Конституция для Михалыча

               
Прежде всего извиняюсь за обилие цитат. Я вообще люблю цитировать. Почти всё, что нужно сказать, уже сказали люди умные, наблюдательные и способные ясно излагать свои мысли. И с чего бы мне при моих скромных способностях с ними тягаться?

Итак…

Шарль де Голль в «Мемуарах надежд» писал: «Уже 16 июня 1946 года я изложил в Байё принципы, на которых должна быть построена наша конституция с учётом того, что представляют собой наш народ и наше время».

А что представляют собой наш народ и наше время?

Удивляет постоянство, с каким очень разные наблюдатели на протяжении столетий отмечают неустойчивость и противоречивость русского национального характера.

Одним из первых, если не самым первым, на эту тему высказался в середине XIII века Гази Барадж, эмир из Волжской Булгарии. Правда, сделал он это в общих чертах:
«А урусы – очень разные люди, и они сильно подвержены увлечениям – плохим и хорошим. Так что пишущий об этом народе по недолгому знакомству, может написать о нем очень плохое и очень хорошее, но и то, и другое при этом будет правдиво».

Во время Крымской войны 1853-1856 годов российская печать, прославляя героизм защитников Севастополя, клеймила воровство, процветавшее в интендантском ведомстве. А вот какое мнение  высказал по этому поводу  Николай Семёнович Лесков устами интенданта из рассказа «Бесстыдник»: «Все люди русские и все на долю свою имеем от своей богатой натуры на все сообразную способность. Мы, русские, как кошки: куда нас ни брось – везде мордой в грязь не ударимся, а прямо на лапки станем; где что уместно, так себя там и покажем: умирать – так умирать, а красть – так красть. Вас поставили к тому, чтобы сражаться, и вы это исполняли в лучшем виде – вы сражались и умирали героями и на всю Европу отличились; а мы были при таком деле, где можно было красть, и мы тоже отличились и так крали, что тоже далеко известны. А если бы вышло, например, такое повеление, чтобы всех нас переставить одного на место другого, нас, например, в траншеи, а вас к поставкам, то мы бы, воры, сражались и умирали, а вы бы... крали».

Во второй половине XX века ещё более подробно и красочно ту же мысль выразил другой талантливый писатель – Вячеслав Пьецух. В рассказе «Центрально – Ермолаевская война» он написал: «На самом деле загадочность русской души разгадывается очень просто: в русской душе есть всё. Положим, в немецкой или какой-нибудь сербохорватской душе, при всем том, что эти души нисколько не мельче нашей, а, пожалуй, кое в чем основательнее, композиционней, как компот из фруктов композиционнее компота из фруктов, овощей, пряностей и минералов; так вот, при всем том, что эти души нисколько не мельче нашей, в них обязательно чего-то недостаёт. Например, им довлеет созидательное начало, но близко нет духа всеотрицания, или в них полным-полно экономического задора, но не прослеживается восьмая нота, которая называется "гори все синим огнем", или у них отлично обстоит дело с чувством национального достоинства, но совсем плохо с витанием в облаках. А в русской душе есть всё: и созидательное начало, и дух всеотрицания, и экономический задор, и восьмая нота, и чувство национального достоинства, и витание в облаках. Особенно хорошо у нас сложилось с витанием в облаках».

Специально отмечу, что и Лесков, и Пьецух пишут не об абстрактной «душе народа», а об индивидуальной душе обычного, среднего российского жителя, то есть, по сути, о национальном характере россиян.

Однако при всём многообразии и разнородности и черт, образующих русский национальный характер, в нём явно выделяются некоторые преобладающие  элементы.

В январе  1776 года, обсуждая проект Конституции США, Джеймс Мэдисон писал: «Первый же вопрос, возникающий сам собой: быть ли нашему правлению и по сути и по форме сугубо республиканским? Совершенно очевидно, что только эта, и никакая иная, форма правления отвечает духу американского народа, основополагающим принципам революции или благородному стремлению, которым исполнены все приверженцы свободы, – строить наши политические опыты на способности человечества к самоуправлению» (см. сборник «Федералист», письмо № 39).

Вот в эту-то «способность человечества (прежде всего свою собственную) к самоуправлению» совершенно не верит обычный, средний русский человек. Причем в том, что касается его самого и его соотечественников, не верит совершенно обоснованно.

В романе Роберта Хайнлайна «Туннель в небо» семнадцатилетний парень, избравший политическую карьеру, объясняет младшему приятелю:  «Государственное управление – это умение ладить с людьми, которые тебе не нравятся».
Мы этого умения мы начисто лишены.

Владимир Ленин, описывая Лондонский съезд ОСДРП (1907 год), с чувством глубокого удовлетворения отмечает реакцию присутствовавших британских социалистов: «Вы начинаете спор с таких выражений, какими мы редко когда заканчиваем». Сам Ленин считал такой способ ведения дискуссий плюсом, свидетельствующим о глубокой принципиальности его однопартийцев. У нас с противником договариваться не принято, это считается признаком слабости. Мы живём по А. М. Горькому – «если враг не сдаё1тся, его уничтожают». Именно поэтому демокроатии у нас никогда не было, нет и не будет.

Не умея договариваться друг с другом, мы в то же время не желаем ни за что нести ответственность, включая собственную судьбу. 

Наша современница Мария Голованивская, анализируя и сопоставляя оттенки смысла русских слов судьба, участь, доля, рок, провеиение, жребий и их французских якобы синонимов fortune, destin, destin;e, sort, providalit;, fatalitu;, приходит к такому выводу: «Французское самосознание, вырабатывавшееся веками, отражает глубинную идею ответственности человека за то, что он делает, за то, что с ним происходит; русский человек принципиально существует вне этой идеи» (см. «Французский менталитет с точки зрения носителя русского языка»).

Несмотря на многолетние усилия большевистских руководителей  (отчасти искренние, отчасти лицемерные) воспитать в людях бескорыстие и  презрение к материальным благам, в нашем человеке глубоко сидит убеждение, что никто ничего не делает бесплатно.

По данным Бюро трудовой статистики США за 2015 год, больше 62,6 миллионов американцев – 24,9% взрослого населения США – принимали  участие в   волонтерской деятельности, то есть безвозмездно, добровольно и на регулярной основе трудились на благо общества. Средний участник уделяет этому 52 часа в год, то есть примерно полторы полных рабочих недели.
У нас же, если кто-то ставит цветы на окнах лестничной клетки, или кормит бездомных животных, или, не дай бог, собирает деньги на установку шлагбаума или металлической двери в подъезде, окружающие убеждены, что это делается с какой-то тайной корыстной целью.

 ходе горбачёвской «перестройки» и в первые годы после неё на нашей политической сцене появилось значительное количество бескорыстных и умных деятелей. Но население отнеслось к ним с подозрением, как к социально чуждому элементу. Они стали проигрывать выборы, и вскоре в нашей избирательной системе воцарилась полная гармония: наверху – те, кто под лозунгами заботы о народе обделывает свои делишки, внизу – равнодушное население, которое не помнит имён-фамилий своих депутатов, считает их всех скопом карьеристами и проходимцами и регулярно за них голосует.

Так обстоит дело сейчас, в наше циническое время. Но и в XIX веке за исключением горстки убеждённых революционеров и либералов, перебитых позже большевиками или эмигрировавших, честные люди не проявляли склонности к общественной деятельности. Лев Николаевич Толстой  с началом Александровских реформ на короткое время загорелся идеей общественного служения: «Принимаю участие во всём, что делается не для рубля, не для чина и не для мамона». Однако ему быстро надоедает тратить время и нервы на чужие дела, и 12 февраля 1862 года он просит Тульское губернское по крестьянским делам присутствие уволить его от должности мирового посредника Крапивенского уезда. Этот неудачный опыт отразился в романе «Анна Каренина» в фигуре Левина, отрицающего полезность любой деятельности, кроме сугубо индивидуальной.
Европейская демократия родилась из желания налогоплательщиков контролировать  расходование собираемых с них денег. Из-за этого велась горячая полемика, устраивались революции, бушевали гражданские войны. Левин же, подобно большинству своих соотечественников, отдав деньги властям, немедленно о них забывает: «что с возу упало, то пропало». Деньги существуют либо его личные, либо чужие; понятие «общественное» для него – пустой звук: «Судить, куда распределить сорок тысяч земских денег – я не понимаю и не могу. Для меня земские учреждения просто повинность платить восемнадцать копеек с десятины, ездить в город, ночевать с клопами и слушать всякий вздор и гадости, а личный интерес меня не побуждает. Рассуждать о том, сколько золотарей нужно и как трубы провести в городе, где я не живу; быть присяжным и судить мужика, укравшего ветчину, и шесть часов слушать всякий вздор, который мелют защитники и прокуроры, и как председатель спрашивает у моего старика Алёшки-дурачка: ’Признаёте ли вы, господин подсудимый, факт похищения ветчины?’ – ’Ась?’. К мировому судье я никогда не пойду, а лошади меня и по плохим дорогам довезут».

Так рассуждал Лев Толстой – один из благороднейших людей России, «совесть нации». Что же говорить о россиянах масштабом помельче?

Наша вполне интеллигентная современница, выгуливающая без поводков четырёх здоровенных псов, очень сердится, что кто-то другой ведёт без поводка свою собачонку. Дама может быть какой угодно демократкой и либералкой, но понять, что у других людей те же права, что и у неё, она не может, также как не может понять, что демократия основана на добровольном самоограничении.

Так что Россия может называться как угодно – царством, империей,  республикой социалистической или просто федеративной, – по сути она всегда остаётся и всегда останется монархией. Этого требует характер русского  народа, отразившийся, в том числе, в русском языке.
Наше слово государство в первую очередь означает занятие, присущее  государю, также как садоводство присуще садоводу, рыболовство рыболову, ухарство ухарю, а знахарство знахарю. Вот как определяется значение слова «государство» в словаре Даля: «Государство – царство, империя, королевство, земля, страна под управлением государя».
Иными словами, в самом русском языке заложено понятие о единоличной верховной власти, совершенно чуждое Западу. В нынешних словарях пишут иначе, но от этого ничего не меняется: в сознании россиян понятие о государстве сохраняется по Далю, как нечто, относящееся к власти, а к ним не имеющее никакого отношения. И нет никакой надежды, что в ближайшем будущем в этом отношении произойдут какие-либо изменения.

Между тем в переводах западноевропейских и американских авторов на русский язык постоянно встречаются слова «государство» и  «государственный». На самом деле в оригиналах, как правило,  использованы слова с совершенно иным корнем и иным изначально иным смыслом. Английское «state», французское «etat», итальянское «stato», испанское «estado», немецкое «staat» произведены от латинского «statio», означающего просто местопребывание, занимаемую позицию, то есть то, что есть и никуда не денется. В английском языке слово «estate» первоначально означало сословие, то есть совокупность людей с определённым общественным положением и определёнными исконными правами. Кроме того, как «государство» у нас переводят английское «commonwealth» (его использовал, в частности, Гоббс в «Левиафане»), дословно означающее «общее благо» и примерно соответствующее латинскому «res publica». А русскому «государство» на самом деле соответствуют латинское «доминат» (domin;tus) –  «господство», от «dominus» (господин), или английское «chiefdom», используемое как обозначение устройства отсталых племён и на русский язык обычно переводимое неуклюжим словом «вождество».

Отказ от самодержавия предпринимался у нас несколько раз.
– между свержением царизма в феврале 1917 года и установлением к концу 1920-х годов единовластия Сталина;
– между смертью Сталина и арестом Берии, с последующим сосредоточением реальной власти в руках Хрущёва;
– между снятием Хрущёва и возвратом к «коллективному руководству» Политбюро ЦК КПСС; 
– между пиком перестройки и установлением единовластия Ельцина.
И каждый раз в полном соответствии с духом народа мы заканчивали возвратом к единоличной власти. Лесков в своё время писал: «Чернышевский должен был знать, что, восторжествуй его дело, наше общество тотчас же на другой день выберет себе квартального! Неужели вы не чувствуете этого вкуса нашего общества». 

– Ты слышал, Михалыч, об войне? – спрашивал Левин крестьянина во время русско-турецкой войны из-за Сербии. – Вот что в церкви читали? Ты что же думаешь? Надо нам воевать за христиан?
– Что ж нам думать? Александр Николаевич Император нас обдумал, он нас и обдумает во всех делах. Ему видней.

Дуэт самодержавного Государя с Михалычем периодически оборачивался для России крупными неприятностями.
Работники мы, честно признаемся, не ахти какие. Не потому, что таланта не хватает, и даже не из-за лени, а скорее из-за той самой пьецуховской «восьмой ноты» («гори всё синим огнём!»), которая рано или поздно в любом, даже самом успешном и плодотворном нашем предприятии проявляется в форме «да, ладно, и так сойдёт». Нам скучно, нам в лом и недосуг доводить продукт до совершенства. Из-за этого пакеты с молоком у .нас надо открывать с помощью ногтей или ножа, перфорация в рулонах туалетной бумаги пробита через раз, а наши станки и машины приходится ремонтировать значительно чаще, чем импортные. Оттого по номинальному ВВП мы уступаем ряду менее населённых стран, а по ВВП на душу населения – Словакии, Хорватии и Багамским островам.

Между тем Михалычу, при всём его равнодушии к общественной жизни, хочется обязательно быть у всех на виду и занимать если не первое место на мировой арене, то уж по крайней мере в первой тройке.
И что ему остаётся при таких делах?

Лесков донёс до нас слух о фразе, которую однажды Николай I якобы написал на полях учебника по географии: «Россия не есть держава земледельческая, промышленная или торговая, Россия есть держава военная и назначение ее – быть грозой остальному миру».
Действительно он её написал, или это только слух, но фраза эта как нельзя лучше соответствует характеру и Государя Николая Павловича, и Михалыча. Во всяком случае, она гораздо точнее отражает реальную роль самодержавной России, чем расплывчатая формула Достоевского о «духе русской народности», который стремится «в конечных целях своих ко всемирности и всечеловечности».

Стремление «быть грозой остальному миру» обходилось нашей стране недёшево даже во времена, когда в крестьянских семьях рожали по 10-15 детей, а воевали ружьями, штыками и пушками. Но до поры до времени с этим удавалось справляться.
Поражение в Крымской войне 1853-1856 годов вызвало реформы Александра II.
Расплатой за поражение в русско-японской войне стала революция 1905 года, за которой последовали учреждение Думы, снятие запрета на политическую деятельность и ослаблением цензуры печати. 

Со временем и издержки, и риски увеличивались.

Тяготы Первой мировой войны привели к полному развалу российской армии,  революции 1917 года, распаду Российской империи и тяжелейшей гражданской войне.


В 1941 году из-за разгрома командования Красной Армии самодержцем Сталиным и его же неверной оценки намерений гитлеровской Германии наша страна оказалась на грани катастрофы, и спасти её удалось лишь ценой многих дополнительных миллионов жизней.

Блокада Западного Берлина советскими войсками в 1948-1949 годах не привела к мировой катастрофе лишь потому, что у США ещё было слишком мало  атомных бомб и их носителей.

Зато попытка Хрущёва установить ядерные ракеты на Кубе (Карибский кризис в октябре 1962 года) привела СССР и весь мир на грань мировой ядерной войны.

В 1985-1991 годах запоздалые политические реформы на фоне полного развала экономики  привела к распаду СССР на полтора десятка независимых государств. И лишь благоразумие тогдашних республиканских лидеров и давление президента США Джорджа Буша (старшего) предотвратило появление на территории СССР четырёх ядерных держав вместо одной распавшейся.

Кажется, уже пора попробовать как-то изменить ситуацию.

Западный принцип разделения властей на исполнительную, законодательную и судебную в России не работает. При нашем монархическом сознании «исполнительная» власть, опираясь на свои «исполнительные» возможности, очень скоро прибирает к рукам и законодательную, и судебную, и мы возвращаемся к самодержавию. Когда конституция не позволяла Ельцину уволить генерального прокурора, он поставил солдат, не пускавших генпрокурора в его кабинет.

Так может быть, попробовать разделить самоё (кто-то ещё помнит такое слово?) «исполнительную» власть?
В этом, кстати, нет для России ничего нового. Далеко не все наши самодержцы проявляли вкус к государственной деятельности и правили действительно самодержавно. Правда, передача властных полномочий осуществлялась кулуарно, принимая уродливую форму фаворитизма. Фавориты и их окружение реально управляли страной, но их власть освящалась видимостью самодержавия, а очередная смена Государя/Государыни или просто перемена в его/её настроении сметала со сцены всю кампанию.
В царствование Александра III и Николая II значительными полномочиями обладали председатели Совета министров, от которых, правда, Государь тоже мог в любое время избавиться. 
Наконец, в послереволюционные годы партия большевиков, установившая в стране  жестокую диктатуру, сама даже в условиях гражданской войны сохраняла значительные элементы демократии. Во всяком случае, ни Совнарком, ни ВЦИК, ни Реввоенсовет вовсе не были послушными исполнителями воли предсовнаркома Ленина.

Пост Президента, избираемого всенародно, безусловно, следует сохранить. За последние три с лишним десятилетия Михалыч привык выбирать себе Государя, это ему нравится, позволяя сочетать близкое его душе самодержавие с видимостью народовластия. Уже имеющийся опыт всенародного избрания Президента можно в принципе оценить положительно. Борис Ельцин был очень популярен, пока не начал проводить совершенно необходимые, но крайне болезненные экономические реформы; этого Михалыч ему не простил. Что касается нынешнего Президента, то он ближе народу и дольше сохраняет популярность, чем любой другой верховный правитель России за последние три столетия (кроме Сталина, чья популярность создавалась и поддерживалась с помощью жесточайшего террора).   

Пост вице-арезидента учреждать бессмысленно: вице-президент либо будет безгласным довеском к своему шефу, либо, что ещё хуже, может  попытаться его сместить.

Но почему бы в дополнение к посту Президента, Государственной Думе и Верховному суду не создать, допустим, Госсовет –только не при Президенте, не под ним, а рядом и наравне с ним?

Это должен быть компактный орган – человек 9-11. Формировать его будет Госдума, что повысит её политический вес. Выбирать членов Госсовета надо на весь срок созыва Думы (4-5 лет), без права отзыва, и обязательно значительным большинством – 75-80% депутатов; это заставит думские фракции договариваться между собой.
Члены Госсовета должны быть полностью равны между собой, никаких там Председателей! Если у Госсовета появится Председат6ель, он окажется вторым человеком в стране после Президента и может попытаться стать первым, изменив для этого Конституцию.

(Конституционный суд сознательно пропускаю. Мне кажется, высшая судебная инстанция в стране должна быть одна-единственная. Что касается Совета Федерации, то на меня, очевидно, слишком сильное впечатление производит надпись на фронтоне здания на Большой Дмитровке: «Совет Федерации Федерального собрания Росстйской Федерации». Просто слов нет).

В предлагаемой конструкции власти Президент сможет:
– по собственному усмотрению назначать министров финансово-экономического блока и председателя Центробанка и непосредственно руководить их работой; 
– – по собственному смотрению назначать министра иностранных дел и начальника внешней разведки и руководить их работой; 
– по согласованию в Госсоветом вносить на рассмотрение Госдумы проект бюджета;
– по согласованию с Госсоветом назначать командующих родами войск;
– предлагать на утверждение Верховному суду кандидатуры губернаторов.

Самый трудный вопрос – кому должны подчиняться министры и прочие руководители силовых ведомств. Здесь возможны варианты.
Вариант 1. Часть их (например, министра обороны и МЧС) самостоятельно  назначает Президент, а остальных (в частности, министра внутренних дел) – Госсовет. Недостаток этого варианта в том, что в случае острого конфликта между Президентом и Госсоветом возможно вооружённое противостояние между силовыми ведомствами.
Вариант 2. Всех силовиков назначает Президент, но утверждает и снимает Госсовет. Недостаток – тот же, что и в предыдущем варианте.
Вариант 3. Всех силовиков назначает и снимает Госсовет без согласования с Президентом.

Лично мне третий вариант кажется предпочтительным.
Не слишком ли жирно, скажете вы? Не попытается ли Госсовет, распоряжаясь всеми силовыми ведомствами, сместить Президента?
Но учтите, во-первых, что в Госсовете будут 9-11 человек, отобранные разными партиями. Во-вторых, руководя всеми силовыми ведомствами и участвуя в этой части в формировании госбюджета, на что ещё они могут претендовать? Взять на себя ответственность за экономику, где всегда куча проблем?
Конечно, всякое может случиться, особенно в России, но мне такой вариант кажется сомнительным. И в любом случает полновластие коллективного органа предпочтительнее Самодержца.

Верховный суд должен состоять из 7-9 судей, назначаемых пожизненно. Право их назначать можно предоставить Госдуме; возможно, кандидатуры членов Верховного суда следует согласовывать с Президентом и Госсоветом.
Верховный суд будет следить:
за функционированием судебной системы,
за законностью действий Президента, Госсовета, Госдумы, министерств и ведомств, 
за соблюдением законодательства, соответствием федеральных законов Конституции и их непротиворечивостью,
за соответствием местных законов федеральным,

Правом законодательной инициативы будут обладать Президент, Госсовет, а также любая группа депутатов Думы, насчитывающая не менее 10=15 (а лучше 25) процентов её общего состава. Для принятия закона Думе нужно согласие Президента и Госсовета.

Процедура импичмента как Президента, так и членов Госсовета, должна существовать, но быть достаточно сложной, чтобы не превратиться в рутину. Ключевая роль в процессе импичмента должна принадлежать  Верховному суду.

Выборы депутатов Думы следует проводить только по одномандатным округам в один тур. Право выдвигать кандидатов желательно предоставить исключительно политическим партиям, а избранными считать кандидатов, набравших относительное большинство голосов. Центральную избирательную комиссию как на выборах в Думу, так и на выборах Президента пусть формирует Дума.

Каждый из органов власти – Президент, Госсовет, Дума и Верховный суд – должен иметь собственный телеканал. Остальные каналы надо передать частным владельцам, не ассоциированным с органами власти.

*****
Осуществимы ли предлагаемые здесь перемены?

Конечно, ни один действующий Президент на такие изменения в конституционном устройстве не клюнет: не станет же он ограничивать собственную власть! Но в процессе передачи власти от действующего Президента преемнику они вполне могут быть востребованы (хотя сомневаюсь, что именно в таком виде). 

Разумеется, предлагаемая здесь схема – лишь черновой набросок. Тем более она не является панацеей. Она не гарантирует, что одна из ветвей власти, или каждая из них, не попытается тянуть одеяло на себя – такое мы видим даже в развитых демократиях. Она не затрагивает взаимоотношений центра с регионами. Она никак не касается проблемы коррупции, связанной с нехваткой честных чиновников, судей и т. д., равно как и с общим неверием Михалыча в честность как таковую.
И всё-таки мне кажется, что рассредоточение полномочий исполнительной власти сделает жизнь России более устойчивой.

Хотя, может, и не сделает.


.