Друзья

    Летний дождь шумно и со злостью плескал в стёкла окон, по листве и по пыльному асфальту; трещал и бухал где-то вдали гром, сверкали молнии, освещая стеклянную пыль дождя; с пеной вырывалась вода из труб, разливаясь по дороге и утекая куда-то вниз.
    Спасаясь от ненастья, я и ещё несколько человек забежали под крышу первого подъезда. Все стояли враждебно и молча, как в автобусе, боясь пошевелиться и услышать от кого-нибудь очередных возмущений.
    Неприятная теплая духота наполнила воздух, когда к нам присоединился уже одиннадцатый человек.
— Потеснимся как-нибудь, — сказал последний мужчина, вбегая к нам и тут же выжимая свою футболку. Все стали неприятно вздыхать и грубо коситься на него.
    Дождь понемногу стихал и люди начинали расходиться: кто-то ловил дверь за вышедшим и заходил в прохладную обитель подъезда, кто-то, ещё не до конца смирившись, стремительно убегал домой, ловко перепрыгивая через лужи, а кто-то, уже полностью промокший, спокойно рассекал улицу, будто в солнечный день.
    Спустя несколько минут мы остались наедине с низеньким и лысым мужчиной. Этот мужчина часто болезненно кашлял и как-то исподлобья смотрел на мои длинные волосы, и я был очень рад, когда он вдруг произнёс:
— Вот я дурак, «Рубин» же играет! — и после слов быстро пошёл прочь, размахивая своим чёрным пакетом.
    Когда он скрылся за углом, на улице стало пусто и тихо, — только редкие капли дождя звонко стучали по металлическим карнизам, нарушая особенное последождевое спокойствие. Девятиэтажки были все мокрые, нахмуренные, а в стёклах их окон отражалась серое, печальное небо. И я долго глядел на него, запрокинув голову, и мне всё  казалось, что в его тяжёлых, строгих тучах было что-то напряженное и безотрадное, точно это было отражением нашей привычной жизни в бесконечных квадратах дворов.
    Я уронил голову, глубоко вдохнул воздух и хотел было уже идти домой, но как раз в это время снова начался дождь, мелкий и частый, и я остался на месте. Тогда я облокотился на стену и стал смотреть перед собою.
    Становилось прохладно, сумерки с каждой минутой надвигались всё гуще и гуще; ярко зажигался свет в окнах, поблескивая на мокрой листве; где-то около тротуара журчала невидимая вода; чернели лужи, так подло сливаясь с асфальтом, и появлялся чудесный запах мокрой земли, скромно обвивающий влажный воздух.
    Я на несколько мгновений о чём-то задумался, но вдруг отвлёкся, когда услышал чьи-то слова:
 — Друг, тебе нужнее. Пожалуйста, ты же простудишься!
— Нет, это тебе нужнее — у тебя с детства слабый иммунитет. Оставь, — отвечал другой.
— Ну, друг, ты мне не оставляешь выбора…
    Они прошли под фонарём и я увидел, как один накинул заботливо куртку на другого.
— Вот так то лучше.
— Спасибо, друг. Давай лучше под козырёк зайдём? Мы так точно не дойдём.
— С тобой я куда угодно дойду.
— Ох, друг. Вот скажешь иногда такое, что до слёз прям.
— Это самое малое, что я могу сделать для тебя.
— Ты просто чудо. Дай я тебе руку пожму.
    Они пожали руки и крепко обнялись.
— Классный и душевный ты мужик!
— А ты ещё лучше.
— Нет.
— Да, я тебе говорю.
— Нет, ты.
— Ты!
— Вот лучше посмотри — кажется дождь усиливается. Пошли в подъезде постоим. 
— Пошли, пошли… Но ты всё равно душевнее!
    Ближайшим подъездом был тот, где стоял я. Они расположились у противоположной стены.
— Всё-таки какая у нас погода коварная! Дожди, дожди, дожди… — сказал первый мужчина без куртки, вытирая ладонью лоб и волосы.
— И не говори… Вот поедем скоро с тобой на море, там и отдохнём! — ответил второй, снимая ту самую куртку. — На, друг, спасибо тебе.
— Нет, что ты, оставь. Мне не холодно.
— Я всё же верну. Здоровье друга важнее. Тем более я уже согрелся. Возьми, возьми.
— Хорошо… Но когда тебе будет холодно, ты мне обязательно скажи!
— Обязательно.    
    Я смотрел на них, и мне становилось так приятно на душе; как будто только что отняли память, — и вот теперь я вижу, как на самом деле должны общаться с друг другом друзья: с уважением, любовью и нежностью.
    Простые мужички, чуть выпившие, пятидесятилетнего возраста, с добром в глазах и действиях — сейчас стояли передо мной и так радостно и сердечно говорили о чём-то совершенно обыкновенном, без соперничества, гордыни и лести. Мне захотелось обнять их и поблагодарить за то, что среди унылых панелек существуют вот такие настоящие Друзья.
   Уже много дней после, я подумал вот о чём:
    «Если каждый человек будет настоящим другом ближнему человеку, то отражение напряженности и безотрадности тяжёлых туч в один миг переменится сиянием светлого, безгранично-счастливого неба. И жизнь тогда доверится нам, в дар принося с собою верность, веру, добро и любовь».