Сказка. Ч. 1. Дождь для одного дерева

1.Дождь для одного дерева

Сахарная арбузная мякоть на майке и липкий  сок по подбородку  сумашедше пахнущего персика, черно – глазастый виноград размером с перепелиное яйцо – август самый сладкий месяц с нравным вкусом на грани брожения. Перевалив меридиан июльской взрослости, лето приторно и перезрело. Замытаренный температурными излишествами погрузневший год, плутая и ведясь на бабье очарование сентября, обреченно побредет плаксивым осенним путем в выбеленное забвение.

В августе я себя ощущаю скрученным в трубочку сухим листом старого платана, тщетно тарахтящим по безлюдным аллеям моей жизни.

Не желая просыпаться, утро по-детски потягивается побеспокоенное редкими машинами и  вялыми, похожими на зомби, прохожими. Соучастники утреннего мирка уже куда-то двигаются, но еще не торопятся. Терракотовые картонные листья, разгоняемые легкомысленным ветерком–предтечей осени, суетливо шуршат по цветной бульварной плитке. Бездомные собаки, не догадываясь о своей никчёмности и обездоленности, весело скалятся, перетягивая позабытую на скамье бейсболку.

Я подхожу к любимому платану – осанистому, размером с пятиэтажный дом, пожизненному стражнику у кинотеатра с символическим названием «Нептун». А как еще назвать кинотеатр на набережной? Над платаном всегда идет дождь – дождь для одного дерева. Перебирая листвой, качаясь на ветках, незримый дождь никак не может нашептаться о наболевшем. Листья приветливо отзываются, шелестят, подставляясь под призрачные капли,  и бормочут – вздыхают о своем. Монотонно шлепая невесомыми округлостями, дождинки подпрыгивают на зеленых ладошках, шуршат по сухим венам листа и летят дальше вниз, но прежде чем исчезнуть  в  небытие, непременно успевают шепеляво извиниться за беспокойство.

И если молча стоять и слушать, можно узнать, о чем они бормочут, вспоминая. Это воистину шекспировские страсти!  Каких только историй не услышишь. О любви и предательстве, дружбе и несбывшихся надеждах. Из синего чрева кинозала к ногам  платана разноцветным горохом выкатывались дошколята, очарованные Ералашем и мультиками; стайками изящных рыбок выплывали нарочито степенные девчушки, со всей серьезностью оценивали неземную красоту и такую же любовь героини; безусые мальчики, истово мечтающие в одно утро проснуться взрослыми и успешными,  срывающимся баском обсуждали вес чудом доставшегося ковбою золота; лысеющие мужья тащились за довольными удавшимся культурным досугом дородными женами, надумывая предлог для гаражного продолжения вечера; дамы-подружки с решительными лицами в твердом намерении не упустить ни одного шанса устройства личной жизни направлялись на вечерний променад по набережной…

Мой ровесник, солидный платан, стережет и мое детство, но не тревожит, ждет, когда воспоминания накроют меня личным девятым валом.

Помнится, пару раз, дождь заканчивался, и под платаном наступала тишина. Ветер выкручивал зонты, одержимо и зло задувал воду под навес, целясь в прячущихся от непогоды прохожих.  Люди мокли, зябко поводили плечами, топтались в разрастающейся луже, тоскливо кляня непогоду. Я сидела на высоком бордюре под платаном, вслушивалась в тихий философский бубнёж и улыбалась схожести человеческих и древесных душ. Шатер из листьев надежно укрывал от ливня, оберегая наш мирок, из-за бушевавшей вокруг непогоды ставший еще более уютным. И вот странно, под платановое укрытие ни разу не присоединились другие, то ли не замечали, то ли  не хотели мешать, то ли не верили глазам своим…
 
Здороваюсь, привычно останавливаюсь послушать и приобщиться к общей тайне – дождю для моего дерева.

Солнце выплывает медленно, намеренно чопорно, с трудом сдерживая восторг рождения нового дня, и всякий раз, сбившись с роли, под лай голодных чаек и хлопанье крыльев толстых голубей, совершающих облетные круги здоровья над пляжем, бесшабашно осыпает алмазами морскую рябь.


Под бормотание утренней волны нежным бутоном зачинается день. Рябь искрится, манит, нежится в пастельном утре. Море обнимет тебя, прощая все несовершенства, умиротворяя обиды, стирая память о потерях. Я никак не могу определиться, с чем сравнимы его объятия – с надежными объятиями друга, нежными матери, или страстными любимого? Всех сразу. Так, наверное, обнимает Бог. Приперчив радость легкой горчинкой скорого расставания,  я себе завидую. Через час наваждение закончится, и мы с морем попрощаемся до следующего утра. И день, перечеркнутый на две неравные части, замрет – скучный, серый. Ужмется после купания до точки так и не раскрывшийся бутон. Словно, стыдясь собственной ограниченности, поспешит исчезнуть из календаря дат, не обещая более ничего хоть столько  же радостного. Когда у тебя есть личное море – это много или мало? А если кроме моря больше ничего нет? Ответ давно живет во мне, но из сострадания, дабы не пугать и безволить, не поднимается из глубин.

Море обнимает бережно и тотчас с мягкой настойчивостью уводит от берега,  далее  от множества разных голов,  хаотично разбросанных безумным смотрителем бухты виде нелепых буйков, торчащих над заспанной гладью. Мимо проплывают буйки лысые, в очках, в кепках, панамах и соломенных шляпах, с бережно оберегаемыми прическами и мокрой прилипшей паклей к головному шару,  чуть не забыла, еще есть с накрашенными губами, громкоговорящие и долго, словно на подзарядке от вечного двигателя, смеющиеся. С берега, на подходе к морю еще лишенные индивидуальности  плавающие шары вызывают тягостные ассоциации с минами, минами на самом известном в истории поле битв под названием – наша жизнь…

Уплыть как можно дальше от сонма нетонущих с их самодетонирующими устройствами в буйках–головах… Но! Сначала – ритуал!

В воду – решительно, словно дорогу перехожу на зеленый свет: без суеты, но не мешкая. Времени, что было в молодости, когда каждый шажок сопровождался длительными замираниями и глубокими вздохами жалости из страха замерзнуть в контрастной парной воде при раскаленном воздухе, у меня уже нет.

Плюхаюсь на мелководье, поднимая волну достойную кисти Айвазовского, шарю глазами-руками по дну, странная женщина с напряженным взглядом
–Вы что-то потеряли? – проявляет вежливо-участливое любопытство выходящая из моря дама.
–Самый красивый камень,– отвечаю, предварительно вынув беруши.
–Как по мне, так они все одинаковые! – собеседница больше возмущена, чем удивлена.
–Ну что вы! Они такие красивые и разные! Все бы забрала, да хранить берег моря негде.


Возвращаю беруши на место – вот и поговорили с очередным человеческим буйком.  Нежно щекочут ноги любопытные рыбки, колышется неприкаянная, оторвавшаяся от своего камня, бурая водоросль,  волна шепотом признается в любви, оголяя каменистое дно.

В этом году установила ограничение – не более трех камней в день. И каждый раз меня изводит проблема выбора: какие же самые красивые – вот один в крапинку серый, другой в полосочку рыжий, третий – пришлый розовый медальон с белыми прожилками, а вот идеально круглый чёрный с природной гравировкой – одноглазый с кривой белой ухмылкой. Как в таком изобилии выбрать всего три камня? Но есть  и вне конкуренции – очень люблю камни в форме сердечек и куриных богов. В кладовке стоят неподъемные пластиковые контейнеры с добычей прошлых лет и ждут, когда подруга достроит дом, и мы соорудим самую красивую в мире альпийскую горку.

Ветерок  рябит морскую гладь, рисует аккуратные ромбы, а я мешаю–сбиваю геометрию узора, плавно разводя руками поверхность, за моей спиной узор восстанавливается, я периодически это проверяю, вальяжно переворачиваясь с  бока на спину. Дрейфовать на спине – высшее удовольствие, главное – не заснуть. Даже если бы я могла передать все свои ощущения, не стала бы этого делать – спрятала для себя, не из  жадности, хотя и не без этого, – отношения с морем  слишком интимны, чтобы выставлять их на всеобщее обозрение. Надо признать, море –  мой самый страстный роман длиною в жизнь.

Час блаженства, о чем только не передумаешь, погружаясь в пучину мыслей.  Море баюкает, зашёптывает, чарует. И в какой-то момент рассеянный взгляд цепляется о  нечетко прорисованные горы, притихшую бухту без кораблей, горизонт на юго-востоке с неожиданно возникшим недостроенным зданием в ярких всполохах  сварки. Вода темнеет, воздух свежеет и истончается, теряя запахи, раздвоенное солнце уходит за тяжелые тучи, вынырнувшие из ниоткуда пару минут назад… Спотыкаешься, теряя равновесие, испуганно колотишь руками по ускользающей воде, пытаясь обрести опору в чудном незнакомом мире. Спасибо смелой рыбёшке, сверкнув серебром в воздухе, обдала фонтаном теплых брызг и вернула в привычную реальность.

И вновь море баюкает, зашёптывает, чарует, а я погружаюсь в свои думы, но уже не страшно потеряться – я знаю, что делать. Необходимо пару метров над водой пролететь изящным тюленем и булькнуться в морскую синь перед какой-нибудь панамой в солнцезащитных очках, а еще лучше – чьей-то лысиной…

В этот раз мне думается, что если бы я умела писать, непременно написала бы сказку, похожую на те, что читали мне в детстве. Про красавиц – принцесс с нежным сердцем и добрых молодцев, верных и любящих. Сказка получилась бы добрая–добрая, нежная–нежная, светлая–светлая, про любовь и справедливость, с красивым правильным концом, торжеством веры, надежды, любви и, непременно, одной единственной, что ни на есть настоящей, правды. Но писать я не умею, поэтому принцессы у меня все как одна корыстные злые куклы, а принцы если не никчемные пьяницы, то злостные бабники непременно. В бесчисленных правдах я запуталась давно, и тут читателю тоже не повезет.

Я его приметила с первых летних дней. Налетевший на днях ураган всех юных апельсиновых коллег унес в море, выцветшего прошлогоднего старичка разбил и выбросил на берег. Уцелел лишь он один – патриарх местного пляжа. А ведь поначалу вызывал жалость – так был несправедливо обделен относительно своих собратьев. Мало того, что был немолод и изрядно потрепан судьбой–непогодой, так ему еще и веревки пожалели, свободы отмеряли куце-прекуце, совсем ничего. Все буйки как буйки, качаются вольно на поверхности, гуляют по кругу в свободе, норовисто взбрыкивая, увертываются от купальщиков, пытающихся привалиться мокрыми телами. А этот на одном месте полуутопленный в воде сидит, словно старый пес на короткой цепи длиной с будку. Канат с мощным камнем–якорем на конце натянут и не дает двигаться, но зато он же спасет от урагана. Всех других яростно мотыляло – подкидывало гневливым Бореем, а этот испугом отделался, в волны зарылся–спрятался. Вон оно как вышло, чем меньше свободы, тем больше защищенности –  безопасность на кротком поводке.

Мне давно хотелось познакомиться, но стеснялась, и даже робела немного – больно вид у патриарха суровый. Сначала старый буек облюбовали мелкие моллюски, ушедшая  под воду часть закальцинировалась и заросла шикарной зеленой бородой, но водоросли быстро продолжили экспансию, и буек окончательно мимикрировал, слившись с морем. Только при близком расстоянии на самой макушке можно рассмотреть выцветшую оранжевую плешь.

–Привет, Ваше Плешивое Одиночество, давайте знакомиться?!
Буек неподвижно висел в воде.
–Оранжевое Одиночество?
Буек молчал.
–А может,  Зеленый Буек с Оранжевой Опушкой? Или так, Ваше Величество Лысое Одиночество Оранжевый Буек Первый? Давай поговорим? Ты ведь столько всего здесь видел! Расскажи мне добрую сказку, пожалу-у-у-уйста! Не слышишь…


http://proza.ru/2022/09/03/1423