Блуждающий огонь

[Иллюстрация - Алексей Кондратьевич Саврасов "Лунная ночь. Болото"]

Один из многих естественных человеческих страхов - это страх перед болотистой местностью. Развернувшийся перед человеком вид влажных, неустойчивых кочек среди мутной, грязной воды обычно вызывает отталкивающее впечатление. У людей более впечатлительных среди чувств, вызываемых видом менее приветливых болот, воображается более или менее смутное ощущение своего тела, проваливающегося в кошмарную трясину.

В природе все более или менее варьируется, изредка предаваясь в крайности, когда отдельные черты характера, который мы приписываем природному явлению, приобретают особенную силу, будто мы разглядываем эту черту через измерительный прибор повышенной чувствительности. Так и иные болота могут приобретать такой вид, что приводят в уныние всякого путника, который их осмотрит, и потом он еще долго будет находиться в таком подавленном и встревоженном настроении, как будто местность вытянула из него часть жизненной силы. Именно на такие своеобразные марши — то есть болота с преобладанием недревесной растительности — имеющие такое влияние на человека, ходил Философ, и в которых, помимо этого хоть и флоры было в пределах нормы, но фауны обнаруживалось поменьше, чем на более типичных маршах. Здесь было гораздо меньше голосов лягушек, стрекота гнуса, птицы устраивали свои гнезда здесь заметно менее охотно, обычно лишь водоплавающие гостили в поисках пищи из числа не слишком многочисленных рыб и личинок насекомых.

И здесь, на этих маршах, Философ становился тем, кем является. Здесь он отрекается от своего Я, от своей индивидуальности, полной обиды, злобы и корысти, которым подвержен человек как общественное существо, и которые ни у кого иного не могут достигать таких чудовищных размеров, как у меланхолика. Здесь он забывает о беспокойстве, которое вызывают невзгоды там. Здесь его имя ничего не значит, ведь это имя принадлежит индивидуальному существу, он становится Философом — искателем истины, собирающим опыт своей погашенной индивидуальности, рассуждающим о природе вещей, не ведающего никаких личных страстей, но взамен переживающего то, что ощущают творения природы, от молекулы до человека, от минерала до звезды, позволяя совершенно спокойно смотреть на мир с чужих точек зрения. Несмотря на то, что марши нисколько не возвышаются над окружающим ландшафтом, в спокойную ночь они становятся подобны окну к звездам, на маршах звездное небо становится подобно колесу Вселенной.

Ценой успокоения и знания является душа Философа. Именно то, что эти марши поглощают человеческую душу, приводя в трепет и невыносимое уныние людей заурядных, является причиной, по которой они так облагораживают Философа. Они вытягивают жизненную силу человека, который на них пребывает, но такие, как Философ, при этом освобождаются от тисков своего порочного Я, заключенного в тело. В иных условиях именно ego мешает Философу предаваться размышлениям о природе вещей, там ненасытная индивидуальность Философа постоянно отвлекает на мелочные человеческие страстишки.

Так и проводил Философ время в топях, в ясную погоду, в дождь, в туман, одетый в закрывающую одежду, часто траурного цвета, следя за каждым своим шагом и наблюдал за болотом, время от времени задумчиво останавливаясь.

Ничто не бывает постоянным. Со временем должно было что-то измениться в этом существовании Философа. Как-то раз, находясь в сильнейшем душевном потрясении, он вздумал ночью облегчить свою печаль на маршах. Несмотря на грозу, приближаемую ветром, он уселся на бревно посреди влажной почвы, окруженный чёрной водой, и принялся в едва освещаемой тьме наблюдать за водами, среди которых едва проглядывались, или воображались, кочки и ряды склонившихся камышей. Вскоре он заметил в глуби маршей едва проглядываемые огни. Сначала казалось, что это свет от дальних домов или грозы отражается на воде, но вскоре огни заплясали. Блуждающий огонь — редкий и неизученный гость, поэтому Философ с большим вниманием принялся наблюдать их пляску. Казалось, их становится все больше. Затем в глаза бросился один подвижный всполох, зигзагообразно движущийся среди подсвечиваемых им камышей и оставляющий причудливый след на тёмной воде, тревожимой ветром. По контрасту казалось, что эта красная искорка окружена клубами некого тумана, который чернее ночи. Этот огонек сокращал дистанцию с Философом, который, встревожившись, начал было пятиться в поисках укрытия. Было уже очевидно, что огонек движется стабильно к нему, когда Философ начал покидать свой островок.

Философ двигался было быстро, но очень скоро ощутил усталость. Обернувшись, Философ увидел, как неумолимо двигающийся огонек всполохнул, и Философ ощутил, как его покидают силы, и кровь в груди резко забежала. Члены пробрало жестоким холодом, и Философ повалился на влажную землю, лишаясь чувств. Предприняв последнее усилие, он рефлекторно потянулся к оружию под складкой плаща, не зная заранее, как оно может выручить в этом положении, но рука, только нащупав рукоятку неверным движением, бессильно свалилась. После этого Философ ощутил лишь растущую черноту в глазах и медленно стихающий звон в ушах, а всполох, питающийся человеческой душой, становился всё ярче...