Каверна. Часть вторая. Глава 7

7

Принятия циклосерина сопровождалось массой новых ощущений и состояний. От него пропадал сон, лицо краснело, мысли рождались в голове с утроенной силой и вихрем неслись в пространство. Надо было чем-нибудь заняться, чтобы не сойти с ума. Общественной нагрузки, как дома в больнице не было, и я решил вспомнить молодость, когда в юности ходил в художку (художественную школу), и порисовать. Благо интересных персонажей в терапии было хоть отбавляй.
         
Хочу рассказать занимательную историю, произошедшую со мной на днях. Здесь недавно снимали сериал "Общая терапия". Вообще, в этом заведении часто снимаются какие-то фильмы, какое-то кино, но дело не в этом.

Помню, Снаткина - старшая медсестра по сериалу, мелькала на съемочной площадке – перед терапевтическим корпусом. Красавица! Такая медсестра… приятно посмотреть. Нам бы такую, как Снаткина.

Но у нас всё гораздо прозаичней. Наша старшая – хорошая женщина, внимательная, без такой завивки, как у Снаткиной, да и возраст не тот.
Да дело и не в этом. Не про это, собственно, история. Кино – это кино, понятно. Только в жизни бывает поинтереснее, чем в кино, на этой же площадке. Так вот, на этой же площадке было такое кино.

Есть в нашем отделении платные палаты с удобствами. Лежишь один, лечишься в свое удовольствие – хорошо. И удовольствие это недешевое, для меня, например, неподъемное. Хотя творчество требует уединения, покоя вынашивания мысли. И это непринципиально. Главное - лечение, это первая задача моя и цель. Остальное – хобби, время препровождение.

Так вот, познакомился я с парнем по имени Тимур. Он лежит в нашем отделении, только в платной палате, VIP, так сказать, возможности позволяют (забота родителей и близких родственников). Лишь бы сына был здоров, лишь бы поправился, для этого ничего не жалко.

А сына этот представляет собой такое явление. Высок ростом, худощав, лет тридцать ему от роду, кость широкая, но массы нет. При такой конституции на голове дреды, как корни выкорчеванного дерева с землей и насекомыми. Имидж – Ямайка, Боб Марли, растаманская субкультура. И это все притом, что Тимур из города Кисловодска, карачаевец по национальности. Представляете? Карачай – Боб Марли.
Это действительная победа демократии в России. Этот показатель убедительнее статистики и цифр. Кто знает южную часть России, тот поймет. Это прорыв.
      
Беседуем мы как-то раз с Тимуром по поводу его имиджа.          

- Понимаю, Тима, Боб Марли, рэггей… твой внутренний мир. Обязательно ли внешнее выражение? Это непрактично, тяжело ухаживать за дредами и все такое.

Тимур начинает объяснять историю, как этот стиль сложился.

- Хорошо, – соглашаюсь я. – Все это интересно, но какой от этого толк?

Он рассказывает, что это важно и соответствует его образу жизни.

- Тимур, не подумай, я не пытаюсь тебе навязать что-то свое… подстричь тебя, не дай Аллах! Просто, хочу понять.

Он со мной категорически не соглашается. Тимур неглупый парень и хорошо подводит аргументы под свою точку зрения.

- Ладно, ладно… - сдаюсь я. – Ты очень даже яркий типаж. Долго отращивал дреды?
- Больше трех лет.
- Хочешь, я тебя нарисую?   
- Нарисуешь? Ты что рисуешь?.. – удивленно спрашивает Тимур.
- Да так… Знаешь ли... Хобби. Когда появляется желание. Только бумагу надо купить.
- Бумагу я куплю, – уверено говорит он. – Какую бумагу?
- Ну, какую? Для рисунка. Альбомная не пойдет. Для портрета нужна большего формата. Чертежная, ватман.
- Хорошо, бумагу я куплю… если ты серьезно нарисуешь?
- Давай бумагу, нарисую, – поладили мы.

Прошло несколько дней, а бумаги не было. Я зашел к Тимуру.

- Салам! Не помешаю? Как дела?
- А-а… Салам! Проходи.

В кресле сидела девушка.

- Привет! – поздоровался я, – меня Тенгиз зовут.
- Женя, – тихо ответила она и отвернулась.

Я примерил очки, лежавшие на тумбочке, и спросил, - идут?

Тимур стоял у стола, спиной к нам и даже не повернулся, а Женя посмотрела на меня, как на наглеца, удивлено, через плечо, - не идут…

"Видимо, это её очки", - подумал я и положил на место.

Я присел. Женя была вполоборота ко мне, её интересовал Тимур, а зашедший неожиданно какой-то тип, трогающий не свою вещь, не интересовал вовсе. Женя не придавала никакого значения моему присутствию, Тимур продолжал стоять.

- Откуда ты, Женя? – спросил я.
- Из Сибири, – ответила она и снова отвернулась.

Её глаза были насыщенно голубые. Я восхитился:
- Женя, в твоих глазах глубина сибирских рек!
- Что? – повернулась она, слегка улыбнулась, показала красивые зубы.
- Говорю, глаза у тебя красивые! В них глубина сибирских рек!
- А-а… - монотонность момента продолжилась.
- Ладно, пойду… - встал я, открыл дверь и на выходе добавил. - Хорошая у тебя девушка, Тимур.

Позже поинтересовался у Тимура про Женю, он сказал, что она его деловой партнер, подруга и только.

- Тимур, таких женщин любить надо. Разве может быть деловая подруга с такими глазами? Передай Жене привет!

Но Тимур опроверг мои утверждения тем, что на вкус и цвет… и вообще, это баловство, а от просьбы - передать привет - отшутился.

- Тимур, ну что, будем рисовать?
- Да, а что?
- Бумага есть, я купил бумагу.
- А что ещё надо?
- Ну не знаю? Ты должен посидеть…
- Позировать что ли?
- Ну да, позировать… Просто сядь, как тебе удобно, как сможешь хотя бы час просидеть.
- Так нормально? – сел он в кресло.
- Да нормально. Смотри только повыше, чтобы глаза было видно. Вот так, да, хорошо.

Начал набрасывать контур… Просидели больше часа, ничего не получалось, я не мог уловить характерные черты.

- Ладно, завтра продолжим, - собрал я карандаши. - Может несколько дней придется посидеть.
- Да, я понимаю, – согласился Тимур.

Только, когда мы садились, я поставил перед ним условие:
- Смотри, Тимур. Я тебя нарисую. Если тебе не понравится, то ничего…
- Как понять, ничего?
- Ну, порвем, выбросим и забудем.
- Хорошо, – закивал он львиной гривой.
- А если понравится... – продолжил я.
- То что?
- Тогда ты набьешь в печатный текст мои рассказы.

На днях редактор сказал, что с моими рукописями никто возиться не будет, сейчас не девятнадцатый век, надо набить на компьютере. А у Тимура был шикарный ноутбук.

- Идет, – согласился он.
На этом мы и порешили.
    
На следующий день я раскрыл папку, посмотрел набросок и понял, что ничего не получилось. Пустой карандаш, грязь, почти испорченный лист.

Взял карандаши, ластик, сосредоточился. Начал набрасывать по памяти: штрих, штрих, штрих… нет, не то, ластик… Опять штрих, штрих... снова ластик. Ластик чаще работает, когда карандаш ошибается. И только глаз арбитр этой борьбы, карандаша и ластика, света и тени.

И вот, стоп. Кажется, нашел. Да! Нашел!

Я уловил характерный взгляд глаз. Вот так, да! Теперь бы не испортить, так…. И дальше рисунок пошел прорисовываться, стало получаться.

Прервался, когда контур был завершен в основном, и нужно было накидать тень, полутень и блик. Блик - завершающий элемент рисунка, правильный блик и картина оживает, становится одухотворенной. Блик - это присутствие настоящего момента в картине.

Только тень по памяти не набросаешь, нужно вернуться к натурщику. Я пошел к Тимуру.

- Ну что, продолжим?
- Давай продолжим, – без энтузиазма согласился "Боб Марли".

У меня опять пошло неважно. Тимур вертелся, отвлекался на звонки мобильника.

- Да, приезжай. Натяни мне дреды, поменяй карму, - сказал он в трубку, потом встал. - Вообще-то, мне нужно уйти, извини, - стал искать что-то в карманах, начал собираться.

Я свернул художества и вернулся к себе. Начал смотреть, что получилось? Прищурился, взял карандаши и снова продолжил рисовать по памяти.
И все получилось. Прорисовал лицо, дреды, вставил сигарету в рот. Все готово. Только рамку бы к портрету.

Я набрал Тимура по мобильнику.

- Тима, это я. Ты где? Где?.. –  не понял я сразу. - В Интернет кафе, - расслышал его ответ, наконец. - А-а… ты в Интернет кафе, хорошо. Найди мне одного человека. Помнишь, я тебя просил? А ты не в том Интернете сейчас? Понял, понял. Ну ладно, когда будешь в том, посмотри, пожалуйста. Ты, вот что… рамку купи, портрет готов, – и назвал ему размер рамы.
- Не знаю, где? Может, не найду… Короче, давай потом.
- Ладно, пока, - прервал я разговор.

Черт с этим художеством, само собой получится, - подумал я и собрался на прогулку.
      
Вышел, во дворе благодать! Конец марта, все подсыхает. Весеннее солнце корабликом течет по тротуарам.

Пошел по Селезневке прогулочным шагом. Что за дела?! Не попадаю в ритм потока. Все спешат: Извините… Разрешите… Пропустите…

Такой ритм движения, что нельзя просто прогуливаться. Можно только идти в потоке, как все, с определенной скоростью и определенной целью. Быстрый шаг подразумевает намерение. Прогулочный - размышление.

Это тебе не Нальчик, - говорю я себе, - там можно прогуливаться по центральным улицам. А тут нужен сквер или парк… точно. Екатерининский парк!

И размышляя в таком духе, я набрел на фотостудию. Там были рамки разных форматов. Я выбрал за двести пятьдесят рублей и довольный пошел к больнице.

В палате я вставил портрет в раму, и все преобразилось. Портрет "Боба Марли" приобрел законченность, целостность, стал товаром, в том смысле, что захотелось иметь этот экспонат в своей коллекции. Он украсит стену любого помещения. Во всяком случае, это память.               

Наша начальная оговорка обесценилась. Я понял, что сам не ожидал такого результата. Но уговор дороже денег. Тогда я могу приврать в стоимости, там были рамки за пятьсот и за восемьсот рублей. Тимур не догадается. Отдам портрет, он вернет стоимость рамки, какую я назначу - заплатит за себестоимость товара, а творчество он оплачивает своим трудом, перепечатывает рукопись.

Стало весело от этих мыслей, зародилась интрижка: "А ведь творчество, умение рисовать, можно реализовывать… продавать. Это же искусство! Можно прославиться, стать знаменитым художником, модным, как Никас Сафронов. Бывать на выставках лучших городов мира. Известность, слава!"

Богатое воображение, присущее творческим личностям, захлестнуло меня. Я размечтался... Искуситель понес мысли в иллюзорные миры. Но разум тут же вернул обратно.

Что за таблетки такие циклосерин?
      
Я вспомнил дядю Хасана. Случай, когда ребенком услышал разговор двух художников в мастерской. Дяде предлагали заняться ремеслом и хорошо заработать. Он наотрез отказался, сказав при этом: "Я не плебей".

Изучая античную историю, я выяснил, что патриции могли заниматься искусством исключительно как хобби. А из касты плебеев – свободных людей низших классов, было сословие творческих людей, которые зарабатывали хлеб насущный своим ремеслом: актеры, музыканты, литераторы, скульпторы, художники…

Так что получается? Если Тимур оценит портрет по достоинству и захочет заплатить сверх стоимости рамы, значит я художник. (Деньжата у него водятся, я точно знаю). А если заберет портрет, отдав только за рамку, выходит я плебей.

И я, довольный этими умозаключениями, пошел гулять в Екатерининский парк. По дороге, еще на территории больницы, повстречал Хумая, он пригласил меня в хирургический корпус на чай. За чаем завел задушевный разговор.

- Как там Анька, встречаетесь? – заблестели у него глаза. - Вас видели вместе… Что я не знаю?
- Аня? Красивая девушка, мне нравится, – не скрывал я.
- Ну что, получается? Было у вас?.. – засыпал Хумай вопросами.
- Ничего не было.
- А что ты тормозишь? – подбодрил он, как заправский Казанова.
- Возможности нет. Да и в ней не уверен, как-то странно себя ведет, – вздохнул я.
- Как? Возможность найти всегда можно…
- Как писал Федор Михайлович: "Нет средств завести любовницу".

Хумай похотливо улыбался, не подозревая, что Федор Михайлович это тот мужик во дворе, мимо которого он частенько прогуливается, попыхивая сигаретой.

Я поблагодарил за чай. Пошел на выход.

Вдруг увидел Свету. Одетая по сезону, она выходила из палаты.

- Привет, Света! Как дела? – поздоровался я.
- Ой… Привет! Хорошо! – ответила она, улыбаясь.
- А где Анька? – спросил я, подходя к двери палаты.
- Мы с ней на прогулку собираемся, она переоде… - не успела Света договорить, как я шагнул в палату.

Аня стояла перед зеркалом в одних чулках. Красивые стройные ноги, сочные ягодицы, бедра предстали предо мной и одновременно отражались в зеркале. Прекрасный вид, картины писать можно.

Аня обернулась. 

- А-а-а!.. – закричала она и стала неловко прикрываться. - Ты что?! Выйди! Я же переодеваюсь!

Но я любовался без тени смущения, как ребенок в бане. Света дернула меня за рукав.

Мы со Светой стояли в коридоре и улыбались, ждали, пока Аня выйдет.      

- Как-то неестественно Аня испугалась. Наигранный испуг, - сказал я. - Ах да, она же у нас актриса! Высшее театральное образование!

Света, понимая, поводила глазами.

Вышла Аня, довольная собой. Она была одета в пальто и берет.

- Ну что, пойдем? – проговорила Аня уверенно.
- Куда вы собрались, красавицы?
- В Екатерининский парк, на прогулку, - ответили они, взявшись за руки. 
- Пойдемте вместе? Я тоже иду гулять.
- Пойдем.
      
С Аней я познакомился больше месяца назад. Она показалась мне медиумом. Интересовалась духовными практиками.

Наши отношения можно было определить как приятельские, хотя, было что-то еще…

Аня молода, хороша собой. Характер порывистый, веселый, но переменчивый. Она была интересна как личность и как женщина. Только она не выходила за рамки дружеских отношений, а когда я делал при ней комплимент другим девушкам, высказывалась так:
- Вот, мужская логика… при мне хвалит других, – при этом разводила руками, как пластмассовая кукла.

Хотелось делать комплименты Ане, только казалось, что это не уместно.

Когда мы прогуливались, Аня держала дистанцию. Я брал её под "кренделёк", она не сразу, но убирала мою руку. Хотя охотно соглашалась, чтобы я встретил её у метро после учебы, понес сумку. Бывало, мы сидели в кафе.

Как-то раз мы группой пошли гулять. Кто-то сказал, что у Ани сегодня день рождения. Проходя мимо павильона с цветами, я притормозил, купил большую бордовую розу. Молодые люди стояли полукругом и дожидались меня. Аня как бы не смотрела и не понимала, почему я отстал. Я поздравил Аню с днем рождения. Актриса сыграла такую неожиданную радость, как будто я покупал газеты, а преподнес розу.

Иногда я писал ей сообщения, она отвечала коротко по делу и все.

Как объясняла актриса, близких отношений она не хочет, это ей ни к чему. Я не настаивал, и наши разговоры возвращались в "пионерское" русло. Тем не менее, время от времени, я провоцировал её личными, интимными вопросами. Аня проявляла агрессию.

- Хватит! Давай сменим тему, – при этом смотрела уверенно и будто брезгливо принюхивалась.
- Давай. О чём хочешь поговорить? – присматривался я к ней.

Аня тут же улыбалась и говорила, что может говорить на любую тему.

- А почему такая агрессия? В чем дело? Когда мы доходим до определенной точки, закрываешься, прерываешь разговор. Что-то скрываешь?               
- Нет. Все нормально.

"Глубже лучше не лезть, - думал я. - Тут какой-то комплекс. Хорошо, играем на её условиях, она же актриса". И не забивал себе голову.
   
И вот Аня, Света и я гуляем по Екатерининскому парку. Весна! Погода замечательная, прилетели утки, пруд просыпается... Театр Российской Армии нависает на заднем плане, как горный ледник. Много народа: семейные пары, молодые мамы с колясками, бабушки с внуками, подростки, группы людей, кормящие уток. В общем, парк представляет собой пестрое зрелище, пробуждения природы после зимы. Воздух пахнет талым снегом и льдом, который переливается и искрится на солнце.

Хочется быть молодым, юным, шалости и баловство приходят в голову. Под это настроение я начинаю восхищаться увиденным в палате, делаю всевозможные комплименты по поводу внешности Ани. Она резко пресекает меня.

Вдруг я вспоминаю злободневную дилемму…

- Не принимаешь комплименты от плебея?
- От плебея?! – начинает хохотать Аня.
- Что смешного?
Света улыбается, а Аня наигранно смеется, как госпожа.

- Вы знаете, кто такие плебеи?
- Плебеи? Конечно! – быстро подхватывает Аня. – Плебеи это… - начинает говорить, осекается и снова тараторит что-то.

Мы остановились.

- Света, представляешь, – начал объяснять я, – комплименты ей не нравятся. Когда про других слышит, тоже не нравится. Как это понимать?
- Нет! Ты лжешь! Это не правда! – повысила голос до крика Аня. 
- Почему ты кричишь? Или это опять игра?

Аня закивала в ответ.

- Но ты играешь только страх, испуг. А-а-а!.. – попытался я подражать ей. – Почему только крайности? – сделал я гримасу сильного удивления, потом испуга. – Почему нет глубокой эмоции?

Актриса "закусила удила".

- И как не правда? – вернулся я к теме. – А в кафе, а на улице?.. Что не правда?

Вдруг Аня схватила Свету за руку.

- Светка пойдем, – и быстро повела её прочь.

Света не хотела идти, оборачивалась, но Аня уверено вела её. Тогда я прокричал им в след:
- Девчонки, вы меня бросаете?!

Они обернулись, и Аня прокричала:
- Ты меня бесишь!
- Что, не понял?

Света неловко улыбалась, ей было неудобно. Я подошел к Ане.

- Что ты сказала? – спросил я, понижая голос.
- Ты меня бесишь! – повторила она.
- Так. Давай все упростим.
- Давай. 
- Ты не хочешь общаться?
- Ты меня бесишь! – сказала она, глядя мне в лицо, и потрясла руками, как непонятливому собеседнику.

Я снял с головы кепку, поклонился, как крепостной кланяется барышне.

- Извините, пожалуйста, – проговорил я, повернулся и зашагал на выход из парка.

Шел быстрым шагом, шутя размышляя. Было ощущение, что сцена должна была произойти, все к этому шло. Это логично, по моему образу и социальному положению. Слишком много чувств без материальной поддержки, чересчур искушенный собеседник для простого бродяги. Пошел вон!   

Я вернулся в больницу, поднялся на этаж в возбужденном состоянии.

Если пришел Тимур, то состоится интересный разговор, из которого выяснится, художник я, плебей или мошенник? Эти мысли веселили, было предвкушение сюрприза. Я совсем позабыл об Ане.

Тимур оказался у себя, и я пошел за портретом. По ходу прихватил двух парней, как очевидцев. Мы зашли к Тимуру. Я показал работу. У "Боба Марли" загорелись глаза.

- Ну что? Нравится? – спросил я.
- Да, – ответил он. - Только усы… у меня нет усов, у меня небритость, щетина.
- Дорогой мой, – продолжил я, – для точного сходства есть фотография. А это рисунок. Тут важно, уловил я твой образ или нет? Твой взгляд, характер, понимаешь? – объяснил я, как заправский художник. – Тем более, рисовал практически по памяти.
- Уловил… да, похож, – закивал "Боб Марли" головой.
- Нравится?
- Да. Нравится.
- Во сколько оцениваешь работу? – неожиданно спросил я.

Тимур начал мотать головой. - Ну, как бы, денежного уговора не было и…
- Да, не было. Но если работа тебе понравилась...
- Но как бы с деньгами туго и…
- Хорошо, - подмигнул я пацанам, – верни деньги за раму и забирай портрет. Идет?
- Идет, – согласился он и полез в карман. – Сколько?
- Двести пятьдесят, – назвал я цену.

Дешевизна приятно удивила его, он довольно протянул мне пятьсот рублей.

- Сдача есть?
- Есть, - ответил я. – Понимаешь, Тимур, я мог бы тебя обмануть, там были рамки и подороже. Но это было бы не честно. А раз ты не ценишь искусство, вот… – я отдал ему сдачу. 

Мог бы сыграть на самолюбии, но не стал этого делать. У таких типов завышенная самооценка. Он в шутку называл себя гением, а я ему подыгрывал: "Ты гений?.. А я Евгений".

- Братан, реально с деньгами туго. Ты не смотри, что видел меня за игрой в автоматах, я ждал человека, – оправдывался он, – я же вбиваю твои рассказы в ноутбук.
- Да, да, Тимур, все по-честному, родной, все по-честному, – согласился я.
      
Я сидел в кресле в состоянии странного возбуждения, устал, а хотелось смеяться. Шутка мысли переросла в игру и оказалась иллюзией, лопнувшей, как мыльный пузырь. Ничего не добившись, я приобрел бесценный опыт.
Хотел поступить, как художник, а получилось, как плебей. Я почувствовал себя плебеем, как ни старайся, больше, чем кость со стола не получишь.

После сцены в Екатерининском парке, мы с Аней не общались, я удалил её номер из памяти мобильника.

Но на Пасху вдруг получил сообщение: "Христос воскрес!" "Воистину воскрес!" - отбил я ответ, даже не предполагая, кто бы это мог быть?

Ближе к вечеру, возвращаясь с прогулки с двумя куличами, увидел проходившую мимо Аню. Показалось, слеза блеснула на её щеке. Я прибавил шагу, окликнул… Она остановилась. Мы поздоровались, поговорили как прежде, моя актриса пожаловалась на тоску.

- Плачу, - говорит. - Уже два дня. Не знаю, почему? Хожу и плачу.               
- Я тебя понимаю, – говорю. - Сам эти дни тосковал, платочек весь сырой. На-ка, держи, - протягиваю ей один кулич. - На стол поставишь.
- Не надо, зачем? Ты для себя нес. Готовился к чему-то.
- Раз уж мы встретились, Бог так послал. Значит, тебе и предназначалось.

После этих слов, Бога услыхав, приняла кулич.               

- А пойдем в парк, погуляем, - предложила Аня. - Только кулич занесу. Ты подожди меня, ладно? 

Я подождал, и мы пошли.

Прогуливаясь по аллейкам, подошли к тому месту, где поссорились и вернулись к прошлому разговору.

- Почему ты взбесилась тогда? 
- Ну… ты так все говоришь… Откуда ты знаешь? Ведь ты, ты…
- Что я?..
- Странно слышать от тебя… - она искала слова.

Мы остановились.

- Почему странно? – пытался я понять. - Почему?.. Потому что я черт?
- Да! - Аня сделала жест, только что пришедшего ответа. - Точно! - у неё загорелись глаза.
- Это самый лучший комплимент от тебя! – засмеялся я.

Я долго хохотал, потому что это было так забавно. Меня заняла лишь мысль: "Какого черта подразумевала она? Сказочного, мистического персонажа? Или человека материально несостоятельного? В любом случае, я был и тем, и другим".

Но тут я начал говорить серьезно:
- И вообще, что ты якаешь постоянно? Я! Я!.. Что за эгоизм? Ты кто такая? Кто? Ноль! Пустое место! Пока не убьешь в себе эгоизм, будешь мучиться, и актрисы из тебя не получится! Чтобы стать настоящей актрисой надо любить, страдать! Потом опять влюбиться и опять страдать, пережить это! И тогда ты сможешь играть! А сейчас ты слышишь только себя! - я почти кричал на неё.

Проходила пара. Мы с Аней выглядели, как молодые люди, переживающие вторую волну расставаний. Девушка начала прижиматься к парню, но, увидев, что в моих глазах нет злости, понимающе улыбнулась и они прошли мимо.

Было прохладно для пасхального воскресения. Парк пустовал. Пасмурное небо задрапировало Театр Российской Армии, скрыло, как лицо абрека под башлыком. Голые деревья ощетинились, как усы на холоде. При дыхании шел пар, руки мерзли, я перекладывал кулич с руки в руку. Прогулка была интересна лишь присутствием Ани, в остальном же больше раздражала, чем доставляла удовольствие.

Мы возвращались. На повороте на улицу Достоевского, Аня вдруг схватилась за живот и слегка согнулась, скорчила гримасу боли.

- Ай - ай, живот…
- Что с тобой?
- Не знаю, вот здесь заболело.
- Что там может болеть? 

Аня присела на выступ забора, который отгораживает проезжую часть от больничной территории. Туда же я положил кулич, наклонился к ней и не понимал, чем могу помочь.

- Может, ты беременна?
- Да, - кивнула она.
- На каком месяце?
- Проехали, - улыбнулась она. 

И я понял, что Аня дурачит меня с болью в животе. "Вот как?.. Сейчас я тебе покажу актёрское мастерство!"

- Где болит? Покажи. Здесь?.. - я просунул руку ей под куртку.               
- Да.

Начал массировать ей живот.

- Так больно? А так?               

Показалась еще пара прохожих.

- Ну, все. Хватит, – выдавила из себя Аня.
- Подожди, - продолжал я массировать. - Что там у тебя? Могу просунуть руку глубже?
- Нет, там кофты… Ну все, перестань! – стала она одёргивать мои руки. - Люди же смотрят...
- Ну и что? Мне все равно.
- Да перестань же! Хватит уже! - она стала отпихивать меня.   

Перехватив руки, я обнял её за талию и прижал к себе. Потом прикоснулся щекой к её щеке… она пыталась отклониться.

Я начал шептать:
- Аня, обними меня… хорошая моя, красивая… обними, пожалуйста, - касался губами её щечки, обозначая поцелуй.

Она стала вырываться, а я прижимал сильнее. Потом перехватил руки еще ниже, схватил её за ягодицы и крепко помял их. Не почувствовал никакой женской реакции.

Сцена происходила на практически пустой улице. Лишь редкий прохожий неожиданно появлялся и пропадал в вечерних сумерках. Со стороны могло показаться, что молодых захлестнула волна страсти и они забылись посреди улицы, причем каждый не ожидал такого от себя. Или это было похоже на то, как маньяк настиг жертву, а жертва не зовет на помощь, но сопротивляется. Картинка без звука. Такое зрелище, впечатление от которого не забывается.

Держа Аню за попку, я приподнял её. Она неубедительно вырывалась. Тогда я просунул руку между её ног и поднял, чтобы почувствовала мужскую силу. Она задрыгала ногами, как ребенок.               

- Обними же меня. Просто прижмись и все перевернется...

"Нет. Блок". Я разжал руки и выпустил её.

Аня схватила кулич. - Ты дурак! - швырнула в меня куличом и побежала.
Кулич попал мне в грудь и упал на землю.

"Ах, так!" Я поднял кулич и побежал за ней. Догнал около ворот больницы, поймал за руку, развернул к себе. Сделал строгое выражение лица.

- Не кидайся куличами, этот освещенный!

Она вырвалась и снова побежала… 
Я догнал её, остановил.

- Все! - успокоил я Аню, и сам перевел дыхание. - Вот тебе урок игры, – проговорил я и противно поморщился. - Ты мне неприятна. А милого и дура обнимет. И кулич ты зря… Бог все видит. Пока.

Она побежала к себе, а я пошел к себе.

Вот как "колбасит" под циклосерином!

Периодически я заглядывал к Тимуру справиться, как продвигаются мои рассказы. Но дело стояло, он не напечатал ни одной страницы и постоянно придумывал какие-то отговорки. Я понял, что это пустое, и нашел другой выход из положения.

Позже Тимур зашел ко мне, протянул свой портрет без рамы и пробубнил:
- Мои друзья сказали, что это не я… не мой портрет.

Я обрадовался, как вернувшемуся щенку, но проводил Тимура молча с открытым ртом. Не понял, то ли он не принимал вторжения в свою жизнь даже посредством изобразительного искусства, то ли его замучили угрызения совести? Он помнил, что не выполнил свою часть уговора и поспешил вернуть портрет.

- Фу… глупости какие, - весело сказал я, прислонив портрет к стене. – Дома повешу, для коллекции.

Тут же подошел сопалатник, молодой паренек.

- Это ты его нарисовал? – уточнил, украдкой.

Я, рассматривая портрет, кивнул.

- А что принес?
- Не понравился. Говорит: "Не похож. Не я".
- Во дурак! Подари мне. Мне нравиться, а?
- Извини, мне тоже нравиться.

Паренек еще постоял немного напротив портрета и прилег на кровать.

Спустя полгода, перед самой моей выпиской, я встретил Тимура на аллейке возле гаража. Он был лысый, бритый под машинку, капюшон ветровки, ловко накинутый на голову, скрывал перемену прически.

Мы поздоровались, поговорили.

- С чего это вдруг? – показал я на голову.
- Да, так… - не нашелся он что ответить.

А позднее, Тимур открылся. Мы сидели в одной компании. Подошли молодые больничные подружки.

- Ага, Тима, ты поменял имидж?! – смеясь, загалдели они.

Он увлеченно, показывая дорогой мобильный телефон, сказал:
- Мама поставила ультиматум, чтоб я подстригся. Пообещала, что путевые часы купит. Я сказал: "Часы не хочу, купи новую мобилу", - провел он рукой по лысине и покрутил перед нами мобильным телефоном.

Из него выветрилась, улетучилась вся принципиальность. Внутреннее убеждение, образ жизни, мировоззрение, оказывается, имело цену.

Ну да ладно, оставим его в покое, ведь в целом Тимур неплохой и веселый парень.