Гризодубов Александр 1 тур Сказка 13

https://fabulae.ru/prose_b.php?id=123929

Рассказ муравья

Пожалел я её непутёвую - пустил перезимовать. К тому же таиться не стану: глянулась она мне сразу. А хлопот никаких: почитай, всю зиму на печи пролежала... Не ела, не пила, едва крылышками слюдяными шевелила - летала, поди, во сне. Им стрекозам, что медведям, Бог так положил: как зима - так в спячку. А мне что - дрыхни на здоровьё. Всё веселее, потому как живая душа в доме. Так и привык к ней.
    А как солнышко стало пригревать, да с крыши закапало - проснулась болезная, глазищи синие раскрыла, признала меня.  А я от радости уж и себя не помню, бегаю по дому - не пойму, чем кормить-то её. Тут постоялица моя говорит нежным голоском:
    - Есть я пока не хочу, дай мне, мурашик, попить.
    Так и сказала: "мурашик". Я бросился к бочонку, зачерпнул ковшец нектару старого, сладкого, на ландышевых лепестках настоянного, и подал красавице на печку. Выпила весь ковшец, весёлая сделалась, крылья расправила, смотрит на меня блестящими глазами и молвит томно:
  - Будь, мурашик, моим мужем и полезай сюда на печь.
  Чего это? Не послышалось ли мне? А сердце уж так забилось, что не будь моего хитина крепкого, так из груди кузнечиком бы и выпрыгнуло. Быстро открыл я шкафчик, нацедил из кувшинки целую кедрову скорлупку спирту муравьиного чистого, неразбавленного, да и хлопнул для храбрости...   
    Подхожу к печи и смело, по-мужски, заявляю:
    - Хоть на печи и тепло, моя стрекозулечка, но, коли желаешь быть моей женой, то для такого дела кровать просторная из дубового листа имеется, да перина мягкая, тополиным пухом набитая, на ней я тебя и сам согрею.
  Взял невесту мою на руки и отнёс в горницу...
  Почитай до зелёной травы прожили мы душа в душу. Питались моими запасами, вечерами сидели у комелька и пели... песен она много знала. А танцевать-то стрекоза мастерица - налюбоваться не мог.
  Да всё чаще и чаще стала прелестница крылья пробовать: затрещит, захлопает - целый ветер мне в горнице нагонит, смеётся. А мне уж и не до веселья, чует сердце - выпорхнет моя суженая из избушки, улетит синеглазая.
  Так и случилось. Однажды говорит мне: "Не могу в избе сидеть, МурАша, душно, тесно!" Отпер я запоры, открыл дверь, а она стрелой в небо. Покружила надо мной, крикнула:
  Прощай, Мураша! Буду тебя вспоминать!
  Сначала точкой дрожащей над деревьями блазнилась, а потом и вовсе пропала. Как и не было её.

  Ох и настрадался же я, ох и намаялся. В избе пусто, сиротливо стало. Крепко, видать, приладился я сердцем к стрекОзушке, ох крепко. Работой только и спасался. Поплюю на мозоли, топор ухвачу и дрова рубить, пока сил хватает.
Да часом брошу полено в одну сторону, топор в другую, сяду на чурбак и вроде как волком взвою... Стыд берёт, а унять себя не могу. Но помаленьку всё же оклемался, забылся в заботах по хозяйству. А тут дожди пошли - надо было крышу чинить, потом кладовку провиантом пополнять. Всё в дом тащил: то крыло бабочки попадётся, то гусеница сухая, то куколка, то зёрнышко земляничное... жёлудь прикатил к избе на чёрный день - зимой всё на стол пойдёт. Бруснику мочил, чернику на лежанке сушил, капусту заячью квасил. А вот в небо глядеть почитай каждую минуту так и не отвык. И облачка ходят, и птички летают в вышине, а моей красавицы нет как нет. Думал, может с осенью вспомнит дружка своего, прилетит. Но уж и листья золотые с веток порхнули,  сиверко подул,  дожди зарядили долгие, студёные. Но и тогда не появилась моя летунья, видать пригрел, приголубил какой не то добрый молодец...
    Почитай весь декабрь зима моросями пробавлялась, но под новый год снег крупянистый полетел, а там и хлопья густые повалили. Глядь, а уж под окошком сугроб пуховой вырос. Стемнело. Печка топится, дровишки потрескивают...  Сижу, сумерничаю. А слышу, будто кто в дверь поскрёбся... ещё... Сердце ёкнуло, зажигаю дрожащими пальцами лучинку и к двери. Открываю, а на пороге синеглазая! Вся в снегу, да сразу мне на шею! А потом трещать:
    - Мурашик, не удивляйся! Мы думали, что зимы нынче не будет, а она вдруг пришла. Добрый, милый Мурашик, не забыл меня?! Принимай нас зимовать, будем новый год справлять, а потом, Мураша, нам спать, спать, спать! Ты рад, Мураша?
  От счастья я обалдел, стою с открытым ртом, но думаю, кто это "мы"? Стал дверь закрывать, а за стрекозой два стрекозёнка малых дрожат, с лапки на лапку переминаются. Вывела их мать на свет, а я гляжу - странные стрекозята: крылья вроде стрекозиные, а лицами и телами чистые муравьи! А моя ненаглядная тут и объяви:
  - Это дочка, а это сынок... Твои они, муравей!
  Тут мои задние ноги подкосились, рухнул я на чурбак, головой мотаю, мыслю с трудом, чую, что тут без скорлупки чистого, неразведённого не разобраться. А семья моя новоиспечённая со смеху покатывается.
  Вот стали мы новый год встречать. На дочку не нарадуюсь: помогла мне и муки ручным жерновком намолоть, и тесто поставить, и пирогов с размоченной черникой в печи напечь, и с самоваром научилась управляться! Словом, вся в меня. Стали праздновать, чай пить с пирогами, налил я всем и соку берёзового полусладкого за праздник, а себе каплю моего чистого, неразведённого.
  А сынок-то в мамку пошёл - стали они на пару песни красивые, да весёлые петь, а потом в пляс пустились. Мальчишка ещё и стих прочитал собственного сочинения. Тут я маненько опечалился, понял, что сурьёзу из парня не выйдет...
  Под утро мои родные носами клевать стали - я их по одному на печку перенёс, одеяльце подоткнул, одно полешко на угли кинул, чтоб не очень жарко... И уснули мои три негаданных счастья, должно, до весны.
  Я трубочку закурил, пустил дым в поддувало... хорошо... Но тут тревога пробежалась по сердцу: опять расставаться, как лето подойдёт. А с другой стороны, супротив природы не попрёшь... Пускай жёнушка с сыном летят на свои гастроли, им без этого никак, но дочку от шебутной жизни отговорить бы надо. Мыслю, она и сама не хочет в артистки-то. Осталась бы с батькой на хозяйстве - вот была бы радость!