От истоков своих Глава 20 Среди беспризорников

        Стояновского Колю неожиданно пригласили в кабинет директора «Первого Кадетского корпуса». Он не сразу понял, почему его отчисляют с курса.

          – …и впредь навсегда запрещается поступать в любые другие учебные заведения подобного рода, ибо отныне Стояновский Николай Павлович не принадлежит к дворянскому роду и приходится сыном государеву изменнику, – сухо и неприязненно зачитывал постановление об исключении директор корпуса.

      Ошарашенный столь неожиданным известием четырнадцатилетний подросток оказался выброшенным за ворота Кадетского корпуса. Он был в старом поношенном пальтишке с чужого плеча и с небольшим узелком в руках. Красивую кадетскую форму у него отобрали. А выданная взамен одежда была ветхой, не по размеру и вовсе не пригодной к зиме. Ему выдали сумму в три рубля шестьдесят копеек на дорогу домой.
      Коля шёл по зимнему Петрограду, втянув голову в плечи, съёжившись от холода, грея попеременно руки в подмышках. Он пытался увернуться от ветра, который дул ему прямо навстречу. На улице мело, шальной снег лепил в глаза. Его крупинки больно секли по лицу подростка, смешиваясь со слезами обиды, терзавшей сердце.

"Как же так? – недоумевал он, – Вот только три дня назад меня хвалили и ставили курсантам в пример, я был одним из лучших учеников, а сейчас выгнали вон. За что?! За что такая несправедливость?! И главное, за что убили моего батюшку?!"

 Мысли юноши перескакивали с одного на другое, кружились в горячей голове, как злые пчёлы, жаля, не принося облегчения. "Только бы до дома добраться, до матушки, до сестриц, а там всё как-нибудь сладится", – думал он.
 
Но, вспомнив об отце, он принимался рыдать снова. Паренёк останавливался в подворотнях, у заснеженных тумб с объявлениями, сотрясаясь в плаче всем своим телом под грузом огромного горя, свалившегося на его юные плечи.
Коля совершенно продрог по пути к железнодорожному вокзалу.  Он боялся потратить даже копейку, экономя, и без того весьма скудные, средства. И потому весь путь проделал пешком.
      На вокзале было многолюдно и шумно. Потолкавшись в очереди у касс, Коля купил билет второго класса за два рубля. Денег осталось один рубль и шестьдесят копеек.  "Вполне хватит до дома", – решил он, забившись в угол и равнодушно скользя взглядом по лицам путешественников. 

      В здании вокзала на своих узлах и чемоданах размесилась разноликая толпа. Здесь были представители крестьян со своим скарбом - бабы в шушунах и душегреях, в многослойных платках, мужики в зипунах и лаптях. Вся эта разношёрстная публика непрестанно жевала. Все что-то ели - яйца с салом и луком, с большими ломтями чёрного хлеба, посыпанными крупной солью. Присутствующие среди путешественников мещане, сидевшие на лавках со спинками, уплетали пышные булки и баранки. Цыганки в ярких цветных юбках и платках, предлагали путникам, ожидающим своего поезда, леденцы на длинных палочках, приставали с предложениями предсказания судьбы. Для особ высшего ранга был предусмотрен другой, комфортабельный зал с пальмами в кадках и мягкими диванчиками. Там была своя буфетная, предлагавшая пассажирам пирожные, сельтерскую воду и другие всевозможные блюда на любой вкус.  В прежние бы времена Коля ожидал поезда с сопровождавшим его лицом именно там.
      В животе у Коли отчаянно подавал сигналы голодный желудок, ему очень хотелось есть. Он ушёл из училища без завтрака, а теперь уже смеркалось. Ранний, вьюжный вечер постепенно брал город в свой плен, сгущая метельную мглу. Коля только согрелся, да и место оставлять было жаль. Но голод гнал его на улицу, на перрон, где торговали едой на вынос.
Здесь, не смотря на непогоду, расхаживали пирожники с большими ящиками, висящими у них через плечо на широких ремнях. Ящики были накрыты тёплыми одеялами.

          – Чаво тебе? – увидев любопытствующего подростка, остановил Колю один из них.
 
          – Покушать бы, пирожка. А сколько будет стоить? – спросил робко Коля.

          – За пару – пять копеек и подовые так жа. Есть и расстегайчики по копейке за штуку. С чем желаете? – бойко предлагал торговец.

          – А с чем есть? – сглатывая голодную слюну, спросил Коля.

          – Да, с чем хошь, паря! С капустой и яйцом, с молочной кашей, с мясом, с ливером, с кашей и сёмгой, с рисом и изюмом, – частил пирожник, – тебе с чем?

          – Дайте, пожалуйста, с капустой и с мясом, – попросил Коля, протягивая пирожнику пять копеек.

Пирожки показались ему необыкновенно вкусными, к тому же, они оказались весьма сытными, и он почти наелся.

          – А можно ещё расстегайчик с сёмгой, – решился Коля съесть ещё пирожок.

          – Завсегда, пожалуйста, – добродушно отозвался пирожник.

Он извлёк из, висящей на его руке, котомки, блюдечко.  Положил на него расстегайчик, посыпал его солью и перцем. Затем сверху капнул несколько капель масла из небольшого бутылька.  Всё это он полил горячей рыбной подливой из жестяного кувшина с узким горлом, закутанного в старую шаль. Коля, как завороженный, смотрел за всеми его манипуляциями. Он проглотил это вкуснейшее изделие в одно мгновение и, отдавая блюдечко торговцу, от души поблагодарил его.
 
"На сегодня достаточно, – подумал он с сожалением, – сразу шесть копеек! Так до дому и денег никаких не хватит".

Вдруг кто-то тронул его за плечо сзади. Коля обернулся. Перед ним стоял подросток, ниже его ростом, очень грязный и в жутком рванье.

          – Тебя зовут там, – сказал он, загадочно ухмыляясь, и неопределённо махнул рукой за угол вокзала.

          – Меня? Кто? – удивился и обрадовался Коля.
 "Должно быть, передумали из корпуса выгонять, вернуть хотят", – подумал он с надеждой.

          – Пойдём, – поманил оборванец и поспешно зашагал вперёд.

Зайдя за угол вокзала, Коля попал в окружение таких же оборвышей, которые подступили к нему почти вплотную со всех сторон.

          – Ну, ты, клифт снимай! – надвинулся к самому лицу Коли высокий, чернявый парень, изобразив на чумазой рожице грозное выражение.

Он был в рваном армяке и сильно потрёпанной, суконной шапке.

          – Что это - клифт? – поинтересовался Коля.

          – Ну, пальто. Снимай, говорю! – приказал беспризорник, сдвинув тёмные брови.

          – Зачем? – изумлённо спросил Коля.

          – Не видишь, у нас Малёк замерзает? – чернявый кивнул в сторону совсем худенького, почти раздетого паренька.
 
          – А я как же? Мне тоже холодно, – попытался воспротивиться Коля.

          – Не замёрзнешь, тебе мамочка другое купит, – рассмеялся мальчишка, дёрнув Колю за рукав пальто.

          – Не отдам! – решительно запахнулся в пальто Коля.

      Удар в лицо был неожиданным и жёстким. Коля успел несколько раз ответить встречными ударами.  Но нападающих было шесть человек и вскоре его сбили с ног. Он больно ударился головой об лёд и на несколько секунд потерял сознание. Когда он пришёл в себя, рядом никого не было. Не было и пальто, в котором остались все его деньги, а главное – в кармане пальто был билет в Ново-Николаевск.  Коля обнаружил, что он остался, к тому же, без узелка со своими пожитками и без обуви, в одних носках. Обида от всех несчастий была так велика, что захотелось умереть тут же, немедленно. Но даже это его желание было невыполнимо. С трудом он поднялся и поковылял в здание вокзала. Жандарм преградил ему путь.

          – Меня избили и ограбили! – гневно крикнул Коля, – Куда вы смотрите? У меня отобрали верхнюю одежду и обувь. А так же пропали деньги и билет. Я буду жаловаться! – возмущался он.

Жандарм вытянулся перед подростком. Он понимал, что хоть парень и раздет, но требовательный голос и манеры общения выдавали в нём благородное происхождение. Коля прошёл в угол здания и забился на скамейку с ногами, пытаясь хоть чуточку согреться. Он смахивал слёзы обиды на весь белый свет и мучительно думал, что теперь предпринять без билета, без денег, без одежды. "Кто я теперь, что меня могут так бессовестно грабить почти средь бела дня? Был дворянин, кадет, уважаемый человек, а теперь... Ограбили и убить могут?  Как мы теперь будем жить, где?" Он ёжился от обиды, от холода, поглядывая на свои ноги в тонких носках.
Мужчина, убиравший этот зал, пожалел его и принёс ему совсем ветхие штиблеты. И хотя были они старые и дырявые, всё же это была обувь, так необходимая Коле. Жандарм решил, что парень едет не один и ситуация разрешится без его участия. К тому же, дежурство его уже подходило к концу, и он спешил домой.

          – Может быть работу какую-нибудь поискать? Да куда же я пойду без верхней одежды? – думал Коля, отворачиваясь от строгих, косых взглядов другого жандарма, пришедшего на смену первому.

      Он был на вокзале вторые сутки, замёрзший, голодный, растерянный, пытаясь принять какое-то решение. Жандарм, всё чаще поглядывал в сторону Коли, собираясь выгнать его на улицу.  Этого Коля боялся больше всего.
В большое окно вокзала постучали. Коля поднял голову. Он увидел знакомую, чумазую рожицу того самого Малька, одного из уличных грабителей и обидчиков. Малёк отчаянно махал ему рукой, предлагая выйти.

          – Нет, – решительно помотал головой Николай и отвернулся от окна.

Стук повторялся и повторялся, как только жандарм, недобро поглядывающий в сторону Коли, чуть удалялся. Наконец, жандарм встал против подростка и, глядя на него, жёстко произнёс:

          – Вторые сутки сидите, уважаемый. Где Ваши родители? А билет у Вас есть. В какое время Ваш поезд?

Коля стал торопливо рассказывать о том, какая неприятность с ним приключилась здесь на перроне.

          – Ну, так я Вам помочь не могу, а ночевать здесь без билета не положено. Придётся Вам покинуть сие здание. А насчёт ограбления Вам следует в полицейский участок обратиться, – жандарм стал подталкивать Колю к выходу из зала ожидания.

Мальчик вновь очутился на зимнем перроне, под промозглым ветром и снегом. Он обхватил плечи руками, но это совершенно не защитило его, ни от ветра и холода, ни от снега.  Коля понял, что теперь точно обречён на неминуемую гибель.

"К утру или раньше замёрзну насмерть", – безнадежно подумал он.

К нему подбежал запыхавшийся Малёк.

          – Слышь, я тебе стучу, стучу. Ты глухой? Пошли скорее за мной, а то, или заболеешь или замёрзнешь в льдину! Пойдём! – он побежал вперёд, кутаясь в Колино пальто. Коля сомневался лишь несколько мгновений:

"А-а! Что так самому умереть, что убьют, не всё ли равно! Убьют – так быстрей отмучаюсь", – подумал он.

Ребята бежали изо всех сил, вызывая удивление встречных прохожих. Через квартал от вокзала Малёк остановился и, призывно махнув рукой, нырнул в окно полуподвального этажа одного из домов. Коля немедленно последовал за ним. Они скатились вниз, протиснулись среди груд мусора и хлама к двери. Малёк решительно открыл её. Из подвальной темноты, пахнуло теплом и застоялым  запахом нищеты.
 
          – Ну, вот, пришли, – по-хозяйски распоряжался Малёк, – ребята ещё промышляют.  Как стемнеет – все соберутся. А ты грейся! – он кинул всё ещё дрожащему, замёрзшему Коле рваное одеяло и подвинул ближе к нему мятое, закопченное ведро.

Малёк ловко разжёг небольшой костерок в ведре. Огонь разыгрался, выхватывая из окружающей мглы фрагменты убогой обстановки. Толстые непонятного цвета стены, общая лежанка, сооружённая из досок, заваленных бумагой, обрывками картона и тряпичными лохмотьями. Везде мусор и сложенные в уголке горкой щепки для костра.

          – Жрал сегодня чего-нибудь? Да, откуда ж, – сам себе ответил Малёк, глядя на понурого, озябшего гостя.

Он порылся в груде бумаг, извлёк из неё осьмушку хлеба и протянул бедняге.

          – На! Ешь! Сейчас чаю согреем, – Малёк поставил сверху на ведро такой же мятый котелок с водой, бросив в него какую-то траву.

Через несколько минут Коля пил горячий напиток, заедая хлебом и грея озябшие ладони о кружку с горячей водой. Он вспомнил столовую, в которой кормили курсантов «Первого кадетского корпуса» и события двухдневной давности показались ему далёким, сказочным сном.

          – Слушай, ты не сердись, деньги твои … ну, тю-тю, в общем. Но ты не думай, ребята у нас хорошие. Понимаешь, вместе жить легче, по одному пропали бы. Мы друг за друга горой. А бумажку твою я выбросил, ты уж не обижайся, – между тем объяснял Малёк.

          – Бума-ажку, – протянул с досадой Коля, – это билет был до дома, да, что уж теперь.

Пригревшись и ощутив в желудке тепло от еды, Коля задремал.
 По каким-то непонятным признакам угадывалось, что на улице темнеет, наступает вечер. Послышался шум, оживлённые детские голоса и в подвал ввалилась группа беспризорников.

          – О! Гляди, кого наш Малёк притащил! Что, мамочка так и не купила тебе пальта? – насмешливо спросил чернявый.

 Лицо его расплылось в благодушной улыбке, а в тёмных глазах заплясали весёлые огоньки. Беспризорники стали вытаскивать из бездонных карманов добытую провизию: картофелины, селёдку, булки. Кто-то вытащил из рваных штанов яблоко. Добыча в этот день оказалась внушительной.

          – А я сёдня пустой, – виновато промямлил белобрысый, в веснушках, оборвыш, которого все звали Шпонкой.

          – Да, ничо, зато мне сёдня фортануло, – сказал чернявый, вытягивая из-за пазухи кружок домашней кровяной колбасы.

          –Ура! Пируем! – закричали радостно мальчишки.

          – Давай и ты, подваливай! – пригласил Колю к общей трапезе чернявый.

Ребята сидели возле костерка кружком, уплетая колбасу и селёдку с булками, торопясь и обжигаясь «чаем» из жестяных банок и кружек, что нашлись под руками.

          – Ну, давай, рассказывай, кто ты и что на вокзале делал? – спросил, наевшись, чернявый, поворачиваясь к Коле.

И тот начал свой рассказ с того момента, когда беспризорники ограбили его.

          – Ну, это всё мы и сами знаем, а зачем ты на вокзал пришёл? Да ещё без родителей? – поинтересовался чернявый, довольно поглаживая тощий живот.

Коля стал рассказывать, что учился он в кадетском корпусе, был отчислен и собирался ехать домой.

          – Ой, держите меня! – покатывался со смеху чернявый, – Вот врёт! Ты, значит, кадетом был? А где форма твоя?  – спросил он сквозь смех, он вообще, оказался смешливым, весёлым малым.

          – Забрали, – сказал с грустью Коля.

          – Во, даёт! Так, может, ты и в школу ходил? – продолжал хохотать чернявый, заразив своим смехом остальных.

          – Конечно, ходил! – с достоинством ответил Коля.

          – Может, и читать умеешь? – напрягшись, спросил чернявый.

          – Могу! – твёрдо ответил Коля.

Он поднял клочок рваной газеты и, торопясь, начал читать отрывок, первой попавшейся на глаза, статьи.

«23 декабря по дворцовому мосту открылось движение. По широким тротуарам около деревянных пока перил, направляются в ту и другую сторону пешеходы. Пригласительные билеты были разосланы всем министрам и членам президиума обеих законодательных палат. Новый пятый мост через Неву на 2 сажени шире Троицкого. У него разводная часть посередине, причём её механизмы построены на новом техническом уровне», – бойко прочитал Коля и увидел шесть пар широко открытых глаз, восхищённо смотрящих на него.
 
          – Вот чешет! Гляди, и взаправду грамотный! Слушай, кадет, а сказки знаешь? – удивившись таланту гостя, спросил чернявый, отзывавшийся на кличку «Цыган».

          – Я вам лучше книжку перескажу, сочинителя Жюля Верна, называется «Дети капитана Гранта», – предложил Коля, понимая, что ребята приняли его в свою семью и уж сегодня точно не прогонят на улицу.

      Беспризорников в этой компании было шестеро: старший – Цыган, за ним Гвоздь, потом Дуся и Крот, и, наконец, Шпонка и Малёк. К Коле сразу же приклеилась кличка Кадет. Члены этой компании промышляли в основном на базаре. Иногда обирали пьяных у питейных заведений. Заглядывали и на вокзал в поисках случайной наживы. Колю на промысел брали в качестве наблюдателя, чтобы привыкал к делу и присматривался к окружению. Воровать Коля наотрез отказался.

          – Я лучше уйду, с голода умру, но воровать не буду, – убеждённо утверждал он.

Зато Коля защищал своих новых товарищей от нападавших на них преследователей, подставляя им подножки и ввязываясь в драки, предупреждал о приближающихся жандармах. Ребята где-то добыли Коле зимнюю одёжку и теперь он не отличался от других беспризорников ничем. Больше всего ценили его приятели за волшебное действо, что устраивал он им по вечерам, перед сном, рассказывая о путешествиях и приключениях, описываемых в книгах Жюля Верна.

          – Счастливый ты, Кадет! – вздыхая, говорил Цыган, – мамка у тебя есть и сестрицы. А сколько книжек интересных прочитал! А у нас вот, никого нету. Всю жизнь по приютам. У Дусяхи тётка была, да померла от болезни. И читать мы не умеем…– грустно закончил он.

          – А хотите, я научу вас читать? – встрепенулся Коля.

          – Конечно, хотим! – зашумели ребята.

С этого вечера началось обучение беспризорников азбуке. Они с удовольствием учили буквы, выискивая их везде: на обрывках газет, на афишах, которыми были оклеены тумбы, на многочисленных лозунгах и воззваниях, прошедшей февральской революции, на вывесках магазинов. Всю зиму беспризорники учились читать и даже решать простые задачи, осваивали они и письмо, с прилежностью выводя угольками свои настоящие имена и другие слова, при этом радость их захлёстывала и была искренней.

Цыган, являясь лидером в этой сплочённой компании, отвешивал своим подчинённым подзатыльники, и чаще всего они доставались Шпонке и Мальку. Ребята не роптали и лишь почёсывали затылки, забившись в какой- нибудь угол на некоторое время.
В освоении грамоты самым способным оказался Малёк, он активно помогал в учёбе своим товарищам.

          – Это буква «Ш», – объяснял он, как настоящий учитель, – повторите.

          – Шы-ы, – тянул Цыган, и тут же получал подзатыльник от Малька.

          – Не шипи! – наставительно поучал Малёк, – Это «Ш»!

          – А драться нехорошо, – робко сопротивлялся Цыган неожиданному насилию.

          – Да, что ты? Это ж только подзатыльник, – как будто не понимая, удивлялся Малёк.

С этой поры подзатыльники пропали из обращения ребят, они сами одёргивали друг друга.
 К лету 1917 года все беспризорники вполне сносно читали по слогам. Ребята сговорились втайне от Коли собрать ему деньги на билет до Ново-Николаевска. И, как не жаль было им расставаться с Кадетом, они всё же решили помочь ему увидеться с родными. В последние дни лета Коля на поезде отправился в Ново-Николаевск.  Пассажиры с опаской и удивлением наблюдали, как группа оборванных подростков с особой нежностью провожала, чисто, но бедно одетого, паренька в дорогу, долго размахивая руками ему вслед.


Продолжение http://proza.ru/2022/08/28/682