чтобы проверить прочность конструкции.
Несмотря на кажущуюся хлипкость и небрежность кладки, пальцы уперлись в непробиваемую толщу. Интересно, откуда во дворе взялась эта твердыня?
Дикарь стал перемещаться вдоль стены, с удивлением отмечая, что нет ей ни конца, ни края.
Спустя какое-то время он вдруг понял, что передвигался по очень большому кругу и теперь очутился в той же самой точке, с которой начал свое перемещение. Об этом красноречиво свидетельствовали вырванные им пучки лишайника.
Похоже, он очутился на дне гигантского широченного колодца.Только, как он сюда попал? И как мог не почувствовать падения и удара? Объяснение не находилось. И он решил больше об этом не думать.
Нечего беспокоиться - его обязательно хватятся, любящая Метиола организует поиски, а ее верные друзья его найдут и спасут. А пока можно немного отдохнуть без забот и хлопот. По крайней мере, здесь не слышно визга и плача противной девчонки.

Эд беспечно улегся на серые камни. Его охватило небывалое чувство свободы. Здесь в одиночестве он мог забыть о Метиоле, мог изгнать ее образ из сердца и оборвать все связывающие с ней нити. Сейчас он жаждал свободы, пусть временной, но свободы.
Вскоре он задремал. Мозг больше не мучили кошмары, в черепной коробке было так пусто, словно кто-то вымел все мысли, оставив лишь ровный слой пыли на стенках.

***
Дикарь проснулся от ощущения затхлости.
Пахло прелью и плесенью. Сколько же он проспал? День? Ночь? Сумерки. Вечные сумерки - вот, что его окружало. Ни предрассветной розовой полоски, ни лучика солнца, ни бархатного неба, усеянного звездами.
Зато было спокойно, и никто не мешал. А главное - можно думать, о чем захочется и немного поскучать. Мозг в холоде отлично работает. Или, на худой конец, просто камешки посчитать.
Раз, два, три, раз, два, три, раз, два три, раз, два, три...
Одинаковые серые точки и крапинки сбивали со счета. Он пытался сосредоточиться и снова начать. Раз, два, три, раз, два, три, раз, два три, раз, два, три…

***
На следующий день случилось невероятное - Эдду наскучила скука, и осточертел монотонный подсчет камней. А помощь так и не появилась.
И тогда он полез вверх по отвесной стене. Камни скользили под подошвами, будто смазанные жиром. После нескольких неудачных попыток дикарь оставил эту затею.
Сидеть на пропитанной влагой почве было еще хуже - он начал ощущать сырость даже в собственных печенках.
Спустя еще какое-то время Эд обнаружил, что руки покрылись серым налетом, а тело подернулось странным пушком. Кажется, начинаю плесневеть, в ужасе подумал дикарь.
Он принялся яростно стряхивать с себя ворсинки, но коварный враг уже проник, въелся под кожу, на которой отчетливо проступали серые пятна.
Эд втянул в себя влажный воздух, судорожно сглотнул и поперхнулся мокрым грудным кашлем. Стало трудно дышать. Казалось, легкие опутала и сковала плотная паутина. Не зная, что предпринять, он в отчаянии, возобновил бессмысленное хождение по кругу вдоль нескончаемой стены.

Вдруг он наткнулся на груду покрытых слизью серых валунов, которые при первичном осмотре почему-то остались незамеченными. Вот и средство спасения! Можно попробовать поставить их друг на друга вроде лестницы.
Первый камень подтащить было нетрудно. Второй он тоже подкатил с легкостью и взгромоздил на первый. С третьим же пришлось повозиться. Он будто врос в землю, и Эд долго не мог его своротить.
На месте сдвинутого валуна образовалась ямка, внутри которой дикарь заметил шевеление, словно кто-то старательно разгребал почву. Спустя мгновение на поверхность вылезло отвратительное на вид паукообразное насекомое.
В скалах Огненной Земли тоже водились такие, только те были крохотные, рыжие и мохнатые. Эд ради забавы не раз запускал их сожительнице Смагде за шиворот.
Здешний паук был размером с кулак, пыльного серого цвета с тонкими полупрозрачными, лишенными ворсинок лапками. Три его глаза презрительно уставились на Эдда.

Он наклонился, чтобы поближе рассмотреть, но насекомому «игра в гляделки», похоже, не понравилась. Паук подпрыгнул и выпустил струйку едкой жидкости Эдду в лицо.
Страшная боль согнула его пополам. Было трудно дышать - каждый глоток воздуха словно огнем прожигал трахею. Пока дикарь протирал невидящие, слезящиеся глаза, паук успел улизнуть, а напротив уже сидела новая тварь, чем-то напоминающая крысу...

Длинный голый хвост обвивал ее жирное тело, в котором утопала крошечная оплывшая морда.
Животное, оскалив пасть, нахально вспрыгнуло ему прямо на ногу. Острые зубы впились в лодыжку.
Эд не ждал нападения и не сразу сумел стряхнуть с себя мерзкого грызуна. Ему удалось ухватиться за скользкий хвост и отбросить животное подальше, на груду валунов. Оно с пронзительным писком исчезло среди камней.

Затем Эд осмотрел рану – в образовавшемся углублении пенилась вытекающая кровь напополам с пузырящейся разъедающей слизью. Он принялся дуть на пораженное место и прикладывать прохладные камни. Кровотечение немного уменьшилось, однако ступня начала отекать, а на месте ямки образовалась опухоль. Вздутие росло на глазах, пока не лопнуло. Боль прекратилась, и Эд вздохнул с облегчением.

Однако радоваться пришлось не долго - за спиной раздалось подозрительное шуршание, переходящее в скрежет.
Эд обернулся - сотни огней поблескивали в сумерках между камней. «Да ведь это крысиные глаза!», - с ужасом подумал дикарь. Укусившая его тварь вернулась, пригласив на пиршество своих собратьев - крысогрызов. И теперь они выжидали, чтобы напасть всем скопом.
Огоньки угрожающе приближались. Эд все больше вжимался в каменную кладку, как будто она могла его защитить.
Внезапно его мозг поразила жуткая догадка, гораздо худшая, чем мысль быть съеденным без остатка. Его сожрут не просто дикие твари, а разумные существа – население этого серго и безликого мира, которое встало на защиту своей территории от чужака.
Он явственно «читал» это в озлобленных глазах, словно мог расшифровывать посылаемые крысогрызами импульсы. Он вторгся в чужие пределы, он растаскивал камни, тем самым разрушая их жилища. Он посягнул на их покой, и расплата сейчас наступит.

А что если к грызокрысам присоединятся и другие обитатели здешних мест - ядовитые пауки? Они набросятся и обольют его вонючей «пекучкой», а острозубые твари разорвут на части его несчастное тело, щедро политое липким «соусом».
Трехглазые твари не заставили себя долго ждать и высыпали дружной кучкой. Теперь Эд находился меж «двух огней» - воинствующих обитателей серого мира.

Серый мир! И как он сразу не догадался - новая, неизведанная территория, иная планета! А каменная стена – это граница, отделяющая его от других миров.

Грызокрысы и пауки приближались с обеих сторон. Он чувствовал своей кожей миллионы зловонных дыханий. Острые когти уже коснулись комбинезона на груди. Больше рассуждать было некогда, и Эд бросился к трем валунам, уложенным друг на друга.
Ретивые грызокрысы кусали его за пятки. Он нелепо подпрыгивал, пытаясь ухватиться пальцами за уступы, и мысленно начал прощаться с Метиолой. Ее образ, как наяву, возник перед глазами и вдохнул жизнь.
Эд протягивал руки, прижимал жену к себе. Его губы не ее шее, его руки на ее груди. И его шепот: «Метиола, любимая …».
Он продолжал яростно царапать твердые камни, невзирая на боль и кровь под обломанными ногтями. Внезапно его пальцы почувствовали пустоту, словно прошли сквозь толщу стены.