У логова волчицы

Грэм порядком устал.  Он прошел несколько миль, возвращаясь из соседнего поселка, куда отправился три дня назад на свадьбу одного из своих друзей, и у него стали подкашиваться ноги.
До дома оставалась почти  миля, охотник знал это по знакомым ориентирам, мимо которых сейчас проходил.  Решив немного отдохнуть, он облюбовал небольшую, окруженную соснами и невысоким кустарником поляну, скинул лыжи и уселся на них, прислонясь спиной к дереву.
Грэм был холост, и эта поездка побудила его задуматься о своем одиночестве.  Он никогда особенно не стремился обзавестись семьей, но, глядя на  друзей, начал подумывать, что пора бы привести в дом жену:  все-таки ему скоро тридцать.
Однако будущая женитьба вызывала в нем какое-то неясное смятение чувств.  Он привык к лесу, провел добрую треть жизни среди зверей и не мог вообразить себе, что ему придется большую часть времени посвящать семье.  В его представлении это был трудный, почти невозможный шаг.  Ему казалось, он настолько одичал среди лесных просторов, что, кажется, ни за что на свете не потерпит в своем доме присутствия женщины.  А как же его маленькие друзья?..
Грэм беззаветно любил животных и сделал у себя дома своего рода питомник;  в нем прекрасно уживались пес Максвелл и кошка Алиса, маленький бельчонок-сирота и росомаха, которая месяц назад принесла потомство.  И это не говоря о кроликах и диких свиньях!  Те за несколько лет так привыкли к своему хозяину, что и не помышляли уйти от него, хотя для этого и были возможности.
Но самым любимым, самым большим другом охотника был волчонок, вернее, уже годовалый волк по кличке Блэк, названный так за шкуру черно-бурого цвета с рыжеватым оттенком.  Однажды в лесу Грэм набрел на холодный, наполовину занесенный снегом труп волчицы, рядом с которой замерзал ее детеныш, тянущийся своим теплым, мокрым носом к уже заледеневшим материнским сосцам.  Грэм пожалел волчонка, сунул за пазуху и принес домой.  Он выкормил его оленьим молоком, и когда решил, что питомец стал вполне самостоятельным и достаточно окреп, чтобы бороться за свое существование, отпустил его на волю.  Блэк, раздув ноздри и потянув носом воздух, со всех ног припустился к лесу и вскоре скрылся из виду, а Грэм стоял у калитки и с улыбкой глядел ему вслед.  Он подарил волчонку жизнь, и на душе у него было радостно.
Но через несколько дней произошло нечто необъяснимое.  Блэк неожиданно вернулся – исхудалый, истерзанный, чуть живой.  Это случилось глубокой ночью.  Волчонок уселся у калитки и, задрав морду, стал тоскливо выть.  Недоумевая, Грэм поднялся с кровати, оделся и вышел на крыльцо, держа в руке заряженное ружье.  Увидев его, Блэк жалобно заскулил и, совсем как собака, завилял хвостом.  Грэм, узнав своего питомца, отворил калитку, и волчонок, преданно заглянув человеку в глаза и потершись об унты, улегся у его ног.  Охотник улыбнулся и, присев на корточки, прижал к себе его голову;  и Блэк, помесь волка с собакой, как решил Грэм, лизнул ему руку.
С тех пор они стали неразлучны – зверь и человек.  Охотник всегда по-братски делился тем, что ему удавалось подстрелить, со своим звериным семейством, но случалось и волк, не ограниченный свободой, приносил добычу.  И пока хозяин делил пищу поровну между всеми плотоядными обитателями питомника, он не приступал к еде.  Таким образом, они кормили друг друга:  человек добывал пищу ружьем, волк – зубами.
И вот сейчас, сидя у дерева, охотник думал, как он покажется дома с пустыми руками.  Хорошо, если Блэку посчастливилось и он вернулся с добычей;  а если нет?  Тогда им вдвоем придется сегодня же отправляться на охоту.
Грэм неспроста подумал о женитьбе.  Там, куда он ходил, ему приглянулась дочь одного траппера, недурная собою девица со смуглой кожей и карими глазами.  Она, кажется, была не прочь, чтобы Грэм за нею поухаживал, но неизвестно еще, поладят ли с нею его четвероногие друзья.  Возможно, ему придется выбирать, и он с содроганием думал об этом.  Впрочем, он уже твердо знал, что не променяет любовь и преданность своих зверей на ласки кареглазой брюнетки, и поэтому решил больше не думать об этом.  Сейчас его беспокоило другое:  он должен раздобыть пищу и накормить питомцев, которые уже порядком изголодались.
К его кожаному поясу был привязан небольшой холщовый мешок с кедровыми шишками, которые он собрал по дороге, и капустными листьями, но надо было позаботиться об остальных, не травоядных, и Грэм поднялся с места.
И вдруг он насторожился.
Неподалеку, всего в каких-нибудь нескольких десятках ярдов, ему отчетливо послышался хриплый, устрашающий звериный рев.  Грэм сразу узнал его.  Похоже, то бродила тигрица в поисках пищи.  Зачем она забрела сюда?  Что ей надо здесь, в такой близости от человеческого жилья?  Почуяла человека и хочет напасть на него?  В таком случае, она  просчиталась, потому что не знает еще, с кем имеет дело.  А может, она случайно вышла на звериную тропу и теперь, почуяв запах волка и зная, что где-то поблизости его логово, хочет отнять у него добычу?  А вдруг?..  Грэм даже похолодел от этой мысли.  Что если тигрица подбирается к волчьей норе, собираясь украсть у матери ее волчат и, передушив их, накормить ими своих детенышей?  Да ведь они в это время уже взрослые!
Едва он так подумал, как из-за кустов – с той стороны, откуда только что слышался рев, – показалась тигриная морда с оскаленной пастью.
Грэм не собирался стрелять, но на всякий случай взвел курок ружья и стал наблюдать за зверем, надеясь ошибиться в своей догадке.  Однако вышло именно то, чего он опасался.  Он понял это, как только увидел возле большого поваленного дерева логово волчицы.
Тигрица постояла, выжидая, потом потянула носом воздух, огляделась по сторонам и уверенно направилась к волчьей норе.
Случай был незаурядный.  Тигры крайне редко нападают на волков, обычно это вызвано спором в отношении добычи и то лишь в том случае, если это не стайная охота.  Зверь никогда не сунется без причины в волчье логово, уважая и побаиваясь сильного и ловкого противника, и не зайдет на чужую территорию.  Эта тигрица попрала все неписаные законы леса и явилась сюда с целью грабежа.  Видимо, она была голодна, раз решилась на такой отчаянный шаг.
Грэм стоял с наветренной стороны, поэтому тигрица, не учуяв человека, спокойно продолжала свой путь.  Очевидно, она следила за волком и улучила момент, когда тот ушел, поэтому сейчас действовала наверняка.
Грэм знал, что мать-волчица сейчас на охоте, иначе она давно заметила бы его, потому что он расположился на отдых всего шагах в тридцати от ее жилища.  Только крайней усталостью он мог бы объяснить такую оплошность со своей стороны, и сейчас, весь обратившись в зрение и слух, он с волнением наблюдал за полосатым хищником.  Он все еще не мог поверить:  неужели и впрямь тот дерзнет?..
Матерая старая тигрица остановилась, снова  воровато огляделась, лишний раз убеждаясь, что никто не сможет ей помешать, и сделала несколько быстрых скачков.  Потом, лязгнув зубами и пригнувшись, заглянула в волчье логово, помедлила и, наконец, наполовину скрылась в нем.
Этого охотник стерпеть не мог и, решив, как только зверь покажется наружу, всадить ему пулю под лопатку, поднял ствол ружья.
Ему не пришлось долго ждать.  Через минуту тигрица стала пятиться задом.  Когда она вылезла, в зубах ее был маленький волчонок, который удивленно озирался вокруг, не понимая, почему он должен покидать свое теплое жилище, да еще и при таких странных обстоятельствах.  Тигрица раскрыла пасть и мотнула головой.  Волчонок упал в снег, обиженно запищал и, недовольно поглядев на непрошеную гостью, неуклюже заработал лапами, устремляясь снова к себе домой.  Тигрицу это явно не устраивало, и она, взмахнув лапой, вдавила волчонка в снег.  Тот попытался выбраться оттуда, но обозленная хищница быстро вонзила в него  клыки, и маленький пухлый комочек затих.
Сердце у Грэма облилось кровью.  Не раздумывая больше, он прицелился в голову тигрицы, но она снова скрылась в логове.  Охотник застыл и, держа палец на спусковом крючке, стал ждать, когда зверь вновь окажется на прицеле ружья.
А в это время  к месту трагедии стремительно неслась молодая волчица, оставив невдалеке, на пригорке, тушу убитого ею жирного барсука.  Она уже возвращалась в свое жилище, когда ветер донес до нее подозрительные запахи.  Сердце встрепенулось у нее в груди:  ее детенышам грозит опасность!  Она почуяла человека и решила немедленно проучить его за дерзкую попытку нападения на ее потомство, но тут другой запах совершенно сбил ее с толку.  Где-то рядом была тигрица!  Не зная, какое из этих двух зол худшее, но сознавая, что, так или иначе, это сулит ей беду, она помчалась к своему логову.
Снег был глубоким и рыхлым, она утопала в нем по грудь, зарываясь в него мордой, он резал и слепил ей глаза.  Она бы трижды прокляла этот ненавистный снег, если бы могла.  Но она молчала, и только в ощеренной пасти ее грозно поблескивали смертоносные клыки.  Впереди у нее была одна цель – ее жилище с маленькими волчатами, ожидавшими  мать.  И одно только желание сейчас руководило ею – поскорее добежать, защитить грудью своих детей, подставив ее под пули или нож, но сначала вцепиться зубами в горло  человека, который стоял с ружьем в нескольких шагах от ее логова.
Глаза волчицы были мокры.  Она рычала, сознавая свое бессилие, перед  глазами у нее уже лежали на снегу три маленьких, истерзанных, еще не остывших пушистых комочка, к которым она шла, чтобы дать им напиться  теплого материнского молока.  Кто мог бы описать ее горе в эту минуту?  Что в мире могло сравниться со страданиями матери, у которой отнимают самое дорогое для нее сокровище – ее детей!..
… Охотник терпеливо ждал.  Наконец незваная гостья вылезла из норы, держа в зубах сразу двух маленьких остроносых волчат, которые недовольно пищали, возмущенные тем, что их вытащили на мороз, да еще таким бесцеремонным образом.  Тигрица держала щенят за загривки так сильно, что ее клыки окрасились их кровью.  Грэм увидел это и, когда хищница опустила волчат на снег возле мертвого брата, чтобы прикончить их, как и его, – выстрелил.
Он явно поторопился, и рука его дрожала, поэтому пуля только ранила тигрицу.  Он выругал себя за неудачный выстрел и снова вскинул винчестер, но не успел спустить курок…  Тигрица вскинулась с места, оскалила клыки и в стремительном прыжке бросилась на Грэма.  Он упал, и она принялась разрывать ему грудь.
На нем был добрый ватный полушубок, и это спасло его в первые мгновения от острых когтей хищницы.  Но медлить было нельзя.  Ловко повернувшись, охотник высвободился из объятий зверя и, обняв его сзади за шею, стал душить.  Тигрица громко зарычала и, вскинув лапу, одним махом разодрала рукав полушубка.  Грэм сильнее сжал ей горло, но она снова пустила в дело когти, и они больно врезались ему в предплечье.  Он чуть не взвыл от боли.  Раненая рука начала заливаться кровью.  Повинуясь инстинкту, он отдернул левую руку, забыв, что придерживал ею правую, которой душил зверя, и тигрица, тотчас почувствовав, что ей стало легче дышать, выскользнула из объятий врага и вновь ринулась в атаку.
Грэму показалось, что у него вынимают сердце, так глубоко вонзились ему в грудь острые когти.  Но не было времени достать нож, и он, чувствуя, как две мохнатые лапы терзают ему грудь, вцепился в них, отрывая от себя.  Тигрица лязгнула зубами, но Грэм понял ее намерение и, оберегая свои руки, начинающие слабеть от потери крови, развел их в стороны.  Но не смог уберечь голову;  взмах лапой – и огромные когти впились ему в лицо.  Удар был не сильным, его смягчила рука, но со лба заструилась кровь и стала заливать глаза.  К тому же до самой скулы была разодрана щека, об этом красноречиво заявляла жгучая боль.
Грэм подумал, что теперь, наверное, с ним будет покончено.  Силы уже покидали его, и он решил предпринять ту же попытку, что и в прошлый раз.  Это нужно для того, чтобы левой свободной, но израненной рукой достать нож.
Он чуть не вскричал от радости, когда ему удалось обхватить шею тигрицы.  Она снова замахала лапой, пытаясь разодрать руку врага, но Грэм наконец достал нож.  Тигрице очень мешала другая рука охотника, и она разодрала ее от предплечья до кисти.  Она собралась повторить удар, и тут Грэм изо всех сил ударил ее ножом в грудь.  Он знал, что сейчас она начнет вырываться, ощутив боль, и сильнее надавил ей на горло.  Это его спасло, ибо она неминуемо вырвалась бы, и тогда ему конец.
Тигрица не успела еще опомниться, как получила второй удар.  Тогда она вытянулась и задрала голову, пытаясь зубами достать врага, но это ей не удалось.  Она вновь сделала попытку освободиться от руки, которая ее душила, начав неистово колотить по ней лапой.  Но Грэм уже не обращал на это внимания.  Он шел ва-банк.  Это был его последний шанс, и он исступленно продолжал наносить удары.
И тут тигрица допустила ошибку.  Она оставила свои попытки и попробовала достать другой лапой руку охотника, наносившую удары, но Грэм догадался полоснуть ножом по сухожилиям.  Левая лапа зверя тут же обмякла, но оставалась свободной и сильной еще правая.  В порыве ярости израненная тигрица взмахнула ею, целясь в ладонь, сжимающую нож, и он выпал, но ее левая лапа внезапно подломилась, и она тяжело упала мордой в снег.  Но нож исчез, его уже не найти.  Поняв это, Грэм обхватил левой ладонью правую руку за запястье и из последних сил потянул на себя.  Он тянул до тех пор, пока огромное тело зверя вначале не замерло, потом не обмякло в его руках.
Это был конец.  Грэм разжал объятия, и тело тигрицы рухнуло на снег, обагренный кровью.  Тут ноги у охотника подкосились, в глазах поплыл туман.   Силы оставили его, хотя поддерживали до последней минуты, и он упал на снег, рядом с тигрицей.  Но тут он увидел двух волчат, жалобно скулящих неподалеку и уже не пытавшихся, как прежде, вернуться домой.  Они были на грани замерзания и уже перестали дрожать;  их носы побелели, лапы не двигались, сомкнулись челюсти, и только изредка шевелящиеся зрачки глаз да слабое попискивание указывали на то, что они еще живы.
Еще минута-другая, и они бы околели, не окажись рядом человека.  Шатаясь от слабости, вызванной потерей крови, чувствуя, как кружится голова и все плывет перед глазами, Грэм поднялся, взял обоих волчат и побрел с ними к их жилищу.  Они были уже совсем холодные и, ощутив прикосновение теплой руки, едва зашевелились.  У самого логова Грэм упал на колени, согнулся и пополз в темноту, благо позволял широкий вход – видимо, обвалилась земля.  Просторным оказалось и само жилище волчицы.  Земля была устлана ветками и сухими листьями, и он положил зверенышей туда, где увидел еще двоих.  Едва их лапы коснулись сухого настила, как Грэм разжал пальцы и, уронив голову на ветки, лишился чувств.
В это самое время волчица, оскалив пасть, со вздыбленной шерстью стремительно выскочила на залитую кровью поляну и остановилась.  На глаза ей попался ее детеныш, лежащий в снегу, и она кинулась к нему.  Но он был мертв.  Она сразу убедилась в этом, как только несколько раз толкнула его носом, и замерла над ним с опущенной головой.
И вдруг волчица встрепенулась, широко раздув ноздри:  здесь пахло не человеком!  Она снова опустила голову, обнюхала детеныша, увидела на его теле страшные раны от зубов и прыгнула к тигрице.  Рыча, она вцепилась ей в горло и терзала его до тех пор, пока рыжая, полосатая шкура в этом месте не превратилась в лохмотья.  Потом она оставила труп врага и устремилась к логову.
Она увидела странную картину.  Посреди ее жилища, распластав руки и вытянув ноги, лицом вниз лежал человек.  Шерсть на спине волчицы вновь вздыбилась, она зарычала и оскалила клыки, казалось, она вот-вот бросится на незваного гостя и вцепится ему в горло…  Но вдруг взгляд ее потеплел, и она даже присела от неожиданности.  Она увидела четырех своих волчат, которые, помахивая дрожащими хвостиками, безмятежно посапывали, прижавшись пушистыми тельцами к теплому лицу охотника.
Мать-волчица некоторое время недоуменно глядела на них, потом обнюхала человека.  От него пахло тигром!  Она отпрянула.  Потом она оттащила волчат в сторону и, убедившись, что они проснулись, легла на бок.  Волчата, почуяв, что вернулась мать, обрадовано припали к ее животу.  Она чувствовала, как они сосут молоко и была рада, что ее потомство осталось в живых.  В то же время она смотрела на человека, на его страшные кровоточащие раны и вновь пыталась понять, почему в ее жилище пахнет кровью, почему она чует запах врага, который лежал бездыханный там, на снегу.  Убедившись, что волчата больше не голодны и опять уснули, она подошла к человеку и снова принялась его обнюхивать.
От него исходил запах тигрицы, и его раны пахли так же.  Теперь она убедилась, что не ошиблась в первый раз.  Так вот, значит, что это за раны и как они были получены!  И вдруг, словно досадуя на себя за неблагодарность, она торопливо принялась вылизывать страшные следы от острых когтей.  Она лизала лицо человека до тех пор, пока не убедилась, что рваные полосы перестали кровоточить, потом осторожно слизала кровь с рук и в тех местах, куда могла достать языком.  Но самое страшное было там, на груди у спасителя ее детенышей, и она в отчаянии заметалась и завыла, не зная, как сделать так, чтобы он перевернулся на спину.  Но волчица была умной.  Она толкнула его носом в бок, потом, взобравшись на него передними лапами с другой стороны, она, помогая зубами, потащила его на себя и перевернула.  И немедленно вновь занялась «врачеванием».
Это продолжалось до тех пор, пока она не увидела, как человек зашевелился и открыл глаза.  Тогда она, боясь, как бы он не испугался и не кинулся бежать, вернулась к волчатам и легла возле них, положив голову на лапы и по-собачьи преданно глядя на охотника, внимательно наблюдая за каждым его движением.
Грэм очнулся и почувствовал, как по телу разливается приятное тепло.  Боль от ран несколько утихла.  Он посмотрел на свои руки и при неверном свете, проникавшем в логово через вход, с удивлением обнаружил, что на них не видно следов крови.  Недоумевая, он вскинул голову…  и вдруг увидел рядом волчицу.  Взгляды их встретились.  Волчица громко вздохнула и отвела глаза в сторону.  Она была рада, что человеку стало лучше и он не испугался ее.  Это говорило о том, что он своей кровью защищал ее потомство, и на нем нет вины в смерти детеныша.  Она снова подняла голову и посмотрела охотнику в глаза, словно спрашивая, чем еще она может ему помочь.  Грэм без труда понял значение этого взгляда по ее лениво шевелящемуся хвосту и повел головой по сторонам, точно перед ним был собеседник.
Как ни странно, но она поняла его.  Он догадался об этом, когда она вновь отвела глаза и опустила голову на лапы.
Грэм улыбнулся.  Такого умного дикого зверя, пожалуй, нигде не встретишь. Он чувствовал, что теперь ему значительно лучше, хотя раны продолжали досадно ныть.   Он подумал, что ему пора возвращаться домой и у него должно хватить на это сил.
Кое-как Грэм выбрался из логова и, пошатываясь от слабости, разыскал свои лыжи.  Потом он уставился на труп тигрицы, мысленно переживая то, что произошло.  Рядом с ней лежал нож.  Грэм поднял его и хотел спрятать, но внезапно застыл, осененный мыслью.  Шкура зверя была не слишком уж попорчена, и так как он мог на этом немного заработать, в крайнем случае, она сгодилась бы и ему самому, то было бы глупо оставлять ее здесь.  Когда это он теперь вернется за ней, ведь ему наверняка несколько дней придется проваляться в постели, пока не заживут раны и сам он не наберется сил.
Он перерезал сухожилия на лапах тигрицы, распорол ей брюхо и принялся снимать шкуру.  Ему пришлось бы изрядно повозиться, если бы не волчица.  Она вылезла из своего жилища, постояла, поглядела на человека… и внезапно взялась помогать ему – то поддерживая, то отрывая, то отгрызая, одним словом, всем, чем могла.
Грэм был немало удивлен.  Ему никто не поверит от Мексики до Аляски, когда он станет рассказывать об этом, сочтут его историю бредом, выдумкой, скажут, что это ему приснилось во время одной из ночевок в лесу.  Он и сам бы не поверил, расскажи кто-нибудь такой случай, если бы не видел собственными глазами, если бы сам не был действующим лицом.
Они быстро сделали свое дело, и Грэм скатал шкуру, туго перетянув ее сыромятным ремнем.  Потом он разрезал тушу тигрицы на несколько частей, чтобы волчице удобнее было перетащить мясо к себе в жилище, отрезал изрядный кусок для своих питомцев и, когда кончил работу, спрятал нож в чехол.
Пришло время уходить.   
Настала минута расставания.
Они сели на снег и некоторое время смотрели друг на друга.  Волчица внимательно слушала, как Грэм что-то говорил ей и, кажется, искренне жалела, что ничего не понимает.  Но голос его был добрым и хорошим,  в нем звучали теплые нотки, и в ответ она тоскливо завыла.  Она была бы рада помочь еще чем-нибудь, но видела, что  помощь больше не нужна.  А она так хотела еще раз дать понять человеку, как она благодарна ему за спасение своих детенышей!
Грэм без труда понял этот волчий язык и согласно кивнул ей.
Под конец она позволила ему потрепать себя по шее и в последний раз в порыве искренней признательности лизнула ему руку.
Грэму пора было идти, и он направился к своим лыжам, чувствуя, как волчица провожает его взглядом.  Он быстро прицепил крепления и, оглянувшись на прощанье, тяжело зашагал к дому.
И все время, пока  шел, он слышал за спиной жалобный, заунывный вой матери-волчицы.

Январь – 1980 г.