Муравейник

     .


     Однажды я нарушил муравейник. Случайно. Шёл и зацепил его, почти незаметного в траве. Одна из стенок разбилась, и муравьи стали быстро переносить яйца, своих спящих ещё младенцев в безопасное место.
     Я присел и стал смотреть. Я не мог им помочь, но и просто уйти отчего-то не смог тоже.
     Они торопились, делая это, гораздо больше, чем когда они делают что угодно другое. Как видно, это для них самое важное, можно сказать, священное. А значит, здесь есть что-то большее, чем просто маленькие едва начавшиеся муравьиные жизни, которых срок и так-то совсем невелик.
     И вдруг я поднял глаза и опять увидел её, белую лисицу в сияющем свете. Она стояла просто так, прямо там, на этом лугу, и вокруг неё летали бабочки и стрекозы, шмели и пчёлы, прыгали кузнечики, иногда пролетали безымянные малые птицы... Я смотрел на неё, и она не уходила.
     И тогда я посмотрел на повреждённый мной муравейник. Нарушенные комнаты в нём уже были пусты, всех малышей они перенесли и теперь не спеша занимались починкой. И всё было хорошо.
     Я её понял, лисицу. И стало мне жаль, что я не могу почти и шагу ступить, не нарушив чего-нибудь, не спугнув каждый раз какой-нибудь тайны, не причинив кому-нибудь какую-то боль. И что ж тут сделать... Я ведь пока не могу иначе. Но я хочу научиться.
     И я подумал: интересно, а может ли кто ещё это знать и чувствовать – такое всё это дикое и редкое, даже единственное... Мы говорим и ходим, занимаемся разными делами, но всё как-то поверху, мимо... не то, что совсем не замечаем... но словно бы спим на ходу, ещё и не отдавая себе в этом отчёта. И не то чтобы я досадовал на кого-то или на себя – нет... просто было жаль, что не с кем поговорить об этом. Или помолчать об этом вместе. У меня даже мурашки пробежали по телу, как представил, что это вдруг когда-нибудь будет возможно.
     И тогда мне подумалось, что нет, наверное, как раз так же, как я сейчас, чувствуют многие. Может быть, даже и все до единого, хоть и не каждую минуту. Но мы отчего-то молчим, и даже тогда, когда это бывает так близко, и страшно решиться сказать что-нибудь такое или об этом, потому что это смешно и глупо, а ещё... потому что это такое особенное... почти священное. О таком ведь обычно молчат. И часто даже и внутри себя. И – хорошо это или нет – но всё остаётся так, как и было – об этом не с кем поговорить.
     Я поднял глаза, ожидая увидеть, что она уже ушла, как раньше и происходило, но нет, она наоборот оказалась ещё ближе. Она стояла в скопленье лучей прямо передо мной, и лёгкий луговой ветер шевелил её белёсые пряди, впрочем, совсем чуть-чуть. Я видел её очертанья, но уже не слишком чётко – лучи, словно в контражуре, размывали их. А вот взгляда её я видеть уже не мог – там сияние становилось таким ярким, что в глазах было просто бело, и всё, хотя это и не ослепляло. И всё же я чувствовал её взгляд и знал, что она на меня смотрит. Живая.
     Белая лисица, освещённая солнцем.
     Чуткие уши, пушистый хвост.


     Август 2022.