Солдаты 41-го. Часть 3. Дорога к своим. Глава 4

Глава 4. На перепутье.
Оперативная сводка за 22 октября

Утреннее сообщение 22 октября

В течение ночи на 22 октября продолжались бои на всём фронте. Особенно напряжённые бои шли на МОЖАЙСКОМ, МАЛОЯРОСЛАВЕЦКОМ и КАЛИНИНСКОМ направлениях.

Вечернее сообщение 22 октября

В течение 22 октября наши войска вели бои на всём фронте.
После упорных многодневных боёв, в ходе которых противник потерял около 35 тысяч солдат и офицеров убитыми и ранеными, наши войска оставили г. Таганрог.
За 21 октября уничтожено 34 немецких самолёта. Наши потери - 8 самолётов.
21 октября под Москвой сбито 17 самолётов и 22 октября - 14 самолётов противника.
http://www.soldat.ru/doc/sovinfburo/1941/1941.html

Погода стояла промозглая. Донимала сырость и холодный ветер. Низкая облачность нависала, казалось, над головой, норовя накрыть всё пространство мелким дождиком, превращая раскисшую дорогу в непролазную грязь. Старшина Иван Петрович Филатов и сержант Михаил Михалёв медленно брели по обочине.
 Так было практичнее, поскольку почва под ногами была твёрже, да и, в случае чего, удобнее скрыться в глубине зарослей, если появятся фашисты. Тяжело, но настойчиво, путники продвигались вперёд, прошедшие, на кануне, в напряжении день и ночь, давали о себе знать. Усталость неумолимо накрывала бойцов, но вокруг не было и намёка на подходящее для отдыха место. Уже к полудню, на пределе человеческих сил, красноармейцы вышли к околице небольшой деревушке, насчитывавшей не более десятка изб. Сквозь заросли кустов внимательно принялись наблюдать за улицей. Немного погодя увидели женщину, направившеюся в их сторону.
Решили дождаться и, чтобы не вспугнуть, затаились в придорожном кустарнике. Вскоре сельчанка поравнялась с местом засады:
– Здравствуйте, – поприветствовал Иван Петрович, встав во весь рост.
– Ой, – взвизгнула женщина, – не подходи, изрублю, – и подняла топор, крепко зажатый в руке.
– С чагой-то? – удивился, вставая Михаил, – мы что, бандиты?
– Много тут вас, охальников, бродит, – нахмурив брови, парировала сельчанка, – кто вас знает, что у вас на уме.
– Так что ж ты одна в лес попёрлась? – удивлённо вскинул брови Филатов.
– Жердину нужно вырубить, – вздохнула женщина, – забор повалился, а делать некому. Мужиков всех позабирали…
– Куда их? – полюбопытствовал Михалёв.
– Куда-куда… За кудыкину горку, – послышалось в ответ уже без признаков неприязни, – на войну, как и всех в округе.
– Понятно, – вздохнул Иван Петрович, – значит мыкаешься, как и наши. Немцы есть у вас в деревне?
– Нет пока. Наведываются ироды, чтоб им пусто было, всех кур изловили, кабанчика зарезали. Нас за людей не считают, хозяйничают, как у себя дома. Лютуют. Грозятся расстрелом, если окруженцев в дом кто пустит.
– Понятно. Значит передохнуть не получится…, – вздохнул Михаил.
– Отчего ж не получится, – пожала плечами женщина, – с умом всё можно. С самого краю, от леса, хата пустая. В ней жила семья парторга нашего. Уехали они от греха подальше, перед приходом немцев. Там приютиться можно. Банька есть, истопите. Дрова припасены. А в случае чего, лес рядом. Шмыгнул и ищи ветра в поле.
– Спасибо за совет, – улыбнулся Петрович, – мы в долгу не останемся. Выбирай жерди. Поможем за доброту твою. Звать то как?
– Антониной окрестили, по мужу, Зуева я.
– Деревня ваша то же название имеет, или нет? – допытывался Иван.
– Турейка называется наша деревня испокон веков. Вы, по говору то же не городские.
– Сельские мы, – подтвердил догадку женщины Михаил, – а куда наши направляются?
– Туда – махнула рукой Антонина в сторону противоположной околицы, – в сторону Тульской области горемычные идут. Ослабшие все, аж жутко смотреть.
За разговорами выбрали подходящие жердины. Срубили. Очистили от веток. Отмерили нужную длину. Обрубили. Взвалили на плечо и пошли. Не выходя на открытое место, остановились:
– Вы обойдите вдоль кустов дорогу и со двора в избу ступайте, – наставляла Антонина, – а я пойду прямо. Во дворе есть поленница дров, наберите сухих, нащепите лучин. Сначала их разожгите, а после мелких дровишек, сушняка кидайте. Они горят без дыма. Незаметно будет, что вы там находитесь.
– Банька и вовсе в стороне, в кустах. Воду из пруда рядом с ней натаскаете. Там топите то же сушняком. Может и не заметит никто. В ней прибрано. Мы всех туда направляем, кто заходит. Так сообща решили. Только утром вы должны уйти. Немцы лютуют. Староста утром обязательно обязана сообщить в управу. Так что не серчайте, а бельё мужнее я вам принесу сейчас и полотенца. Поесть сообразим. Разносолов не обещаю, а картошки отварю.
– Спасибо и на том, – поклонился Иван Филатов, – признаться и забыли, когда в баню ходили.
– Не вы одни. Много мужиков скитаются по лесам. Эвон, как заросли. Патлатые все. Ладно, идите уже. А то уснёте ненароком с устатку.
Молча разошлись. Мужчины зашли в хату. В сенях была сложена солома. В избе шаром покати. На деревянной кровати лежал латанный перелатанный тюфяк. В правом углу притулился стол, а вдоль стен грубо сколоченные лавки. На полатях расстелено старенькое в заплатках одеяло. У печки стопка лучин для освещения и розжига. Оценив нехитрые пожитки, пошли к баньке. Неказистое строение ещё сохранило остатки тепла. Положив под скамьи вещь мешки, принялись готовить помывку. Михаил натаскал воды. Петрович растопил котёл. Языки пламени весело заплясали по щепкам, перекинувшись на поленья. Пришла Антонина, принесла поношенное, но чистое бельё и, берёзовый веник:
 – Повезло Вам, сберегла на всякий случай, знать он и наступил, – глянула на мужиков, смахнула набежавшую слезу, – пойду я, – и быстро вышла.
Иван вздохнул и принялся раздеваться. Его примеру последовал и Михаил. Зашли в мойку. В деревянную шайку налили кипятка, положили запариваться веник. Немного посидели, наслаждаясь теплом, от которого кожа буквально зудела, тело расслаблялось, хотелось так нежиться и не шевелиться. В голове рождались сказочные ведения. Иван понял, что засыпает. Встрепенулся. Глянул на своего спутника. Тот сидел, уперевшись ногами в пол, запрокинув голову, и посапывал:
– Мишаня, не спать, давай мыться, а то так и останемся грязными.
Михалёв встрепенулся, окинул взором вокруг, соображая, где находится. Молча встал, плеснул холодной воды в лицо, взял в руки веник:
  – Айда в парилку, дядь Вань, я мигом тебя попарю, вся грязь слезет и хворь, притаившаяся, за одно, выйдет.
Долго хлестали друг друга, выходили в предбанник, отдыхали и снова возвращались. Отмылись так, что кожа, казалось, хрустела от прикосновения. Постирали своё бельё. Переоделись в чистое. Не торопясь, как будто и не шла вокруг война, вернулись в избу.
Там, на столе, их ждал чугунок с варёной картошкой, накрытый сковородкой. Открыли. Под потолок ударил столб пара, пропитанный аппетитным ароматом, от которого невозможно было оторваться. Рот заполнился слюной. Забыв обо всём на свете, накинулись на нехитрую пищу, которая оказалась, в этот миг, самым большим лакомством в их жизни…
Расслабились после бани и сытного ужина и свалились в глубоком сне…
Сколько прошло времени, мужчины не знали. Проснулись от того, что их тормошили. Открыли неохотно глаза. В избе горели лучины. Их разбудила женщина. Полная. Не высокая. Решительная:
– Хватит дрыхнуть, вояки, вставайте, защитнички. Вас голыми руками можно брать, как котят несмышлёных.
Иван Петрович и Михаил, в результате бесцеремонных действий пришедшей, окончательно проснулись. Перед собой увидели энергичную женщину, которая смотрела на них властно и была настроена сделать всё, чтобы привести в чувство мужчин:
– Вот что, орлики, слушайте меня внимательно. Я староста нашего села. Отвечаю за порядок и потому не советую со мною спорить. Вижу, что вы окруженцы и мыкаете горе горькое. С виду уже на грани, но ещё не на пределе. Вон, даже вымыться сил хватило и исподнее постирать. Тут мимо, намедни, проходили совсем доходяги, от голода опухшие, ноги еле волочили. Ружья нести уже не в силах, а не бросают. Ладно, что о них. Были и сплыли. О вас речь. Мне для порядка и охраны люди надобны. Я вас беру. Завтра едем в управу. Одного, вот тебя, – ткнула пальцев в грудь Ивана Петровича, – приму к себе. Жить будешь у меня. Не боись. Это я на людях грозная, порядок того требует, а перед мужиком – баба слабая, на ласку отзывчивая. Поладим. Другана твоего то же пристроим. У нас мужиков нет. Одни бабы, да девки. Так что отдыхайте спокойно. Вижу намаялись. Завтра, как развиднеет, так и отправимся документы выправлять.
Не дожидаясь возражений, повернулась, открыла дверь и ушла. Озадаченные мужики сидели и ошарашенно хлопали глазами:
– Петрович, что делать станем?
– Не суетись, Миша, сейчас гасим лучины и ложимся. Баба хитрая. Понаблюдает какое-то время. Пусть успокоится.
Прилегли на лавки, погрузившись в свои мысли. В наступившей, звенящей тишине, стал слышан каждый шорох. Где-то за печкой скреблась беспокойная мышь. В окно постукивала ветка яблони. Через некоторое время послышались удаляющиеся тяжёлые шаги. Выждав ещё минут тридцать, Петрович засуетился:
– Миша, вставай. Закрываем окна плотно, чтобы света не было видно.
После не хитрой процедуры зажгли лучины:
– Быстро собираемся и уходим. Староста наверняка сообщит немцам, а те могут подтянуться с собаками. Тогда нам без боя не уйти. Выворачивай мешок Рудакова. Необходимое разложим по своим, остальное бросаем.
Так и поступили. На столе образовалась горка всяких припасов и вещей, но изумление вызвала тряпица, в несколько стежков пришитая к дну мешка. Оторвали и развернули. Увидели, что на ткани написано, с одной стороны на немецком, а с другой на русском: «Предъявителю сего должно быть оказано всяческое содействие со стороны командования немецких и союзнических частей и администрации властей на местах…»:
– Ого! – изумился Филатов, – выходит чуйка меня не подвела.
– Да-а-а, – озадаченно протянул Михалёв, – чёрного кобеля не отмоешь до бела. Получается, мы были прикрытием. Слушай, Петрович, а давай прихватим тряпицу и пойдём открыто…
– Ага, у местных сразу вызовем подозрение, да и на наших напоремся, разбираться не станут, пустят в расход. Кинь на столе. Бабам отмазка будет, что немецких диверсантов приютили. Чувствую – не так просты они. Используют хату для приюта нашего брата. Только маскируются. Наверняка с утра пораньше немцам сообщат для правдоподобия, поэтому рисковать не будем. Всё собрал?
Красноармейцы огляделись вокруг. Вздохнули и, загасив лучину, шагнули за порог в непроглядную ночь.
Ноябрь 2021.