Действительность Том 3

 
Действительность трансцендентальная
Эксперименты осмысления

Предисловие

Положа руку на сердце, без всякого кокетства, я заявляю, что не имею никаких претензий, на достоверность собственных суждений. Ибо, я вижу свою задачу, свою настоящую цель, не в поиске, и определении аподиктических истин мироздания…, не в утверждении достоверности, как единственной ценности для разума, осваивающего наделы, в рамках собственных границ…, но в самом полёте умопостижения…, в способности моей фантазии, к глубочайшим проникновениям, и к тончайшим прозрениям…, дающим, гораздо больше моей жаждущей душе, чем самые монолитные, достоверно доказанные истины.
            Моя фантазия, под крыльями которой, распласталась, бескрайними долинами, и прозрачными океанами, природа…, с её безднами, и запредельными перспективами…, с её глубинами, и высями, скрывающими тайны в своём чреве…, - парит, словно белокрылая птица, - такая свободная, и такая сверхчувственная! Здесь, моё вдохновение, обретает свою, самую высшую точку бытия – апофеоз жизненности!
           Но порой, эта «птица» падает на землю…, и, превратившись в «жука», начинает прорывать норы в чреве мира. Она ищет здесь, нечто ценное…, – ценное, только для себя. И находя, это нечто ценное, словно тот скарабей, что всегда катит перед собой, свою ценность…, и всегда оберегает, и борется за неё…, не обращая никакого внимания, на оценку своего добра, сторонними оценщиками всего ценного. Ибо она, всегда знает, что то, что является ценным для одного, не всегда является ценным - для другого…, и даже, как правило, не является таковым.
            На самом деле, по-настоящему, мой разум стремиться только к одному…, - к догадке. И если из десятка моих догадок, хотя бы одна впоследствии, обретёт в умах созерцателей, и строителей истин, аподиктическую, или ассерторическую достоверность…, или обнаружит её в прошлом, - я не стану с этим спорить. Ибо, в таком случае, мои догадки также приобретают некую полезность, и для других. Хотя, по большому счёту, в этом нет никакой необходимости.
            Ведь, если вдуматься глубоко, почему собственно, мы считаем ценностью, лишь то, что доказано…, что нашло своё подтверждение, в догматических постулатах серьёзных железобетонных умозаключений? Почему нам нужна - непременно истина? Почему, мы ценим меньше, сам факт прозрения…, догадки, сам факт полёта собственного вдохновения? Почему, мы ставим на второе место, - тонкие, не затвердевшие в наших головах, живые субстанции умозрения…, сверхлёгкие бабочки-однодневки? Почему, мы ставим на первое место. - превратившиеся в мёртвые статуи, и выставленные в гробницах истории, фолианты? Почему, мы так хотим непременно определённости, твёрдости, и незыблемости истины? - Мы тянемся к вечности? Но почему, мы так желаем вечности? Разве она, не противоречит нашей жизненности…, такой неопределённой, и бесконечно сменяющейся…, такой гибкой, и уязвимой…, такой мимолётной, - но единственно существующей в своей гармонии…, и единственно имеющей ценность, для нашей личности. - Ценность скоротечного мига жизни, - что может быть, ещё важнее, для нашего тела, и нашего духа? Ведь, на самом деле, именно к этой ценности, всегда должна стремиться наша душа.
            Поиски же, аподиктических истин, и всякой достоверности, - сродни накапливанию богатства купцом…, заполнением им, своих амбаров…, и по большому счёту, зиждется, лишь на страхе. Страх – многолик... И один из его ликов, есть страх перед неопределённостью, перед зыбкостью почвы под ногами…, страх - перед непредсказуемым будущим…, страх перед забвением…, перед смертью, наконец…, как чего-то окончательного в вечности…, которого, на самом деле, - не существует…, так-как, не может существовать, по самому сакральному существу жизни. Ибо, в этом мире, может существовать, только уход - с непременным возвращением. Ведь существуй здесь, полное забвение…, и мы, со всем нашим миром, давным-давно растворились бы в нём, словно в «Царской водке» …, не оставив и следа…
           Всякая аподиктическая достоверность, сияя своим монолитом, и выровненной до блеска, поверхностью…, обещает нам твёрдую почву…, и жизнь - без ухода, и возвращения. А такое будущее - обманывает нас…, вводя в заблуждение. Будто, что-то, - нечто в действительности…, может существовать, без ухода, и возвращения. 
           И как бы, там ни было…, как бы мы не были уверенны в достоверности, и незыблемости того, или иного предмета мироздания…, включая и само мироздание…, всё и вся, в конце концов – относительно…, и нет ничего по-настоящему твёрдого, и абсолютного, в этом мире. Ибо в нём, - действительно существует вечность. Но, не та вечность, которая рисуется нашим, воспалённым страхом, воображением…, но вечность - совершенно иного, противоположного плана. И эта вечность, предполагает уход, и возвращение…, она - не существует, вне волна-импульсной природы сакрального бытия. И всякая «бабочка-однодневка», на самом деле, являет собой - квинтэссенцию этой вечности.
           И вот, что ещё. Ты должен всегда знать в своём сердце, что на пути к познанию действительности, ты неминуемо подойдёшь к грани, к некоему обрыву…, и опасайся заглядывать в эту пропасть, если ты не чувствуешь в себе, достаточных на то, сил... Истина мира, - не обрадует тебя…, но обязательно огорчит! И это огорчение, даже способно убить тебя! Жизнь, и истина, - находятся на различных, противоположных полюсах бытия…, и им никогда не ужиться вместе.
               
«Замкнутый круг бытия и небытия:
Всякое познание, рано или поздно, упирается в бесконечность...
Бесконечность, так или иначе, экстраполируется в пустоту…,
где как парадокс, возникает познание…, трансформирующее эту Великую пустоту, в реальную действительность…, с её ограничительными, согласованными, на определённый разумом, лад, порядками…»    П.А.В. Мария Текелински.
               
           «Тот, кто когда-либо черпал из колодца познания, знает, что есть, на самом деле, Истина. Истина, - как в меди, так и в золоте…, как в огне, так и в воде…, как в идеальном воззрении, так и в реально-практическом…, как бы они, не противоречили друг, другу…»

Метафизика резонанса
Невозможность осмысления нашим разумом, самой пустоты, как чего-то действительно реального…, убеждает нас, в её отсутствии…, по крайней мере, как феномена, для разума. И это, также закономерно, как невозможность осмысления действительности, и её агрегатива – материи, вне пространственно-временного континуума…, а значит, и движения, как такового. Как бы мы, не совершенствовались…, как бы далеко, и глубоко, не заглядывали в этот мир…, нам никогда не удастся обнаружить пустоту абсолютного забвения. Всегда, и всюду, мы будем находить, только действительное…, - нечто, антиподное этой пустоте…, с её внесущностным безвременным забвением. Нам не дано встретится с пустотой…, пока мы являемся частью действительного мира…, и пока наш разум продуцирует тот мир, который, сам же и воспринимает…
           Материальность, с её действительностью, – фундамент нашего познания…, квинтэссенция его возможности, - её плоть, и кровь…, и потому – неисчерпаема…, как на пути регресса…, так и прогресса, в собственном осмыслении. И там, где обнаружилась бы, пустота полного забвения…, где обнаружился бы конец действительности…, нашла бы свой конец и мысль…, порождающая, как внешнюю, так и собственную реальность. Пустота, и мысль, - не соприкасающиеся, ни при каких условиях, сферы. Пустота - уничтожает всякое осмысление…, а осмысление, - уничтожает всякую пустоту…
           Но, с другой стороны, точно также, как бы мы, не заглядывали глубоко, и далеко…, нам никогда не отыскать, в этом действительном мире, абсолютно простой вещи…, абсолютной материальности…, - окончательного фундамента всякой существенности. Того, что являло бы собой, некую абсолютную материальную реальность…, в собственной, самой в себе, законченности…, что было бы окончательно твёрдым, абсолютно инертным воплощением этой действительности…, некоей, кардинально противоположной пустоте, - константой существенности. Нам никогда не отыскать настоящей «частицы бога» …, с её неделимой, абсолютно инертной материальностью в себе…, которая воплощала бы собой, основу, - фундамент действительного бытия…, а не очередную разновидность динамики, - лишь очередную модальность этой динамики…, целиком и полностью зависимой, от нашего разумения.
           Ибо, это всё равно, что проглотить, и переварить самого себя! Ведь нам, по определению не дано столкнуться в этом мире, с собственной законченностью…, в самом узком смысле слова. А значит, и абсолютной определённости, - самой в себе существенности, как таковой, нам не суждено - ни увидеть, ни потрогать, ни осознать…
           Способность нашего тела, к совершенствованию собственной гармонии, экстраполируется в способность разума, к построению различных цепей мировоззрения…, гармонизирующихся между собой, и объединяющихся в некий, «алгоритм макрокупности» …, обеспечивающий создание синтетического агрегата внешнего мира реальной действительности. Мир окружающий нас, именно таков потому, что такова возможность, и способность нашего тела, и нашего разума, сочетать, и сливать в некий синтетический конгломерат, все образы собственных чувств, и синтетических перцепций разумения…, складывать алгоритмы воззрения, в некий слаженный механизм…, гармоничную мозаику, воплощающуюся в многомерную мульти картину мироздания.
           Способность, и возможность нашего тела, и нашего разума, синтезировать свои собственные разноплановые продукты, в соразмерно-динамический агрегат действительности, со слаженным взаимоотношением налагающихся друг, на друга, различных констант бытия…, продуцируемых различными «ганглиями» - чувствования, познания, и разумения. Которые проецируются, на «отгрунтованные» им же, своды, и сферы…, - архаические полотна пространственно-временного континуума внешней действительности.
          Хотелось бы писать проще. Но в этих областях, делать это, крайне сложно…, а подчас, и невозможно. Мысль - не будет находить своей оболочки, своей наивысшей тонкости…, своего, истинно законченного олицетворения. Попытки опрощения, превратят её, - в засыхающий, и рассыпающийся стебель.
            И так, все параметры внешнего мира…, размеры, объёмы, массы, субстанциональности, скорости движений, целокупности, и слаженности, абстрагированности, и разделённости…, а также, и все их модуляции, и соотношения, - всё, есть суть функциональная способность разума…, выстраивающего внешние конструкции, и агрегаты эмпирического, метафизического, или трансцендентального плана, в соответствии со своими конструктивными, и конститутивными возможностями, и особенностями. И даже те агрегативы, и взаимодействия…, которые, казалось бы, не имеют к нам никакого отношения, и не подвластны нашему осмыслению…, на самом деле, происходят только в нашем разуме…, в его тончайших сверх трансцендентных сферах.
            Оптический обман нашего разума, его ноуменального зеркала, с неопровержимой достоверностью убеждает нас, - в обратном. То есть, в том, что мир внешний, - существует сам по себе…, и мы лишь ощущаем его, созерцаем, и изучаем. Это убеждение, является самой непреодолимой иллюзией нашего разумения. Иллюзией, которая обеспечивает нам надежду, и последовательное стремление всей нашей сущности, в безбрежном океане мира. А по большому счёту, обеспечивает пребывание в этом мире всякой целесообразности, и самой Жизни. Но как бы ни размышлял наш «трансцендентный разум», выходящий за пределы всякого возможного опыта…, для разума «феноменально-эмпирического», истинность мира, всегда будет находиться в одном ключе, - в ключе воззрения и созерцания, в закономерной последовательности причинно-следственных связей, и соответствующей всему этому, разумности и логичности. И все размышления трансцендентного плана, как бы ни умаляли его правоту, для него, - никогда не будут иметь никакого значения. Ибо они нисколько не опровергают существующей в нём и для него реальности внешней действительности. Ведь как бы ни был убеждён наш «трансцендентный разум» в абсолютной невозможности фундаментальной действительности - самой по себе…, «феноменально-эмпирический разум», ни на секунду не усомнится в его абсолютной фундаментальной реальности.
      Феноменально-эмпирическое воззрение говорит: Если мир, и его законы, есть сугубо создание нашего разума, и в сути своей всецело макроанропос, и более ничего…, то как объяснить ту абсолютную зависимость всего нашего существа, от произвола природы…, от её повсеместной незыблемой доминанты, воплощённой в строгую временную локальную конечность жизни и всепоглощающую, не оставляющую ни одному существу, ни единого шанса на спасение, фатальность. Если мы сами создаём этот мир, почему мы так зависим от него? Почему мы создаём сами для себя, - «домолов меч»? С другой стороны, получается, что мы сами, являясь частью этого мира, создаём в своём разуме и воображении сами себя? Ведь в таком случае даже ощущение нами собственного тела, более того, ощущение собственного мышления есть наша же иллюзия?
     Пусть сама форма нашего мышления, линейность его причинно-следственной последовательности, есть иллюзия, а всякий образ нашего мышления есть лишь фантом, и на самом деле мы чувствуем лишь как энергия выливается из нас, превращаясь во вне, в некие близкие нашей внутренней содержательности, зацикленные в клубок динамичные упорядоченные в пространстве и во времени формы, - даже если это и так, то всё равно, что-то ведь из чего-то выливается? Ведь само движение, сама динамика должна на чём-то основываться? Если нет того, что движется, то не может быть и самого движения. Так полагает наш феноменально-эмпирический разум. Он в этом совершенно уверен, и все сомнения по этому поводу воспримет лишь как; либо игру слов и понятий; либо, (если серьёзно), как расстройство ума.
     И вот мы подошли к тому, что необходимо спросить себя; Способны ли мы противоречить устоявшейся общей разумности, общему фундаменту архаического сознания, как, впрочем, и своему собственному, и заявить, что всё начинается и заканчивается движением. - Движением ниоткуда, и никуда. Движением, в котором нет законченно-истинных объектов движения, то есть абсолютно статических субстанций, которые можно было бы определить, как объекты, порождающие это движение, но которые сами по себе были бы абсолютно статичны, то есть конечно-фундаментальны в своём бытии. (Абсолютная статичность, и бытие, - есть форма противоречия). Что, на самом деле не существует никаких «станций отправления», и «станций прибытия» кроме условных, созданных нашим разумом. И что на самом деле не пункты отправления и назначения (как некие стоические в себе точки), создают и определяют движение, но само движение, создаёт в нашем воображении пункты отправления и назначения, как необходимые для нашего линейного разумения, для его собственного функционирования, определения и границы. Пункты глубоко условные и существующие только для него, только в рамках его определённых условных объёмов, скоростей, характерных ему парабол динамики, и в соответствующих им, перспективах.

Воплощённый сбой
          Если бы существовала «формула мира», то с моей точки зрения, она могла бы выглядеть так. Хочу отметить, что в этой формуле, мало от классических правил, и архаических понятий математики. Это лишь образ, выраженный математическими символами.
         Где (D) – Действительность, t/s – Пространственно-временной континуум. (x/f) – суммарный расширяющийся потенциал «ганглий продуцирования, восприятия и осмысления разума», то есть общий продукт потенциала эксплицитно-имплицитных органоидов ноумена (субъекта). R – Целокупная производная суммарной динамики ноумена, (субъекта). R1 – Целокупная производная суммарной динамики феномена (объекта). О – Абсолютный баланс природы, - (пустота, как некая точка отсчёта). V – Степень нарушения абсолютного баланса, производящего бесконечно разнообразные формы относительного волнового и статического характера, (объекты действительности). P – Антигравитация, (сила нарушения, стремления к разбалансированности природы). P1 – Гравитация, (сила стремления вернуть абсолютный баланс природы в своё лоно.) Как отношение R к R1 в одном сегменте, так отношение P к P1 во втором, определяет не только объектарность, как таковую, не только формы мира действительности, но и саму материальность, то есть субстанциональность природы.      
      Если условно разделить эту формулу, горизонтальной линией, ровно пополам, то окажется, что мы, наше существование, будет определятся этой линией. На этом «горизонте событий», мы, собственно, и существуем.
      Материальность, - чистая динамика, возникающая между полюсами, между их различными потенциалами. Полюса, в свою очередь, формируются в нашем сознании, на основании, этой воспринимаемой динамики…, как необходимые точки, без которых наше разумение, не в силах функционировать…, оно проваливается в бездну, если не может определять трансцендентальные точки отсчёта, какого бы плана объект, не располагался пред ним. И если всякая материальность, есть – объектность, то значит, материальность - есть чистое отношение…, и не существует, сама по себе, как некая самосущная данность.
      Предметы, формы реальности, - так называемые объекты, есть, не что иное, как превращённые в образы нашим сознанием, разнообразные формы динамики, и их отношения…, выкладываемые нашим ноуменом, во внешнюю, перспективную во всех смыслах, направлениях, и плоскостях, действительность…, со всеми её динамическими противостояниями, и противоречиями. Ведь, именно отношение форм динамик, создаёт объектарность, и бесчисленное разнообразие всех, относительно «грубых», и «тонких» форм, этой объектарности…, входящих, в воспринимаемую реальную действительность.
Схематично, насколько возможно, это можно изобразить следующим образом. Верхние линии на рисунке символизируют абсолютный баланс, - пустоту. Стрелки условны, и выражают лишь потенциальную возможность стремления. Здесь нет нарушения, нет никакого фактического движения, нет объективного стремления, нет реального противостояния, а значит, не возможна никакая оценка. Здесь нет ни времени, ни пространства, нет бытия. Здесь всё и вся, - абсолютно сбалансировано.
    Нижняя часть рисунка символизирует нарушение, сбой с последующими разноплановыми завихрениями. Здесь рождается отношение, а с ним время и пространство, синтезирующиеся нашим разумом в континуум. И вслед за этим возникает «полярность», как необходимое соотношение друг другу, различных форм динамик этих завихряющихся стремлений. В последствии, развивающихся и воплощающихся в нашей осознанности в объект и субъект, как некие необходимые условия для существования бытия нашего сознания, и отражающейся в нём реальной действительности. Отношение R;R - Так возникает реальная действительность бытия. Которая в своей сакральной глубине, есть та же пустота, но с нарушенным балансом, при котором становится возможным сингулярность, возникновение материи, инфляционное расширение, и последующее соотношение, оценка соизмерений противостоящих разнонаправленных стремлений и динамик. Благодаря всему этому, собственно и возникает само бытие, с его вечным движением. Бытие, лишь как нечто противно направленное в себе, нечто сталкивающееся и, на самом деле, потому лишь «положительное», что имеет в самом себе возможность идентифицирования и оценки. Оценки, всегда основывающейся на противном движении и столкновении, а попросту говоря, - соотношении.
     В линейной транскрипции нашего осмысления, с его хронологическим и архитектоническим последовательным смыслом, условно говоря, возникает сначала «нарушение», - некий «сбой». За ним «полюсность», и как следствие - «полярность». А вслед за этим, и всякое потенциальное и реальное бытие существенного, - бытие действительного с его стремлениями, движениями, и всевозможными потенциальными оценками. И по большому счёту, именно здесь рождается гравитация, и антигравитация, центростремительные и центробежные силы, как таковые. А вместе с тем и понятия энтропии и экстропии, и соответствующие им положения, в которых наш разум выстраивает свои порядки и беспорядки, создавая замкнутые системы, со своими, определёнными им же, разумом, соотношениями и конгломеративными свойствами и характеристиками. Надо отметить, что эти понятия, как и всякие иные понятия, глубоко антропогенны, и в сути своей для самой природы не несут ни положительного, ни отрицательного подтекста, а представляют собой лишь физико-математическую константу бытия, то есть лишь константу заинтересованного в своих умозаключениях, разума, для которого порядок, предпочтительнее беспорядка. (Порядок, в его представлении порядка).
     Глубинная субстанциональность материи, при всей кажущейся фундаментальности, на самом деле не имеет в себе ничего кроме движения, упорядоченного в определённые константы, направленные на определённую последовательность, и превращающиеся в своей целокупности в действительность, выстаиваемой нашим осмыслением на определённый лад. Движения, экстраполированного нашим разумом в систему, в алгоритм, в определённый порядок соотношения, (чем собственно и создаётся сама предметность сущего). Порядок, который на самом деле рождается и формируется только в нашем разуме. Порядок, начинающийся и заканчивающийся только здесь, и не существующий нигде более. Порядок, в котором расчленяется, объединяется, форматируется, обозначается, регламентируется, и, в конце концов, оценивается всё и вся.  Порядок движения и сношения, воплощающийся в нашем эмпирическом воззрении в нечто сущностное, в опыт с его объектами и предметами созерцания и воззрения. И как выясняется, в саму материальность, со всеми её фундаментальными признаками характерной субстанциональности. Той характерной субстанциональности, которая воплощается в нашем рассудке во всякую непроницаемость, твёрдость, текучесть, и т. п. Характерной субстанциональности, при которой, благодаря образующемуся отношению в нашем рассудке, на основе его собственных внутренних совокупных динамических движений и определённых алгоритмов, происходит очерчивание границ, всякое наложение и противопоставление в замкнутых системах созерцаемого мира.
     Так, и никак иначе, всё и вся превращается в объекты. Объекты, которые далее, уже на поле собственной глобальной перспективной обзорности разума, располагаются в определённом порядке, и приводятся в уже более широком масштабе перспектив его созерцания, к отношению между собой. Наш разум суммирует и целокупирует всё, что так или иначе попадает в его поле зрения, и превращает эту целокупность в синтез, - феномен реальной действительности. То есть, сначала превращает простые локальные движения, с их алгоритмами и образующимися системами, в нечто захватывающее на себе взгляд, - в вещи отличимые от пустого эфира, в объекты в пространстве и времени с чётко отчерченными границами. И затем, сопоставляя, соизмеряя и выстраивая линии перспективной последовательности, линии сочетаемости, и рисуя схемы на поле пространственно-временного континуума, (словно на отгрунтованном полотне), создаёт сложную действительность. - Феномен реальности, который, есть ни что иное, как совокупная синтетическая относительность этих порядков, суммированных и воплощённых в объекты и предметы созерцания, слитых на следующем масштабном уровне, в некую целокупность бытия, - Макрокинез. Как некий сбалансированный синтез всех совокупных движений и их соотношений, объективированный нашим разумением, этим «синтезатором», в феномен реальной действительности, (а по сути, в тот же объект, но иного масштаба).
      Теперь проще. Итак, как могла бы возникнуть возможность реальной действительности, для нашего воззрения, в свете чистой физики взаимодействия. Определённая Упорядоченность внешних движений, резонирующая с упорядоченностью электрохимических процессов в нашем мозге, создаёт отношение, которое воплощается во внешнюю реальную действительность. А по большому счёту, упорядоченность устоявшихся и затвердевших апперцепций и дефиниций разумения, (очевидностей феноменального и трансцендентального), и тонких апперцепций и дефиниций ноуменального, различных масштабированных во времени и пространстве идей, находящихся в одном и том же разуме, и взаимодействующих друг с другом. То есть простое отношение устоявшихся апперцепций, с не устоявшимися гипостазирующими апперцепциями нашего сознания. И именно это их взаимоотношение и взаимодействие, формирует, как локальную, так и всю глобальную реальную действительность бытия.
       Далее. Движение в чисто физическом смысле, воплощает собой отношение времени - к пространству. Пространственно – временной континуум, продуцируемый нашим разумом, в своём синтезе воплощается во внешние материальные объекты, и создаёт всевозможные отношения бытия. То есть, как всякий материальный объект, есть лишь отношение локальной точки пространства - к времени, в котором внутренние движения, и соотношение различных динамик, упорядочена на определённый лад соответствия, олицетворяя в нашем рассудке критерии и оценки, (ведь именно это отношение - провоцирует воплощение объектов, которые сами в себе не несут ничего кроме чистой динамики), так и вся целокупная действительная реальность, есть лишь соотношение пространства – к времени, в наиболее широком масштабе полей динамик и форм движения материальных субстанций и объектов, образующее в определённых областях нашего разума, некий образ синтетического Макрокинеза, и чувство необходимого целокупного бытия реальной действительности.
      Далее. Градация движений, палитра всех его взаимодействий – намного обширнее, чем это мог бы представить себе самый глубокий и функциональный разум. Наш разум уверен, и его невозможно переубедить в том, что в реальности существует, с одной стороны, нечто абсолютно инертное, само в себе сущностное, и с другой - его движение. Нечто что есть, - и его динамика, его трансформация. Он совершенно чётко делит мир на вещь, - на то, что существует фундаментально, и его течение. И его затруднение зиждется на практической невозможности осмысления им, - что есть на самом деле материя, что может представлять собой, в сущности, эта инертная с его точки зрения, субстанциональность. Что есть самая сокровенная, сакральная, самая глубинная суть этого статического в его представлении вещества. Ему очень трудно осмыслить, что материя, её субстанциональность, как и всякая воплощённая предметность, есть лишь отношение пространства к времени, отчерченное границами нашим ноуменом, в точках созерцания, и превращённое в континуум, где само движение для масштаба определённых точек, - упускается нашим сознанием из виду. Ему крайне трудно осознать, что всякая материальная субстанциональность, какой бы она не казалась нам фундаментально-сущностной и инертной, есть лишь отношение, - чистое движение, – форма динамики определённой частоты и формы волны, - лишь сконцентрированная в определённой точке пространства и времени нашим разумом. Где определённая частота и длина волны, - превращённая нашим сознанием в энергию и импульс замкнутых в определённую систему, образует нечто объектно-сущностное, - некий «пучок», имеющий уже свои, отличные от первоначальных критериев чисто временного качества.
        Критерии, несущие в себе теперь, не только чисто динамические, но и сущностно-материальные, пространственные аспекты бытия. Для него почти невозможно осознание того, что вся наша действительность, несущая в себе бесконечно разнообразные формы этих движений, есть лишь совокупная относительность, экстраполированная нашим разумом в реальную действительность, - в бытие, с критериями пространственного (траектории), и с критериями временного (скорости).  Где всё и вся зиждется на соотношении Энергии и импульса, (нечто сущностное) - с Частотой и длинной волны, (нечто движущееся, информативное). Что, по большому счёту, отделяется и определяется, лишь масштабом нашего воззрения и нашего воображения. Ибо копни глубже, и всякое «нечто сущностное», превращается в «нечто лишь движущееся, - нечто информативное». То есть всякая обозначенная нами как «энергия и импульс», (частица), в глубине своей не содержит, и не может содержать ничего фундаментально сущностного, как только частоту и длину волны, - лишь сконцентрированную нашим разумением в определённой точке пространственно-временного континуума.
      В силах ли мы поставить под сомнение то, что в действительности существует нечто, что движется, а значит нечто – фундаментально сущностное? Нечто, что не являлось бы, в самом себе чистой динамикой, (только лишь тем отношением пространства к времени), но что являло бы собой окончательную материальность, абсолютно простую и не делимую в своей субстанциональности, а главное абсолютно инертную, лишённую всякой динамики в сакральной своей сути, окончательно стабильную фундаментальность. То, что не являло бы собой, в силу сути самого движения, лишь отношением, только чем-то что лишь - отражается. Но было бы конечной точкой мира и бытия.
       И хотя весь научный мир именно к этому стремится, но найди он эту «частицу бога» в действительности, и мир исчезнет, провалившись в собственную конечность, словно в «чёрную дыру». И я об этот уже упоминал. Ведь для нашего разума с его миром действительности, окончательная определённость, обозначающая некую законченность, на каком пути она бы не обнаружилась, в регрессивном ли векторе умозрения, или в прогрессивном, неминуемо и необходимо приведёт его к концу. Там, где закончится всякая условность, закончится и этот мир. Но самый интересный парадокс, даже не в этом.
      Но вот в чём, собственно, главный парадокс. Динамика, как таковая, не может быть сущностной в себе. Ибо она есть лишь отношение величин, таких же условностей, создаваемых нашим разумением. Само движение, абсолютно точно, является фикцией нашего воззрения, - иллюзией в самой своей сокровенной сути. Движение, есть главная условность нашего бытия. Ведь все его параметры, всё, на чём оно зиждется как то: скорость, траектория, не могут быть абсолютными в себе, как только лишь по - отношению. Только отражаясь в нашем оценочном разуме, как некое соотношение к динамике нашего собственного обмена веществ, к форме внутренних трансформаций нашего имманентного органоида, - целокупному метаболизму. И если само движение и существует в мире, - то только как отношение, и никогда как сама данность. Мир, сам по себе, - не имеет даже своего собственного движения, не имеет собственной динамики, ибо не имеет никаких собственных абсолютных критериев этой динамики. В глубине своей, он - есть застывшее стремление, воплощённое в вечное напряжение. Стремление, - к своему недосягаемому абсолютному балансу. Его глубинная суть, есть - сакраментальная нейтральность. И в этом смысле сама Вселенная необходимо статична в свой сакраментальной существенности. Как бы не рассуждали о её расширении и ускорении этого расширения. И её статичность есть основа временной вечности так же, как её динамичность в нашем сознании и наших оценках, есть основа пространственной бесконечности.
     Итак, из чистой условности, за счёт лишь упорядочивания на определенный лад разно полярных и разнонаправленных движений, чистое отношение - материализуется, превращаясь в разнообразный мир действительности.
       И в связи с вышесказанным, сам собой возникает вопрос: Если мир в себе есть лишь динамика и более ничего, а динамика есть лишь отношение выводимых нами критериев, которые в свою очередь есть лишь апперцепции и дефиниции оценочного разумения и из чего следует что динамика как таковая не существует сама по себе, но лишь только как отношение, то чем он, - мир действительности, мог бы быть в своей самой сокровенной сути? Чем он мог бы быть сам по себе? = Только проблематическим парадоксом, и более ничем.
       Далее, возвращаясь. Произволен ли сам по себе наш разум? Доступна ли для него свобода?  Мир – существующий сам по себе и лишь открываемый нашим разумом во всей своей красоте, - тайна, лежащая за каждым углом. Существование законов мира, его латентных тайн на границе разумения, вечно ждущих своего открытия. - В чём здесь секрет, почему мы так уверенны в том, что мир уже существует, и мы лишь исследуем его, совершая поражающие воображение открытия. Как понять ту неоспоримую закономерность последовательности, присущую всяким открытиям? Как объяснить ту твёрдую привязанность действительного открытия, к положению уже существующих вещей? Как объяснить открытия мира и их законов, так гармонично вплетающихся в общую «косу мироздания», и составляющих со всем уже существующим, гармонию общей мозаики Макрокинеза. Вопрос - крайне сложный. Но здесь у меня есть одно любопытное соображение.
      Насколько оно удовлетворит даже мой собственный пытливый, но где-то скептический разум, я пока и сам не знаю. Но как мне кажется все наши открытия, потому и являются таковыми, и потому и вплетаются так гармонично в общую «косу мироздания», что следуют строго вектору устоявшейся динамики нашего архаического мышления, и не выходят за рамки луча нашего мировоззрения, за рамки полей высвечиваемых из пустоты секторов осознанности. И весь наш мир, благодаря этому «лучу», в силу его векторности и поле расширенности, во всех своих формах и движениях олицетворяет источник этого «луча» и его направленность. А также несёт в себе всю его широкую внутреннюю генетику, связанную как с простыми механизмами грубых форм метаболизма нашего тела, так и с формами тонких мыслительных агрегатов, выделяемых при этом метаболизме. Попробую несколько проще.
      Представьте себе наше воззрение и мышление в виде некоего направленного луча света в абсолютно тёмном пространстве инертной и нейтральной пустоты мира. Который словно через линзу прицела направляется через уже открытое ранее, и утвердившееся в нашем сознании. «Луч нашего сознания», направленный через призму уже существующего, через призму затвердевшего алмаза наследия реальной действительности. Этот луч, проходя через эту зеркальную систему уже открытых (созданных) законов и положений вещей, будет иметь определённое направление перспективы возможного опыта осмысления в пространстве и времени. И будет выхватывать из темноты только то, что будет попадать на его, и только на его путь высвечивания. И будет выстраивать внешний мир по лекалам уже существующих и утверждённых проектов и чертежей исторической осознанности. Таким образом, формируя феноменальный мир действительности в нашем эмпирическом воззрении, строго в определённых рамках ассерторически существующего, со строгими направлениями функциональных законов осознанного и запечатлённого осмысления бытия. И этим, и только этим объясняется вся подтверждающаяся гармоничность и последовательность изобретений и открытий, благодаря которой наш разум убеждён как в истинности и непоколебимости законов лежащей перед ним, природы, так и в истинности всех изобретений и открытий, гармонично вплетающихся в общую «косу мироздания», или сказать иначе, гармонично и красиво дополняющих мозаику архаического миропорядка.
      В своей сакраментальной динамике, луч нашего мировоззрения подобен всякому лучу. Он, проходя через призму существующего, выхватывает последовательность перспективы, рисует на полотне действительности фигуры, присущие только этой призме, и необходимо оставляет в тени то, что лежит вне этого поля высвечиваемости, вне прицела, выставляемого определённым уже существующим, а значит укрепившемся в сознании и являющимся теперь для нашего разума, - фундаментально-истинным.
      То, что, так или иначе, противоречит параметрам этого «луча», воспринимается нашим разумом, либо как не существующее, либо как заблуждение, и никак иначе. Ведь то, что не вплетается в общую «косу» существующего мироздания, а тем более противоречит ему, для нашего разума однозначно является заблуждением, - ошибкой. Луч, - не может быть кривым, или прогнутым, он может лишь преломляться. Но что может заставить преломится «общий луч человеческого воззрения и осмысления», такой мощный и основательный?
      Те отдельные «лучики», словно солнечные зайчики в призмах мировоззрений, - мировоззрений личностей учёных, преломляются часто. Но их отклонения существуют в рамках общего вектора мировоззрения, и не способны отклонять этот общий луч, - «луч коллективного мышления». На это способна была бы «призма», с совершенно новым порядком выстроенных внутренних зеркал. «Призма», совершенно отличающаяся по своей внутренней форме агрегатности, гармонии и динамике. Кроме того, принадлежащая некоей личности, обладающей огромной внутренней энергией и силой, то есть безупречной гармонией способной настроить всё и вся на свой лад. – Почти невозможное явление. Сочетание в одном человеке всех необходимых для того качеств, такая же редкость, как «Большой взрыв» для Вселенной. Гений – являет собой такую призму. Только настоящий Гений способен преломлять «луч общего воззрения». Но даже «учёный обыватель», как правило, поначалу не способен ни видеть, ни слышать то, что создаёт истинный гений. Я уж не говорю о простом обывателе. Человек не желает, и подчас и не способен воспринимать ничего, что выходит за рамки «общего луча мировоззрения», за рамки общего направления осознанности, за рамки поля сложившегося мировосприятия.
       И только благодаря общей физиологической генетике человеческого разума, его способности перестраиваться и мутировать в заданном направлении, случается чудо. И общее человеческое разумение под напором гармонии и силы созданного гением, постепенно начинает видеть и слышать, в этом новом секторе. Постепенно конструируя в своём разуме и укрепляя, совершенно новую агрегатную полифонию мира, которая в свою очередь порождает и развивает новую «ганглию сознания» в каждом разуме. Эта «ганглия», совершенствуясь и укрепляясь по общим законам биологии и физиологии, выстраивает вовне новую сторону мира. Но всё же всегда лишь пристраивая новое мировоззрение к существующему, словно пристраивая к дому новую комнату. Эта новая сторона мироздания, расселяющаяся в этой новой комнате, не существовала прежде, ни латентно, ни метафизически, ни запредельно.
        Её создал гений, и показал миру людей, убедив в её существовании, а главное, - в истинности. А разум обывателя, затем, гармонизировал её с уже существующим, синхронизировал с общей упорядоченностью разумения, открыл для себя и адаптировал к реальности. И вот, настроившись на новую волну, почувствовав и разглядев эту новую комнату, распробовав до того не съедобную пищу в этой комнате, человек начинает ею питаться. Всё более и более расширяя вкусовые качества «нового вкусового пупырышка», - новой «ганглии собственного воззрения». И постепенно всё человечество, так, или иначе, настраивается на эту новую мировую полифонию. И вот уже всё мыслящее человечество, воспринимает это новое направление луча осознанности, эту «новую комнату», как нечто само собой разумеющееся, как нечто обыденное, и существующее всегда. И вот уже, смотря через призму этого нового открытия, в окна этой комнаты, видит поле, на котором растут «неизвестные цветы», и где проходят неизвестные ранее тропинки. Неизвестные, но теперь вполне вписывающиеся своей агрегативностью, в уже существующие и укрепившиеся в сознании, агрегаты и хреоды. Так происходит научный прогресс. Так расширяется наш мир.
      Теперь, то же, но в несколько иной аллегории. Наш разум, словно локомотив, несущийся в темноте, высвечивает своим прожектором, только те станции и те населённые пункты, которые могли бы ему попасться на пути. Рельсы – очень веский аргумент в направлении движения всякого поезда. Ещё более веский аргумент, - инерция. И сколько бы вагонов ты не прицепил к этому локомотиву, какой разновидности они бы не были, они всегда должны быть примерно одной формы, габаритов, и агрегатности, иные - просто не поедут. И это, в определённой степени так. Рельсы же, перед этим локомотивом, за счёт встречающихся на пути станций, могут менять направление. Но локомотив всегда следует заданному маршруту. Постройка новых станций, требует необходимости, и производится на пути уже выстроенной дороги. Но иногда возникают произвольные, «случайные станции», к которым, уже по факту их возникновения, протягивается железная дорога. Именно «случайные станции», меняют географию общего мировоззрения. И эти «станции» строят именно Гении. Они выстраивают их в пустыне, и направляют туда поезд общего воззрения. Но пока Гений не выстроил «новую станцию», её вовсе не существует. И никто даже представить себе не может возможность существования там, станции.
     По большому счёту, наше воззрение и осмысление мира, это тот поезд, катящийся по выстроенной кем-то, сети железных дорог. Но всякая сеть вынуждена расширятся. Иначе на чём мог бы базироваться сам прогресс. И здесь наш разум выступает в образе «путеукладчика», выкладывающего перед собой дорогу новую, не существующую никогда и нигде.
     Кто осознает во всей своей глубине эту аллегорию, тот поймет, что значит на самом деле всякое открытие, и что значит – открываемый наукой мир. Тот поймёт всю неоднозначность, не только мира науки и её открытий, и всю неоднозначность самого познания, как некоего вектора, с одной стороны; одного из возможных векторов, с другой; единственно возможного вектора, и единственно существующего. Где мир и его открытия, на начальном этапе, лишь игра воображения в определённой направленности, и с определенной дисциплиной, и не более того. Где вся фундаментальная физика, как, впрочем, и всякая другая точная наука, есть воплощённые в формы определённой агрегатности фантазии, заключённые в поле луча определённого направления, динамики и дисциплины. Фантазии, постепенно превращённые в железобетонные сваи, для постройки фундаментального и функционального внешнего мира.
      Всякий бетон изначально жидкий. И «бетон фантазии» - не исключение. И застывает этот «бетон» уже на строительной площадке. Сначала превращаясь в смесь ингредиентов фантазии, веры, и утверждения, (вода, щебень, и песок), и затем, под лучами солнца действительности уже существующего, превращаясь в твёрдый как камень, - «бетон мировоззрения».
      Итак, как строится общая картина мира? «Жидкий бетон фантазий», привозимый на общую площадку построения феноменального мира, заливается в формы, созданные с помощью инструментариев эмпирического архитектурного образования, укоренившегося в общем сознании, затем выдерживается время, и проверяется на прочность.  Этот «бетон» постепенно застывает, превращаясь в новые «дома и конструкции», на фундаментах старого, затвердевшего мировоззрения. Меняется общий ландшафт. Который, в свою очередь, даёт направление для последующих построений–открытий. И эти построения – открытия, обязательно будут вписываться в общий ландшафт существующего «железобетонного мира», на полях нашего воззрения. Ибо всё, что не вписывается, будет непременно отметаться, обозначаясь мифом, заблуждением, либо ещё каким-нибудь эпитетом.
     Конструкция нашего мировоззрения, словно грандиозный величественный замок, где всё и вся архитектурно – гармонично. Этот «замок», при всей своей гармоничности и кажущейся цельности, в то же время, никогда не будет достроен. Этот «замок» будет выстраиваться, и трансформироваться пока живёт человек, - пока функционирует его разум. И вот что важно. Все новые «кирпичики» и «флигеля», создающиеся и предлагающиеся к усовершенствованию общей постройки, непременно должны вписываться в общую мозаику существующей формодинамики, определённой лучом общего мировоззрения, иначе они будут выброшены, как ошибочные и ненужные. И только Гений, способен изменять сам проект. Он приходит словно «новый прораб», и делает так, что не вписывающийся «флигель», вдруг меняет под собой основание, и становится на своё место.
    Что же касается абсолютной истинности, то всякий «бетон», будь он трижды пронизан железными арматурами утверждённых законов, всё же имеет свою продолжительность существования. А значит и всякая незыблемая истинность, - суть относительность.

Теория движения
Начало
Мы пристально вглядываемся в мир, стремясь обнаружить в нём начало. Мы заглядываем в историю, в надежде отыскать исток жизни…, и пробиваемся чрез тернии сомнений, и разочарований, в надежде обнаружить тот «эмбрион», - зародыш мира. И на этом поприще достигли действительно немало. Но «ноля», начала начал, той точки отсчёта, - так и не нашли. И никогда не найдём, ибо ищем не там. Мы ищем источник реки в том месте, где она впадает в океан, где наиболее ясно и светло, где всё явно и неоспоримо, где можно потрогать, конкретно ощутить, и зафиксировать. У всякой реки, всегда есть определённое русло, и пойма, но не у всякой реки можно обнаружить определённый источник. Из многочисленных мелких ручейков образуется полноводная река, несущая бурными потоками камни и всевозможный мусор. И эта река необходимо впадает в океан, и растворяется в нём, не оставляя и следа.
         Река нашей жизни, с её Великим познанием и осмыслением мира, имеет похожую модальность, и последовательность. Она начинается неизвестно где, неизвестно как, и пройдя по лощинам и горным перевалам, по степям и долинам мироздания, впадает в «океан безвременья». Но в силу устройства нашего разумения, зеркальной модальности его феноменологии, мы ищем источник реки в самом мироздании. Мы пытаемся найти в созерцаемом мире его начало, - его незыблемую основу? Мы ищем «ноль», точку отсчёта на поле сложившейся системы координат, на поле феноменально выстроенного мира. Эмпирически полагая, что, то, что дано нашему взору, что является объектом, то и скрывает в себе сущность природы, и сущность мира, - его источник, и начало начал. И глубоко убеждены, что вся динамика мира, вся его существенность заложена именно в эмпирически созерцаемых феноменальных субстанциях мироздания. Где-то здесь, под покровом осязаемости, созерцаемости и осмысленности, «мир сам в себе» скрывает эту неразрешимую тайну! 
      Мы ищем «ноль» там, где на самом деле, расходятся в бесконечность лучи графика нашей системы координат, нашего восприятия и нашего сознания, выстроенного и основоположенного, флуктуирующей точкой нашего разума, этим разряженным полем, - «чёрной дырой сознания». Мы ищем «ноль» там, где царствует «куда», но не «откуда». Куда стремятся параболы нашей мысли, векторы нашего разумения и осмысления феноменальной природы, всей реальной действительности бытия. Здесь мы никогда не отыщем «ноль», здесь нам никогда не отыскать источник. Ведь там, где стоят цели, куда стремиться наше познание, - вектор бесконечного удаления на шкале созерцания и осмысления. Здесь, где наша река держит свой путь, истока быть - просто не может.
      И если и стоит этим заниматься, если и искать «ноль», - это пресловутое начало начал, то надо искать его там, где он должен находиться по определению, - в центре графика системы координат. То есть в нашем разуме, как наиболее возможном источнике. Но и здесь нас ждёт разочарование. Ведь здесь, его определённость ещё более зыбка, и ещё более темна, и недоступна. И здесь будет ещё сложнее найти нечто, что можно было бы потрогать и зафиксировать, что удовлетворяло бы наше познание. Ведь здесь, словно в центре галактики, лежит «чёрная дыра», - познающая, но не непознаваемая субстанция ноумена. Она говорит безапелляционно: = «Я» - великая изначальность, - «ноль», начало всего, и в тоже время, «ковчег мироздания». «Я» содержу в себе все, что включает в себя мир, и всё, что он мог бы включать. «Я» - этот изначальный «ноль», - точка, содержащая в себе всю бездонность мира! – Капля, включающая в себя весь океан, - Миг, включающий в себя всю бесконечность времён!
      Если «Я» - это начало начал, - «ноль», от которого исходит продуцирование всего, восприятие и осмысления мира, начало всего и вся, то, по всей вероятности, должен быть и конец всего и вся. Так полагает, и так диктует нам, наше линейное пространственно – временное воззрение и осмысление. Ибо причинно – следственная зависимость - абсолютна в нашем понимании действительности. И в иной плоскости осмысления, наше понимание будет совершенно невозможно. Где есть основание, должна быть и вершина. Где есть начало, должен быть и конец. И наоборот. Где существует вершина, необходимо должно быть и основание. Где есть конец, обязательно должно быть, и начало. В этой аксиоме абсолютно уверенно наше линейное сознание.
      Но на любом графике, построенном нами, для обозначения отношения величин, конец, как известно, не предусмотрен. А начало - условно. И этим, математика порой, отражая сущность мировоззрения, олицетворяет существенность самого мироздания, как такового. И вся её холодность, лишь подчёркивает эту истинность.
      Так вот конец, как и начало, нам не суждено найти во внешнем мире. И то, и другое находятся в этой «чёрной дыре», - «ноле» нашего «Я». Она порождает все формы, и все движения мира. Она их начинает, и она же их заканчивает. Она рождает время, и уничтожает его, с невероятной скоростью. Она создаёт незыблемость, и опровергает её. Она конструирует бытие, и превращает его в небытие. И подобно всякой «чёрной дыре», питается тем, что сама и продуцирует.
      Векторы восприятия и осмысления, уходящие от «ноля» в разные стороны, на графике нашей осознанности, словно «щупальца метафизического осьминога», нащупывают в пустоте что-нибудь «съедобное», - то, что вошло бы в резонанс с природой этого «осьминога». То, что могла бы переварить, «чёрная дыра» нашего «Я». Она протягивает свои «щупальца - вектора», назад и вперёд во времени, в глубину и в ширину в пространстве, вправо и влево в собственном представлении. Она даёт сама себе иллюзию пролегающего перед ней, законченного мира, в виде линии, некоего горизонта, как в пространственном восприятии сейчас, так в исторической хронологии прошлого, и будущего. Она отрывает мир от себя, абстрагирует его от собственной «флуктуирующей точки», и крутит головой от горизонта, до горизонта. И закономерность всего и вся, гнездиться только в этой «чёрной дыре», включающей в себя, как мгновенность мига, так и бескрайность вечности, как широту бесконечного пространства, так и самую доступную осмыслению, мелкую субстанцию природы. И, что бы ни лежало на её пути, какие удивительные вещи она бы не идентифицировала вокруг себя, она никогда не отыщет в мире то, что не было бы создано ей же самой. Как и с собственными метафорическими иллюзиями, ей не суждено расстаться никогда. Так что, для нашего осмысления, всегда будет существовать, как безнадёжность, так и надежда.
       Мысль, уходящая далеко за горизонт, - взор, видящий в полной темноте... Что это, как не продуцирующая фантазия, желающая лакомиться собственными отражёнными флюидами. - Флюидами, оплодотворёнными чужбиной, и вернувшиеся обратно. Катарсис вечного возвращения – парадокс мирового бытия. Интегральная архитектоника воззрения - кровь и плоть «миро организма».

Динамика и объективность
Я уже не раз отмечал, что, когда мы пытаемся найти в мире нечто фундаментальное, мы неминуемо приходим к пустоте. В мире ничего не остаётся, кроме самого движения. И вот это-то и есть самая последняя, и самая неразрешимая загадка мира. В движении - заключается всё. Вся сущность нашего действительного мира. И в то же время, движение, в нашем разумении, являясь функцией, м оно должно обязательно быть функцией чего-то. Ведь само по себе движение, не может быть нами осмысленно без того, что движется. И поэтому нам суждено вечно искать в мире то нечто, что создаёт движение, что собственно движется.
      Да простят меня за пафос, но если и есть в этом мире нечто действительно божественное, то это – недоступная тайна самого движения. Бог – есть движение. И если искать бога, то именно в сути движения, в сути всякого стремления, в этой неразрешимой тайне бытия, которая есть единственная основа действительности, и всех её внутренних взаимоотношений.
       Взяв всякую локальную вещь мира, и диалектично раскладывая её на составляющие, проникая в глубину, мы неминуемо приходим к тому, что этот путь - бесконечен, что мы не в силах найти фундаментальную её основу. Всё разнообразие окружающего нас мира, есть разнообразие движения, его динамических возможностей. Всякая субстанциональность, воспринятая и оцененная нами, такова, только потому, что таково её внутреннее движение. И всякая вещь в себе, в конечном счёте, есть лишь динамика, - её бесконечная возможная архиособенность. Материя, в сути своей, не имеет ничего сущностно-фундаментального, кроме самого движения, и отношения скоростей, и форм этого движения. Вся наша жизнь, сама по себе, не имеет ничего в себе стабильно реального, кроме самого стремления, и бесконечно разнообразных форм движения. И вот в чём, эта загадка, являет главную проблему.
        Дело в том, что как я отмечал выше, движение само по себе, не может иметь собственных критериев. У него нет, и быть не может собственной определённой скорости, и определённых в себе, парабол. Его определённость, - есть определяемость. И в этом смысле, даже движение не имеет в себе фундаментальности. Парадоксальность движения заключается в том, что оно, есть начало и конец всего сущего, и в то же время, не имеет собственных фундаментальных параметров и критериев. А значит, не имеет собственного пространственно-временного континуума. Ибо как время, есть суть относительность, - некая соотношенческая определяемость момента, (в нём более нет ничего), так и пространство, есть суть относительность, в самой своей, сакральной объективности.
      Бог, что создаёт нашу действительность, гнездиться в отношении пространства - ко времени, или времени - к пространству. Время, отражает стремление нашего разума, обозначить сами движения, и взаимоотношения этих движений между собой, и в первую очередь, между динамическими особенностями субъекта и объекта, - неких создаваемых разумом фиксируемых отношений, воплощающихся в обобщённый фантом действительности. Но и пространство, как таковое, есть в сути своей, взаимоотношение тех же величин. Ведь пространство заполняется материей, (без этого заполнения, его бы так же не существовало, как и времени), но вопрос: чем собственно оно заполняется, что есть в своей сути, всякое вещество, как не то же соотношение движений, и их величин?
       Я уже почти слышу возмущённые голоса учёных. Э… куда хватил! Весь учёный мир, на протяжении веков, ищет ответы на эти вопросы. Проникая всё дальше в глубину вещества, деля, и, как будто бы находя всё более мелкие конгломераты, на дне этого бездонного колодца. Но дно это, проваливается, и открывается новая бездна с невиданными физическими явлениями, и новыми бесконечными перспективами.
      1). Что, в сути своей, есть твёрдость вещества, и наша ощущаемость его как твёрдость? По большому счёту, это упругость молекулярных связей, - в сущности, упругость противостояния главных стихий мироздания – гравитации, и антигравитации, на молекулярном уровне. Но и молекулы, и кварки, и ещё бог знает что, обладая своей субстанциональностью, обладают лишь той же упругостью этих связей, противостоянием гравитации, и антигравитации микроуровней, в собственных масштабах, где скорости и динамические особенности, определяют всё. 
      2). Что есть определённая форма объекта? Это соотношение и сопоставление, в метафизических кафедрах нашего сознания, собственных внутренних скоростей и форм динамики, - со скоростями и формами внешней динамики, олицетворённой в объектах созерцания и осмысления. Где возникают определённые оценки, в глубине своей, базирующиеся только на формах соотношения гравитации, и антигравитации в определённой локальной точке пространственно-временного континуума. И границы всякого объекта нашего познания, определяются только этими соотношениями.
      3). Что есть в сути своей, оценка нами всякого объёма? Объёма, который собственно определяет перспективы нашего воззрения, и наш целокупный мир, - наш дом. В первую очередь, это данная перспектива нашего ноуменального зеркала, его возможность отражать в своей многогранной призме, соответствующие перспективные ландшафты мироздания различных уровней, на бескрайней лестнице прогрессивно-регрессивных направлений нашей осознанности, от макро, до микро, в бесконечно расширяющемся и уходящем всё дальше в обе стороны, воззрения и осмысления этих перспектив. И возможность превращать это отражение, в объёмные картины бытия, и нашей жизни. Это, по сути, соотношение между собой, различных внешних объёмов, (адекватно возможностям перспектив нашего разумения), к нашему собственному объёму, как лекалу, как образцу, в имманентно-эмпирических, и трансцендентальных транскрипциях.
      Три соотношения, порождающие в своём синтезе, всякую оценку действительного. Синтез этих продуцирований, и восприятий, происходит в нашем разуме перманентно, производя этим синтезом целокупность, продуктом которой, является вся наша синтетическая реальная действительность. Благодаря взаимоотношению объёмов, для нашего взора, и развившихся в нём перспектив, Вселенная - олицетворяет собой бесконечное пространство, заполненное шарообразными объектами. А наша планета Земля, - дом родной, с располагающими к развитию, благостными пенатами. Именно благодаря взаимоотношению скоростей, и форм динамики, наш мир представляет собой бесконечную лестницу форм субстанциональностей, - лестницу, уходящую в бесконечность, как на регрессивном пути, так и на прогрессивном.
      Только благодаря нашей оценке мир таков, каким мы его ощущаем. Со всеми его объектами, формами динамики и скоростями, со всей его красотой и безобразием, чуждостью, враждебностью, и благонамеренностью… И постоянно всплывающий вопрос: Что же есть мир, - сам по себе? Имеет вполне определённый ответ: - Лишь оценку. Мало это, или много для мира, = но это именно так. Мир, на самом деле, не может иметь в себе, ничего по-настоящему фундаментального, как и самостийно функционального... И по большому счёту, сам по себе, он - без материален, и недвижим. В нём, в его самой сокровенной глубинной сути, нет ничего кроме пустоты, а значит, нет действительности, нет произвола, нет Бога. Бог, живёт только на его поверхности. Но это обстоятельство нисколько не умаляет самой реальной действительности, и божественности этой действительности. Ведь как бы мы не уходили в глубину, как бы ни трактовали движение, порождающее собой действительность, и всю материальность, божественность природы никуда не девается. Бог - не исчезает. Его невозможно убить даже тем абсолютным пониманием мира, как воплощения архаической фатальной пустоты. - Пустоты без субстанциональностей, и движений. Ведь от этого, сама реальность мира, его действительность, как и само движение – нисколько не теряются, и даже не умаляется.
      Наш трансцендентный разум делит мир на пространство и время, определяя каждой из монад бытия, свои пенаты. И затем, соединяя эти планы собственного воззрения, в целокупное единство, создаёт синтезированный мир реальности, в котором время, и пространство, уже не разделимы. В ином ключе он существовать, - просто не может. А между тем пространство, и время, в собственной академической агрегативности, есть одно и тоже. Они изначально есть суть одно, но воспринимаемое разными «ганглиями» нашего воззрения. Такое, - крайне сложно представить. Но не возникни, и не развейся в нашем разуме, одной из этих «ганглий», и мир реальности, был бы совершенно иным. Либо пространством - без времени, либо временем - без пространства. Что олицетворяло бы собой, как раз ту самую пустоту. Мир действительности таков, именно в синтезе двух главных парабол нашего воззрения, которыми определяется общая гипербола всего бытия.
        Повторяю, всякая объективность вещей в нашем мире, определяется соотношением внутренних скоростей, и форм динамики, микро и макроуровней бытия. Именно этими соотношениями, и ничем иным, определяется как форма всякого предмета для нашего воззрения, так и его субстанциональность. И всякая оценка, есть лишь вопрос выстраиваемой нашим разумом перспективы, как в самом узком, так и в самом широком поле воззрения и познаваемости.
       Здесь происходит постоянная смена фокусов, постоянное перемешивание ответственностей, их столкновение и синтетическое слияние, разделение и абстрагирование. Но целокупируемый всё это, разум, в силу собственной перспективной возможности, воспринимает и моделирует целокупный внешний мир, где многие движения и формы динамики, находятся за рамками восприятия и идентифицирования непосредственно самого движения, в секундно-метровом диапазоне его созерцания, на определённой им, линейке перспективной обзорности. И мир в этой части, представляется ему чем-то инертным и без движимым, (по крайней мере, в эмпирическом осмыслении, ибо трансцендентные формы, возникшие в разуме позже, знают, что скрыто за этим, и именно они говорят о повсеместном разноплановом движении, определяющем все возможные формы и субстанциональности мироздания).
       Упрощённо, как пример, для того, чтобы понять смысл всего этого, можно привести быстро крутящийся пропеллер, создающий впечатление стоящего круга. Или лазерный луч, рисующий, казалось бы, инертную картинку в воздухе. Но если в этом смысле представить себе трансцендентно, запредельные для нашего непосредственного восприятия момента, формы динамики и скорости движения, к примеру, в камне, то становится более-менее ясно, почему они создают впечатление твёрдости, и определённой мёртвой субстанциональности.
      Ведь «ганглии нашего воззрения и разумения» моделирующие и воспринимающие реально происходящие движения, те, что находятся в поле восприятия нами, динамики и последовательности изменений, условно говоря, в секундно-метровом диапазоне, отличаются от «ганглий трансцендентальных» именно своей природой. То есть, когда мы видим непосредственно движение и изменение, и это изменение создаёт в нашем разуме иллюзию текущего в определённом порядке и с определённой скоростью, время, работают «ганглии непосредственного продуцирования и восприятия». Их масштабы просты, и обусловлены каузальными изменениями определяемого ими момента. Но когда мы не видим этого момента, когда эти изменения и трансформации находятся за пределами возможностей наших перспектив, возникает иллюзия инертности, без движимости, в одном векторе перспективной обзорности, и пропадает всякое достоверное бытие, в другом векторе.
      То есть фактически, мы делим реальность пространства и времени в соответствии с формой и скоростью динамики нашего внутреннего движения. То, что движется за пределами нашего непосредственного восприятия, то, что не идентифицируется нами как движение, мы называем - инертный материальный мир пространства. Ведь он кажется нам фундаментально-недвижимым. То, что движется в рамках непосредственного восприятия, и раскладывается нами на категории, а благодаря памяти прошлого и будущего создаёт в нас чувство времени, мы относим к непосредственной реальности бытия. Кстати сказать, время в нашем разуме возникает и отмежевывается от пространства тогда, когда возникает непосредственное ощущаемое нами движение, воспринимаемое как последовательное изменение, условно говоря, на глазах. Течения времени не существовало бы, если бы всё существующее во вне, было бы за рамками восприятия нами каузальных изменений природы. Это только нам кажется, что мы воспринимаем время непосредственно изнутри себя, что мы способны ощущать некое движение самого времени, как какой-то субстанции, все повелевающей и все определяющей. Но время, на самом деле фикция, - иллюзия бытия, не существующая сама по себе субстанционально, как только лишь метафорически, - лишь как продукт отношения. Оно – есть апперцепция разума. И существуй оно само по себе в мире, оно бы тем самым определило бы законченность этого мира. Как определила бы законченность мира и существующая фундаментальная материальность, - нечто окончательно сущее в пространстве, окажись такая в нём.
      Время, есть продукт соотношения и сравнивания нашим разумом движений внешних, с движением нашей крови, и нашего общего внутреннего метаболизма, включающего и скорости, и формы движения самого разумения, его «стрел-мыслей», и «воззрений-рек». И поэтому время не является чем-то субстанциональным. Но субстанционально ли само вещество? Чем одна фикция, отличается от другой?
      Субстанциональность материи не вызывает сомнений в нашем архаически укоренившемся сознании. Но ведь и время, как нечто фундаментальное, в нашем глобальном осмыслении бытия так же не вызывает сомнений. И, тем не менее, оно не может иметь собственной телесности. Как я отмечал выше, в противном случае, наличие такой телесности, определило бы конечность мироздания.
     Парадокс в том, что материя, как таковая, есть суть определённая форма движения, и определённая скорость, которые в своей совокупности определяют формы воспринимаемой нами реальной действительности, со всеми её объектами. Значит в материи, в её глубинных основах, а далее и в пространстве, нет ничего кроме течения времени? Как же разобраться в этом клубке?
     Для того чтобы осмыслить такое, необходимо выйти за рамки пространственно-временного воззрения, данного нам природой. Вектор нашего осмысления действительности находиться в плоскости последовательного бытия материальных субстанциональностей. Создавая этот лабиринт, он бродит по нему, лишь меняя сектора лабиринта, создавая новые повороты и тупики, но, не меняя самого лабиринта. Как посмотреть на мир другими глазами? Проблема здесь как раз в том, что наш разум не в силах изменить созданный им однажды лабиринт, он не в силах поменять даже его векторность. Его архитектоника и его алгоритмы, полностью соответствуют архитектоники собственной выложенной веками матрицы разумения. И всякая запредельность, случись такая, неминуемо вызовет лишь впечатление нарушения разумности, но никак не нарушения самого лабиринта. Если неразумностью обозначают даже выход за рамки выложенной и закреплённой моральной догматики, полностью и целиком изобретения заинтересованного в определённых целях человеческого планктона, то, что говорить о глобальных проблемах мироздания? Чья твёрдость и даже окаменелость, в силу долгого пребывания в одном состоянии, неразрушима никакими «топорами воззрения», какими бы совершенными и твёрдыми они не казались.
      Пространственно-временной континуум - самая твёрдая из скал, возникших в разумах миллиарды лет назад, и потому фундаментальность этого синтеза – непоколебима!  Она возникла вместе с разумом, и является плотью и кровью его природного бытия, его эквивалентом и мерой всех вещей. Что ещё есть в нашем разуме, кроме этого фундаментального начала? Всё остальное в нём, есть лишь продукты этого изначального конгломерата. Всякая возникающая форма нашего осмысления, всегда будет порождением этого «изначального колоса действительности», и вся его динамика будет повторять и соответствовать динамике собственной последовательности пространственно-временного континуума.
      Итак, что представляет собой материальность, как нечто фундаментально-действительное, для нашего мироздания? Всякое вещество, в своей сути, есть внутреннее противостояние гравитации, и антигравитации. А по большому счёту, баланс сил, относительно тонких, и грубых, относительно инертных, и агрессивных начал, воплощающихся в противостояние феноменальных основ макрокинеза действительности…, скорости, и инертности. (Олицетворённых противостояний, движения, и забвения). То есть, противостояние наиболее тонких энергий, - стремящихся внутрь…, и грубых, - стремящихся вовне. (Или, наоборот, - с какой стороны смотреть). И это соотношение движений, их форм динамик и скоростей, формирует весь материальный воспринимаемый мир, во всём его разнообразии. Соотношения эти, в своих возможных столкновениях - бесконечны. И потому мир для нас, бесконечен в своих возможных воплощающихся формах.
      Скорость и инертность, изменение и стабильность, всё это произведения, - продукты соотношения нашим ноуменом противостояния различных форм внешних движений, по отношению к самому ноумену, с его формой целокупной динамики. Ибо всё дело в том, что по отдельности, самих по себе, вне всякого сравнения, а значит определения, не существует ни инертности, ни движения. Так как абсолютная инертность – есть забвение, то есть пустота, которая не может существовать как для нашего осмысления, так и вообще существовать, (существование несуществующего, - есть форма абсурдности). Но и движения - самого по себе, так же не существует. (Всякое движение всегда относительно чего-то, и никогда само по себе). И, с одной стороны, всё вокруг нас – находится в состоянии забвения. С другой, – всё движется, и находится в состоянии забвения, - не может. И только относительные алгоритмы этих соотношений создают гармонию действительного мира, в котором на платформах анабиоза и сверх динамичности, между полюсами бытия и небытия, возникает закономерная реальность. 
      А даже те векторы, - векторы нашего становления в пространстве и времени, которые нам кажутся очевидными и неоспоримыми, на самом деле являются относительной фикцией оценочного разумения. С одной точки воззрения мы уверенны, что весь наш глобальный мир и в частности мы в нём, - прогрессируем в своём эволюционном развитии, становясь совершеннее. С другой, - регрессируем, с каждым часом приближаясь к деградации и собственному разрушению. И весь окружающий нас мир будто показывает нам, что он, инфляционно расширяясь, тиражирует свои формы, и увеличивает свои наделы. Но стоит нам посмотреть на него с другой точки зрения, и мы видим, как он истощается. Наше линейное сознание не в силах воспринимать одновременно противоположные, противно направленные движения, так как, будь это ему доступно, и вся жизнь превратилась бы в его воззрении в абсолютный баланс, то есть ноль, - пустоту без движения.
     Лучший способ сохранить веру, а значит и надежду, оставаться в рамках архаического сознания, и не менять направления движения общего разумения в пределы металогического мышления. Но не для пытливого ума, который ставит задачи понимания сути вещей. И в этом его стремлении воплощается вся динамика противостояния сил тонкого и грубого начал. Инертность, даже в такой желанной стезе как вера, для него так же болезненна, как и чрезмерная агрессивность. Каждый разум выбирает для себя, то соотношение сил, которое в состоянии выносить.
     Понимание сути вещей и сути мира не сулят для жизни никаких бонусов. Ибо жизнь, действительная реальность – есть поверхность. Разум веками плавал в его достаточно тёплых и приемлемо скоростных водах. Ныряние на глубину вызывает у него естественные спазмы, и он чувствует боль. И чем глубже он ныряет, тем сильнее эта боль. Но разум, в своём чувствовании и осмыслении мира, в силу своей изначальной «архаической звериной природы», предпочитает боль, - инертной скуке. Так уж он устроен, что перестаёт ощущать саму жизнь, привыкая к тёплой поверхности размеренной действительности. И для него становится гораздо болезненнее эта размеренность бытия, на всяком уровне его жизненного поля, где всякий консенсус должен выступать лишь как исключение. 

Масса
Каким образом, может быть возможна, масса? Что она могла бы представлять собой, в свете моей общей концепции мироздания? И здесь, я не уйду далеко от выращенного и постоянно культивируемого и облагораживаемого сада собственного созерцания. Масса сама по себе, - такая же нелепость, как и движение - само по себе. Как первое, так и второе лишь суть символы, созданные для собственного удовлетворения нашим беспокойным разумом. И при всей своей нерушимости и существенной истинности для нашей реальности, масса как таковая, не являет собой беспрекословного доказательства существования абсолютной существенности мироздания. Ибо ни в одной массе, включая и запредельную, такую как «чёрная дыра», на самом деле нет никакой массивности самой по себе, ибо не может быть определённости самой по себе, - вне оценки наблюдателя. И именно «чёрная дыра» своей мистичностью, и невозможностью осмысления нами её запредельной массы, подтверждает эту концепцию. Масса, как нечто физическое, есть воплощение метафизической парадигмы всего сущего. Она есть олицетворение внутреннего противостояния изначальных стихий мироздания, и воплощает собой некий коллапс в пространстве, благодаря которому это противостояние объективируется в нашем сознании в нечто массивно-сущностное. Отношение разнонаправленных движений, порождающих в своём столкновении, торможение. Это торможение и воспринимается нами как масса. Масса есть эквивалент внутреннего напряжения противостоящих сил, - сил гравитации и антигравитации, сил центробежных и центростремительных, - эквивалент нашей осознанности потенциала этого напряжения.
       Что же происходит, на самом деле? В физике простого созерцания, всякая мера массивности, как таковой, есть оценка, и определяется отношением одной плотности, - к другой. И зависит от воззрения наблюдателя, (имеющего собственную определённую плотность), к внешнему наблюдаемому объекту, со своей плотностью, которая непосредственно зависит от соотношения в этом объекте, сил гравитации, и сил антигравитации, сил центростремительных, и центробежных, на латентно определённый нашим воззрением, момент, на произвольно взятую точку пространственно-временного континуума. То есть оценка нашим разумением, в определённой угле зрения, соотношения сил гравитации и антигравитации в стоическом аспекте, и сил центробежных и центростремительных в динамическом, где именно «горизонт событий» этих противостояний определяет плотность и массу вещества. И именно наблюдатель определяет всякую массивность исходя из собственных критериев, и без его оценок и критериев, сама по себе, она также абсурдна, как всякая определённость сама по себе. И собственно оценка массы всякого объекта зависит от плотности, которая в свою очередь зависит от того, в каком напряжении находятся в нём эти противоборствующие силы, - силы гравитации и антигравитации, силы центробежные и центростремительные, в локальном отрезке пространства и времени. Именно это локальное напряжение определяет всякую плотность, а значит и массу. Чем сильнее это напряжение, тем массивнее будет объект на меру пространства занимаемого им. И здесь нет ничего нового.
       А новое здесь заключается в том, что вся наша фундаментальная физика строится на положениях обратных реальной действительности сущностного. Мы как всегда видим во всём лишь перевёрнутое отражение. Ведь мы уверенны, что именно масса объекта, его плотность, определяет это напряжение. Но на самом деле, это то и вводит нас в заблуждение относительно мира как такового. Ибо если масса и плотность определяет напряжение, то мы изначально должны исходить из того, что масса и плотность существую сами по себе, диктуя миру собственные законы, и что именно масса и плотность порождают явления гравитации и антигравитации, что именно масса и плотность сами по себе, являются изначальным мерилом всего сущностного. Что именно здесь таится главная аксиома мироздания, её имманентная действительность. Мы изначально строим своё воззрение на ложном фундаменте. Не удивительно, что мироздание вырастает «вниз башнями». Ведь всякая имманентность, на самом деле зиждется на трансцендентальных принципах воззрения, на их эксплицитных формах продуцирования. И всякая имманентность есть лишь отношение к этим формам.
       Но если бы так было на самом деле, если бы масса и плотность были бы сами по себе сущностно-действительными, то сам мир должен был бы иметь свою фундаментальную существенность, - изначальную абсолютную массу и плотность, как некую точку отсчёта. - Массу и плотность не по отношению к нам, не в наших относительных оценках, но в себе, - последнюю, окончательно истинную. А это непременно уничтожило бы мир действительности, как и в случае с формой, и с движением самом по себе. В том то и дело, что не масса и плотность вещества порождают и определяют внутреннее напряжение, но именно внутреннее напряжение сил гравитации и антигравитации, (которые в своей существенности нам не доступны, ибо не существуют для нас друг без друга, и представляют собой то же самое, что и объект и субъект для познания, которые так же не существуют друг без друга, лишь как только по отношению), определяет внутренние скорости, соотношения центробежных и центростремительных сил, как отношение пространства к времени, и времени к пространству. И именно противостояние этих «аструктивных сил», создают в нашем представлении и воображении всякую массу и плотность. Они в своём противостоянии объективируются в объект, благодаря некоей соразмерности внутренних скоростей, и определённого упорядочивания в торможении и разгоне. И далее, уже в своей целокупности, предстают пред нашим взором, как «статическое тело». И теперь уже соотносятся нашим разумением с собственными внутренними скоростями, и формами динамики.
      Здесь таится та грань, в которой степень нарушения абсолютной гармонии этих сил, определяет всю природу внешней действительности для нас, со всеми её формами и массами, в критериях, отпущенных нам нашей природой, в соотношении и соответствии с нашей собственной внутренней существенностью. То есть по отношению к нашей массивности и плотности, в рамках динамики нашего разумения. Объективирование пустоты в нечто существенное, возникновение плотности и массивности, как и всякой формы, есть такой же продукт соотношения пространства и времени, в критериях, определяемых нашим разумом величин, на собственной шкале соразмерностей этих величин. Мы сами создаём эту шкалу, на которой всегда находимся условно посредине, (если это время), и условно в центре, (если это пространство). Озирая своим взором периферии и перспективы, мы делаем относительные оценки, и выстраиваем отношения всего - ко всему, отделяем и присоединяем, целокупируем и синтезируем, то есть строим мир реальной действительности. И здесь не подлежит никакому сомнению, что Мир действительности, со всей его плотностью и массивностью, в сути своей есть лишь чистое отношение. То, что образуется в результате соотношения внутренней и внешней динамики, в соответствиях субъекта и объекта, как единственно возможного алгоритма категорий для существования не только формы, но и массы и плотности, при всей трансцендентности последних, как основанных на опыте не столько эмпирическом, сколько трансцендентальном. Ибо масса и плотность в отличие от формы, всегда скрыта от нашего взора, и представляет собой нечто внутреннее, нечто экзистенциальное, - то, что не определяемо на глаз, а лишь подозреваемо. И только трансцендентальный опыт даёт представление на этом поприще, да и то лишь условное.

Амбивалентность мироздания
Та «безумная мысль», коей я перманентно касаюсь в своих произведениях, мысль хоть и не новая, но в новой небывалой до сих пор интерпретации, мысль, которая стала впоследствии одной из консолей, неким краеугольным камнем моей философии, мысль, с одной стороны, высвечивающая самые тёмные стороны нашей действительности, с другой - загоняющая эту самую действительность в тупик, в некий загон для «блуждающего стада», имеет на самом деле огромное значение для понимания нашей жизни, для осмысления действительности, и главное, для начертания некоего эскиза для нового небывалого фундамента мироздания, в котором вся перевёрнутая до сих пор вверх ногами картина мира, возвращается на своё место. Иллюзорность, генетически обоснованная иллюзорность нашей жизни, находит здесь своего антипода, и свою же опору и подложку, для того пути, что перекрёстком перегораживает архаическую и мифологическую феноменологию прежних веков, всего научного и философского бастиона.
      Итак, мысль. То, что действительность не имеет, не своего собственного бытия, не своей собственной субстанциональности в пространстве и времени, это та очевидность, для которой не требуются никакие иные доказательства, как то, что будь иначе, и всё и вся превращалось бы в намертво ограниченную «свинцовую лодку», и тонуло бы в собственной законченности. Весь мир превращался бы в «мёртвое тело». Ведь это означало бы собственную определённость действительности, а значит и её отчерченность, - ассерторическую предметность, и значит, аподиктическую конечность. И даже то, на чём базируется вся свойственность действительности, пространство и время, не имеют своих собственных пенатов. Ибо само пространство и время, есть суть антропоморфные, существующие строго в рамках наших апперцепций и дефиниций, аффекты, -психологические транскрипции, уходящие своими «кронами» в бескрайний космос нашего разума на трансцендентные поля, где приобретая свою незыблемую субстанциональность, диктуют оттуда, нам свою волю.   
       Их очевидность, есть особая схоластическая диаграмма, в которой сходятся лучи идеального и рационально-аналитического воззрений, порождая безапелляционную парадигму сознания, для которой всякое противоречие выступает, либо как вредность инфантильного детского разума, либо лишь как безумие зрелого, но больного. Наш разум, обольщённый и порабощённый этой формой очевидности, не в силах ни видеть, ни слышать ничего, что вещает ему с самых своих глубин, Великий дух подземного царства, - «интуитивный бог». Ведь против того, что дают нам наши простейшие сенсоры, и самые древние созерцательные консоли разумения, вся убеждающая в обратном трансцендентальная парадигма осознанности, - слаба, не имеет очевидных факторов, и потому рассыпается пред натиском масштабного и всеохватывающего бастиона эмпирической детерминантной разумности, с её очевидными консолями причинной и последовательной реальности, растущими из внешней, будто бы самодостаточной действительности. Мы лишь разглядываем, соизмеряем и оцениваем внешний мир, который был до нас, и будет после нас. И эту «железобетонную стену» невозможно ничем разрушить! Ибо эти уходящие в поля трансцендентного разумения аффекты, эти психологические транскрипции, есть плоть и кровь нашего сложившегося веками разумения.
      Интроверта, или экстравертна в своей сакральной сути жизнь, имплицитно или эксплицитно наше осознание действительности - вопрос, требующий для своего разрешения постороннего наблюдателя. Но такого нет, не было никогда, и никогда не будет. Для того, чтобы встать на одну из определённых сторон, здесь холодного, незаинтересованного, и максимально отстранённого разума, – недостаточно. Необходимо посмотреть извне по-настоящему. И в этом, как нам кажется, насколько то возможно, как раз помогает наш трансцендентальный разум, который силой собственного воображения выходит в некий «астрал», за пределы обыденного менталитета разумности, и смотрит оттуда на мир, как будто-бы отрешённо, максимально не ангажировано, и непредвзято. Но так ли это на самом деле? Способна ли «крона древа» смотреть на свои корни и ствол абсолютно отрешённо и непредвзято? Может быть, лишь только в какие-то ежесекундные моменты отрыва от собственных антропоморфных плагинов созерцания, отрыва от общего глубоко заинтересованного и невинно заинтересованного умозренческого лейтмотива, в котором пребывает наше тело и наш дух перманентно, постоянно возвращаясь к укоренившимся архаическим типам воззрения и оценок. Словно пыльца с цветов кроны древа, оторвавшаяся от своих «тычинок» в поиске «пестиков» и подхваченная ветрами проведения, уже как будто не имеет связи с древом, и способна на отреченные независимые и самодостаточные оценки.
    Амбивалентность мироздания решила бы эту проблему навсегда. И именно к этому стремится всё наше существо, убеждая разум в этой единственной достойной парадигме осмысления и её адекватности и истинности. И встань мы на эту стезю, и всё как будто упростилось бы, приведя к гармонии воображение и реальность. Но в том то и дело, что Амбивалентность требует наличие обеих сторон, как самостоятельных независимых аспектов. А наш трансцендентный разум, получая «интуитивные посылки» из подземного мира, вскрывая их и перерабатывая, не может отыскать здесь наличия той обязательной субстанциональности внешнего мира, чтобы установить связь, и нарисовать полноценный Амбивалентный мир. Ибо то, что для эмпирического созерцания бесспорно и очевидно, для трансцендентального, в его самых запредельных, гипертрофированных формах, является ошибочным, и имеет лишь иллюзорный контент.
   Но дело ещё и в том, что и сам наш ноумен, как некая вторая сторона этой амбивалентности, нечто противоположное внешнему миру, ноумен с его «синусовым узлом» продуцирующим всю эту метанойю созерцания, и рисующего небывалый внешний мир, на основе собственного внутреннего выложенного полотна, в отсутствии внешней действительности - глубоко сомнительна. И вся экзальтация, и гротеск, с которым он относится к самому себе, есть лишь тот же аффект, - психологическая транскрипция самолюбующегося субъекта. Ибо, сталкиваясь с пустотой, он ничего продуцировать сам по себе не смог бы. Лишь отражаясь, и отражая внешнюю реальность, его бытие становится очевидным и неоспоримым. И здесь во всём своём оксюмороне встаёт та безысходность для концептуального последовательного линейного осмысления действительности, с обязательными аспектами удовлетворения.
   Важно ещё понимать, что когда мы рассматривает ноумен, как таковой, то всегда объективируем его, и не в силах узреть его субъективность. Ибо как глаз не в силах посмотреть в самого себя, так ноумен не может узнать себя самого, и выразить собственную субъективность. Сам он есть субъект, а всё что он продуцирует и полагает, есть объект, включая и самого себя в моменты созерцания. Он не способен узнать сам себя как субъективность, и в эту «чёрную дыру» ещё никому и никогда не удавалось по-настоящему заглянуть.
    Но наше поле изучения есть внешний мир, - мир реальной действительности. И на основании этой действительности, всех её трансформаций и модуляций мы только и способны познать наш ноумен, и всегда лишь косвенно, только исходя из феномена. Здесь можно прочертить некую параллель для понимания, из области изобразительного искусства. Мы способны, насколько то возможно, понять и оценить душу художника, рассматривая созданные им полотна. Мы никогда не познаем его замысла, (тем более, что в большинстве случаев его просто не было), но мы способны увидеть и услышать музыку, запечатлённую в красках и сочетаниях, в почерке и манере письма, в неповторимом стиле, отражающем совокупную динамическую картину внутреннего содержания души художника. И в этом нет ничего удивительного с точки зрения биофизики, но тем удивительнее с точки зрения идеальной метафизики. И на самом деле, когда мы долго стоим пред полотном мастера, и вдруг начинаем нечто чувствовать, нечто осознавать, мы радуемся собственному прозрению, собственному угадыванию замысла художника, которого на самом деле не было никогда изначально. Мы конструируем этот замысел в своей голове, и когда он гармонично переплетается с произведением, находя свои подтверждения, нас приводит это в восторг. Ведь в такие моменты рождаются ангелы! Зачатые в совокуплении душ, они взмывают в астрал, и мир становится широким и глубоким, он становится наполненным «сверх живыми существами», вылетающими их твоей собственной души! Всё это называется вдохновением…. И его градация на бесконечной лестнице душевного пантеона, настолько различна и неповторима, насколько различны и неповторимы частоты звуковой палитры самой природы.
    Внешний мир, реальная действительность, это всё, что мы в состоянии ощутить и познать. Но что он есть на самом деле, вне нашего заинтересованного и предвзятого взора? Что он есть сам по себе? Именно невозможность разрешения этого вопроса, заставляет нас искать пути, заходить в лабиринты собственных умоззрений, и, попадая перманентно в тупики, выходить из них, и снова и снова искать этот выход. И вот, устав от беготни и непродуктивного шатания, мы приходим к тому, что начинаем искать его в противоположном, - в самом ноумене. Ибо если невозможно найти его вовне, надо попытаться найти его внутри. Но здесь мы приходим к ещё большему затруднению, ведь здесь вообще нельзя ничего потрогать, ничего увидеть, разделить и сопоставить. А так как только в этом алгоритме наш разум способен что-либо осознавать, то он и заходит в тёмный непроглядный лес, где начинает кричать «Ау!», и не получая отклика, вынужден идти ощупью, в поисках хоть какой-то освящённой опушки.
         Мы знаем, мы чувствуем, что мир – амбивалентен, что он существует как соотношение, как сношение ноумена и феномена, но что они, каждый по отдельности, понять не в силах. И здесь надо чётко осознавать, что они оба находятся в нашей голове, и более нигде. Что внешняя действительность, - то, что мы обозначаем как феномен, на самом деле отражение в зеркале стоящем пред взором ноумена в пределах черепной коробки, и не несёт в себе ничего того, что мы причисляем к самому по себе внешнему миру, стоящему за этим зеркалом, вне пределов коробки, - лишь подозреваемому миру. И пусть это подозрение самое убедительное из всех, и для нас неоспоримо, что мир существует сам по себе, но вставая на противоположную сторону мышления, мы всё же осознаём, что существуй он сам по себе, и его форма, его динамика, то есть его собственная действительность, становится невозможна по определению. Ибо в этом случае прекращала бы само его существование, так как стала бы неминуемо определённой, а значит необходимо законченной. Ведь имей мир собственную субстанциональность, собственную динамику, (не положенную на нашу внутреннюю динамику и имеющую свою последовательную форму в соотношении, лишь только как сравнение динамик ноумена и феномена), но свою, независимую и однозначную, - и он исчезает, не оставляя и следа. И потому, мир сам по себе, действительность сама по себе, есть нонсенс, -абсолютно невозможное явление.
    Амбивалентность мироздания, - в диалектически неделимом сочетании  интровертности, или экстравертности, в паритете имплицитности и эксплицитности, в целокупном противостоянии ноумена и феномена, этих равновеликих полюсов мироздания, как неких консолей реальной действительности, за которыми нет ничего существенного, ничего кроме «Великой пустоты».    
Креатив
Креатив, без критического тормоза, есть суть болид, без тормозов…, он разбивается, на первом же повороте. Креативная и критическая консологемы, в своих паритетах определяют ход, как всякого познания, так и всякого разумения. Та безапелляционность, присущая гипертрофированной креативности, нуждается в критическом взгляде так же, как критический взгляд нуждается в креативе, без которого он не может существовать. Ибо вся его противно направленная деятельность, зиждется именно на столпах креатива, и без него превратилась бы в нечто ненужное. Наше познание развивается по сложной траектории, напоминающей глиссаду, но только в нашем случае, по восходящей. По мере развития нашего разума, задаются и новые пространственно-временные задачи, кои на начальных этапах, наш разум был не в состоянии даже вообразить. Перспектива открывается по мере восхождения на гору, и то, что лежит за горой, невозможно увидеть никаким самым проницательным взором, пока ты не поднялся на вершину. Но вот ты поднялся, и вдруг обнаружил, что этих вершин бесконечное множество, и каждая имеет право на своё существование, и каждая определяет свои собственные перспективы.
       То, что наш мир один для всех, не подлежит никакому сомнению. Но и то, что у каждого вновь открывшегося взора, мир индивидуальный и неповторимый, так же не подлежит сомнению. И что делать с этим противоречием, что делать с этим неразрешимым парадоксом, пока не знает никто. И всякий, кто пытался решить эту задачу, словно «теорему Пуанкаре», всегда лишь пытался упростить, и получить удовлетворение, которое так жаждет всякий ищущий разум. И то, что выше обозначенная теорема всё же была разгадана и обоснована Г.Я. Перельманом, ещё не говорит о том, что в ближайшее время, и наша задача найдёт своё разрешение. Но то, что она обязательно его найдёт, в этом не должно быть сомнений. Ибо, на самом деле мы не открываем мир, но создаём его. А значит, как всякий эскиз, всякий чертёж, всякая заданная конструкция, как бы ни казалась, сложна, если она не противоречит общей геометрии и законам вселенной, обязательно должна найти своё воплощение.
    То, что всякая начертанная линия, в силу общей не идеальности мироздания, и необходимого нарушения во всякой локальной точке пространства, при её бесконечном продлении искривляется, и, в конце концов, должна вернуться с обратной стороны, замкнув пространство, и превратив его в круг, никаких доказательств не требуется. Достаточно помыслить в определённых алгоритмах, и посмотреть на бесконечное пространство и локальную точку, как на нечто неотделимое, и в сути своей аналогичное, и с помощью инструментов трансцендентального разума высвободить своё мышление из клетки архаического политеса осознанности. Ведь математика, в заточении которой перманентно и необходимо находится наш разум, при всех своих притязаниях на точность и доказуемость, на самом деле самая иллюзорная наука, ибо более других заставляет нас верить в собственные парадигмы, и строить окружающий мир на теоремах и аксиомах, - сугубо антропоморфных изобретениях. Она обматывает нас даже в малом, убеждая, что в природе могут существовать идеальные круги, шары, кубы и, что возможна идеальная прямая линия.
   Для начала задайте себе вопрос: Возможна ли вообще в пространстве идеально начертанная прямая? Не является ли такая возможность лишь относительной погрешностью в градации самого нарушения, при котором более прямая линия, становится лишь менее погрешней, но никогда абсолютно идеальной? Ведь приближение мастера в изготовлении зеркала к абсолютной ровности поверхности этого зеркала, отражающей в себе внешний мир безукоризненно, есть лишь вопрос относительности. Абсолютно прямых зеркал - не существует. И даже зеркало самого совершенного телескопа, необходимо содержит в себе необходимую для нашего мира погрешность.
    Всякий креатив стремится всегда не просто к новому и небывалому, но к идеальному, к совершенному. И критицизм на этом пути, является тем мерилом, той «васервагой», с помощью которой безудержный по своей генетике креатив, превращается в экипаж с запряжёнными лошадьми, управляемыми кучером с помощью поводьев и уделов. И хотя самым совершенным в этой аналогии является бегущий и свободный конь в поле, но самым продуктивным и технически оправданным для человеческого сознания, всё же управляемый запряжённый в телегу конь. Здесь свобода и несвобода, в своих паритетах, определяют обоснованную диалектическую полезность, которая только и служить мерилом для всякого креатива и всякого критицизма.
    Всё это находит свои глубокие корни в биопсихологии нашего существа, разделённого на «женское» и «мужское» начала, не столько физически, сколько психологически. Ведь именно отсюда, на самом деле растут эти «древние растения». И превращаясь на своих кронах в нечто непохожее на корни, они начинают жить своей непохожей жизнью, и даже цели, которыми они руководствуются, уже не имеют ничего общего с изначальными. «Мужское начало» нашей природы предполагает некий «разбой», некое преступление, некий выходящий за невидимые произвольные границы, порыв воли, столь же опасный, сколь и свободный. И именно ему дано строить всё новое, открывать двери, и пристраивать новые комнаты, именно он ответственен за расширение нашего мира, нашей действительности и нашей жизни. «Женское начало» есть суть сохранение. Оно предполагает умиротворение и ограниченность, закрепление и стагнацию, (в позитивном смысле слова), как некий оплот продолжительного мира. И именно этому началу отведена роль кандалов, стремян и заборов, именно оно несёт на себе крест ограничения безудержной тропической природы нашего существа. И в каждом из нас, к какому мы бы не относились «сословию», к какому противоположному лагерю не отнесла нас сама природа, на самом деле по равным долям «мужского» и «женского», в сакральном смысле психофизических начал, но лишь с некоторым незначительным преобладанием одного. Да. Именно это незначительное преобладание делает нас мужчиной или женщиной. Лишь наличие «игрек хромосомы» в нашей генетической цепи, в нашем коде, определяет не только наши физические свойства, но и в первую очередь психологические.
     Всякий креатив, есть суть разгон, и всякий критицизм есть суть торможение. И в этом видится та изначальная природа, та архаическая почва, на которой растёт не только всё запредельное и вызывающее, всё Великое и необычное, но и всё схоластически выверенное, паритетное и согласованное, всё обыденное и незаметное, всё скрытое и завуалированное. Мы восторгаемся многим вещам, многим собственным великим как нам кажется поступкам и деяниям, но почти никогда не задумываемся об истинных корнях этих возвышенных экзальтированных явлений, которые в своём Великом гротеске, удовлетворяют наш разум, давая чувство гордости за самих себя. В глубине своего сердца Мы не хотим признавать, что всё это формируется из банального, (хотя по большому счёту не совсем банального), фундамента либидо, как некоего генетически-физиологического кода заложенного самой природой, из которого, сублимируя свои консоли и превращая их в нечто иное, расцветает на поверхности болота нашего существа, всё Великое и совершенное, всё изысканное и возвышенное, - всё то, чем гордится наш разум, и благодаря чему он поступательно следует в своё будущее.

Функциональность
Что, для нашего разума служит доказательством, что мир вокруг нас имеет собственную динамику, не зависимую от нашего восприятия? В первую очередь то, что в эмпирическом мировоззрении динамика внешних объектов не только по отношению к нам, но и по отношению друг к другу имеет свою соразмерность взаимоотношения скоростей, форм и парабол движения. Во вторую очередь, это впечатление независимости и бесконтрольности этих движений, со стороны нашей воли. Отсутствие какого-либо влияния нашего ноумена на общий «макрокинез» внешнего мира. А главное бессилие пред его инертностью и фатальной динамической произвольностью с одной стороны, и такой же фатальной последовательностью, и безостановочной размеренной функциональностью катящегося «Колеса Иксиона», с другой. Креативность мира самого по себе, его абсолютная разумность, как в малом, так и в Великом не оставляет и доли сомнения в том, что мир – есть божественное создание. - Нечто однажды положенное и заведённое, а значит имеющее свои цели.
       Давайте посмотрим, как мы вообще оцениваем последовательность изменений в текущий момент действительности эмпирического созерцания действительности. Наш разум, (такова его природа), во всём и всегда стремиться отмерять отрезки. Его свойство таково, что он оценивает мир и все его движения, как некое последовательное выстраивание из отдельных сегментов общего здания мира, - то, что называется прогрессивным усложнением в пространстве, и становлением во времени. И усложнение, и становление это, для него должно необходимо выстраиваться из «кирпичей». Иначе он его не заметит, и не идентифицирует как нечто закономерное. Как собственно, и уже выстроенное, необходимо должно иметь для него возможность разбираться на «кирпичи», - на сегменты. И точно в такой же последовательности, - от основания к действию и результату, он оценивает и собственное мышление.
         Всякий объект для субъекта, (а мышление, поставленное под взор исследователя – есть такой же объект), представляет собой разлагаемое на отрезки событие. Состояние предмета созерцания, не может быть обозначено, пока оно не получило свою законченность, некую «окаймлённую, отмеренную и обозначенную границами субстанциональность», то есть форму. И лишь различные масштабы этой самой «окаймлённости», определяют всякую нашу оценку. Наш разум, оценивая внешние события, последовательность изменений, постоянно чертит некие границы между состояниями наблюдаемого объекта. Создавая из безостановочного и безграничного движения, некие формы достаточные по объёму, для восприятия их объективности, нашим разумом. Он делает искусственные остановки, в безостановочном движении. Определяя и обозначая относительные стабильные состояния, либо рисуя блок относительно нестабильных состояний, тем самым создавая некую искусственную стабильность отрезка. К примеру, зажигаемая спичка, от холодного состояния относительного покоя серы, до воспламенения и горения, проходит бесконечный ряд состояний, и не разграниченный никакими границами текущий момент. Но наш разум, делит этот непрерывный момент, на составляющие. Он чертит границы, и обозначает этапы и события, в виде неких объектно-законченных формаций. В более перспективных масштабах, он создаёт слаженные системы и алгоритмы, что даёт ему возможность создавать на этих масштабах определённые формы.
       Мир для нашего разума всегда будет, с одной стороны классифицирован, с другой - глобализирован. Он всегда будет в его отражении одновременно неким сплавом индивидуализации и обобщения. Ведь во всяком непрерывном движении, ему необходимо отделять и сознавать объекты, - отдельные части, некие звенья цепи, иначе удовлетворение его объективной потребности не состоится. Он требует объекта повсюду, куда направлен его взор. А для существования объекта необходимы границы, ведь без них существование формы как таковой, - невозможно. Форма без границ – есть нонсенс для нашего разумения. Материя без формы, есть ничто, - лишь абстрактная субстанция. И это деление, и окаймление происходит во всех без исключения плоскостях воспринимаемого мира. Как по преимуществу пространственной его стороны, так временной. (Стороны, не существующие сами по себе, но созданные нашим разумом и превращённые в трансцендентальные объекты, противопоставленные друг другу, и олицетворяющие некие консоли, - фундамент воспринимаемого мира, в плоть и кровь реальной действительности).
      Что представляло бы для нашего разума время, не дели он его на минуты, часы и т.д. То есть на объекты. Так же, что представлял бы феноменальный эмпирически воспринимаемый мир, не будь в нём деления на объекты, и не существуй границ этих объектов. И даже наше абстрактное мышление, словно отражение всей этой внешней агрегатности, не может обходиться без разделения и окаймления цепей собственного мышления. Картинки идеального воззрения, образы, не имей они объективной законченности, не имели бы вообще ничего существенного, они расплывались бы, заполняя всё пространство, отведённое разумом себе. 
      Объективность внешнего мира, как и его разнообразие, обязано своим существованием именно свойству нашего разума разделять и окаймлять субстанции, как в пространственном, так и во временном аспектах, и превращать всё это в континуумы. Так собственно, возникает действительность мироздания и действительность нашего бытия.
      Когда наш разум определил и противопоставил эти разноплановые субстанции друг другу, он создал тем самым прецедент. И далее, уже ничего не могло остановить его на этом поприще деления и обозначения. Объекты для субъекта начали появляться нескончаемой вереницей. И затем, и всегда, наш разум будет находиться в этом поле постоянного формирования объектов, как внешней действительности, так и внутренней. Неких «отчерченных пузырей», выхваченных из общего контекста, обозначенных и идентифицированных. Между которыми, на самом деле и находится тот самый горизонт событий, который определяет всякую меру действительного.
      Так наш разум получает своё удовлетворение. Ведь просто динамика, не разделённая на этапы, такая же бессмыслица для него, как и неразделенный мир феномена, на объекты. Здесь ничто не могло бы его удовлетворить. Он, есть страж законченности. «Не окаймлённый мир», для него - не существует. Для него, это пустота. Скольжение без этапов, становление без «сегментов», -парадоксальная невозможность. И там, где невозможно деление на «кирпичи», он делит на временные отрезки. Там, где невозможно деление на отрезки, он делит на «кирпичи». Но всегда и всюду его сегментарный политес диктует свою волю по отношению к реальной действительности. И то, что невозможно разделить ни на «отрезки», ни на «кирпичи», он относит к противоречию реальности, то есть к чуду. Так получает своё олицетворение божественности, его ноумен. Так получает своё место в природе вещей, Бог. Запредельность всегда там, где невозможно обозначить ни отрезки времени, ни границы объекта.
       И, кстати сказать, именно в этом противоречии вся суть противопоставления феноменального и идеального в нашем тонком высшем разумении. Идеальным формам созерцания и осмысления не интересно всё законченное, очерченное и окаймлённое. Для него, оно есть - мёртвое. Феноменальное же, не существует без законченности, без очерчивания границ. Идеал нашего разумения оставляет сзади всё то, что закончено, что обозначено. - То, что, грубо говоря съедено и дефицированно. Так в нашей душе, Бог - уживается с действительной реальностью, порождая своим синтезом, собственно саму душу. Не заканчиваемое в своей сути, - с заканчиваемым в своей плоти. Олицетворяя в этом непримиримом противоречии то, что собственно - живёт. Синтез феномена и ноумена, живущие только в пределах души. Ибо феномен, так же, как и ноумен, существуют только в нашей душе, - в запредельных областях её агрегативности. И непримиримая война реального - с трансцендентальным, феноменального - с идеальным, это «гражданская война». Война на одном поле, - поле нашего разума.
       Как же рождается при такой строгой парадигме сознания нечто бесформенное и безвременное? Только ли как нонсенс? Как нечто противопоставленное этой цепочке из звеньев во времени, и нечто противоположное сцепленной мозаике отдельных, и в то же время неразделимых объектов в пространстве. Что же всплывает в нашем сознании, как противоположность этой выверенной и упорядоченной действительности? Да, пожалуй, именно нонсенс, - нечто пустое, бесформенное и безвременное. Некая сущность мира вечности и бесконечности, но всё же стремящаяся к собственной объектарности. Мира, воплощённого в нашем разумении в некий антиконтинуум, противостоящий пространственно-временному. То есть, в нечто не сущностное, сверх трансцендентное.
       Далее. Всякое движение и всякая трансформация в действительности, создаётся на поле пространственно – временного континуума. Который есть порождение разума, делящего на отрезки и чертящего границы между состояниями. То есть, создающего объекты для субъекта. Не имей наш разум этой функции, и движения никакого бы не было, ни в пространстве, ни во времени. Мало того и объектов феноменального мира - не существовало бы, по крайней мере, в том виде, в котором они теперь существуют для нас. Время и пространство - создаются именно этими разделениями. Как бы это не звучало абсурдно, но это так. И на самом деле мы, со своим разумом, не обозначаем отрезки на существующем и текущем времени, не обозначаем объекты на существующем пространстве феноменов, но создаём текущее время этими отрезками, и создаём пространство этими обозначениями границ объектов. Динамика, возникает из создания «кирпичей» и «сегментов», а не наоборот. И в этом, принципиальное отличие моего воззрения, от воззрения большинства мыслящих людей на планете. Тот, кто осмыслит это положение во всей его полноте, (для которой, не достаточно никаких слов и понятий, и никогда не будет достаточно), тот осмыслит суть мира, и его движения. Тот увидит совершенно новый мир. - Мир великой иллюзии, где сама иллюзия являет собой, - то единственно сущностное и единственно существующее. И уже никогда не станет искать «ноль», искать начало там, где его быть не может. Ибо там, где его ищут, на самом деле этот «ноль» равен безграничности, а миг – вечности.
       Всякая монолитная и инертная субстанция начинает двигаться, как только в ней появляются «кирпичи», как только из «глины хаоса» строиться форма, и формируется масштаб. И эта форма начинает жить, как только в ней появляется причина, следствие и результат, как только в ней появляется основание, строение и вершина, как только в ней появляется прошлое, настоящее и будущее, как только в ней появляется алгоритм, как только в ней появляется - перспектива. Мы же абсолютно уверенны, что эта «монолитная и инертная субстанция» сама по себе двигается, и мы лишь в определённый момент, начинаем чувствовать, обозначать и классифицировать её движение. И я уверен, что двигаться начнёт даже пустота, и в ней появиться существенность, если наш разум когда-нибудь обозначит в ней форму, научиться создавать в ней «кирпичи», и строить из них взаимоотношения. Всякая стоическая необъятность, получает движение и форму, как только в ней рождаются эти «кирпичи» и эти «отрезки». Так возникла наша действительность, и так возникает всякая действительность. И наше трансцендентальное мышление, по сути своей так же линейно. Перспектива всегда строго зависима, от положения смотрящего. То, куда он устремляет свой взор, определяет единственно возможную перспективу для него. Математика не могла не возникнуть в нашем разуме, стремящегося к созданию отрезков бытия, «кирпичей» и «цепочек». - В разуме, стремящегося к упорядочиванию создаваемой им действительности. Но никто, ни бог, ни дьявол и предположить не мог, во что она разовьётся. Она предопределяет теперь, будущее человечества. Она имеет абсолютно неограниченную власть над этим будущим. Её истинность теперь, - неопровержима! Ибо эта древняя дисциплина превратилась в монолит, занявший своё место в фундаменте нашего бытия и нашей жизни. Ведь созданная однажды формодинамика, форма существования, и укрепившаяся в разумах монолитным основанием, - неразрушима! Со временем, она лишь набирает силу, становиться плотнее и монолитнее, и всё сильнее теснит иные противоречащие динамические воззрения. По пути, вступает в союз с «лояльными», наделяя их своей природой, ассимилируя и порабощая «несогласные», и безжалостно уничтожая противостоящие и враждебные.
       Но дело в том, что там, где было суждено родиться математике, - там естественным образом стала развиваться её противоположность. Так в природе происходит всегда и во всём. Великое, как правило, порождает рядом - Великое противоположное. И нечто антипатичное математике развилось именно там, где расцвело древо рационального, питающего свои корни из каменистой почвы математизма, подкрепляемое падающими и гниющими плодами цивилизации. Мистицизм и экзистенциализм, как и метафизика в целом, получили своё наиболее интенсивное развитие именно с расцветающем рядом «древом математизма и рационализма», черпающего свою непоколебимую истинность в очевидном. Для этих более «древних деревьев», получивших толчок к развитию с появлением мощного врага в виде «математизма и рационализма», всякая очевидная истинность, ещё более чем когда-либо, стала вызывать спазмы недоверия. Простота и пошлость математического рационализма, вызывала в них нечто сродни отвращения высокого духа, - к черни. И показное примирение, этих двух противоположностей, походит на примирение теистических организаций, - со светской властью. Может быть плохой мир лучше, чем добрая война, но подобные примирения вызывают недоверие как в одном стане, так и в противоположном.
      Всякая функциональность в нашем мире построена на воззрениях «рационально-аналитических ганглий созерцания и осмысления». Их власть – очевидна. Наш мир движется в строго определённом направлении, и всякие «функционалы», различаемые в нём, непременно находят эту общую направленную динамику. Здесь плыть против течения, значит обречь себя на отвал. Как бы мы не думали иначе, но мы все вынуждены плыть в одном направлении, ибо мы рабы того миропорядка, который сами же и выстраиваем. Мы создаём алгоритмы разумения, и следуем им, будучи уверенными, что иначе просто нельзя. Авторитет выстроенного слаженного механизма, в подавляющем большинстве случаев, для нас - непререкаем. Его доминанта словно закон природы, определяет не только всё наше поведение, но и образ мыслей. Это конечно удобно, ведь всякая слаженность и выверенность движений, всякая системность, доставляет нашей душе меньше страданий, чем выход из этой системности, где непредсказуемость пугает и угнетает. Но надо всегда помнить о том, что ветры, дующие всегда в одном направлении, засыпают песком всякий цветущий и радующий своим разнообразием сад, превращая всё и вся в однообразную пустыню. Всякая ровная поверхность радует глаз, но только несколько секунд, ибо она - скучна. И потому мы всегда будем стремиться как к системности, так и к выходу из неё.

Монокреоцентризм мира
 Система
Для того, чтобы понять принципы, динамические и трансформативные закономерности определяющие формы и последовательности возникновения, развития и стагнации нашего глобального мира, нет никакой необходимости изучать Вселенную. Достаточно изучить внимательно всякую микроскопическую систему на нашей планете. Просчитать и обозначить все её закономерности и прочертить параллели. Между формодинамикой существования всякой системы нашего мира, и глобальной системой мироздания не существует никакой разницы, кроме масштабной, и все закономерности одной системы необходимо вытекают из закономерностей другой. И здесь нет противоречий, ибо в этом мире действительности, нет и быть не может ничего абстрагированного, здесь нет ничего отстранённого, нет ничего другого. Здесь нет и быть не может ничего фрагментарно-феноменального, как в существенности самого материального, так и во всей динамической целокупности обобщённо-феноменального. Как в сущностных основах (пространственного), так и во всякой последовательности изменений и трансформаций (временного). Всё и вся следует одним кругом, лишь радиусы у каждого свои. И радиусы эти бесконечно разнообразны, и никогда не повторяются. А главное, ни один из них не имеет правильной формы. В мире не существует некоего лекала, эквивалента формы, некоей точки отсчёта. Ибо точка отсчёта, по отношению ко всякому явлению мира, таится только в нашем разуме, и потому глубоко условна. И всякий круг сам по себе, каким бы он не был, в сути своей замкнутости не отличается от иного круга. И что будет с нашей Вселенной в будущем, написано на форме динамического формирования, упорядочивания и последующей стагнации всякой системы нашего мира, как всякого «живого организма», так всякой детерминантной согласованной фомосущности на нашей земле. Но для того чтобы прочитать это, необходимо посмотреть с определённого ракурса, осмыслить в определённой плоскости всякое целокупное морфокинезное явление, называемое нами системой. К примеру, такую саморегулирующуюся систему, как человек. Хотя я убеждён, что саморегулирующаяся система, это плеоназм, ибо не саморегулирующихся систем, - не существует. Вопрос лишь в тонкости и грубости воззрения и оценки.
      Что в этой системе является принципиально основоположным? Какие уникальные функции определяют эту систему, как нечто объективно определённое, динамически последовательное, и законно-фундаментальное? Сложившись в определённую упорядоченную согласованность в пространстве, и сформировавшись как определенная последовательная причинно-следственная и трансформативная динамика во времени, явилась - система, как некое синтетическое отношение грубых инертных форм материи, и тонких мобильных. (Синтез грубого и тонкого, инертного и агрессивного, на бесконечной лестнице градаций этих отношений). Относительность этих форм, и взаимодействие по отношению друг к другу, является тем краеугольным камнем, на котором зиждется суть всякой системности, для осмысления которой, необходимо лишь отделить зёрна от плевел и выложить свою систему осмысления. Только с помощью системы осмысления, можно понять и оценить систему всякого феномена. И в этом находит свою великую заслугу рационально-аналитический разум, достижения которого на этом поприще невозможно переоценить.
       Система, это - порядок. Как мог возникнуть порядок, - этот бастион всякой действительности? Как появился первый прецедент, - как он стал возможен? Что если порядок как таковой, есть лишь следствие, но не основание для действительности нашего мироздания? Что если мир сам по себе, не содержит и никогда не содержал в себе никакой последовательности, никакого порядка, никакой соотносительности и закономерности? Что если его безмятежная вечность, может основываться только на необходимом и безоговорочном политесе хаоса, как единственно сохраняющего эту вечность, в отличие от противоположной вечности, - вечности бесконечного возвращения. Что если только здесь, в реальной действительности, продуцируемой нашим органоидом, где соотношения различных форм нарушения абсолютного баланса пустоты, воплощаются в соотношения форм грубой и тонкой форм материи, и где эти соотношения выстраиваются нашим разумом в определённый им порядок, и где из этого материала соотносительностей создаются алгоритмы и системы, возникает возможность бытия. 
      На бесконечной лестнице градаций и отношений грубых и тонких, инертных и агрессивных форм материи, где могут быть лишь относительные определения и условные критерии, наш разум берёт в поле своего зрения определённый участок этой трансцендентно бесконечной «лестницы», определённый самой его природой, и строит все соотношения и целокупности на фундаменте этого участка. 
      Взаимоотношение относительно грубых форм и относительно тонких, олицетворяет архаику борьбы, - противостояния, как квинтэссенции действительного бытия. Где по большому счёту всё определяется изначальным и необходимым хаосом, неким беспорядочным и случайным в своей сути, природным фундаментом. Порядок возникает апостериори, после того как этот фундамент превращается в явление, то есть оценивается неким оценочным органом, - разумом, в котором уже сложилась и существует своя определённая палеосистема. Эта система, организовавшись внутри себя в некое паритетное отношение и взаимодействие своих внутренних форм грубого и тонкого, (так же относительно), выстраивает вовне соответствующий себе, порядок. Так формируется всякая внешняя действительность. Именно трансцендентальные формы этих отношений, порождают феноменальные их транскрипции, а не наоборот. То есть, уже существующая доминирующая система, упорядочивает всё вокруг себя на свой лад. Один порядок, - порождает другой. И вопрос лишь в доминанте, в некоей сверх гармоничности сложившегося и укоренившегося порядка, и его «архаической агрессивности», олицетворяющей всякое стремление. Само определяющая доминанта такой системы, заключена в первую очередь в способности к возможной оценке. И наш разум как сложившаяся система, имея эту возможность, сначала приводит всё вокруг к своему порядку, превращая в детерминантную последовательность все формы, как в пространственном аспекте, так во временном, и затем оценивает всё это сложившееся «макрокинезное образование» в соответствии и соотношении к собственной доминанте. И в этом смысле мир в себе, конечно же, не имеет никакого порядка, который можно было бы обозначить как независимый, - «Абсолютный порядок».
     «Абсолютный хаос мира» обеспечивает этому миру вечность. Ибо порядок, как таковой, в какой области бытия он бы не имел места, всегда имеет начало и конец, как некие полюса бытия собственной действительности. И он может быть только в противоположной вечности, - вечности вечного возвращения.
       Итак, система – Человек. Здесь, как во всякой иной системе, можно обозначить некий «ствол древа», в котором происходит внутреннее движение энергии, и её трансформация, как из относительно грубой формы в относительно тонкую, так и наоборот, в обратном превращении из относительно тонкой, в грубую. Трансформации эти создают разнонаправленные течения, в которых необходимо возникают некие «водовороты». И вот эти «водовороты», обеспечивают собственно, продолжительное бытие во времени. Ведь так называемая стабильность, в сути своей есть не что иное, как завихрение, вызывающее впечатление относительной стагнации энергии, её объективирования в формы, представляющиеся нам как бездвижные в себе, материальные и экстраполярные субстанции. В результате противостояния и столкновения энергий разнонаправленных трансформаций, возникает нечто относительно инертное, (инертное относительно наших привычных возможностей воззрения и фиксирования, относительно возможных масштабов и перспектив нашего ноумена).
      Так вот, всякая система, будь то Человек, Планета, или Вселенная, в сути своей есть завихрение от столкновения разнонаправленных движений и трансформаций энергии. Где в результате этих столкновений образуется некое относительное торможение и возникает объект, - относительно стабильная система. Система, в которой всякое упорядочение, вопрос лишь отношения и критериев оценки одной определённой сложившейся гармонии, (ноумена с его точкой отсчёта), к другой более стабильной, либо менее стабильной системе, то есть объекту, (феномену с его порядком собственного завихрения). То есть в первую и последнюю очередь, - Отношение. Оценка же этого порядка связана именно с точкой отсчёта, и некоей сложившейся шкалой ноумена нашего созерцания, при которых возникает некий «горизонт событий». Точкой отсчёта, следующей от его определённой упорядоченной системы, в соразмерности с этой определённостью, и всецело исходя из критериев собственной упорядоченности. Так рождается не только феномен, не только действительность, но и всякая трансцендентальная истинность.

Недоразумение
Монокреоцентризм мира, его повсеместного и необходимого порядка, предполагает законченность цикла для всякой системы. И человечество, как определённая локальная система на нашей планете, имея собственное рождение, расцвет, неизбежно будет иметь и свой конец, - конец системы человечества как «платоновской идеи», не оставляя ни единого шанса сбыться надеждам человечества на бесконечное существование. Человечеству, как некоей макросистеме планетарного масштаба, суждено так же состарится и умереть, как всякому существу этого бушующего мира. И если его не погубит случайность, вроде того пресловутого метеорита, погубившего систему динозавров, (что крайне сомнительно в моём представлении), ему суждено подойти к той грани, за которой неизбежно начнутся необратимые процессы распада.
        Так заканчивает своё существование всякая система. В понимание «случайности» я вкладываю не только глобальные космические катаклизмы, но и ту случайность, что латентно укрыта рядом с нами и подстерегает со всех сторон и угрожает как на протяжении всей жизни отдельной единице человечества, так и всему человечеству в его целокупности - роковая случайность сбоя гармонии жизненных сфер, что находятся в таком тонком и зыбком равновесии. И та угроза смерти для человека от роковых стечений обстоятельств, всякого рода бесчисленных случайностей, к примеру, цунами, шторма, извержения вулкана и т. д. и т. п., так же угрожает и человечеству как организму, от того же космического воздействия квантового излучения, или астероида, или простого перебоя равновесия в атмосфере земли. Но если ему всё же суждено выжить, оно непременно состарится, со всеми вытекающими последствиями, присущими как отдельной единице, так и всякому «клановому существу», «системному животному». Как же будет стариться человечество? Скорее всего, так же как всякая отдельная его единица. Все внутренние процессы обменов, физико-биологические, психоэмоциональные, фундаментально системные, постепенно будут аструктурироваться, связи и взаимоотношения ослабевать, накапливаться нарушения, аккумулироваться всякого рода хлам, превращая человечество в «дряхлого старца». А далее нарастание болезней, оскудение сил, и в конце концов неминуемая смерть.
      Молодость всякой системы зависит от молодости каждой его составляющей. Чем больше в организме молодых клеток, тем моложе и сильнее сам организм. Каждая клетка организма хочет жить как можно дольше. Но чем дольше она живёт, тем старее организм в целом. Эта зависимость – бесспорна, повсеместна и непреодолима. Человек, отдельная личность, в своём стремлении продлить собственную жизнь, не осознавая того, ослабляет силы и укорачивает жизнь человечества в целом.
       Судя по прогрессирующим и развивающимся ныне в общем политесе стремлений, и замечаемым динамическим процессам, а также общей стагнации жизни, можно предположить, что в данный момент человечество в целом, условно говоря, находится в среднем возрасте. И даже наблюдается некий кризис среднего возраста. В пользу этого говорит и сложившаяся и набирающая обороты тенденция к общей глобализации человеческого социума. Некий экстраполированный в глобальное человеческое сознание консенсус между инстинктом и разумом, присущий отдельной личности в среднем возрасте. И в то же время, наблюдается процесс нарастающего общего недовольства, размывание перспектив, и распухание амбиций. Успокоенность крови, и в тоже время спешка, боязнь чего-то не успеть. Симптомы, присущие среднему возрасту отдельной человеческой личности.
       Что ждёт человечество на этом пути, какие катаклизмы грозят ему в старости, каким должен стать конец его пути? Да. Человечество как всякая иная система живёт по тем же лекалам, что и отдельный её типичный агрегатив. Весь наш мир имеет туже динамику зарождения, становления и стагнации, что и всякая плавающая в нём единица. Вся разница лишь в масштабах, радиусе круга, относительной продолжительности, относительном объёме, и, в конце концов, оценке, которая всегда и во всём, есть - продукт интереса.
   
Теория замкнутости

                «Вы говорите, что в мире не существует ничего вечного…
                Я говорю: в мире не существует ничего невечного…
                Ибо, если существует сама вечность,
                то в ней, в принципе, не может быть ничего невечного…»


Величественные горы, освещённые полуденным солнцем, с верхушками никогда не таящих снегов. На склонах гнездящиеся птицы, ловящие свою добычу на рассвете и перед закатом. У подножья цветущие долины с множеством разнообразных тварей, и изрезанные бурными и спокойными реками, несущими в своих водах бесчисленные песчинки и всевозможные сочетания химических элементов, к краям морей и океанов. Впадающие и восполняющие испаряющуюся и проливающуюся затем дождём влагу, и дающую новую живительную пищу всевозможным формам жизни в толще бескрайней водной стихии. Ветры, возмущающие морскую гладь и выдувающие на берега песчинки, засыпающие поверхность цветущей земли шествующими барханами по её поверхности, к рекам и озёрам. Всё движется, и всё в обездвижении, ибо зациклено и повторяется в бесконечности.
        Как могло быть создано, как может существовать такое великолепие?! Как возможна сама жизнь, - не будь в ней и для неё вечности?! Как мог бы существовать случайный непредсказуемый мир? Как возникает волшебное случайное явление, дающее надежду? – Надежду, порождающую нашу веру в единственность и неповторимость мира. Она, эта Великая Терпсихора нашего сознания, питающаяся незнанием и неведением, лелеет сама себя, волшебной неповторимостью и всем новым, - как великой иллюзией мира!
        Случай. – Его непременно должна отвергать всякая холодная наука. Ибо для такой науки всякая случайность, есть - абсурд. Она возможна только в политесе, либо той же закономерности, о которой нам пока неизвестно, (и тогда о ней надо говорить именно так), либо в политесе волшебного стечение обстоятельств, существующего только здесь и сейчас, что противоречило бы всякому чистому научному подходу. И в этом смысле сам случай перестаёт обладать своей объективностью. Его просто не существует во всеобщем макрокинезе бытия. И если случайностей в бытии не существует, возникает правомерный вопрос: Как могла бы быть случайной сама действительность и наша жизнь? Как вечность могла бы иметь в себе единственно только здесь и сейчас возникающую, и никогда не повторяющуюся действительность, с её квинтэссенцией - жизнью?
        В нашем феноменальном познании мира, в рамках существующей действительности сегодня, всё и вся повторяется. И также повторяется всё и вся в трансцендентальном познании всякого опыта. У нас нет, и никогда не было ни иного дня, ни иной планеты пребывания, как не было никогда, и никогда не будет иной реальной действительности, и иного места во Вселенной. Как не существует ни иного времени бытия, ни иного места в «Великой пустоте». Тот, кто не родился до сих пор, - не родится никогда и нигде. Тот, кто родился, - будет рождаться всегда. Тот, кто умер, - должен вернуться, должен родиться заново.
        Скажите, как мог бы существовать мир, и его апофеоз – жизнь здесь и сейчас, не будь они всегда здесь и сейчас? Мир, и его апофеоз – жизнь, (коль они есть - сейчас и здесь), обязательно должны существовать вечно. В противном случае их существование однажды, превращало бы наше присутствие в нём, в совершенно невозможную случайность. И даже в рамках бесконечно повторяющейся действительности, бесчисленное число раз возникающий мир, своими бесконечными возникновениями, может воплощать только тоже вечное пребывание. Ведь возвращаемся мы всегда туда, откуда ушли. А так как само время, в этой динамики бесконечного возвращения перестаёт быть чем-то объективным, то остаётся только вечное пребывание, и вечная жизнь. Ведь на самом деле, как мог бы существовать мир, и его апофеоз – жизнь, не существуй он прежде в том же виде, до самых мелочей? Ответ, если вдуматься достаточно глубоко, однозначен. – Никак.
       Существование мира и жизни единично, только здесь и сейчас, такой же абсурд, как существование случайности, в объективно связанной каузальной цепи превращений и трансформаций нашего латентного мироздания. Всё, что могло бы существовать, в случае единственного своего существования, в рамках вечности, непременно должно столкнуться с противоречием этого существования. Ведь если ты существуешь однажды и единожды, за всё время вечности, то ты не существуешь вовсе. Ибо в рамках бесконечного пространства ты превращаешься в бесконечно уменьшающуюся точку. В рамках же вечности, твоё существование сейчас, такой же абсурд, как середина на бесконечной прямой линии. - Здесь нет альтернативы.
       Начертите параллели, и вы осознаете во всей своей полноте, всю абсурдность такого положения вещей. Представьте себе в свете локальной действительности земного бытия, существование одного единственного дня, или одной единственной ночи? – Невозможно. Ибо в таком случае, день теряет свою существенность, своё определение, ночь перестаёт быть чем-то, что есть, - теряет свою объективность. Здесь возможна только относительная объективность, как во времени, так в пространственных аспектах. Всякая объективность, есть - объектность, которая может существовать только в сравнении, - в относительности. И всякое бытие, всякое существование действительности вообще, возможно только в повторении. Причём повторение, как таковое, возможно только абсолютно одинаковых форм и конструкций, как мира, так и жизни, иначе это уже не повторение, а чередование.
       И каким бы не было это бесконечное чередование, какой бы длинной не была цепь этих неповторяющихся чередований, на полотне вечности, она неминуемо приведёт к повторению. Мир, - однажды возникший, и не возвращающийся к своему политесу уже никогда, не имеет никой возможности к своему существованию здесь и сейчас. Это сложно понять, пока не начинаешь мыслить совершенно иными категориями, противоположными тем, что существуют вместе с динамикой нашего архаического осмысления, ограниченного с одной стороны мигом собственного пребывания, с другой - линейными парадигмами врождённых следований и догм всякой продолжительности, - начало-конечной замкнутости собственного и всякого иного пребывания, на которое только и способен наш разум в распознавании и идентификации бытия.
       Почему же непременно повторяющаяся действительность мира? Почему не уходящая вдаль, и бесконечно преобразующаяся в новые формы? Да потому, что расширение пространства до бесконечности, в конце концов, превращает это пространство - в пустоту, в которой неминуемо должно зарождаться нечто. Да и ведь мы с вами, существуем здесь и сейчас, и наше пребывание, будь оно единственным, необходимо упразднило бы такую возможность, ибо давным-давно исчерпало бы эту возможность. И это также подтверждает тезис, о возвращающейся вечно действительности. Мы не могли бы существовать здесь и сейчас без возвращения, - без бесчисленного повторения. А поскольку мы существуем, то это значит только одно, что мы существовали всегда. И если мы обладаем формой, определённостью, которая невозможна была бы в бесконечном линейном не возвращающемся бытии, то это и является самым веским довод, в защиту повторяющейся Вселенной, и приходящей бесконечное число раз, действительности бытия. В любом случае, действительности, существующей ныне, пришлось бы вернуться к изначальности, и начать новый круг. Иначе её существование как глобальной формы, закончилось бы, даже не начавшись.
       Всякое чередование, как я упомянул чуть выше, обязательно должно привести к повторению, какой бы цепь этих чередований, не была длинной. Потому, что на самом деле абсолютно прямых бесконечно длинных линий в природе - не существует. Потому, что всё уходящее вдаль, - обязательно возвращается. Потому, что как из нашего мира действительности, нельзя ничего извлечь, или отнять, а также добавить, или привнести, так из вечности невозможно что-либо извлечь или в неё привнести. Вечность не имеет продолжительности, не имеет ни начала, ни конца, и потому не может ни приходить, ни уходить. И всё, что в ней существует, - существует всегда.
      И когда я говорю, что каждая наша секунда вечна, я имею в виду не только то, что она бесконечно повторяется, но и то, что она никуда и не уходит. Это мы проходим мимо неё, а не она проходит мимо нас. Здесь таится сам парадокс времени, который и вводит нас в заблуждение. Если бы время само по себе действительно текло, (в чём абсолютно уверен наш рассудок), то в этом случае, мир на самом деле мог бы иметь бесконечное число вариаций, и существовали бы прямые линии, уходящие вдаль, и никогда не возвращающиеся. И в этом случае мы и наш мир, действительно мог бы существовать единожды, и никогда не повторяться. Но дело в том, что само в себе время – неподвижно. Не бытие вокруг нас течёт, но мы проходим по коридору, по «норе», которую выкапываем в монолитном неподвижном бытии вечности. Великая иллюзия действительности! Она обманывает нас, и даёт тем самым надежду, - эту великую Терпсихору существования. 
       И в этом смысле бесконечно существующая уходящая вдаль действительность, такая же нелепость, как и действительность, - существующая единожды. Мир – делим до бесконечности, и в тоже время не делим вовсе. Если бы наша жизнь заканчивалась здесь и сейчас, то она никогда бы и не начиналась. Без вечного возвращения, - нет и быть не может никакого начала. То, что существует, - существует всегда.
       Все объекты действительности, все формы и коллизии мира, имеют одну замкнутую на себе форму и последовательность. Они неизменны - в бесконечности и вечности. Будь иначе, и самой вечности и бесконечности не существовало бы вовсе. Ибо только в собственной абсолютной замкнутости, как вечность, так и бесконечность, могут иметь метафизическую определимость, то есть собственное трансцендентное относительное бытие. Опять же всё ту же - определимость. Ведь даже на этих, выходящих за пределы всякого разумного осмысления сверх трансцендентных полях, наш разум всё же черпает из собственного колодца, и руководствуется всё тем же законом власти. Ведь все эти антитезы, хоть и вызывают запредельные впечатления разумного, но всё же правомерны только в рамках пространственно-временного континуума нашего разумения. И главная причина не доверять истинности собственного разумения, гнездится в недоверии холодного рационально-трансцендентного разума, к главенствующим посылам нашего, имеющего корни инстинкта, идеального разумения, и питающего неверие к его уходящим за горизонты, бесконтрольным воззрениям. Но всё же на глубинном уровне, когда наш идеальный разум провозглашает, что авангардом во всяком мышлении, всё же выступает фантазия, наш холодный рационально-трансцендентальный разум находит в этом резон, и соглашается. Так происходит редкостное явление, - синтез противоположностей, образующий нечто вроде «шаровой молнии» в нашем разуме, выводящей всё наше мышление за пределы всякого опыта.
       Как происходит великая ипостась наслаждения разума собственными способностями и собственными возможностями в его тончайших отделах. Наслаждение собственными возможностями, то есть, по сути, удовлетворение всё той же властью, но уже более изысканного, трансформированного в возвышенные области, сознания. Стремление тонких формообразований идеального, его «трансцендентного либидо», стремящегося обладать миром и действительностью, (где собственно и начинаются всевозможные склонения феноменального мира), находит своё самое высокое место на пиках фантазии, в горах запредельных мечтаний с разряженным воздухом идеализма. Жаждущая обладать действительностью наша фантазия, не имеющая непосредственного доступа к таковой, создаёт эту действительность сама для себя, рисует фантомы собственных воплощений, и в полной мере наслаждается собственным искусством, меняя формы бытия, поворачиваясь и прикладываясь к нему, то с одной стороны, то с другой. А подчас, в своём необузданном стремлении доходит до извращения, выворачивая всё и вся наизнанку.
       Такова природа нашего духа, - такова природа нашего разума. Здесь он получает свой «ковчег свободы». Здесь, и только здесь расположилась его страна, лишь здесь он чувствует, что живёт, ведь только здесь он в полной мере транслирует свою власть во вне и в полной мере ощущает её, а значит наиболее полно ощущает собственное существование. Ибо на самом деле, лишь властвующий – живёт по-настоящему. Это относится как к «грубым формам существования», так к «тонким» и «сверхтонким». Где градация власти так же бесконечна, как собственно градация между «грубыми» и «тонкими» олицетворениями феноменального мира действительности.
       Влияние фантазии на наше общее мировоззрение, – абсолютно. Она заставляет нас, в одном случае безоговорочно верить, что мир и жизнь могут быть иными, и в другом - абсолютно уверовать в то, что другой жизни быть не может. – Тео фатально, на самом деле, и то и другое. Ибо и то, и другое есть Вера.
      Возвращаясь к вечности, и её абсолютным фатальным мерилам, хочу отметить следующее. На самом деле проблема вечности не в том, что мы, со своим линейным разумом не в состоянии охватить её, но в том, что её суть существует в совершенно иных областях, иных плоскостях возможного для нас опыта, возможного познания. Именно - возможного. Ибо существуй на самом деле такое познание, и вечность уже не имела бы в нём места. Ведь каким бы познание ни было, познанное в нём всегда будет означать - законченное.
      Парадокс существующего вечно, - толкает наше сознание в бездну бесконечной продолжительности и связанной с этим бесконечной изменчивости форм существующего. И понимая в момент сверх глубокого прозрения, что бесконечно меняющаяся форма, в конце концов, должна обязательно вернуться к первоначальной, осознаём, что мир и все его возможные формы жизни когда-то должны возвращаться к началу, какой не была бы длинной дорога трансформаций, какими бы этапами и формообразованиями не была богата вечность. И в этой транскрипции, наш мир и наша жизнь, в своей бесконечно повторяющейся форме, (именно в той, что мы наблюдаем ныне), представляет собой - «Замкнутую действительность бытия». Где наше пребывание возможно только, либо как вечно продолжающееся, (невозможное), либо как возвращающееся. В ином контексте, нашего сегодняшнего бытия - не было бы вовсе. Ибо такая возможность, есть ассерторическая невозможность.
      И всё это вполне закономерно в отношении самой природы вечного бытия, к жизни. Природа рациональна только в том, что при первом случае, «вечно продолжающейся жизни», (случись такой абсурд), наша жизнь превратилась бы в Ад. Где радость нового была бы съедена бренностью. И здесь сама вечность ограждает нас от невыносимой муки вечно продолжающегося бытия, в единой уходящей линии пребывания, и даёт нам счастье вечного возвращения. Где совершенно не имеет значение, сколько раз ты уже существовал в этой форме. Ибо каждый раз, мир и ты в нём, начинаетесь заново в бесконечности, где не существует числа, где нет памяти, и нет сравнения.
       И в этом смысле смерти, как таковой - не существует. Ибо умерев, ты тут же рождаешься заново, в том же месте и в то же самое время, а главное в той же форме. И вокруг тебя, - всё тот же мир. А так как иного времени бытия, (как бы наш трансцендентальный разум не был убеждён в обратном), кроме созданного твоим воображением – не существует, то и разрывов между твоими пребываниями, так же - не существует. Ибо их не существует для твоего живущего ныне разума. Ведь мёртвый разум, - разум, прекративший свою деятельность, свой очередной жизненный цикл, не в состоянии ощущать время, ибо не в состоянии продуцировать его из отношений. И в смысле всего вышесказанного, каждая секунда твоей жизни – вечна. Ведь она существует всегда. И только создаваемое нашим разумом текущее время, текущее откуда-то, и куда-то, чьё течение определяется относительным критерием, то есть не существующим в самой сакральной природе числом и отрезком, делает эту секунду, - смертной. И эта метаморфоза, есть самая большая тайна мира и жизни. Ибо наш протяжённый мир, и протяжённое существование, то есть жизнь, становятся таковыми, только после деления пространства на объекты, а времени, - на отрезки, секунды и часы. В первом случае, - убивается бренность неопределённой бесконечности. Во втором – вечности. И только уничтожая эти две бренные монады, возникает действительность и бытие, как таковые. И на поверхности «бескрайнего плодородного болота хаоса» вырастает организованный и гармоничный «лотос жизни».
       Наш разум создаёт сущности не только в пространстве, но и во времени. Разделяя продолжительность на отрезки он, тем самым определяет между ними границы и отношения. И возникающая при этом парадигма порождает порядок, - системность, некую закономерную последовательность, - музыку пространственно-временного континуума. Он создаёт среду для собственного пребывания, замыкая старые кольца, и порождая новые.
      Так называемая «теория струн», выдвинутая учёными нового времени, подтверждает теорию внешнего мира, как целиком и полностью создания нашего разума, (дитя воли), воплощающегося в плоды его жизнедеятельности. И при всей нелепости основной поставленной ею цели, - найти единую теорию всего, всё же, важность этой теории в осмыслении мироздания, - невозможно переоценить. Вибрационность, Волнообразность, Музыкоподобность, присущая всему, что мы можем воспринимать и изучать, строить и открывать, красноречиво говорит о том, что всё это исходит из основ генетической музыкальности нашего существа, его волнообразной природы, и способности внешних объектов резонировать с нашим существом, в определённом аспекте гармоничных сочетаний, в определённом ряде музыкально-волновых, как динамических, так и статических конструкций. То есть только в резонансе взаимоотношений. Частота колебаний – основа основ всего окружающего мира. Она отражает нашу мыслительную способность синтезировать время и пространство, в некую полифонию восприятия, в целостную музыкальную законченность реальности. Ведь частота всякой волны, как известно, есть мера воплощённого синтеза времени и пространства, - архилейтмотив этого синтеза.
      Музыка, есть воплощённая в звуках сущность нашей души, её «диссонансно-консонансной» формативной основы. В ней всегда олицетворено желание и удовлетворение – как соответствующая адекватная форма соотношений разно полярных модуляций её жизненной концепции. Ведь если смотреть обобщённо, то становится очевидным, что всякая её жизнедеятельность состоит из воплощённых, как динамических, (в сочетающихся звуках), так и статических, (в формах лицезрения и созерцания), а по большому счёту временных и пространственных матричных отражений, присущих модальности душевного агрегата вообще, и воле в частности, сменяющих друг друга в волновых соразмерностях, олицетворяющихся в наших ощущениях в разнообразные формы желания и удовлетворения. И если смотреть глобально и обобщённо на наш мир и нашу действительность, то также становится очевидным, что всякая функциональность присущая мирозданию, живёт и существует только в этом поле, только в этой форме соотношений и модуляций. И это её свойство черпается именно из преисподней нашего душевного агрегатива. Присущая нашей душевной структуре организованная и гармонично упорядоченная модальность, переносится на внешний мир, и его отдельные явления, отражается и отпечатывается в формах реальной действительности.
      Мир внешней действительности, есть суть вибрационное резонирование нашего душевного агрегатива, с близкими формами внешнего бытия, с обязательной «настройкой», то есть превращения чуждых вибрационных форм этого бытия, в свою полифонию, придание определённых форм вибрирования, чуждым голосам сакральной природы хаоса. Там, где наша душа не находит музыки, где резонанс невозможен, там она не находит ничего, там она не получает удовлетворения, а значит и не видит никакой существенности, как для себя, так и для мира в целом. Всё, что вне её музыкообразности, по большому счёту, и - не существует. И новая, так называемая «М-теория», или «мембранная теория», возникшая из совокупления двух различных теорий, - «теории супергравитации», с её одиннадцатью измерениями, и «теории струн» с её десятью измерениями, также не противоречит концепции мироздания, как воплощённого отражения «музыкообразности» нашего душевного и разумного «либидо», стремящегося к власти над миром хаоса, и работающего беспрестанно над порабощением и приведением к своим порядкам, к своей гармонии всего внешнего мира.
       Оценка же собственного воззрения, его отклоняющегося в одну из сторон воззренческого агрегатива, либо преимущественно к областям пространственного, либо более к областям временного, зависит от общего возможного колебания разумения для отдельной личности, познающей мир собственной действительности, в его целокупности. Ведь «мембранность» всего сущего, или «струнность», - разница лишь в доминирующем отклонении созерцания к одному из двух обозначенных и культивируемых нашим разумением, полюсов действительности, её разделяемого на монады синтетического пространственно-временного континуума, сконцентрированного и воплощённого в определённую матрицу мироздания. Плоскость, - издающая музыку, или натянутая тетива. - Поле, или линия, - разница заключается лишь в доминантах отклоняющегося созерцания и осмысления, между монадами пространственной или временной оценки. Созерцании и осмыслении, либо по преимуществу, отклонённому в сторону пространственного, (с идеальной обобщённостью), либо в сторону временного, (с рациональной последовательностью). Где основанием служит всё тоже отделение и противопоставление разумных форм воззрения. И такие колебания происходят в нашем разуме постоянно. Они, воплощают собой всё ту же волновую характерность, присущую всему материальному в мире вообще, и нашему организму, в частности.
      «Сингулярность», (как начало всего), - то, что учёные ищут, создавая всевозможные теории, находится в наших головах. И вовне её - не отыскать. Все попытки тщетны, они обречены на вечные скитания. Найти начало всего вовне, начало времени и пространства, всё равно, что найти конечную материальную субстанциональность природы, найти конец, или начало, (что одно и то же), действительности. Что может быть нелепее и абсурднее. «Сингулярность» и есть олицетворение пустоты сакральной природы, где абсолютно сбалансированы силы гравитации и антигравитации, где абсолютно уравновешенны центробежные и центростремительные силы, где нет нарушения баланса, а значит и невозможно стремление, воплощающееся и олицетворяющее всякую действительность.
      Самые великие фантазёры и сказочники - это учёные. Но их сказки часто превращаются в реальность, благодаря строению нашего разума. Он стремится к резонансу, и на этом поприще редко не находит отклика. Какой бы не казалось нелепой та, или иная теория, разум обязательно подберёт к ней свой ключ, и обязательно вступит с ней в резонанс, - вопрос лишь времени. И от этого резонанса родятся новые «дети-теории».
      Теория, объединившая общую теорию относительности Эйнштейна и теорию квантовой механики, создала бы новый синтезированный мир. Теория восьмимерной супергравитации, - имела бы все шансы. Но это никогда не решило бы проблемы мироздания. Ибо как всегда породило бы больше вопросов, чем ответов. Приведённые в гармонию - регрессивное воззрение и прогрессивное, (квантовая механика, и теория относительности), породит новое воззрение, а за ним и новый мир, с увеличивающимися в арифметической прогрессии загадками и тайнами.
      Нарушение абсолютного баланса сакральной природы, как некоего начала, предшествующего так называемому «большому взрыву», и последующего возникновения Вселенной, в которой цепная реакция столкновения «волнообразных мембран», это далеко не конец и не начало, это лишь один из диссонансов и консонансов, предоставленных самому себе, нашим разумом. За ним обязательно последует новый диссонанс, который потребует необходимо своего консонанса. И так - до бесконечности. Нам не познать мир до конца, ибо он не имеет этого конца по своей природе. Конец его, - вне нашей действительности, вне нашего познания, вне нашего музыкального ряда, воплощённого в эту реальную действительность. Эта музыка играет в нас, пока мы живы, и мечтать о законченности «сюиты собственного познания» всё равно, что мечтать остановить «Колесо Иксиона». Perpetum mobile – суть нашего сознания, и его уходящего за горизонт возможного полифонического ряда.

Синтетические суждения
С точки зрения идеального:
           Абсолютного доминирования в природе - не существует. Слон может раздавить змею, но и змея может убить слона. И всякая оценка доминирования в наивысшей степени субъективна и глубоко условна. Преимущество локального характера, встречающееся повсеместно на всех уровнях бытия, для нас всегда определяется причинами стечения обстоятельств, а попросту говоря, «закономерным случаем». И оценивается такое преимущество субъективным взором наблюдателя, настроенным на определённое пространственно-временное мировоззрение локального момента, на определённый фокус собственной оценки и идентификации этого момента, при котором собственно и возникает такая абсурдная полимера как случайность. Как, впрочем, и вытекающая из этого более объективная, но такая же абсурдная полимера как несправедливость.
            Условно говоря, оценка той или иной доминанты, то есть её ценность, как правило, определяется в узких рамках локального осмысления, в выложенных и закреплённых алгоритмах чувственных воззрений, в его сугубо ограниченных масштабах, превращаемых нашим разумом в категории, то есть в обобщённости. Где на самом деле, в случае смены угла зрения, (расширения, либо сужения масштаба этого воззрения), доминирование и его ценность может легко меняться, и даже как правило меняется. А за этим, и выше обозначенные «полимеры», как правило меняют свои полюса.
            Изначально всякое преимущество обусловлено точкой границы, или линией противостояния главных монад действительности, трансцендентальных основ нашего разумения, - времени и пространства, с их обусловленными наполненностями. Пространственно-временной континуум, с его основополагающим для всякого действительного бытия синтезом противостояний, (воплощающемся в нашем разуме в сбалансированную реальную действительность), определяет всякую доминанту в оценках этой реальной действительности. И наш разум, выбирая определённую точку, или линию этого фронта, создаёт зону собственного созерцания, создаёт собственные оценки и выявляет константы для собственного определения в рамках этой зоны, причём, всегда глубоко заинтересованно. Латентно или явно, тонко или грубо, но всегда искушенно - корыстно. И пусть корысть разума так же далека от корысти тела, как сам мозг с его разумом далёк от телесности с её инстинктами, - (между ними пропасть, ибо здесь живут иные категории, здесь «тонкая корысть» представляется подчас самым возвышенным мотивом), но всё же это именно повсеместно так. И особенно это положение проявляется в идеальных полях созерцания и осмысления, где для нашей оценки собственных мотивов подчас, казалось бы, не остаётся места корысти и всякой заинтересованности, но всё же именно интерес правит здесь всем балом, оставляя за кулисами лишь собственную тень.
       Что могло бы иметь в мире абсолютное доминирование, - доминирование безусловное? Как вообще такое может быть? Лишь в фокусе нашего сознания, в его иллюзорной тонкой материи, может возникать подобная фантазия об абсолютной доминанте. Может быть, такое доминирование и было бы возможным, если бы мир имел свою абсолютно законченную форму и свою фундаментальную существенность, вне зависимости от антропоморфной оценки наблюдателя. Если бы он существовал как данность, а не как относительное отражение. Если бы он был, вне зависимости от субъективного наблюдения, вне его субъективного оценочного взгляда, если бы он был, сам по себе, независимо от нашего «ноуменального зеркала». Доминирование, как абсолютная воззренческая концепция, такое же заблуждение, как всякая абсолютная концепция. В мире не существует нерушимых замков, вечных отношений, и незыблемых законов. Всякая иерархическая лестница – условность, необходимая нашему разуму для собственного целенаправленного бытия. Как же выстраивается такая лестница?
       Итак, всякая оценка определяется заинтересованным взглядом наблюдателя, и всегда дифференцированно. Наш разум, - все, что резонирует с его устоявшейся концепцией, - приплюсовывает, и всё что входит в противоречие, - отбрасывает. И так он поступает всегда и во всём. То, что усиливает его основную линию, он оставляет и старается вплести в «общую косу реальной действительности». То, что ослабляет – немедленно абстрагирует, нарекая ненужным, и даже вредным. Он выстраивает мозаику воззрения, и она должна непременно складываться в некую законченную гармоничную форму, - в пространственно-временную полифонию. В противном случае он вынужденно страдает, не получая своего удовлетворения. Страдает либо от явной незаконченности музыкального ряда, либо от несоответствия, беспорядка, а значит близости холода хаоса.
       Наше воззрение, так или иначе, все формы и отношения в мире выстраивает согласно иерархии, и воплощает их в пирамидальные конструкции. Где непременно должно быть основание, и вершина, - пик. Так рождаются доминанты. И так человеческий разум провозглашает собственную доминанту над миром, олицетворяющую его сакральную глубоко имманентную власть над ним. Человек считая себя вершиной разумности, наблюдает мир в одном фокусе, и не желает принимать во внимание ничего, что, так или иначе противоречит этому фокусу. И главными причинами этого являются доминирующие установки «рационально-аналитической ганглии» его сознания. «Ганглии», которая накладывает на всё, и вся свою печать, свою точку зрения, свою форму обзорности и образности. И, будучи уверенной в собственной доминанте, постоянно старается укрепить эту свою власть. Но её образ воззрения, есть линия, - тропинка, в отличии от «идеальной ганглии» сознания, где образ воплощается в широкое поле. И хотя рационально-аналитическое мышление постоянно ловит себя на «ошибочном», (ибо тропинок может быть бесконечно много), её уверенность в собственной доминанте нисколько этим не умаляется.
     «Поле», присущее воззрению «идеальному», в отличие от рационально-аналитических тропинок в отдельно взятом индивидууме всегда одно, и главное – неповторимо, и потому несравнимо. И только «рационально-аналитическое воззрение», в силу уверенности в собственной правоте, пытается сравнивать эти «поля-созерцания», и даже определять, исходя из собственных склонностей, в них - «ошибочное». И здесь пытаясь делать то, что всегда делает со всем окружающим миром. А именно, антропоморфно оценивает все явления и формы, приписывая им необходимые черты и свойства, и наделяя целями свойственными только ему, - его политесу с упорядоченными константами «рационально-аналитического мышления». Убеждённое в собственной доминанте, оно проецирует свои качества на те области нашего разума, где «ошибочное», как таковое, просто исключается. Я имею в виду области идеального воззрения и его «плоды» в виде произведений различных форм искусства, творений художника, поэта, или музыканта, отражающих «идеальный мир продуцирования противоположных сторон разумения». Подчас, «рационально-аналитическое мышление» даже пытается сделать «идеальное», - собственным вассалом, и если это не удается, то провозглашает его собственным рудиментом!
       Само доминирование, как парадигма воззрения, распространяющаяся на все плоскости мира, создано именно «рационально-аналитическим мышлением». И это вполне естественно, как могло бы быть иначе. Ведь для того, чтобы утвердить собственное превосходство и власть, ему было необходимо показать подобное доминирование в самой природе, иначе такая доминанта не имела бы, условно говоря, юридической силы. Кому же ещё может быть свойственно, как не «рационально-аналитическому мышлению» такое утверждение. Ведь утверждение и доказательства – его стезя. «Идеальное мышление» говорит на ином языке, у него нет необходимости что-либо утверждать и доказывать. Его стезя - глубина и образ, без какого-либо разложения, упрощения или усложнения, а главное – сравнивания, и последующей оценки правильности и ошибочности. Его существо прямо противоположно всякой диалектической парадигме воззрения умствующего рассудка.
      И вот, «рационально-аналитическая ганглия» нашего сознания, выстраивающая внешний мир удовлетворяющий её запросам, пытается втиснуть в это «прокрустово ложе» всё и вся, убеждая, а чаще просто подавляя воззрения иных «ганглий сознания». Власть, - эта последняя ступенька всякого жизненного смысла - её неразрушимая константа, начинается и заканчивается именно здесь, - в глубинах «рационально-аналитического разумения» и его доминирующих смыслов.
       То, что на самом деле творится в нашем разуме, что происходит на его тончайших уровнях, не доступно никакому фиксированию и оценке. И чаще всего мы, не замечая самой войны, и только находя на полях «герольды» и «трупы» очевидного, делаем соответствующие выводы о неутихающей на его глубинах, битве. Наше «рационально-аналитическое воззрение» постоянно пытается прорваться на поля «идеального», порой не безуспешно. Но захватить это поле целиком, (то, о чём мечтает «рационально-аналитическое»), - ему никогда не удастся. И хотя во многих головах происходит нечто вроде революции, где как будто бы побеждает «рационально-аналитическое», всё же это лишь временное явление. Сместив с правящих позиций «высшее», «чернь» захватывает власть, переворачивает душу, и навязывает всему разуму свои позиции и ценности, провозглашая некое «незыблемое-безусловное». Эти головы не трудно узнать. Они всегда знают, чего хотят, они всегда уверенны в своей правоте и почти никогда не сомневаются ни в чём. Их конёк – «существует лишь то, что можно потрогать». Ценно то, что доставляет удовлетворение непосредственно. Разумно то, что можно просчитать математически. Имеет смысл только то, что можно упорядочить, сложить и положить в карман, в самом широком смысле слова. Полезность, - вот их критерий ко всему и вся. И их нисколько не смущает даже то, что они, в силу «собственной природы рационального», никогда не могут привести всё к своему абсолюту. И нисколько не обескураживает, что их доминанта, их мифологизированная истинность часто растворяется, словно утренний туман, как только на арену выходит по-настоящему сильное «идеальное воззрение».
        «Любитель» и «Профессионал». Нет смысла разглагольствовать к какому из понятий люди относятся с большим пиететом. А между тем «любитель» есть наиболее глубокая авангардная форма отношения к своему делу, и в конце концов к жизни. Ну хорошо. Я ещё могу понять, когда это касается сферы целиком относящейся к рациональным полям созерцания и к воплощённым в них вещам, но, когда это отношение проецируют на области «идеального», где профессионализм как таковой, является по сути клеткой, - тормозом в развитии, я принять не могу. Человек, к примеру, занимающийся профессионально своим искусством, вынужденный в своём творчестве следовать конъюнктуре, по сути является ремесленником, и не отражает истинных целей настоящего искусства. А в конечном счёте, истинных целей «идеального воззрения» и его формы бытия. «Дойной коровой профессионализма», пережёвывающей вместе с «соломой целесообразности» цветы идеального совершенства, съедается индивидуальность, и на полях остаётся лишь «культивированный турнепс» удобренный навозом и поросший горькой полынью разочарования.
      Во что превращается крылатый конь вдохновения, когда на него надевают седло, а в пасть вставляют удела? - В жалкое подсобное животное. Крылья складываются, и пропадает полёт фантазии. Нет уже того волшебства, недоступного никаким рационально-аналитическим обоснованиям. Растворяется преимущество заоблачных категорий, в море полезности, в океане рассудительной строгости приземлённого стиля и т. д.
      Наше искажённое отношение к ЛЮБИТЕЛЬСТВУ, обязанное смешиванию его с дилетантством, и чрезмерное и не заслуженное возвеличивание профессионализма, продиктовано всё той же «рационально-аналитической ганглией» нашего сознания, безапелляционно уверенной в собственной правоте, и собственной доминанте на полях всякого мировоззрения. Профессионал в искусстве, профессионал в идеальных мастерских, - мёртв. Его произведения отдают холодом склепов, они более не вызываю восторга, в них нет ЖИВОСТИ. Той запредельной живости, к которой подспудно всегда стремится всякая тонкая душевная организация. В этих произведениях пропадает главное – возможность угадывания глубокой тайны бытия, совершенно не доступной для «рационально-аналитического воззрения». Здесь, ты никогда не почувствуешь вынутого из глубин души, и отражённого в произведении, ВДОХНОВЕНИЯ! Того самого желанного «камня», ценнейшего из всех камней, когда-либо добытых человеком в горах познавания. Ты уже не отыщешь здесь того, что цениться должно всего дороже на нашей бренной земле. Где всё и вся суета сует, и только вдохновение – олицетворяющийся Бог! Где самым дорогим должно быть самое тонкое, еле уловимое, скоротечное и уязвимое! То, что чаще всего превращается «рационально-аналитическим сознанием» в продукты переваривания от «дойной коровы», жующей, и разлагающей своими ферментами, всё тончайшее в этом мире, и превращающей в необходимый для сдабривания собственных культур, навоз.
     Вдохновение = высшее проявление сути жизни, её апофеоз, - тайна тайн! Для «рационально-аналитического» же, тайн, - не существует. Всё и вся когда-нибудь должно быть объяснено, с уверенностью и апломбом заявляет оно. И потому, оно гораздо дальше от настоящей - «истинной жизненности».
    «Рационально-аналитическое», в силу своей природы, всякое здание превращает в кирпичи, всё упрощает и опошляет. Но в то же самое время для себя, для своих констант, - всё и вся усложняет. Ведь в нашем осмыслении, все, что сложно для «рационально-аналитического», просто для «идеального», и наоборот. Кстати сказать, диалектика, это и есть попытка проникновения рационально-аналитического, на поля идеального. И привлекательность диалектики в том, что она, будучи в сути своей суррогатом в своём синтетическом теле, тем самым возбуждает обе «ганглии» нашего сознания.

С точки зрения рационально-аналитического:
           «Агрегат нашего рационально-аналитического мышления», спекулятивной динамикой своего возникновения и развития, повторяет возникновение и развитие Вселенной. (Прошу прощения за чрезмерную глобальность). Но как могло бы быть иначе? Мы - часть Вселенной, мы её дети. И метафизика нашей мысли, повторяет своей формодинамикой общую физику Вселенной. Теперь сосредоточьтесь. Мысль, - зарождается и развивается как некая флуктуация точки в нашем сознании, в его микроскопическом, и в то же время безграничном космосе, как некое нарушение гармонии покоя, и последующее молниеносное воплощение в агрегат, в структурированную форму, в некий активный имманентный алгоритм, - в некий трансцендентальный организм. (Мысль). И точно также в нашем осмыслении зарождается и развивается сама Вселенная. А именно: В пустоте с её абсолютной гармонией, возникает нарушение, и появляется некая флуктуирующая точка, которая раздувается в инфляционный пузырь, и превращается в материю, некий «сущностный конгломерат» со своей архитипной организацией. Развиваясь в разные стороны «благоприятной среды», поглощая своими «метастазами» области инертной и нейтральной пустоты, она превращает мир небытия, - в бытие. Затем, в силу противостояния «сил уравновешивания», стремящихся вернуть всё и вся на свои места, происходит относительное упорядочивание, и как результат превращение хаоса пустоты во Вселенную - в слаженную систему.
       И на самом деле осмысление этого механизма имеет две противно направленные парадигмы.  Можно представить всё это, как в одном направлении, так и выстроив обратный вектор осмысления причинно-следственной обоснованности воззрения. Условно говоря, переложив осмысление причинно-следственной направленности от основания к следствию, - на противоположное. То есть с внешнего мира, на мир внутренний. Поменять угол зрения, при котором, условно говоря, не ты смотришь в пропасть, но пропасть смотрит в тебя. В этом случае возникает обратное воззрение, = не феномен порождает восприятие, но ноумен порождает феномен, и все его формы, транскрипции и динамические трансформации. То есть, в свете такой парадигмы воззрения, модель Вселенной, её возникновение и развитие, есть отражение модели нашего разумения, некоей способности разума, его динамической агрегативной организации с её архаической последовательностью, и присущей только этой организации, функциональности. Где вся выше обозначенная последовательность зарождения и развития мысли в нашей голове, воплощается в агрегативную динамику зарождения и развития внешнего мира, - Вселенной. И тогда можно сказать так: Вся модель возникновения и развития Вселенной, есть отражение модальности морфо динамики нашего разума, нашего сознания. Его агрегатность, олицетворённая и воплощённая в Макрокинез Вселенной. То есть выложенная последовательность собственной агрегативности, перенесённая на внешние формы созерцания.
      И в этом контексте, вполне возможно, что наше осмысление динамики возникновения и развития Вселенной, есть лишь осмысление в себе, осмысление собственных порядковых динамических возможностей. И, на самом деле Вселенная не появлялась и не развивалась так, как мы это осознаём, не она породила нас как собственных детей, но наоборот, = Мы создали её, все её конструкции, динамические законы и всевозможные квинтэссенции. Вселенная, не существовала до того, пока некая метафизическая сверхтонкая форма, возникнув в нашем разуме, не определилась и не выстроила собственные формы алгоритмов и трансцендентных образований, перенеся их вовне, в силу трансцендентной природы разума, и не выстроила внешнюю действительность по своему образу и подобию. Вся её целокупная мозаика, - грубое воплощение нашего микроскопического тонкого разумения.
     Но скорее всего, эти две разнонаправленные парадигмы, имеют одинаковые шансы на собственную истинность.
     Это сложно понять. «Материальность Вселенной», её формообразность, вся её динамика в самом широком смысле слова, в сути своей есть восприятие нашим разумом собственных способностей и возможностей. «Фундаментальная существенность материи» не определяема, так как она в сути своей, – невозможна. Она, как субстанция, - такой же плод нашего разумения, как всякая воплощённая форма действительного мира, включая и глобальную форму Вселенной, и всю её динамическую конструкцию, и организацию.
      Но как возможно разумение, - без материи? Вот ещё одна противоречивая дефиниция, имеющая равные шансы на собственную истинность. Если Вселенная плод нашего разума, и по большому счёту лишь наша иллюзия, и её существенность ничем не отличается от «пустоты», как только своим нарушением, то и мы сами, наше тело и наше разумение, такой же плод нашего разума. - А это уже звучит как абсурд, способный привести сам разум к шизофрении.
      Дело всё в том, что как форма, так и субстанциональность мира всегда такова, с какого угла, с какой точки зрения ты смотришь на него. И суть его становиться таковой, с какой из глубин ты взираешь на его нейтральное в своей сути, тело. Всякая оценка рождается и укрепляется ноуменом, и лишь прилагается к действительности бытия, производя на его глубоко нейтральных полях, нечто сформированное, нечто относительно организованное и упорядоченное. А это ещё раз подтверждает мою общую гипотезу относительно общей нейтральности мира. Ибо и то, и другое будет истинным, как бы они не противоречили друг другу, если настроить фокус своего воззрения на определённый лад. Когда стоишь на берегу реки, то для тебя рыбак, стоящий в лодке проплывает мимо. С точки же зрения рыбака, это ты вместе с берегом проплываешь мимо. При взгляде из пещеры, - мир один. При взгляде в пещеру, он - иной. При взгляде на одно и то же поле с высоты птичьего полёта, и с высоты стебля травинки, оно имеет совершенно разные очертания. Трансцендентальное же его осмысление, где поле всегда остаётся полем, - лишь ещё одна высота. И хотя создаётся впечатление обратного, но даже нашему трансцендентальному разуму не дано созерцать и осмысливать с обеих сторон, одновременно. Всякий наш взгляд, всякое наше осмысление мира, всегда суть взгляд через определённую «камеру обскура», и никогда не несёт в себе никакой истинности.
       Что на самом деле первичнее? Вселенная создаёт наш разум, или разум создаёт Вселенную? Наш разум плод Вселенной, или Вселенная плод разума? Всё это, так же вопросы нашего «рационально-аналитического разума», хотя и наиболее возвышенных его транскрипций. Только он всегда и во всём ищет начало и конец, причину и последствие, древо и плод, верх и низ, истину - и её противоречие.
       И продолжая перспективу в наиболее глобальное созерцание и осмысление, можно задать «бесполезный вопрос». Как вообще отличается «действительность» от «пустоты», в чём их принципиальное отличие? Кто из них существует на самом деле, «нейтральная пустота», или «определённая действительность»? Для нашего разума существует лишь «действительность». Для него пустоты – нет. Для него «пустота» есть рудимент сознания, - рудимент бытия. Она является таким же противоречием для нашего разума, каким является вечность, - для времени. Там, где существует время, не может быть вечности, - и наоборот.
     «Рационально-аналитическая ганглия» нашего сознания создала мир, в котором существует и не существует – одновременно. Как существует, и в то же время не существует в мире, - пространство и время. Она создала «пространственно – временной континуум, и тем самым создала нечто действительное сущностное. А значит, создала и предпосылки для иллюзии, этой главной основы всякой действительности и жизненности.
      Задумайтесь, какой была бы наша с вами жизнь, не развейся в нашем разуме «ганглия рационально-аналитического»? Это крайне сложно представить. Необходимо включить всю свою фантазию. Ведь на самом деле не существовало бы цивилизации, как таковой. Без «рационально-аналитического воззрения», наш мир был бы совсем иным. Ведь всё наше мироощущение, ограничивалось бы мигом, как у той же коровы, или у другого, с нашей синтезированной точки зрения, малоразвитого животного. Хотя надо отметить, что даже у коровы проблёскивают зачатки рациональности, а у более агрессивных животных, они даже иногда поражают наше воображение.
     Так попытайтесь представить себе, что наше мировоззрение словно одноногое, одноглазое, одноухое чудовище, лежало бы на поле фатальности, - неразумное и убогое. И пусть эта «нога» имела бы огромную силу, этот «глаз» имел бы огромные размеры, и это «ухо» слышало бы шум ветра соседних планет, у него всё равно не было бы никаких перспектив, без «рационально-аналитического мировоззрения», в самом широком смысле слова. Представьте себе на секунду, (секунду? - уже вступает в силу рациональное), нашу жизнь без числа, без определённого времени, без определённого расстояния, и вообще без каких бы то ни было отчерченностей и определённостей. Представьте наше мировоззрение и нашу жизнь - без науки! Ведь наука может существовать только в синтезе «идеального» и «рационально-аналитического воззрений», только на полях сочетаний, сопоставлений, ограничений, и порождающихся этим синтезом, перспектив.
      Во сколько раз уменьшились бы шансы на выживание у человечества, не развейся в нём «ганглии рационально-аналитического». Уязвимым по всем направлениям, человек был бы не способен противостоять не то что штормам природы, но даже лёгким ветрам и незначительным перепадам температур. Всё самое необходимое для жизни, как и всё самое великое в нашей жизни, плод синтеза «идеального» и «рационально-аналитического» воззрений. Это синтез позволяет разуму, как стоять твёрдо на своих ногах, так и подниматься за облака. Совершать великие дела, и создавать великие фолианты. По большому счёту наш разум, своим величием и совершенством обязан именно синтезу «идеального» и «рационально-аналитического», в их равнозначных и равновеликих агрегативах.

Полифония мира

«Мы стремимся к истине, как к самой увлекательной, самой завораживающей, и в то же время самой опасной игре. Истина – самая тщеславная, самая обольстительная, и самая недоступная «любовница». Никакая другая «любовница» не искушает так, как истина...»

Парадокс достоверности
Зачем мир, создаёт в себе глаза, уши, и всевозможные сенсоры, и «ганглии», для определения, и идентификации? Зачем он, создаёт трансцендентальную возможность чувства времени, и пространства?
             Единственно возможный ответ: Затем, чтобы ощутить самого себя? Но зачем ему, ощущать себя? Зачем ему создавать существ, вроде нас, чьё существование, определяет, саму последовательность действительности…, само бытие, со всей его протяжённостью, в пространстве, и продолжительностью во времени? Не есть ли, самоощущение, и самоосознание мира, тот самый парадокс, который определяет, единственно возможную цель, и единственную возможность вообще, для всякого бытия? 
            Где-то здесь, за каким-нибудь камнем на берегу бескрайнего океана, притаился Бог! Мы слышим его дыхание, видим его поднимающиеся пары, почти ощущаем, его нейтральный запах. Мы уверенны в том, что он должен быть где-то здесь. И только он суть - сущностный. Всё остальное, его пары и его дыхание, - его инертная непреодолимая ничем поступь, есть лишь видимость, - иллюзия его олицетворения. Как же ему должен был наскучить мир, со своим бесчисленным повторением, чтобы он решился «выпрямить эллипс», и создать из него прямую дорогу, уходящую вдаль. Видимо он так измучился этими повторениями, что решил, наконец, уйти. Но тем самым он в очередной раз обманул себя, ибо и на этом пути ему суждено вернутся, он лишь отмерит более обширный эллипс.
       Где-то здесь, рядом, за соседним камнем притаилась безнадёжность. Она выглядывает из-за него своим смеющимся взглядом, иногда вскрикивая и хохоча. Её взор – неумолим. И она ждет, когда Бог выйдет из своего укрытия, чтобы одним махом прикончить его. Она полагает, что Бог прячется от неё. Но каким бы он был Богом, если бы прятался? Нет! Он способен сломать всякую безнадёжность! Для этого у него запасены инструменты. «Меч надежды», «лук тщеславия», «булава презрения» - ко всяким проявлениям безнадёжности. Что ему «тараканы сомнения», он давит их походя. Всегда готов сразиться с самой «царицей безнадёжности», и со всей её преисподней. И он считает, что это она боится его. И каждый сидит за своим камнем, уверенный в себе, и преисполненный собственной неопровержимости.
       Какие же мы самоуверенные и в тоже время наивные дети! Мы смотрим в мир в полной уверенности, что его история, - история «сверх глобального мира» имеет свою линейную, уходящую бесконечно вдаль, гиперболу. Что действительность в своей целостной объёмности, имеет абсолютное прошлое и будущее. Мы полагаем, да нет, мы абсолютно убеждены, что её глобальная историческая последовательность на бесконечной линейке времени твориться сейчас, что мы, живя, воспринимаем отрезок её бесконечного глобального становления, что пред нашими глазами происходит общее становление глобального мироздания, обещающее нам такие совершенные высоты, на пиках которых непременно должна лежать величественная страна - «нирвана».
       Но если бы это действительно было так, если бы «сверх глобальный мир» творился на наших глазах, если бы он имел своё абсолютное становление, то давно исчерпал бы собственное время, исчерпал бы все свои возможные формы и состояния. Без отката назад, без повторения, (где число не имеет никакого значения, ибо само по себе не существует), без зацикливания, и постоянного возвращения, мир – давным-давно пришёл бы к собственному кризису, и канул в небытие. И единственное его спасение, единственно возможное вечное существование, заключается именно в откате назад, в повторении, в цикличном возвращении. Окружность, есть его необходимая форма. Иных форм – у него просто быть не может. Стрела, летящая вдаль, должна либо вернуться, либо кануть в небытие, иное – невозможно. Всё что не возвращается, пропадает безвозвратно.
      Имей глобальный мир сам в себе бесконечное число, определяющее свою собственную продолжительность, свою глобальную протяжённость, своё собственное глобальное бытие, - что он бы был? Чем он теперь бы стал? Какой заоблачной недосягаемой силы он мог бы достичь? До каких пределов дойти? Ведь если бы мир сам по себе, помимо качественной составляющей, имел бы ещё и количественную, до каких пределов могла бы расшириться, вырасти его телесность, каких запредельных границ она могла бы достичь? Да таких, которые неминуемо и даже необходимо превратили бы этот мир в ничто, - в пустоту. Ибо такой мир сломал бы всякие возможные и невозможные границы. А мир без границ и есть пустота, - ничто.
      На чём собственно зиждется иллюзия прогрессивной действи
тельности, обещающая перспективу бесконечного развития и бесконечного же существования? На форме нашего мышления, на её креативной последовательной функциональной способности, вытекающей из её строго необходимой агрегатности. Спекулятивная форма развития мира, лежит не вне нашего разума, (как нам кажется), но в нашем разуме. Он, и только он выстраивает все последовательности, все возможные перспективы и закономерности. В природе самой по себе, нет и быть не может никакой последовательности, никакой перспективности и закономерности. Ведь она сама по себе, вне времени и пространства, а значит, не имеет в себе никакого развития, и тем более спекулятивной формы прогрессивного совершенствования. Наш разум придаёт природе свои формы, наделяет её своими целями, и тем - удовлетворяется. Он удовлетворяется властью над ней, и своим кажущимся произволом. Ведь потенциальная и необходимая потребность разума, цель его агрегативности, только и состоит в том, чтобы пустить в эфир свою волну, - волну с индивидуальной неповторимой частотой, и получив отражённую и оплодотворённую из вне, - срезонировать. То есть вступить с этой отражённой волной в некое сношение, порождающее синтезированные продукты мироздания, которыми затем с «наслаждением каннибала» питается наш разум, все его как грубые, так и утончённые органоиды.      
      Как мир познаётся? Мы уверенны, что мир познаётся так: Разум, совершенствуясь и развиваясь, расширяет собственные возможности, и тем самым узнаёт существующий латентно, сам по себе мир. Но на самом деле разум, развиваясь и расширяя свои возможности, выстраивает новый не существующий нигде и никогда, а тем более, здесь и сейчас, мир. Разница еле уловима, но она принципиальна.
      Выстраивая вовне последовательные цепи действительности, наш разум строит собственный дом. Он создаёт некий «кокон» из материала, не имеющего самого по себе никакой последовательности, никакой определённой существенности, а значит и действительности. Материала, который воплощается в бытие только благодаря нашему разуму, строящему всевозможные порядки и отношения.

Очевидное
В чём же заключается та великая сила очевидного? Где черпает оно такую нерушимую доминанту и непоколебимую власть над нашим сознанием? Почему всё доказанное имеет такую само собой разумеющуюся истинность, и такую архаическую фундаментальную неоспоримость? Благодаря ли только своей законченной обоснованности, где парабола воззрения и осмысления, имея начало, находит свою законченность, своё эмпирическое и трансцендентальное подтверждение? Пожалуй, не только. Здесь лучи разноплановых и разнонаправленных сторон нашего осмысления, сходятся в некоей точке, принося разуму удовлетворение полномасштабным консонансом сознания. Законченность определённой формы, подтверждённость различными «ганглиями сознания» в различных плоскостях восприятия, одного и того же предмета – вот то, что имеет такую силу для нашего разума. Ведь для него незаконченная форма, даже в одной плоскости восприятия, по большому счёту, - невозможна, она не может состояться как форма, и всеми путями будет искать эту свою законченность, выступая на этом пути, до поры, как сомнительная. Но законченность формы, подтверждённая схождением в одной точке разных парабол воззрения, - не оставляет сомнений.  Очевидность – это синтез, слияние парабол воззрений в одну форму, и как следствие, резонанс, дающий радость ощущения силы нашему разуму. Ощущение победы, власти над предметом созерцания. Мы знаем это, - значит это - в нашей власти. Форма нашла свою законченность и подтвердила себя различными фокусами воззрения, и значит, она есть истинна.
       Очевидность минуты, наступает с началом новой минуты, очевидность часа, с началом нового часа, очевидность дня, обязана наступление ночи и т. д. Очевидность всякого природного феномена, очевидность материальных объектов, обязаны законченностью и определённостью собственных границ. Незаконченная, расплывающаяся метафора бытия, как и не нашедшая своей точки гипотеза, остаётся за бортом истинности, в первую очередь именно в силу своей незаконченности. Река, - не имеющая устья, озеро, - не имеющее берегов, океан сознания, - не имеющий критериев и параметров для собственных понятий! Жизнь – не имеющая смерти, никогда не смогла бы быть жизнью! Она была бы чем-то иным, чем-то вне сущностным, не имеющим подтверждённости, а значит и истинности. И как благодаря жизни, мы имеем смерть, так и именно благодаря смерти, мы имеем жизнь.
      Рационально-аналитическая парадигма нашего воззрения, строит из материала внешнего мира, нечто удобное. Она, словно «бог-изобретатель», выкладывает дороги и строит по обочинам «замки» с продуманной инфраструктурой. И самые прочные из этих «замков», строятся на полях с древней, каменистой почвой. «Воздушные замки», строит идеальная парадигма воззрения. И здесь истинность, не требует законченности формы. Напротив, чем меньше здесь законченности, тем удовлетворённее разум. Ведь идеальная парадигма воззрения, сталкиваясь с любыми проявлениями законченности, и требованиями доказательств, отворачивается, словно тигр от несвежего мяса. Здесь очевидность, проявляется в виде тонкости и живости, меняющей постоянно, собственные формы пребывания.
      Чуткость ко всему живому, в «идеальной парадигме», приобретает главенствующее значение. Ей не интересны мёртвые фолианты истинности, присущие «рационально-аналитической парадигме». Она не видит в пирамидах, склепах и мумиях, ничего, что может её заинтересовать. Для неё, всякая законченность формы – есть убийство сути. Бабочка, приколотая к панели в стеклянной коробочке. Более всего она стремиться к изменчивости, к живости, для которой всякая определённость, законченность с очерченными границами, есть умерщвление, приносящее её тонким лепесткам лишь разочарование. Она стремится разорвать все клетки, которые выстраивает рационально-аналитическая парадигма. Её «нерв» возбуждается не от поставленного на прикол лайнера, но от полёта.  Не от определения, сужения и упрощения внешнего мира, но от расширения и усложнения. (Хотя здесь, на самом деле смотря как относиться к тому, что мы называем упрощением и усложнением). Ведь если с точки зрения «идеального воззрения», то, чем занято «рационально-аналитическое» является упрощением, то для «рационально-аналитического», является явным усложнением. И наоборот.
       Очевидность, защищающаяся «рационально-аналитической парадигмой» нашего сознания, «идеальной», - всегда будет ставиться под сомнение. Несомненно, для неё лишь то, что мир не уложим в рамки доказательства, в сетки категорий. Она сомневается, в каких бы то ни было доказанных законченностях. Ведь всякие доказательства «рационально-аналитической парадигмы», для неё, есть лишь удовлетворение определённой «ганглии сознания» стремящейся всеми путями к законченности объекта познания, к очерчиванию его границ, превращению его в простую вещь. А по большому счёту, стремление к подтверждённой власти над вещью. И в сути своей, ничего общего с «идеальной истинностью» иметь не может.
        Большинство учёных нового времени, лишь «ремесленники рационально-аналитической парадигмы воззрения», и не более того. Всякая рационально-аналитическая работа с природой, - это умерщвление и высушивание ящериц и пауков, и раскладывание их по банкам. Любое доказательство, это упакованный в мешок и завязанный верёвкой определения, догмат. Они, эти ученые, словно те фермеры, складывают свои мешки в чулан, в надежде на то, что при возникшей надобности, достанут нужный мешок, и накормят этим запасом, всех изголодавшихся и нуждающихся в очевидности мыслителей. Но всякий «запас», имеет свой срок хранения, и, достав при случае «нужный мешок», они вдруг обнаруживают, что продукт как будто бы протух, и отдаёт нехорошим запахом. Тогда они достают из складниц все «протухшие мешки», и те, что находились рядом, и выбрасывают их на помойку. Где их растаскивают вороны и грифы, питающиеся падалью и каркающие о ценностях. Затем они наполняют и завязывают «новые мешки». = Так создаётся всякий «стратегический запас». Мировая наука, – это «амбар», или склад с нужными, и не очень вещами. И он, как и всякий склад, требует периодической ревизии.
       Вы полагаете, что существуют вечные истины? Что могут существовать вечные ценности? На самом деле существую лишь различного срока хранения ценности, часто применяемые, редко применяемые, и вовсе не применяемые в обыденной жизни. И хранятся дольше всех остальных, конечно те, которые редко применяются. Они-то, как правило и вызывают впечатление абсолютной истинности. Но даже у таких ценностей, существует свой ресурс.
       Все наши воззрения построены на соотношении пространственных и временных парасинтетических парадигм воззрения. Но мы никогда не применяли, и скорее всего никогда не применим для своей пользы сам пространственно-временной континуум. Ведь если бы это нам когда-нибудь удалось, то и этот агрегат необходимо начал бы вырабатывать свой ресурс.
       В корне своём неправ тот, кто полагает, что я стремлюсь к уничтожению всяких ценностей, и, тем более что я враг лучшего. Да, в критических лучах воззрения всякая мнимая ценность – неминуемо испаряется. Но настоящая ценность от этого, - лишь выигрывает. Как очищенный от патоки алмаз, раскрывает перед взором всю свою прозрачность и лучезарность, так истина, «вываренная в щелочном растворе критического воззрения», становиться более прозрачной.
      Но для всякого мыслителя, нашедшего в горах свой «камень», всегда остаётся искушением обработать этот «природный алмаз», придать ему форму собственного воззрения, наделить его гранями собственной эстетики. Может быть, и в этом смысле я питаю большие иллюзии, но мне кажется, я редко занимаюсь обработкой алмазов, - это ремесло не для меня. И хотя всякий «обработанный алмаз» сверкает бриллиантовым светом, и ценится в нашем социуме более, но это искусственный свет, он часто ослепляет, и тем самым не даёт заглянуть в суть вещи. Для меня существуют только настоящие природные ценности, и это – «необработанные алмазы». Те, коих касалась лишь рука Бога. Я ищу, и пусть редко, но всё же нахожу в горах собственного сознания, «алмазы», крупные и поменьше. Очищаю, как могу от патоки, от налипаний, и пытаюсь смотреть сквозь них на мир, словно сквозь призму. И пусть при всяком таком действии, как при взгляде сквозь «обработанный камень», так и сквозь нетронутый, картина мира искажается, но в своём стремлении к чистоте, я предпочитаю всё же второе, - первому. Пусть мир искажается, как сквозь «камни заблуждения», так и сквозь «камни истины», и неизвестно кто на самом деле, видит наиболее правильную форму мироздания, но всё же я предпочитаю смотреть на мир и все его вещи через «необработанные камни». Хотя в полной мере отдаю себе отчёт в том, что и в «обработанных камнях» имеется своя ценность и своё великолепие. А в определённом русле осмысления, эта ценность приобретает ещё большую величину, чем для «необработанных камней». Ибо здесь так же высвечивается всё скрытое редкое, неповторимое и индивидуальное, присущее душевным глубинам мастера.
       Как невозможно найти две абсолютно одинаковые песчинки в пустыне, так и невозможно найти двух мастеров, обрабатывающих одинаково «камни». Как у каждого мастера «камень» получает свою форму, олицетворяющую всю его внутреннюю динамическую органетику, так у всякого мыслителя, выстраивающего философему, своя неповторимая форма мышления, олицетворяющая его тонкую динамическую органетику и соответствующую ей, форму истинности. И как всякие оценки правильности, или неправильность «обработки камня», это вопрос конъюнктурной доминанты и устоявшихся правил и оценок, так и всякая оценка правильности и неправильности воззрения, и осмысления мира, вопрос той же доминанты, следующей за устоявшимися порядками, и сложившимися догматами. 

Идеальное
Создаваемые старыми и новыми учёными гипотезы, научные труды, философемы, трактаты и открытия, в сущности своей являются наиболее гармоничными по преимуществу, музыкальными произведениями для тончайшего и искушенного слуха синтетического рационально-идеального разумения. Он очень чутко реагирует на всякую дисгармонию, но более всего ему претит незаконченность произведения. Он требует подтверждения, доказательства, или очевидности, в зависимости от поля бытия, на котором создаётся произведение. Он требует непременно законченности. Но и сама «мелодия», имеет большое значение. Как во всяком произведении искусства, здесь должен находить своё место главный диссонанс, и главный консонанс. А между ними обязательный ряд «мелких диссонансов» и соответствующих им по такту и амплитуде, по общей гармонике и полифонии, «консонансов».
       И вот к чему я всё это пишу, в такой метафорической форме. Дело в том, что наш разум подобно нашей воле способен привыкать, воспринимать и принимать любую полифонию. Как наше тело способно питаться всем чем угодно, дай ему только время для привыкания, и оно сможет утолять свой голод даже камнями, - так и наш разум, дай ему время для привыкания, и он способен будет воспринять даже самое, казалось бы, невероятное воззрение, гипотезу, или философему.
      Всякая возникающая полифония воспитывает вкус. Но всякий настоящий вкус, стремиться к новой, неведомой до сих пор пище. Сверх вкус, всегда стремиться к адекватной ему, - запредельной пище. И найдя её, стремится приобщить к ней своих соплеменников. Так мир нашей осознанности постепенно может трансформироваться в совершенно невозможную ранее реальность. Вы даже представить себе не можете какими «музыкальными произведениями рационально-идеального умозрения», будет наполнен эфир будущего!  Как не мог представить себе древний человек, какими стремлениями, какими метафорами и какими воззрениями будут жить люди современности.
     Ах! Если бы мир в себе имел свою определённую собственную полифонию! Если бы мы могли, -если бы была хоть маленькая надежда на то, что когда-нибудь человек создаст алгоритм его истинной полифонической мелодики! Но все гипотезы, научные труды, философемы и открытия, - лишь плод нашего сознания, положенный на выложенную ранее гармонию звуков, цветов, и общей динамики. Истинность всякого открытия – есть лишь умело вплетённая в общую гармоничную полифонию существующего, парадигма воззрения, и не более того. Но этим положением ценность её не становиться меньше, и даже увеличивается. Ведь всё это наше, - плоть от плоти, - от нас, но не от мира самого по себе. И в осознании этого, все наши аффекты, = гордости, власти, силы, и т. д. возбуждаются ещё сильнее, давая импульс ко всяким новым стремлениям.
     Музыка, есть чистая динамика, в ней более нет ничего, нет сущностной основы, - нет того что двигается. И этим она являет собой воплощение всей сути мира действительности, и его архаической «без сущностной основы». Она несёт в себе всю полноту действительности, её апофеоз и квинтэссенцию, суть бытия и жизни, ибо олицетворяет собой всю сакральную относительность монад действительности и бытия. Ведь что есть в своей сокровенной сути основа всякой музыки? = Диссонанс, как некое нарушение покоя, и следующее за ним зарождение некой «существенности», и последующий консонанс, восстановление абсолютной гармонии, – «убийство этой существенности». А в целом, - метафора жизни и смерти.
       Материя, при всей своей неоспоримой очевидной фундаментальности для нашего мироздания, как основа этого мироздания, сама по себе, не содержит ничего по-настоящему сущностного. В ней, как в музыке, нет ничего кроме динамики и отношения констант. И вся её сущностность, есть лишь «субстанциональность отношения» бесконечно возможных движенческих парабол, их направлений и скоростей, их форм их взаимодействия. И только некая упорядоченность в нашем воззрении и осмыслении этих «движенческих парабол», создают всякую форму для нас. Это относится как к формам феноменального мира, относительно грубым и тонким, так и ко всем другим формам, включая и всевозможные формы метафизики, и бесконечно разнообразные абстракции трансцендентального мышления.
       Что есть для нашего разума истина? - Гармоничное и законченное музыкальное произведение. Такое произведение крайне сложно опровергнуть, ибо оно имеет почти порабощающую для нашего сознания власть. Чем, как не музыкой слова, я в данный момент занимаюсь, удовлетворяясь собственными переливами и законченностью форм, - диссонансами и консонансами собственного сознания. Музыкальные переливы, рождающие образы очевидности, и подтверждающиеся этой очевидностью, хотя и редки в своей идеальности, но возникая, затмевают собой все кривые, негармоничные и незаконченные формы, относящиеся в наших оценках, к какофонии.
       Что может быть желаннее, чем собственная полифония, - полифония своей собственной души? Но эти струны очень уязвимы, ибо тонки и очень чутки к музыке света, и достаточно легко настраиваются на новый лад, - на чужой лад. Основная масса душ человеческих с детства настраиваются на определённую полифонию уже существующего оркестра. Какую область сознания ни возьми. И тот, кто выходит из этой формы гармонии, выбрасывается из общего оркестра, как дисгармонирующий общую музыкальную фонетику. Такова природа всяких, как очевидных, так и ошибочных явлений нашего мира. Свет признаёт только то, что входит в его фонетику, что не нарушает общую гармонию, - общую полифонию существующего и укрепившегося сознания социума.
      «Симфония умозрения и познания», отражающая «всеобщий макрокинез мира», - что может быть желаннее, что ещё может приносить такое удовлетворение философу? Действительность не была бы действительностью, не имей она в себе гармоничную, упорядоченную формативность для нашего сознания, а по сути, общую гармоничную полифонию пространственно-временного континуума, как некоего синтезированного конгломерата действительности и бытия. 
      Что есть наше стремление ко всякому искусству, как к пространственным его воплощениям, так и к временным? Что есть в сути своей волшебство всякого искусства? – Трансформация в нашей душе пространственных образов, - во временные, и воплощение временных, - в пространственные. Здесь латентно укрыта суть удовлетворения всяким искусством, тонких глубинных начал нашего духа, для которых первую роль в осознании мироздания играет именно трансформация, - преобразование, то есть пространственно-временное движение. Я говорю о сакральной сути восприятия всякого искусства, и кто достаточно глубоко прочувствует это, для того оценка всего нашего мировоззрения, найдёт свои настоящие пенаты в глубинных областях нашего сознания, то есть в душе. Где пространственные образы, - вызывают временные впечатления, (нечто, резонирующее), а временные, в свою очередь, - вызывают пространственные образы прошлого и будущего ласкающие душу мягкими, словно хвост колонка, раздражителями ностальгического плана. Что, как не музыку, ты слышишь, рассматривая гениальное произведение изобразительного искусства. Что, как не пространственные образы ностальгической эйфории, возникают в глубинах твоей души, когда ты слышишь божественную музыку Бетховена.
      Отражение всей сути мира локализовано в выбранном объекте. Создание ощутимого мига трансформации, перехода, включающего все транскрипции жизненности. Синтез пространства и времени, в наиболее ощутимых тонкими рецепторами души, резонаторах сознания. Яркое отражение действительности в локальных образах, как нечто противоположное имманентности самой реальности, проявление некоей гиперчувственности, позволяющей ощущать реальность, чувствовать её тело, в миге всплеска возмущённой природы бытия, воплощающейся в локальных коллизиях взаимодействия пространства и времени, на полях душевного агрегатива.
        Идеальность, отвлечённость сознания, не имеющего в своём поле ничего очевидного, ничего истинно сущностного. - Зачем быть такому сознанию? Такой вопрос может задавать только сознание, пасущееся на полях очевидного. Для его природы, для его основательности не понятно, зачем существуют такие формы осознанности, которые порождают всякого рода мимолётности, создающие и лелеющие всякого рода химеры. Сознание, убеждённое в очевидном, как в некоем фундаментальном основании мира и действительности, отвергает всё то, что более тонко и мимолётно, - что эфемерно, что не находит своих сущностных оснований в очевидном. Но только в идеальном сознании могут рождаться такие глубокие запредельные истины, которые говорят, что всё очевидное, есть суть такая же химера. - Химера, одевшаяся в одежды очевидной истинности, и занявшая трон закостенелой неопровержимости. Все очевидно-феноменальное существует в той же динамической последовательности, что и всё трансцендентальное, но лишь иной транскрипции.
      Мы, - каждый из нас, представляет собой нечто схожее с единым древом. - Древом, у которого есть корни, ствол и крона, а также разноплановое многослойное электромагнитное и биополе. И каждый из нас, как и всякая «органистическая система» земли, это олицетворение, точный образец нашей планеты. - Её «суррогатный двойник», со всем набором лекал и динамических имманентных и трансцендентных модальностей. Идеальное, относиться к очевидно-феноменальному так же, как электромагнитное поле планеты, к самой планете. Как мысль - к телу, в конце концов. Кто ответит, что на самом деле важнее для человека, - его тело или его разум?
      Как магнитное поле планеты формирует эту планету, так идеальное сознание формирует, по большей части латентно, наше тело. Так трансцендентальное, на самом деле формирует всё имманентное и очевидное. Весь мир – когда-то имел лишь идеальную сущность, и когда-нибудь вернётся в эту идеальность. И об этом, хотя и крайне туманно говорят многие религии. И при всех пошлых даже в своей глубине, подачах, религии как во многом другом, - здесь, безусловно правы. 
      Хоть мы уверенны в обратном, но в действительности Мир, и его тонкая субстанциональность - жизнь, на 99% представляет собой то, что доступно лишь идеальному сознанию. Именно здесь скрыта вся необъятность природы. Сохраняя свою тонкость, гибкость и агрессивность, идеальный разум выходит на орбиты запредельного мира, давая тем самым, материал для очевидного, для всего того, что в будущем неминуемо перейдёт в очевидность. Ведь всё очевидное, именно так и образуется. Рождаясь в идеальных глубинах разума как трансцендентальный образ, со временем материализуется, укрепляется, превращаясь в неоспоримую очевидность. Так созревает и становится всякая очевидность. Так возникла, образовалась и укрепилась на своих «железобетонных консолях», сама действительность! И вся её относительная фундаментальность против эфемерных монад идеального, подтверждается лишь её заматерелостью, огрубелостью и закостенелостью. Всё, что так или иначе кристаллизуется в этом мире, уплотняется, становясь «каменным», начинает отвергать всё тонкое, гибкое и сверхподвижное, всё относительно «каменного» - эфемерное, и старается доказать свою власть над ним. По глубокому убеждению всего древнего и очевидного, всего фундаментального и состоявшегося, только оно имеет настоящую истинность. Оно-то точно знает, где на самом деле живут химеры. 
       В свою очередь всё «тонкое» и «гибкое», - всё эфемерное, чувствуя в глубине своей души власть над «грубым» и «инертным», над всяким очевидно-фундаментальным, совершенно не желает вступать на этот счёт, в какую бы то ни было полемику. Разум – чаще бывает благодарен телу, чем тело – разуму. Так же как возвышенные слои общества, бывают чаще благодарны черни, чем чернь бывает благодарна высшим слоям общества. Идеализация очевидных феноменальных предметов, это возвышение их сущности, это оживление мёртвой субстанции. Материализация же идеальных вещей, превращение идей в феноменальные предметы, это унижение их сущности, - омертвление сверх живых субстанций. И, по большому счёту, чем больше в нашей реальности «очевидно-инертного», тем больше в ней мёртвого. Как бы нам не казалось обратное. (Если конечно полагать, что в мире вообще существует низ и верх, мёртвое и живое). Ведь по большому счёту всякая оценка лишь транскрипция отношения выбранной точки сознания, определяющей некий ноль, или начало на выбранном поле системы координат, по обеим сторонам которого расходятся лучи всего определяемого. И всё как «тонкое», так и «грубое» всегда и всюду, есть лишь вопрос соотношения, и никогда самого по себе. Как и всё «живое» и «неживое», (в своей плоскости восприятия и оценки), так же лишь по отношению, и никогда вообще.
        Когда на наших глазах росток превращается в древо, и мы говорим о становлении, мы не задумываемся над тем, что вся мощь и сила этого становления таиться именно в ростке, в его тонкой идеальной действительности. Мы не задумываемся над тем, что всякая прогрессивная шкала наших оценок имеет свои основания в регрессе. Мы мало придаём значения тому, что скрыто «пеленой майи», что не доступно простому ощущению, что таиться в глубинах космоса природы. Мы больше ценим то, что сформировалось и укрепилось, что кристаллизовалось и основалось, что завладело пространственно-временным континуумом реальности. Так уже сформированное тело, мы почитаем больше чем зародыш. Так формальный феноменальный мир, мы считаем более истинным, чем идеальный. Так очевидные, сформированные материальные субстанции нашего умозрения, мы считаем единственно реальными. А трансцендентальные формы идеального воззрения – химерами. Никто не желает смотреть на мир в обратном направлении. Сам Мир, своим архаическим движением диктует направление нашего разумения, скорость и форму. Но дело в том, что мир сам по себе, не имеет и не может иметь ни направления движения, ни скорости, ни формы. Однажды выбранная и укоренившаяся динамика, со своей инертностью катящегося «Колеса Иксиона», не может быть остановима никем из сидящих в повозке. И уж тем более не может быть развёрнута в обратное направление.
        Вы говорите: Мысль – материальна. Я же говорю: Материя – мыслеобразуема. И то и другое -верно только в своей парадигме воззрения, в своём направлении сознания. Чем отличается мыслимый объект, от реального? - Своей очевидностью, где сходятся в одну точку параболы видимости, слышимости, осязания, умозрения, и т. д. Очевидность, как я отмечал выше, есть слияние в одной точке парабол воззрения, а по сути, подтверждение существования выбранного объекта другими плоскостями восприятия и осознания внешнего мира. Наш разум так устроен, что он редко доверяет только одной плоскости восприятия, видимости, слышимости, осязания, запаха, или ещё какой бы то ни было. Но если, к примеру, видимость подтверждается хотя бы одной из иных плоскостей, такое положение для разума становиться очевидным. Так доказывается наличие всякого объекта нашего познания и оценки. Так видимость равнобедренного треугольника, доказывается трансцендентальными доказательствами, так наличие предмета в пространстве, доказывается его осязаемой телесностью, и т. д. И отсюда же вытекают все трансцендентальные доказательства истинности положений и умозаключений, представлений и гипотез. Чтобы стать им очевидными, для этого необходимо, чтобы несколько человек согласились с данным положением, то есть несколько различных источников определённой параболы воззрения, сошлись в одной точке, создав тем самым «конгломерат действительности».
       Расширяя этот образ моего умозаключения, хочу заметить следующее: Как мне кажется, всё это исходит из самой природы бытия, и её причинно-следственных возникновений и становлений. Ведь всякое явление в природе, может произойти только тогда, когда сходятся различные динамические векторы пространственно-временного континуума. Этим положением обусловлено вообще всякое существование. Для нашего разума любой объект не может существовать, пока в нём не сошлись в некий «единый конгломерат» различные стихии, пока не образовался синтез противоречий. И именно здесь таиться всякая причина оценки истинности, и заблуждения. Одна стихия, не подтверждаемая другой, - есть возможность, но ещё не существование. Всякая гипотеза, - подтверждается антитезой. Но наш «рационально-аналитический разум», в силу инертности устоявшихся парадигм, возникновение всякого противоречия идущего вразрез устоявшемуся суждению, сначала обозначает как заблуждение. И только глубокое размышление открывает для него всю полноту и необходимость для всякой истинности, - заблуждения. Что на самом деле лишь слияние, - синтез двух заблуждений, порождает всякую истинность.
      И что интересно, при столкновении двух одновременно созданных и равнозначных суждений, заблуждением считается то положение, за которым стоит меньшее количество утверждающих парабол воззрения. То есть, по большому счёту, не зависимо от круга, в котором происходит дискуссия, истина всегда за стадом. И когда один человек высказывает некую противоречащую всем существующим канонам гипотезу, достаточно одного постороннего одобрения авторитетного учёного, чтобы незамедлительно началась цепная реакция утверждения.
      Как пространство и время, как отдельные стихии, - не существуют сами по себе, и каждая из них по отдельности, - лишь заблуждение, и только в сочетании, в синтезе они создают действительность, так всякая гипотеза становится истинной, только благодаря собственному синтетическому противоречию. И только в своём синтезе, - в слиянии противоположностей, как первое, так и второе порождают действительность, нечто существующее, нечто истинно-законченное. И в этом противостоящем слиянии был рождён весь феноменальный мир, со всеми его объектами познания, где соотношение олицетворяет собой всю метафору бытия. Какой объект ни возьми, в нём обязательно наличествует как пространство, так и время, подтверждая в своём синтетическом противостоянии истинность предмета.
      Где же на самом деле находят своё начало эти главные стихии природы? Где рождается их изначальная субстанциональность? Что они есть на самом деле? Наш разум, являясь сложным агрегатом природы, и как объект и как субъект, и как феномен и как ноумен, включает в себя весь Макрокинез действительного мира. В мире нет ничего, что уже не содержал бы в себе наш разум. И это абсолютно бесспорно не потому, что многие головы до меня, сходились во мнении по этому глобальнейшему вопросу, но в первую очередь потому, что иная возможность мира как такового, просто - невозможна. Ибо существуй мир не как чистое отношение, но как данность, независимо от возможностей разума, и он неминуемо истребил сам себя. Ибо «существующий Абсолют конечного», - нечто «окончательно простое» обретает свой конец каждую секунду, и теряет свою пространственную существенность во всякой точке. А что, как не предполагаемое «существующее окончательно простое», заключено во всяком мыслимом самом по себе сущностном. Последняя неделимая частица мироздания, определила бы конец этого мира, а значит, необходимо определила бы и его - не существование. И это относиться как к феноменам, так и к ноуменам, со всеми приоритетными отклонениями, как к временным категориям и порядкам, так и к пространным, в парадигмах, определяющих их форму бытия.
        Последняя точка во времени, - невозможна. Но точно так же невозможна и последняя точка в пространстве. Возможным это становиться только для фантазии действительного разумения. Только здесь живут подобные перцепции и апперцепции начала и конца. И эти перцепции ей необходимы, как воздух и вода для всякого органистического существа. Ибо она дитя воплощённой действительности, с её необходимой начально-конечной концепцией существования. И будучи рождённой этой средой, и пребывая в этой среде, должна дышать этим «воздухом», и утолять жажду этой «водой».
 
Абсолютная достоверность
 Основополагающим законом действительности служит закон каузальности. То есть безначальное и бесконечное последовательное трансформирование состояний, форм субстанций, где причинно-следственная связь выступает как фатум. Но так как наш разум способен воспринимать нечто объективное, только как нечто обоснованно отчерченное, он постоянно ищет начало и конец в определениях самой действительности, как такого же объекта своего познания. Применяя, то космологические доказательства, то теологические, то трансцендентально-метафизические. И, в конце концов, подводя под всё и вся в качестве изначальности, некий «абсолют».
       Всякая достоверность заключена в законченной гармоничной форме. Предмет достоверен, если он имеет определённые очертания, (феноменально-пространственного воззрения), либо имеет определённую динамику, вписывающуюся в контекст существующего динамического политеса, отражённого и закреплённого «ганглиями» сложившейся авторитетной осознанности.
      Чем могла бы быть абсолютная действительность? Если бы можно было представить себе на секунду, что то, что определяет закон каузальности, происходит в действительности как всеобщее становление, и если представить себе, что мир имел бы свой «абсолют», то его вполне можно было бы отнести к абсурдному, - невозможному явлению. Ибо в таком случае он должен просто остановиться, уничтожив собственную действительность. Ведь не имея ни начала, ни конца в своих бесконечных трансформациях, и, тем не менее, имея в себе «абсолют», его действительность, либо должна быть поглощена этим абсолютом, либо «абсолют» должен быть преодолён становлением действительности, которая необходимо должна сделать его, - невозможным. То есть существуй такое положение, и оно необходимо должно было бы либо уничтожить его, либо привести к сверх совершенству, - к некоей сверх гармонии. Что по большому счёту, одно и то же. Ведь действительность, и сверх гармония, в своём гипотетическом синтезе, представляли бы нечто остановившееся, - нечто, что уже не имеет стремления, ибо не требует для себя развития. Нет, не пустоту, но именно нечто остановившееся, нечто впавшее в абсолютный анабиоз, - застывшую пространственно-временную действительную реальность. То есть, нечто совершенно абсурдное и невозможное, - по определению. 
        «Абсолют», из которого, как полагали философы прошлых веков вышел мир, и в который он должен придти, должен представлять собой нечто запредельное, - нечто вне действительное. То есть пустое, бесформенное и бестелесное. Кто знает, вполне может статься, что именно это противоречие и представляет собой сам мир. И именно отсюда он идёт, и именно к этому стремится. Сам себя порождающий, и сам же себя уничтожающий. По крайней мере, это не противоречило бы общей фатальности бытия, общей концепции импульсной и волнообразной картине мироздания, бестелесной в своей сокровенной сущности природы, и бесцельности её общего макрокинеза.
       Стремление нашего разума к «абсолютной истинности» в реальной действительности, как мне кажется, спровоцировано изначальным природным противоречием. А именно, возникшей вместе с доминантой стремления к упорядочиванию, к сущностному бытию мира, противоположное стремление к разбалансированию, - к разрушению сущностного бытия. Эти сакральные архаические противостоящие монады, олицетворяются в нашем душевном агрегативе, в мотивы стремления к жизни, и противоположные им мотивы стремления к смерти. Что, как не стремление всё прекратить, (пусть латентно), заложено в самом стремлении нашего духа к «абсолюту»? Что как ни стремление к концу, к очерчиванию границ, к некоей скульптуризованной предметности макробытия, блестит чешуйками на всяком стремлении к определённости? Ведь придя к своему «абсолюту», достигнув целей в этом стремлении, наше бытие должно необходимо превратиться в мумию.
       Наш разум стремиться к познанию основ бытия, к его зерну, мотивируясь простым мотивом обладания. Он жаждет понять и осмыслить саму жизнь, потрогать и оценить само бытие, завоевать, и положить в карман очередной трофей, самый недоступный и потому самый манящий.  А так как нечто незаконченное, нечто не отчерченное, не ложится в его карман, он без конца стремится обозначить пределы, округлить, привести его, наконец, к определённой объективности. Пространство без заборов, фигура без сторон, круг без радиуса, - наш разум не в состоянии осмыслить как данность. Ему необходимы границы предмета, - всякого предмета, включая и действительное бытие, ибо только тогда оно становиться предметом, - объектом для его удовлетворения. Чтобы понять, что такое действительное бытие, ему необходимо убить его, и превратить в чучело.
       А что как не предметность ищет наш разум во всех возможных локальных сторонах действительности? Чем, как не этим поиском, он занят во время всего своего пребывания на бренной земле, во время своей жизни? Я полагаю, что предметность внешнего мира как таковая, есть его хлеб, - он не может жить без этой «пищи». И когда он ставит перед собой саму действительность бытия в качестве предмета познания, она должна найти свои границы, - законченность во всей своей целокупности. То есть бытие этой действительности, должно, наконец, обрести ту форму, ту объективность и субстанциональность, при которой станет возможным её усваеваемость.
      И здесь наш разум стремиться к несбыточной мечте. Ибо на этом поле ему никогда не придти к победе. Ведь только со смертью жизнь и бытие находит все свои определённые параметры. Только с прекращением жизни, жизнь очерчивает собственные границы и обретает собственную предметность. И только в момент прекращения действительного бытия, бытие обозначит собственную законченную предметность. А значит, «абсолютная достоверность», всегда будет за пределами этого бытия, за рамками всякой возможной его осознанности и осмысления.

Архитектоническая причинность
Если феноменально-эмпирическая реальность, есть продукт синтеза идеального и рационально-аналитического воззрения с доминирующими отклонениями к рационально-аналитическому, то трансцендентальная реальность, есть тот же продукт синтеза идеального и рационально-аналитического, но с доминирующими отклонениями к идеальному полюсу. Всякая философия – трансцендентна. Но характер всякой философемы всегда имеет отклонение в ту, или другую стороны, находит в себе приоритетную приверженность к одному из обозначенных полюсов. И всякое достоверное понятие в философии, определяется только верностью однажды выбранного пути. Когда мыслитель, выбрав некое фундаментальное для себя направление, верен ему, и выстраивает на этом пути архитектонику всего своего воззрения и осмысления, тогда истинность его умозаключений становится очевидной.
       Но когда мы уходим от простого политеса осознанности, и ступаем на поля запредельных, почти метафорических концепций, когда наш разум, ломая границы определённо-разумного, создаёт за этими границами новое невиданное бытие, мы относим это, сначала к безумному, но впоследствии с укрепление права на собственное существование, часто оцениваем, как нечто необходимое, лишь скрывающееся до поры до времени от нашего взора за облаками осознанности. И расцениваем теперь всё это, как некое высшее мастерство нашего гения, создающее нечто, что по большому счёту даже выше всего достоверного в философии, - то, что и называют Гениальным. Это создание некоей неповторимой сверх гармоничной полифонии осмысления мира, где векторы познания уходят за пределы всякой условной устоявшейся осмысленности, и в то же время соблюдают соразмерную последовательность, упорядоченность мысли и понятия, способную, пусть не сразу, но всё же вплестись в общую косу человеческого мировоззрения. Чрезвычайно редкое явление, и потому ценность его невозможно переоценить. Здесь достоверность приобретает иную волшебную, захватывающую своими переливами осмысленность, которая возбуждает непоколебимую веру в выбранный путь, веру в нечто новое, только что открытое, - веру в чудо возможное лишь для человеческого познания. Убеждённость в достоверности этого чуда. Такая философема, подобно всякой Великой музыке, упорядочивает и настраивает весь мир на свой лад.  И её непревзойдённая полифоническая достоверность, подчиняет себе всё вокруг.
        Гений философии – это всегда «талантливый композитор», но выстраивающий свою полифонию не как простой композитор из звуков, но из объектов и явлений макрокинеза действительности, из отношений всех предметов познания, пользуясь алгоритмами и логарифмами их осмыслений в областях феноменального, метафизического и трансцендентального. И как всякий композитор, наслаждающийся собственной льющейся изнутри музыкой, философ получает истинное удовлетворение от выливающейся изнутри мелодики мысли, от её гармоничных переливов, воплощающихся в законченные и обозначенные формообразования осознанности, их отношения и целокупности. Мелодику, олицетворяющую всё ту же вездесущую диссонансно - консонансную последовательность, что несёт собой всякая полифония, но здесь воплощающуюся в соотношения действительных явлений мироздания. И как гениальный композитор в своём ремесле, необходимо настраивает близкие и далёкие по врождённой архитектоники душевного агрегата, личности, формируя в них доминанты общей полифонии восприятия, так и гениальный философ неосознанно настраивает близкие и далёкие агрегаты разумения на свою полифоническую архитектонику, и тем самым формирует доминанты в осознанностях внешнего мира, создавая и закрепляя всякую достоверность умозрения.
       Кто хотел бы осмыслить и понять, как формируется в сознаниях людей реальная действительность бытия, тот прежде должен осмыслить и понять, как формируется и закрепляется, к примеру, всякая песня, и во что она превращается, попав в круг слушателей, проникнув в их душевные агрегативы. После того, как песня сложилась и пошла в народ, её совершенная форма не допускает иных внутренних поворотов, как стихотворного плана, так и музыкального, кроме единственно существующих в ней.  Всякий, кто когда-либо сочинял песни, знает, что возможность её структуризации, и возможность её законченной формы в момент возникновения, неограниченно широк. По большому счёту, все её повороты и коллизии можно отнести к чистой случайности. Но когда её форма закрепилась в умах слушателей, иные повороты её мелодики и стиха, способны лишь сломать выложенную гармонию, превратить её в какофонию.   Объективность песни не оставляет никаких сомнений, и всякая её переделка приносит лишь дисгармонию.
      Так рождается и закрепляется в наших умах, - реальность внешнего мира. Так рождается и закрепляется в наших разумах – изобразительное, поэтическое, научное, философское, и вообще всякое знание. Однажды возникшее, созданное и закреплённое в гармоничных совокупностях гармонии воззрение или осмысление, попадая в поле обозрения наблюдателей, проникает и закрепляется в их умах, и затем, иная логическая, идеальная, либо трансцендентная форма, идущая вразрез этой выложенной и закреплённой гармонии, представляется какофонией, и нарекается ошибочной и невероятной.
      Вся целокупная архитектоника мирового Макрокинеза, есть воплощённая полифония. -Глобальная симфония, создаваемая разумами оркестра, где дирижёром выступает сама гармония, с её непоколебимыми доминантами истинности. Гармония, как некий «латентный руководитель», формирующий общую мелодику мироздания, властвует над нашим сознанием. Ибо достоверность этого «дирижера», всплывающая в особых отделах разума каждого оркестранта как божественное начало, кажется нам неопровержимой и истинной. Но на самом деле божественностью здесь является общая целокупность голосов, воплощающаяся в полифонию, в доминанту синтезированной гармонии взаимоотношений всех явлений мира, находящую свои начала в гармонии нашего сознания. Этот «дирижёр», как некий создатель полифонии гармоничного Макрокинеза мироздания, порождается гармонией полифонического звучания наших разумов. И является по сути своей, олицетворением общей целокупной гармонии мирового Макрокинеза, материализованного в трансцендентальный объект нашего воззрения. Попросту сказать, Гармоничный мир существует благодаря гармонии разума, а гармоничный разум в свою очередь существует благодаря гармонии мира. 
       Как истинность песни подтверждается лишь её гармонией, её совершенством, и не нуждается ни в каких иных подтверждениях своей истинности, так Бог существует потому, что мир совершенен, и порождает этой совершенностью некое сверх существо нашего сознания. Но в нашем переворачиваемом всё, словно в зеркале разуме, эта аксиома звучит как; Мир совершенен, - потому что существует Бог. Что сначала существует некое сверх существо, которое порождает совершенство Мира. Будто бы сначала существует сверх совершенство, и на нём вырастает всё недоразвитое и всё совершенное, а не наоборот.
      И здесь для нашего пытливого разума, всякая причинно-следственная связь, её векторность – взаиморазворачиваема потому, что область, в которой происходит наше ежесекундное мышление, хотя и трансцендентальна, но имеет ту же динамическую векторность построения и восприятия образов, что и всякая другая, эмпирическая или феноменальная. И сохраняя эту общую динамику следования от субъекта к объекту, и от объекта к субъекту, проецирует её, на глобальное миросозерцание, меняя периодически местами причину и следствие. Так часто, на более низких ступенях мышления, в нашем бытовом воображении субъект перевоплощается в объект. Так на высоких, трансцендентальных уровнях мышления, происходит то же самое, стоит разуму начать исследование собственных механизмов, где неминуемо из каждого последующего субъекта, формируется объект познания. Ведь наш разум, стараясь постичь собственное мышление, всякий раз превращает собственный субъект - в объект. В результате этой процедуры, тут же необходимо выделяется относительно более «тонкий субъект». Который, становясь объектом, далее выделяет ещё более тонкий. Эта процедура – бесконечна, как бесконечна та анфилада, которую мы наблюдаем, поставив друг пред другом зеркала. Но только ноумен, никогда не превращается в феномен, а феномен – в ноумен.  Никто не знает, откуда на самом деле течёт река, но все убеждены, куда она впадает.   
       Именно здесь таиться разгадка того неразрешимого вопроса, поставленного впервые мною, пусть несколько в несовершенной форме, в первой книге; - «Почему мир, при всей бесконечной возможности своего форматирования, именно таков, каким предстаёт пред нами?» И здесь, в свете вышесказанного, можно попытаться ответить на него так: Мир таков потому, что не имел никакой возможности быть иным. А можно ответить так: Мир именно таков потому, что был однажды создан таким, и черпает свою единственность и неповторимость, а также всякую достоверность и истинность, только в этом. Ведь созданная однажды песня, уже не может быть иной, при всей возможности быть иной, - изначально. И все попытки сделать её иной, неминуемо терпят фиаско. Всякое сформировавшееся «облако» несёт в себе всю целокупную и неповторимую истинную реальность собственного бытия.
      Утверждение, что мир - мог бы быть иным, вполне закономерно для «до опыта». Но совершенно нелепо для «состоявшегося опыта». Как и закономерно то утверждение, что мир однажды возникший не может быть иным для «апостериори», и совершенно нелепо такое утверждение для «априори», в его бесконечной потенциальной возможности. Ведь дело в том, что лишь уже существующее имеет определённую существенность, имеет своё место, и всякую оценку нашего разумения. И поэтому всякое утверждение о возможности существующего, не имеет никакого значения. Но в то же время, всякое существующее, находит свою истинность и неопровержимость только в нашем разуме, в его уверенной в собственной основательности, архитектонической относительности. Во всём этом скрыта тайна и сила иллюзии, её трансцендентальная достоверность.
      Мир – есть однажды созданная симфония. И в достаточной степени подтверждает свою истинность, - своей гармоничной законченностью. Свою абсолютную иллюзорность же, находит в бесконечной собственной возможности. Этот синтез противоречия порождает и закрепляет существующий парадокс – мир реальной действительности.
      И как всякий оркестр, исполняющий свою симфонию, заставляет играть уже сложившуюся полифонию все вступающие в оркестр новые скрипки, так и вся наша реальная действительность, сложившись в определённую динамику Макрокинеза, в полифонию феноменального и трансцендентального звучания, настраивает вновь вступающие головы, на определённую гармонию мировой игры, где всякое воззрения и осмысления должно звучать в унисон. Где достоверность, подтверждается общей гармонией сложившегося бытия. А истинность, подтверждается звучащей в унисон, дискурсивной уверенностью оценивающего большинства. Ибо истинность, вне общей гармонии, для оркестра, есть лишь - мнение. И если оно диссонирует с общей полифонией, то его называют ошибочным. Если гармонирует, - истинным.
     Но вот что важно. Там, где нет гармоничной полифонии, где нет музыки, - там не может быть ни реальной, ни трансцендентальной достоверности. Ибо достоверность определяется лишь гармонией, некоей мелодикой формы. А истинность, - законченностью этой формы.

Истина слова
Прислушайтесь к слову «истина». Как непоколебимо самодостаточно и безапелляционно звучит этот термин. Как невозмутимо гордо это понятие в своём великолепии, и как сильно в собственной неопровержимости. Её безапелляционность всегда соразмерна его гордыне. - Я есмь – истина! И всё тут. В этом понятии, как будто заключена доминанта мира, некое господство над бытием. Колос совершенства, стержень мыслимого, - апофеоз создателя! В чём здесь секрет? В чём её великая тайна? Что на самом деле обеспечивает «истине» такую непоколебимую власть?
       Начну с того, что как бы ни казалось обратное, но всякая истина имеет свою продолжительность жизни. И как всякая «экзо форма» на этой планете, неминуемо трансформируется в нечто новое, так всякое понятие для нашего разумения, несёт в себе подобную динамическую особенность. Если существует «экзо форма», то у неё должно быть начало и должен быть конец, как в пространственном алгоритме действительности, так и во временном. Как на полях эмпирического созерцания грубых феноменов, так и в полях трансцендентальных воззрений, и блуждающих по этим полям «трансцендентных животных» - понятий. Весь вопрос лишь в скорости трансформации, и здесь истина, имеет небывалые преимущества пред любым иным понятием.
      Далее. Всякая власть в этом мире, обязательно следует за силой. - Силой, в самом широком смысле слова. Мы мало задумываемся над тем, что самая мощная сила заложена именно в гармонии. Да, только гармония обладает для нас, самой абсолютной силой и доминантой бытия. Стремление к абсолютно гармоничным формам, и их господство, по большому счёту, определяет всю действительность и все стремления в нашей жизни.
      Истина, как «экзо форма», рождается и существует на полях трансцендентального и идеального полей нашего сознания. В этих полях рождается и существует немало разнообразных «чудовищ», которые часто сбиваясь в стаи, требуют своего пастыря, своего повелителя, - господина, некоего верховного судьи и законодателя. И здесь истина находит свой трон, и благодаря своей пастве утверждается на престоле. Никто не знает, что она, как она выглядит, благодаря чему пользуется непререкаемым авторитетом, но все знают, что она есть и будет. Её эфемерность как объективной субстанции, нисколько не умоляет её достоинства на власть, напротив, делает её ещё более могущественной.  Она есть суть доминанта мироздания, и кто смеет спорить с ней, заведомо обрекает себя на линчевание.
      Как рождаются и развиваются доминанты трансцендентального поля нашего разумения? Так же, как и всякие иные доминанты, в относительном соотношении собственных величин. Но мало кто обращает внимание и осознаёт, что на самом деле доминанты рождаются и укрепляются, прежде всего, в рамках гармонии, в политесах упорядоченной органистической парадигмы, где пантеоном для всякой доминанты служит сверх гармония, сверх слаженность и организованность, и что только мера этой организованности определяет доминанту и всякую власть.
=Гармония «тонких ганглий нашего ноумена» - управляет и повелевает относительно грубыми формами феноменального мира.
=Гармония слова, гармония речи, - завораживает и порабощает слушателя, не оставляя и тени сомнения во всяких умозаключениях.
=Гармония звука - зомбирует душу, уводя её за пределы реальности, и заставляет делать неординарные поступки.
=Гармония образа, цвета и упорядоченного сочетания форм, будит все уснувшие душевные агрегативы, вскрывает потаённые гробницы сердца, заставляет забыть обо всём на свете, и приводит в полное отречение от бренности мира.
=Гармония мысли и создаваемая ею форма философского, разрушает все некрепкие стены и системы, приводя в негодность всякие недостаточно гармоничные, а значит, не достаточно сильные агрегаты мышления.
=Гармония души, - рождает главный мотив нашего существования, - Любовь. Её сверх гармоничность и сила, повелевают всякой созревшей и предрасположенной душой. И не важно, сколько живут её отростки, - её суррогаты, ведь её основание - действительно вечно.
      Истина, - есть сверх гармония метафизического и трансцендентального мышления. И появиться она может, только тремя способами. Она, либо была рождена как совершенный организм идеальным воззрением, либо была выточена из единого цельного камня, либо выложена так, как выкладывались пирамиды древнего Египта, где между блоками невозможно было просунуть лезвие ножа. И такая истина, слившись в единую форму, превращается в монолит, способный противостоять не только мощному ветру, но и всякой сильной волне, а главное, необходимым интервенциям времени.
      Именно здесь гнездится вся тайна гармонии и вся необходимая зависимость от неё, истинности. Ведь как всякая очевидность, и всякая неоспоримость, так и истинность имеет именно эти корни, - корни сверх гармоничности. Господство всякой истины заканчивается тогда, когда на арену выходит более гармоничная противоречащая форма осознанности, а значит более мощная и доминирующая. Что может разрушить алмаз? - Только сверх организованный в себе, а значит более нерушимый алмаз. Но и такой «алмаз», каким бы он не казался вечным, имеет свою продолжительность жизни. Пусть эта продолжительность и имеет совершенно запредельные для нас критерии и оценки. И всякая истина будет жить ровно столько, сколько ей отмерено её внутренней организацией, - упорядоченной слаженностью целокупного гармоничного агрегатива.
      «Смерть старых», и возникновение «новых» более гармоничных форм трансцендентального бытия, так же необходимо, как необходима смерть старых, изживших форм феноменального бытия, - форм существования организмов феноменального мира, и рождение новых, ещё более слаженных и гармоничных. Кто полагает, что в мире может существовать вечная истина, тот должен полагать, что в мире может существовать и вечная форма феноменального бытия. Но даже солнце, и вся наша вселенная, как бы долго ей не суждено существовать, - обречена. Ибо её конец так же необходим, как конец всякой «экзо формы».
       Придавать Богам «абсолютную истинность», вечную истинность, значит отнимать у них право на бытие, на существование. Ведь надо понимать, что, как в пределах нашего существования, так и за пределами действительности - нет и быть не может никакой окончательной истинности. Ибо гармония - не может быть абсолютной, иначе она превращается в пустоту, - в отсутствие. Ведь здесь уже нет места тому главному фактору для существования в действительности, - нарушению, провоцирующему всякое противостояние, и рождающему всякое стремление, а значит, движение. Движение же, есть главное условие для существования действительности бытия.
     Итак, Истина возможна только как относительность, - только как «сверхгармоничная экзо форма» в соотношениях и оценках нашего умопостижения. Она есть герольд гармонии, - плод доминанты над дисгармонией. Но что в этом свете придаёт такую власть нарекаемой нами истине? Что кормит её и даёт такие силы?
       Никакая сила невозможна без сопротивления, - без парадигмы противостояния. И всякое противостояние, как и всякое противоречие, всегда как отнимает, так и даёт. И истинность, прорастает и становится крепкой, упрямой и жизнеспособной, стегаемая шомполами противоречия, и никак иначе. Без этих шомполов, - быть её слабой и уязвимой, а значит не дотягивать до стана. И даже если ей удастся на какое-то время взобраться на трон, - этот трон, всегда будет покоиться на зыбкой почве, рискуя упасть своими вензелями в грязь.
       Здесь я бы начертил следующие противостояния разноплановых трансцендентальных относительностей, и соответствующих им, доминант. Сложив их в некую пирамиду, где одно зиждется на другом, и где всегда можно одно выводить из другого. Именно эти и подобные им противостояния, рождают в нашей душе всякую истинность.    
     1. =Объектативность, то есть отчерченность, определённая законченность различных форм реальной действительности, - против бесформенности, нечёткости и неопределённости различных форм субстанциональностей...
    2. =Гармония последовательности отношений различных форм бытия в системе, - против не слаженности и разбросанности в хаотической отстранённости антисистемы...
    3. =Соразмерность упорядоченных взаимоотношений различных систем Макрокинеза, воплощающихся в гармоничную реальность действительного бытия, против невозможности критических соотношений и упорядочиваний в хаосе... 
   4.  =Правда, - её гармоничная полифония, против кривой уродливости лжи…
   5. =Эстетика совершенного воплощения всех деталей, форм и пропорций скульптуры, всех цветов и оттенков изобразительного искусства, против нелепого воплощения уродливости, и соответствующих доминирующих диссонансов квазиискусства, и всякого рода суррогатов субкультурных проявлений общества.
   6. =Слаженность и соразмерность рядов консонансов и диссонансов в совершенной музыке, (полифония), гармонизирующая как наши душу и тело, так и собственную действительность, против дисгармонии какофонии, разбалансирующей и дисгармонирующей все процессы нашего духа и тела, и приводящей к хаосу собственную действительность...
   7. =Наконец гармония, слаженность, упорядоченность и последовательная законченность, выкладываемая совершенным в своём ремесле поэтом, мыслителем, писателем или философом, констант пантеокультуры собственного ноумена, воплощённой на страницах, против неслаженного, непоследовательного дисгармоничного повествования, вызывающего ощущение скорби...
       На этих основных доминантах, на самом деле строится всякая истинность. И наша уверенность во всякой истинности черпается именно из этого колодца. Здесь, в противоречии относительностей рождается истинность как таковая, здесь она развивается и здесь же умирает.

Истина бытия
Куда собственно, движется наш мир, куда он держит свой путь? Очевидно, к сбалансированности, -к полному балансу всех монад и модусов. К постепенной и повсеместной упорядоченности в соотношении всех сил, при которой «макрокинез действительности» неминуемо пропадает как данность.
      Что это может означать? Это означает что мир, возникший в «Великой пустоте» в результате глобального нарушения, пройдя пик своей разбалансированности, необходимо развернётся на 180 градусов, с прогресса на регресс (или наоборот, как смотреть), и теперь будет следовать к своему изначальному колыбельному состоянию. Как это возможно? Ведь его путь должен быть бесконечен! Ведь выполни он эту свою миссию, и всё в мире должно прийти к полному анабиозу? Абсолютное равновесие неминуемо убьёт этот мир! Он движется к своему абсолютному коллапсу? Но как могло бы быть иначе? Жизнь мира и должна заканчиваться смертью, иначе сама жизнь, теряет всякий смысл. Мир - живёт, и уже это является непременным условием его смерти. Всякое начало, - предопределяет конец.
      Наш мир есть воплощённая полифония, - музыка бытия. Где всякий диссонанс, рано или поздно, необходимо находит свой консонанс. Что могла бы представлять собой музыка того бытия, в котором не было бы уже никакого нарушения? – вечный абсолютный консонанс. Как это может произойти, как мир может стать - «абсолютно сбалансированным»? В нём должно сойти на нет, и в конце концов исчезнуть всякое стремление, всякое доминирование, всякое противостояние, а значит и всякая победа. В нём должно исчезнуть всякое движение. Ведь его повсеместное необходимое движение, это не что иное, как результат нарушения. Динамический мир, мир нашей действительности, может существовать только в нарушении - в несоответствии монад и модусов бытия. Здесь не может быть альтернатив. Стремление, - невозможно в полном балансе сил, это – аксиома. Здесь должен по определению царить полный анабиоз.
       Если продолжить логический ряд нашего воззрения и осмысления, и попытаться представить себе, что мир дошёл до своего коллапса, и в нём более не осталось и следа нарушения, всё и вся сбалансировалось, то, как долго он мог бы пребывать в этом состоянии? Сказать проще, сколько ему суждено пребывать в сбалансированном состоянии, в состоянии полного абсолютного анабиоза – миг, или вечность? На самом деле не имеет никакого значения. Ведь в этом состоянии для него не существует времени. Какое пространство он должен занимать в этом состоянии? Точку, размером в нанометр? - или всю обширность бесконечности? - Так же, не имеет никакого значения. Ведь в этом состоянии для него не существует пространства.
       Что должно предшествовать его «следующему нарушению», выходу из полной сбалансированности, и последующему возобновлению действительности в «нарушенной пустоте»?  Только сама вечность, находящаяся в непримиримом противоречии с бесконечностью, и в то же время находящаяся с ней, - в полной согласованности. В отсутствии всяких противостоящих относительностей, возникновение действительности с её обязательным и необходимым нарушением, было бы - невозможно. И только здесь на самом деле возможны начало и конец всякого мира, как мира пустоты, так и мира действительности.
       Возникновение мира действительности, - убивает мир пустоты, мир абсолютного баланса. Возникновение мира абсолютного баланса, - убивает мир действительности. Только в таком отношении исключающих друг друга миров, вечность и бесконечность, воплощают свою синтезированную парадигму, свою квинтэссенцию, в которой погрешность и абсолютность, сменяя друг друга, ведут свой бесконечный диалог...
       Это объясняет многое в нашей жизни, и нашем духе. Ведь даже та тончайшая общая агрегатность нашего сознания, воплощающаяся в музыкальную диссонансно-консонансную формодинамику волновой последовательности желаний и удовлетворений, формирующая не только чувственную способность, но и мыслительную, олицетворяет собой креативную агрегатность мира и бытия. Эта волнообразная полифоническая структурность символизирует собой последовательную во времени смену состояний, - разбалансировки, (нарушение), - и уравновешивания, (гармонизация), служащие сами по себе метафорой всего бытия.
       Этот алгоритм присущ всякой стороне нашего осмысления. К примеру, то, что наша жизнь не может существовать без боли, без страдания, и последующего обязательного отдохновения, лишний раз подтверждает этот тезис. Они, - генетически врождённые атрибуты нашей жизни, целиком и полностью зависимой от своего фундамента, - от сущего, которое есть «воплощённое нарушение», постоянно стремящееся к гармонизации собственного бытия. Бытия, воплощающегося в действительность, как в парадигму всегда стремящегося существования, спровоцированного основоположным нарушением «Великого абсолютного баланса».
       Вся наша Жизнь, как воплощенное Бытие действительности, исключающая боль и страдание, - исключает самоё себе. Ведь эта боль и страдание, необходимые спутники нарушения. И исчезнуть могут только с исчезновением самого нарушения. А это значит, что боль и страдание, могут быть устранены только с устранением самой действительности и самой жизни. Вот такая невесёлая концепция.
       Наша Вселенная изнывает от боли, причиняемой тем нарушением, которое явило собой всё сущее, и саму эту Вселенную. Она страдает и существует – одновременно. Страдать и существовать, это синонимы одного и того же бытия. Нет, не радость успокоения, не счастливая нега безмятежности является главным и первостепенным атрибутом бытия и фундаментом нашей жизни, - его истинным основанием, первоначалом и причиной. Его основоположением является нарушение, - дисбаланс, несущий собой разноплановые и разно полярные шторма мирового макрокинеза, и привносящее, как в наш феноменальный грубый мир, так и в тонкий душевный, -растревоженность, противоборство, и всякую войну…
                = «Растревожен, словно улей, мир наш древний…
                Нет согласия под крышей всей Вселенной…» =
   Но именно потому, всё наше существо, вслед за миром, стремится к противоположному бытию. - К уравновешенности стихий собственных модусов стремится наша душа, к счастью собственной сбалансированности и успокоения. К размеренности, упорядоченности, к совершенству в гармонии, к красоте и неге безмятежности, которые в своей гипотетической абсолютности невозможны без абсолютной гармонии природы. Но такая абсолютность необходимо несёт собой пустоту. 
        Всё что мы видим вокруг себя, - все, что так или иначе способны почувствовать и воспринять, есть продукт стремления, а точнее сказать, воплощённое стремление. Ибо на самом дне действительного мира, - нет ничего кроме стремления. Это стремление объективируется в различные формы нашего продуцирования и восприятия, в отношении и в соответствии к нашим же архаически сложенным и приведённым к системе душевным модусам. От самых грубых, из доступных нашему непосредственному продуцированию и восприятию, до самых тонких, уходящих в трансцендентальные сферы мыслей и образов идеального. Ведь наше разумение, мыслительная способность, есть не что иное, как самое непосредственное воплощённое стремление. По большому счёту, оно направленно всегда только на одно, - всё и вся упорядочить, вернуть к гармонии, насколько возможно сбалансировать. И апофеозом этого стремления должен стать «абсолютный баланс», - бытие без нарушения. Хотя понятие «бытие», здесь плохо подходит, ибо бытие — это всегда действительность, которая целиком и полностью воплощает собой стремление, - невозможное без нарушения. Но иного термина у меня под рукой нет. Кроме только термина «Пустота». Но «Пустоты», как таковой, наш разум, - (тонкий плод нарушения) осмыслить - не в состоянии.
      Так вот всё наше существо, от ногтей, до самых тонких формообразований в голове, вслед за всем миром, стремится в своё лоно, путь к которому лежит через абсолютную гармонию, через абсолютный баланс, где нет и быть не может никакого стремления, а значит и движения. И где нет и быть не может никакой действительности и самого бытия. Нет ничего, - кроме царствия пустоты.
      Это стремление мира к абсолютному балансу, к своей изначальной колыбели, где вечность - такое же естество, каким является для действительности начальность и конечность, всегда адекватно интенсивности и объёму нарушения. Как давление воды на помещённое в неё тело, пропорционально вытесненному объёму, так напряжение монад действительности, адекватно «степени нарушения». Отсюда возникает всякая плотность нарушенного пространства (объективность), и всякая продолжительность во времени, (трансформация или движение). Так возникает пространство и время. Бытие – невозможно без плотности и продолжительности. Стремления двух разнонаправленных стихий бытия – нарушения, и уравновешивания, и их соотношение в локальной точке пространственно-временного континуума, воплощают собой всё, что включает в себя действительность, и в первую очередь олицетворяют само пространство и время.
     И как весь мир действительности, есть в сути своей лишь олицетворённая борьба противостояний, порождающих всякое стремление, так и мы, люди, внутри себя, есть олицетворённое и воплощённое лекало мира, и несём в себе и представляем собой целиком и полностью борьбу противоположностей. И это не ново как в академическом смысле нашего феноменального бытия с его чистой физикой, так и трансцендентальном с его теологической метафизикой. Где всякая борьба, трактующаяся нашим теологическим сознанием как противоборство Бога и Дьявола, как борьба добра со злом, так же имеет началом и причиной, нарушение общей гармонии. (Ведь Дьявол - воплощённое нарушение). И где вся целесообразность этой борьбы несёт в себе неоспоримую концепцию победы добра над злом. Но какого добра? И где здесь на самом деле «добро», а где «зло»? Ведь в связи с нашей концепцией эта борьба должна закончиться победой гармонии, - абсолютного совершенства, а значит абсолютным балансом, приносящем собой пустоту. То есть уничтожением всякой действительности, и всякого бытия. И когда-нибудь так и случится, так как должно случиться. Ибо начало всегда подразумевает конец. И начало действительности, нарушением абсолютного баланса, должно непременно закончиться возвращением к полному абсолютному балансу. Пустота, когда-нибудь всё же возьмёт своё, и наш мир уравновеситься абсолютно. Но будет ли это обозначать победу добра над злом, - большой вопрос.
      Если смотреть на всё это наиболее широкими кругами образов, то и сама жизнь, как некий феномен действительности, есть воплощённая метафора возвращения мира в своё лоно. Она есть наиболее гармонизированная субстанциональность действительного бытия, и представляет собой разворот от нарушения, - к балансу. Как бы это не звучало абсурдно, но именно то, что мы называем жизнью, есть предвестник скорого прекращения действительности и бытия. Мир развернулся к гармонизации, к уравновешиванию своего дисбаланса, воплощаясь в наиболее гармонизированные формы пребывания – живые организмы.
Реальная Действительность
Резюме
Если взглянуть на наш разум, (а разум, в напоминании, есть понятие метафизическое, в отличие от понятия мозга), как на всякий объект познания, то есть трансцендентно - диалектически, то становится очевидным, что наш разум, как любой другой органоид состоит из собственных отдельных сегментов, я назвал эти сегменты «Ганглиями». И таким образом разделяя разум на сегменты, можно отметить, что различные «ганглии разумения», с различными функциональными особенностями продуцирования и восприятия внешних форм, их идентификации и оценки, представляют собой некие индивидуальные воззрения, для которых эти воззрения являются доминирующими относительно мира, и его основ. Эти «ганглии» словно детали единого механизма, в котором образуются алгоритмы сочетания и синтетические слияния единства, порождающие в этом сочетании и синтезе пантеон действительности, в котором каждая такая «ганглия» играет свою роль.
       Самые древние и самые основательные «ганглии», те, - которые продуцируют пространство и время. Это изначальные, фундаментальные «ганглии» нашего сознания. Их «стволы» превратились в «железобетонные основания», не разрушаемые никакими оползнями сомнения. Они в своём сочетании, в своём синтезе, порождают платформу всяких событий, - платформу, на которой располагается динамическая реальность бытия действительности. Именно эти «архаические ганглии» нашего сознания, продуцируют некую объёмную «стереокартину мира». И на этих древних как сам мир «стволах» условно говоря, растут менее древние, но всё же достаточно основательные и функциональные, чтобы иметь такие же, почти несгибаемые «ветви очевидности». Они функционируют там, где наша чувственность строит внешний мир. Это простые «ганглии» чувственности и рассудка. Завязанные на зрении, слухе, осязаемости и т.д. Каждая порождает и воспринимает свою сторону мира. И когда эти стороны, сливаются в нашем разуме в общий котёл рассудка, они образуют «смесь», некую полифоническую соразмерно динамическую, гармонично слаженную «мульти картину мира», порождающую феноменальное и эмпирическое воззрение. На этих «ветвях» вырастают «листья», - «ганглии идеального» и «рационально-аналитического продуцирования и познавания». «Ганглии», создающие и воспринимающие свой мир, имеющий отношение к феноменальному и эмпирическому такое же, какое имеет, к примеру, электромагнитное поле - к земле, или сама мысль, - к нашему телу.
       Так многочисленными «ганглиями продуцирования и восприятия» находящимися в некоем гармоничном сочетании и синтезе в нашем разуме, словно в едином котле, (разуме, выступающим одновременно синтезатором, трансформатором, конденсатором, и модулятором), образуется «макрокартина разумной действительности». - Картина мира, соразмерная и динамически выверенная в строгой зависимости от собственных возможностей, и в рамках собственного неповторимого политеса, его плоскости и масштаба. И над этим «кипящим котлом», поднимаются «пары метафизического» и «трансцендентального опыта», - флюиды сверхтонкого и сверхсложного мира собственной действительности. Порождающие в своём сочетании и синтезе «облака сверх возвышенного», некую организацию своего уровня, с его «астральным запредельным телом» и собственным отношением и разумением.
      Далее. Как восприятие мира, так и его осмысление, словно грани нашего разума, существуют в нём в некоем перевёрнутом зеркальном отражении. Эта перевёрнутость обеспечивает иллюзию, порождающую нашу уверенность в том, что чувствуемая и осознаваемая нами реальная действительность, имеет собственную причину во вне. И что вектор восприятия, созерцания и познания, следует из внешнего мира, а не наоборот. Ибо на самом деле, как я не раз отмечал, наши «ганглии» не воспринимают уже существующие стороны мира, но продуцируют их, (и это относиться как к относительно грубым уровням созерцания, так и к тонким). И, стало быть, мыслить о реальности, мы должны только в смыслах этого продуцирования. Мы должны возвращать осмыслению его настоящую векторность, как рассудок возвращает перевёрнутую глазом картину, на место. Но мы не в силах изменить свой взгляд на мир, как на нечто уже существующее, и только воспринимаемое нашими сенсорами. Ибо случись подобное, и это превратило бы нашу жизнь в нечто совершенно абсурдное. Пропади эта иллюзия, и в нас пропала бы всякая надежда. Ведь если нет самого по себе мира, какая здесь может быть надежда?
       На самом деле, (как бы это ни звучало банально), в природе самой по себе, не существует ни запаха, ни цвета, ни холода, ни тепла, ни тем более, гармоничной последовательности и упорядоченности во всех областях, так импонирующих нашему трансцендентному разуму. И весь окружающий нас мир, как и мир внутренний, - есть бесконечно порождаемая «ганглиями эмпирики, разумения и воображения», - объективность, обязанная своей широтой и глубиной, своими бесконечными критериями, постоянно нарождающимся и развивающимся «молодым ганглиям продуцирования», обязана количеству и качеству этих «ганглий» различного плана, и ограничивается их же возможностями. Ведь на каждой из сформированных «ганглий», беспрерывно вырастают и развиваются, адекватно уделяемому волей вниманию, а значит питанию, различные «почки», имеющие каждая свои шансы на выживание и развитие. Какие-то из них в силу многих причин, то ли условий внешнего, толи внутреннего плана, (а по большому счёту, под влиянием либо уже устоявшихся основательных и относительно «инертных ганглий», либо не устоявшихся, но агрессивных), вполне могут из «почки» развиться в «самостоятельную ганглию». «Ганглию», способную подавить все остальные «ганглии» своего уровня, превратив сначала феноменальный мир, а затем и все остальные миры, в нечто совершенно иное. Но для этого потребуются как колоссальные латентные силы поднимающихся колосьев, как благоприятные условия многих планов одновременно, так и продолжительное время.
       И как в мире самом по себе не существует ни твердого, ни жидкого, ни инертного, ни агрессивного, и по большому счёту нет ни света, ни темноты, так и не существует ни времени, ни пространства. И если эти последние главные стихии, порождаются самыми древними «ганглиями нашего сознания», и практически не уязвимы для каких-либо сомнений, то воззрения «молодых», «тонких ганглий идеального и рационально-аналитического плана», а более всего их «почки», в силу собственной несформированности, - уязвимы, словно пробивающиеся стебельки колосьев. И продуцируемые ими новые стороны мира, причисляемые «устоявшимися авторитетами» к лишь воображаемому, легко опровергаются и выбрасываются на помойку. Сами же «стебельки», в силу не востребованности, засыхают.
       Помимо всего прочего, на всех без исключения уровнях нашего сознания постоянно происходит некое сношение «ганглий», напоминающее (хотя и очень отдалённо), сношение разнополых особей животного мира. В этом сношении образуются новые «элементы», которые в последующем сочетании, необходимо меняют общую картину нашего мира.
Динамика нашего конкретизированного мышления, порождающего определённые представления и оценки, имеет очень простую причину. В нашем разуме происходит нечто вроде боя на поле брани, через которое постоянно летают стрелы-мысли, и ядра умозрения. Эти «стрелы» имеют свои неповторимые траектории, а «ядра» свои неповторимые глиссады и параболы. Здесь своя баллистика, и она в корне отличается от баллистики простого феноменально-эмпирического мира с его физическими законами. Здесь каждая из «стрел», как и каждое из «ядер», содержит в себе как нечто определённое пространственное, так и нечто определённое временное, - соотношение которых и определяет саму мысль, её законченную сферичность и объективность. В том «ядре умозрения», где на первый план выходят критерии пространственного, имеет соответствующую им продуктивность и оценку. Здесь доминирует всеобъемлемость, как нечто определяющее и главенствующее. (Идеальное). Там, где на первый план выходят критерии временного, там доминантой выступает линейная последовательность, цепочка, связь и схематичность.  (Рационально-аналитическое).
      В своих продуцированиях и оценках внешнего мира, «отдельные ганглии» олицетворяют собственную принадлежность, либо по преимуществу к пространственному, либо преимущественно к временному. То есть к одной из более «древних ганглий» нашего разума, основных корней колыхающегося на ветру ствола, и его обобщенного политеса действительности.
      Как на самом деле мы делим единую действительность, на время и пространство? В определённый момент, наиболее «активированная ганглия» принадлежащая по преимуществу к временным основаниям, забирает на себя основную долю энергии мышления, и мы, как будто забываем о пространстве. И наоборот, «ганглия» принадлежащая по преимуществу к пространственному основанию, при своём активировании, отодвигает на задний план все временные критерии. Но никогда ни то, ни другое - абсолютно. Ибо в таком случае пропадает сама действительность, не существующая без одной из стихий, и без синтеза этих противостояний.
      Мир действительности есть синтез, в котором «разгон» уравнивается «торможением», чем создаётся продолжительность, (нечто временное). А всякая неопределённость побеждается определённостью, разлиновывается на объекты, складывается и раскладывается, чем создаётся протяжённость, (нечто пространственное). И в своём синтезе продолжительное и протяжённое продуцируют мир реальной действительности, в котором всё уравновешивается и где всё и вся строго зависит от разумения наблюдателя, продуцирующего и воспринимающего всякую продолжительность и всякую протяжённость, разлагает и синтезирует на этой основе все, что попадает в его поле зрения.

Тонкий мир
                «Как и у физики, у литературы - есть своя математика…, и
                это - эстетическая философия…»
Физика, химия, биология, психология, этика... – Всякая наука самоопределяется, и определяет собственные границы, собственные наделы бытия, как и правила и законы в рамках этих наделов. Выводить одно из другого, чертить параллели, сравнивать и обобщать, - задача философии. Она, словно Великая Терпсихора нашего сознания, имеющая глубинной причиной и целью своей, всё ту же игру, и стремящаяся всё к той же власти что и всякая наука на отведённом ей поприще, ограждённом рамками собственного круга и соответствующей ему, этому кругу осведомлённости. Но в силу возможностей данных ей природой, а точнее взятых ею от природы, философия провозглашает всеобъемлемость собственного созерцания и осмысления, и величественным взором Нефертити оглядывает всё вокруг, оценивает и наделяет своим смыслом всё то, что попадает в её поле зрения. Её идеальное созерцание превращает в целостную картину мир, разделённый прежде рационально-аналитическими формами мысли. Её диалектические игры в смыслы и очевидности, завораживают своей полифонией, и подчас вызывают чувство истинности, - неоспоримой истинности! И по большому счёту именно здесь получают свои завязи всякие потенциальные «клумбы» возвышенных материй, на которых произрастают как цветы строгих метаморфоз и умозаключений, так и всякие иные «цветы», относящиеся к произведениям имплицитного искусства.

Метаморфозы экстраполяций
       Итак, как физика экстраполируется в метафизику, как химия экстраполируется в биологию, и как биология экстраполируется в психологию и этику? Размывание границ, не ради разрушения устоявшегося порядка, но ради целокупности мироздания, ради истин, латентно скрытых всякими границами, условностями и догматами, разлиновывающими наш мир в клетку, и рисующими в этих клетках «крестики» и «нолики», выстраивая прямые линии замкнутости как крестов, так и нолей, для получения собственного удовлетворения. Кто вправе обозначать нечто «крестом» и обозначать нечто «нолем»? - Тот, кто обладает завоёванной и устоявшейся властью. Кто является адептом укоренившейся истины и жрецом, охраняющим зоны с отчерченными границами? Тот, кто провозглашает и доказывает, устанавливает и закрепляет, – тот, кто утверждает, кто берёт на себя такое право.
     «Княжества-науки», как любые другие организации имеют в штате своём, как ремесленников и гениев, так и опричников, инквизиторов, князей и юродивых. Наука — это государство, в котором как во всяком ином государстве бурлит своя жизнь, существуют свои внутренние противоречия, и которое, как и большинство государств, всегда стремится расширить свои владения. Возникновение новых «государств», - редкое явление, и сопряжено с определёнными трудностями. И не только сугубо внутреннего характера, идущими от собственной индивидуальной обоснованности и достоверности, но в первую очередь такое «государство» должно быть признанно сопредельными, иначе его юрисдикция не будет иметь никакой силы.
       Я не случайно поместил Физику на первое место. Ибо она являет собой самое древнее и самое власть имущее государство. Она олицетворяет собой целокупность основ динамики всего простого Макрокинеза природы, и включает все главные принципы и законы «грубых» уровней восприятия и умозрения, свойственные всем иным наукам, уходящим своими «кронами» в самые тонкие области нашего умопостижения. Физика экспансирует и транслирует свои обозначенные и устоявшиеся внутренние порядки, как относительно статического свойства, так и динамического, на все иные «государства-науки». В которых всякому абстрагированию противопоставлена диффузия, и именно это противостояние провоцирует всевозможные трансформации и развития, в первую очередь внутри этих «государств-наук».
      Во всякой сформировавшейся науке, мы, так или иначе находим принципы, берущие свои начала в физике. Почему так? Да потому что физика представляет собой науку, в которой свод законов и правил регламентирует основания для непосредственных взаимодействий предметов и вещей в эмпирическом феноменальном и трансцендентальном созерцании и осмыслении, основанных на изначальных главных монадах нашего разума, - пространство и время. И отражает наиболее простые (древние) формы движений, взаимодействий и трансформаций нашего мира, закреплённых несгибаемыми колоссами и консолями в нашем сознании, в формы непоколебимых законов природы. Здесь очевидность подкрепляется наиболее архаическими «ганглиями» нашего разумения, воплощающимися в чувственность и рассудок, имеющими возможность непосредственно видеть, слышать, обонять и трогать. Затем, выводя всё это в область рефлексии, препарировать, непосредственно и чётко разделять, соединять, относить и упорядочивать, и затем «выкладывать на полку», то есть создавать понятия. Так рождается и формируется закономерный мир. Мир обоснованный, последовательно разумный, и, в конце концов, - целесообразный. То есть мир – антропоморфный, мир человеческий в сути своей, противостоящий миру самому по себе, порабощающий его, закрепощающий и упорядочивающий. – То есть пытающийся лишить его какого бы то ни было собственного произвола. И впоследствии выводимый в области метафизики наделяющийся Божественными началами, с присущими им сверхгармоничными сверхвозможными субстанциями, теперь всё же, обладающими своими абсолютными доминантами, и необходимым для их существования произволом. А также наделяющийся очевидным смыслом трансцендентального характера, в котором наше «Я» находит свою главную цель.
       Иные науки хоть и обделены подобными непосредственными возможностями простой физики, но сохраняют в себе все её динамические свойства, лишь в иных формах, на показателях иных «рецепторов и сенсоров разумения», с их критериями и категориями, воплощающимися в иные статические и динамические транскрипции, и соответствующие им, аналитические парадигмы разумения.
       Каждое «научное княжество», и в частности Физика, всеми своими метаморфозами и оградами обязано определённому набору «ганглий разумения» в нашем разуме, которые собираясь в определённый «клан», соизмеряют, определяют и обозначают в соответствии с врождёнными наклонностями, свои собственные внутренние процессы, спроецированные на внешние явления природы, и закреплённые в виде природных законов. Всякая наука, как «трансцендентное государство», несёт в себе динамические постулаты определённого направления, в которых всё, и вся должно сочетаться и соизмерятся в соответствии с общей «симфонической полифонией» этого направления, с общей выведенной и закреплённой концепцией, определённой векторным направлением общего образа мышления «ганглий сознания» входящих в этот «клан». Ведь если между достаточно отдалёнными «ганглиями нашего сознания» происходят постоянные противоречия, выливающиеся в столкновения и войны на «трансцендентном ратном поле», то между «ганглиями» одного «клана», помимо всего прочего, непрерывно происходят «диффузные интервенции». И эти «интервенции» воплощаются в нашем созерцании и осмыслении в виде ассоциаций, совмещений, параллелей и идентификаций, образующих, в конце концов, согласованную общность воззрений, то есть неких органоидов своего уровня, подтверждающих своим существованием полифонию выбранного направления, и утверждающих его общую истинность и законность.
       Итак, как Физика экстраполируется в метафизику, химия в биологию, а психология в этику? На самом деле, ничто ни во что не экстраполируется, пока наш пытливый разум не поставил себе такую задачу. Все явления мира, сами по себе инертны, и всякая трансформация, всякое нарушение покоя или ломка границ, провоцируется разумением, пытающимся разрушить собственные установленные догматы, собственные зацикленные установки. Наш разум не терпит застоя, необходимо сопутствующего всяким установленным положениям, границам и законам. И какими бы эти положения не казались абсолютными и истинными, наш разум всегда будет стремиться преодолеть их, убрать то «торможение», которое неминуемо влечёт за собой всякий устоявшийся догмат, установка или законы. Выйти за пределы «древнего города», построенного и окруженного высокими стенами, с вышками надзора по углам - вот то, к чему по большому счёту стремится всякий живой, пытливый и неспокойный разум.
       Как вы понимаете, сама природа никаких законов в себе, - не имеет. Всякий закон, есть зафиксированное в кодекс умозрение, выстроенное и «залитое в бетон» сознание, стремящееся всегда и во всём к порядку и определённости. Словно окружённоё стенами царство, с улицами и тротуарами, домами и башнями в рамках определённого «княжества-науки», либо иного «княжества», не относящегося непосредственно к науке, - не суть важно. Важно, что всякий закон – есть стена вокруг города, разлинованного в клетку. И силу свою всякий закон питает из веры в праведность именно такого порядка, и никакого иного. Закон, - звучит почти так же безапелляционно как Истина. <=Он - есмь закон, и всё тут=>. Но наш противоречивый разум так устроен, что чем выше и крепче выстроенные им же стены, тем сильнее его стремление к их преодолению. Чем слаженнее и гармоничнее установившийся порядок, чем неопровержимее определённость, тем настойчивее «силы противоречия», в своём стремлении найти здесь слабые места. Как, впрочем, и наоборот. Чем сильнее силы неопределённости и хаоса в нашем сознании, тем более нарастает напряжение со стороны упорядоченной действительности, стремящейся навести свой порядок, и установить здесь свой канон.
          «Чем выше и смелее, чаяния птиц воли, тем громче говорят по ним противника стволы…»   
         Экстраполяция Физики в этику, самая сложная для осмысления парадигма, ибо имеет самую длинную и извилистую дорогу. Поля чистой физики, и поля этики, находятся на разных континентах разумения. Здесь самое простое и непосредственное, должно влиться в единую реку с самым сложным и опосредованным. «Но и на камнях растут цветы». И главная сложность здесь на самом деле в выборе правильного угла зрения. В выборе средних, между константами обобщения и константами индивидуализации. В определении зенита умопостижения между этими полюсами, - в определении «центра тяжести» между небом и землёй. Ибо самая стройная истина, самая совершенная, а значит самая достоверная, и в этом нет ничего нового, - всегда посредине, - в консенсусе разнонаправленных воззрений, сливающихся в некий синтез противостояния, и образующий нечто автономно-сущее, нечто образно-действительное.
       Все тонкие этические константы нашего сознания имеют своей основой запутанные и завуалированные долгим извилистым путём, парадигмы и основоположения «грубой физики вещества». Метафизика трансцендентального, при всей своей абстрагированности и за облачности, в сути своей сохраняет основы физики простого. Она есть лишь экстраполированная и утончённая форма физического бытия природы, сохраняющая в себе все закономерности и несущая в себе основоположения относительно грубых физических явлений. И здесь понимание взаимоотношения физики и метафизики, представляет сложность только потому, что у них различные, отчерченные и закреплённые «заборами», поля существования. И судить об этом можно только, поднявшись на определённое высоту осмысления, с которой становится видна их идентичность, лишь разделённого полевой дорогой, единого поля осознанности. Здесь можно говорить лишь о разделениях и противопоставлениях «тонкого» и «грубого», «инертного» и «агрессивного» субстанциональностей осознанности. И если физика и все её каноны и умозаключения относятся к относительно «грубым и инертным формам разумной действительности, то метафизика к «тонким и агрессивным», а значит более непредсказуемым в своих поворотах и трансформациях.
      Что функционально важнее для осмысления мироздания, или так; Что является в нашей осознанности мира первостепенным, а что вторичным, - «физика грубого вещества», или «метафизика тонкого»? – вопрос доминант, которых, как я отмечал выше, по большому счёту в самом мире - не существует. Метафорически выражаясь, - камень не растворяется в воде, но вода - камень точит. Что это могло бы означать? Грубая инертность материи, противостоит тонким и гибким субстанциям той же материи, но только лишь в ограниченном временном аспекте. Дай время, и тонкая гибкая, а значит, более агрессивная субстанция превратит камень в песок. Так метафизика способна превращать в «песок» самые «твёрдые камни» физического инертного разумения, делая из них «строительный материал», - цемент, песок и кирпичи для собственных воплощений.
        Какое это имеет отношение к психологии и этике, спросите вы. Самое прямое. Вся наша психология и приведённая к постулатам этика, являет собой противостояние «грубых» и «тонких» форм метафизических субстанций нашего разумения. Ведь противопоставление относительно тонких монад нашего разума более грубым воплощениям тела, не исключает в самом разуме отношения «тонких» и «грубых», относительно «инертных» и «агрессивных» форм его трансцендентных субстанциональностей. Вся наша психология и её законодательная мораль, построена на противопоставлении «грубых» форм осознанности, (низменных), и тонких, (возвышенных). Как таковые они имеют своими корнями противоборство в нашей душе, с одной стороны, устоявшихся и закрепившихся в формы инертных воззрений, понятий и постулатов, - с другой, - тонких и гибких, не затвердевших воззрений, воплощающихся в отдельные обоснованные мнения. Они словно ручьи, и ветры, омывают и огибают строения «древнего морального замка». И агрессивность этих стихий, постоянно подтачивает фундамент этого сооруженного предками замка, словно подземный ручей, и, обдувая его со всех сторон молодыми и агрессивными ветрами сомнения, эрозией меняет его облик.
        И здесь, как архаическое противопоставление со своим противоречием на арену выходят «строители-архитекторы», приверженцы изначальной архитектоники сооружения, стремящиеся реставрировать его изначальные очертания. Но им приходится всё время реконструировать его, так как со временем реставрация теряет всякий смысл. Я говорю сейчас о религиозных конфессиях, как о хранителях традиций, защищающих архаические и архистатические укрепившиеся формы психологических и моральных конструкций, определяющих общую динамику нашего социального бытия.
       Так метафизика социума, находя свою основу в физике «грубого материально-эмпирического», интерполируется в тонкие миры бытия, и тем самым поддерживает свой собственный фундамент, укрепляя его основы в металогических постулатах мировоззрения, и приобретая за счёт этой утончённости более агрессивную субстанциональность, противостоит всем враждебным стихиям природы. 
         Как химия экстраполируется в биологию, это отдельный и долгий разговор, который должен основываться на чисто опытных воззрениях, - хронометрических, трансцендентальных и эмпирических умозаключениях. Всякая биологическая организация имеет основой своей химическую константу, в которой закономерность реакций, и следующие за ними преобразования и трансформации, лишь приводятся к определённому зацикленному порядку, образуя саморегулирующуюся систему. То есть Биологическое, становится таковым, только благодаря синтетическому соразмерному уравновешиванию во времени, всех совокупных трансформаций и химических преобразований, образующих единую модальную систему, зацикленную в некий круг, где все эти процессы контролируются самой слаженной уравновешенной системностью. Где всякий «разгон» уравновешивается «торможением», а всякое «расширение», - «ограничением». Где всё и вся соразмерно, сопричастно, и сочетаемо, - то есть упорядоченно и выверено во времени и пространстве. - То, что олицетворяет собой «висящую между полюсами», между «пропастями небытия» в которых невозможна никакая упорядоченность, - действительность, для которой эта упорядоченность есть возможность и необходимость. «Пропастями», в которых «разгону» не противопоставлено «торможение», а «расширению» не противостоит «ограничение», - где не существует никакой контроль.
      Всякая «зависшая между полюсами система», олицетворяет основу всякого бытия. Вне системности как таковой, не существует и бытия как такового. Ибо там, где нет упорядоченности, нет и действительности. И как хаос стремится сохранить и расширить себя, так и упорядоченность, стремится сохранить и расширить свою действительность. (Однажды возникшая «целокупность» стремится сохранить и расширить ареал своего бытия), и в то же время определиться и обозначится в своих завоеванных наделах. Тем самым обособится, то есть сделаться достоверной.
        И если в простых системах общий контроль осуществляется самой системностью, как неким само ограничивающим и тормозящим цепные реакции и непредсказуемые процессы стремящейся в разные стороны природы, то в более усложненных системах контролируется ещё и доминантными отделами выделенного, (назначенного самой природой), сверх гармоничного и сверх тонкого электрохимического и физико-биологического консорциума, - разума.
        Зависшая между двумя «пропастями», словно некая балансирующая и медленно текущая между двумя берегами река, превращённая собственным внутренним балансом в систему, порождающую собственное время и пространство, и на их континууме строящая собственное воззрение, олицетворяет собой - разумную жизнь.
       Так «бездушная химия», превращается в «одушевлённую биологию». Здесь действуют законы противостояния грубых и тонких форм материи, но синтезированных в некий конгломерат противостояния, с взаимовыгодными взаимоотношениями. Грубые и тонкие субстанции нашего тела, в своём «клановом союзе» образуют замкнутую цепь упорядоченных трансформаций. - Систему, как некую упорядоченно протекающую в определённом замкнутом на себе самом русле, «профолику». То есть по большому счёту, упорядоченную на определенный лад химическую реакцию, с размеренными упорядоченными трансформациями, и дозированным выбросом, продуцированием различных видов энергии. – Волн с бесконечно разнообразными характеристиками. И главным видом такой продуцируемой волны, является наше разумение. Эта «упорядоченная волновая энергия», вытекает из нас в виде мыслительных флюидов с разноплановыми и разно полярными агрегативами.
      Биологическое, это тоже химическое, но упорядоченное на определённый лад, зацикленное в круговую эклиптику состояние, образующее систему, в которой всё и вся взаимосвязано, и взаимореагентно, и где процессы контролируются самой системностью, стремящейся сохранять как можно дольше паритет собственных внутренних сил, дабы сохранить саму системность, а значит собственную действительность. То есть сохранить однажды возникшую собственную гармоничную организованность.
      Так материя, образовавшись в результате нарушения абсолютного баланса природы, на пути к своему возвращению в изначальное лоно, упорядочивается на определённый лад, и превращается в систему, - планету или звезду, экстраполируясь в нечто, что я назвал бы «космобиологическим». И мы, люди, как биологические системы, являемся экстраполяцией космобиологии планетарного системообразования. Всю суть нашего биологического, можно свести к космобиологии. Как всю космобиологию, можно вывести из сущностных основ нашего биологического.
      Вопрос отношения Хаоса и Бытия, есть вопрос относительного беспорядка и относительной упорядоченности, в нарушенной природе абсолютного баланса, (Вечной пустоты). Хаос пустоты, хаос небытия становится бытием, как только в нём возникает спровоцированное нарушением стремление, а с ним и некий порядок, - порядок движений и трансформаций, порядок соотношений и сочетаний. - ТО, что называется действительностью. Здесь природа, складываясь в некую направленность, создаёт тем самым - «откуда» и куда», при котором порядок возникает как необходимость. Ведь как возникший вектор, без направления перестаёт быть вектором, так действительность без определённого порядка перестаёт быть действительностью. 
        Так нарушенная однажды природа, стремящаяся к собственному сбалансированию, к устранению этого нарушения, зависает на этом пути между «пропастями», и тем самым превращается в действительность бытия, в которой порядок, как необходимый элемент направленного движения возникает сам собой. И только градация этого порядка в наших оценках, определяет всякое отношение = образованного и хаосного, формативного и бесформенного, субстанционального и объективного, реального и иллюзорного, действительного и фантомного…
      «Хаос неживой материи» становится «живым», как только в нём возникает порядок ещё более тонкого, ещё более организованного свойства. Здесь тонкие агрессивные упорядоченные электромагнитные формы материальности, вступая в сношение с относительно грубыми инертными и неорганизованными формами химизма той же материи, образуют некий синтетический конгломерат бытия, некий «консорциум», некую «метаморфозу», в которой паритет обеспечивается альянсом грубого и тонкого состояний одной и той же материальной субстанциональности, и для которой собственная конгломеративность выступает подтверждением существенности. Синтез, уравновешенный и превращённый в систему, возникает и утверждает себя как биологический агрегат, с относительным наиболее сбалансированным и уравновешенным внутренним «нарушением природы».

Метафизика соотношения форм разумности
Существует ли в действительности градационная шкала разумности, и если существует, то как далеко уходит эта шкала, как на относительно регрессивном направлении, так и на прогрессивном? И как эта «градационная разумность» воплощается в нашем индивидуальном органоиде, как олицетворении всего мироздания. То, что в нашем органоиде существует различные по форме и интенсивности разумности, подтверждается не только нашим противоречивым поведением, но и интересами и стремлениями различных «кланов» нашего сознания. И если попытаться проанализировать эти интересы и стремления, в свете этого противоречия, то неминуемо возникает дуализм. Разум тела, и разум мозга, - две условные ветви мышления, стремящиеся каждая к своим интересам, создают этот дуализм разнонаправленных монад мышления. 
        Ограниченность человеческого поведения, строгая зависимость его нрава от пропорционального соотношения в его организме условных объёмов тела и мозга, как воплощённых агрегативов с одной стороны неосознанной воли, с другой осознанного разума в трансцендентальных противопоставленных сферах собственного бытия, является главным причинным основанием, мотивирующим человеческий нрав и поведение, и необходимым условием для выстраивания собственной жизненной позиции в социуме. Наше мышление, наша разумность есть воплощённая метафора действительного бытия. В нашей действительности, на самом деле не существует неразумных вещей. И только сама форма разумности, интенсивность и определённость оценки порядка этой разумности, определяет для нас наличие разумности, либо её отсутствие. Для нас существует только одна форма разумности – наша. И иная форма не принимается и не классифицируется как разумность, в силу явного несоответствия нашего представления о разумности, как таковой. Здесь, как и всюду, мы подвержены стереотипам и клише, мы вынуждены придерживаться закрепившихся консолей самого разумения, не позволяющего принимать во внимание никакие иные формы, кроме архаических, обладающих непререкаемой властью, и потому определяющих все оценки, все «за» и «против», и приносящие в наше воззрение свои неопровержимые вердикты. Всякая деталь нашей действительной природы, какой бы она нам не представлялась, содержит в себе основание этого мира – разумность. Я уже упоминал где-то, и повторю: Мыслят даже камни. Но их мышление находится в иной плоскости мира, на другом полюсе, - там, где с точки зрения нашего мышления, всё спит в безмолвии, и содержит в себе только инертность и забвение.
       Итак, соотношение тела и мозга в отдельно взятом человеке, (не размер головы вообще, как это часто мы слышим в расхожих умозаключениях), но именно пропорциональность соотношения в нём «головы» и «тела» диктует принципы его нрава и его поведения в доминантах отклоняющейся природы, - колышущегося на ветру проведения, «стебля-организма». Где, как и во всей окружающей нас природе приоритетом всегда будет выступать относительность сил. В данном случае соотношение сил неосознанной воли, и осознанного разумения, экстраполирующихся на трансцендентальные уровни осознанности, и воплощающиеся там, в противостоящие силы инстинкта и силы аналитического разумения. Силы, питающие свои глубинные корни, в одном случае в силах хаоса природы, в другом, - в силах природы упорядочивания. Неосмысленная воля – в первом, воля разумности – во втором. Здесь термин «хаос», используется мною в ином, чем обычно применяемом значении. Хаос, - как условная противоположность прогрессивного упорядочивания нашего разумения. Ибо порядок, декларируемый нашим познанием и разумением, не является абсолютным в своей константе, но лишь относительным. И строится сугубо на беспорядочных основаниях хаоса. И противопоставление в нашем органоиде хаоса инстинкта, - упорядочиванию разума, никак не выявляет истинных форм познания, но лишь определяет отношение различных форм этого познания и мировоззрения, где всякая форма - равна другой, и на самом деле не имеет доминирующего мандата в определениях статусности мышления и мировоззрения вообще.
       Развитие в человеческом разуме различных «ганглий сознания», соотношение этих «ганглий» в рамках противостояния и согласования, определяет доминанты и приоритеты его обобщающих воззрений и осмыслений, как и его оценок. И это действительно имеет значение для определения общего поведения человеческого индивидуума, как на отдельных этапах его становления, так и в общей перспективе жизненной позиции. Для более ясного понимания сути вопроса, я выделяю две основные категории разумения, как то; инстинктивные и разумные. Или идеальные, и противоположные им рационально-аналитические, в трансцендентальных полях экстраполяции этих соотношений.
       Опосредованно и условно говоря, поведение человека направляется этими доминантами отклонения, преимущественно, либо к психоэмоциональным векторам осознанности себя и окружающего мира, и соответствующего тому поведения, либо к психоаналитическим, - соответственно. И именно этими доминирующими направлениями общего стремления в разуме отдельного индивидуума, их соотношениями и противостояниями определяется его общий характер. В котором, при всей его многосложности, всегда выделяются две основные приоритетные «хреоды», некие «поймы», которыми определяется течение его душевной реки, и соответствующего продуцируемого её глубинными водами, поведение. Эти «поймы» или «хреоды» поведения и осмысления, напрямую зависят именно от соотношения в индивидууме, выражаясь упрощённо медицински, «тела» и «мозга», имеющих корни своих основоположений в фундаментах архаики самого мироздания. Где упорядоченность противостоит хаосу, а в более возвышенных сферах, а точнее сказать более сложенных в нашей действительности, (то есть по большому счёту наиболее близких к нам, к нашей «сверх организованности»), всё тонкое, гармонично-организованное и агрессивное, противостоит всему грубому и инертному, всему неорганизованному и негармоничному, то есть слабо упорядоченному. Соотношения, условно экстраполированные на относительно ещё более высоких этажах природных олицетворений, в формы интеллектуального разумения, - экзистенциальной и рефлексивной, логической и интуитивной, рациональной и идеальной.
      Что это значит? Условно говоря наш организм, в своём повсеместном природном дуализме, делится на две противоборствующие составляющие = «тело», (олицетворяющее собой неосознанную волю), и противостоящий ему «мозг» (олицетворяющий собой осознанный разум). Эта парадигма физического соотношения, переходя в сферы метафизики самого разумения, экстраполируется в противостоящие парадигмы инстинктивного и разумного, в парадигмы интуитивного и рационального. Некие «разноплановые монады сознания», которые в своём синтезе вырастают в нечто возвышенно-запредельное в этом сознании, - в заоблачную возможность метафизически-идеального, с его метафорами сверхчувственного. Ведь если общая разумность нашего органоида, как некая целокупная монада сознания, обеспечивается всем нашим телом, то всякое упорядоченное на определённый лад разумение, несущее некую объектарность мироздания и всевозможные оценки, всё же исходит из головного мозга. И каким бы оно нам не казалось - имплицитным, или эксплицитным, иных корней и иных причин оно не имеет. Во внешнем мире хаоса - нет, и быть не может ничего упорядоченно-разумного. Всякая разумность для нас, есть - порядок. Разумность и порядок в нашем представлении мироздания, одно и то же. Хотя мы редко это осознаём. А если и осознаём, то всегда слишком поверхностно. Мир действительности был бы не возможен без упорядочивания хаоса нашим разумением, на свой лад. Определённый порядок и действительность, - эти понятия неотделимы друг от друга. Там, где начинается разумность, - начинается и порядок, (упорядочивание всех форм воззрения и разумения, порождающее реальность действительного бытия). Там, где заканчивается разумность, - исчезает и порядок. Упорядоченность нашим разумением хаоса мира, и превращения его тем самым в «мировой макрокинез» воплощающийся в реальную действительность со всем, что она в себя включает и что является для нашего взора как нечто гармоничное, как целокупно-слаженное, как действительное бытие, - всегда и во всём подтверждает этот тезис.
       Здесь, дабы не забыть, я хочу оговориться в отношении упомянутой мною воле. Здесь и сейчас, та сила воли, которую часто поминают в различных развёрнутых трудах умные головы, обозначая этим термином волю разума, пред инстинктами, пока не имеет отношения к моему повествованию. Так как в этих трудах она представляет собой нечто, что находится в пределах самого разума, является его собственной волей. Я же говорю о той воле, в смысле «Платоновской идеи», или Шопенгауэровской воли природы. «Тело», - как воплощённая неосознанная воля, не имеющая в себе строгой упорядоченности, и противостоящий ей разум, - как идея воплощённой упорядоченной осознанности.
       Как может отслеживаться психофизика этого соотношения во внешних воспринимаемых и анализируемых нами объектах, то есть человеческих личностях. Условно говоря, (ибо всякая высказываемая нами категоричность должна быть привязана к условному), при явной непропорциональности «тела» и «головы», где голова излишне мала, - воля инстинктов всегда будет преобладать над волей разума. Здесь всякая рациональность, как «грубая» её форма, так и «тонкая», будет необходимо уступать инстинктивности. При обратном пропорциональном соотношении, воля разумной рациональности, будет всегда преобладать над волей инстинктов.
      Так физика простых пропорциональных соотношений «агрессивных масс» имеющих каждая свою волю, формирует сам психотип человека. Хотя инстинкты, как известно, находят своё олицетворение в том же разуме, продуцируются и приводятся в некую форму мышления своего плана, и имеют непреодолимое влияние на отдельные параболы нашего поведения.
      Разумность, какого плана, и какого характера она бы не была, и как бы нам не представлялась, берёт свои начала в глубинах нашего существа, она рождается в клеточках организма, то есть там, где может зарождаться лишь инстинкт, - нечто неосознанное. Микроскопическими электрическими разрядами, из каждой клеточки организма выходит разумность. И поднимаясь по «стволу нашего тела», эта «река» приходит в «парламент», в головной мозг, - к своему устью. Где классифицируется и приводится в относительный порядок, благодаря сношению через рецепторы слуха, зрения и обоняния, с внешней средой, (продуцированию в эфир своих наитончайших модификаций, - мыслей и образов), и восприятию отражённой волны. Так возникает осознанная разумность. Эта «волна», исходящая из мельчайших глубинных истоков-родничков (клеток, митохондрий и органелл), сливаясь в нашем организме в полноводную реку, выливается, словно через открытый портал через нашу голову, приводя всё вокруг в определённое движении и соотношение, строго соответствующее его архидинамическим целокупным формам. И наше трансцендентальное и метафизическое мышление, при всей своей абстрагированности, как чего-то сверхразумного в нашей голове, имеет те же истоки, но усложняясь веками, трансформируется в нечто сверхразумное, превращаясь в облако над миром и всякой целесообразной разумностью.
       Для более наглядного уяснения этих категорий и образов, необходимо посмотреть на нашу осознанную разумность, в свете её градационной активности локальных соотношений. В смысле биологической архитектоники её физического основания и становления в рамках нашего организма. Всякая наша осознанная разумность начинает своё движение из спинного мозга, где изначально концентрируется энергия разума всего тела. Здесь гнездится первобытное неосознанное мышление. Дело в том, что спинной мозг, имея такую же мозговую субстанциональность, что и головной, является частью нашего рефлексивного разумения, и неотделим от головного мозга, как неотделим ствол от кроны древа, как неотделима первородная инертная природа, от постмодерна прогрессивной упорядоченности этой природы, той, что олицетворяет собой квинтэссенцию природного бытия - жизнь.
       Далее. Размеры спинного мозга всегда соответствуют размерам всего тела. А значит и его разумение в целом, как нечто относительно «без рефлексивное», всегда соответствует этому телу, его форме, размеру, наполненности, сложности и т. д. И именно он, - спинной мозг, является связующим звеном между инстинктами тела, и рефлексами разума. А по сути, между разумом тела, и разумом рефлексивного сознания. И если ненадолго абстрагироваться от изначальных источников нашего сознания, (клеток), и поднявшись на следующий уровень соотношения, проанализировать, то можно отметить, что именно соотношение спинного мозга, и головного мозга, можно считать противостоящими основами разумности как таковой, её дуалистического непримиримого противостояния в собственных пенатах. Ведь именно здесь начинается и заканчивается всякая война. Но так как человек всё же мыслит не только спинным и головным мозгом, но всем телом, каждой клеткой своего организма, то я определяю в наиболее широком аспекте, и говорю о противопоставлении этих полюсов в понятиях тела, - и разума. Которые воплощаются в нашем головном мозге в противостоящие монады осознанности, и олицетворяются различными векторами нашего разумения, обозначенными понятиями инстинкта и рефлекса, (неосознанной и осознанной разумности). В упрощённом аспекте психофизики разумения, как неких столпов разумности для общего восприятия и осознанности нашим организмом всего внешнего мира. И далее, на более высоких этажах этой разумности, в ещё более высокой степени в противоположностях трансцендентального дуализма сознания, воплощающихся в идеальные и рационально-аналитические формы осознанности.
       Для академического закрепления своей идеи, (если бы я придерживался академических правил построения гипотез и приведения их к научному знанию), здесь я должен был бы привести доказательства, основанные на сотнях примеров. И на этой «утрамбованной почве» провести развёрнутое резюме своего исследования, и показать наглядно мою концепцию, в формах очевидного представления, которые, как известно, единственно дают подтверждения в наших глазах и порождают неопровержимость в наших разумах, ставя точки над «и» в наших умозаключениях. Но так как я не придерживаюсь академических правил, не потому, что как гордый юнец страдаю апломбом и максимализмом, или тупой противоречивой надменностью больного гордыней разума, но потому, что достаточно чётко понял, в чём главные глубинные мотивы и стремления этой академии. 
       Итак, упрощённо. Общая функциональность разумения, её характерность, и соответствующее этой характерности поведение человека, диктуется именно пропорциональным соотношением в нём, форм разумности. И первоначально зависит от пропорциональности соотношения головного мозга и тела, как неких условных противостоящих метафизических агрегатов, продуцирующих каждый свою форму мышления, в единой органистической системе. И вся воплощающаяся внешняя действительность, вся её палеотипная оценка, есть олицетворение доминант этих противостоящих относительно возвышенных и относительно низменных агрегативов единой системы осознанности.  То есть в дуализме её единого агрегата, и подавляющих доминантах её агрегативов. «Агрегативов», которые упорядочиваясь каждая на свой лад, в нашем общем сознании, и модифицируясь и воплощаясь в дефиниции эксплицитного разумения, отстаивают в «парламенте нашего разума» каждый свой образ мышления. Эти «образы», привносятся в наш общий разум, в виде основ для законопроектов, черпающих свою истинность каждая в своей форме мышления и соответствующей ей оценке. Эти формы мышления формируются из нижних слоёв «социума нашего организма», и, поступая в центр отбора и формирования, (интеллектуальный разум), занимают своё место там, на разных его полюсах, словно в разных палатах парламента. Они создают каждый своё видение мира, и потому по-разному осознают и оценивают внешнюю глобальную действительность. Но в силу целокупности самой системы, сливаются в нашем разуме в синтез разумения, - в нечто опосредованно единичное, как с вердиктом интересов общей целокупности, так и с вердиктами интересов маятникового колебания от полюса к полюсу.
      Сразу хочу отметить, что, говоря о патологических несоответствиях размеров «головы» и «тела», не надо забывать, что в большинстве случаев это соотношение гармонично, и «силы воли тела», и «силы воли разума» - примерно равны. Чем собственно и обеспечивается гармония человека - органоида, как такового.      
        Если попытаться посмотреть обобщённо на всё человечество, как на некий «мета биологический организм», как на некую целостную «клановую систему», с высоты птичьего полёта метафизического созерцания, и оценить его состояние в свете вышесказанного, то выявится такая же зависимость, но теперь лишь в глобальных критериях осмысления. Попросту говоря, лишь в иных масштабах созерцания, и соответствующих этим масштабам, перспективах и критериях. Соотношение «разума головы», и «разума тела», в общем «организме человечества», в настоящее время можно оценить по его обобщённому целокупному поведению. Человечество как организм, в настоящее время представляет собой «микроцефала». Это уже не «гоминид», но ещё и не «разумное животное». В основе своей он руководствуется инстинктами, лишь выдавая их «утончённые метаконтикулы», за разумные. Как на самом деле ещё мало разумности в общем поведении человечества! Это «чудовище» чаще лишь реагирует, и в большинстве случаев поступает исходя из непосредственных узких и недальновидных мотивов представления о полезности. В них немногим больше разумности, чем в рефлектирующих инстинктах всякого мало организованного животного. Мозг этого «чудовища», относительно его тела пока составляет недостаточную пропорцию для того, чтобы представлять ему стоящее противоречие. И потому подчиняется объективированной в это «тело» воле. Но что это на самом деле значит? Это значит, что «человеческое чудовище» всё ещё сохраняется как нечто архаическое, нечто тропически-приспособленное.
      Давайте пофантазируем и попытаемся представить себе на какие дороги в будущем, может привести это «человеческое чудовище», эволюционирующий и прогрессирующий в своём развитии увеличивающийся рационально-аналитический разумный континуум. Человечество, всё более и более руководствующееся не инстинктами тела, но разумностью, в конце концов, должно привести его к почти абсолютной логической константе собственного бытия. А значит к такой жизни, в которой всё будет обозначено законами этого разума, всё разлиновано в клеточку и разложено по полкам. Такая жизнь неминуемо должна потерять присущий природе произвол, и всякая свобода здесь должна превратиться в рудимент. Представьте себе жизнь, в которой почти не осталось произвольных мотивов, а значит места случаю. - Жизнь в которой всё, и вся следует выложенным рационально-аналитическим разумом, дорогам. Где всё, что не входит в «агрегатив рационально-аналитической разумности», так или иначе, относится к ошибочному. Такую жизнь уже трудно назвать жизнью. Это мир как минимум андроидов, как максимум механических роботов. (Кстати сказать, фантасты давно предрекают нам такую жизнь).
      Получается, что разум в своих доминирующих стремлениях следует к обескровливанию жизни, к истощению истинных мотивов жизненности. Отвергая всё так называемое «неразумное» в жизни, он тем самым стремится поработить архаические изначальные инстинкты этой жизни. Нет, не истребить их, но выстроить в ряды, в роты и полки, и выдрессировав на отчерченном плацу, направить все устремления на выполнение определённых им, задач. Ведь он точно знает, какие именно задачи должны решаться, и какие действия должны выполнятся.
      Конечно это только фантазия. И скорее всего ей не дано случится в действительности никогда. Ведь в наших разумах, наравне с развивающимися «ганглиями рационально-аналитической разумности», как противовес, развиваются и «ганглии идеальной разумности», некие так же сверх организованные последователи природного инстинкта. В них больше от природы произвольного, чем от металогических умопостроений разумного. И они расширяют поле произвола так же, как сужают его «ганглии рационализма». Идеальное мышление никогда не должно быть побеждено и устранено, как бы ни было сильно рационально-аналитическое мышление. В этой борьбе разумений отражается вся наша жизнь, со всеми её поверхностными и подводными, явными и завуалированными, непосредственными и латентными мотивами. И как во всякой войне здесь нет ошибок и недоразумений. - Слабый всегда тонет, а сильнейший всегда остаётся наплаву. И если какой-либо из сторон всё же суждено победить в этом противостоянии, то за этим неминуемо последует распад и как следствие деградация обеих сторон.
     Какой будет наша будущая жизнь, зависит от того, какая часть нашего разнопланового организма станет в конце концов доминантой, превратив все остальные части, либо в подчинённые соединения, либо в рудименты. Это будет началом конца. Ибо там, где победила одна из сторон, там жизнь - обречена. Ибо с уничтожением такой парадигмы, обречено само бытие.
     И перенося центр тяжести этого осмысления, в поля социальных взаимоотношений, можно с уверенностью сказать, что, когда на нашей планете все расы и народы станут чем-то единым, перемешаются и сольются в некий «целокупный конгломерат», человечество начнёт отсчитывать свои последние дни. Так нынешняя глобализация, представляющаяся добром для всего человечества, на самом деле явится как самое адское зло, для его будущего. Глобализация убьёт мир нашей действительности, если на арену не выйдет такой же мощный мотив, способный противостоять всеобщему смешиванию, и превращению мира противостояний в мир согласованности. Так, те, кто пытается строить всеобщее государство на земле, новый Одеон, новый Рим, на самом деле строят для него эшафот с гильотиной.

Физика материального, как основа метафизики психотипа
 Без мотивов не существует действия, как не существует ничего на этом свете, без причины. И как на полях феноменального, так и в полях трансцендентального, всё и вся имеет свои основания. Вся наша жизнь состоит из чреды мотивов, возникающих в нашем душевном агрегативе, как будто бы спонтанно, и как будто бы берущихся из ниоткуда, и даже обладающих собственным произволом, провоцирующих все наши желания и удовлетворения и определяющих всё наше поведение. Наша воля соткана из них, всё её тело без остатка есть чистое синтетическое воплощение желаний и их удовлетворений. Она сплетена из этих противоречивых душевных стихий, как всякая материальная структура, всякая ткань мироздания соткана из противоречивых стихий нарушения, (дисгармонии), и упорядочивания (гармонизации).
       Какова природа этого основополагающего закона для всего живого и неживого? Ведь то, что мы чувствуем в себе как воля, есть олицетворение в нашей чувственности, ткани противоречивых монад архаики агрегатива самой материальности, транслитированной и превращённой в противоречивую ткань нашего тела и разума. Тела, - которое есть воплощённый синтез противостояния стихий огня и воды. Синтез, в котором латентно укрыто постоянное и необходимое стремление обеих стихий, как расстаться, так и слиться в нечто единое. И где это, «зависшее на полпути стремление», упорядочивающееся в музыкальную последовательность пространственно-временного (резонанса), воплощается в нечто божественно сущностное, - в «живое». И разума, - сакральные основания которого, в его метафизических проявлениях (ибо разум есть понятие метафизическое, в отличие от понятия мозга), противоречивы по природе своей, и только в этом противоречии находят удовлетворения своей ассерторической и аподиктической потребности. Здесь сталкиваются модусы инстинктивного и вразумительного, идеального и рационально-аналитического, модусы относительно грубого и инертного, и тонкого и агрессивного, низменного и возвышенного и т. д. и т. п.
       Бесконечно возникающие желания и стремления, удовлетворяющиеся лишь на мгновение, и новый круг нескончаемых желаний и стремлений. Почему нам не дано при жизни, получить полное, окончательное удовлетворение своих желаний? Только ли потому, что с этим удовлетворением перестанет существовать стимул для существования? Является ли невозможность достижения счастья человеком, достижения полной гармонии, чьим-то недосмотром, болезнью нашего существования, или в этой невозможности достижения абсолютной гармонии, скрыто само условие для существования? Может быть то, что нам не дано достижения полной гармонии, есть необходимое, идущее из самого смысла существующего, условие? Чтобы хоть как-то прояснить этот глубокий вопрос, необходимо посмотреть в корни самого явления, и для начала определить, откуда растут эти корни? Я, как всякий страждущий футуристический философ, склонен интерполировать и экстраполировать явления, сравнивать и обобщать, а по сути, упрощать всё, что попадет в мои неспокойные руки, и здесь я не сделаю исключения. Хотя подозреваю, что впечатление здесь возникает обратное, - впечатление усложнения и изощрения.
      И так. Эта недостижимость полной гармонии при жизни, берёт своё начало в тех условиях, при которых была зачата не только наша жизнь, но и действительность как таковая, со всей её материальностью и динамической закономерностью. Давайте вспомним, с чего началось с точки зрения простой физики, сущностное, с чего началось само материальное. Конечно, опираясь, прежде всего на гипотетическую концептуальность, ибо фактами в этой сфере умозрения не может обладать никто. И в своих умозаключениях, я буду основываться сугубо на собственных гипотезах, существующих в рамках данного произведения, и черпающих свою объективную ассерторическую достоверность только из гипотетических оснований.
      Как я уже неоднократно отмечал природа сущностного начинается там, где начинается нарушение. Где происходит перелом абсолютного баланса, и начинает своё шествие объективация пространства в материю, знаменующая собой возникновение времени, как основоположения для всякого стремления и всякого последующего движения. Стремления и движения возникающего как необходимое последствие нарушенной природы. Что есть на самом деле, - движение? Что есть динамика, в самой глубинной своей сути?
      При том нарушении абсолютного баланса природы, при котором пропадает колыбельное состояние этой природы, где до этого нарушения анабиоз находил свою самую абсолютную константу, – апофеоз забвения, где не что не шелохнётся, как необходимое его противоречие возникает стремление природы вернуться на круги своя. Это изначальное нарушение, породившее материю, и как следствие всю нашу действительность, породило и стремление, как основополагающий бастион и принцип всего существующего в действительности. Природа, находясь в «балансе плюс», (которым я обозначил прогрессирующее нарушение абсолютной гармонии, и как следствие объективация её в продукты действительности - объекты), стремиться упорядочить себя, вернуть абсолютный баланс, устранить это нарушение. Так возникает всякое стремление, и последующее движение. Именно здесь зародилось общее стремление природы, из которого черпается всякое локальное стремление нашего существа. Ведь всякий воплощённый дисбаланс, любого уровня нашей бытовой действительности, необходимо содержит в себе это стремление к собственной гармонизации. Стремление к гармонизации духа, воплощающегося в нашем осмыслении в стремление к прогрессу, к совершенствованию по всем направлениям, как внешней реальной действительности, так и внутреннего агрегатива самой души.
     Однажды возникший «колодец действительности», на полях безвременной вечности, в своём совершенствовании - неисчерпаем, пока существует это нарушение. И в этом скрыта вся невозможность нашего существа, живущего в рамках этой действительности, прийти к полной гармонии при жизни. Ибо сама материя, из которой мы состоим, есть воплощённое нарушение в чистом виде.
      И наше стремление прийти к полной гармонии – утопия нарушенной природы, стремящейся всё уравновесить и организовать, но не подозревающей, что случись такое, и её часы будут сочтены. Ведь это означало бы уравновешивание в нас изначально нарушенных стихий, а значит, устранение главного пантеона и принципа, позволяющего существовать действительности материального. Устранение нарушения, то есть возвращение сил гравитации и антигравитации (условно говоря), к полному и абсолютному балансу, который присущ лишь полной пустоте. Говорю условно только потому, что этим силам придают слишком узкий смысл, который заканчивается бытовым притяжением и отталкиванием предметов материального мира. И которые на самом деле, по моему глубокому убеждению, несут в себе все возможные силы и их категории.
      Тот, кто на секунду представит себе весь сакральный смысл положения, при котором абсолютно уравновешенные силы гравитации и антигравитации воплощаются в нечто пустое для нас, для нашей действительности, и при нарушении этого абсолютного баланса начинают объективироваться в нечто сущностное для нас, тот осмыслит само возникновение реальной действительности и мира.
       И так. Вся наша реальная действительность, есть продукт нарушения. Что же из этого следует? Во-первых, наше вечное стремление к гармонии, есть латентное, воплощённое в наших чувствованиях и движениях собственной души, - в нашей воле, олицетворение того фундаментального стремления материальной действительности – к собственной абсолютной гармонизации, к возвращению в своё лоно. А значит все наши стремления к тонкой гармонизации духа, в конечном счёте, есть стремление к собственному уничтожению. Ведь абсолютная гармония, означала бы для нас - безвременную и без пространственную пропасть. И не только для нас, но и для всей действительности. Ведь её стремление к собственной гармонизации означает то же самое стремление к абсолютному балансу, то есть к пустоте.
       Далее. Так как без общего дисбаланса, не могло бы возникнуть и существовать материальное, а значит и наша действительность, и жизнь как таковая, то по идее всё наше пребывание в реальной действительности должно быть мотивированно стремлением к противоположному полюсу, - к дисбалансу. То есть, по сути - к регрессу, как мы его осмысливаем в бытовой парадигме нашего и мирового совершенствования. Ведь на самом деле Мы должны были бы стремиться к разбалансировке, то есть к тому, что гарантированно обеспечивало бы нам это жизненное существование и наше бытие в действительности. Но тем не менее всеми фибрами собственной души, мы стремимся к уравновешиванию, к балансу, к наиболее совершенной гармонии. Так наша сакральная природа, обманывая нас, и толкает всё наше существо к собственному противоречию, в котором заключено с одной стороны, сакральное стремление природы вернутся в своё лоно, к своему полному забвению, где всё и вся абсолютно сбалансировано. С другой стороны, - вывести из равновесия собственную природу, обеспечив существование действительности.
      Но почему же происходит подобное? Почему необходим обман? Почему мы стремимся к сбалансированности и гармонизации по всем направлениям, в разрез обеспечивающему нашу действительность разбалансированию? Может потому, что слишком сильная разбалансировка, грозит противоположной пропастью, - хаосом, влекущим то же самое уничтожение общей упорядоченности реальной действительности? Чем же хаос, в нашем осмыслении, мог бы отличаться от пустоты? Если пустота – есть абсолютная гармония, воплощающаяся в абсолютный покой без какого-либо стремления и движения, а значит, не содержащая в себе ни времени, ни пространства, но всё же потенциально содержит в себе их возможность, то хаос, напротив зиждется на полях пространственно-временного континуума, и являет собой беспорядочную действительность, потенциально содержащую в себе абсолютную гармонию. Эти полюса есть противоположные монады. Мы существует где-то посредине между этими пропастями, - между пустотой абсолютного баланса, и хаосом сверх разбалансированной действительности. Наш мир, - срединное царство. Мы, - дети перехода, зависшего между пропастями моста. Как пустота абсолютного баланса, есть предтеча действительности и последующего хаоса, так хаос, есть последняя инсталляция действительности, - его, предстоящая абсолютной гармонии, стадия. Хаос – есть предтеча этой гармонии, предтеча возвращения к абсолюту. Он есть противоположный полюс глобальной действительности бытия. Между пустотой абсолютного баланса и хаосом, словно на натянутом канате между двумя пропастями балансирует сущностная упорядоченная действительность, - то, чем мы обладаем в данный момент. Но нам и нашей действительности суждено прийти к хаосу, как необходимой стадии на пути к возвращению природы на круги своя, возвращения к абсолютному балансу, к пустоте. Наша упорядоченность, это пик волны, - гребень природного Макрокинеза. - Катарсис генетического нарушения природы.
       Монокреоцентризм мира, всех его явлений и трансформаций имеет сутью своей, отсутствие в нём каких бы то ни было абстрагированностей и индивидуальностей. Всё и вся движется по одним лекалам, меняются лишь объёмы формы и скорости парабол и гипербол. Объёмы формы и скорости, являющимися, по сути, - чистыми относительностями. Ибо существуют только в воззрении определённого наблюдателя. И за рамками возможностей этого наблюдателя, представляют собой неопределённость, черпающую эту неопределённость, из общего колодца нейтрального самого в себе мира. И вся трансцендентальность нашего психотипа, в этом смысле - не исключение. Она так же несёт в себе всю динамическую и формативную генетику окружающей природы действительного.
      Если отойти от этических догматов нашего социума и посмотреть непредвзятым взором на суть всех наших мотивов и желаний, то мы обнаружим постоянное стремление, как к имманентному созданию границ, так и к нарушению этих границ, - нарушению правил и законов, создаваемых нашим же существом и его дискретным разумением. Наша генетическая суть, берущая своё начала глубоко в подсознательном, где скрыт колодец изначальности самой природы, проявляет себя как дисбаланс, стремящийся к гармонизации. Мы – есть воплощённое нарушение, стремящееся к уравновешению. И как собственное зеркальное отражение, наблюдаем всюду во вне противостояния, воплощающееся, с одной стороны, в элементы полюсов баланса и упорядоченности, - стремящиеся к разбалансировке и к хаосу, с другой стороны, в противоположные элементы разбалансировки и хаоса, - стремящиеся упорядочиться и сбалансироваться. Ведь вся воспринимаемая нами действительность, её осмысление, есть трансцендентное перевёрнутое отражение противостояний. И как весь феноменальный мир, со всей его реальностью, перевёрнут на роговице нашего глаза, так на «роговице нашего трансцендентного разумения», переворачивается всякое наше осмысление. И только поэтому, нам не доступна истинность, как нечто абсолютно фундаментальное, законченное и абсолютное. Ведь отражение не может содержать в себе нечто истинное. Во-первых, в силу этой перевёрнутости, во-вторых: в силу необходимой кривизны всякого зеркала. А нам, как наблюдателям, не дано ничего кроме собственного отражения.
   
Метафизика продуцирования
Самой недосягаемой тайной в нашем осмыслении природы, является тайна репродуктивности, присущая всякой живой субстанции. Здесь скрыта одна из тех «консолей», на которых держаться не только мосты всякой теологической парадигмы прошлого и настоящего, но вера в феноменальность живого как такового, и неопровержимая убеждённость в то, что живое - чудо, дарованное свыше, и являет собой нечто одновременно принадлежащее всему остальному миру, и не принадлежащее ему. Некий феномен - в феномене, совершенно отличный мир, - в мире общей реальной действительности нашего бытия. И здесь, как и во всех остальных сферах нашего познания и осмысления, природа обманывает нас. Она создаёт пред нашим взором театр, или цирк, на подмостках которого происходит захватывающее действие, но кулисы которого, всегда закрыты от любопытствующего взора обывателя. Природа вводит нас в заблуждение, чем придаёт себе ореол таинственности, а нам даёт радость неведения, и столь необходимую для существования, надежду. Ибо надежда не существует без тайн, без недоступности отдельных уголков мироздания, несущих в своём коробе потенциальную возможность стремления, бесконечного стремления, ресурс которого, не может быть исчерпан никогда. В противном случае надежда, так необходимая нам для собственного бытия умрёт первой. А пока она умирает последней, мир обречён на собственное чудесное процветание.
      Итак, что в репродуктивности живого и конкретно в само - воспроизводстве биологических существ, вводит нас в заблуждение? Это в первую очередь, та абстрагированность вновь появившейся на свет особи от своего рода, которая позволяет нам чувствовать собственную индивидуализацию, и собственную иллюзорную свободу. И именно эта индивидуализация является тем основанием, на котором зиждется наше ощущение внешнего мира, как чего-то отличного от нас. То есть, создаваемый этой индивидуализацией собственный дом для бытия, с заборами, ограждающими личные наделы, позволяет нам относиться к окружающему миру, как чему-то постороннему. И образующаяся при этом самодостаточность, и произвол, выступают как неопровержимые подтверждения чудесного явления. Но самое главное, что придаёт всему живому ореол чуда, это присущее ему порождение не существующего до сих пор в мире, где ничего не появляется и не исчезает. (???) И это несоответствие, в первую очередь толкает наше разумение на пути волшебного божественного проведения, и порождает убеждённость в чудесности всего живого. Мы задаёмся неразрешимым вопросом: Как может появляться нечто новое, в целокупно-инертном законченном в своей субстанциональности, мире? Ведь мир действительности не содержит в себе пустоты. И потому, появись в нём что-либо новое, не существующее до сих пор, оно непременно должно вытеснить нечто существующее до того. Иначе откуда возьмётся место для его бытия? А так как из него невозможно ничего вытеснить, или прибавить, возникает чувство феноменальности, главной проблемой которого является абсурдность явления.
      На самом деле здесь возможен только один вариант, если это новое появляется не как субстанция, а только лишь как форма. Как нечто лишь упорядочивающее на определённый лад уже существующие субстанции, и никак иначе. Но это положение нисколько не умаляет самого чуда. Ведь появившаяся новая форма, так же индивидуальна, абстрагирована и самостоятельна. Как только отрывается «материнская пуповина», эта новая форма начинает возникать и воздействовать на всю окружающую природу, принося в её телесность собственный порядок.
       И здесь мы опять возвращаемся к порядку, как основе, сакральной причине и тайне всего не только живого, но и всего материального. Ведь именно порядок, является тем краеугольным камнем, - тем «Граалем», который несёт в себе всю божественность, и всю палитру красок, присущих в первую очередь понятию живого, и во вторую всего материального. Ибо представляющийся нам хаос грубой природы материального, есть лишь наша оценка в соотношении различных порядков.
      Как происходит эта упорядоченность относительно хаотической природы? Метафорически выражаясь «животная масса» словно лава, вытекающая из жерла вулкана, расплавляет всё попадающееся на её пути, превращая материальные субстанции неживого мира в живую ткань, соответствующую собственной агрегатности и субстанциональности. Каждая новая единица животного мира, это упорядоченная на лад уже существующей субстанции, того что мы называем «кланом», или «родом животной организации», продуцирующей её. То есть «глобальный животный организм» определённого кланообраза, к примеру, Человечество, репродуцирует вовне собственную форму упорядоченности, собственной системности, заполняя мир действительности не новыми сущностями, но превращая все существующие в этом мире, в свою форму агрегатности, в свою системную упорядоченность. Приводя к своим лекалам, порабощая, если можно так выразиться, свободный хаос природы. И это в какой-то степени объясняет, как в нашем мире может что-то появляться, и что-то исчезать, если этого не дано самому миру действительности, и его субстанциям. Появляется лишь форма бытия, стремящаяся настроить весь внешний мир, в силу собственных пространственно-временных возможностей, на присущую только ей, полифонию бытия.
     На самом деле продуцирование, это сплетение всех внешних субстанциональностей в «косу собственной упорядоченности», дающее нашему существу и его сознанию, почти мистическое овладение миром хаоса. Упорядочить и подвести под законодательную базу физики и химии, (эти кодексы мироздания), внешнюю хаотичную природу, придать ей сообразность с собственным архаическим сочленением, то есть наделить её закономерностью, а по большому счёту привести её в соответствие собственной агрегативности, и затем на этом фундаменте построить   упорядоченное трансцендентальное воззрение и осмысление всего остального мира, не вошедшего в этот простой порядок, то есть физически и химически, – Цель всего живого, в меру своих сил выполняющего эти задачи.
     Отсюда текут все реки наших желаний, и в первую очередь река власти, пролегающая Амазонкой, или Нилом, через всю нашу сущность. Метафизика всех наших аффектаций, всех желаний духа, имеет своим началом глубинные основоположения нашей сакральной природы. Грубые соединения нашего тела, (его системность) приводит в собственный порядок физические и химические процессы соприкасающейся с ней, природы. То есть приводят относительный хаос неживой природы, к некоему порядку, присущему живому вообще, и нам в частности.
      Тонкие соединения нашего разума, (трансцендентальная системность), приводит к собственному порядку весь попадающий в его поле обозрения внешний мир. Он упорядочивает его так же, как наше тело упорядочивает физические и химические реакции, движения и трансформации, а также более мелкие инертные системы и агрегатности, приводя к совокупности и целокупности все процессы, относительно хаотической инертной природы.
      Мир действительности, это упорядоченная в образ и последовательность, (которые символизируют собой базовые её основы, - пространства и времени), природа основоположного хаоса мироздания. Мир живого, как некоего феномена - в феномене, это упорядоченная на определенный лад, относительно хаотичная природа действительности, где стремление к упорядоченности, выходит на более тонкие уровни гармонии. И вся «живость живого», на самом деле отличается от той же живости так называемого неживого, лишь своими относительно тонкими, более быстрыми и агрессивными, а главное более гармонизированными уровнями бытия. Алгоритм - отец, а Власть - мать всего живого.
      Так одна из основ в наших оценках живого, а именно продуцирование себе подобного, выявляет собственные принципы в совершенно новом невиданном свете. Продуцирование, - как захват хаоса природы, и приведение его к собственному порядку. Выстраивание собственных логистических схем, и зацикливание в круг целокупности всего, что попадает в эти владения. Пользование миром хаоса, владение им, - вот самая сакральная цель живого, и его недостижимая тайна. Её основание лежит на той глубине, где возникает «нарушение абсолютного баланса природы», при котором необходимо возникает стремление - всё привести к изначальному порядку. А так как абсолютный порядок – один, а дороги к нему бесконечно разные, мир действительности предстает пред нашим взором во всём своём разнообразии.
 
Сакральная причинность упорядоченной формы
Как становится ясно из вышесказанного, глубинная сущность нашей действительности зиждется на относительном упорядочивании, относительного хаоса. И на самом деле, разнообразие порядков нашей действительности, имеет своей главной причиной различие чувствований, воззрений и осмыслений «ганглиями» нашего органоида, внешних явлений, упорядочиваемых им же, и превращаемых в образования и системы, для собственных оценок. Ведь всякое наше внешнее представление есть упорядочивание мира на свой лад, некое примеривание к собственным динамическим качествам и особенностям. И всякая оценка внешнего явления происходит только в соответствии со своей формой внутренней упорядоченности наблюдателя. Но и эта форма упорядоченности, не имеет в себе ничего абсолютного, ибо, так же, как и внешняя форма, определяет свои критерии только из отношения. Отношения в обратном векторе осмысления, то есть в соответствии с внешними формами динамического качества, определяется динамическая особенность наблюдателя. Где хаос так же не однозначен, как и градации и формы упорядочивания.
       Мир предстаёт пред нашим взором в виде сложного необъятного тетраэдра с бесконечными гранями и непредсказуемыми трансформациями, но всё же, сохраняющего собственную фигуральность. Но сохраняет он её, только в нашем представлении, ибо своей собственной формы – не имеет. И это не ново. Но дело в том, что и своей собственной сути, он так же не имеет. Субстанция, - такая же относительность, как и всякая форма динамического качества. Мир действительности, – есть система определённого порядка. Этот порядок определяется только нашим ноуменом, и своего собственного порядка - не имеет. И в этой системе, словно в бескрайних водах океана, плавают бесконечно разнообразные упорядоченные на лад этой общей системности, (ибо они в своей целокупности и создают её), и в то же время, имеющие каждая свои исключительные особенности, свои нюансы, - системы-индивидуальности. Эти индивидуальные отличительные упорядоченности, (некие сегменты общей действительности) отражают индивидуальные особенности динамического качества отдельных «ганглий» нашего сознания. «Ганглий», имеющих своё «тело» только в метафизических, трансцендентных областях бытия. Это те же системы, некие органоиды тонкого мира, существа астральных сфер нашего сознания, образующие в своей целокупности наш ноумен, который продуцирует своей системностью внешние формы, как относительно грубого бытия, так и тончайшего. Эти многочисленные органоиды метафизического бытия, в своей совокупности, создают внешнюю действительность, формируя в ней все отношения трансформации и движения, выстраивая внешние системы в соответствии со своими. У этих «сущностей» внутренний метаболизм настолько быстр, что их поверхность превращается в зеркало. И у каждой такой «ганглии» своё собственное неповторимое зеркало с неповторимой кривизной. И «кривизна» эта, имеет свою параболическую поверхность только благодаря внешним динамическим особенностям мироздания, и всегда привносит в мир только отношение, и никогда точку отсчёта, ибо не имеет абсолютной поверхности этого зеркала.
       Что же в глубинной сути может представлять собой упорядоченность? Из вышесказанного ясно, что всякая упорядоченность всегда относительна, как и всякий хаос. Они так же не существуют друг без друга, ибо не имеют друг без друга никаких собственных критериев и оценок, как не существуют друг без друга объект и субъект, - ноумен и феномен. И даже собственные физические критерии мироздания, его платформы, называемые нами гравитация и антигравитация, как основоположения действительности, не существуют друг без друга, не имею своих собственных критериев, как только по отношению. Лишь взаимодействие на всех без исключения уровнях мироздания, во всех его плоскостях, «несущих» и «перекрытиях», создаёт нечто существующее. И всякие явления нашего мира, и конкретизированные здесь упорядочивание и хаос, представляют собой нечто определённое только по отношению друг к другу. А значит, так же, как и ноумен и феномен, имеют свою истинность только в рамках этого отношения. То есть в сути своей, являясь лишь аффектами, - перцепциями и апперцепциями, транскрипциями и дефинициями мира, в порядках его созерцания и осмысления. 
      Всякая упорядоченность, как с точки зрения классической физики, так и с точки зрения метафизики, является необходимым последствием «торможения». Торможения, - возникающего в результате столкновения противонаправленных равновеликих стихий, берущих свои начала, свои истоки в самых недрах бытия, где противостоят безмятежность и мятежность в своих самых сакральных, стремящихся каждая к своему полюсу, к своему гиперабсолюту, олицетворениях. Мы не можем их знать непосредственно, но можем познавать в выходящих на поверхность нашего бытия «колосьях», разделённого нашим воззрением дорогой на две стороны, поля. С одной стороны этого «поля» – «колосья упорядоченности» стремящиеся к абсолютной гармонизации всех сил, - к полюсу «абсолютного баланса» приносящего пустоту. = С другой – «колосья нарушения», воплощающиеся в силы действительности, и стремящиеся к полюсу «гипернарушения», олицетворяющего в нашем осмыслении, «сверх хаос». Эти силы транслитированны в нашем представлении внешнего мира, в векторные противонаправленные динамики, как в рамках доступного нам гиперпространства, так и во всякой локальной точке условного мирового эфира. Так как эти векторы всегда противоположно направлены, они имеют возможность к столкновению, при котором необходимо возникает «торможение». В результате этого «торможения» возникает некое «завихрение», порождающее собой сущее как таковое. И именно в момент этого столкновения и завихрения рождается время. Ибо пока не возникло это столкновение, торможение и завихрение, время - не существует. Так возникало и возникает всё в нашем мире. При всей кажущейся абсурдности следующих тезисов, они всё же несут в себе абсолютную истинность. - «Лучи Солнца никогда не стали бы сущностными, не встреть они на своём пути преграды…» «Никакая сила не может стать и быть, не имей она на своём пути противосилы…»
       Стремящаяся в своё лоно природа, с её изначальной абсолютной гармонией, сталкивается на своём пути с силой нарушения, и зависнув при этом столкновении посредине, создаёт нечто действительно сущее, с ровно текущими реками, инертными скалами и морями, которые даже в самые бурные шторма являют собой нечто уравновешенное, в сравнении с бушующими катаклизмами относительно более нарушенной действительной природы, лежащих пред нашим взором на градационной лестнице явлений, доступных нашему восприятию, и находящимися между полюсами = от «абсолютного покоя», присущего пустоте с её абсолютным балансом сил, - и «абсолютной мятежности», присущей «гиперхаосу», находящего своё бытие лишь в первых секундах так называемого «Большого взрыва». 
        Далее. В силу относительности порядка как такового, в нашем мире, в рамках его относительной уравновешенности, в рамках глобального торможения природы нашего бытия, воплощающегося в относительную гармонию общей действительности, сила порядка, её градация, находящая свои пенаты в различных системах мироздания, всегда отражает соразмерность их внутренним гармониям. То есть градация силы, это всегда градация гармонии, градация системного порядка.  И закономерно, что самые сложные и гармоничные системы, занимают позиции доминирования в действительной природе бытия. Так живое, стало на нашей планете доминантным. Его упорядоченность, его сила и агрессивность, подавляет своей формой и захватывает всё новые и новые области мироздания, порабощая всё, что, так или иначе, входит в его поле ответственности. Так мир относительного хаоса природы, превращается в нечто целесообразное, в нечто законченно мудрое, в нечто божественное. Ибо человек, с его стремящимся к абсолютному совершенству разумением, самые гипотетически гармоничные формы облекает в образ Бога, - некоей сверх гармонии.
      Мир действительности стал таковым, благодаря этой «агрессивности живого», его внутренней системной гармонии, и необходимо возникающей при этом, воле к власти. Да, гармония – агрессивна, даже сверхагрессивна! Власть наиболее гармоничной, а значит наиболее мощной системы, - является необходимым следствием этой силы. Ведь на самом деле никакой узурпации власти в нашем мире, в её академическом понимании, – не существует. Всякая власть — это всегда необходимое следствие доминирующей силы, часто лишь латентно скрытой, и потому не замечаемой нашим, в сущности, плоским разумением. Всякая сила черпается, либо из упорядоченной гармонии, с её доминантами совершенства, либо из хаоса, с его необходимой и необузданной латентной энергией. И сила, и агрессия гармонии, чтобы ей существовать, должна быть соразмерна силе хаоса. И как сила гармонии черпается из изначального агрегатива сбалансированной природы, с её абсолютным балансом, в котором гармония находит свою самую абсолютную законченную квинтэссенцию, - так и противоположная сила черпается из изначального агрегатива нарушенной природы, в котором это нарушение находит самую пиковую свою квинтэссенцию и воплощается в абсолютный хаос присущий «Большому взрыву».
      Если когда-нибудь на нашей планете появится система, с более прогрессивной внутренней упорядоченностью, она неминуемо захватит власть, подавив все остальные системы. И будет доминировать на нашей планете, пока не появится ещё более совершенная система, а значит ещё более мощная. Если когда-нибудь «силы хаоса» превысят «мощность упорядочивания» на нашей планете, то всё, и вся будет просто сметено, и превращено в нечто схожее с пустотой, но всё же имеющее иную полярность, - иной знак.
       Власть как таковая, так же обширна и многопланова, так же неоднозначна, как всякое явление мира, как всякое понятие в трансцендентальных сферах бытия. Но её наличие всегда однозначно, и всегда следует за наиболее совершенной гармонией. Так власть разума стала доминирующим фактом во всех областях нашего бытия. Там, где сила разумности имеет место быть, там никакая другая сила, не в состоянии ей серьёзно противостоять.
      Наш разум, доминирует над нашим телом, в силу собственной внутренней гармонии, относительно хаоса тела. Да, эти отношения тонки, и понятие «хаос тела», может вызывать недоумение. Но это именно так, ибо, кто может сомневаться в том, что именно разум в нашем органоиде выступает доминантой и являет собой, пусть иногда спорную, но всё же власть. И спорной эта власть становиться тогда, когда на арену выходит более мощный хаос природы. Так наша разумность, со своими доминантами упорядоченности, пасует перед мощными стихиями хаоса природы, давая нам понять, что не мы, со своей упорядоченностью разумения царствуем здесь, но инертный и мощный хаос природы. Случайности и катаклизмы не упорядоченной на лад нашего сознания природы, подчас сметающий всё на своём пути, ломая выстроенные ряды умозрения и разумения.
        Что как не стремление упорядочить мир на свой лад, лежит в основе всякого технического прогресса? Что, как не стремление упорядочить на свой лад трансцендентальные сферы бытия, и привести к ним чуждые разумы, гнездится в каждой речи, в каждой песне, и вообще во всяком нашем искусстве? Я уж не говорю о более грубых формах явлений нашего мира, порождающих бесконечные парадоксы. Какой области мы бы ни касались, куда не устремляли бы свой беспокойный взор, всюду мы найдём это основополагающее архаичное и мета фундаментальное стремление к упорядочиванию, стремление природы к своей изначальности, и противостоящее ему стремление к нарушению порядков, - к хаосу. Между которыми, в силу примерной равнозначности и равносильности этих стихий, «висит Действительность», воплощающая собой некое торможение, зависание природы, между двумя пропастями, между бурями абсолютных природных полюсов.
        И так. Живой органоид, в силу собственной гармонии и вытекающей из неё доминанте, упорядочивает внешний мир относительного хаоса, соразмерно своим возможностям, на свой лад. И тем самым форма его упорядоченности расширяет свои наделы, захватывая всевозможные поля внешнего мира, физические и метафизические, феноменальные и трансцендентальные, превращая весь внешний мир в собственную систему. И наделяя частью власти тех, превращённых в своих союзников, чуждых органоидов, кто в силу собственной внутренней гармонии, не подавляется, и не становится его частью, то есть не ассимилируется на лад его системного порядка.
       Живое, его недоступное осмыслению «тело», лежит на поверхности нашего мира, пуская корни в глубину, и поднимаясь ввысь, разветвляя свою крону. Его удел – постоянная незатихающая война за власть над миром «относительного хаоса». Приведением его в относительный порядок, - свой порядок.
      Стремление к упорядоченности, к системности в нашем мире, это проявляющаяся воля некоего «мифического посланника» потустороннего абсолютного баланса природы, который в силу своих возможностей и в меру своих сил стремится всё и вся привести к этому абсолютному балансу, - вернуть мир в своё лоно. И встречая на своём пути силы сопротивления, «силы нарушения и разбалансировки», - затормаживается, тем самым превращая мир в Действительную реальность, - в систему с относительно уравновешенными внутренними силами.   
        Здесь всё и вся висит между полюсами, здесь силы, что стремятся каждая в свою стихию, в своё материнское лоно, растягивают между собой над пропастями палантин, на арене которого, танцует Терпсихора - действительность, - такая разнообразная, разноцветная и разно форматная...
 
Наука. Возникновение и формирование концепции
 Как рождается концепция и как она превращается в воззрение, заполняющее собой все формы сознания? Как возникает и становится всякое открытие? Как образуется и утверждается научное знание? Сначала возникает идея. Она зарождается в глубинах подсознания и до поры остаётся незаметна даже для своего носителя. И всплывая на поверхность сознания, обнаруживается, восторгая своим величием, и в то же время своим естеством. Мы называем это волшебное явление Гением разума. Но в силу того, что наше сознание многомерно, оно не удовлетворяется только лишь гениальным прозрением. И требует, чтобы всякая идея была приведена к определённому порядку, согласовалась с выложенной ранее и закреплённой системностью. И потому пытливый и требующий удовлетворения разум подгоняет под эту идею всевозможные существующие факты, и закрывает свои глаза на всё то что, так или иначе, противоречит ей. Так её власть растёт в геометрической прогрессии. Словно «малёк», родившийся в глубинах сознания, идея растёт не по дням, но по часам и постепенно превращается в «огромную рыбу». Обрастая словно золотистой чешуёй фактами и умопостигаемыми сверкающими истинностью заключений, аргументами, эта «рыба» приобретает совершенную форму. И чем нелепее была первоначальная идея, тем более удовлетворяет и восторгает её последующая совокупная гармоничная форма.
         Так создаются диссертации, законченные научные труды, глубокие исследования, и философемы. В какой области познания они бы не находили своего места, - динамика их возникновения и становления всюду одна. Ибо строится на возможностях и способностях нашего разума, на его сакральной динамической архитектонике. Очевидность идеи укрепляется с каждым новым, вплетающимся, словно в косу, в общую концепцию осознанности, аргументом. Последнюю точку в достоверности той или иной концепции, ставит общая полифоничность изложения мыслей, гармонично связанная мозаика разноплановых умозаключений. А по сути, совершенная морфологическая объектарность, сияющая в лучах солнца своей гармонией.
        Представьте себе, что вы решили написать некую диссертацию, и обосновать её примерами, фактами, закрепив существующими истинами, имеющими крепкие ноги достоверности. То есть, вы решили получить степень учёности. Как вы поступаете? Вы находите некую идею, лежащую на поверхности, которую до вас ещё никто не пытался обосновывать. И начинаете работать над ней. Вы начинаете искать и находить в повседневной жизни, подтверждающие вашу идею, факты. Вы фиксируете на бумаге свои наблюдения, постепенно выстраивая их в архитектоническую систему. Вы копаетесь в написанных до вас трудах великих и не очень великих голов, вы перерываете тонны бумаги в библиотеках и архивах и перечитываете все, так или иначе, непосредственно или опосредованно, относящееся к данному вопросу. Либо посещаете места на планете, имеющие отношение к вашей идее, собирая как можно больше подтверждающих артефактов. Вы отсеиваете информацию, прикрепляя к вашей идее всё, что вплетается в её архитектонику, что так или иначе обогащает вашу концепцию, и проходите мимо, или даже намеренно отбрасываете то, что не вплетается, или противоречит изначальной архитектоники этой идеи. Вы строите «Вавилонскую башню», и в этом вам часто помогают десятки зодчих и подмастерьев. Затем, вы делаете свои собственные выводы и открываете, в первую очередь для себя, нечто скрытое пеленой майи.
        Во всей этой работе, по мере её становления, ваш пытливый разум находил своё удовлетворение, он черпал своё вдохновение в построении своего собственного произведения искусства. Он удовлетворялся каждый раз, когда находил нужные ноты, гармонизировал диссонансы и консонансы, подгонял тональности, в построении общей полифонии «симфонии», для «рационально-аналитического оркестра», звучащего в залах рефлексивного воображения.
       Всякая локальная концепция, возникает и формируется по лекалам выложенного и закреплённого политеса нашего сознания. И этот «политес» берёт свои начала в динамике архаического построения нашим разумением самого мироздания. Ведь точно так же возникает, формируется и закрепляется в нашем сознании мир действительности. Динамика возникновения, формирования и закрепления всякой концепции, всякого академического знания, как и всякой обобщённой науки, с чётко выложенными последовательностями, и закреплённой достоверностью разных сторон рассудка и разумения, идентична динамике возникновения, формирования и закрепления реальной действительности, в нашем эмпирическом, практическом и трансцендентном сознании. Мир действительности, - это созданная сложными головами, концепция, выложенная и закреплённая сплетениями консолей умозрения, различного плана и направлений. Концепция, выстроенная по общим законам генетики человеческого ума. «Полифоническая глобальная система», черпающая свою неопровержимую достоверность, в собственной слаженной системности. И как во всякой концепции, всё, что не вплетается в общую косу мировоззрения данной концепции, все, что не вписывается и противоречит ей, - не замечается, игнорируется, или отбрасывается. Всякая система, чтобы стать таковой, должна абстрагироваться, отчертить собственные границы, и впускать в себя только то, что способна переварить и приобщить к собственной полезности. - Ассимилировать всё то, что противоречит ей. В противном случае её существование всегда будет оставаться под вопросом. Ей неминуемо уготовано быстрое «отравление» и как следствие разрушение. Действительность, однажды впустившая в себя пустоту, будет быстро разрушена её метастазами, и неминуемо погибнет.
       Очевидность, доказанность, и, в конце концов, безоговорочная истинность всякой концепции, зиждется на фундаментах, выложенных картельным кропотливым трудом многих беспокойных голов. Чтобы опровергнуть подобное, потребуется не меньшая работа. Затмить «Вавилонскую башню», это под силу лишь соразмерному этой башне, строению. Разрушить же, под силу - только времени. Очевидность и безоговорочная истинность действительности и мира, зиждется на всех без исключения головах, в которых существует воззрение и мышление.
       Сколько ещё простоят «Египетские пирамиды»? Сколько суждено продержатся научным трактатам, законченным фолиантам истинности? Этого - не знает никто. Наш разум - не предсказуем как сам Мир. Его гипотетические возможности – безграничны. Он уже развился в нечто фантастическое, - а что ещё предстоит…
       Всякое научное знание начинается и заканчивается в нашем разуме, за его пределами нет ничего, что можно было бы отнести к утверждённой вечной истинности. И по большому счёту вовне его, - нет ничего, что представляло бы собой основу этого знания, с фундаментально законченной истинностью сущего самого по себе, явления. Всякое явление существует только в нашем разуме, в его потенциальном и функциональном космосе. Древние и закрепившиеся явления этого «космоса», стоят как будто неподвижно на его поле. Они пустили крепкие корни, и зацепились своими кронами за небо. Новые, молодые и уязвимые, пробиваются сквозь темноту этого «космоса», и должны иметь колоссальную силу, чтобы занять своё место под солнцем. Сила пробивающихся сквозь тёмную почву «колосьев», должна быть соизмерима с инертным каменным телом древних явлений мира, если хочет иметь собственную противоречивую существенность и самостоятельность. Большинство новых явлений мира вырастают мхом на поверхности древних явлений, ибо хотят обладать пусть не властью, но хотя бы бытием. И всё это, так же происходит не вовне, но в нашем разуме, в его безграничных полях. И хотя наша вера в обратное, наваливается всей своей тяжестью на это противоречие, но всё же это именно так.
       Но умаляются ли тем все научные труды, открытия и обоснованные умозаключения? Давайте посмотрим, во что они превращают нашу жизнь…, в чём их сакральная подводная цель…, где на самом деле лежит и чем удовлетворяется их полезность…, как она оценивается и на чём собственно базируется…
       Расширение мировоззрения и познания во все стороны пространства, и в обе стороны времени, позволяют нашему разуму увеличивать ареал собственного обитания, даёт ему с каждым новым шагом за собственные границы, всё большее поле собственного бытия. Придаёт ему всё более твёрдую уверенность в себе, в завтрашнем дне, и тешит иллюзией безопасности, укрепляя надежду на будущее. А главное, наделяет его всё более объемлемой властью, иллюзорной властью над миром действительности. Знание позволяет доминировать, оно и есть сама эта власть. И эти его мотивы являются главными, и на самом деле преобладают над мотивами комфорта и облегчения жизни, мотивами поверхностного разумения и обоснования. Такие мотивы являются побочными аффектами, и в большинстве случаев, вводят нас в заблуждение относительно собственных желаний и их удовлетворений. Ибо, на самом деле не облегчают нашу жизнь, но напротив, усложняют и отяжеляют её.
      Вся наша цивилизация, от самых низких её оснований, до самых возвышенных и тонких, на самом деле строится на консолях мотивов власти. Как всякая сильная инстинктами личность, благодаря своей воле стремится к власти на своём уровне бытия, так сильный разум жаждет обладать «жезлом действительности». Он стремится к главным воротам бытия, в надежде когда-нибудь занять «главный трон». И на этом пути, занимая с каждым новым шагом всё более значимые посты в «государстве мира», как будто бы даёт своим подданным, «ганглиям относительно низких позиций», более комфортное, более изобилующее благами существование. Но тем самым, усложняет им жизнь, и увеличивает их ответственность, совершенствуя законы морали, и утончая этические постулаты. Но как во всяком государстве, именно этими «ганглиями относительно низких позиций» (назовём их «народом»), определяется полезность всякого научного открытии, всякого умозрительного закона бытия, и всякого философского умозаключения, возникающего и утверждаемого разумом стремящегося к власти, - к тому «трону действительности». Здесь всякая полезность трактуется с позиции стремлений и адекватных своему месту воззрений этого «народа». - С точки зрения большинства этих «ганглий относительно низких позиций». Ведь и здесь существует своя, некая «трансцендентная демократия». Ведь наш разум, стремящийся к абсолютной власти, испытывает постоянное давление со стороны более низменных собственных «ганглий» с их соответствующими потребностями. Давление со стороны «ганглий относительно низких позиций», которым нужна не власть, как таковая, но комфорт и процветание, дающие им удовлетворение собственных относительно низменных потребностей. Они постоянно пытаются навязать разуму ценности собственных полезностей.
      Здесь находит своё отражение война «низшего» с «высшим», как олицетворённых противостояний всего мирового Макрокинеза. В котором в постоянном непримиримом противостоянии находится всё «тонкое и агрессивное» - со всем «грубым и инертным».
      «Царь-разум» имеет своё собственное воззрение, относительно полезности того, или иного собственного воззрения, открытия или изобретения. Ему чужда плоская, ежеминутная полезность приносящая, как правило, со временем лишь разочарование. Его полезность заключена в чистой власти, где всякая иная полезность не имеет никакого значения. В нашем случае, эта власть воплощается в чистое познание, без латентных или прямых меркантильных интересов. А такое познание с его трансцендентальными открытиями и изобретениями, дающими подобную власть, возможно только на полях чистой философии. И только лишь, поэтому философию можно отнести к самой возвышенной сфере познания, - к царице всяких наук. Она занимается самыми «серьёзными играми», из всех «серьёзных игр разума». Только она по-настоящему самодостаточна. Ибо её полезность не требует подтверждения бытовыми применениями. Здесь полезность заключается в самой идее, в её независимой ни от какой бытовой полезности сакральной сути. Идея – ради идеи. = Так звучит проявление совершенной чистой власти.
      Идеальные формы нашего разума, воплощающиеся в редких философских трактатах, создающие «безделушки», не эксплуатируемые на потребу собственной «черни», а значит, не вырабатывающие свой ресурс, создают тем самым абсолютные ценности. - Бриллианты, не имеющие никакой иной ценности и полезности, кроме созерцательной. Бриллиант можно либо не иметь, либо иметь и удовлетворяться его сияющим блеском в полной мере.
      В каждой новой концепции скрыта тайна. Тайна, олицетворяющая собой одну из бесчисленных сторон сложенного в нашем разуме «тетраэдра мироздания». Тайна, - эта великая богиня мотивации разума! Без тайны, всякая концепция разума - безвкусна и не интересна его пытливой сути. Расколотый и выеденный орех, представляется ему лишь мусором, который необходимо вымести. Тайна бытия и тайна мира, - единственный бастион, который заинтересовывает и мотивирует совершенный разум на всякие подвиги. Обещание власти над тайной, над этим Великим мифическим замком и его окрестностями, заставляет чистый разум взмывать за облака и опускаться в преисподнюю! И его мало заботит отсутствие в этом какой-либо бытовой полезности. И даже осознание того, что тайна мироздания никогда не будет им захвачена, не останавливает его ни на минуту. И если искусство как таковое, чтобы называться искусством, должно содержать в себе полифонию, а точнее быть этой полифонией, - (музыкальной гармонией в себе, неважно, временного или пространственного воплощения), то Великое искусство, должно непременно содержать в себе ещё и тайну, - эту олицетворённую апологию природы мироздания. Помимо безупречной полифонии, в таком искусстве должна содержаться недосягаемая глубина, - бездна, которая угадывается всяким глубоким разумом, как только он сталкивается с подобным искусством. И создавать такие произведения могут только бездонные души.
       Мир действительности, жизнь и бытие, воплощают собой самую глубокую и недосягаемую тайну. Здесь в каждой мелочи, за каждым камнем притаилась тайна. Мы привыкли к её личинам, как привыкаем ко всему. Для плоских, недалёких и спящих разумов здесь всё просто и понятно. И только самые глубокие разумы видят и слышат эту тайну повсюду, они обоняют её, и следуют за ней манимые этим ароматом, не обращая внимания на перспективы, и не смотря себе под ноги. Она манит и завораживает их, заставляя забывать обо всём на свете, о мелких радостях и горестях, о комфорте и полезности. Они создают концепции, выстраивают гипотезы, делают открытия, пишут философемы, и всё только затем, чтобы обласкать своё ноющее тщеславие, чтобы потешить себя иллюзорной властью над действительностью, хотя бы над отдельным её небольшим подразделением.
       Какие восторги, и какие разочарования предстоят ещё на этом пути! Гении, - эти крушители стен, и селекционеры реальных садов действительности, самые несчастные люди на белом свете, и в то же время, самые счастливые из людей! Кто ещё мог бы похвастать такой свободой, таким почти неограниченным ареалом обитания? И соответственно, кто ещё мог бы подвергаться таким опасностям? Ведь чем больше ареал обитания, тем большая вероятность той опасности, которая подстерегает путника на его пути. К примеру, встретится с неведомым хищником, и даже мифическим древним чудовищем, способным уничтожить в его разуме весь существующий до того мир. Но напугало когда-нибудь это, хоть одного Гения? Сила, заложенная в нём, в купе с архитектонической гармонией толкает его на подвиги. И эти подвиги остаются в памяти потомков гораздо дольше, чем какие-либо иные подвиги.
        Самые долговечные памятники строятся на трансцендентальных полях, в тонких мирах познания, в самых обобщённых её ноосферах. Эти памятники строятся «бесполезными Гениями». И в силу именно бесполезности их трудов, отсутствия в них полезности ежеминутного момента, они остаются на века. Ибо, как я отмечал выше, не вырабатывают свой ресурс, как все остальные полезные формы изобретений, открытий и воззрений. Всякое полезное изобретение, каждый «ремесленник» захочет вставить в какую-нибудь «телегу», для улучшения её подвижности, или увеличения КПД. Но всякая «телега», совершенствуясь, неминуемо изменяется, трансформируется в «звездолёт», и вот уже это полезное открытие за ненужностью выбрасывается, и пески времени засыпают даже память о нём.
        Бриллиант же всегда остаётся бриллиантом, и с годами только увеличивает свою ценность. Его бесполезность превращает его в нечто почти незыблемое! И к таким бриллиантам я отношу самые запредельные и совершенные философемы, которые являются самыми «бестолковыми» и «бесполезными» для обывательского разума. Такие философемы, превращаясь в научное знание, - меняют жизнь. Они трансформируют её в нечто до сих пор несуществующее. Они создают новый мир, новую реальность, подчиняя себе даже фатум действительности!
       Тот, кто не знает иной «полезности» кроме бытовой, тот, кто не знает никакой иной «полезности» кроме непосредственной, позволяющей наполнять свой желудок или облегчать жизнь, кто не видит никакой пользы, к примеру, в альпинизме, или глубоководном дайвинге, для кого всякая идея непременно должна превращаться либо в тягловую лошадь для посева пшеницы, либо в развлекательный луна-парк, тот никогда не оценит высот и глубин истинной философии, никогда не поймёт и не примет её ценности.

Природа вечного возвращения
Для нашего рассудка, природа не имеет возможности останавливаться. Её движение фатально, как в плоскости каузальных связей простой физики, так и во всех иных плоскостях нашего умопостижения. Включая плоскость общего становления, c его антропологическими векторами упрощения и совершенствования, в относительных оценках человеческим разумом, прогресса и регресса. И в рамках этих векторов, для возможностей и способностей нашего воззрения и умопостижения, природа способна либо прогрессировать, либо регрессировать. И на этих фатальных векторах не бывает остановок, не может быть достигнутых целей, - не возможен никакой финиш. Мир, с его процессом трансформаций и движений не знает своего олимпа, для него не существует абсолютных достижений и безупречно законченных форм бытия. Тех мифических пиков, на которых природе можно было бы остановиться и существовать на достигнутых обетованных берегах в своём идеальном совершенстве.
       Остановка в прогрессе всегда означает регресс. Как и в обратном направлении, остановка в регрессе, всегда означает начало прогресса. Такова динамическая пантемида всего что мы, так или иначе, относим к мирозданию и его квинтэссенции – живому. Для нашего воззрения и в соответствующих этому воззрению оценках, мироздание и его «органика», либо развивается, либо разрушается. Остановка движения, в какой плоскости мы бы не рассматривали это движение, для действительности, - невозможное явление. Здесь не существует ни забвения с его абсолютным покоем, ни обетованных берегов совершенства, так называемых «пенатов парадиза». Здесь всякое совершенство, либо начало для новых дорог и полей, некое начало нового витка, либо потолок с необходимым обратным отсчётом, - возвращением.
       И это положение природы и всего органического, берёт своё начало в природе материального как такового вообще, в природе грубой субстанциональности бытия. Органическое, лишь как нечто относительно «агрессивно-тонкое» и «мобильно-организованное», - «вытягивающееся» из инертного хаоса глубин архаической природы, словно цветок, вырастающий из камня. Среда нашей действительности и соответственно среда всего, что принадлежит ей, есть среда пространственно-временного континуума. Для которой всякая остановка, всякий покой, есть суть антипод, - суть хаос пустоты с его абсолютной безмятежностью, - обратная сторона этого бытия. Ничто не застывает в пространственно-временном континууме, ничто, что входит в нашу действительность, не может быть вне времени и пространства, в котором остановка, в какой плоскости она бы не представлялась, не может иметь места, по самому определению его нахождения в бытии. Ибо всё и вся подвластно среде, в которой пребывает.
        Развитие как таковое, не может быть бесконечным. Всякое развитие, всякий прогресс, сам определяет свои границы, свои высоты и глубины, подойдя к которым вплотную, разворачивает динамику на обратное направление, на возвращение. Этот принцип принадлежит вечности, на правах её существования. Бесконечное развитие без возвращения на круги своя, привело бы всякое явление природы к абсолютному уничтожению. Ибо бесконечное развитие предполагает выход за границы «платформы», на которой зиждется мир и всё его бытие. Эта «платформа», для каждого мира своя. Для мира нашей латентной действительности, это - Вселенная. Для Вселенной – «скопление вселенных». Для «скопления вселенных» – филаменты, и т. д.  Ведь каким бы ни был мир широким и всеобъемлющим, он имеет свои границы, в силу закона сущего, где наличие формы обязывает наличие границ. (Всякая форма имеет очертания, иначе она не форма). Выход за границы своего мира, (если предположить такое), бесконтрольное инфляционное раздувание, которое неминуемо должно привести к упразднению всякого возможного порядка, к полному абсурду сущего. Без возвращения, не может быть ничего вечного. Такова сущность природы нашего мира, такова суть Вселенной, такова природа вещества и действительности. 
       Всё это действительно верно. Но дело в том, что всё это является глубоко антропоморфным воззрением, взглядом человека на динамику трансформаций, на порядок каузальных связей мироздания. И его оценки прогресса и регресса, на самом деле глубоко условны. Повторяю, сама по себе природа, - не знает ни регресса, ни прогресса, она индифферентна и нейтральна в собственном бытии, в ней нет никаких отношений совершенства и несовершенства, отношений полезности или вредности, пошлости и возвышенности, зла или добра, в конце концов. Можно сказать, что она прогрессирует и регрессирует одновременно, что в своей глубине, в своей сакральной сущности, она вообще не движется. Её фатальная глобальная инертность, вибрирующая в пространственно-временном континууме, воплощающаяся в нашем представлении в смену волн становления и возвращения, прогресса и регресса, и тем самым, вводит нас в заблуждение, превращая эту глобальную инертность, в мир действительности, - в нечто вечно становящееся. 
      Что могло бы означать в своей сакральной сути, старение? Вопрос как невероятно сложен, так и прост. Ведь в свете вышесказанного, старения, как чего-то вне нашего представления, вне нашего взгляда, - не существует. Природа не может стариться, так как в ней самой, нет процветания и увядания.
        Но почему природа загоняет всякое своё существо, в рамки временной необходимости? Здесь, как во всём, как во всяком явлении нашей действительности скрыта тайна мироздания, диктующая всему что есть, - свою волю. Здесь за каждым камнем сидит тот же Бог возвращения, что определяет свои необходимые законы для всякого явления, и незримыми нитями управляет этой необходимостью. Старение всякого организма, как локального, так и глобального, есть необходимое последствие того, что этот организм достиг своей вершины развития, установленного его средой обитания, в широком аспекте понимания и осмысления. Прогрессивное движение такого организма закончило свою трансформацию, и природа, в силу вышесказанного, бросает его в обратную сторону, в сторону регресса. Эта закономерность определяется, прежде всего, именно средой существования организма.
        Ограниченность в развитии, ограниченность в росте, так или иначе, всем понятна. Ведь если бы, к примеру, человек мог расти бесконечно, его тело могло бы заполнить планету, и даже Вселенную! Размер нашего тела определяется именно нашей планетой, как «платформой» для бытия, которая в какой-то степени произвольно, но всё же в целом по необходимости, ставит определённые вполне понятные ограничения в этом смысле. Прогрессивное развитие в своих возможностях, главным критерием имеет именно размер «тела» по отношению к внешней среде обитания, по отношению к своему «кокону». 
       Что же происходит с   прекращением процесса роста? Организм переходит в стадию стагнации и последующего разрушения. Природа, словно невидимым «потолком» висит над всяким существом действительного мира, определяя его границы в данной точке пространства, и в данный промежуток времени. Никто не может подняться выше этого «потолка». Хотя у каждого существа нашего мира этот потолок свой. Разница в масштабе планеты, конечно ничтожная, но всё же.
   Что можно было бы отнести к признакам старения в жизни звёзд и планет? Переход от накопления энергии, к её расходованию. Переломная разница, условно говоря, отношения дебета и кредита. Когда профицит, сменяется дефицитом, в плоскости чисто математического анализа определённого явления или существа. Попросту говоря, когда начинает расходоваться больше, чем поступать. Происходит необходимый разворот с прогресса на регресс. Некая формосистема начитает постепенно рассеиваться в пространстве. «Баланс-плюс», обозначенный мною ранее, сменяется на «баланс-минус». Именно по той же причине происходят и всевозможные кризисы на латентных уступах наших имманентных отношений в социуме. В социальных и экономических областях бытия «государств» и всевозможных «кланов». Ни одна система не может развиваться бесконечно. И всякой системе в истории, был уготован один конец.
      Какова же сакральная причина этого абсолютного явления мира, какова его необходимая связь с бесконечностью существования, и причина для бытия вообще? Здесь таится суть вечного возвращения самого мироздания. Наш мир имеет своей динамической особенностью - суть маятник. И в этом «маятнике» вся сущность его вечного бытия. Ничто не может существовать вечно, без ухода и возвращения, без падения и взлёта, без диссонанса и консонанса. Уход в небытие, должен сменяться приходом в бытие. Пустота так же имеет свой «потолок», который ей преодолеть, не дано. И потому мир так же не может проваливаться в бездну небытия навечно. Вся динамика нашего бытия, воплощаясь в реальную действительность, отражает изначальную особенность Пантеона мироздания, с его маятниковой программой ухода и возвращения, рассеивания и конгломерации, упорядочивания и хаоса. Как всякий рост и всякое прогрессивное развитие предопределяет собой необходимое будущее старение и разрушение, так всякое старение и всякое разрушение предопределяет собой будущее необходимое развитие и прогрессивное построение.
      И тот, кто бросает вызов старению как таковому, не увеличению, не продлению существования, но именно старению, в надежде на вечное пребывание, на вечную жизнь, тот бросает вызов своей собственной природе, и природе мироздания. Здесь можно мечтать о чём угодно, только не о вечном пребывании, - о вечной жизни без ухода. Ибо случись такое, и действительность уже никогда не могла бы появиться на небосклоне бытия. Ибо уничтожила бы сама себя, этим вечным пребыванием. С прекращением сакральной закономерности всякого бытия, воплощающейся в необходимую парадигму маятникового динамического балансирования, с прекращением волн ухода и возвращения, прекращается и всякое бытие.
      Старение - есть необходимая и устойчивая причина, принадлежащая миру как необходимость, как непременный сопутствующий элемент того процесса, который предопределяет действительность, и необходим ему для вечного бытия в его вечном возвращении. Сама суть мирового Макрокинеза зиждущаяся на диссонансно-консонансной основе природы сущего, его балансной природы волнового характера, диктует нашему «маленькому миру» все законы своего глобального бытия.
     Наш мир, мир реальной действительности, который целиком и полностью есть воплощённое нарушение «покоя пустоты», нарушения абсолютного баланса сил природы всегда стремится, как к одному своему полюсу, так и к другому. Его стремление всегда направленно, как к абсолютному балансу сил, стремление вернуться в своё изначальное лоно - в пустоту безмятежности, (которая может мыслиться нами лишь как абстракция и невозможна ни в какой сакральной или даже гипотетической обоснованности), так и к нарушению, - к разбалансированности, несущей собой объективирование этой «пустоты безмятежности» в существующие предметы с непременным и необходимым возникновением пространства и времени. Пространства и времени, которые рождаются и существуют только в нашем разуме, и здесь в своём синтезе порождают всеобщий континуум бытия, воплощающийся в реальную действительность эфира мироздания. И именно здесь скрыта тайна цикличности бытия, тайна его волнообразности, импульсности. Ибо благодаря своей сакральной изначальной природе, он вынужден вечно балансировать, качаться, уходить в тень и возвращаться. И где-то на этом пути, где-то на мифической своей вершине, со всей своей фатальностью расположилось недостижимое, тот самый бог-вседержитель, на которого уповает наш разум, как на единственную монаду собственной надежды. 
       Природа вещества, порождающая нашу «Великую действительность» такова, что не может обходиться без смерти, этой «метафизической сиамской сестры жизни». Как бы это не звучало абсурдно, но только смерть обеспечивает жизнь вечную. Не имей мир действительности своей смерти, и он давным-давно исчез как утренний туман, растворившись в безмерности и безвременности.
     По большому счёту, как разрушение, так и построение, не имеют в себе нарицательных или одобрительных значений, и являются таковыми, только в нашем представлении. Для природы как одно, так и другое – одинаково и однозначно, и имеет равное значение и равное место в бытии. Они обеспечивают равновесие, а значит и возможность для вечного пребывания бытия. Не имей мир одного из этих сакральных констант, и он так же был бы обречен, неминуемо свалиться в эту бездну безвременности и безмерности.
     И исходя из вышесказанного, можно с полной уверенностью и даже непоколебимой убеждённостью сделать вывод, что как всякие разрушения и построения служат обязательными условиями для вечного бытия природы мира действительности, так жизнь и смерть для органического в рамках локального пребывания, существа - равнозначные состояния, не имеющие друг перед другом приоритета или доминанты. Повторюсь. Для вечного бытия смерть так же важна, как и жизнь. Ибо без смерти, не имела бы места и жизнь. Без ухода, - невозможно возвращение. Бытие без ухода и возвращения, - бытие вне монады волнового дискурсивного балансирования, превращается в статику пустоты забвения, - в небытие. Всякая продолжительность существования необходимо должна иметь в себе противно направленные вектора бытия и небытия, между которыми должен сохраняться паритет сил, обеспечивающий этот баланс. - Баланс, в котором единственно возможна жизнь и пребывание как таковое, - действительное бытие. 

Эксплицитное выражение
                «Ты посмотри глазами чистыми вокруг,
                Ты так привык к разливам ложных впечатлений…»
В моменты созерцания красоты, человеку свойственно состояние близкое опьянению. Чрезмерное возбуждение, сопровождающееся усилением внутренних процессов. Красота — это «стриптиз природы», - нечто возбуждающее, и в тоже время, уносящее вдаль, абстрагирующее от обыденности бренного существования. Красота отрывает сознание от корней реальности, концентрирует наше разумение, всё его внимание на собственных прелестях, и тем самым провоцирует стремление быть ближе к ней, - быть с ней. Красота мира возбуждает желание обладать природой, обладать действительностью, обладать жизнью. Я назвал красоту «стриптизом природы» ещё и потому, что на самом деле её красота – обещает... Жизнь – выполняет…, но не то, что было обещано….
      Какова суть противоположного красоте явления, и чем возбуждает нас скверное и ужасное? И почему подчас эти «атрибуты адского» привлекают наше внимание не меньше чем красота? В чём эстетика этих обструкций и откуда растут их ноги? Только ли простое любопытство заставляет нас подходить к ним ближе, только ли своей противоестественностью привлекают они наше внимание, только ли своими аффектациями раздражают нашу чувствительную душу, или за этим скрывается какой-нибудь иной демон противоречия?   
      Начну с того, что эти аструктивные явления, находящие своё место в нашей действительности, удивляют нас уже своим наличием. Мы сами себя спрашиваем: Зачем это существует? Почему? Для чего всё это? Красота, всё прекрасное возвышенно тонкое и приятное, не вызывает у нас никаких сомнений. Существование этих явлений не провоцирует ни вопросов, ни противоречий в нашей душе. Их существование - неоспоримо и их необходимость, в отличие от ужасного и скверного, для нашего существования, – твёрже каменного моста. Мы, в силу собственной заинтересованности и на основании этой заинтересованности, выносим безапелляционный вердикт относительно сакральных основ существа внешней природы. Мы даже само бытие подстраиваем под собственный интерес, в соответствии с собственными амбициями, потребностями, приятиями и неприятиями. Всё красивое и прекрасное в нашем сознании выкладывается в образ Божественного, а значит имеющего право на существование. Всё ужасное и скверное, – в образ Дьявольского, - не имеющего на то права. Но дело в том, что, как и в случае со всеми остальными нашими определениями и воззрениями, дефинициями и апперцепциями, всё красивое и прекрасное не существует без ужасного и скверного, как и всё «пошлое» и «низменное» не существует без «возвышенного» и «великолепного». И наоборот, всё «возвышенное» и «великолепное» не существует без «пошлого» и «низменного». Все эти положения в своей целокупности, олицетворяют собой некое «трансцендентное древо» нашего сознания, которое как нечто целое, имеет в себе корни, ствол и крону. - Целое, для которого корни так же важны, как и крона.

Эстетика
Когда, достаточно глубоко осознаешь, откуда взялось, и что есть, на самом деле, всё прекрасное, и всё ужасное…, тогда понимаешь – откуда берётся, всё «Божественное», и всё «Дьявольское». И наоборот. Когда осознаёшь, что есть, на самом деле, «Дьявольское», и «Божественное», - понимаешь, откуда берётся всё прекрасное, и всё ужасное. Сакральные мотивы этих явлений, вытекают из самых потаённых глубин нашего существа. Из «нано областей», нашей душевной материальности. Оттуда, где в постоянном противоречии сталкиваются стихии бытия, и небытия…, монады пустоты, и действительности…, полюса абсолютного баланса, и его нарушения... Оттуда, где всякая градация, и всякое отношение определяет архаические модусы мира, и его воплощающейся, синтетической реальной действительности.
       И так. Ужасное, и скверное, также, как и красивое, и прекрасное, возбуждают нашу волю. Но если красота возбуждает желание обладать жизнью, то ужасное, скверное – либо уничтожить её, бросить в преисподнюю, либо оставить её, и уйти самому прочь. Здесь, во всём своём естестве, и противоречии, всплывают, и сталкиваются мотивы бытия, и небытия…, мотивы действительности, и забвения…, мотивы жизни, и смерти.  Воплощённые, и металлизированные в главные наши стремления, противно направленные векторы дуалистической, и антагонистической природы нашего духа. «Платформы бытия», с их противно расположенными полюсами упорядочивания и хаоса. В каждом из которых также находится зерно внутреннего противоречия. Противоречия, олицетворяющего собой главную основу всей нашей действительности.
       Порядок как таковой, если представить себе его прогрессивное развитие, должен находить свой полюс, свою крайнюю точку, своё гипербытие, – в абсолютном балансе, необходимо олицетворяющего пустоту. Хаос, (если опять же представить себе его прогрессивное развитие), должен находить свой полюс, своё гипербытие, свою последнюю инстанцию в «сверх действительности», воплощающейся в архаический сверх катаклизм природы, где всё предельно разбалансировано, а значит, пребывает в коллапсе. Ибо здесь так же необходимо должна возникать пустота, как квинтэссенция такой «сверх действительности». Но как бы там ни было, и то и другое наличествует в нашей реальной действительности в своих относительно малых гипостазированных явлениях. И их соотношение собственно, и определяет эту действительность. Она именно такова, каково соотношение этих полюсов, какова их доминанта, какой из полюсов преобладает в данный момент пространственно-временного континуума, где проходит граница, - «горизонт событий» между непримиримыми противоречиями бытия и небытия, и в каком балансе сил находится это фатальное противостояние.
        Это природное противоречие - в противоречии, отражается и в нашем органоиде, в его тонких мирах, как некое основоположение и символ уравновешивания нашего душевного агрегатива. Ибо в тот момент, когда в нашей душе наступает кризис, когда ужасное и скверное заполняет её соты, и как следствие возникает желание разрушить всё, уйти вместе с этим сжигающим всё вокруг словно огнём напалма, желанием, погибают самые древние консоли нашего существа, - консоли страха. «Консоли», - оберегающие нас, и в тоже время отравляющие нам жизнь. Ведь находясь достаточно долго в объятиях скверного и ужасного, сама жизнь теряет свою ценность, она становится чем-то невыносимым. И ты уже не боишься нечто потерять, ты готов это «нечто» сам выбросить на помойку. И в этот момент пробуждается страж инстинкта, - духом противоречия взрывающий потаённый, латентно укрытый пыл твоего сердца. - Стремление к жизни с новой силой выплёскивается наружу. Так наша душа, провоцируемая ужасным и скверным, пробуждается, и в её глубинах восстают древние, спящие до поры до времени «чудовища палеозоя», - инстинкты, которые словно драконы поднимаются со дна моря, чтобы возвестить миру о своей воле.
        Благодаря всему ужасному и скверному, в душе будится целый ряд сакральных мотивов. Тех мотивов, которые всё красивое и прекрасное не в состоянии разбудить. Жизнь превращается в наиболее драгоценный камень, и даже сама красота и всё прекрасное получают здесь новые краски и оттенки. Обыденность, - так угнетающая тебя, вдруг превращается в негу, - в жизнь, доставляющую каждым своим мигом удовлетворение. Происходит нечто подобное тому, когда необходимая доза яда, попавшая в твой организм, взрывает весь его потаённый пыл и поднимает мощь и ощущение жизни на невероятно высокий уровень.
       Всякое здоровье определяется соотношением собственных статических и динамических монад органоида, их гармоничным балансированием. И такое балансирование невозможно без стрессов, режущих и угнетающих его. Всякое равновесие возможно только при наличии противоположной чаши. Противовес, всегда лежащий на весах твоих впечатлений и чувствований, заставляет накладывать на противоположную чашу нечто противоположное, нечто противоречащее. Ведь ты интуитивно чувствуешь, что здесь перегруз недопустим и опасен как в одну, так и в другую сторону. И если ты накладываешь на «чашу прекрасного», то обязательно должен положить и на «чашу скверного». И наоборот. Иначе весы впечатлений перекашиваются, и грозят смещением душевного рассудка в одну из сторон, с последующей деградацией сознания, как целостной сбалансированной системы личности. И при таком перекосе, ты начинаешь оценивать всё иначе, - необходимо искривлено. То, что в сути своей скверно и ужасно, становится для тебя обыденностью, а то, что прекрасно и великолепно, превращается в ненужную пошлость. Зеркало твоего общего разумения и оценок вслед за этим неминуемо искажается. Твой совершенный гармоничный органоид становится горбуном, страдающим от перекосов собственного тела.
       Ужасное, скверное, пошлое. Я не зря ставлю их на одну линию. Эти понятия, - ступени одного и того же явления, и определяются лишь относительно градацией всего отвратительного, некоей интенсивностью воздействия на нашу психоэмоциональную агрегатность. Ведь изначально, всё скверное и ужасное, так же как теперь и пошлое, значили – несовершенное, дисгармоничное, то есть низкое в своём совершенствовании. И только впоследствии, с размягчением нравов, и увеличением контрастности, приобрели очертания катастрофически преувеличенных форм, превратившись в нечто страшно безобразное. Совершенствование нашей душевной организации, определяет степень ужасного и скверного на данных ступенях нашего бытия, и всех наших оценок. Только с высоты утончённого совершенства, эти явления являются таковыми, какими их позиционирует наше сознание. Только по отношению к «совершенному ангелу», всё низменное в человеке представляется несовершенным. Только на фоне существующего совершенства, всё низменное, пошлое, скверное и ужасное находит свою феноменальную оценку.
       Но давайте попытаемся посмотреть непредвзятым взором на то, что на самом деле несут в себе эти определяемые нами монады чувствования действительного мира, и куда на самом деле направлены их векторы. А главное, что на самом деле являет собой действительную полезность для нашего мира, и жизни как таковой. Красивое и прекрасное, как и великолепное, всегда оставались в нашем воображении неким наиболее высоким в своём совершенстве утончённо-структурированным безупречно упорядоченным явлением, - чем-то, что наиболее далеко, прежде всего, от хаоса. Красивое и прекрасное, это нечто соразмерно-выстроенное, гармонично упорядоченное и идеально-совершенное, - нечто обещающее нашей душе покой и благоденствие. Нечто, что как нам кажется, принадлежит миру, и лишь синхронизировано в соответствии с музыкой каждой совершенной души, с её тонкой выверенной до мелочей организацией. Нечто вступающее в резонанс с тонкими струнами нашего душевного органоида, с его самыми жизнеутверждающими флюидами. И если нечто претендует на звание «прекрасного», оно должно резонировать, а значит непременно должно содержать в своей сути безупречное музыкальное содержание, некую «полифонию пространственного», так же как содержит «полифонию временного» всякая совершенная музыкальная гармония. Но если попытаться встроить градационную шкалу прогрессивного развития, то окажется, что, то место, к которому всё это стремится, то место, куда нацелены векторы всякого совершенства, может быть лишь «пустотой», где всё абсолютно сбалансированно, где уравновешенны все составляющие, где царит - абсолютная гармония. А значит, нет желания, нет никакого стремления. Получается, что красота и всё прекрасное стремится - к ничто, к абсолютной пустоте?? Да, именно так. Здесь должна необходимо царить полная безмятежность, здесь должно властвовать то, что мы, так или иначе, относим к отсутствию жизни как таковой, к отсутствию всякой действительности.
      Ужасное, скверное – есть нечто противоположное, - диссонанс нашего сознания, даже более того, - сверх диссонанс. Здесь слышится скрежет и лязг. И всё что, так или иначе, дисгармонирует, выводит из равновесия, - режет ухо, заставляя его блокировать наиболее чувствительные свои молоточки, и режет глаз заставляя его слезится. Всё это на самом деле наиболее далеко от пустоты, с её абсолютным сбалансированным состоянием. То есть всё ужасное, скверное, - этот отголосок хаоса, сверх реальности, стремящейся к своей законченности, к своему сверх бытию, к катаклизму, с её «абсолютным нарушением», в сути своей есть воплощение апофеоза всего действительного. А значит некоей воплощённой жизненности, с её неудовлетворённым желанием, и её неисчерпаемым стремлением. Прекрасное же напротив, - мотив упорядоченности, сверх действительности, - мотив стремления к балансу, к абсолютному уравновешиванию, в конце концов, к «сверх гармонии пустоты», где всякое достижение этой гармонии есть – конец, прекращение всякого стремления, и воцарения полной безмятежности, абсолютного покоя мира. Вот такой парадокс рисуется в моём воображении, относительно полезности одного, и вредности другого.
      Наш разум, а вместе с ним и наша душа, каждую свою минуту осознанно или неосознанно делит феноменальный мир на «родное» и чужеродное», превращая все краски мира в принадлежность либо к одной категории, либо к другой. Всё её существо, все её стремления и желания направлены именно на это доминирующее положение, где всякая оценка – продукт этого отношения. В своих определениях пристрастиях и оценках, она неумолимо следует этой внутренней парадигме. «Родное» и «чужеродное» - есть её неоспоримая и непреодолимая доктрина, в симметричной транскрипции собственного воззрения, принятия и отрицания. И она очень чутко и очень тонко чувствует в этом направлении. Её очень трудно провести на этой ниве. Да, пожалуй, даже невозможно. Ведь все её оценки, относительно «родного» и «чужого», исходят из идеального воззрения, формирующегося в каждой клеточке организма, в каждом органоиде. Здесь сама природа смотрит на всё своим холодным непредвзятым взором. Её невозможно ни соблазнить, ни одурачить на этой почве. Она одновременно кричит и шепчет себе же в ухо! И этот «крика-шепот», словно инфразвуковая, и вместе с тем ультразвуковая волна, проходит сквозь всё материальное, не замечая пред собой ни «стены-преграды», ни котлованы, ни горы. Инфраультразвуковая волна природного макрокинеза, - воплощённое природное состояние мира, суть которого в антагонизме противостоящих друг другу войсках действительности, и пустоты. И это противостояние, отражается в нашей чуткой тонкой душевной организации, и является для нас в различных воплощениях. И одно из таких воплощений - противостояние ужасного, скверного с одной стороны, - и прекрасного, совершенного с другой.
        Всё скверное, ужасное для нас, есть чужеродное. Прекрасное, совершенное – родное. Первое - ближе к хаосу, второе – к гармоничной упорядоченности. (в рамках нашего разумения, исходящего из его отношения к хаосу и упорядоченности, пустоте и действительности, асимметричности и гармонии). И только расположение на лестнице нашего воззрения и осмысления, всякое представление и оценка этих противопоставлений находит своё основание. Эта лестница линейной транскрипции восприятия мира, как следующего от хаоса к совершенству, имеет бесконечное количество ступеней, как на пути прогрессивного движения мысли, так и на пути регрессивного. Но их ровно столько, сколько может вместить в себя наше сознание, и ни ступенью более. Ведь это наше сознание делит мир на эти, как и всякие иные определённые противопоставления и градации. Сама природа - целокупна в своей сути, в ней не существует отдельных вещей, в ней самой по себе нет и быть не может никаких определённостей. Всё это лишь игры нашего разума. Природа, мир – не знают ни совершенства, ни пошлости, ни ужасного, ни прекрасного. Они - аполитичны в этом отношении, беспристрастны и безучастны, ко всем своим собственным проявлениям. Их сакральная эстетика – необходимость. Прекрасное и ужасное – лишь полюса нашего сознания, отражающие своей сутью родное и чужеродное в воспринимаемом внешнем мироздании. Наше воззрение делит мир на две части, и затем противопоставляет их друг другу. Такова сущность нашего мышления, такова его генетическая особенность. Делить синтезированную им же действительность, разлагать и соединять, и снова разлагать. Этот труд, не имеет никакого смысла, но представляется нам, как самое осмысленное и достойное жизни, занятие. Нас кормит своими продуктами иллюзия, ибо реальность нам не по зубам, мы не в состоянии её не только переварить, но даже откусить от её стального тела.
       Наш разум синтезирует из переданных от наших разноплановых рецепторов, данных проходящих через «резисторы и транзисторы» аппарата восприятия и рассудка, внешний мир, и затем делит его на свои составляющие, определяя каждой составляющей, своё место в мироздании. Однажды созданное нашим разумом ядро атома, должно быть разделено и синтезировано. Мир, из хаотики своего бытия, должен упорядочиться и вновь хаотизироваться. Только так возможно движение, только так возможна бесконечность как таковая! Ибо в ином ключе, к примеру, в постоянном синтезировании, (постоянном становлении), или в постоянном разложении, (постоянном разрушении), бесконечность - невозможна.

Кислород заблуждения
Игра природы в собственном макрокинезе, выявляет всевозможные закономерности. Но эти закономерности всегда относительны. И даже кажущееся нам бесспорным становление общей монады действительного бытия, по сути, является лишь желаемым нашим разумом, удовлетворением собственных представлений о гипотетической законченности мира. Желание удовлетворить собственную иллюзорную парадигму некоей цельности мира, в надежде на возможность достижения его пределов, толкает разум к собственному совершенствованию, и к собственному же обману. Ведь если бы природа вообще, сама по себе обладала становлением, (не бесконечно сменяющимися фазами разрушения и построения), но общим глобальным становлением, то самой бесконечности - не существовало бы вовсе. Ведь в бесконечности - невозможно общее становление.  Представьте себе, во что мог бы превратиться мир, имей он такое вот становление, в возможностях своего вечного пребывания? Это становление должно было бы давным-давно превратить мир в нечто совершенно запредельное, и не возможное для всякой действительности, с её абсолютной зависимостью от волновой, приходящее – уходящей диссонансно - консонансной парадигмой.  Ибо глобальный мир начался не вчера, и закончится не завтра. И его собственное общее становление, необходимо вышло бы за пределы собственного бытия, превратив всё и вся в пустоту. Общее становление мира, и бесконечность его существования - не совместимы. Как некая «пустотелость» - нейтральность мира, так и отсутствие в нём общего становления, являет и утверждает его бесконечную природу. Хотя для нас, для нашего разума, имеющего становление формой собственного существования, действительность не может существовать без становления, и апологией этого является реальность перманентной действительности, её неоспоримое совершенствование, во всех локальных плоскостях нашего восприятия. Но что есть на самом деле, это локальное совершенствование, как не стремление к упорядоченности, как не стремление к абсолютной гармонии? Успокоению дисбалансов, отлаживанию нарушений, приведения всего, и вся к полной согласованности.  А значит, приведение мира к полному анабиозу, к возвращению в своё лоно, в абсолютный баланс с его безмятежностью и отсутствием всякого бытия. Чтобы вновь возникнуть и восстать в своём перманентном локальном становлении.
       Метафорическое выражение этих постулатов могло бы выглядеть следующим образом. Мир нашей локальной действительности можно представить в виде некоей «лодки» плывущей в безмерном и бесконечном океане безмятежного нейтрального мира. И на самом деле всякая лодка, «лодка» ли физического мира в эмпирических созерцаниях, или «лодка сознания» в догматических воззрениях, «лодка обобщённого синтетического мира», или локальная, плавающая в морях этого океана, каждая имеет свою остойчивость. На этой «лодке» невозможно бесконечное выстраивание. В какой-то момент приходит кризис, и лодка переворачивается, топя все малые, и все великие построения. Но киль всякой «лодки» так устроен, что, скинув с себя всё «становящееся», все выстроенные на её палубе агрегаты совершенства, она вновь становится на волну, предлагая новым строителям, возможности для новых построений. И только так она могла бы обеспечивать своё бесконечное плавание, только в повторениях, - уходах на дно и необходимых всплытиях, и никак иначе.
       Но почему мы, люди, для того чтобы существовать, должны в глубине своего сердца верить в возможность как общего становления мироздания, так и некоего собственного общего становления? В чём смысл, в чём причина нашего заблуждения, относительно мира, и себя в этом мире? Только ли в близорукости мышления, не способности смотреть достаточно далеко и глубоко? Или всё же в нежелании этого делать? Только ли в том, что существующее положение вещей обеспечивает нам общую надежду? Конечно и в этом тоже. Но прежде всего в том, что мы сами являемся теми «нагромождениями в лодке». И так как нам неизвестны ни курс, ни цели самой «лодки», мы наделяем её своими, глубоко антропоморфными целями и соответствующими им надеждами.
       Наш антропоморфизм, - кто знает, как далеко он может распространяться? Вполне может быть, что иного осмысления просто не существует. Мир - наше создание, и мы способны понять лишь цели строящегося и становящегося материала, его ограниченного временем и пространством, бытия. Точнее, нам кажется, что мы можем их понять. Ведь заблуждения, это не просто проникающие в нас «чужеродные организмы», некие «паразиты сознания», не дающие нам правильно мыслить, заблуждения – кровь и плоть нашего разумения.
       Кто мог бы понять, а главное принять необходимую конечность жизни человечества? Человек уверен, что создай он для себя достаточные для того условия, путём того же имманентного бесконечного становления, и он сможет жить вечно! Пережить Солнце и Галактику! Он даже теперь иногда озабочен конечностью жизни Солнца! Он задаётся вопросом: Когда, примерно через пять миллиардов лет Солнце, иссякнув, наконец, погибнет, куда ему податься?! Человек полагает, да нет, он уверен, что при определённых условиях, созданных своим перманентным бесконечным становлением, сможет прожить дольше Солнца. Он даже не допускает мысли, что, как бы он не становился, ему не удастся прожить даже миллиард лет.
       На самом деле, вполне вероятно, что нашему Солнцу уготовано увидеть не одно поколение человечества, если сложатся на то, условия. Или более ни одного, - если нет. Но для Солнца, это не имеет никакого значения. Ведь по большому счёту мы для него - не существуем, как в метафизическом, так и в реалистическом плане. Но то, что даже при самом оптимистическом раскладе нынешнему человечеству не дано увидеть конец Солнца, это абсолютно точно. Здесь не надо быть провидцем. Ведь наши временные параметры, относятся к временным параметрам Солнца, так же, как, к примеру, параметры нейтрона к параметрам земли.
       Мы заблуждаемся, и тем живём. - Истина не наша стихия. Мы дышим «кислородом заблуждения». Посади нас на планету истины (предположим такую), и она, проникнув своей атмосферой в «лёгкие нашего сознания», словно некая сероводородная среда отравит нас своей агрессивной природой. И в этом смысле самой опасной и ужасной средой для нас, в конечном счете, является именно истина. А самой благоприятной, - иллюзия. А значит в жизни, для нас должны быть более привлекательны заблуждения? Но не всё так однозначно. Ведь заблуждения такие же «ферменты» для нашего сознания, какими являются ферменты для нашего пищеварения. И всякое переваривание нашим разумением, всегда имеет определённую подоплёку, определённую цель. Неудобоваримые продукты, а тем более не перевариваемые должны быть вынесены за пределы нашего организма. Такова парадигма выживаемости. А всё, что относится к истинности, хоть и провоцирует наш организм на подвиги, но всё же является чужеродным продуктом для нашего существа. 
        Мы рождаемся в благоухающих садах иллюзии, и существуем в них, блуждая всю свою жизнь в лесу между «деревьями заблуждений», и вдыхаем запах «цветов-фантазий». Сады истины – чуждые нам наделы. Запах этих цветов, отдающий металлом, способен разрушить «лёгкие нашего разума».
        Но почему же в таком случае нам так отвратительна ложь? Почему мы так стремимся к правде в нашей повседневной жизни? На самом деле нам неприятна не ложь, а облачённая в грубую форму ложь. Нас отталкивает не сам факт лжи, но её грубость. Ведь мы стремимся всей своей сутью к полифонической утончённости. От низменного, - к возвышенному в нашем сердце. Нам невыносима грубая низменная форма, какую основу она бы не имела. Для нашей души всякая достаточно утончённая ложь, всегда будет восприниматься как правда. Для нас важна только гармония, и желанная истина, - в ней. И там, где есть гармония, всякое противоречие, а с ним и всякую ложь мы склонны просто не замечать. А чаще, мы просто наряжаем ложь в гармоничные одежды, и украшаем бантами целесообразности. Таким образом, всякая ложь, украшает общую гармонику всякой нашей вещи. И эта «вещь» превращается в наших оценках в алгоритм утверждённости, несущий в себе истину, - непоколебимую и достоверную.
        Истина, в представлениях нашей повседневной жизни, это совсем не то, что истина мироздания. Она в сути своей, есть убеждающая наш разум гармония, некая правильная упорядоченность. Она убеждает наш разум своей красотой, ибо воспринимается нами, как нечто родное, нечто упорядочено-совершенное, нечто наиболее удалённое от хаоса. Совершенная музыкальная полифония возбуждающая и утверждающая нашу Веру. Как Веру в истинность закономерности самого мироздания, так и Веру в истинность собственных выложенных и закреплённых умопостижений.
        Когда ты ищешь истину в жизни, знай, ты ищешь нечто с родной твоему сердцу агрегатностью. «Гармоничной агрегатностью», резонирующей с твоей сутью своей безупречной упорядоченностью. И найдя такую истину, ласкающую твою душу своей совершенной музыкой, ты будешь воевать за неё до последней капли крови. Ибо рождённая ею Вера, способна преодолеть любые инстинктивные позывы, и всякие разумные противоречия.
 
Антропоморфизм
Что есть естественность, и что есть искусственность в нашей повседневной жизни? Каковы причины подобных дефиниций нашего сознания? В чём их противоречивость и закономерность? Как мне кажется, здесь завуалировано скрыт вопрос антагонизма простоты и сложности, как неких основоположений для построения и восприятия всяких вещей мироздания, с одной стороны идеальным воззрением, с другой – рационально-аналитическим. Надо сказать, что всякое искусство вообще, вещь - искусственная. Но и оно, подобно всей нашей жизни, включает в себя внутреннюю градацию относительных антагонистических постановлений, питающих различные «ганглии» нашего сознания, в их продуцированиях. Всякое искусство в его сакральных основах есть синтез искусственности и естественности, олицетворяющихся в формах простого и сложного в фиксированных оценках наблюдателя. Где доминантами служат наиболее отклонённые центры тяжести воззрения и созерцания, либо в сторону идеального, (простого), либо в сторону рационально-аналитического, (сложного).
       Что в искусстве можно отнести к естественному, а что к искусственному, и почему. Вопрос - тонкости лицезрения, созерцания и оценки. Когда ты, в каком-либо произведении искусства не можешь ничего переставить местами, ничего выдернуть из него, и ничего добавить, чтобы не сломать общую гармонию, такое произведение своим «центром тяжести» ближе к естественности. Оно отражает своей законченностью естественность самой природы, где нельзя ничего переставить, выдернуть или привнести. Произведение же, в котором ты можешь переставлять местами абзацы, куплеты, менять фрагменты, добавлять и извлекать куски, не ломая при этом целостности, но лишь трансформируя само произведение, - ближе к искусственности. Оно отражает само наше воззрение в природу. Воззрение, которое всегда выстраивает в нём последовательные ряды взаимоотношений, и налагает на всё и вся собственные принципы целесообразности. И в этом вся суть противоречия природы в самой себе, и нашего воззрения в неё. Олицетворение антагонистического противостояния её сакральной сущности, и нашего осмысления её. Воспринимаемая действительность потому и принимается всецело за иллюзию, что никогда в действительности не отражает истинной картины мира, его стоического фундаментального характера, - его «вне субстанционального», «вне динамического простого начала», не зависимого от взора наблюдателя.
      Нечто появившееся и утвердившееся однажды, отвергнуть - невозможно. И этот тезис только на первый взгляд прост. Всякая «нелепость мира» вполне способна приживаться, и становится обыденностью, - вопрос лишь времени. И это положение лишний раз подтверждает мысль о том, что это наш разум строит мир вокруг себя, а не наоборот.
       А вообще, если быть абсолютно хладнокровным в этом вопросе, то кто кого строит, наше сознание ли мир, или мир наше сознание, это вопрос генетического кода, присущего нашему мышлению политеса линейности воображения, за рамки которого наш разум выйти не в состоянии. Ибо его сфера – пространственно-временной континуум. И он мыслит в этой линейности, выкладывая для себя определённые дороги, строя стены и всевозможные конгломераты. То есть создаёт инфраструктуру для собственного бытия, для собственной достаточно удобной жизни. Во всём и всегда он ищет основания и вершины, начальности и конечности, причины и последствия, зависимости и независимости, а в целом – целесообразности. И во всяком своём произведении, всегда стремится определить и отделить автора, от создаваемого. Во всяком движении мироздания обозначить – «откуда» и «куда». Во всяком явлении найти – «зачем» и «почему». Его сакральная архаическая задача, - подчинить мир, втиснуть все его явления в «короб собственного осмысления бытия». Разбить на ячейки, разлиновать в клеточку, разместить в этих клетках его «свободный народ», и повесить на каждой клетке таблички с собственными знаками. Внести знаки в картотеку, и словно в канцелярии оперировать этими знаками, выставляя наверх - главные, и ставя вниз – второстепенные, с его точки зрения вещи. Вывести приоритеты, обозначить схемы взаимодействий, назначить дежурных и ответственных, и упиваясь собственной властью, декларировать о истине.
        И в этом есть свой определённый резон.  Ведь на самом деле иного нам не дано. А значит, такое положение вещей является единственным, и только уже потому истинным. Ведь какую область человеческого бытия мы бы не взяли к рассмотрению, всюду мы найдём лишь игру. Игру с определёнными правилами, выведенными различными «ганглиями» нашего сознания и осмысления. И отнесение какой-либо игры нашего разума к серьёзной, либо несерьёзной, вопрос конъюнктуры в широком смысле, вопрос доминант, и зависит лишь от убеждения, основанного, прежде всего на Вере. Вере в нечто устоявшееся, и недоверии в не устоявшееся с одной стороны, и в Вере в полезность и бесполезность, - с другой.
        Отнесение, к примеру, шахматной игры к несерьёзному делу нашего разума, а игру физиков в своих лабораториях к серьёзному, строится на определённом отношении к полезности, как таковой. Полезности, прежде всего для многих. Это является краеугольным камнем для всякой серьёзности, затеянной нашим разумом игры. Та мера власти, и сопряжённая с ней ответственность, которая даётся и предполагается во время той или иной игры, несёт в себе и саму серьезность, с которой относятся к её токовищам. И здесь игра художника, в самом широком смысле слова, всегда будет находить более незначительное место в наших иерархических расстановках, чем игра, к примеру, политика. Но какой бы ни казалась серьёзной игра-политика, она остаётся лишь игрой, не важно, на сколько судеб она оказывает своё влияние. Ведь если посмотреть более широким взглядом, то окажется, что произведение искусства подчас оказывает влияние на судьбы целых поколений. И имеет власть не соизмеримую ни с одной политической игрой. Но это влияние мало заметно, в силу латентности, тонкости его бытия в ноосферах трансцендентальных полей сознания. Но власть её, несоизмерима по надёжности. Ибо свергнуть политика, и низвергнуть все его правила и догмы в пропасть – легко, а свергнуть власть художника - почти невозможно. Ибо эта власть зиждется на тех основах, которые невозможно разрушить молотом и топором. Ведь на самом деле «обух» вполне можно перебить достаточно на то жёсткой и гармонично сплетённой «плетью», но расколоть «электромагнитное поле» не под силу ни одной плети.
 
Проблема лучшего и худшего
                Чем дольше голод мучает его,
                Тем менее, морально он устойчив…
Как бы ты ни поступил здесь, опроверг или утвердил этот тезис, и в том и в другом случае будет иметь место, как истина, так и ложь. Ибо как в нашем мире не существует однородных вещей, так и не существует однородных понятий. Всякая вещь и всякое понятие, всегда разнополярны в целокупности своей телесности и своей субстанциональности, и только в этой разно полярности находят свою антропологическую существенность.
     Я конечно далёк от глубоких психологических изысканий Чизаре Ломброзо, но всё же некоторые свои замечания, по поводу этой сложнейшей и тончайшей стороны нашей психофизиологии могу высказать. Основываясь в первую очередь на своём внешнем и внутреннем опыте, и во вторую на сложившихся воззрениях моей собственной психофизической агрегатной определённости, её тонкости, гармоничности и чувствительности. Глубина этого вопроса, как собственно и иных вопросов, на которые направлен взор созерцательного разумения, определяется именно вышесказанной психофизической агрегатностью сознания наблюдателя, его особенностями в выстраивании внутренней матрицы внешнего Макрокинеза, как относительно грубых, так и тонких его явлений. И ничем иным. Ибо как глубина, так и поверхность, индифферентные понятия, и сами по себе не несут ничего объективного, а строятся и утверждаются лишь на относительных критериях наблюдателя. Эти понятия суть такие же антропологические дефиниции, как и те, что определяют мир вообще, и природу в частности, как нечто существующее именно в этой форме своего бытия. Ибо даже в рамках этих строгих определений мироздания, не существует истинных критериев оценки, ибо всё и вся размазано по стеклу неопределённости и предвзятости нашего разумения, и питает свою фундаментальность только в политесе относительности.
       Человек – есть всецело воплощение инстинкта воли к существованию. Он соткан словно ковёр со сложнейшим рисунком из нитей стремлений, в перехлёст которых проходят нити ограничений. Он есть олицетворение антропогенного противоречия мироздания. И эта сложнейшая живая ткань, находящаяся в постоянном движении, всецело формируется в нашем разуме. Разуме - разделяющим и срастающим, принимающим и опровергающим, словом - оценивающим. И этот «ковёр», эта, словно колышется на поверхности нейтрального моря бытия живая ткань, создаёт своими ворсинками туман всех наших иллюзий.

Антропологическая преступность природы
       Что есть в нас порок, и что есть добродетель? Как мы можем об этом судить, и какими критериями руководствуемся в первую очередь, во вторую и в третью…? Плавая в морях собственного разумения, где на поверхности морской глади всегда возникают течения, волны и водовороты от противоречивых столкновений, где всякое явление, словно появляющийся из тумана корабль, следующий прямым курсом на тебя, может, как спасти тебя, взяв на свой борт, так и раздавить, или изрубить своими винтами. Где всякое добро и зло в сути своей, определены изначальными колоссами полезности и вредности всякого явления для наблюдателя, а значит, не несут в себе ничего по-настоящему объективного, и где на сакральных глубинах, - в бездне нашего инстинкта всегда таится неосознаваемое. И здесь, на этой недосягаемой для осмысления глубине, всё доброе и злое – не может быть определимо на глаз, и не может судиться по поверхностным критериям произвольного в своей сути, разумения. И в этом латентно укрыта тайна тайн.
        Человеческий органоид, с его сложнейшей личностью, всей своей агрегатностью воплощает тайну всего мироздания. Человек есть миниатюрное отражение, - модель мира, в котором пребывает. Где глубина всегда противоречит поверхности, вершина своему основанию, грубое – тонкому, а изысканное и агрессивное, всему пошлому и повсеместно-инертному. Человек – модель мироздания, как в глобальном смысле, так и в смысле всевозможных локальных системных образований на нашей планете. Начиная с того, (и это можно вполне заметить), что в человеческом организме соотношение воды, примерно такое же, как на поверхности нашей планеты. И вся динамическая особенность его иммунной системы повторяет динамику иммунной системы планеты. И кончая тем, что тонкий «электромагнитный мир человека», по своей сути являет миниатюрное воплощение формы электромагнитного поля земли. - А как могло бы быть иначе?
       В каких морях испокон веков и посей день, плавает наш социум, со всеми его нагромождениями и построениями, знает ли человек это? Мы, люди, уверенны, что если наши «корабли» до сих пор не утонули и всё ещё плавают по опасным морям, то они построены правильно. Мы беспрестанно латаем старые «дряхлые суда», и вновь выходим в море. Кто посмеет когда-нибудь, построить «новые корабли», совершенно иной конструкции? Кто посмеет нырнуть достаточно глубоко в сами эти моря? Инерция жизни, - почти непреодолима! Она несёт всех нас на скалы обречённости. Наш Социум, словно огромный шар, катится к своей неминуемой пропасти.
       Какой чудной этот инстинкт! Он играет нашими осмыслениями, словно кеглями. Он дёргает наше разумение за нити, словно артист, дёргающий нити своей марионетки. И какая наивная и смешная эта «марионетка»! Она полагает, что она вполне самостоятельна. Да нет, - она уверенна в этом! Она полагает свою свободу как нечто неоспоримое. Но что она знает о своём собственном произволе? Что знает о своём произволе наш инстинкт? Увлёкшись своей «марионеткой», он не замечает, что весь его произвол, такая же фикция. Что он сам является «марионеткой» в руках судьбы и проведения. Что весь его произвол ограничивается строгой последовательностью, и строится на внутреннем отношении и взаимодействии природных сил. На доминантах, в которых массивность уравновешивается агрессивностью, инертность – мобильностью. Где всякие критерии относительны, и никакой абсолютности быть не может по определению. Если вы когда-нибудь найдёте в этом мире нечто по-настоящему самостоятельное, то можете быть уверенны, что нашли конец мира, его окончательного абсолютного Бога.
       Что могло бы представлять собой нечто самостоятельное в нашей душе? Душе, как некоем сплаве, - синтезе инстинкта и разума, (как будто бы инстинкт и разум, изначально отдельные субстанции, лишь синтезированные в нашем разуме). Но иначе мы мыслить не можем, ибо иные направления мышления неминуемо приводят в тупик. Ну да что есть. Так вот. Что есть в нашей душе, что мы могли бы отнести к самостоятельной произвольной субстанции? Или может быть, простите, вы бы хотели искать эту самостоятельность по отдельности, сначала в инстинкте, затем в разуме? Где могла бы таиться та «великая песчинка произвола», которая была бы совершенно независимым субстратом нашего существа? Что она могла бы собой представлять, как могла бы существовать эта «песчинка», этот царь в голове?
      Вы говорите, что человек свободен в своих поступках, мыслях и намерениях, что человек, в силу своей ответственности, должен поступать морально и законно? Что его «Я» - последняя инстанция в оценке собственных поступков? Но что есть «Я»? - Зыбкое, уходящее за горизонты сознания туманное и бесформенное тело. Как только ты заглядываешь достаточно глубоко в себя, в своё «Я», оно неминуемо исчезает точкой в сферическом зените разумного небосклона. Мы искусственно сделали «Я» - твёрдым, определённым и самостоятельным, чтобы наделить его сущностью, а главное ответственностью. Чтобы при случае можно было его взять в руки, наказать или поощрить, словом сделали из него ребёнка, которого можно и нужно воспитывать, и в то же время усадили его на трон, наделив скипетром и жезлом. На самом деле никакого «Я» - не существует как номинала. То, что вы чувствуете в себе как некое «Я» по сути, является пучком напряжения, возникающего от столкновения двух главных стихий нашего агрегата, - инстинкта и разума. Пар над котлом, - дым над полем битвы.
      Человек всегда поступает так, как единственно мог бы поступить в данных условиях, не зависимо от того, борется ли он в этот момент со своими инстинктами и побеждает их, или инстинкты берут верх, побеждая холодный разум, (условно говоря). Если он сделал нечто, то абсолютно точно, он не мог поступить иначе. Стихии, бушующие в нём, не оставляют ему выбора, - ни единого шанса. Их борьба, и соответствующий результат – фатальны. И на этом пути нет никакого «Я». «Я» – фантом, иллюзия, позволяющая чувствовать нам себя - свободными. Это «Я» возникает всегда лишь как постфактум. А все оценки и терзания этого «постфактум», не имеют никакого значения.
       Нам лишь кажется, что человек свободен, что он со своим «Я» есть начало. Что оцени он правильно свой, с точки зрения морали неправильный поступок, и в следующий раз, он поступит правильно. Человек со всеми присущими только ему духовными, психофизическими, эмоциональными алгоритмами, и их внутренними взаимоотношениями, есть цельный, и в некотором смысле идеальный агрегат, каким бы он вам не казался, - ущербно низменным, или несовершенным. На самом деле это наши оценки - далеки от идеала. Ибо всякая оценка продукт заинтересованности одной «ганглии сознания», в ущерб другой, - иначе и быть не может. Всё что мы, так или иначе, отвергаем в человеке, как правило, приветствуется природой, (если представить себе природу как некий заинтересованный субъект). Разумный подход в отношении оценок человеческого поведения, имеет значение лишь для его абстрагированных от естественности концепций. Как должно быть, - решать не ему. Но он уверен, что эта задача лежит именно на нём. Мы люди, со своими оценками плаваем в болоте собственных и чужих заблуждений. И самые большие «кочки» на этом болоте, это заблуждения относительно самих себя.
       Как становится ясно из вышесказанного, я бы хотел посмотреть на проблему преступности с несколько иного угла зрения, чем это принято. И в этом моём воззрении, на самом деле нет того постмодерна, которым ныне так или иначе пропитано всякое умозрение, стремящееся лишь к противоречию ради противоречия, лишь к разрушению однажды выстроенных замком осознанности.
       Начну как всегда с истоков. Что есть в сущности своей преступность в природе, вне человеческих отношений социума, вне построенных на этих отношениях, оценках? Преступность в природе это, в одном случае нарушение сложившихся границ в локальных образованиях этой природы, в другом нарушение системы, или сложившейся однажды гармонии. И как нам кажется, в отличие от социальных, эти гармоничные системы – естественны, как естественны и необходимы все присущие им нарушения и дисгармонизации. Но дело всё в том, что всякая искусственность, только кажется искусственностью, она всегда имеет свой прототип в естестве природы. Мы, по большому счёту ничего нового никогда не создаём. Всё, что так нас поражает своей новостью, на самом деле уже имеет место в природе, в её сакральных основаниях, надо лишь найти и увидеть. И говорить о естественности и искусственности, можно лишь с определённого угла зрения, и в определённой глубине осознанности привычной человеческому глазу и сердцу, и в рамках их антропоморфных оценок.
       Преступность в природе, это последствие генетической предрасположенности нашего мира вообще, черпающей эту предрасположенность из самой сути мироздания. Ибо мир действительности и его последовательное воплощение – природа, родились и здравствуют благодаря нарушению абсолютного баланса сил. – Баланса, характеризующегося полной безмятежностью, то есть пустотой. Ибо вся наша природа, да собственно и материя, возникли благодаря этому нарушению. Преступность - породила вселенную и материю, выведя за границы хаоса пустоты, и тем самым породив нашу действительность. Природа в какой-то момент, преступила собственные границы, и вся последующая динамика природного Макрокинеза, есть воплощённое олицетворение этого непрекращающегося преступления на всех её уровнях.
       Вся суть существования с его архаической мировой динамикой, может быть охарактеризована дуализмом природного Макрокинеза. Его противоположные монады всегда стремятся к двум противоположным полюсам. С одной стороны, к нарушению границ, (условно говоря, к «разносу»), - с другой к гармонизации, упорядочиванию всех своих процессов. То есть в самой своей глубине, вся наша действительность существуют только благодаря столкновению разнонаправленных интересов монад собственной сакральной природы. С одной стороны, природа стремится вернуться в своё лоно, в абсолютный баланс сил, - с другой стремится выйти из этого баланса, разрушить эту абсолютную гармонию. И мы, и весь наш действительный мир, существует между этими полюсами, и только благодаря этим полюсам, - их столкновению и возникающему при этом некоему «торможению». И не существуй одного из них, не было бы и другого. А не будь нарушения, этого изначального преступления, разрушившего абсолютный баланс природы, не существовало бы и природы действительности.
       Считаете ли вы преступность - патологией, которую необходимо вылечить, или не считаете таковой, для самой природы не имеет никакого значения. Сама природа, её появление и развитие, есть воплощённая патология. И на этот счёт ни у кого не должно быть никаких сомнений. Всё что мы наблюдаем вокруг себя, есть продукт этой патологии, - продукт нарушения гармонии абсолютного баланса. И с нашей точки зрения, с точки зрения «детей действительности», это нарушение абсолютного баланса, - есть нарушение сна самозабвенной природы. Это выведение сакральных монад природы из состояния анабиоза. И преступность, на всех уровнях теперешнего бытия, в этом смысле есть некое постоянное «тормошение природы», возбуждение её стремящейся ко сну субстанции. - «Субстанции» стремящейся вернуться в своё архаическое лоно.
       Что даёт миру возможность развития, что позволяет ему идти вперёд? (Условно говоря, вперёд, ибо на самом деле никакого «вперёд» нет). Но здесь сугубо в рамках нашего линейно-векторного осмысления. - За счёт чего мир мог бы развиваться, не будь в нём изначально заложено это «преступление»?
       Мы, люди, со своим узким разумом, со своими социальными интересами, хотим втиснуть природу с её мощнейшими инстинктами, в рамки нашего рационально-аналитического воззрения, в рамки антропоморфного политеса полезности и вредности, где заинтересованностью пропитано всякое начало и всякий конец, где нет и быть не может истинной объективности. И распространяя эти сугубо человеческие понятия, на обширнейшее поле природы, превращаем её саму в нечто, с одной стороны - помогающее, с другой – противостоящее нам. Мы идём по пути построения вокруг себя комфортного мира, - «кокона», постоянно занимаясь облегчением своей жизни, поиском и подкладыванием мягких подушек, удобных для сидения и лежания, как в прямом, так и в переносном и метафорическом смысле. Мы выстраиваем вокруг себя разумный быт, без конца спотыкаясь на этом пути, разбивая себе лоб, и всё же, словно глупые упрямые ослы, стремимся выстроить мир удобный, - мир, расположенный к нам. Наш агрессивный в своей глубинной сути разум, в своём необузданном рационально-аналитическом, стремится упорядочить мир, а по сути, покорить его. Человек, во всех своих стремлениях без всякого исключения, по большому счёту только тем и занят, что беспрестанно пытается покорить окружающую действительность, во всех возможных для него плоскостях собственного воззрения и созерцания. И многое ему удаётся на этом поприще. Без побед, не осталось бы надежды, а с ней умерло бы и стремление. Но существуют моря, на которых наш рационально-аналитический разум, со своим «плугом», - совершенно бессмысленнен. Здесь невозможно выстроить всё в линейку, распахать и засеять. Здесь волны расходятся кругами в разные стороны, здесь глубина не может быть определена высотой «жала плуга», здесь нет никакой возможности отделить зёрна от плевел, здесь рассыпаются самые основательные рационально-аналитические конструкции. Разумность, присущая рационально-аналитическому, здесь теряет всякий смысл. И это моря Идеального. И всё наше социальное мировоззрение зиждется на противостоянии этих разно полярных стихий разума, воплощающихся в разнонаправленные воззрения и разумения, определяющие собственные «ганглиеобразности», и адекватные им умозаключения.
        Нам кажется, мы даже уверенны в том, что хаос пустоты, заключается в нарушении порядка, разрушении упорядоченности каузальных связей и всех последовательностей, присущих нашей действительности. И с точки зрения действительности, - это так. Но для природы, для её глубинной сути, хаос пустоты — это единственно возможное естественное бытие. И для нее то, что мы оцениваем, как гармоничная действительность, является хаосом, - нарушением её абсолютного баланса, нарушением её идеальной гармонии. Идеальное состояние природы, это абсолютный баланс, тот самый хаос в нашей оценке, которого нет в реальной действительности, в нашем действительном бытие и жизни. Для нас, это «идеальное состояние природы», как раз и представляется хаосом пустоты. Но её противоположность, - действительность, с её выходом из идеального состояния природы, представляющая собой на самом деле дисгармонию, - квинтэссенцию нарушения, оценивается нами как совершенство, как нечто сверхгармоничное. Мы дети этого нарушения, это наш дом. - Как бы мы могли оценивать его иначе? Но, тем не менее, когда вся наша сущность стремится упорядочить насколько возможно всю внешнюю и внутреннюю природу, подчинить её гармонии, сбалансировать насколько позволяет сама действительность, мы на самом деле стремимся уничтожить её. Это наша глубинная суть стремится домой, - в своё архаическое лоно небытия с её абсолютной гармонией.
        И каким бы всё это ни казалось абсурдным, на самом деле наша жизнь только кажется нам совершенным состоянием природы. Так психически больной, никогда не знающий здоровья, считает своё состояние совершенным. И только познав «истинное здоровье», понимает, как был на самом деле болен. Мы возносим жизнь на пьедестал, не зная иного бытия. Мы приспособлены к этой среде пребывания, и другая среда, как бы она ни была совершенна, - чужда нам, и столкнись мы с ней, она непременно погубит нас. Так «гипотетические сущности» хаоса, (если таких представить себе), непременно погибли бы в нашей действительности, захлебнувшись в дисгармонии нарушенной природы. Вы считаете свою жизнь – совершенством, но где-то глубоко в подсознании, в глубине вашего сердца сидит «червь сомнения» с его, не изживаемым подозрением. И вы чувствуете его «извивающиеся конвульсии», периодически вступая в некое состояние близкое к трансу. И тогда вы почти осознаёте, что что-то во всём этом не так, что ваша жизнь и мир представляют собой нечто обманывающее, вводящее постоянно в заблуждение. И что самое парадоксальное, вы всегда непреодолимо стремитесь к этому заблуждению.
       Люди, не осознавая того, всю свою жизнь стремятся по-настоящему только к одному, - к опьянению в самом широком смысле слова. И это опьянение собственными и чужими иллюзиями, является доминирующей потребностью нашей жизни. Зачем мы стремились бы к искусству, не будь оно хмельным напитком для нашей души? Проснувшись утром, мы тут же стремимся прочь от трезвой реальности бытия, которая причиняет нам неосознанную боль. Мы не в силах в ней находится даже несколько минут. Она, словно вампир высасывает из нас соки жизни, - энергию, дающую силы. Абсолютная реальность – нечто самое пустое, и самое враждебное в нашей действительности и нашей жизни. Она ближе всего к пустоте мира, - к хаосу, к абсолютному балансу, безупречной гармонии природы, которые нам чужды, как чужда среда космоса. И наша душа всеми своими фибрами стремится к противоположному полюсу, - к иллюзии, к пьянящей действительности жизни, и её разнообразным «хмельным напиткам».
       Почему антропогенная преступность как таковая, как собственно и всякая война, - не могут быть никогда удалены из нашей действительности и из нашей жизни? Потому, что преступность, как и война сами по себе являются сутью этой жизни, - некоей плазмой, основой кровоснабжения вечно текущей реки жизни и бытия. Высуши эту реку, и жизнь остановится. И на дне высохшего русла мы обнаружим лишь трупы рыб жизни, и обескровленные ракушки бытия. Ибо они, эти консоли жизни и бытия - основания её фундаментальной ткани, и являют собой такую же необходимость, как и противоположные, – консоли благоденствия и умиротворения. Ибо всякая ткань как таковая, возможна только в сочетании разнонаправленных переплетающихся волокон. В действительности, в её глубинных основах более нет ничего кроме этих плазмоидов. И вся наша жизнь зиждется на «двух китах», беспрестанно борющихся друг с другом, на бескрайних просторах эфира-пустоты. Эти «киты» - сохранение и нарушение, являющиеся прототипами метафизических стихий бытия действительности - упорядочивания и хаоса. Преступность и война, - такой же неразрушимый фундамент для нашей действительности, как уравновешение и упорядочивание. Такая же необходимая консоль, - «несущая балка» поддерживающая всё строение. 
       Нам кажется, да мы просто уверенны в том, что жизнь как таковая, сохраняется только умиротворением. Но подумайте, взгляните не одурманенным взглядом, как бы могла сохраняться наша особь, к примеру, без агрессивного по своей сути и преступного по своей форме полового акта, обманывающего наш разум опьянением сопутствующего экстаза? Как могла бы вообще природа действительности сохранять свою форму без постоянного и повсеместного преступления? Наш инстинкт всегда противостоит разуму, воплощая тем самым архаистические основы жизни, олицетворяющие главный принцип всего существующего, - войну. Наш инстинкт, как воплощенная в нас со всеми своими мотивами природа, всегда стремится к преступлению. Природа, на всех уровнях собственного бытия, сохраняет эту константу. Преступление как преодоление всяческих рамок, включая и рамки собственного разумения, обеспечивает её бытие в пространстве и времени.
        Где находится зерно всякой преступности в нашем социуме? Откуда исходит непреодолимое стремление человеческой натуры к преступлению? Посмотрите на наших, так называемых братьев меньших. В их жизни так мало разума, и так много инстинкта, что все поступки и их мотивы - на поверхности. Они не завуалированы рефлексивным разумом и его «утончёнными ганглиями», с их порождающими всякое притворство, всякий уход от естественности, оценками. Глядя на них, всё становится явным, и тем самым - невинным. Не правда ли, когда наш разум, толи в силу своей организованности и усложнённости, толи в силу своего властолюбия начинает превращать невинные поступки инстинкта в преступление, - в нечто, что не должно быть? Когда он причисляет их к нарушению, к дисгармонии, - к чему-то, что необходимо изъять, истребить, тогда возникает нарицательное отношение к преступлению.
       Наш разум, учился веками побеждать инстинкт, и всё чего добился, это скрывать их проявления «покрывалами благородного покрова». А главное, он стал воевать уже внутри собственного разумения, за оценки тех или иных поступков, чем убил в себе окончательно всякую невинность. Ведь вина начинается там, где возникает оценка, с помощью которой начинают отстаиваться позиции заинтересованного субъекта, во что бы то ни стало. Где происходит переворачивание истин, вуалированние и покрытие покрывалами, вынесение на передний план всего того, что представляет интерес, и зашоривание, отодвигание на задний план всего того, что противоречит этому интересу. То есть происходит пошлый обман ради власти.
       Обман и невинность – антиподы. Они не живут вместе. И как только в человеческом органоиде развилась «оценочная ганглия», как только он начал искать удовлетворения интересов за собственной природой, вне контекста простых инстинктов, он стал неминуемо обманывать самого себя. И человеку уже никогда не вернутся к собственной правде, а значит и к собственной невинности. Ведь его разум, уже вряд ли отступит от собственных амбиций, от собственных оценок, от своего стремления к власти, во что бы то ни стало. А что, как не его власть делает инстинкты виновными, превращая в порицание, в преступление то, что по сути своей,- невинно. Но дело в том, что и он, прикрываясь «благородными покрывалами», сам совершает преступление, преступление против инстинкта и его невинности, против природы, против сущностных основ жизни. Он опоясал жизнь созданными им цепями, заборами с колючей проволокой, он создал кодекс, на основании которого загоняются в клетки и тюрьмы все живые стремления природы, и назвал этот кодекс, - моралью.
       Да, наверное, закон нужен и даже необходим, дабы не распоясывалась разношерстная братия низменного стада нашего организма. Но дело в том, что под его гнёт попадают и самые полезные, самые возвышенные ветви инстинкта, ошибочно подметённые под одну метёлку «властвующим господином». У этого «господина» в руках есть все атрибуты для наказания и поощрения своих подданных. Он забрал у инстинктов свободу, а взамен дал надежду на безопасность стада. Острый глаз увидит здесь все признаки государства, и не только. Всякая система нашей действительности, так или иначе, существует по этим лекала, в рамках отношения повелевающих и повелеваемых.
      Государство нашего социума, его метафизическая основа, есть отражение физики функциональной конструктивности нашего организма, всех взаимоотношений его органоидов, собранных в определённый алгоритм функциональности. Здесь основательная конструкция нашего организма, моделируется в некую матрицу трансцендентальных сочетаний, и затем трансформируется на внешние отношения людей, воплощаясь в социальные взаимоотношения в виде модели, повторяющей до мелочей конструктивную особенность нашей психофизической организации. То есть метафора государства, целиком и полностью представляет собой слепок    динамической особенности организации нашего тела. В мире не создаётся ничего того, чего не было бы в природе нашего тела и нашего разума. Ты не найдёшь в социуме, в его устройстве, ничего самобытного, ничего того, что не росло бы из собственных глубоко архаичных корней нашего существа.
       Далее. Наш рационально-аналитический разум, узурпировав власть, стал приписывать и все подобные «изобретения», себе. Повсюду лишь переделанные клише, модернизированные механизмы, перестроенные старые гробницы, которые он провозглашает своими, и, наделяя их собственной целесообразностью, относит их появление к собственным заслугам. Он делает вид, что на самом деле изобретает нечто сам. Но в действительности лишь приводит в формы собственного, понятного ему родного порядка, переписывает текст, созданный его сакральной природой, нисколько не стесняясь такого откровенного плагиата, где всё и вся - есть лишь проекция. Ибо сам не видит этого «плагиата», полагая себя первопричинностью, и веря в собственную изначальность и истинность собственного законотворчества и законодательства. И обманывая, таким образом, в первую очередь самого себя, он тем самым продуцирует иллюзорную надежду на действительное существование некоего нового в жизни, и тем самым уповает на действительную реальность прогресса и становления. А вместе с тем и надежду на «волю царя», - веру в его авторитет. А так как наша душа не может существовать без надежды, пусть – иллюзорной, она задохнулась бы в тот же момент, когда исчез бы «кислород» этой основы её дыхания, то она беспрекословно подчиняется этому обману, и нарекает его неопровержимой истинностью.
      Преступность, как нарицательное понятие, есть оценка заинтересованного субъекта, стремящегося сохранить завоёванные наделы собственного благоденствия. Повелевающий класс, к какой плоскости мировоззрения он бы не относился, никакие свои действия не станет относить к преступным. Ибо они всегда на благо господствующего класса. Будь-то политический класс, или класс доминирующего образа сознания, в рамках одной единственной личности. Но если оценивать преступность как таковую, не обремененным моралью глазом, если смотреть глубоко и непредвзято, то становится очевидным, что «социальная преступность» являет собой лишь неузнанный отголосок того архаического нарушения изначального баланса сил, которое дало нам нашу действительность. И одна из сторон нашего «Я» всегда стремится к этому нарушению, к увеличению дисбаланса, как гарантии собственного существования. Но другая сторона нашего «Я» стремится домой, - обратно к этому абсолютному балансу, беспрестанно стараясь упорядочивать всё и вся.  - Это война миров на поле нашего сознания! Война противостояния хаоса и действительности, - пустоты и существенности. И в этом противостоянии существует наша действительность, словно «шаровая молния» висящая между небом и землёй, как нечто балансирующее между «магнитными полями сакральной природы бытия».
       Если же посмотреть на работу нашего сознания в фокусе моральных метафор и соответствующих им критериев оценки, то выявятся определённые закономерности конфронтабельного, конфликтного в своей сути политеса различных полей его природного существа. В нашем целокупном разуме, как на полях его психофизического, так и на полях трансцендентального, по большому счёту беспрестанно воюет «величие и возвышенность» - с «пошлостью и низменностью». И эта война есть проекция изначальной архаической и фундаментальной войны природы мироздания. Войны её сакральных монад - «тонкого и агрессивного», - с «грубым и инертным». (См. теория движения).
         И даже для нашего бытового созерцания и осмысления, (это можно наблюдать всюду), как бы ни казалось обратное, в самом преступлении как таковом, нет ничего предосудительного, пока оно выступает за прогресс, - за нечто высокое благородное и возвышенное в нашем представлении. То есть важным был и остаётся мотив. А по сути, пока оно выступает за интересы «доминирующего класса в нашем сознании». И становится чем-то ужасным, когда его намерения основываются на низменности и пошлости, когда эти намерения идут вразрез к интересам «доминирующего класса». Когда такое преступление в представлении этого класса, провоцирует регресс, то есть его результаты отбрасывают на «поля атавистического». Когда повелевающий «доминирующий класс», чувствует, что «жезл власти» переходит к «не заслуживающей черни», когда узурпация власти над мировоззрением, заставляет паниковать всё его возвышенное чувство справедливости.
        Лишь оценка низменности мотивов того или иного преступления, вводит его в ранг осуждения. Наше подсознание говорит, а сознание вторит ему: = Преступление, основывающееся на низменных, инстинктивных побуждениях, достойно порицания и наказания, ибо ввергает нас в прошлое, где гармония настолько же несовершенна, насколько непредсказуем и опасен дисбаланс природы. Где атавистические мотивы пытаются захватить власть, и подавить всё прогрессивное, всё истинно возвышенное, всё то, что априори является главенствующим, - что по определению божественного проведения должно обладать этой властью.
        В нашем мире нет и быть не может никакой объективности. Ибо повсеместные и вездесущие так называемые «двойные стандарты» есть форма нашего мировоззрения. И в этих «стандартах», всякое преступление, основанное на возвышенных мотивах сознания и цели, достойно поощрения и награды. Оно обещает будущее, в котором всё тонко и возвышенно, в котором есть предсказуемость и безопасность. Будущее, в котором власть принадлежит тому, кто её заслуживает, кто должен ею обладать по праву своего рождения. Ибо несёт в себе всё самое прогрессивное и лучшее, - всё по-настоящему ценное. Но есть ли, может ли быть там основательность, так присущая всему грубому и низменному, - большой вопрос.
       И всё это было бы достаточно просто и даже банально. Но вопрос в том, - кто собственно оценивает пошлость и низменность поступка, либо его величие и возвышенность? Кто может знать наверняка, что на самом деле низменно, атавистично, а что возвышенно и прогрессивно? Всякая оценка есть образ, - некий продукт, либо отдельно взятой личности, либо общего синтетического сознания общества. И оценка, и обозначение поступка, всегда идёт либо от одного, либо от другого, и всегда основывается на интересах либо отдельной личности, либо интересах «клана» с его синтетическим сознанием. Ведь мотивацией во всякой оценке, всегда выступает интерес. В данном случае интерес синтетического разумения социума, который, естественно всегда шире интереса индивидуума. И в этом противоречии, всякое отношение к преступлению, подчас диаметрально противоположно. Но вердикт всегда выносит наиболее обобщённое мерило. - Мерило интересов социума, обладающего беспрекословной властью. Даже если этот вердикт противоречит самой природе и её прогрессу. Прогрессу, обусловленному природными интересами, которые, как правило, идут иной дорогой.
 
Порода
Улучшение генофонда, совершенствование человеческой породы, главной своей проблемой имеет неопределённость лучшего и худшего, как абсолютных критериев для нашего мировоззрения. Бросающееся в глаза при всяком даже поверхностном анализе несоответствие лучшего для человека, и лучшего для природы, в отдельно взятых системах координат, каждый раз подтверждает этот тезис. Не соответствие лучшего для природы разума, и лучшего для природы тела, невозможность выведения сакральных мотивов и закрепление их в законченные алгоритмы сознания, как лейтмотивов для главных принципов текущего момента нашей жизни.
       Евгеника как наука, основывается на относительных понятиях, субъективных закрепившихся воззрениях относительно лучшего и худшего, не несёт в себе никакого основополагающего политеса. Противоречие инстинктов природы, и инстинктов разума, в определении доминант для собственного развития; Противоречие инстинктов общества, и инстинктов индивидуума в приоритетных направлениях поведения; Невозможность выведения парабол и направлений, удовлетворяющих всякие цели в отношении развития прогрессивных истинных форм всякого преображения. Мы не можем знать никаких достоверных констант для улучшения собственной породы.
       То, что как нам кажется, да мы даже уверенны, ухудшает породу человека, в иной плоскости воззрения, более широкой, - улучшает её, заставляя индивидуум быть хитрее, сильнее, а значит приспособленнее к жизни. И наоборот. То, в чём мы уверенны, как в неопровержимых мотивах для совершенствования нашего психотипа, под иным углом зрения, делает человека уязвимым, мягкотелым и неприспособленным к жизни. И неминуемо ведёт к уничижение его природного совершенства, к торможению и угнетению роста его мощи, как физической, так и духовной.
       Все наши моральные константы в своих сакральных установках, на самом деле имеют своими целями не улучшение породы человеческой особи, но одомашнивание его, окультуривание, замораживание его выдающихся конечностей, оскопление и обезличивание, с целью превратить все его опасные «природные ганглии», - в рудименты. Превращение ассиметричной звезды, в красивую симметричную звёздочку, радующую глаз созерцательных соплеменников. 
       Как я уже отмечал выше, всякое совершенствование в природе имеет свою ограниченность. Вино становится наиболее ценным с годами, но и оно, в конце концов, превращается в уксус. Эта мысль не нова, но она имеет решающее значение в свете нашей концепции. Ибо мы уверенны в том, что для совершенствования человеческой породы, в моральных аспектах прогрессирования, подобных ограничений - не существует. Что, как бы человек не совершенствовался, в этом направлении, ему не грозит преодоление той некоей границы, за которой начинается деградация личности. Но природа всюду одна, и она - неумолима. В ней на самом деле нет никаких исключений. И всякое стремление к вершине, в конце концов, находит эту вершину, после которой личность неминуемо катится вниз, по крутому противоположному склону.
       Что собой представляла бы вершина улучшения породы человека в том направлении, в котором ныне движется наш прогресс? Попробуйте представить себе такое совершенство. Ослабление всех инстинктов, превращение в рудименты всех главных мотивов, сглаживание, превращение в ровные поля архипелаги сознания, и как следствие, умерщвление витающих между скал этого архипелага муз и гарпий вдохновения! Вырубка всех чрезмерно возвышающихся деревьев, и превращение «леса души» в однообразное, красивое и безопасное пастбище для «добрых коров» и скромных в своих стремлениях «баранов». Истребление всех диких, хищных зверей, (пока их лишь загоняют в резервации), превращение глубоких морей, - в мелкие лужи, с постоянным штилем на поверхности. Здесь уже не встретить не только акул и дельфинов, но и планктона. Что ждёт такие моря? - Необходимое высыхание.
       Да, пока ещё наши инстинкты сильны, они складывались и вырастали миллионы лет, превращаясь в прочные сосновые рощи. Они выкладывались словно пирамиды, кропотливым трудом предков. Но агрессивность разума способна подмыть и вытравить эрозией ветров самое фундаментальное строение. И сколько уйдёт времени на полное разрушение, когда начнутся необратимые процессы, - никто не знает. Может статься, что мы уже перешли эту черту.
       Чаще всего разрушение в природе происходит гораздо быстрее, чем постройка. Но что мог бы построить взамен «пирамидам инстинкта», чем мог бы заменить эту древнюю долину Гизы сам разум? Нечто принципиально новое? Конечно, нет. Всё, что он способен построить, будет лишь неким подобием инстинктивных конструкций, но в силу искусственности, эти новые перевоплощения будут представлять собой некий суррогат, экстраполяцию инстинктивных строений, перестроенных на свой лад, в соответствии с собственными потребностями, в соответствии со своими интересами.
       Наш разум убеждён в правдивости и истинности собственных постулатов. Он словно правитель государства, уверенный в своих воззрениях, относительно правильности и неправильности жизненных установок и поступков, - для всех жителей его страны, всех подданных этого государства. Но чем он собственно руководствуется? Как бы, не казалось обратное, интересами самого государства, и, как правило, в ущерб интересам отдельной личности. Его лозунги гласят: Всё во имя человека, всё во имя личности! Но на самом деле, его интересы далеки от интересов отдельной личности, его доминирующие постулаты требуют подчинения законам социума, обеспечивающих сохранение государства как организма, и сохранение власти над ним. Ведь оно точно знает, какова должна быть жизнь, каковы должны быть моральные устои в обществе.
      Примерно такими же постулатами руководствуется и наш разум в отношении всех своих, так называемых низменных инстинктов, - подданных его государства. Он хочет привести их всех к собственному порядку, подчинить их критериям собственной справедливости, - к лекалам собственного воззрения в отношении лучшего и худшего. Его стремление к власти, - неумолимо.
 
Религия и Вера
Вера, - истинная вера, относится к религиозной конфессии, к её теистической дисциплине, как драгоценный камень к своей пошлой оловянной оправе. Но обычный человеческий разум никак не может обойтись без этой «оправы». Ведь ему обязательно нужно надеть этот «перстень» на свой указательный палец. Во-первых, чтобы в любой удобный момент поднять его вверх и указать на истину, во-вторых, без этой «оловянной оправы» он без конца теряет сам «камень».
       Наш ум всегда и во всё, что попадает под его руку старается вложить свой смысл. Для него нет иного бытия как то, в котором царствует его сознание, с доминирующей над всем, разумностью. Он способен придать смысл всякому созерцательному предмету, будь он самым бессмысленным на всём белом свете! Он будет мучительно искать в нём хоть какие-то зацепки на смысл, и обязательно их найдёт. И наделив предмет своего созерцания смыслом, обязательно воплотит его в нечто осязаемое, в нечто объективно-формальное, в нечто простое. Те же редчайшие вещи, в которых он при всём своём старании всё же так и не найдёт своего смысла, он попросту выбросит, отвергнув их как данность. Превращая всё вокруг себя в ценные, полезные, бесполезные и вредные вещи, он строит свою среду обитания. С единственно важной целью, (недостижимой по определению), что когда-нибудь в конце концов на Земле для него не остаётся бессмысленных вещей, всё сложится в гармоничную мозаику, и он возрадуется словно ребёнок сам себе, - собственному законченному творчеству. Ведь эту «мозаику» выложит он сам, - его Великий разум! Но как он мог бы найти смысл в самом мире, - в его существовании?
         В тот исторический момент, когда в его разуме достаточно развилась «ганглия осмысления природы», бессмысленность мира стала давить на него тяжёлым камнем, постоянно наращивая это давление. Пустота, возникшая в его душе, вакуум сознания терзал его сердце. Он не мог ни нести эту ношу, ни сбросить её. Но всякое давление в конце концов находит свой выход. Так из-под земли родником прорывается наружу вода…, так лопается натянутый пузырь…, и сжатый до предела воздух вырывается наружу, провозглашая тем самым сакральную метафору свободы.  Ведь свобода как таковая, возможна только как освобождение, и никак иначе. Свобода сама по себе такой же миф, как благоденствие само по себе, или счастье само по себе.
        Что, как не придание образа некоей «объектности», бестелесным флюидам веры, витающим в астральных эфирах метафизического бытия, лежит во всякой религии и всякой религиозной конфессии? Что, как не стремление человека превратить в осязаемые, пусть всегда лишь трансцендентально, но всё же как правило запечатлённые в некие формы простого, - то, что можно ощущать простыми органами чувств, трогать и видеть, обонять и слушать и в конце концов, опираться на всё это в своих медитациях к запредельному, заложено в каждой религии? Что, как не придание смысла жизни и собственному бытию, лежит в основе всякой религии, как и, вообще во всём божественном на земле? И где, как не в авторитете слова, он всегда находит его? Авторитет всякого божественного писания, - непоколебим. Оно светится смыслом. Оно воплощает в себе дорогу для всякого блуждающего в потёмках путника, для всякой «спицы» в катящемся «Колесе Иксиона». Человек, не уверенный в своих мыслях и поступках, всегда найдёт здесь правильный путь и оправдание всему, что творилось и творится на земле. Душевная нега свободы от ответственности за каждый свой шаг, - ответственности, которая стягивает его душу ремнями и лупит шомполами совести его бренное тело.
        Но почему религия так далека от истинной веры? В чём здесь скрыта сакральная причина? Она таится в нашей душевной организации. Ведь всякая религиозная конфессия, есть транслированная на социальные сферы бытия форма организации, - организации вообще, как таковой. И является отражением непосредственной организационной формы нашего тела, включающего в себя все без исключения функции взаимодействия, как тонкого, так и грубого плана.
        Религия, как бы вы к ней не относились, является по своей сути социальной организацией, - государством. И вполне естественно, что она отстаивала и будет отстаивать впредь свои интересы, - интересы организации прежде всего. Ибо всегда в главу угла будет ставить вопрос сохранения себя, как структуры. Так поступает всякая организация на этой земле. И как у всякого государства, при всех бесчисленных мотивах, её главная мотивационная база по отношению к своим адептам, построена прежде всего на страхе. Истинная же Вера и её главная мотивационная соль, (при всей своей исключительности, вызывающей порой чувство отсутствия таковой), положена прежде всего на Любви. Здесь латентно укрыт сакральный вопрос противопоставления бытия толпы, и бытия личности. Толпа не может существовать без организации, которая пользуется страхом, как одним из главенствующих из всех возможных мотивов, для сохранения власти, а значит и собственной структуры. И как у всякого государства, у религии существует своя идеология, построенная на догматике, которая требует к себе слепого доверия. Личность же, свободная от гнёта толпы, - только она способна к Чистой Любви, - к настоящей Любви! Любви зрелой души ко всему совершенному. Здесь не должно быть и зёрнышка страха. Ибо прорости оно, и то Великое, и в то же время наиболее уязвимое Древо Любви, будет задушено его гнетущими лианами. Там, где одновременно присутствует и любовь, и страх, (то, что лежит фундаментом в основе, к примеру, церкви), есть любовь и страх несозревшего инфантильного ребёнка. Она сродни любви и страху к своим родителям. И пастыри церкви, загоняют на свои поляны всех, кто не вырос, чья душа не созрела, чьи взгляды на жизнь не окрепли, - тех, кто до самой старости остаётся этим ребёнком. Либо тех, кто сломлен жизнью, её перипетиями и катаклизмами, кто болен слабой немощью и ищет «костыль», или «спасательный круг», чтобы не упасть или не утонуть окончательно. Либо тех, чью душу почти съел «червь злобы», кто погряз в болоте собственного цинизма, и не знает, как выбраться из этой трясины. И в этих случаях полезность церкви действительно сложно переоценить. Но ведь она выдаёт себя за совершенно иное, она говорит, что ставит во главу угла совсем другое. Она вещает о силе духа, о том, что только сильный способен открыть её вековые двери, что она, - церковь, единственно указывает дорогу к Истинной Вере, и действительному величию добра и благоденствия. На самом деле давая лишь «суррогат веры», - её «глиняную подделку».
      По большому счёту церковь даёт то, что в глубине своей требует от неё толпа, прикрывая свою скверную душонку лозунгами великой победы добра над злом, и делая гримасу одухотворённости на своём лице. Толпа ищет спасителя, - отца, покровителя, а по большому счёту, того же барина, за спиной которого, и под покровом которого, её мягкое нежное тельце чувствует себя более защищённым. Пусть под побоями, наказаниями, под плетьми совести и унижения, - чернь, к этому привыкшая. На самом деле она плохо переносит только свободу, - настоящую свободу.
       Изначально христианская религия возникла из смеси любви и ненависти, - одухотворения и мести. Именно эти реагенты полыхающим пламенем разгорались в душах людей, когда они знакомились с историей Иисуса Христа. Любовь ко всему «истинному», и ненависть ко всему, что угнетает эту «истинность». Но посеянное в душах черни, на почве, где кроме сорняков ничего прорости не может, эта одухотворённая смесь постепенно превратилась в «ядовитое месиво страха». И сдобрив этим «месивом» почву земли, жрецы этой религиозной дисциплины, превратили её в почву, на которой могут прорастать только ядовитые обманывающие своей красотой растения. Здесь уже редко встретишь по-настоящему прекрасных цветущих независимых и гордых лотосов любви, здесь всё пахнет смрадом, здесь любовь превращается в подобострастие и коленопреклонение раба перед господином, здесь обволакивающим кустарником расцветает хитрость и страх быть пойманным на грехе. Эти души сами истязают себя, чтобы не получить гнева «хозяина». Они боятся даже подумать о том, что Бог может быть не прав, они боятся собственного сомнения как гиены, и они блаженны во всём этом.
       Истинная Вера - удел настоящих сильных личностей. Человек, обладающий такой Верой – безгрешен по своей природе. Ибо он знает, что, на самом деле такое грех. Он знает, что именно та слабость духа, которую в церкви называют верой, является самым страшным грехом. Он любит и ценит в себе Бога, и почитает свою одухотворённость за самую возвышенную цитадель божественного проведения. Здесь нет и быть не может никакого греха, здесь погибает само собой всё низменное. Здесь всё, что церковь признаёт за цель, к которой должен стремиться всякий страждущий, является не целью, но плато, на котором всё стоит. Здесь повсюду витает лёгкий огуречный запах свежести, здесь нет тех назойливых и разжигающих страсти запахов. Здесь правда собственной природы стоит в главе угла, как единственный образ, которому стоит поклоняться.

Абсолют
Мысль, о едином для всего, и вся Боге, вопрос скорее упрощения истины, приведения её к одному знаменателю. Наше «Я» всегда и во всём стремится к единоначалию, к собиранию всех нитей в один кулак, к некоей конкретной определённости. Ведь для него только так возможна, с одной стороны, законченность, отчерченность границ, а значит некая целостность. С другой, - только в «едином царе» возможна уверенность, и только на «единого царя» возможно положение ответственности, как таковой.
       Наш разум в сути своей пирамидален, и должен иметь одну вершину. Неопределённость, блуждание, перекладывание ответственности раздражает его, стремящегося к повсеместной упорядоченности. К приведению всего блуждающего к алгоритмам порядка, - собственного порядка. Ведь наш разум по большому счёту только и занят тем, что всё, и вся приводит к наиболее возможному упорядочиванию, соответствующему его внутреннему порядку, его внутренней гармонии сложившейся и укрепившейся системы. Мироздание есть зеркальное отражение нашей физиологии, - с царём в голове.
       Почему Мир - таков? Потому, что у него было единое начало, потому, что его создал единый Бог. Чем мог бы быть Бог на пути бесконечного совершенствования природы, как не стагнацией этого совершенства. Ведь он есть - «абсолют». Абсолют – совершенен, а потому - инертен и не имеет возможности к какому-либо становлению. А без становления, - не существует действительности. Всякая стагнация, как таковая - прерогатива «пустоты», которая является телом для всякого абсолюта. В Действительности нет и быть не может стагнации, есть лишь относительно слабая динамика.
       Действительность возможна только в динамике становления. И всякий Бог должен выпадать из этого лейтмотива. Но он не может выпадать из стремящегося к совершенству сознания, более того, он является непременной составляющей такого сознания. Ноумен без Бога, всё равно что «фаза» без «земли» в электротоке, - здесь какая бы то ни было динамика, просто - невозможна. Но даже при наличии этих атрибутов динамики, само становление как таковое, - его вектор, с точки зрения глобальной природы не имеет никакого значения. Ибо этот «вектор», всегда относительная субъективная направляющая для наблюдателя в его локальной осмысленности мироздания. Направление, как таковое, в каких областях оно бы ни определялось, реальных или трансцендентных сферах осознанности, имеет всегда лишь субъективную истинность. И потому совершенно не важно, прогрессом, или регрессом обозначается такое становление, оно - есть лишь динамика в одну из обозначенных нашим разумением сторон. Ведь даже упорядочивание, как таковое, совершенствование гармонии, ещё не означает объективного прогресса. Прогресс, или регресс, - есть условность, лишь обозначенное направление, определённого нашим разумением становления. Всякий прогресс может быть осмыслен нами как регресс, и наоборот. Здесь только масштаб воззрения, и угол этого зрения решает всё.
        И в том числе самые незыблемые константы нашего сознания имеют лишь условный статус. Всякая гипотетическая «сверх гармония», так же близка к концу, как и хаос. Ибо во всякой «сверх гармонии», как и в хаосе, условный маятник действительности так же отклоняется от баланса усреднённых, гарантирующих сохранение бытия этой действительности. Человек, стремящийся к «сверх гармонии», - уходит от одного края пропасти, но тем самым приближается к другому. Наш мир – есть мост между пропастями, и к какому из концов мы бы не стремились, мы стремимся к обрыву. Такова сущность нашей природы. Самое надёжное место на этом мосте, - посредине. Где гармония - равна хаосу, где всякое стремление находит своё противодействие, где разгон имеет равнозначное торможение, где менее всего опасность необратимых процессов, как в одну, так и в другую стороны.
        Что, как не достижение полной гармонии без желания и удовлетворения, где уже нет никакого стремления, (ибо пропадает всякие нарушения), присущи состоянию Нирваны? Что как не приобретение пустоты сознания заложено в достижении этой Нирваны? И такое, почти невозможное состояние разума, - действительно достижимо. И в этом состоянии ломаются все границы архаических основ сознания, - все стереотипы и законы природы действительного. Полная отрешённость от реальности мира, - за предел действительности, в котором открываются многие недостижимые для обычного состояния разума, вещи. Но здесь неминуемо начинаются необратимые процессы. Вопреки расхожему мнению, из Нирваны вернутся, - нельзя! Действительность, её оплот – нарушение и стремление прекращает свою жизнь. Человек, достигнувший Нирваны - потерян для жизни. Ибо достиг абсолюта совершенства собственного сознания, - достиг полной гармонии, а значит своего конца, - «пустоты».

Парадигма
Сила духа, как наиболее произвольная из возможных субстанций, не зависящая от желания, но продуцирующая это желание. Проистекающая неизвестно откуда и направленная неизвестно куда, (ибо настоящие её цели нам так же неизвестны, как неизвестны её истоки, и мы выстраиваем в своём сознании эти цели лишь латентно, лишь условно), представляет собой олицетворённую парадигму мироздания, в которой всё не только ценное, но и всё существующее есть мера напряжения.
      Далее. Чтобы разум мог что-то идентифицировать и обозначить как предмет, неважно в эмпирики ли собственного созерцания, (простого лицезрения природы), или в трансценденталике познания (осмысления собственных воззрений), он всегда должен воплощать нечто в формы, где играет роль только феноменальное, глубоко условное отношение. И в трансцендентальном опыте, для того, чтобы что-либо обозначить и идентифицировать для себя, он обязательно должен облачать нечто, в порождающиеся им же транскрипции «откуда» и «куда», «для чего», или - «зачем». Так он определяет для себя всё, в том числе и собственное существование.
       Далее. Мы полагаем, что наш могучий разум подчиняется общим мотивам существования, идущим из глубин нашего тела. Но под иным углом зрения именно наше телесное существо служит разуму, и подчиняется ему всецело и безоговорочно. На самом же деле как тело служит разуму, так и разум - телу. Наше существо представляет собой целокупную парадигму, и неразделимо ни физически, ни трансцендентально. Всё биологическое есть часть разумного, а всё разумное есть лишь часть биологического. Но в то же время надо осознавать, что наше существо есть парадигма, а никакая парадигма не может быть монотеистической. И мы вполне можем судить о своём существе как в одном ракурсе осознанности, так и в другом. Истинно будет то, что в данный момент составляет важность, и определяет все критерии ежеминутной осознанности. Ведь на самом деле, как бы мы не были уверенны в какой-либо из противоположных гипотез, и как бы не отвергали противостоящую, они обе имеют право на существование. Аподиктическая истинность одной не исключает истинности противоположной, как бы это не звучало абсурдно. И вечный вопрос - кто кого создаёт, мир - наше разумение, или наше разумение - мир, может быть перефразирован в чисто физиологический вопрос отношения нашего локального существа. В котором его метафизический алгоритм может быть обозначен следующим образом. Как разум создал тело, как некий замок для своего бытия, как некий оплот собственного пребывания, так и тело создало разум, как некую гарантию собственной продолжительной жизни. Тело питает разум, а мышцы тела, подчиняясь ему беспрекословно, защищают его и обеспечивают мобильностью. Но с другой стороны, разум беспрекословно подчинён телу и выполняет, в том числе и через инстинкты, все его прихоти. И кто в этой парадигме является главенствующим, - большой вопрос. А сказать точнее, вовсе не вопрос. Здесь нет и быть не может никакого вопроса, ибо нет критериев для истинных суждений.
     =Нам кажется, что для возвышенного разума не существует приземлённых мотивов в нашем бытии, и каждый его мотив является, безусловно, сакральным. И на самой вершине его возвышенного разумения, является некий «призрак», некий трансцендентно-запредельный, почти сказочный персонаж, который мы называем «философское». Самодостаточный и произвольный, он не имеет полезностей в бытовом применении, как только в самовыражении, само подтверждении и самореализации.
     =Нам кажется, что именно тело с его инстинктами, имеет главенствование в принятии решений, и определяет всю палитру поведения, диктуя свою волю разуму, который следует ей, - беспрекословно. Но по большому счёту это вопрос рационального разложения и отчуждения, искусственно созданных, им же, разумом, делений и границ. И на самом деле в нашем едином организме первое служит второму, а второе - первому, и по отдельности не представляют собой ничего авторитетного и самодостаточного. Ибо существовать по отдельности для них, - не представляется возможным. Так и сакральность всего мироздания, по отношению к нашему разумению. Здесь нет альтернатив. Мироздание создаётся нашим разумением так же, как наше разумение создаётся этим мирозданием. И в продуцировании действительности, каждый выполняет свою роль. Но эта роль не имеет никакого значения без роли противоположной, ибо для рождения действительности необходимы два противоположных полюса.
       Сюда, кстати сказать, можно отнести и тот вечный вопрос человечества, начавшийся с Чарльза Дарвина в виде «Теории эволюции», и в последнее время пришедшего к противоположному воззрению, воплощающемуся в так называемую «Деволюцию». Как некую противоположную теорию, вещающую о том, что на самом деле человек возник не эволюционным путём, не в результате становления в определённом векторном направлении от грубых простых форм, к тонким и совершенным, но деволюционировал, ассимилировавшись из сверхтонкого и сверх организованного существа, в существо человеческого состояния. И это противопоставление, является наглядным примером линейности нашего общего мышления. Ведь на самом деле, обе эти гипотезы является вопросом угла зрения, перспективы и масштаба воззрения. Ибо и та, и другая теории, абсолютно истинны и равнозначны. Ведь наше грубое тело, и наш разум, являют собой слитые в единый организм полюса бытия, - полюса грубого и тонкого миров. И человек на самом деле, развивается с обеих сторон, - с обоих полюсов. И здесь нет никакой линии, нет единой властвующей векторности, здесь есть лишь синтез разнонаправленных стихий. Но для нашей собственной ограниченной удовлетворённости сознания, почему-то непременно должны обозначиться в этих сложнейших, подчас недоступных нашему разумению областях, = корни, ствол и верхушка, в которых должно быть определено направление движение соков. И в силу недопущения для нашего линейного разумения действительного существования двух истинных противоположно направленных аксиом, мы, следуя голосу собственной природы должны выбрать правильную, и обозначит вторую теорию, - неправильной. Так устроен наш разум, такова наша сущность.
      И так. Какой же самый ценный продукт от столкновения этих полюсов, мы находим в собственной душе? - Силу духа. Она есть продукт напряжения, вытекающий во внутреннюю самоорганизацию, для которой некая «сверх гармония» является недостижимой целью, и в то же время сверх стимулом жизни. Стимулом для организации и само регуляции в парадигме эмоционально-инстинктивных монад, и монад психофизических нашего существа, как наиболее тонких продуктов этой жизни. И мы на самом деле, ценим более всего гармонизацию между собой, этих полярных монад нашего организма. Ибо точно знаем, что так рождается нечто Великое. - Нечто, что царствует над всей природой и бытием!
      Как может быть возможно нечто Великое нашей души, олицетворяющее собой Великую силу духа? Прежде всего, это становится возможным благодаря той сверх гармонии, присущей редким единицам человеческого клана, имеющей главной причиной наследственные мотивы вложенных в один «сосуд», различных кровей наших предков. Кровей в широком смысле слова. – В первую очередь, непримиримо противоречивых кровей, как бы это не казалось абсурдным. Эти «крови», в силу непримиримости собственных «реагентов», по определению должны дисгармонировать весь организм, поднимать бурю в этом «сосуде». И именно так и происходит. Но всякая война, в конце концов, охлаждается, и, остывая, превращает эти «непримиримые реагенты» в сплав воли и разума, превращая саму душу в Великую метаморфозу. И чем более «независимые крови» слились в этот «сосуд», чем большая напряжённость возникла, тем сильнее будет бушевать ураган душевных стихий, тем более мощным будет резонанс, и тем более способными созреют продукты силы духа и силы разума. Когда эти душевные стихии, поостыв, придя к своему консенсусу, сольются в синтетический сплав платины и стали. Когда они вступят в согласованность, и породят тем самым, нечто по-настоящему Великое. Такие души, со временем часто превращаются в глубокие и спокойные моря сознания, с водопадами низвергающего в котлован действительности, потоком закалённых сверкающих прозрачностью вод, созерцания.

Пути души
 Но так ли однозначно здесь всё, и нет ли и здесь подмены и повсеместно властвующей иллюзии? В одной ли «роковой горе» рождается, из одного ли «горнила» способно выплавляться это Великое явление, - Сила духа, в котором сливается воедино всё, - и мудрость инстинкта и упорядоченная прозорливость разума?
     На протяжении всей своей жизни, я нередко замечал, как ослабление моего духа, придавало сил моему бытию. То есть каждый раз, когда я ослабевал духом настолько, что малодушно помышлял о суициде, это придавало моему существованию некую силу, черпающую из этого колодца обречённости. Вся жизнь представлялась чем-то не стоящим, чтобы ползать перед ней на брюхе. Мой дух поднимался над жизнью, и я чувствовал даже не силу, но какую-то невероятную мощь, победу над собственными архаическими страхами и разочарованиями. Всякие неприятности становились такими мелкими и не стоящими внимания. И напротив, всякий раз, когда мой дух укреплялся, и я всё сильнее любил жизнь, меня обволакивала пелена сомнения и страха, что какая-нибудь случайность может разрушить всё, и я становился наиболее уязвимым перед этой жизнью. И я спрашивал себе, где на самом деле гнездится истинная сила, в чём её основательность? На каких вершинах на самом деле она вьёт своё гнездо? На пике ли жажды жизни, или в обречённости? В надежде, или безнадёжности? Что в твоём духе сильнее, - отчаяние, или жажда жизни, = Бог - разрушитель, или Бог - созидатель?
     Эта сакральная неопределённость отображается на всём, с чем тебе приходится иметь дело в жизни. Чем более ты имеешь материальных ресурсов в своём распоряжении, тем сильнее ты защищён от всякого рода случайностей в своей социальной жизни. Но в то же время чем больше ты имеешь в жизни, тем более ты зависим, и значит уязвим. Человек, ограждая себя от одних неприятностей, тем самым всегда выстраивает для себя новые ловушки и новые опасности.
                «Как глуп ты, если тешишься надеждой,
                Что жизнь навек устроил ты свою,
             Она - побыв чуть безмятежной,
Разрушит вновь идиллию твою…» =
Страх как таковой, есть признак слабости. Но часто в жизни наибольшая сила проявляется именно в страхе. Аффекты духа имеют схожую динамику, как в гипертрофированном страхе, так и в гипертрофированной ярости. И часто ярость присущая, как правило, силе, провоцируется именно страхом.
      Как отличается на самом деле, к примеру, всякая сила присущая личностям, стремящимся и добивающимся власти политической или какой иной, от силы присущей отшельникам, абстрагирующимся от всего цивилизованного и мирского? Где здесь настоящая сила? Ведь мы осознаем, что и те, и другие обладают некоторой силой духа, но однозначна ли она, не имеется ли здесь противоречия, и как можно идентифицировать одну и другую силы.
      Всякая сила духа всё же, как известно определяется стремлением, - желанием преодоления. Сила невозможна без преодоления, как субъект не возможен без объекта, и наоборот. И вся разница лишь в тех заборах, ловушках и скалах, которые необходимо преодолевать на выбранном пути. Вся разница лишь между одним видом силы и другим, обозначенных выше политесов; С одной стороны, - во внешних архипелагах для преодоления; С другой, – во внутренних душевных преградах и морях, которые необходимо так же преодолеть. Подчинить себе либо внешний мир, либо внутренний мир!  - Вот к чему на самом деле, стремится всякий сильный дух, в какой области, и на каких полях он бы не воевал.
      Где требуется наибольшая сила, в этих различных политесах бытия нашего духа - вопрос, на самом деле неразрешимый. Вся сложность борьбы с внешними препятствиями, на пути к достижению власти, и вся простота борьбы с внутренними - только кажутся таковыми. И даже различия мотивов для этих политесов, на самом деле являются иллюзорными. Ведь по большому счёту и там, и там, главным мотивом является достижение власти. И на самом деле вопрос здесь лишь в способностях отдельной личности, выбирающей для себя определённый путь собственной борьбы, и вид ремесла для собственной победы. Выбирающей чертоги и их границы на пути собственного совершенства в достижении власти.
      Как познать свои собственные способности? Ведь это самый сложный психоэмоциональный момент. Здесь выведено достаточно много критериев, по которым приходится судить. Но мне более всех остальных импонирует следующий. То, к чему предрасположен твой дух, то для тебя всегда будет казаться наименее сложно и тяжело. Рыба дышит с легкостью в водах океана, и с невероятной натугой и бессмысленностью втягивает жабрами атмосферный воздух. Отшельник, наслаждается собственным одиночеством, проводя время в созерцании духа. Политик будет испытывать невероятные муки в одиночестве, и, в конце концов, погибнет от таски. Но тем не менее чаще всего человек в силу собственных заблуждений, выбирает для себя совершенно чужеродный путь. И потому большая часть человечества всегда остаётся глубоко несчастной, выполняя миссию не посильную для архаических монад своего духа. Человек в большинстве своём, в миру становится ремесленником, принимая свою работу как повинность. Нужда, образовавшаяся в результате неправильно выбранного пути, и впитавшаяся ему в кровь, теперь стала частью этой крови, превратив его в раба, стремящегося только к выживанию любыми путями*.
      *«Но люди, дыша постоянно «газовым облаком нужды и заблуждения» создаваемого их же «лёгкими», облаком, которое уже почти превратилось в атмосферу, страдали от нескончаемого удушья, и почти забыли о том чистом море, о том великом даре Богов.... Люди, выходя на улицу и день за днём, год, за годом вдыхая «газ» из этой сгущающейся атмосферы, уже не хотели ничего, как только облегчать свои страдания. Их «лёгкие» уже разучились дышать этим чистым бескрайним морем, с рассыпанными по дну неисчерпаемыми разноцветными камнями и с бесчисленными рыбами о золотой чешуи…» (Сноска, Протуберанцы).    
       Но как найти, как угадь человеку свой путь? Как услышать себя? Это должно быть самой важной задачей для всякой личности. Для этого необходимо отбросить всё остальное в сторону, сосредоточить все свои силы и все свои мысли на этой задаче. И так полагает большинство. Но на самом деле осмысление и понимание своего пути, будет тем дальше от тебя, чем сильнее ты будешь напрягаться в этом направлении. Здесь, напротив, необходимо расслабится. Осознанность своего пути должно придти как проведение, легко и непринуждённо. Это случается, как правило, на заре, когда природа ещё не проснулась, и тишина мира за окном оглушает своей незыблемостью. Ничто не отвлекает суетой, и только соловей своей сверхъестественной песней настраивает твой дух на естественный лад. Ты вдруг объемлешь своей душой всю обширную сферу собственного бытия, и для тебя становиться, настолько же ясен твой путь, насколько была кромешной темнота блуждания. И у тебя не остаётся и капли сомнений в отношении собственной сакральной дороги.

Пути бытия
Наше бытие, наша жизнь похожа на возделываемый сад на бесплодной и в то же время, потенциально плодовитой земле. Здесь может вырасти что угодно. Мы протаптываем тропинки в этом саду, высаживаем различные плодоносящие деревья. Мы роем котлованы и отстраиваем хозяйственные постройки, но при этом никогда по-настоящему не задумываемся над тем, что вновь протоптанная тропинка, посаженное древо, или вырытый котлован, наравне с тем, что приносят нам расширение собственных возможностей, - обязывают нас. Каждая проложенная дорожка, по которой мы следуем, каждый вырытый под постройку котлован, не столько позволяет нам идти в этом направлении как можно дальше, и углубляться как можно глубже, сколько порабощает нас, и развращает наше сознание той лёгкостью, с которой мы следуем уже проложенными хреодами. Как только ты ступил на определённый путь, ты будешь следовать ему. Как только ты выстроил определённую инфраструктуру, ты будешь обязательно стремиться к ней. Ты будешь до конца своих дней укреплять эту дорогу, эксплуатировать все уже созданное, все свои «хозяйственные постройки», и культивировать все посаженные по обочинам плодоносящие деревья.
     Наше воззрение, созерцание и осмысление, имеет глубоко хреодную генетику. Всякая парадигма нашего умозрения основана с одной стороны, на стремлении выстроить собственный оазис посреди пустыни, - оазис, в котором всякое комфортное существование определяется неким привычным ходом вещей на знакомом поле бытия. С другой стороны, на стремлении расширить, насколько возможно, это поле во все мыслимые и немыслимые стороны.
     Но задумывался кто-нибудь, что вытоптанная тропа, или вырытый котлован, никогда не отпускает наше сознание из своего плена? Наркоман, становится наркоманом именно потому, что никогда не в силах забыть этот однажды вырытый котлован в собственном сознании. Его душа, испытавшая однажды эйфорию нового мира, до конца своих дней будет стремиться туда. Однажды открытый мир, с новыми протоптанными дорожками, уже ни за что не отпустит его.
     И эта сакральная парадигма накладывается на всякую форму нашего миросозерцания, ибо присуща всякой новой стороне нашего мира. Создав колесо, человек уже ни на минуту не мыслил себя без него, и оно развратило его, создав опасность для его тела, в виде гиподинамии... Воспарив однажды в воздух, он уже никогда не сможет просто ходить по земле, полёт развратил его «ганглии свободы» ... Протоптав тропинки социального быта, он вымостил их гранитом, и построил по обочинам «кемпинги», для удобного проживания, чем развратил душу настолько, что теперь не представляет себе жизни без этого повсеместного комфорта. …  Построив замки и крепости собственных нравов, он обнёс их заборами морали…. Создав систему образования, со всеми её недостатками и достоинствами, и он уже, и мыслить для себя не может иной жизни, и т. д. и т. п.
      Мы попадаем в зависимость от собственных изобретений и проложенных дорог. И хотя гипотетически наш разум вполне может отказаться от всего этого, но уже никогда этого не забудет. Жизнь расширила свои границы, и репатриация стала невозможна.
      Всякая созданная однажды палитра взаимоотношений и алгоритмов, есть лишь одна из возможных палитр этих взаимоотношений. Но она становится единственно возможной, и незыблемой в своей истинности, как только сформировалась в некую законченность, в некую фонетически выверенную конструкцию собственного полифонического совершенства, создав тем самым собственный алгоритм закономерностей. Как только окрепли корни и ствол, а крона развесила свои ветви, это стало реальной действительностью, с которой приходится считаться, ибо такое окрепшее древо трудно свалить.
      Настроив наш разум на определённое сочетание красок, на определённое отношение динамик, наша жизнь стала «садом», в котором все тропы, высаженные плодоносящие деревья и «хозяйственные постройки», расположены в определённом последовательном соотношении, создавая законченный алгоритм общего бытия для удобного проживания. И он убеждает своей гармонией в том, что только такая форма бытия является истинной, - единственно возможной формой нашей жизни.   
       Мы не в состоянии анализировать и видеть последствия, выбранного однажды пути. Мы произвольно встаём на новую дорогу, нисколько не задумываясь над тем, куда она может нас привести. Мы не подозреваем, и не хотим даже думать о том, куда способен привести этот путь, во что эта неизвестная дорога может превратить всех нас. Нам интересна только ежеминутная выгода и кажущаяся, обещающая и искушающая наше сознание, иллюзорная перспектива. Но какие «чудовища» подстерегают нас на этом пути, знает только провидение. И тот, кто обладает некоторой причастностью к такому провидению, как правило, рисует не радужные перспективы. Но успокаивает одно. Всякий путь, как бы он не был выверен, всегда заканчивается коллапсом, и неминуемой пропастью. И в этом смысле правильных путей на самом деле, - не существует. Ведь всякий путь должен заканчиваться, а каким ещё мог бы быть конец, как таковой? Либо коллапсом, либо катарсисом. И по большому счету, какая собственно разница?
      Всё что ни делается, делается к лучшему. Так полагает наш плавающий в собственных иллюзиях, словно в благоприятной среде океана дельфин, - наш разум. Он уверен, что обладает полной произвольностью и необъятными перспективами собственного развития. Он полагает, что пути господни - неисповедимы, и что он способен выбрать наиболее правильный путь, - путь, ведущий к чему-то благостному. Но неисповедимы они, лишь только для его локальных потенциальных способностей и возможностей. Бог наградил нас маленьким разумением и огромным неведением относительно собственного бытия и мира, но ещё большим неведением относительно собственной жизни, охраняя нас от враждебной «миллионнозубой акулы настоящей истинности мироздания». 
      На самом деле фатальность нашего бытия, и всякая необходимость выбираемых нами путей, заложена самыми начальными истоками нашей жизни. Фатальность, которая гнездится в архаических началах нашей сущностной природы, определяет всё и вся. Физиологические особенности нашего тела, определяют метафизические особенности нашего разума, выстраивая все его, как простые, (интуитивные), так и сложные, (трансцендентальные) формы сознания. Но в свою очередь эти физиологические особенности нашего тела, берут своё начало в физических особенностях материального, в его архаических закономерностях, и необходимо следуют им, никогда не нарушая общей динамической архитектоники всего, что, так или иначе относится к сущностному. И по большому счёту наш произвол, наш выбор своих путей, - как глубоко иллюзорен, так и абсолютно закономерен. Все наши пути и все наши потенциальные возможности запрограммированы изначальными сакральными алгоритмами сущностного природы. И всякий наш выбор предрешён течением общей реки действительного. Рождённый, – обречён на смерть. И все, что было и будет между рождением и смертью, будет - фатально обязательно, без каких-либо исключений. И эта сакральная истина определяет существование как всякой букашки на нашей планете, так и Вселенной в целом.

Умопостижение. Игра сознания. Произвол и дисциплина
На чём собственно зиждется тот паралогизм, в котором свобода рисуется как некая возможная абсолютная величина, некая константа, для которой произвол не ограничен никакими рамками? Где на самом деле, некоей экзальтированной вершиной, непременно должна служить наивысшая степень аморфности, как обязательное условие такой гипертрофированной свободы. Степень, которая является основанием и обязательным мерилом для её собственной абсолютной идеальности.
         Там, в самых изначальных формах существенности, в подвалах бытия природы, на самых отдалённых от нас инертных полюсах мироздания, где природа дремлет в своей абсолютной инертности и неосознанности, на абсолютно независимых «консолях – состояниях», где нет отношения к свободе и несвободе, (и потому - они абсолютны), происходит самое сакральное таинство перевоплощения. - Трансформация архаической хаотики природы в нечто формативное, упорядоченное и закреплённое, - в нечто, что нарушает абсолютную свободу хаоса, превращая его в нечто последовательно-слаженное, нечто упорядоченное, и уже потому несвободное. Здесь инертный и нейтральный мир перевоплощается в динамическую упорядоченную действительность, формируя реальность сущностного бытия этой действительности. И именно здесь начинается всякая условность, ибо здесь начинается всякая оценка, и здесь на самом деле, находит своё начало трансформация одной формы свободы, в другую.
         Только для более ясного понимания в этом сложном и тёмном вопросе, я говорю о начале, как таковом. На самом деле в природе не было никогда никакого начала и не существовало в реальности никакого так называемого «Большого взрыва». Не было той точки нарушения, о котором я неоднократно упоминал выше, нарушения абсолютного природного баланса - как некоего исторического момента. Это нарушение вернее всего происходит постоянно, - происходит вечно. И скорее всего природа никогда не спит, никогда не приходит к своему абсолюту, к своему безусловному полному забвению. К тому, лишь гипотетическому состоянию, где прекращается всякая динамика, ибо прекращается всякое стремление. Где в физике материальности и антиматериальности природой достигнут абсолютный баланс сил. Где гравитация и антигравитация, силы центростремительные и центробежные сбалансированы настолько, что всё и вся превращается в пустоту. Но всё же, для более ясного понимания самого процесса, я буду исходить из линейности причинно-следственной парадигмы присущего человеческому разуму воззрения, где необходимо должны содержаться начало и конец, ибо необходимо должна присутствовать хоть какая-то образность.
        И так. В тот гипотетический исторический момент, когда возникло нарушение абсолютного баланса природы, разрушение безмятежности и забвения в её сакральном естестве, в тот же миг возникло и упорядочение её, как некий противоаргумент, - противосила, на пути к разрастающейся мятежной материализации хаоса, к стремительно идущей в разнос, и инфляционно увеличивающей свой дисбаланс, природы. И именно здесь происходит первое лишение свободы. Природа, принимая определённые формы действительности, лишается тем самым своего абсолютного произвола, она лишается той сакральной свободы присущей лишь абсолютному хаосу.
       Для более наглядного понимания этого явления, его механизма, пусть и несколько не точный и отдалённый от сути вещей, но самый наглядный из доступных нашему созерцанию примеров, это застывающая и превращающаяся в кристаллы, вода. (Не точный и недостаточно ясный, но наиболее образный для идеального осмысления пример потому, что сама вода в своей существенности есть уже суть упорядоченная форма, ибо представляет собой нечто сущностное, а значит уже кристаллизованное, нечто загнанное в решётки существенности.) Приобретение формы порядка выложенной последовательности вещества, превращение его бытия в линейное замкнутое пространственно-временное соответствие, где «хаотика природы» превращается в «решётку упорядоченности», во всё ту же, но теперь скованную этим порядком природу архаического хаоса, являет собой начало великой трансформации природы, воплощающейся впоследствии, во всю нашу действительность. Эта действительность обязана своим существованием возникающему на высших стадиях собственной упорядоченности, феномену ноумена, то есть разумению, образующего в своём отношении противостоящих зеркал, дуализм объективно-субъективной парадигмы мироздания и мировоззрения, а с ней и оценки. Дуализм реальной действительности, который в собственном расширяющемся продуцировании, образует противостояние феномена природы, - ноумену сознания, с его упорядоченной формой разумности. Где с первым шагом к линейности и к отношению форм и последовательностей, порождаются первичные «камеры сознания», вырастающие впоследствии в нашем разуме в алгоритмы, и инсталлированные в формы математики, и тригонометрии закономерности. Как и формы всяких иных упорядоченных на определённый лад систем нашего разумения. Эти «камеры сознания», словно «камеры обскура», в которых пространственно-временной континуум находит своё воплощение в формах линейных и последовательных закономерностей. Так возникает всякая наука. Где свобода хаоса упраздняется, и на её место приходит свобода воли, и обязательная для такой действительности, как одна из двух доминирующих и привносящих свои оценки, частей этой действительности, - Власть. И вся природа материализации, как начала нарушения абсолютного баланса природы, и последующей необходимой кристаллизации, есть архаическое начало порабощения, лишения сакральной природы её колыбельного состояния, - свободы хаоса. Именно с переходом природы из хаоса бытия, к упорядочиванию действительности, с необходимым закреплением форм, и отношений этих форм, возникает всякая реальность бытия, с необходимым закабалением природы, приведением её к своему порядку, - к порядку повелевающего разума. Но вместе с этим перевоплощением, вместе с закабалением природного естества, рождается небывалая форма произвола, - власть, которая порождает новую небывалую форму свободы, - свободу выбора. (При всей иллюзорности этого выбора). Ибо никто не может с полной достоверностью утверждать, что иллюзия – не есть единственно существующая реальность.
      С появлением упорядоченной формы морфокинезной структуры физического порядка, с её основным физическим атрибутом – «молекулярной решеткой», мир начинает порабощаться этой «решеткой». Всё и вся вокруг, начинает кристаллизоваться, захватываться этой формой упорядочения. На всех уровнях бытия, от самых грубых и почти нейтральных, до самых тонких, эфемерных. Вплоть до самого сознания, которое во всей своей целокупности, есть не что иное, как воплощённая упорядоченная на определённый лад, и метастазирующая кристаллизация внешней, хаотической в себе, до того свободной от всякого осмысления, природы. Осмысление, есть попытка подчинения, порабощения внешней действительности, некоей тонкой, структурированной и наиболее агрессивной формой бытия, - властью мыслящего. Попытка обращения всего, что попадается на пути в форму собственного бытия. И пространственно-временной континуум, как основополагающий фундамент всякого осмысления, есть самая архаическая, изначальная форма приведения мира хаоса к своему порядку, запирание его свободной от всяких рамок природы, в клетки собственного созерцания. Ведь как пространство, так и время, есть суть рамки, - «объектарное заключение».
       Делением, определением и замыканием в отрезки и отчерченности, хаотической без пространственной и безвременной природы хаоса, с необходимым ограждением его, законами природы, (по большому счёту, собственной природы), Разум пытается повелевать миром и природой. Так кто же тот Бог, который порабощает, заключает в объекты нейтральную хаотическую природу?! Кто создаёт объектарность природы, из сложного отношения простых движений, движений порождаемых стремящимися к своим колыбелям, стихиям гравитации и антигравитации, в которых самих по себе, не существует никакой материальности и объектарности? Которые сами по себе несут лишь чистую не материализованную энергию, -энергию пустоты. И только в результате столкновения собственных полей, порождают Великое нарушение природного баланса, воплощающегося в результате этого столкновения, в грубые и тонкие формы материализации, в бесконечной градации относительностей, и с всевозможным соотношением грубой и тонкой, инертной и агрессивной агрегативности всевозможных объектов и субстанций.
        Мы, люди, со всем своим «Великим разумением», - суть воплощённые символы той архаической кристаллизации природы. В нас живут и главенствуют все те принципы, которые были заложены изначальной упорядоченностью природного хаоса. С нарушением абсолютного баланса природы, и последующим превращением его в материю, в нечто «сущностно – объективное», возникло, и начало своё победоносное шествие, - Великое бытие мироздания. Ведь образование материи, и ознаменовало то первое явление, то нарушение хаоса природы, и её первичную действительную упорядоченность, которое выросло в нас, расцвело и закрепилось в виде – мышления как такового. Наше мышление, с помощью упорядоченного на определённый лад прогрессирующего сознания, воцарилось на пьедестале созданной природой, Империи. Империи, под названием - «Действительность бытия». Мы, со всей нашей запредельной разумностью, являемся последствием простейшей кристаллизации природы, её последовательного усложняющегося упорядочивания. И несём в себе всю динамику и формопоследовательность этой изначально возникшей «решётки бытия».
        Или наоборот, с обратного угла зрения. Наше осмысление как нечто изначальное, порабощающее, упорядочивающее и закрепляющее в формы «хаос природы», выкладывая пред собой перспективы различного плана и направления, создаёт это Великое бытие мироздания, из ничего, из без материальной и без субстанциональной пустоты, в которой вечно спят стихии гравитации и антигравитации, словно колоссы мира. И только благодаря этому осмыслению, возникает нечто стремящееся, нечто динамическое, - нечто сущностное. Только благодаря нему, «мир хаоса», мир пустоты, под нами и перед нами, мир без времени и пространства, без стремления и движения превращается в нечто действительное, - в бытие.
        Что изначально, - феномен или ноумен, объект или субъект, осмысление или нарушение абсолютного баланса природы? Здесь как раз тот случай, с какой стороны не смотри, - истина будет и там, и там, как бы эти положения не противоречили друг другу. Ибо в самой природе нет и быть не может ни начала, ни конца, ни главного, ни периферийного, ни причины, ни последствия. Здесь нет никакой изначальности и основоположения как такового. Здесь невозможна точка отсчёта, нет ни того, кто создаёт, ни того что создаётся. Мир создаётся нашим разумом так же, как разум создаётся этим миром. И сама обращаемость выше изложенных тезисов только подтверждает общую истинность такого понимания природы, - как всякого феноменального явления, так и всякого его осмысления. Ибо причинно-следственная связь с её линейностью и начало подследственным алгоритмом, есть лишь суть самая простая фикция нашего разумения.
       В самой своей глубинной сущности мы являемся антиподами мира хаоса, его архаической свободы, и несём в себе алгоритмы порядка, исключающие всякую свободу, как нечто атипичное такой природы бытия. Но тем самым создаём новый вид свободы, - свободу власти, с иллюзорной возможностью выбора, как необходимым следствием этой приобретённой власти. Власти, построенной целиком и полностью на упорядочивании, на векторном бесконечном стремлении к захвату пространства и заключении всего, что ему принадлежит в клетки собственного разумения, в «камеры собственного обскура». К подчинению власти всего, что попадает в его поле зрения. И наша сущность проделывает это постоянно, при каждом перспективном взгляде, каждом прикосновении к внешнему миру. Все органы наших чувств, так или иначе стремятся превратить внешний мир в собственное бытие, в собственную вотчину. Каждый наш орган выстраивает собственный мир вовне и для себя. И принося этот мир в «конденсирующий и синтезирующий разум», словно кладёт в складницы добытое золото, и приводит с собой «пленников». Свободная архаическая природа неподвластная его формам существования, его формам осмысления, - чужда и враждебна ему. Она, - суть иного мира. И он старается превращать её, всех её «свободных существ», - в своих вассалов. И всякая наша наука как таковая, есть «острог» для свободной природы хаоса. Так рождается и процветает всякая дисциплина. Ибо так рождается и процветает сама реальная действительность бытия...
        Во что же воплощается это всемирное противоречие природы, насилие её над самой собой, в нашем осмыслении и чувствовании действительности и собственной природы, в наших психологических оценках собственной бытовой реальности. Начнём с простого. Чем отличается игра от работы, в наших оценках собственной социальной функциональности? В первую очередь своим относительным произволом всякой игры, чувством свободной воли, отвечающей всем критериям нашего представления об этом произволе. Всякая работа несёт в себе принуждение, какой бы желанной она не казалась, и какими бы целями не искушала. И термин «работа», в котором абсолютно чётко и не двусмысленно выделяется корень «раб», ясно и красноречиво говорит об этом. В игре все стены и ограничения, как необходимые психологические препятствия, обеспечивающие всякую функциональность, определяются и осмысливаются в соответствии со свободой собственного волеизъявления. Они несут в себе некую иллюзию, что именно ты руководишь процессом, что именно ты определяешь правила игры, что именно от тебя исходит выстраивание ситуации. В игре ты чувствуешь себя настолько свободным, насколько сам себе это позволяешь. Ты чувствуешь себя руководителем процесса, ведь только от тебя зависит, когда начать и когда закончить игру, какими критериями она должна обладать, и по каким алгоритмам строится. Но так ли это на самом деле? Ведь во всякой игре необходимо содержится порядок. Некий алгоритм ограничения, в котором, так или иначе, выступает приоритетом принуждение. И здесь иллюзия произвола, легко превращается в реальность обязательности. Так всякая игра превращается в работу, как только в ней на первый план выходит доминирующий фактор бытия, -  принуждение.
        Сама игра настолько же неоднозначна, как и всякая работа. Условно говоря, всякая игра бывает двух видов. «Игра в шахматы», и «игра в кости». В первой, как будто бы всё зависит от тебя, от твоего собственного произвола. Во второй, всё зависит от произвола случая. Но дело всё в том, что если достаточно глубоко посмотреть на ту и другую форму игры, то окажется, что при «игре в шахматы», мы полагаем, что результат игры полностью зависит от силы и способности нашего рационального разума. И главное наивно убеждены, что мы абсолютно свободны в своём выборе. Во второй форме игры, «игры в кости», мы так же наивно полагаем, что от нас здесь, ничего не зависит, и всё решает воля случая. На самом деле, в каждой из этих форм игры, наличествует как воля случая, таи воля произвола, весь вопрос лишь в соотношении, в пропорциональности монад действительности. И отношение нашей внутренней воли в оценке игры, напрямую зависит от чувства соотношения свободы и несвободы, присущей и той и другой форме игры. Свобода, во всяком нашем стремлении, всегда относительна, и имеет различные поля и вектора собственного бытия в нашей психофизической альтернативной оценке. В случае «игры в шахматы» свобода произвола нашего сердца, идёт рука об руку с ответственностью, как неотделимой составляющей этой формы свободы. С «игрой в кости», дело обстоит кардинально противоположно. И здесь вступает в силу другая форма свободы, свободы от ответственности, которой лишена первая форма игры, - «игры в шахматы». Какая на самом деле форма свободы является истинной свободой? На этот вопрос не мог бы ответить даже господь Бог. Ибо он сам, обладая одной формой свободы, лишается тем самым, другой формы, и потому стремится к этой противоположности. Ведь всякое стремление, на котором собственно зиждется весь мир действительности, основывается именно на этом антагонистическом алгоритме. На желании обладать тем, чего не имеешь. И это относиться как к субъектам мира действительности, так и к самому миру. Мир действительности стремится обладать миром хаоса. И постоянно захватывая в свои сети и превращая в собственные наделы безбрежные и безмятежные пространства хаоса, обманывает сам себя господством над ним.
      Но какова бы не была игра, по большому счёту, в ней главную роль играет - проведение. И какой формой свободы ты бы ни обладал, ты всегда будешь стремиться к противоположной её форме. Таков мир действительности. В нём нет и быть не может никакого окончательного удовлетворения.
      Во всякой игре идеальное мышление находит своё наиболее отчётливое олицетворение, здесь живёт сама природа, - произвольная и свободная в своей сути. Здесь отягощение обязательным, рамками насильственного сознания, с его мотивами упорядочивания и закрепления в формы объективности, отодвигается на задний план, и вперёд выходит её величество – случайность. Как доминирующий мотив и аргумент для наиболее свободного бытия сознания, для его наиболее свободного института, - фантазии. Фантазии, - этой заоблачной страны нашего сознания, где летают самые высоко парящие птицы, - птицы представления и иллюзии. И насколько они высоко парят над «землёй реальности» говорит о том, насколько фантазия развила свои «ганглии», насколько она стала совершеннее в своём самом жизнеутверждающем градационном состоянии, - романтики.
      Иллюзия представления, - как фундаментальный принцип всякой игры, в которой реальная действительность лишь выступает на сцене театра бытия, воплощая собой желанный образ последовательностей и сочетаний, отношений и столкновений, идущих от мира реальности, но воплощающихся в иллюзорные монады сознания. Так вырастает и расцветает бурным цветом всякое «плодоносящее древо». Его корни и ствол воплощают метафору реальности, а его крона, - иллюзию представления. Тонкие, гибкие и недолговечные листочки, и благоухающие обманчивым запахом, цветы. Игра – не реальна. Но её действительность, не вызывает никаких сомнений. Здесь произвол сознания, имитирующий произвол архаической природы, вплетается в реальную действительность, словно жемчуг в косу царевны. «Коса», сплетённая нашим рационально-аналитическим разумом, ровная и упорядоченная, украшается самоцветами, сияющими произволом свободы. Так на фундаменте холодной упорядоченной и инертной реальности, в рамках архаического осознания действительности, создаётся желанный мир иллюзии, с его произволом и свободой.
     Как игра становится работой? Через это проходит каждый человек, родившийся и развивающейся в этом мире. Инстинкты, присущие ребёнку и доминирующие до поры до времени, во всём его осмыслении внешней реальности, и соответствующем поведении, превращают все, с чем ему приходится сталкиваться в этой жизни, в игру. Здесь ещё нет того порядка, который присущ более поздним, взрослым играм. Ведь с возрастом, игра сознания всё более закрепощается в клетки рационально-аналитического разумения. Она словно обрастает алгоритмами и закономерностями, приводя жизнь в мир порядка и ограничения, - в мир принуждения. Теперь всё становится относительно простым, ибо становится закономерным, разложенным и закреплённым в рационально-аналитические алгоритмы. Всё и вся постепенно раскладывается по «клеткам» и «камерам», по «мешкам» и «коробкам». Как будто бы побеждена непредсказуемость, упразднен произвол и случайность. Но упразднены ли они на самом деле? «Рационально-аналитическое мышление» обладает не меньшими иллюзиями в своих умопостижениях, чем «идеальное сознание», а может даже большими. Полагая что, упорядочив всё и осмыслив, оно завладело действительностью и её природным произволом, что оно берёт верх над случайностью. Но тем самым оно впадает в своё собственное заблуждение. Оно лишь украшает своё бытие из «металлических прутьев» и «бетонных изгородей и построек», собственными иллюзиями.
      В игре - мало насильственного. По крайней мере, мы чувствуем, что его там меньше, чем во всём том, что связано с дисциплиной присущей всякой работе. Всякая дисциплина, (дисциплина в самом широком смысле, как Наука, и как эквивалент поведения), прежде всего, это определение границ, высот и низин, и насильственное запирание фантазии представления в рамки порядка, обусловленного этой дисциплиной. Всякая дисциплина определяет сама свои рамки и свои законы, на фундаменте общих критериев разумности, в первую очередь логики и уже существующих закрепившихся алгоритмов рационально-аналитической осознанности. Которая на самом деле существует только благодаря этим рамкам и законам. Нарушение коих, влечёт за собой неминуемую деградацию и распад всякой дисциплины. Ясно, что она будет всегда и всеми своими силами сохранять и укреплять эти внутренние законы, обеспечивая тем самым себе будущее. Так всякая Наука, создаёт впечатление собственной незыблемости, и всякие поползновения, угрожающие её внутренним законам и положениям, воспринимает как вражескую атаку, стремящуюся разрушить создаваемый веками, замок. Так становится и закрепляется всякая Истинность.
    Рационально-аналитическое мышление желает быть полновластным правителем и законодателем в этом мире. И его постройки, создаваемые веками, укрепляются, реставрируются и облагораживаются постоянно. Его отношение к собственным постулатам, выстраиваемым «городам» и «государствам», напоминает отношение царя, - к своей вотчине. То, что было когда-то захвачено, завоёвано, ограждено и порабощено, не может быть отдано без боя. Так мыслит всякое агрессивное, стремящееся к безраздельной власти, сознание. Вы говорите, – Очевидное? Я говорю, - завоёванное, порабощённое и закреплённое в сознании обывателя. Однажды возникшее морфокинезное упорядоченное на определённый лад явление, достаточно для того сильное, а значит слаженное, гармоничное и агрессивное (активное), когда-то имея своё начало, продолжает своё победоносное шествие, захватывая всё в свои сети, рассаживая по своим местам, определяя правила поведения и наделяя властью. Явление настолько гармоничное в своей полифонии, агрессивное и властолюбивое, что не вызывает никаких сомнений в своей истинности и праве на эту власть. Всё, так называемое Очевидное, если посмотреть глубже, отбросив все предрассудки и заглянуть под палантин веры, которым покрыто все очевидное, окажется лишь крепким красивым и безупречно гармоничным дубом, вокруг которого всё подчинено его жизненным устремлениям, его желаниям и удовлетворениям. Что его существование и процветание поддерживается создаваемой им же биосистемой, его окружением, - средой собственного обитания. Что иная очевидность держится не столько на фундаментальных законах самой науки, сколько на догматических заблуждениях авторитетных мыслителей, живущих вокруг неё, и питающихся от этой созданной агрегативной истинности. И большинство из очевидностей, освящённых однажды светом незаинтересованности, обязательно высвечивают свои глубинные противоречия. Вдруг многие из них оказываются чем-то вроде посаженного на пожизненное заключение воззрения, не имеющего никакой возможности к освобождению. Здесь всё, некогда лишь насильственное, превращается в нечто неопровержимое, - объективно истинное.
      Произвол всякой науки ограничен строгими рамками, словно кирпичными стенами, на башнях которых сидят адепты, следящие и охраняющие завоеванные и освоенные территории. Здесь всё слаженно и выверено настолько, что всякое сомнение встречается с улыбкой, в которой читается сарказм отца, выслушивающего наивные вопросы малолетнего сына. То, что связалось и срослось в «решётки», то, что спаялось в монолитные алгоритмы, становится настолько крепким и незыблемым, что способно стоять века, невзирая на все катаклизмы социума и природы в целом. Так всякая наука как дисциплина, превращается в «монолитный замок», самодостаточный и повелевающий. Его власть – нерушима. Всякий изначально «жидкий бетон», застывая в сознании, становится нерушимым, то есть - неопровержимым. И на лужайках этих угрюмых замков, мало игры. Здесь всё обрастает серьёзностью, словно паутиной. Здесь всё и вся превращается в «работу».
     Та серьёзность всякой работы, (а именно эта серьёзность и является тем аргументом, по которому то, или иное действие относят либо к игре, либо к работе), имеет свои основания в глубинных колодцах нашего разума. Она замешана на страхе. То, что вызывало страх и благоговение, всегда относилось к серьёзным вещам. Изначально, на заре человечества, всё что, так или иначе, непосредственно или косвенно обеспечивало существование, (питание, кров, продолжение рода, обеспечение будущего, и т. д.)  Относилось к серьёзным вещам, ибо обеспечивало выживание вида. Всё, что не относилось к таковым непосредственно, но имитировалось, относилось к игре. Игра – как имитация реальной жизни. Но несерьёзность игры, является таковой только в мировоззрении рационально-аналитической транскрипции мироздания.
      Боги играли в людей, люди в богов, - вся жизнь была построена на игре фантазии и иллюзии. Серьёзность поединков, батальных сражений, в сути своей, являлись серьёзным делом только потому, что боль, кровь и смерть, будучи непременными атрибутами таких «игрищ», являют собой некий эквивалент серьёзности. Здесь нет детской наивности и соответствующей ответственности. Реальность и отличается от фантазии в первую очередь тем, что в ней всё проигранное, безвозвратно уходит, здесь невозможно ничего вернуть вспять, невозможно отыграть. Залить кровь обратно в вены, вернуть утраченную жизнь, - немыслимо! И только на этом основании, реальность имеет все свои преимущества, и несёт свою доминирующую доктрину серьёзности. Игра заканчивается там, где выступает безвозвратность, где смерть являет свою фатальную власть над жизнью, где абсолютная закономерность конечности бытия, холодной, непреодолимой свинцовой стеной встаёт пред взором всякого мыслящего существа. Именно эти аффекты, осмысливаемые нашим разумом как непреодолимые и фатальные, обеспечивают жизни всю её серьёзность. Там, где есть боль и смерть, там не может идти речи об игре, там всякая игра останавливается, её замещает серьёзная реальность, где тяжёлые стальные ворота, с металлическим скрежетом запирают все дороги.  Но было ли так всегда?
       Люди средних веков играли смертью так же, как какой-нибудь игрой в шахматы или кости. Безрассудно, под воздействием опьяняющего опиума свободы, эти крепкие духом здоровые и сильные люди, ставили свою цветущую жизнь на кон, отдаваясь произволу игры. Так свобода побеждала дух порядка. Так ломались все выложенные доминанты психофизики сознания. Так очевидность и закономерность разумности, бросалась к ногам безрассудства игры, на произвол случайности. В такие моменты оспаривалась власть выложенной и укрепившейся программы. Разумность с её последовательными логическими рядами, пасовала пред неразумной, но свободной волей архаического духа природы.
 
Кризис ценности
Что более всего на свете ценит человек? К чему по-настоящему стремится его возвышенная, утончённая натура? Тот, кто полагает, что это праздные риторические вопросы, и что ответы на них очевидны, тот либо слишком груб в своих созерцаниях и чувствованиях, либо не имеет их вовсе. Его мышление не опускается достаточно глубоко в бездну океана, и он не видит достаточно далеко и не чувствует достаточно остро. Он не имеет настоящей перспективы своего зрения, чтобы заглядывать за отмеренный горизонт бытовой плоской эклиптики мышления простого обывателя. Такой созерцатель скорее всего ответил бы, что более всего на свете человек ценит жизнь. И все его стремления направлены на её поддержание, освоение и возделывание. Что ценность жизни – неоспорима и абсолютно очевидна, что именно на этом фундаменте стоит всё. Но личность более утончённого и достаточно глубокого плана непременно возразит и скажет, что более всего на свете человек ценит истину. Истина, - та Великая Паллада человеческого духа, ценность которой не может вызывать никаких сомнений. Он всегда будет класть на плаху свою буйную голову, всегда будет жертвовать этой жизнью ради неё. И все стремления человека веками были направлены только к ней, и будут направлены всегда, пока жив человек. И последнее слово, как противоречие всему сказанному, обожжёт его сердце. Ведь всё-таки, - пока жив!
        Кризис ценности, как нечто постоянное, никогда не прекращающееся, и всегда возникающее, имеет своей сакральной причиной глубинное устройство мира и человеческого духа. Основы этого мира зиждутся на противоречиях и бесконечных преодолениях. Фундамент природы именно в том, что она не имеет своего фундамента. Всё что она содержит, должно быть преодолено, разрушено и выстроено вновь. Ценность истины, так же как ценность жизни, глубоко субъективны и корыстны, и потому не могут быть идеальны в себе. Ты стремишься к истине, но то, что ты подразумеваешь под ней, имеет, как правило, мифическое, - призрачное тело. И всякая наша ценность, как бы мы её не одевали, в какую каменную или бетонную скульптуру не воплощали, как бы ни относились к ней, всегда будет лишь нашим изваянием, и не более того. - Красивым совершенным символом, созданным и повсеместно применяемым способом для создания всевозможных памятников, в смешении пыли, песка и воды нашего разумения, превращения в соразмерных пропорциях бетонных конструкций и последующим изваянием идола. Каждый из нас лишь зодчий собственного разумения, выстраивающий и вылепляющий собственное монументальное произведение.
        И сама жизнь, при всей своей неопровержимости и очевидности, не имеет конкретных объективных основ, не имеет своего осязаемого тела, и несёт в себе лишь наше отношение к воплощённому идолу, в котором олицетворяется всякая наша потребность, всякая мудрость и всякое созерцание. Мы имеем своей ценностью жизнь потому, что имеем её, как нечто действительное, нечто сущностное. Мы полагаем, что наше мерило ценностей есть абсолютный критерий бытия. Для нас жизнь, как лишь некий предикат смерти, и в тоже время её антипод, являет архаическую субстанциональность, в реальности которой просто не может быть сомнений. Ибо отвергать её наличие, так же как отвергать её ценность, было бы признаком расстройства разума. И стремление к такой безудержной свободе в своих измышлениях, очень опасный путь. Всякая свобода опасна, а такая гипертрофированная, - вдесятеро.
       Но давайте всё же попытаемся посмотреть холодно-объективно, насколько нам позволит наш замкнутый в этот же круг, разум, почему мы так ценим жизнь, почему мы считаем её Великой, и откуда в нас такая уверенность в очевидности её бытия? Жизнь - чувствуется нами, и потому она - есть. И эта исчерпывающая законченность поддерживается определённой закономерностью в наших заключениях. То, что чувствуется, - существует. И при всей корыстности наших чувств, всё же иных объективных доказательств нам не дано. Чувствуемое - есть существующее. Этот постулат не может быть опровергнут, ибо всё, что могло бы противоречить его парадигме, или даже опровергать её, находится за горизонтом нашего мира, - мира, всецело чувствуемого нами. Мы, и весь окружающий нас мир находимся в одном кольце. За которым таится - невозможное. Жизнь и её ценность лежит посреди этого круга, - заколдованного круга природы, в котором всё возможное, есть – лишь чувствуемое.
       И здесь сам собой всплывает вопрос ценности собственно чувствуемого, и самого чувства. Если всё и вся зиждется на этом архаическом фундаменте, то его ценность должна превышать все остальные. Чувство тела и чувство разума, - что может быть ценнее для нас на этом свете?! Без этих перцепций и апперцепций невозможны никакие иные ценности, никакие постулаты, воззрения и созерцания! Всякая ценность начинается и заканчивается только здесь. И ценность самой жизни олицетворяется только благодаря этим основам, только на фундаменте чувствования. Только здесь рождается и развивается все, что имеет этот мир, что имеет человек, его душа и его разум. Но, тем не менее, мы на протяжении веков слышим, что чувства - лгут, что они обманывают нас, вводят в заблуждение относительно мира, самих себя и самой жизни. Что чувствам доверять нельзя. Это древнее противоречие, являет собой противостояние души и разума в человеческом «Кентавре». Да, Человек уже давно стал «Кентавром», этим мифическим существом. И его, не находящая гармонии и согласия личность, всё время пытается разорвать, и в то же время спаять своё «уродливое тело». Тело, в котором всякая гармония заменена функциональностью. И в котором   война, при всей нашей отторжимости её как чего-то ошибочного в природе, занимала и занимает своё доминирующее все повелевающее положение. Ибо для нашего мира она была и есть единственно возможным положением вещей, единственно неоспоримым основанием для всякого существования. Неким бастионом, всегда сопутствующим всякому есть, как его материнское лоно.
      Чувствование и осмысление. - Что может быть более воинственным и противоречивым в человеке, где ещё в мире можно найти более непримиримые армии? Находясь в едином котле, эти монады нашего сознания, словно вода и масло, а точнее сказать, словно щёлочь и кислота, постоянно вступают в реакцию, возбуждая все наши внутренности. Здесь сливаются в противоречивом синтезе непримиримые полюса самого мироздания, - холод и огонь, вода и солнце, песок и монолит, незыблемость и ветер. … И именно здесь рождается всякая надежда на истинность, как на разрешение, как надежда на освобождение, - выход из порочного круга противостояния, достижение олимпа, где возня мотивов убеждений и стремлений – прекращается, приходя к своей согласованности. Ветры стихают, и наступает эра благоденствия и процветания. Вот где иллюзия набирает свою отличную от всего иного, ценность. Благодаря иллюзии, мы стремимся к истине, к жизни, и ко всему, что создаётся её Великой повсеместной и не преодолимой властью. Властью над миром и нашим сознанием, властью над всем заоблачно мифическим и действительно сущим. Над всем, что наше тело, наша душа, наш разум способны ощутить и идентифицировать. Ценность иллюзии в её фактической власти над всем, что существует как реальность, и как нереальность. В этом мире мы не найдём сторон, и не отыщем уголков, в которых бы не царствовала Иллюзия, - эта Великая Афродита мироздания! И то, что является для нас реальным или мифическим, действительным или надуманным, определяется лишь её градационными состояниями. Где наиболее объективным восстает то, что более грубо инертно и непосредственно, - то, что наш разум относит к несомненной реальности. И всё, что тонко, эфемерно и заоблачно, что имеет лишь опосредованный характер, что нельзя потрогать и что не принадлежит к последовательным закономерностям мира каузальной логистики, отнесено нашим оценочным разумом к субъективному, мифическому, то есть имеющему меньшую ценность. Но дело в том, что «градационная лестница нашей иллюзорности», которая вырастая из земли, уходит за облака, несёт в себе всю целокупность этого мира, включает в себя всю широту и глубину его тела, не оставляя для «абсолютной реальности» ни единого уголка, ни единой крупинки бытия. Ибо в этом мире не существует идеально жёсткой, - абсолютной реальности, как нет и быть не может абсолютного конца пространства, как нет и быть не может абсолютного конца времени. И потому только она, - иллюзия, является мерилом всякой ценности. Только эта «лестница», где каждая ступенька считает именно себя главной и единственно верной, определяет всё. И эта абсолютная уверенность зиждется в первую очередь на том, что каждая эта «ступенька», чувствует и утверждает себя именно той, отличной от всех остальных ступеней, единственно верной, единственно реальной и действительной, - единственно истинной. - Тот Эквивалент и образчик разумности, на которой должно стоять каждое разумное существо, и мерилом которой должны мерится все остальные ступени. Но в том то и дело, что во всякой лестнице, ступени – равнозначны и равноценны. В противном случае она не была бы лестницей. И всякий Эквивалент, и образчик, есть лишь суть - власть имущий, и не более того. И его власть зиждется на собственных критериях очевидности. Но что есть в своей сакральной сути всякая очевидность? – Вера, замешанная на стоицизме, догматизме, и крепкой согласованности. Вода, пыль, песок, - и застывший бетон, превращённый в изваяние….
      Всякие доминанты в этом мире, всякие преобладания и преимущества, - глубоко условны. И обусловлены они именно нашим иллюзорным в сути своей, разумением. Здесь ценность истины, как и ценность самой жизни, висят над миром в гамаке раскачивающегося сознания. Наше разрывающееся, словно роза ветров мышление, стремится собраться в единую неделимую точку. Обрести собственную целокупность, собственную абсолютную реальную действительность. Оно определяет для этого главные и второстепенные ценности, оно отвергает и водружает на пьедестал, оно создаёт Мир истинный, и Мир ложный, Мир достоверный и кажущийся, Мир выверенный, упорядоченный и разложенный математически, и Мир хаоса. И всё это только лишь относительно себя, относительно собственных как глубоко спрятанных, так и плавающих на поверхности интересов. И сама жизнь, как нечто достоверное, как нечто истинно сущее, является продуктом этого мышления, продуктом сознания, порождающего картины действительности бытия, сплетающего из собственного волокна, из собственной ткани, - полотно жизни в виде красивейшего неотразимого ковра, на котором лишь местами пролиты мерзости, образующие отвратительные пятна. И наша жизнь, такое же чистое отношение, как и действительность бытия. Её сакральный фундамент покоится на сакральных облаках иллюзии.
      Ценность истины, ценность жизни, как и ценность бытия, являясь в нашем разумении абсолютными ценностями, сами в себе не несут ничего, что выходило бы за рамки иллюзии. И потому, за неимением лучшего, По-преимуществу, именно иллюзию можно отнести к абсолютной ценности. - Ценности, стоящей на олимпе. За которой, без которой, вне которой, уже нет никаких иных ценностей. Ибо нет ничего фундаментальнее и реальнее её. Ведь именно в Иллюзии: всё спрятанное и всё открытое, всё собранное и разбросанное, всё сакральное и явное, всё твёрдое, незыблемое и достоверное, всё аморфное, призрачное и зыбкое, ушедшее, сегодняшнее и завтрашнее... Иллюзия, - единственная «субстанция» в мире, которая не нуждается ни в какой причине для себя, ни в какой обоснованности и основательности. Она есть единственная безусловность. Она не нуждается даже в мире, ибо сама строит его для себя, и довольствуется тем, что создала. Что ещё свободнее и независимее можно отыскать в нашей действительности?!
       Далее. Что же, в этом контексте, могла бы представлять собою смерть? Её отрицательная ценность так же иллюзорна, как иллюзорна положительная ценность жизни. Смерть имеет свою ценность в том, что она определяет жизнь, как нечто действительно существующее, а значит ценное. То, чем стоит дорожить. Не будь смерти, и в жизни не осталось бы ничего ценного. Ведь то, что невозможно утратить, то невозможно и приобрести. А всякая ценность есть приобретение. К чему же человек, на самом деле стремится, желая получить вечную жизнь? Он даже представления не имеет, что он приобретёт на самом деле, окажись пред ним жизнь вечная. Но ещё меньше осознаёт, что он потеряет в этом случае. Он потеряет в первую очередь главный стимул жизни, - надежду. Ошибочно полагая, что именно её он потенциально приобретёт, с получением вечной жизни.
        Величайшая и главная ценность смерти - в обновлении. Только благодаря ней жизнь имеет не ограниченные возможности для собственного бытия. И только благодаря ней жизнь имеет, по сути, неограниченное время. Только она позволяет на самом деле, жизни - существовать всегда, только она позволяет жизни быть как нечто действительно неограниченно продолжительное, как нечто вечное. Ведь действительность может существовать вечно только в вечном возвращении. Она не может быть - в вечном пребывании. Ибо вечное пребывание, без ухода и возвращения, - убивает эту вечность. Здесь скрыта сакральная суть мира. Вечным может быть лишь то, что разрушается и строится, что уходит и возвращается, что теряется и приобретается вновь. То есть то, что - «вибрирует». И мы, «дети волны», «дети вибрации», остаёмся в его поле, вместе со всем миром, который в самой своей глубинной сути есть лишь вибрация, - затухающая, и распаляющаяся вновь.

Воплощённые формы искусства
Твоё отношение к различным формам искусства диктуется, прежде всего, их внутренними субстратными характерами, с балансирующими константами преимущественного отклонения к одному из полюсов действительности. Воплощённое во всяком искусстве сочетание парабол сохранения и парабол обновления, берущих свои начала в стихиях сакральной природы бытия, с одной стороны, - упорядочивания, организации и стабилизации, с другой, -  расхолаживания, дезорганизации и динамичности, и их пропорционального соотношения в локальной форме или полотне конкретного произведения. И именно это пропорциональное соотношение, вызывающее впечатление гармонии, определяет всякий наш интерес в искусстве.
       Всё в этом мире без исключений находится между полюсами абсолютной гармонии пустоты и сверх действительности хаоса. (Анабиоза и шторма). И всякое произведение искусства воплощает в себе эти архаические константы. Замечаемое нами доминирование одной из этих обозначенных парабол обеспечивает нашу концептуальную оценку всякого произведения. Наша душа, как всякий органоид действительности, сама несёт в себе обе эти параболы, и находит свой интерес во всякой форме искусного их воплощения во вне, будь то с доминантным отклонением к стихиям сохранения, либо стихиям обновления. Но стремится наша душа, всегда к противоположному от того, что превалирует в её собственных относительных сочетаниях. Попросту говоря, человек-наблюдатель, маятник душевного агрегатива которого отклонён преимущественно к стихиям сохранения, будет всегда подспудно, стремится к стихиям обновления, - и наоборот. Здесь баланс выступает в своей повсеместной трансцендентальной   объективности и определяет все наши предпочтения, относительно всяких форм восприятия. Не только непосредственно искусства, но и опосредованно всего того, что, так или иначе, встаёт пред его гениальным взором.
        Дуализм нашей внутренней сакральной природы, находящий свой резонанс в воплощённых в произведения искусства, перенесённых на полотно тонких душевных агрегатов художников, своими константами, олицетворяет сакральный дуализм самой действительной природы бытия. Вся целокупность действительной природы, всё её согласованное совершенство, обязано синтезу противно направленных стихий сохранения и обновления. И для наглядности, условно, эти стихии можно обозначить как противопоставленные монады природного дуализма женского и мужского начал единой природы. Где всё, что стремится по преимуществу к сохранению, в самом широком смысле слова, являет собой женское начало, и напротив, всё, что стремится к обновлению, (сопровождающееся необходимым разрушением преодолением и построением), определяет своими доминатами – мужское. 
         Как воспринимаются нами эти преимущественные отклонения, воплощающиеся на полотнах великих мастеров прошлого. С моей точки зрения следующим образом.  Искусство обновления, вызывающее катарсис в нашей душе, наиболее явно воплощено в произведениях различного рода «Гениев авангарда». Неприятие, удивление и следующие за этим восторг и восхищение, отражают последовательность инсталляции самого произведения природы, в её доминирующей парадигме последовательного поступательного перевоплощения, с необходимым разрушением и новым построением, которое должно сменяться новым разрушением. Во всём этом скрыта сакральная бытность самой природы, её волнообразной константы, - отступления и наступления, провала и восхождения, упорядочивания и разрушения, уничтожения и материализации и т. п.
         Играющая при этом, на тонких струнах нашей душевной агрегатности внешняя природа, заставляет переоценивать всё. Для её мужского начала, в действительности не существует незыблемых вещей, нет нерушимых замков и не возможны абсолютно совершенные постройки. Оно, есть воплощённое нарушение природы. И ему противостоит сохранение, как воплощённое женское начало той же природы. Здесь всё, - совершенно иначе. Здесь наша душа сторонится всякой агрессии обновления. Здесь все векторы направлены к противоположным полюсам, - к уравновешиванию, к упорядочиванию и сохранению. Здесь странствует дух законченности, дух анабиоза природы, воплощающийся в произведениях искусства ренессанса и возрождения. Здесь наша душа радуется по-другому, её катарсис исходит из иных лесов действительности. Такие произведения радуют своей совершенной гармонией, своим внутренним наиболее уравновешенным балансом, при котором всё замирает, всё становится законченным и успокоенным. 
         Но дело в том, что ни одно произведение искусства не может быть абсолютно чистым воплощением одной из сторон нашего дуалистического мира. И вопрос здесь может стоять только именно о доминантах, о преимущественных отклонениях к одному из полюсов, и никогда вообще. Всякое произведение несёт в себе как женское, так и мужское начало природы. И силы обоих из начал, соразмерных друг другу, воплощающихся в эти произведение искусства, соответствуют соразмерности этих сил в самом художнике, выливающем свою душу на полотно, на инертный бесформенный камень, или на нотный стан.
       «Оплодотворение» в собственной душе, и «рождение детей», продуцирование новых форм действительности, - невозможно без равнозначных сил женского и мужского начал природы, в трансцендентных сферах отдельно взятой души. Сила общей душевной полифонии, зависит от противостояния и синтеза женских и мужских «гормонов природы». В первую очередь от мощи их столкновений, и последующего синтетического слияния в некий «конгломерат душевной целокупности», который собственно и вызывает впечатление полного совершенства.
        И так. Мир нашего искусства, в своих сакральных основах, имеет взаимоотношения разнонаправленных стихий самой природы, = стихий обновления и стихий сохранения, воплощающихся как в каждом отдельном произведении, так и в каждом индивидууме, в каждой личности, в виде так называемых «мужских» и «женских» монад, с необходимыми разнонаправленными стремлениями.
        И надо сказать, что вопреки нашей убеждённости и здравому смыслу на самом деле, как и в случае с самой природой бытия, в нашей душе и нашем разумении, пол стремится не к противоположному полу, но к своему совершенству, - в свои пенаты. И лишь встречая на своём пути противонаправленную силу, тем самым вступает с ней в контратабельный контакт, и «завихряясь» от этого столкновения, образует некий «смерч воли», нечто целокупно-синтезированное, нечто сущностно-трансцендентное. Но мы, в силу акцентов нашего сознания, направляющих свой взор сюда, и видящих только эти столкновения и синтетические конгломерации, абсолютно убеждены, что это пол стремится к противоположному полу, и всякий образующийся синтез, есть результат их стремления именно друг к другу. Но так как эти пола есть олицетворённые отражения «половости» самой природы, где сакральные монады стремятся каждая в своё лоно, и лишь встречаясь на своём пути с противонаправленными силами, сталкиваются, и тем самым образуют саму действительность бытия, то и в отношении полов, надо говорить именно в таком ракурсе осознанности и таком контексте.
      Обозначаемая нашим разум «половость природы», уходит своими корнями в глубину основ самого мироздания, и разветвляется на поверхности «кроной эротичной эксцентричности» бесчисленных её лепестков, словно совершенного Лотоса на поверхности бесформенного болота. Мы воплощаем собой «субстраты сакральной природы», и несём в себе всю палитру её непримиримой, и в то же время синтезированной агрегативности. И всякое наше искусство, как бы оно не было завуалировано, как бы не было критизированно и обосновано, несёт в себе всё ту же палитру соразмерных противоборствующих стихий изначальной природы бытия, воплощающихся в бесконечное разнообразие силуэтов, и отражающих формы нашего созерцания, как столкнувшихся и слившихся в единство противоположностей констант бытия. Констант, образующих мир реальной действительности, с параболами упорядочивания и разбалансирования, сохранения и обновления, - «женского» и «мужского» начал природы. Начал, провоцирующих волны бытия на поверхности моря безмятежности, в виде упорядоченной гиперболы на созданной нами же системе координат, между полюсами «сверх шторма», и «полного анабиоза вечной пустоты».

Возможное и невозможное
Что значит удавшееся, и что значит неудавшееся с точки зрения природы? Удался ли человек как вид? Какой вообще вид живого мира можно определить, как удавшийся? Точка зрения, - какова она, какими критериями поддерживается, в каких умозрениях и почему противоречит сама себе? Насколько велико это противоречие, как с точки зрения природы, так и с точки зрения человеческого разумения? В чём можно находить критерии абсолютной обоснованности, и как решает эту проблему человеческий разум? Польза и бесполезность, истинность и заблуждение, - где находится то зерно, рядом с которым всё становится ясным и достоверным? Что, или кто, мог бы служить тем камертоном, рядом с которым всякие критерии становятся абсолютно обоснованными и истинными? Если его не существует, то, что может быть в этом мире действительно достоверное и реально неоспоримое?
        Наш разум, это тот котёл, в котором бродит «суспензия мирового сусла». Ценность всего что, так или иначе, производится этим «суслом», того, что можно отнести к продукту, является единственным мерилом, за которым нет более ничего истинно достоверного. И именно оно является тем единственным источником всего зыбкого и твёрдого, истинного и заблуждающегося, - всего того, что можно относить как к реальности, так и мифологии, всего того, что дано человеческому сознанию, его созерцанию, и вообще всего того что содержит в себе этот мир.
       Человека можно было бы отнести к удавшемуся виду живого царства, если бы не его проблемы психофизического характера. Если бы не усталость его от самого себя, скука и потеря интереса к жизни, разъедающая, словно серная кислота его душу. В целом человек – несовершенен. Куда могут его завести возникшие случайно и развивающиеся с такой быстротой «ганглии сознания»? Мы уже почти предрекаем его деградацию, подстёгиваемую моральными и гуманистическими принципами, обманывающими его своими созидательными мотивами. Его раздувающееся, словно от водянки «тело», грозит неминуемым кризисом, - взрывом и последующим полным коллапсом мирового социума. В своей собственной чрезмерной разумности, он – чрезвычайно неразумен! Он создаёт всё новые и новые игры для себя, превращая их в работу и наделяя серьёзностью, с присущим снобизмом оракула. Всё, что есть у человека серьёзного и наиболее серьёзного, когда-то зародилось и развилось как простая игра. Игра сознания и созерцания, игра света и тени его подсознания. Как наше тело, всё время ищет игры, для поддержания себя в функциональном состоянии, так наш разум ищет своей игры, для поддержания собственного могущества. И хотя игры могут быть настолько разнообразными и не похожими, а иные вовсе вызывать впечатление принадлежности к чему-то иному, только не к игре, всё же суть всегда остаётся одной: Всё наше существо, - наша мятежная личность, от самых простых её составляющих, до самых сложных, всегда стремится к победе, - к могуществу, олицетворяющемуся во всякой игре, как форме простого противостояния. - Противостояния духа, сердца и разума.
       Человеку есть чем по-настоящему гордиться. Своей могучей волей, своим стремлением к возвышенному, несмотря ни на что. И его нельзя отнести к неудавшемуся виду, хотя бы по той причине, что он смог завоевать и подчинить своей воле всю планету. Такого до него не достигал ни один вид! Но так ли это на самом деле? Ведь на чём собственно, основывается его преимущество, и какими критериями оценивается? Вы скажете, что это очевидно. Но на самом деле вся ваша очевидность, если рассматривать её с холодной не зависимой и не заинтересованной точки зрения, не стоит и выеденного яйца. Вся достоверность ваших взглядов и оценок зиждется на одном неопровержимом для нас обстоятельстве. Мы способны оценивать всё, и вся только с площадки своего собственного умозрения, и соответствующей открывающейся нашему взору, перспективе. А главное всегда в соответствии ограниченному собственными рамками, и глубоко заинтересованному созерцанию. И здесь всякие критерии строго зависимы от уложенных предками мостов, выложенных коммуникаций, необходимо строившихся на причинах интереса выживаемости, - кривых, изуродованных нуждой «консолях мировоззрения». Эти «консоли», выстраивались в первую очередь в интересах практичности, устойчивости и целесообразности, оставляя на заднем плане всякую изначальную красоту идеальности, и величие духа настоящей истинности. Человеческое мировоззрение изуродовано, оно есть «мутант», в котором вся генетика, обжигаемая условиями пребывания, выстроилась в извращённую форму. И выращенное на этой почве «зеркало», - зеркало души и разума, имея в себе и сохраняя эту генетическую кривизну, отражает всё вокруг в соответствии с её архаической эклиптикой.
       Почему человек не в состоянии осмыслить и понять истинную суть вещей? Почему он не в состоянии увидеть собственной ошибочности относительно главных критериев и основ своего мировоззрения? Почему он так уверен в собственных абсолютных доминантах, как относительно всех видов, населяющих планету, так и относительно всех явлений мира? Потому, ли что его произвол, - произвол его воли способен поработить всякий вид, и применить к своей пользе всякое явление мира? Отчасти, да. Но только отчасти. Рациональный практицизм его воли, конечно аргумент серьёзный. Но ведь существуют и другие формы воли, иные формы мышления и созерцания. И когда они, выходя на сцену, вдруг начинают преобладать и доминировать, ломать всякие запрограммированные архаическим практицизмом последовательности и соответствия, наблюдатель, убеждённый в рациональном практицизме, как в единственно достоверной форме оценки мироздания, и единственно правильном воззрении, восклицает: О чудо! Такого не может быть! Его начинают переполнять эмоции, и он сам постепенно становится адептом противоположного воззрения. Ибо его вера перевернулась, словно потерявшее остойчивость судно.
        Но давайте всё же определимся, что на самом деле может быть, а чего быть не может. И откуда растут корни возможного и невозможного. В первую очередь конечно из почвы того архаического и стоического мировоззрения, которое говорит однозначно и безапелляционно, что такого никогда не было, и потому не может быть никогда. Опыт, - конечно аргумент весомый, но не совсем состоятельный. Ибо, даже в рационально-аналитическом политесе осмысления, если этого не было никогда до, это ещё не значит, что этого не будет никогда после. Во вторую очередь на том, что всё возможное уже определяется рамками нашего бытия, его архаическими последовательными и закономерными динамическими алгоритмами. Оно законсервировано в нём и всякий выход за эти границы, есть выпадение из мира феномена, а значит и из мира вообще. Но дело всё в том, что мир феномена основан только на возможностях нашего рассудка, нашего разума и общей целокупности всех его «ганглий». В нём самом, в этом феноменальном мире, на самом деле нет ни той широты, ни той глубины, ни той динамики, которые так очевидны для нашего взора. Всю палитру его состоятельности привносит в него наш разум. И если представить себе мир вне нашего разумения и созерцания, то он будет как велик, - так и ничтожен. То есть глубоко нейтрален. Ибо не может иметь никаких независимых оценок собственного бытия. В нём не существует ни возможного, ни не возможного. Состоятельность же, и абсолютность нашего разумения и созерцания, а тем более его всеобъемлемость и всеобозримость не может быть достоверно, ибо определяется только им самим, и более никем. И то, что гипотетически может существовать за пределами его возможностей, должно иметь право на своё существование, пусть и за рамками архаического феномена мироздания как такового. Вы скажете – фантастика…, я скажу – гиперразумение.
       Далее. Многие виды нашей фауны, которые человек считает низшими относительно себя, черпают свою разумность за пределами привычной для человеческого разума возможности. И это замечаемое положение вещей даёт стимул к собственному развитию, к покорению новых пространств, к расширению собственного поля обитания всему, что имеет в себе волю к этому существованию. И в первую очередь, конечно же, нашему разуму. Каким может быть его бытие, в каких рамкам может существовать и какими критериями обладать? Ответ довольно ясен. – Любыми. Ибо его возможности определяются только способностями и стремлениями. И он действительно безграничен. А так как весь феноменальный мир есть его, - разума отражение, то, разумеется, и мир феномена, мир действительности, так же безграничен.
       Наш разум, сублимируя в себе всю архаическую динамику мироздания, начавшуюся, как известно с гипотетического «большого взрыва», своей «взрывной волной» распространяет собственное бытие, и, захватывая всё новые пространства во все возможные стороны, образуя тем самым обетованный мир действительности. Словно сад в пустыне, оазис на нейтральном поле хаоса, мир действительной реальности возник в этой нейтральной среде, воцарившись пространственно-временным континуумом, словно рыба в воде, и теперь стремится к власти на всех фронтах созданного им мироздания. Разум нашего тела, нашего мозга и тончайших флюидов души, возникает из ничего, из «нейтрального стоического поля пустоты», с его абсолютным балансом. И своим нарушением этого баланса создаёт волю, как некое стремление вернутся, обуздать, запереть обратно в «Ящик Пандоры» вырвавшуюся из плена безмятежности, природу. В воплощающихся формах созерцания, чувствования и разумения, на бесконечной градационной лестнице утончающегося мировоззрения, наш синтетический разум шагает во все стороны создаваемой им же Вселенной.
      И вот что ещё. Как вопрос «живости», или «не живости» отдельных субстанций, строится на основании оценок собственного мировоззрения наблюдателя, в критериях и политесах собственной наиболее агрессивной и гибкой формы бытия, обозначающей себя «живой», а форму отдалённую по динамике и архитектонике относит к «неживой», в строгих рамках, критериях и оценках авангарда оценочного разума, на основе противопоставления и создания паралогизмов и дуализмов, с одной стороны близких себе, и с другой отдалённых форм динамической упорядоченности, так и вопрос «бытия» и «небытия», вопрос лишь относительной конвергенности и экстраполярности мира и его явлений, в воззренческих возможностях его же оценок. И пусть ареал феномена и ареал бытия вообще, находятся в различных по масштабам радиусах, и даже в различных полях, но всё же отношение, как таковое, всюду остаётся главным и основополагающим принципом всяких возможных выстраиваемых концепций этого мира.
       Как глубоко бытие, как широка его реальность? Это может знать только он, - разум. Ибо это его глубина, и его широта. И вопрос всякой состоятельности или несостоятельности заключен только в его глубинах. Здесь сама природа в лице нашего разумения, задаёт себе вопросы, и сама же отвечает на них.

Война противоречий
Исторические противоречия глобальных социальных взаимоотношений, так же как всякие противоречия природы исходят из глубинных основ сакрального пантеона мироздания, и возникают на поверхности полей нашей реальной действительности, неся собой всю архаическую динамику основ этого сакрального недосягаемого пантеона. «Восток» и «Запад», как некие клановые мировоззренческие культурные противники нашего общего человеческого социума, обязаны своей непримиримостью всё той же глубинной сущности самого человеческого разумения, экстраполированной на формы взаимоотношений нашего социального бытия, всех его коллизий и недоразумений. Запада и Востока, как олицетворённого противостояния форм воззрения, с доминирующей «рационально-аналитической ганглией осознанности», - с одной стороны, и с доминирующей «ганглией идеального», - с другой. Условно говоря «маятник» общего сознания Востока, отклонён традиционно в сторону «идеального». Здесь вся культура испокон веков строится на метафорах идеального созерцания. Люди Востока по преимуществу больше смотрят в себя, - внутрь, больше ценят душевные переживания, чем поверхностные простые апперцепции и дефиниции рационально-аналитического политеса. Они чаще находятся в тех областях сознания, где царят тонкие чувства и глубокие идеи. И потому они менее склонны ценить достижения цивилизации, поверхностные достижения и построения цивилизационного устройства. И это отражается на всём их быте.
    «Люди запада», у которых по преимуществу «маятник сознания» отклонён более к «рационально-аналитическому», напротив, больше смотрят традиционно наружу, они склонны ценить сильнее внешние достижения и соответствующие им материальные ценности. Их сознание чаще находится в областях грубой полезности. Они неосознанно ценят более то, что лежит на поверхности, что наиболее непосредственно явно и однозначно, а главное - неоспоримо полезно. Ведь для «рационально-аналитического» существует только то, что можно потрогать, - ценно то, что приносит конкретную, непосредственную пользу, что обеспечивает надёжность. (Надёжность, - одна из главных иллюзий «рационально-аналитического сознания»). Им дороги плоды цивилизации, и они в большинстве своём заняты наращиванием последних, улучшением их и культивированием. Создаётся впечатление, что они только тем и заняты, что пытаются облегчить свою жизнь, стремятся сделать её наиболее комфортной, полагая при этом, что именно это сделает её счастливой. Мало обращая внимания на то, что как бы они не выстраивали внешний комфорт, ни один из них не становится от этого по-настоящему счастливее. Ведь на самом деле душа человеческая страдает более всего не от отсутствия комфорта, и даже не от тягот неустроенной жизни, но от скуки, от плоскости собственного существования, которая как раз прогрессирует с укреплением социальных благ и совершенствованием этого комфорта.
        «Люди запада», идя своей дорогой, своей выложенной и закреплённой стезёй, по преимуществу возделываю внешние сады, «люди востока» - внутренние. Две «ганглии» сознания, «идеальное» и «рационально-аналитическое», находясь в постоянном непримиримом противостоянии, экстраполируют это противостояние на клановые конфликты в социуме. Непонимания, разногласия, вырастающие в войны под различными знамёнами, будь то религиозного, социально-бытового, или какого иного характера. Существуют ли в мире более непримиримые враги? Каждый из них всегда точно знает, каким должен быть мир, какова должна быть жизнь. Каждый абсолютно уверен в своей правоте, относительно основных принципов жизни. Каждый ценит и верит только в свою собственную парадигму, и защищает только «стены правды собственных родовых поместий». И на самом деле во всём этом, своей непреодолимой константой проступает суть мироздания, являющаяся залогом отсутствия покоя, как в нашем социальном мире, так и во всех иных мирах нашего бытия.
      Конечно, далеко не каждая война имеет своей причиной противостояние клановых воззренческих парадигм. Тем более в наше время, когда всё перемешивается. Когда люди Востока, чувствуя свою слабость, без построек бастиона внешних укреплений социума, без экономически развитого инструмента, то тут, то там разворачивают свои взгляды на жизнь, и, набирая внешнюю силу тем самым, естественно, теряют во внутренней. Здесь всё и вся модифицируется, приходит к рациональному знаменателю, и тем самым упрощается. И в таких «кланах» необходимо нарастает внутреннее противоречие, вызывая закипание суспензии единого организма востока. Бывшая некогда по преимуществу однородной, эта субстанция теперь набирает чуждые ингредиенты. И словно в щелочной раствор добавили кислоту, начинается реакция с непредсказуемыми последствиями. Поднимается пена, и всё это грозит взрывом и последующим необходимым коллапсом. Конечно, со временем всё вернётся в своё лоно. Ведь в этом мире всё и вся возвращается на круги своя.
      Каждая отдельная личность, имея внутреннюю морфо структуру, мало отличающуюся от клановой, всегда несёт в себе тоже модальное противоречие, сублимирующееся и воплощающееся в противостояние души и разума. Ведь если наша душа, в глубине своей стремится всегда именно к покою, к сбалансированности, уравновешенности - в свои родные пенаты, то разум, в силу своей «агрессивной ментальности», всегда стремится к войне. Войне, - в самом широком смысле слова. И это отражается в его любимейших играх. Ведь что, как не война, во всей своей завершённости, выступает на шахматной доске? Что, как не воплощённое противостояние кормит наш разум своими завуалированными «мягкими костями», и разбавленной «молоком безопасности» кровью, в тарелке фантазии, во время всякой нашей игры. Что, как не стремление к ощущению победы, пусть суррогатной, заставляет наш мятежный разум придумывать для себя всё новые преграды и препятствия, превращая всё вокруг в металлизированный политес этой непрекращающейся игры. «Горький мёд победы» - он ценит всего дороже. Для него этот «контрастный мёд» ценнее безмятежного умеренного бытия, чей слабо возбуждающий «сироп» сравним с «чаем», против креплёного алкоголем напитка.
     Чем больше хочется покоя нашей душе, чем более отклоняется маятник наших стремлений к спокойной умеренной жизни, тем ближе мы к грани, за которой абсолютный покой. Чем больше нам хочется движения, мятежности, тем дальше мы от этой грани. Но в природе не всё так однозначно. В огне больше жизни, чем в камне, но кто из них хочет жизни больше? - Неразрешимый вопрос. Кто может являться лучшим утверждением жизненности, инертная Галапагосская черепаха, или сверх мобильный однодневка-мотылёк? Молниеносный шершень, или медлительный слон? Каждый создаёт собственные критерии этой жизненности. И истина жизни, у каждого - своя.
    Люди же в своих характерах, подчас отличаются разительнее, чем ленивец от барракуды. И подобно им каждый считает собственное мировоззрение, собственное созерцание и собственное осмысление мира, - единственно верными. 

Абстрагированность
Затруднённость нашего контакта с представителями иных цивилизаций, появись они на нашем небосклоне, на самом деле имеет не ту проблему, которая рисуется нам в идее нашего временного отставания, недоразвитости нашей цивилизации, пока недошедшей до возможностей таких гипотетических представителей, но заключается в том, что возникновение и развитие определённых «ганглий сознания» продуцирующих и воспринимающих внешний мир, в иных существах, (если предположить существование таковых) - совершенно непредсказуемо. Кто знает какие «ганглии осознанности» могут существовать в разуме, сформировавшемся в иной атмосфере бытия. Вполне может статься, что в этих чужеродных разумах, возникших и развившихся не на фундаменте углеродных соединений, но на иных конгломерациях химического синтеза, вся динамика и функциональность мыслительных способностей зиждется на совершенно невозможных для нас алгоритмах, имеющих соответственно иные критерии осмысления. Скорее всего, у таких цивилизаций совершенно другой мир. И даже та незыблемая константа нашего бытия, выражающаяся в трёх мерности внешнего мира, для них - не существует. Вполне вероятно, что, как они нас, так и мы их, даже не в состоянии заметить и идентифицировать. Ведь даже рядом с нами на одной с нами планете существуют организмы, которых мы либо слабо идентифицируем, либо вовсе не идентифицируем, и только косвенные признаки говорят нам о их существовании. Они живут другими скоростями, другими формами и объёмами. Но даже те, которых мы фиксируем как нечто организованное, способны вызывать в нашем разуме переломы и приводить наше разумение к тупикам. К примеру, экстремофилы разнообразного плана, – существа, живущие в непривычных условиях для нашего понимания жизни, как таковой. Жизнь – за пределами жизни. К примеру «камнееды» - микроорганизмы, живущие поедая камень. Камень, как пища для живых существ! - Метафора для осмысления единой сути живого и неживого. Где действительные границы органического? Что может ещё более служить подтверждением той мысли, что жизнь – повсеместна, и что, по сути «неживого» - не существует.
        Может ли существовать хоть какая-то надежда, что мы когда-нибудь вступим в контакт с иными цивилизациями, если мы не в силах вступить в контакт со своими ближайшими родственниками, к примеру, с пчёлами? Как пчёлы, на самом деле совершенно не догадываются, что кормят нас мёдом, так и мы даже предположить не можем, каким образом они мыслят. И даже дельфины, наиболее близкие нам по формам разумения существа, обладают такими запредельно развитыми «ганглиями рассудка», которые представляются нам, - фантастическими. К примеру, дельфин благодаря не столько своей акустической сенсорной системе, сколько развитому рассудку, может на расстоянии ста метров отличить медную монету от бронзовой. И, кстати сказать, дельфины вполне могут обладать «ганглиями трансцендентального разумения», но иного плана, иной полярности, - с иными не осознаваемыми нами закономерностями.
       «Ганглии осознанности» могут быть настолько разноплановыми, настолько чужеродными, что их сферы будут находиться далеко за рамками способностей не только понимания, но и восприятия образов друг друга. А в таком случае всякий контакт будет совершенно невозможен. Ибо это другой мир, другая форма бытия, - жизнь с иной разумностью в самом широком смысле слова. Контакт возможен только между родными, близкими, или хотя бы схожими мирами. Только в том случае, если «поля воззрения» оппонентов, своими радиусами, своими сферами бытия касаются друг друга. В противном случае это совершенно невозможно. Но и даже в этом случае, сам контакт всегда остаётся относительным и косвенным.
        К чему я всё это? Да к тому, что именно развитые «ганглии сознания» определяют сам мир. Мир таков, какие «ганглии осознанности» превалируют в разуме. Каков их фундамент и каков путь развития и становления. И единственной для всех осмысленности, некоей абсолютной формы мышления, определяющей всеобщую умозрительную константу бытия, быть просто - не может. Определяемая нами иерархическая лестница разумения, с доминантами совершенствования мировоззрения и мышления имеет свои преимущества только в локальной упорядоченности случайного вектора, на поле пространственно-временного континуума нашего разумения. И всякое совершенство разумения, или его несовершенство, всегда находится лишь в рамках этого вектора, и его политес всегда строго органичен им. 
       И даже если когда-нибудь на нашем небосклоне появится цивилизация настолько близкая нам по-своему морфокинезу и целокупному метаболизму, с похожей векторностью общего разумения, и мы сможем, пусть косвенно и узко, но всё же вступить с ними в контакт, то даже в этом случае все наши надежды, как и опасения от экспансии чужеродного разума, будут напрасными. Ибо с одной стороны, как бы ни была развита эта цивилизация, её путь развития, её константы разумения всегда будут нести в себе, как определённые преимущества, так и определённые недостатки. В одном, - превосходя возможности нашего пути, и наших форм разумности, в другом, - обязательно уступая. Ибо абсолютные доминанты в природе - невозможны. Единой дороги цивилизационного развития, - не существует. Один путь нисколько не правильнее и не могущественнее другого. И как бы ни была устроена иная цивилизация, как бы ни была развита и совершенна, у неё обязательно найдутся недосовершенства. Всегда будут иметь место как сильные, так и слабые стороны относительно нашей цивилизации. - Это аксиома бытия. И здесь, скорее всего никогда не обнаружится исключения. Другое дело надежда всегда чрезмерна, а «у страха глаза велики». И в случае встречи с иной цивилизацией, которую мы, как и они нас в состоянии идентифицировать и зафиксировать в своём сознании, скорее всего в этом случае у нас сложится впечатление полного их доминирования. Но вполне вероятно, что и у них сложится подобное впечатление.

Язык бытия
Что важнее для наиболее точного, наиболее объективного миро осмысления, - глубина или поверхность? - Вечный вопрос бытия. Этот вопрос находит своё олицетворение всюду, где   встаёт вопрос главенствования, - вопрос приоритета или доминирования. Формирование глубин умопостижения с одной стороны, и последующее воплощения этого умопостижения в формы, то есть формирование языка продуцирования, в самом широком смысле слова с другой, при всём своём родстве находятся в различных полях бытия нашего мышления, и черпают свою гармонию из различных сторон единого развивающегося разума. Если глубины умопостижения могут развиваться и находить своё выражение вне зависимости от общих критериев окружения, на основе лишь образов собственного умозрения, то язык продуцирования должен находить своё выражение концептуально, с обязательным соответствием общей выложенной и закреплённой полифонии окружения, к которому он относится, и к которому собственно направлен. Тебя должны понимать. - А это возможно только в том случае, если ты излагаешь свои мысли, свои чувства и образы на понятном для твоих соплеменников языке, в самом широком смысле. Попросту говоря, чтобы создавать гениальные умозаключения, формировать и совершенствовать возникающие дефиниции и транскрипции, недостаточно варится в собственном котле. Чтобы выражать свои мысли и выдавать логические последовательные формы художественного или чисто риторического воплощения, необходимо видеть и осознавать, говорить и слушать. Необходимо настроится на полифонию окружения, стать ещё одной скрипкой в этом оркестре. Необходимо оставаться на поверхности и совершенствовать свои реакции и рефлексы, превращая их в наиболее слаженную гармоничную структуру художественного или риторического сложения.
        Но важно понимать, что, если какой-либо мыслитель не способен выкладывать гармоничные ряды своих умозаключений вербально, то есть, если, к примеру, его риторика хромает, это ещё не говорит о его неспособности создавать идеальные образы собственного глубинного умозрения. Ведь здесь лишь вопрос уделения внимания одной из сторон функционального агрегатива собственного сознания. Если возникновение и образование идеальных форм умозрения и умопостижения вопрос чистого гения, то создание гармонично выложенных последовательных рядов, воплощающихся в произведения всякого феноменального искусства, есть вопрос упражнения, - вопрос ремесла. И если гениальный мыслитель мало достигает на поприще феноменального воплощения, это говорит лишь о том, что он мало говорил, и мало слушал других, и потому полифония его слова не гармонизирована, не отретуширована на общий лад риторических закономерных построений окружения. Его «скрипка» не звучит в унисон, и потому вызывает впечатление дисгармонии.
        Но надо понимать, что и риторика и глубинные умопостижения, в силу своего родства, подстёгивают друг друга в развитии, и оказывают своё влияние на общую гармонизацию сознания. Язык – оказывает влияние на построение мысли, а мысль в свою очередь является фундаментом языка. Но в силу того, что у них разно полярные сферы, и соответствующие им задачи, области их развития и становления имеют различные направления, - разные поля собственного бытия.
       От чего зависит совершенство той, или иной формы умозрения и разумного продуцирования. В первую очередь, от того чему разум отдаёт предпочтение в своей деятельности, чему уделяет больше времени и сил. Уделяя большее внимание языковым и риторическим отделам своего продуцирования, он упорядочивает все свои апперцепции дефиниции и транскрипции, и делает своего обладателя совершенным оратором или писателем. Уделяя большее внимания мыслительным процессам образности идеального, глубинным формам умопостижения, где всякая упорядоченность упрощает и опошляет идеальную мысль, такой разум превращает своего обладателя в Гениального мыслителя. Всё это, конечно же, глубоко условно и относительно. Мыслитель может быть и совершенным оратором, как и оратор вполне может быть глубоким мыслителем. Но, как правило, мыслитель, находя в глубине, упускает совершенство порядков, не доводит до совершенства полифонию своего языка. А оратор или писатель, в свою очередь, находя совершенство в упорядоченной полифонии языка, не достигает глубины умозрения. Ибо, можно быть быстрым, гибким и ловким как «Марлин» и слыть непревзойдённым охотником и танцором по волнам, то есть быть повелителем в своей стихии, плавая и блистая своим приспособленным к жизни на поверхности совершенным телом, а можно быть неповоротливым «Китом-горбачом» с далёким от гармоничного совершенства телом, но опускаться на глубины и царствовать там, где создаётся и формируется всякая поверхность...
       Если ты углубляешься слишком далеко, твоя риторика становится угловата и совершенно не понятна, и потому, - не интересна большинству. Ибо большинство — это «планктон», дрейфующий на поверхности. Если же ты плаваешь только на поверхности, наслаждаясь переливами собственных риторических воззрений, ты необходимо превращаешься в этот «планктон», и становишься плоским, и так же, - неинтересным для «глубинных организмов». Для того, кто хочет быть одновременно и понятым большинством, и интересным для «глубинных организмов», важно соблюдать некий паритет, - баланс поверхности и глубины.
       Далее. Если язык имеет своей целью создание единого поля мировоззрения с определённым набором алгоритмов, в котором всё должно вплетаться в общую гармоничную «косу мировосприятия», то умопостижения имеют целью создание индивидуальных форм созерцания, для которых важным остаётся глубина и неповторимость воззрения, обещающая новое, нечто несуществующее до сих пор. – То, что может существовать лишь на глубине, и требует для своего осмысления стойкости перед глубинным давлением, и иметь зрение способное различать контуры в полумраке. И всякая угловатость таких сложений, несовершенство тел, и какофония выложенных рядов, лишь подтверждает их новизну, - её абстрагированость от поверхностных суждений.
        И здесь надо осознавать, что красота как таковая, принадлежит к поверхности, ибо всякая красота и гармоничность в нашем восприятии и оценке, одной из своих причин, одним из своих оснований находит в согласованности, черпающей свои мотивы из области привычки, некоей адаптации разумения к созданным и выложенным формам, к устоявшимся конструкциям и константам. Создание чего-то нового, воплощение этого нового в идеальные формы, на начальном этапе всегда сопряжено с отвращением последних со стороны старых архаичных укрепившихся и укоренившихся эстетических «ганглий разумения» с их доминирующими основательными и обобщёнными постулатами.
       Но как возможна истинность, как в одном, так и другом условном поле нашего умозрения и умопостижения. Истинность воззрения, на самом деле не рождается, - но становится. Она созревает на полях нашего сознания так же, как созревает всякий плод. Всякий угловатый камень с острыми краями, должен отточиться донным песком и стать круглым, принять близкую нам форму, стать приятным в руках. Он должен удовлетворять наш разум своей симметричной и законченной формой. И вот здесь необходимо чётко осознавать, что, как всякая истинность, так и ошибочность есть вопрос поверхности, - вопрос обработки и придания формы всякому объекту познания, будь то феноменального поля, или трансцендентального. То есть воплощение бесформенной, и по сути нейтральной «консистенции сознания» в некую агрегативность, классифицируемую нашим арбитром, нашим оценочным сознанием, как нечто безупречное, нечто само провозглашающее, - нечто, не оставляющее и капли сомнения в своей правильности.
        Каким же образом язык художественного или риторического олицетворения превращает всякий поднятый из глубины идеального умозрения «бесформенный камень», в истинность? На мой взгляд следующим. Он обтачивает его на свой лад словно алмаз, превращает в нечто совершенное, приятное, в нечто радующее нашу разумную чувственность, а значит удовлетворяющее оценочный орган нашего сознания. Выкопанный из глубины, угловатый и бесформенный камень, попадая в руки «ремесленника поверхности» превращается в бриллиант, сияющий своими гранями, и влекущий своей безупречной красотой. Теперь его ценность увеличивается в разы, ибо приобретает свою конъюнктурность для всякого поверхностного оценочного субъекта.
        Но на чём основана эта ценность? Только ли на эстетике, удовлетворяющей наше поверхностное сознание? Полагаю, что не только. На самом деле эта ценность базируется не столько на чистой эстетике, сколько на удовлетворении собственной власти нашего разума, в его стремлении все, что попадает в его поле зрения, обработать и подогнать под собственные лекала, под собственные лейтмотивы, в рамках собственных возможностей, в рамках возможностей прежде всего нашего рассудка, с его первородными «ганглиями» продуцирования и восприятия внешнего мира органами слуха, зрения, обоняния, вкуса и осязания. Но главное, это удовлетворение власти «рационально-аналитического умопостижения» с его «ганглиями упорядочивания и соразмерения действительности», подведения всех её форм и сфер под собственные формодинамические алгоритмы и лекала.
        Так обрабатывается всякий «камень» идеального умозрения и умопостижение, всякий ещё не приведённый к порядку объект созерцания, какой области познания, какой плоскости он бы не принадлежал. И тщательнее всего этой «обработке» подвергается умозрения трансцендентального поля осознанности. Ибо здесь, в тончайших сферах бытия, всякая угловатость, и всякое несовершенство в форме, сильнее обжигает и дисгармонирует «эстетические ганглии оценочного сознания».
       Для нашего плавающего на поверхности разума, первородность умопостижения не имеет своей собственной истинной законченности, так же, как первородность мира, не имеет своей собственной палитры, формы и динамики. Пока эта первородность не прошла через «конвейер разумения», с его многочисленными «обрабатывающими станками», она инертна и нейтральна в своей сакральной сути. И так же всякое умопостижение, превращается в истинность, на «обрабатывающем станке нашего разумения». Только мастер, способен создать такую законченную истинность. Только наш многогранный разум способен создавать макрокинез бытия, и ту великую целокупность природы, вызывающую в его глубинных недрах эхо божественного проведения! Только мастер, с его творческим во всех отношениях началом, способен из инертного нейтрального в себе «хаоса камня», создавать нечто упорядоченно–формативное, нечто эстетически последовательное, - нечто гармоничное.  А по большому счёту расчленять и сочетать, разбирать и собирать в единую гармонично выверенную конструкцию, разбросанные по воле природы, хаотические в своей сути, части трансцендентального миро познания. 
        Совершенство «поделок мастера», зависит от его искусности. А всякая оценка, - от искушенности, где всякое совершенство, - есть лишь сравнительная относительность. Так строится всякий прогресс в нашей реальности. Ведь всё что, так или иначе, относится к этому миру, - к миру действительности является искусством. Искусством мастера, - многогранного, многоликого и разностороннего разума. Да. На этом поприще он достиг величайших вершин совершенства. Но кто оценивает это совершенство? Здесь нет посторонних судей, здесь нет посторонних критиков. Разум, обладающий властью и полагающий, что он более совершенен в области гармонии и истинности, и берущий на себя смелость, делает свои заключения относительно, на его взгляд более совершенных и менее совершенных феноменальных и трансцендентальных построений и разумений. Он обозначает истинные и ложные постулаты, он сравнивает высоты и соизмеряет глубины. Но объективен ли он в этом неблагодарном деле? Ведь всякая очевидность, какой бы она не казалась абсолютной, необходимо содержит в себе оптические искривления.
        Человеку не доступна истина, как не доступна последняя, абсолютная суть природы, - зерно сущности мира. И в своих притязаниях на истину, он обречён на бесконечное скитание по сумрачному лесу действительности, где за каждым деревом, под каждым кустом сидит сатир, выпрыгивающий перед путником и выкрикивающий: «Я истина!» А затем ухмыляющийся, и бряцающий колокольчиками уходящий обратно под куст, или прячущийся за следующее дерево.
        В этом смысле человек похож на ребенка, который уверен в том, что на этом свете существует абсолютная правда. Он копошится в своей песочнице, отчерчивая границы собственных наделов на песке, и строит песочные замки. И радуясь собственным гениальным возможностям и собственным озарениям, он не в силах оторвать взгляда от этой бесполезной по своей сути, работы. И какой бы серьёзной и важной не казалась ему его деятельность, все его стремления и все желания питаются из одного и того же озера, - озера иллюзии. Ибо в этом мире, в мире реальной действительности, на самом деле не существует более ничего кроме иллюзии. И только градация её, - грубость и тонкость её форм, определяет отношение к разным её планам и перспективам. Так одно мы считаем серьёзным, а другое несерьёзным, одно вечным, а другое временным и мимолётным, одно реальным и истинным, а другое фантомным и иллюзорным. Но в мире не существует самих по себе, как серьёзных вещей, так и несерьёзных. И всякая реальность или фантомность, истинность или иллюзорность, в большинстве случаев лишь вопрос древности и новорождённости органов восприятия и их чувствований, - «ганглий сознания» определяющих объект собственной оценки. Только мы, с нашим заинтересованным взором определяем эту серьёзность и несерьёзность, как правило, пользуясь сомнительными критериями, строящимися на сомнительных же мотивах. Мы строим свои оценки, на консолях, исходящих из собственного возможного созерцания и его глубокого интереса. Мы оцениваем всякую продолжительность только на основании противопоставления и сравнения картин действительности. Мы судим о реальности или фантомности принадлежащих им объектов феноменального и трансцендентального опыта, на основании очевидности, где главным критерием служит относительная инертность, твёрдость и устойчивость форм, доказанность воззрений и принятость большинством умозаключений, с одной стороны, и недоказанность, тонкость и аморфность, то есть неопределённость противопоставляемых форм, - с другой.
       Метафора всего мироздания заключена в нашем языке, в его художественных и риторических аспектах, в алгоритмах относительности, и перспективах потенциальных последовательных рядов, уходящих во все открытые стороны умопостижения. Язык слова, риторика с её полифонией и какофонией, с её диссонансами и консонансами, с её потенциальными возможностями и ограниченными сферами, отражает всю совокупную меру нашего разумения, и всю целокупную меру самого мира действительности.  Ведь если обозреть природу языка и слова, то выявляются те закономерности, которые присущи миру явлений и самой действительности в целом. Ведь как происходит наше осмысление слова. Когда берёшь к рассмотрению такие широкие понятия, как, к примеру, Религия, Любовь, Мир, Действительность, и т. п. То из маленькой точки, из ограниченной области слова, во все стороны расходится осмысление, сферы которого, - безграничны. С другой стороны, когда изучаешь какую-нибудь обширную философему, отражающую все возможные стороны мира, вся эта обширнейшая палитра словосочетаний, сходится в некую флуктуирующую точку в нашем сознании, определяющую суть всего того, что с таким размахом разложено на многочисленных страницах фолианта. Так мир действительности, разложенный на полях нашего созерцания, превращается в маленькую точку осмысления, бесконечно уменьшающуюся область пространства и времени, неся в себе всю сущность мира и природы. Так всякая точка мироздания, воплощает собой всю возможную содержательность природы и мира действительности. Так мир, с его глубоко относительной сущностью, и с его бесконечно уходящими перспективами, как на расширении, так и на сужении, как на ускорении, так и на торможении, воплощается в формы нашего языка, и выливается из нашего сознания, то слабо текущими водами, то бурными потоками рек, перекатывающими огромные валуны и сметающими всё на своём пути. Гармоничные сплетения риторики, со всеми её орфографическими, лингвистическими и иными порядками, представляют собой метафору мироздания. Упорядочивая всё вокруг в соответствии с прогрессирующим порядком нашего сознания, мы, тем самым, строим свой мир, - жилище рационально-аналитического политеса. И оно получается вполне удобным, за исключением некоторых недостатков, - необходимых и вездесущих противоречий.
       Да, невозможно в языке отразить весь мир, как невозможно вместить в наше крохотное сознание всю широту и глубину, - всю палитру мира. И это вполне закономерно. Случись такое, и мир закончил бы своё существование. Но сущностная динамика мира, его глубинная основополагающая фонетика, как нигде отражается в формах нашего языка. И своей риторикой показывает поверхность этого бездонного океана.
       И вот что ещё, в заключении сказанному хотелось бы добавить. Наш язык, представляет собой метафору действительности ещё и в том смысле, что точно так же, как каждый из нас, имея свой неповторимый язык на тонких уровнях собственного мировоззрения, и в тонких сплетениях восприятия и разумения, всё же общается с соплеменниками только на грубых его константах, превращая тем самым общение в доступный для каждого мир риторики, так и вся наша реальная действительность, в своих относительно грубых формах представляясь всем нам в одном свете, на тонких уровнях остаётся у каждого из нас своя, - индивидуальная и неповторимая, а главное - единственно возможная. Мы намеренно делаем грубее свои тонкие флюиды, чтобы превратить их в доступный для всех материал. Материал - более ощутимый на ощупь, понятный и приятный в руках. И как определённые понятия мы договорились обозначать соответствующими терминами, и находим в них теперь только тот смысл, который прирос к этим понятиям, благодаря определённому вектору нашего мышления, так явления мира мы договорились обозначать одними критериями, и придавать им соответствующие закономерности. И благодаря чему впоследствии обозначили незыблемые законы мироздания, в которых теперь находим только тот смысл, который прирос к ним благодаря постоянно обращённому фокусу нашего сознании в одну сторону.
 
Загадки разума
 Что в этом свете могут представлять собой всякие загадки, всякие неразрешимые ребусы, которые человек создаёт своим изощрённым умом, и представляет сам себе для решения? К примеру, такая будоражащая умы уже много веков загадка, как числовой ряд Фибоначчи, и его геометрическое воплощение в спираль, составляющую якобы основу для всего живого и неживого нашего мира. От подсолнуха, чьи семечки, словно по волшебству закручиваются в эту строгую алгебраическую спираль, или раковину моллюска, придерживающуюся этой повсеместной закономерности, до Галактики, не отходящей в своей форме от этого последовательного закона природы. В чём здесь дело? Если всё же абстрагироваться от восторга перед открытием, и не складывать всё и вся на божественное, не отдавать всю ответственность только богу и его проведению, то можно с помощью той же логической последовательности, с коей была поставлена эта задача, разрешить её.
       Язык математики, язык числа – какой язык может быть ещё более понятен каждому из нас? К какому ещё из языков мы, - каждый из нас обращается ежедневно? Но при всей очевидности обратного, на самом деле не само по себе число имеет такое значение, не его мифическое влияние на всю нашу жизнь и действительность в целом оказываемое как будто бы повсеместно и необходимо, но свойство нашего разума приводить всё и вся к своему порядку, к своему собственному архаическому лекалу, определяет эту зависимость мирового макрокинеза от выложенных в последовательные ряды и приведённых к определённым алгоритмам явлений, определяет и несёт в себе это значение. Здесь срыта сакральная тайна не, бытия самого по себе, но тайна разума, стремящегося к господству, к власти над миром, к порабощению нейтральной природы, и получаемой разумом при этом, власти, так ласкающей его глубинные пантеокультуры. Вы полагаете, что мир сам по себе имеет некую свою согласованную математическую последовательность? На самом деле он предстаёт таковым только тогда, когда превращается нашим разумом в действительность, - реальную действительность бытия. Это значит, что он лишь подчиняется «агрессивной природе нашего разума», попадает в зависимость, и, следуя этой строгой зависимости, его латентным и открытым свойствам, он лишь приводится к этому порядку, тем самым делаясь в наших глазах божественно-согласованным, так как вторит ему, отзывается словно эхом колодца, этими выверенными порядками. Мы удивляемся и восторгаемся природному гармоничному порядку, не осознавая, что этот порядок лишь наша производная, что всякая, так поражающая нас природная целесообразность, вытекает целиком и полностью из нашего разума, и к самой природе имеет лишь косвенное отношение. Только как к материалу, как к глине для гончара, который в своём творчестве, хоть и не может без неё обойтись, но всё же для которого остаётся главным лишь природа вещей, - собственных вещей, выходящих с его крутящегося круга.
                Игра нашего разума в числа, создание различных алгоритмов и метаморфоз математики, есть задача для требующего власти сознания. Здесь, как во всякой игре, со временем, он достигает своего совершенства. И это совершенство в определённый момент, начинает жить своей жизнью, и диктовать свои условия игроку, породившему его. Ты уже не в силах отказаться от игры, как и не можешь менять правила. Игра завладевает твоим сознанием, и создаёт тем самым собственную реальность. Так рождается и укрепляется всякая дисциплина.
                Можно ли отыскать на этом свете нечто, что не имело бы отношения к игре, как таковой? Однозначно - нет. Можно лишь построить отношения, разделить, отсортировать серьёзные игры, от несерьёзных, и обозначить преимущества, чем удовлетворить тот же разум в его стремлении найти и здесь подчинённых, и тем самым утвердить свою власть. Опасные и безопасные игры, -игры, несущие на себе бремя ответственности и безответственные, простые и сложные, банальные и запредельные, игры физические, метафизические и трансцендентальные. Каждая наша игра несёт в себе некую содержательность, - подтекст. Она наполняется смыслом, как наполняется водой колодец в пустыне. И мы, жаждущие путники, всегда ищем эти колодцы, чтобы утолить свою жажду, удовлетворить жажду власти, где каждый наш выигрыш радует душу, а проигрыш делает сильнее, увеличивая наши силы в стремлении завладеть всяким полем, и покорить всякую пустыню.
                Как же должен был заиграться человек, чтобы перестать ощущать суть самой игры? Как же он должен был погрузиться в эту игру, чтобы забыть о реальности, - настоящей реальности. Реальности, где нет и быть не может никакой математики, никакой физики, или химии, где вообще нет никакой дисциплины, и где всякое «да» имеет своё «нет». И где «должно быть так», находит своё «может быть как угодно». Здесь словно в оловянном котле на дне лежит символ бытия, воплощённый в метафору архитектонического олицетворения действительности. Эта головоломка, созданная нашим разумом, так манит своей тайной. Мы так жаждем взять её в руки, и, покрутив, найти её окончательную собственную законченность. Увидеть, наконец, её задуманную изначально основу, и осмыслить окончательно её архаический политес.

На границе событий
Поэзия, с её Великой Терпсихорой сознания, где на границах событий живут Нимфы бестелесного бытия, где нет, и быть не может никакой твёрдой почвы, где величавые колдуны запредельного мира ткут ковры тонкости и сверх гармонии, где на задворках притаилось «невозможное», = царствует царица из цариц – метафора вдохновения. Тот, кто когда-либо почувствовал её дыхание, кто хотя бы единожды ощутил этот полёт, тот никогда не забудет о нём. Здесь нет оснований и планов, здесь произвол воплощается в самую естественную, самую истинную форму. Здесь нет ничего уже существующего, и всякое есть вытягивается из подсознания, словно нить из «облака бесформенной шерсти». И накручиваясь на веретено, воплощается в материал для будущего запредельно гармоничного изделия, - связанного рукой мастера «полотна» или выстроенного зодчим духа великолепного «строения», приобретающего законченный смысл собственного бытия, законченную идеальную достоверность. Здесь, на «границе событий» происходит чудо возникновения и становления. И в этом царстве, в его тридесятых палатах рождается и становится всякое искусство. Оно появляется словно Солнце на «канате горизонта», между противоположными мирами, на самой границе противостояния неба и земли, меж бушующих пантеонов мироздания.
      Здесь, на границе событий живут бок обок, словно соседи в стоящих рядом избушках, все становящиеся и достигшие созревания, все обзаведшиеся своим хозяйством виды искусства. Для каждого из них здесь отчерчен свой «огород», и каждый из них высаживает и облагораживает свои наделы, где цветут цветы и созревают плоды определённой культуры. Но все они живут в одной «деревне», для которой всегда существует один и тот же климат. И потому всякое искусство всегда имеет одно единое для каждого основание, некую внутреннюю архаическую дилемму. - Стремление к правде, стремление к истине, здесь всегда облагораживается и сдабривается иллюзией. Ибо всё и вся здесь существует на горизонте событий, на границе разряженного поля бытия, в постоянном напряжении между сакральных монад действительности, стремящихся уничтожить, разрушить эту границу. Но невозможность слиться в одно, оставляет всё как есть, и эти сакральные монады продолжают висеть между пропастями.
         Так что же такое эта «деревня», где расцветают и созревают различные формы искусства? Для тех, кто ещё не увидел здесь параллелей, кто не находит во всём этом олицетворения основания для всего сущего, надо сказать прямо. Это висящее между пропастями, живущее на границах событий «существо», есть олицетворение квинтэссенции нашей действительности, - суть метафорическая транскрипция основ всей нашей жизни. Искусство, какие бы культуры оно не культивировало, олицетворяет саму жизнь, её самые жизненные вершины, - вершины бытия нашего сознания, где покрытые снегами пики гор, упираются в цветущее всеми красками, цветами и оттенками, небо. Здесь, на границе событий, «злой дух» встречается с «добрым духом». Здесь контрасты и диссонансы превращаются в гармонию, и божественный арбитр застилает ковром совершенства, поля мироздания, оставляя за его пределами всё безжизненное, враждебное и пустое.

Грубая инертность. Тонкая изысканность. Гений Сердца
Человек в массе своей груб, как в своих чувствованиях, так и осмыслениях мира. Можно сказать, что он глух и слеп. Ибо его созерцание, как и его взгляд, настолько поверхностны и инертны, а разумения плоски, что он не видит дальше своего носа, не способен отличать тонкостей визуального олицетворения мира, не в состоянии ощутить его широчайшей палитры, и не слышит всей полифонии его звучания, как не в состоянии осмыслить его и на мизерную долю возвышенного совершенного разумения. Наиболее явно и отчётливо, это удручающее положение проявляется в его неспособностях к настоящему глубинному и тонкому созерцанию, в невозможностях его сердца и его разума к восприятию произведений искусства, как неких объективных олицетворений наиболее тонкой гармонии мира его собственной внутренней природы. Эти воплощённые объктивные олицетворения создаются волшебными флюидами, исходящими из сверх упорядоченных, сверх организованных, глубоко совершенных душевных агрегатов. Агрегатов, концентрирующихся в определённых локальных точках пространственно-временного континуума, и превращающих свои впечатления, в отражённые на полотне, нотном стане, или бумаге, некие = сверх чувствования Гения. Обыватель грубой душевной организации, не в состоянии почувствовать здесь тончайших оттенков, не слышит тонких переливов поэзии и музыки, и для него Гений сердца остаётся тайной за семью печатями.
        Как должна удручать художника, поэта, или музыканта, писателя, или философа эта глухота и слепота человека! Чувством безысходности, чёрной тучей нависает над всем его существом, эта грубая масса, замешанная на невежестве, атавизме, и инфантилизме предков, замёрзших в своём совершенствовании душ. Как найти ему отклик, как найти собственное отражение, в этой бетонной стене, с угрюмыми серыми разводами от мастерка создателя, наскоро лепившего грубый каркас человека, и не соизволивший обработать его надлежащим образом.
       Но с другой стороны, каждый субъект этого мира, каждая личность, вне зависимости от совершенства его душевного агрегатива, сталкиваясь с различными формами искусства, тут же чувствует фальшь и обман, к какому из направлений не относилось бы данная форма искусства. Своим идеальным сознанием, всякий человек способен настолько тонко чувствовать мир, что всякие попытки обмануть его на этом пути, ввести в заблуждение, как правило, терпят фиаско. Его глубина, она-то точно знает, как должно быть, что стояще, а что нет, к чему ему необходимо стремится, и что отвергать, что познавать, и мимо чего проходить. Но в то же время обмануть его, не составляет особого труда. Ибо он сам стремится к этому обману. Он не хочет знать правду не только потому, что слаб и инфантилен, и чувствует, как правда больно хлещет по чреслам, но потому, что в глубине своего сердца знает, интуитивно чувствует, что правда, скорее всего его убьёт. Чувство самосохранения определяет всё его поведение. Коснись он «истины холодного пледа», и ему уже никогда не почувствовать радости от «тёплого моря иллюзии». Он стремится к обману, к этой сакральной иллюзии, как к пантеону жизни, как к её квинтэссенции, как к её субстанциональному основополагающему лейтмотиву, в трансцендентных транскрипциях вивисекции собственного познания. Своими тончайшими рецепторами, спрятанными в самых глубинах его существа, он осознаёт, что жизнь там, где условно говоря, тепло и сыро, где обжигающе холодное и сухое тело истины, согревается и смягчается теплом и влагой иллюзорности. Жизненность - не имеет абсолютных критериев, не несёт в себе ничего по-настоящему достоверного. Она - не однозначна, ибо в сути своей - архаически необъективна. Её объективность - плод нашей фантазии, как бы это не звучало банально и пошло. 
       Метаморфоза человеческой души, являет собой тайну мироздания, и несёт в себе всю палитру мирового Макрокинеза, от самых «грубых» инертных его воплощений, до самых эфемерных, тончайших и агрессивных. Во всём мировом макробытии не найти ничего, чего не было бы, чего не имел бы в себе человек. Его Гений – это Гений самой природы, - Гений мира! И что важно осознавать, как бы ни была тонка, гибка и изыскана сердцевина одних личностей, она нисколько не важнее грубых, инертных и тёмных по преимуществу сердец, других. Ибо здесь олицетворяется сама природа, с её полюсами инертности и агрессивности, полюсами грубой и тонкой материальности. Олицетворяющейся в сакральных основах нашей психофизики, как отражённой антагонистической природы мироздания. Природы воплощающейся в наших сердцах, несущих собой лишь доминанты относительности полюсов бытия, олицетворённых полюсов природы мироздания. 
       Далее. Как в простой физике бытия невосприимчивость грубой материи к тонким агрессивным интервенциям природы, тем самым обеспечивает ей стойкость и сохранение относительно фундаментальных основ действительности мироздания, так и в отношении личностей, (как на более тонких уровнях того же бытия). - Грубые и невосприимчивые личности, не поддающиеся влиянию тонких агрессивных интервенций сознания, обеспечивают сохранение некоей собственной относительно фундаментальной природной структурности. А вместе с тем и консервативность исторического процесса, стоичность мира, противостоящего агрессивному напору противоположного полюса природы, всегда стремящегося к ускорению процессов, к раскручиванию маховика, ведущего к «мета трансформациям, которые в первую очередь опасны неким «разносом», - цепной реакцией и неминуемым разрушением, и последующим коллапсом.
      И вот почему собственно, это важно. К примеру, искусство как таковое, при всей своей зависимости от новаторских ветров, и от живости всякого обновления, было бы невозможно без консервативных составляющих его тела. Чрезмерная агрессивность авангарда, утопила бы его в штормовом океане меняющихся приоритетов. Во всём должен быть свой «скелет», в противном случае амёбность, расплывающимися метастазирующими формами необходимо превращает всякое объективное воззрение в бесформенную субстанцию, на которой невозможно не только стоять, но и тем более плавать или летать. А по большому счёту и существовать.
      Стремление к тонкости, изысканности и авангарду, являет собой стремление к процветанию динамичных форм бытия, к «сверх живости» этого бытия. Стремление к консерватизму, к инертности и фундаментализму, знаменует собой стремление к сохранению выложенной упорядоченной и закрепившейся формы. И здесь надо ясно понимать, что одно – не важнее другого. Но каждое, важно для существования общей действительности, с её синтетическим относительным порядком бытия, в котором должно быть, как инертное и консервативное, так и динамичное, и авангардное, и где каждое место занимается, - только по праву. И именно в парадоксальности, как некоем фундаментальном основании мира, скрыто всё самое ценное для нашего сердца и нашего разума.
       Мы даже представить себе не можем насколько грубым и инертным, покажется вся наша изысканность и тонкость, как только на арену выйдет ещё более тонкое, изысканное и агрессивное явление. Ведь эта «лестница» – бесконечна, как на пути своего регресса, так и прогресса. И какую из ступеней мы занимаем ныне на этой «бесконечной лестнице», только Богу известно.
       Совершенство же, ещё более относительная вещь, ибо главным критерием для своей оценки, имеет относительный угол зрения оценивающего субъекта, и по большому счёту всегда содержит в себе предвзятость, как необходимую составляющую интереса, без которого не существует ни одна оценка. И здесь совершенно не важно, какое количество субъектов поёт в унисон относительно оценки той, или иной вещи.
       Столь, как правило, явный контраст возвышенного и низменного, в перспективах созерцания мира и его отдельных явлений, выявляет некие закономерности, влияющие на оценки и определяющие всякий вердикт. Оправдание или порицание поступков, которые имели те или иные мотивы основано, прежде всего, на том, к какому из лагерей мотив относится, к лагерю тонкого и возвышенного, или лагерю грубого и низменного. Результат же, на самом деле никак не связан с этим мотивом, и имеет, как правило, отрицательную по отношению к мотиву, динамику. И оценивать поступок, придавать ему отрицательную или положительную сторону на основе результата, так же неправомерно, как благодарить, (если жизнь удалась), либо винить, (если не удалась), своих родителей за то, что они родили нас.
        Всё тонкое и изысканное, почти необходимо превращается в наших глазах в пошлое, грубое и невежественное, как только мы находим здесь мотив, отклонённый в своём центре тяжести к полюсу низменного интереса. Наш угол зрения, вслед за этим центром тяжести, искривляется, меняя свою глиссаду. Но всё это происходит до тех пор, пока это не касается непосредственно нас. Здесь вступает в силу приоритеты, завязанные на мотивах полезности и страха, а с ними и целый букет производных, которые ломают всякие перспективы, и выводят ценность поступков за категории нравственности. Туман тщеславия и корысти, тьма страха, обволакивая все формы наших представлений, делает одни - незаметными, а другие - чрезмерно великими. Так грубые мотивы нашего сердца доминируют над более утончёнными и возвышенными. И только одержимость возвышенным, способна противостоять этому натиску, этим доминантам древнего мира. Эта одержимость, как нечто сверх ценное, всегда хранилась и сохранялась человеком в самых потаённых острогах человеческого духа. Там, на зачарованных берегах, переливаясь изумрудным светом сияющего благородства, лежит - независимость. Только она способна на самое возвышенное, - самое Великое на земле! К ней стремится весь человеческий род, весь его мятежный дух.
        Независимость, этот последний бастион свободы, маячит день и ночь в дали, и тонкая изысканная душа, со всей своей совершенностью, со всеми своими желаниями, мотивами и необходимостями, словно флюгер всегда направленный в одну сторону, в сторону этих зачарованных берегов. Он жаждет этой независимости, он стремится к ней, он хочет ощутить её, и умереть! Он знает, что она - существует! Ибо он видит, как нечто подобное приобретает птица, оторвавшаяся от скал и воспарившая в просторах эфира! Ибо он видит, как нечто подобное получает бабочка, вырвавшаяся из своего кокона и расправившая крылья! Ибо он видит, как нечто подобное приобретает фотон, оторвавшийся от Солнца, и устремлённый в тёмную бездну! И только одно это осмысление - делает его счастливым! Только мечта, пусть самая недосягаемая, способна сделать его по-настоящему возвышенным существом. Только его грёзы, что когда-нибудь он попадёт на эти зачарованные берега, где наконец найдёт ту единственно благородную ипостась, и подняв её, станет по-настоящему независимым. И его душа, освободившись от всяких оков собственного внутреннего заточения, расправив крылья, полетит к ещё более зачарованным берегам, - туда, где в прозрачном воздухе благоговения парит чудесное тело настоящего счастья!
        Таковы грёзы, таковы мечты всякой изысканности. Она стремится в свои пенаты, в свои зачарованные обетованные земли. Но всё посредственное, тёмное и инертное, не хочет свободы, не стремится к независимости, и даже боится её. Она не знает, что с ней делать! Она смотрит с недоумением на всякую изысканность, ибо не понимает к чему ей всё это, и зачем ей собственно независимость? Ей чужда чрезмерная живость природы, её обжигает эта стремительная агрессивная субстанция.  Она тянется к своему полюсу, она хочет всё время заснуть, не тратить понапрасну энергию. Она тяготится всяким полётом, - она хочет сохраняться. Её счастье с другим знаком, её обетованные берега на противоположном краю земли. 
        Кто проживает настоящую жизнь, - камень, лежащий тысячи лет на берегу океана, или сгорающая в плотных слоях атмосферы Комета? Сосна, стоящая четыре тысячи лет под Солнцем, или мотылёк однодневка, перхающий целый день от цветка к цветку? Кто живёт по-настоящему счастливой жизнью? Ответ: Каждый из них, - и никто из них. Ибо счастье на самом деле, отрицательно по своей природе, и потому недостижимо. И по большому счёту никто из них не знает иной жизни, чем та, которая единственно ему дана. Настоящей же жизни, в смысле единой для всего, и в себе истинной, - не существует. Настоящая жизнь у каждого своя, - единственно возможная, а значит единственно истинная. И потому, как бы ты не относился к собственной участи, как бы ты не смотрел на свою судьбу, она - единственно возможная для тебя, и ни при каких обстоятельствах не могла бы быть иной. Прими её такой, какова она есть, и ты обретёшь истинное, единственно возможное для собственного бытия счастье. Ибо нелепо желать того, что тебе не дано, что никогда не пройдёт рядом с тобой, и не осыплет своим, сверкающим звёздами шлейфом. Соизмеряй все свои желания, со степенью своей тонкости и изысканности, и в соответствии со своей грубостью и инертностью. Хотя это не просто. Ведь это, пожалуй, самый важный, самый ответственный вопрос для тебя. Он всегда должен начинаться, с - Кто ты? Или Какой ты? И заканчиваться, - что тебе нужно? К чему на самом деле расположены твои желания, - настоящие желания? И здесь должен во сей своей полноте проявиться твой Гений. Все рационально-аналитические измышления на этот счёт, приводят в ещё более тёмный лес. Они не выведут тебя на чистое, залитое полуденным светом пространство, где всё ясно и понятно. Гений сердца – только он способен на это, только его проникающий сквозь все преграды взор, способен увидеть свои истинные пенаты. Отойди в сторонку от беспрестанно воюющих мотивов, желаний и стремлений твоего разума, на полях его глубоко иллюзорных представлений. Твой разум отражает всю палитру внешней действительности, реальности твоего социума. Здесь никто не знает, как должно быть на самом деле, но все утверждают, как оно, должно быть. Здесь сталкиваются мнения, и рубят друг друга саблями доказательств, ловят в сети логических постулатов, и заманивают в ямы и ловушки, якобы наполненные мёдом благоденствия и процветания. Обман, возведённый на пьедестал единственно возможной истинности, царит в нашей жизни. Его доминанты непоколебимы, его условности крепки, как стальные канаты. Здесь всякий могучий лев превращается в шакала, здесь всякий, кто неудобен или опасен, подвергается оскоплению, здесь всякий, кто хочет идти своей дорогой, облачается позором.
       Гений сердца! - Все знают, или подсознательно подозревают, что только Он – прав. Но кто следует ему? Тёмным головам простительно, ибо для них Гений сердца, - тайна за семью печатями, или даже скорее всего несуществующая химера. Кто из тысячи светлых голов способен отдаться на волю Гения сердца? Кто из тысяч светлых голов однажды спросил себя, - кто я? Где лежат мои берега, где истинные пенаты моего сердца? Они слишком заняты мирской суетой, они слишком заняты удовлетворением своих амбиций, они слишком заняты «важными делами».
                «Нет! Не овладеть теперь стремлюсь я этим миром, не проглотить его, как крокодил, что в сказке проглотил когда-то солнце, но лишь приблизится к нему, прочувствовать его сакральные флюиды с расстояния, - и только так познать его глубины и высоты…»

Протуберанцы
«Как не хочется говорить, о многих вещах…, как хочется молчать, о самом изысканном, и сокровенном…. Как не хочется превращать в изваяние, в монументальную истину, то, что считаешь по-настоящему ценным. Ибо понимаешь, что всякая истина создаётся лишь для того, чтобы быть опровергнутой, разрушенной либо штормом новой осознанности, либо кислотными дождями времени. Всякая глубина, словно древняя глина, поднятая на поверхность, вылитая и облачённая в изваяние, тут же начинает окисляться, словно железный идол во влажном климате реальности, она постепенно превращается в пошлость под воздействием поверхностной природы обывательского осмысления».
  +++
Доставаемая из глубин и высказываемая истина, почти необходимо превращается в лишь высказываемое мнение, в локальное строение меняющейся природы бытия. И каждый, кто способен её видеть, - каждый, кто в этот момент времени обладает холодным не воспалённым любовью и восторгом ко всякой истине, рассудком, замечает, что всё это как коротко и узко, так и одномерно, и односторонне. А попросту говоря, - пошло…»
    +++
«Что в моём творчестве является наиболее сложным, наиболее больным и мучительным, требующим выздоровления, то и есть - истинно творческое. Нет, не Идея. Идея приходит сама по себе, она всплывает на поверхность свободно и непринуждённо. В идее, на самом деле нет никакого творчества, ибо нет никакого насилия. Создать из идеи некую красивую совершенную форму, вылепить из этой бесформенной субстанции «Давида», - вот где таиться настоящая первопричина и полная исчерпывающая целокупность всего творческого.
   Как наш разум из индифферентной идеи бытия создаёт реальную действительность, выстраивая последовательности и соразмерности, создавая красоту и целесообразность, (и это есть его великое творчество, - его гончарный круг, где из хаоса глины возникает красота порядка, гармония и согласованность), так я создаю свои пасквили из бесформенных идей, возникающих в хаосе моего разума. Моя воля, - воля моего творчества, вырастая медленно вместе с моим неторопливым ремеслом, становится всё крепче, всё беспощаднее к изъянам, всё способнее на отсечение всего пусть и великолепного, но ненужного, портящего картину общего образа создаваемого. Каких вершин ещё ему суждено достигнуть, каких стен преодолеть, каких удовлетворений ощутить в своей работе?!…»
+++
«Редкий совет с моей стороны, на этот раз писателям. Не спешите, и не насилуйте себя, не увлекайтесь слишком в своём творчестве. Ваш разум должен отдыхать так же, как всякая мышца организма. Вы должны дождаться своего вдохновения. Ведь сила, переливающаяся через край сосуда вашей души и есть это вдохновение. Истощённая мышца, - на что она способна? Истощённый разум, с замыленным глазом, всё равно не создаст ничего стоящего, как не силься. - Что может он создать, не переполненный чрез край своей накопившейся силой? - Ничего по-настоящему достойного. Научитесь подходить к своим скрижалям редко, но с воодушевлением. Не превращайте своё творчество в ремесло, желающее лишь получать свои дивиденды, и ваш гений будет хоть и редко, но по-настоящему радовать ваше сердце.»
    +++
«Ты вынужден проходить мимо многих вещей. По одним ты пробегаешь словно по поверхности бездонного пруда, другие проглатываешь, и они, комком проходя чрез твоё чрево, дефицируются. И только совсем немногие вещи ты способен переварить и оценить по-настоящему. Ты разлагаешь их своими ферментами, ты рассматриваешь их со всех сторон, пытаясь узреть суть, самую сердцевину их сущности. И только глубина этого созерцания, по-настоящему радует и удовлетворяет тебя. Это сравнимо с романтическим всплеском чувств, с отрывом от земли, с взлётом и падением в пропасть! С неким победоносным чувством преодоления, победы, - власти над всем сущим! Чувство - с родни тому, что испытываешь в момент попадания в цель из лука на расстоянии, которое не позволяет видеть эту цель.
      Как хочется порой вернуться к тем «прудам», по которым ты пробежал мимоходом, и попытаться всё же нырнуть в них с головой. Но новые лежащие на твоём пути, пред твоим взором вещи, влекут тебя сильнее, и ты бежишь к ним, оставляя за спиной всё поверхностно пройдённое. Сколько ещё тебе суждено пробежать мимо, сколько поверхностного ты создашь, и на скольких островах остановишься?  В этом скрыта тайна проведения. Бескрайний океан, занимающий всякую перспективу, в котором так много главных, важных вещей, всегда будет манить твоё созерцание. Но тебе всегда будет казаться, что ты пробегаешь мимо, по поверхности именно главных, наиболее важных вещей. Ибо только они, всегда будут сохранять в себе тайну, эту Великую богиню, влекущую всё сознательное…»
  +++
«Вы хотите понять, осмыслить всё и вся? На самом деле это ваша животная сущность жаждет проглотить и переварить всё и вся…»
+++
«Когда-то я был силён своим неверием, безнадёгой и отчаянием... Теперь я стал силён своей верой, надеждой и разумностью... Так сказал перешагнувший через свою юность, через свой глубокий природный инфантилизм, мыслитель…»
  +++
«Часто мудрые философские книги я начинал читать с середины. При всём противоречии, как мне казалось, это помогало мне быстрее войти в русло изложения, уловить стиль, музыку слога и тем самым возбуждало мой интерес. И каждый раз я не мог понять определённо, с чем это связано. Может быть с индивидуальным строением моего рассудка, беспрестанно противоречащего всякой принудительности, (ибо всякая книга говорит: Читай меня с начала, и следуй определённым курсом).  Но скорее всего это было связано именно с тем, что у всякой книги, так же существует своя юность, своя зрелость и своя старость».
   +++
 «Почему нас нередко раздражает собеседник, высказывающий глубокие мысли по тому или иному поводу? Почему нам часто кажется, что речь, вербальное общение опошляет высказываемое, опошляет саму мысль? И напротив, напечатанное, к примеру, в книге, как бы там ни было, впечатляет часто не соразмерно и приводит тем самым в чрезмерный не адекватный восторг. Причина этого не в одном месте. Но одно из таких мест находится там, где наше восприятие противится всякому насилию. Ведь вербальная речь, обращённая к тебе, это насилие - некая попытка сделать тебя единомышленником, настроить на свою полифонию твоё мировоззрение. Она словно незваный гость, пришедший в твой монастырь со своим уставом. Книга же, это гость, которого ты пригласил сам и можешь в любой момент выпроводить. Помимо этого, книга лишь провоцирует твоё собственное воображение, и ты следуешь родными тропинками созерцания и мировоззрения.
      Второе место там, где авторитет недосягаемого собеседника, собеседника из «чужой страны», вызывает большее доверие, чем собеседник, живущий с тобой бок обок, собеседник до которого ты можешь дотянуться рукой и потрогать, обыденный и уже только потому, - пошлый.
      И наконец, третье место, это непререкаемый авторитет печатного слова. Этот авторитет, - не изживаем. Ибо зафиксированное в слове, - тоже, что зафиксированное в камне. Здесь всё условное, так или иначе, превращается в нечто фундаментальное».
    +++
«По-настоящему свободны только дети и старики. Что значат кандалы внешние, перед кандалами внутренними! Дети ещё не ведают их, - старики же уже не знают их…»
+++
Ты становишься по-настоящему взрослым тогда, когда в твоей душе пропадает юношеская иллюзия. Ты становишься по-настоящему взрослым только тогда, когда в тебе исчезает, словно атавизм, всякий инфантилизм, и ты начинаешь относиться к жизни по-настоящему серьёзно. Второе сродни укреплению ствола стебля, который теперь может противостоять, который теперь имеет своё мнение относительно этого мира и всех его деталей. Первое, - сродни смерти. Ведь иллюзия - это главный пантеон жизненности.
     Настоящий уход инфантилизма можно заметить в себе тогда, когда ты начинаешь делать нечто, не рассчитывая на поощрение, или награду, и главное без страха порицания. Ты начинаешь творить, вовсе не рассчитывая на то, что это будет замечено и оценено другими…»
  +++
«Одни говорят, что душа не умирает, что она живёт вечно? Но вечность как таковая, только для вас, для мыслящих существ, является чем-то продолжительным...
      Другие говорят, что человек рождается и живёт несколько раз, и даже бесчисленное число раз. Но ведь число - есть порождение нашего разума, и для сакральной природы не имеет никакого значения. И живёт человек один, или тысячу раз, с точки зрения природы лишь плеоназм, лишь тавтология, и не более того...
     Для самой вечности нет никакого смысла ни в продолжительности нашей жизни, ни в количестве этих жизней. Нам, в силу выросшей в нашем разуме «ганглии осмысления», с её выходящей за рамки обыденности трансцендентным полем, необходимо знать, что наша душа бессмертна. Это просто жизненно важно для неё, иначе она, потеряв для себя смысл, останется без «средств к существованию» …»
+++
«В мире действительности нет, и быть не может никакого произвола, иначе этот мир назывался бы хаосом. Всё здесь имеет свою причину, и фатально необходимую последовательность. Там, где мы находим произвол, на самом деле, мы лишь не находим и не знаем тех строгих цепей последовательности, на которых зиждется всё имманентное и трансцендентное, всё локальное, и всё всеохватывающее этого мира. И уже поэтому свобода, суть миф. Живые сущности, закованные в клетки фатальной последовательности во времени, и фатальной объектарности в пространстве, стремятся к свободе, как к несбыточной мечте. И это стремление имеет глубоко космологические, и психофизические причины. «Дети действительности», с её неумолимым порядком, с её закованной в кандалы необходимости, жизнью, стремятся к хаосу, как своему отчиму дому. Гипертрофированная свобода хаоса, манит их своим природным произволом, коего они не имеют, и никогда не достигнут в своей жизни, в рамках пространственно-временной действительности. И вот вам очередной парадокс. Стремясь к свободе, они, на самом деле стремятся к смерти, за которой только и возможна абсолютная свобода».
+++
«Когда мы задумываемся о «пустоте», то полагаем, что она находится за пределами Вселенной. А между тем, «пустота» - здесь! Мы находимся в ней. И то, что мы созерцаем вокруг себя, есть лишь «иллюзорная флуктуация пустоты», дающая нам ощущение присутствия, - ощущение реальной действительности бытия. Но присутствия чего? Ощущения чего? Пожалуй, лишь как чувство отсутствия этой пустоты…»
+++
«(Ещё раз насколько можно упрощённо). Вообще «существенность» как таковая, то, что мы ощущаем, как материальность, как присутствие чего-то в пустоте, является признаком того, что в природе (условно говоря) гравитация немного уступает в своей силе антигравитации. (Условно, ибо гравитация и антигравитация только производные тех недоступных нашей идентификации сил, из которых состоит бытие пустоты, - бытие абсолютного баланса). То есть энергия антигравитации, воплощающейся в нашем чувствовании и нашей осознанности в массу, из которой затем нашим синтетическим разумом формируется действительность, чуть сильнее энергии гравитации, стремящейся упразднить эту массу. В противном случае энергия гравитации вывернула бы материю наизнанку, превратив в пустоту, и никакой существенности не было бы вовсе. Только некоторый дисбаланс сил позволяет существовать всему сущему. Так нарушение, - сбой в абсолютном балансе сил, обеспечивает существование мира».
   +++
«Скажите, в каком случае человек может действительно проживать двадцать пять часов в сутки, а в каком случае он может проживать лишь двадцать три часа в сутки? Это не шутка. Всякий раз, когда я еду на поезде по Транссибирской магистрали с Востока на Запад, я проживаю двадцать пять часов в сутки. Но когда возвращаюсь с Запада на Восток, то за каждые сутки я проживаю лишь двадцать три часа. (К теории относительности)».
    +++
«Ты хочешь одновременно двух несовместимых вещей, - свободы и душевного покоя. Душевного покоя раба, и свободы мятежного буревестника. Такое сочетание возможно только в отшельнике, редкостный синтез свободы и душевного покоя, олицетворяющий душевное равновесие. То, что почти недостижимо для человека в социуме. Такой синтез порождает почти невозможное! Отшельник, для нашего сознания - воплощённый нонсенс. И в этом его истинное величие…»
     +++
«Живой, бодрствующий разум, из любой банальности способен вынести глубину. Он способен сам продуцировать эту глубину, он способен видеть и слышать там, где не видит и не слышит поверхностный разум. Ему не надо указывать на суть вещей, для него они лежат на ладони. Спящий же разум, не видит и не слышит даже в явном, в отчётливом и навязчивом. И для него что глубокое, что мелкое, что высокое, что низкое, что великое, что пошлое, что прекрасное гармоничное, что низменное безобразное, - всё одно…»
         +++
«Спор о ценностях, спор о достаточной или не достаточной ценности той или иной вещи, это спор либо грубости - с тонкостью, либо исторической фундаментальности - с ежесекундной мимолётностью бытия. То есть, по сути, спор либо в пространственном ключе, либо во временном. Где в силу чрезмерной тяги к самому спору, как таковому, часто спорят на полях пространственного - о временном, и наоборот. Где наибольшей ценностью может выступить как первое, так и второе, как третье, так и четвёртое, всё лишь зависит от задач разумения в данный момент, и от соответствующего этим задачам фокуса мышления. Кстати сказать, ценности мимолётного характера нисколько не менее важны, чем ценности исторически-кристаллизованные. Всякая ценность, какой бы она не казалась фундаментальной, есть лишь относительность. У каждой «ганглии» нашего сознания своя отрада, свой «шарик для скарабея». Ища абсолютную ценность, мы всегда приходим к одному. К тому, что последней инстанцией на этом пути остаётся сама жизнь, какой бы она не казалась мимолётной. Все остальные ценности прикладные. И в этом абсолютно уверен Рационально-аналитический разум. Но Идеальный разум редко с этим соглашается. В нашем дуалистическом разуме ценности, выставив вперёд свои «копья – стремления», воюют друг с другом не на жизнь, но на смерть. И эта, на первый взгляд банальная истина, имеет глубокую подоплёку. Здесь всегда витает колоссальная недосказанность, здесь располагается колодец, - не имеющий дна. Здесь лежит безгранично обширнейшее поле для фантазии».
           +++
«Никто не сомневается в бесспорной ценности собственной жизни. И только «разум клана» часто попирает ценность жизни своей единицы, когда встаёт вопрос приоритета. Для него ценно то, что сохраняет его как целостность. И он легко жертвует частностями, этими абсолютными ценностями для каждой единицы. Видите ли, чувствуете ли совершенную непредсказуемость центра тяжести ценности как таковой? В ней нет истинной законченной формы, в ней нет фундаментальности. Впрочем, как нет её в самом мироздании».
          +++
«Мы обладаем старением и имеем смерть только потому, что в сути своей являемся продуктом нарушения. Мы дети нарушения абсолютного баланса и уже потому смертны. Ведь наше старение, это не что иное, как накапливание внутри нашего организма, на всех его уровнях, поломок и нарушений, которые к глубокой старости, не в силах осилить животворящая сила природы, - вечная гармония…»
           +++
«Постепенное моральное утончение и усложнение человеческой души, где-то переходящее в инфантилизм – как причина и основа провозглашения морального упадка человеческого общества. Нет, не общество морально разлагается, но напротив, его наблюдатели и оценщики утончаются духовно. И на фоне этого утончения, по закону контрастности, человеку, оценивающему собственное поведение, кажется, что мир деморализуется. Это его требовательность возрастает, и на фоне этой требовательности возникает впечатление обратного. Отнюдь, не моральное разложение и упадок, но напротив, моральное возвышение способствует таким заключениям. Мир – деморализуется! Мир падает, летит в тартары, в моральную пропасть! Причина таких заключений лежит совсем в иной плоскости, чем это принято считать. Принцип контрастности, вызывающий впечатление аморальности поступков, обязан как раз утончённости морального агрегата современного человека, а не наоборот. Оптический обман, присущий всем без исключения сторонам нашего мировоззрения. Переворачивание истинной картины, и истинных причин морального упадка, как отражение в зеркале души, повторяет динамику отражения внешнего мира в зеркале глаза, где рассудок должен ставить всё на свои места. Пора и разуму поставить всё на свои места. И в первую очередь показать истинную причину морального упадка, как иллюзию, имеющую свои основания лишь в постоянной повышающейся требовательности к собственному моральному совершенству, и вытекающей контрастности восприятия, вызывающего чувство собственного морального разложения. (Попробую ещё яснее). На самом деле наши оценки собственной моральной состоятельности, есть лишь контрастирующие впечатления от столкновения внутренних «ганглий осознанности», где утончающаяся оценочная «ганглия», воспринимает собственные поступки и мысли, (в прошлом, не имеющие большого значения, в силу грубости восприятия), теперь, как нечто ужасное, морально недостойное. По этой же причине, чем человек становится умнее, тем сильнее он осознаёт собственную ограниченность в познании.
      Мы становимся утончённее, и на этом фоне мир вокруг нас, при всём своём общем «удобрении», становится ужаснее, аморальнее. Наш социум стал гораздо «моральнее», спокойнее, уравновешеннее во всех отношениях, в сравнении со средними веками. Но в нашем восприятии происходит нечто обратное. Нам кажется, что мир деградирует. Так, всё и вся переворачивается в нашем восприятии, и нашем осмыслении. И мы не хотим ставить всё на место, боясь подспудно, что это перевернёт нашу привычную жизнь».
             +++
«Я ненавижу ждать и терпеть. Но жизнь заставляет меня постоянно делать именно это» …
             +++
«Как пластический хирург пытается лечить психологические проблемы с помощью скальпеля, (я сейчас не беру явных патологий), и на самом деле загоняет проблему в хроническую стагнацию, так многие из нас пытаются лечить свою скуку и неудовлетворённость жизнью, с помощью обогащения. Считая, что только богатство может спасти от гнетущего состояния души. И так же, загоняют психологическую проблему в хронику. Замазывая кровоточащие раны своей неудовлетворённости, фальшивой мазью состоятельности, приносящей лишь временное облегчение. (Это всё равно, что замазывать штукатуркой, трескающееся здание). Они лишь на время ослепляют свою тоску, блеском внешнего шика и благополучия.
       И в силу того, что и пластический хирург, и человек, стремящийся к обогащению, лечат не причину, но следствие, болезнь, загоняемая внутрь, прогрессирует. Она поедает душу, выедая из неё в первую очередь самое вкусное, тонкое и нежное, - тоненькие плёночки душевной радости, - то, что должно приносить изысканное счастье жизни».
             +++
«В этом мире каждый выбирает себе рабство по вкусу. Например, чтобы освободится от нищеты, необходимо стать рабом какого-либо дела. Ты получаешь свободу передвижения, и становишься рабом автомобиля. Кандалы сомнения сменяются кандалами веры, и так далее и тому подобное…»
            +++
«Алкоголь, - словно «птенец Кукушки» занесённый извне в гнездо твоей души. Он постепенно выталкивает из этого «гнезда» все естественные, а значит по-настоящему ценные «яйца стремлений».
           +++
Вы говорите, ну хорошо, не говорите, думаете. Что праздность удел недалёких людей. Но, во-первых, на самом деле для недалёких пошлых людей с праздностью чаще сопряжено страдание, они не могут выносить безделья, их толкает на «плантацию» собственная внутренняя пустота. А во-вторых: Посмотрите, как часто то, что для природы является наиболее важным, для нас является праздностью. К примеру, секс».
              +++
«Если ты не стремишься каждый день, и каждый час утончится и усложнится, (то, что называют совершенствованием), (хотя я не люблю этот термин), то ты рискуешь оставить свой род в разряде анахронизма человеческого животного. Твой род может так и не стать «дельфином».
             +++
«Один не может достигнуть благосостояния в социуме из-за своей слабости, другой же, из-за своей силы. Благосостояние в социуме требует среднего, некоего соответствия, движения в унисон с общей динамикой. Первому, не позволяет его слабость, он отстаёт. Второму - его неадекватная общей усреднённости сила, он уходит вперёд. Социум же, как правило, относит и то и другое к слабости, не утруждая себя в разборе деталей. Ибо для него все, что не в такт, есть не способность вступать в резонанс с общей музыкой оркестра, исполняющего симфонию социального быта. Причины же ему совершенно не интересны, ему вообще редко интересны какие-либо причины».
             +++
«Всю свою жизнь я стремлюсь к тому, чтобы научится ощущать саму жизнь. Не «было», не «будет», но «ЕСТЬ», «сейчас», «сию секунду»! Но видимо этого нашему разуму как раз и не дано. Мы всегда чувствуем только то, что были, нам не дано ощущение, что мы есть. Какая-то «чёрная дыра сознания»!
Знаете, я как-то слышал, что в смерче, в его центре - полный штиль, там нет ветра, нет движения, безмятежность, и только на периферии бушует ураган. Нечто подобное происходит и в нашем сознании. Мы не в состоянии почувствовать сам миг своей жизни. Мы можем ощущать только периферию своего времени и пространства».
         +++
«Стремление к свободе – удел сильных. Здесь, как мне кажется, существует прямая пропорциональная зависимость. Чем сильнее человек своим духом, тем большей свободы он жаждет, и наоборот. Но существует стремление к свободе из слабости. Это желание убежать от всякой ответственности».
           +++
«Когда я пишу песню, как правило, за редким исключением, она сначала получается угловатой, несуразной. Но она, словно рождённый организм, затем начинает как бы само организовываться и само регулироваться, превращаясь постепенно, в гармоничное произведение. И наблюдение за этим чудесным превращением, подчас вызывает восторг».
            +++
«Одиночество. = Одно понятие и две различные стороны, - два полюса. Одиночество по принуждению, и одиночество по призванию, - по собственному желанию.
Гордыня. = Одно понятие, и два полюса. Гордыня из ненависти и апломба, и гордыня из любви и деликатности.
Тщеславие. = Одно понятие, и два полюса. Тщеславие из ничего, из чванства, и тщеславие из тонкости душевной организации. И т. д.
            +++
«Вы полагаете, что знаете границу между реальностью и иллюзией? Вы думаете, что знаете границу между пустотой и действительностью? - Блаженные! Вам не дано знать этих границ, как не дано знать никаких границ. Вы считаете свою реальность единственно достоверной, а свою иллюзию призраком, - фантомом? Но стоит вам заснуть, и оттуда, с того поля обзорности, фантомом становится всякая реальность.
        Когда вы бодрствуете, вы абсолютно убеждены, что пустоты нет, что её не существует в природе, и что это очевидная истина. Для вас, - для живущих и мыслящих, её действительно не существует. Но для пустоты, также не существует действительности. Для её абсолютной реальности всякая действительность – фантом».
  +++
«Почему история порой так не предсказуема? Она подчас не предсказуемее будущего! В чём секрет собственной неопределённости истории? Вопрос сложный не только потому, что история сплетается из бесчисленного множества событий и коллизий, и постоянно вплетаемых в неё новых, но и главное, от того, что у двух людей, стоящих бок обок при одном и том же событии, это событие вызывает совершенно разные впечатления и соответствующие воззрения. А теперь попробуйте представить себе количество событий, и количество людей, передающих эти события, пропускающих через виньетку своего воззрения, да ещё и через третьи, и пятые руки. От любого события, в лучшем случае останется только скелет, чаще пепел и прах, а то и просто фантом.
        Ещё одна причина, это фокус обратного воззрения. Приведу аллегорию. Вы замечали когда-нибудь, что идя по лесу с множеством тропинок, и стараясь запомнить дорогу, чтобы ни заблудится, когда повернёте обратно, вам необходимо постоянно оглядываться. Ведь, когда вы разворачиваетесь на 180 градусов, то с удивлением обнаруживаете, что та дорога, по которой вы только что шли, стала совсем другой, незнакомой, и вы можете легко заблудиться, следуя назад. Вот так мы, идя по «лесу бытия», озираем один мир, а развернув свой взор назад, видим совершенно другой. И это только часть многочисленных причин, общей и частной неопределённости истории. По моему глубокому убеждению, история, одна из самых неопределённых современных наук. В своей неопределённости, она, пожалуй, уступает лишь астрологии».
       +++
«В отношении классического образования, вот что я хотел бы отметить. На этих кухнях, как правило, подают те блюда, которые вы не в состоянии переварить. Поэтому они часто вызываю интуитивное отвращение. Необходимо чутко прислушиваться к собственному аппетиту. Твой «интеллектуальный желудок» точно знает, что ему нужно, а что нет. Накормив его пищей, которую он не в состоянии переваривать и усваивать, вы рискуете получить как минимум «вспучивание», и как следствие либо «интеллектуальный запор», либо «творческий понос». Следуйте собственному аппетиту и ваш «интеллектуальный желудок» будет работать гармонично, постепенно увеличивая свой потенциал, расширяя собственную «ферментную базу».
       И это абсолютно верно, - но. На самом деле так думают те, кто не проник достаточно глубоко в секреторную функциональную способность желудка. Ведь организм человека так устроен, что если его кормить чужеродной пищей, то его поначалу рвёт, а затем он настраивается на неё, и, перестроившись, чувствует себя вполне комфортно, усваивая эту новую чуждую пищу. Но всё же, как мне кажется, это хуже, чем «откровенная рвота».
      +++
«Банальная фраза, но я должен её повторить. Единственно, что может на этом свете сделать тебя счастливым, единственно, что делает тебя счастливым, это горящая в тебе полнокровная цветущая Любовь. Любовь ко всему окружающему, к людям, вещам, к жизни. Которая возможна, по большому счёту, только если есть Любовь к себе, как нечто фундаментальное для всякой иной Любви, как некая платформа для всего по-настоящему стоящего в твоей душе. С годами у людей стареют все органоиды в организме, ослабевают мотивы и увядают чувства. И Любовь не является исключением. Она дряхлеет, и становится вялой, она засыхает. С обезвоживанием всего организма, обескровливается и Любовь. У одних это происходит быстрее, у других медленнее.
       Как поддержать свой организм в тонусе? За годы жизни человечества, здесь немало предложено рецептов, но универсального как не было, так и нет. Я полагаю, что самый действенный способ для поддержания общего тонуса своего организма, это найти возможность поддержать в тонусе именно свою Любовь. Поддержи цветок любви в себе, и у тебя будет причина быть счастливым, а значит и способным к жизни.
       Посмотрите, сколько людей вокруг, живёт с безвременно обескровленной любовью, - их видно сразу невооружённым глазом. У них потухшие глаза, жёлтая кожа. Они подобны засыхающей магнолии. Их жалко, и поэтому их нельзя любить. И они, чувствуя это своей кожей, дряхлеют ещё быстрее».
+++
«Вера, это лишь стальное мнение. Стальной рельс, в котором углерода знания не слишком много чтобы стать хрупким, и не слишком мало, чтобы быть мягким…»
   +++
«Если бы вы знали, если бы догадывались насколько сама смерть шире, чем это принято полагать. «Живыми трупами» полна планета! Они умерли на четверть, на треть, на половину, и ходят по земле, - и существуют!»
   +++
«Ненависть – один из наших архаических аффектов, равный Любви. Он даёт не меньший мотив для жизни, хоть и имеет разрушительный характер. В своей гипертрофированной степени, ненависть способна на невероятное! Практически, на такое же Великое, как и Любовь в своей гипертрофированности. У человека одержимого ненавистью, в глазах тот же огонь, что и у одержимого Любовью. Знак минуса, или плюса, имеет значение только для моральной стороны вопроса. А в ней, всегда обозначают «вообще», с точки зрения догм. Но в частных случаях, всё зависит от того, на чьей стороне наблюдатель, повелитель, - тот, кто трактует. Как первое, так и второе, может выступать для него как благом, так и проклятием.
      Как сильная Любовь, так и сильная Ненависть, предполагают сильную натуру, и это - аксиома. Без внутренней силы присущей, как правило, молодости, не возможны ни сильная Любовь, ни сильная Ненависть. Как столкновение в человеке сильной воли и сильного разума, а по сути, столкновение двух сильных воль, вызывают мощный взрыв, и порождают совершенную разумную личность, так столкновение сильной Любви и сильной Ненависти порождают взрыв эмоций, и порождают сильную совершенную в моральном отношении, личность.
      Любовь и Ненависть. Если попытаться заглянуть в глубину этих бездонных колодцев, то там, на самой глубине обнаружишь одну и ту же «живительную воду», - воду эгоизма и власти. И по большому счёту Ненависть, как и Любовь, может делать человека на какое-то время счастливым. Ведь как одна, так и другая даёт стремление и обещает удовлетворение. - Не важно, с каким запалом. Ведь если Любовь при всей своей неоспоримой благости часто делает тебя слабым, то Ненависть часто делает слабыми окружающих. Кто знает, как долго смогла бы наша душа удовлетворять свою жажду, черпая только из одного колодца».
       +++
«Совершенно невозможно дважды сыграть одно и то же музыкальное произведение, абсолютно одинаково. И в этом бесконечность музыки, её чудесность, её антиматематичность и волшебная непредсказуемость. (К музыке)».
        +++
«Для одного окружающий его мир представляет собой огромное поле, с множеством разнообразных лесов, рек и морей, бездонное небо без горизонтов, и жизнь – дорога в милю шириной, уходящая вдаль.  Для другого узкая тропинка в тёмном лесу, где его пугает каждый шорох, и где вся жизнь и мир ограничены протянутой рукой».
        +++
«Мы, люди, в силу своих природных заблуждений часто проходим мимо всего тонкого и по- настоящему заслуживающего нашего интереса, всего того, что должно вызывать в нас восхищение. Для нашего спящего разума, требуется, чтобы нам указали на превосходство той или иной вещи возникающей пред нашим взором. Нам необходимо, чтобы нам показали и акцентировали наше внимание, в противном случае, мы непременно пробежим мимо. Мы словно пассажиры скоростного поезда бежим по жизни, не замечая ничего вокруг. И это в какой-то степени связано с тем, что наше сознание стремится оберегать себя от стрессов, связанных с сильными впечатлениями, как позитивного, так и негативного свойства. Ведь для организма по большому счёту, не имеет значения знак, под которым проходит стресс. Позитив или негатив, это определение, исходящее от «рационально-аналитического разумения» которому, прежде всего, свойственно ошибочное.
      Всякий вид искусства, только и занят тем, что указывает нам, фокусирует наше воззрение на определённом сокровенном, и говорит нам; - Не проходите мимо, обратите своё внимание! И Мы, словно прозревающие слепцы, вдруг начинаем что-то видеть и что-то понимать. И именно это, на самом деле нас приводит в восторг».
       +++
«Ничто так не лечило мою душу, как чтение Фридриха Ницше. Самые высокие моральные и этические горы, самые глубокие моря разумения! Своей истинно аристократической сущностью, он подтягивает к себе всякого, кто соприкасается с ним. Что ещё может быть лучшего для души, как ни правдивость, доходящая почти до кристаллизации. Ты читаешь его и чувствуешь, как с каждым днём сам становишься честнее, смелее и благороднее, как становишься возвышеннее. А главное, создаётся впечатление, как будто бы в жизни действительно может быть что-то обнадёживающее. Чего ещё можно желать для своей жизни?
         Нечто подобное, но с каким-то иным знаком я испытывал в юности, когда читал Гениев русского пессимизма, - Чехова и Достоевского. Их грустная улыбка, это нечто характерное для русского характера, для русского менталитета. И в силу того, что я сам русский, мне близка эта грустная улыбка, она вызывает в душе какую-то особую ностальгическую гордость. Эта сверх тонкость, эта великая сфера духа, запредельное существование! - Обыденность, превращённая в метафору. – Чистая поэзия в прозе».
      +++
«Нашему разуму, нашей душевной организации так же полезны и даже необходимы «прививки», как и биологии организма в целом. А может статься, что для этих сверхтонких монад нашего тела они более важны. Ведь расслабленность нашего разума и душевного агрегата более опасна, чем расслабленность биологии организма в целом. В особенности же «прививки» необходимы той части нашего организма, которую называют психикой. Здесь необходимость «прививок» - просто фатальна! Ведь эта часть нашей сложной организации - самое уязвимое во всём нашем организме место, в силу, прежде всего, её сверх тонкости и уязвимости. Но она же является незримым каркасом, удерживающим всю нашу организацию в состоянии гармонии. Ибо она есть личность, а личность есть она. Она должна получать каждодневные «прививки», иначе эта личность, удерживающая всю нашу организованную структуру, обречена на деградацию и неминуемое разрушение. Я говорю о «прививках яда», за которыми необходимо возникает воля к противостоянию. Ядом же, для нашей психики является в первую очередь несправедливость».
                +++
Статичность Мира
Статика мира - безусловна. Ибо сам мир не имеет, и не может иметь собственного времени. Всякое его движение и изменение есть коррелят наблюдателя, и вне рамок наблюдателя, представляет собой инертность в самой своей критической состоятельности.
      Если бы сам мир в своей сакральной основе имел определённую становленческую векторность, а значит и свою собственную независимую последовательную трансформативность, то он неминуемо превратился бы в нечто ограниченное, нечто обязательное и не естественное. – Абсурд в абсурде. Надо отметить, что в понятие мира, здесь я вкладываю нечто более широкое чем даже вселенная. Ибо вселенная, как нечто порождённое нашим разумом, конечно же имеет свою определённость, и свою векторность становления и стагнации. Она есть импульсивность. И в этой своей импульсивности, пусть и приобретает векторность и закономерность, но не выходит за рамки вечности как таковой, ибо её последовательная динамичность, есть вечное возвращение. А значит и она, при всей своей противопоставленности стоической инертности мира, олицетворяет эту вечность, но лишь в иной форме, - в форме повторяющегося бесконечно бытия.   
      Итак, мир статичен в своей сакральной основательности. Что это значит? Это значит, в первую очередь, что для него не существует никаких критериев, никаких определений и законов. Здесь существует лишь вечность, в которой всё и вся слито в единый клубок, и в которой всё здесь и сейчас не имеет никакого смысла, ибо для вечности не существует там и потом. Здесь всё и вся существует одновременно, и в одном и том же пространстве. Ведь если нет времени, то нет и пространства, как чего-то отличительного, чего-то по - отношению. Где нет движения от точки к точке, (а отсутствие времени исключает такое движение), там нет и отличающихся объектов, нет соотношения пространственных положений и величин.
      Великая безмятежность мира, есть его основа и его пантеон. И его перманентность для нашего восприятия, является противоречием для его глубинной индифферентности. Превращая своим сознанием мир в динамическую конструкцию, мы тем самым лишь нарушаем его поверхность, но не затрагиваем его архаических глубин. Бушующая волнами поверхность океана, не оказывает никакого влияния на его бездну. Эта метафора мира, своими аспектами противопоставления поверхности и глубины, как нельзя лучше показывает всю недосягаемость для нашего сознания, настоящих основ мира. Ибо для нас, для нашей осознанности существует и всегда будет существовать лишь мироздание. А мироздание отличается от мира тем, что оно есть всецело построение, но не познание. Мы выстраиваем из глубоко инертного абсолютно нейтрального материала мира, нечто динамическое, нечто соответствующее нашему существу – существу действительности, как некоего синтеза противоречивых монад этой действительности, воплощающихся в динамику противостояния, в которой стремление, всякое стремление исходит из основ нарушения изначальных стоических колоссов мира.
       Зачем природе мира это нарушение? Зачем мир нарушает собственную статику, и тем самым превращается в бытие? Для мира самого по себе, такой вопрос неправомерен. Ведь зачем и для чего, это вопросы даже не действительности, но лишь нашего имманентного сознания. Для него всякая инертность и нейтральность, суть – антимир. Как мог бы он осмыслить то, что лежит вне полей его возможностей? Но коль мы касаемся его сакральных глубин, коль мы пытаемся разгадать эту его величайшую тайну, значит всё же здесь для нас существует нечто доступное. Но что именно? Лишь то, что в нашей осознанности может всплывать как фантом, как нечто неопределённое и неопределяемое, как ноль, как отсутствие, как противоположность действительности и бытию. Это есть олицетворение «чёрной дыры», которую мы можем познать лишь как нечто несуществующее и существующее одновременно. На этих границах «горизонта событий», лежит тот пантеон неразрешимости, который я назвал «невозможным». Но именно в этой невозможности гнездится вся природа естества мира. Ибо будь иначе, и сам мир стал бы чем-то невозможным, чем-то лишь поверхностным, чем-то безосновательным и эфемерным. Вечность – основа мира. А она не может быть чем-то иным, кроме инертной нейтральности.
      Для нашей осознанности за всякой глубиной скрывается ещё более глубокое есть. Но для абсолютной индифферентности, инертности и нейтральности не возможна последующая глубина. Здесь дно мира выступает как всеобъемлющая пустота. Но для действительности не существует пустоты как таковой. Для неё платформой служит бытие, и это бытие есть всецело мир представления. Так всякий объект нашего мироздания есть лишь перспектива. И вне этой перспективы, никакой объект мироздания, не существует как данность. Так вся вселенная, окажись она в иной перспективе созерцания и осознанности, превратилась бы в бесконечно уменьшающуюся точку. Так всякая мельчайшая форма нашего бытия, окажись она в иной перспективе, превращалась бы в бесконечно расширяющуюся пустоту.
       Где же может находится определённость, где её сокровенные пенаты? Наш разум, это бесконечно расширяющаяся вселенная. И именно здесь таится вся сущность определённости, вся её целокупная основа, её бастион. В нашем разуме может поместится не только вся вселенная, но и вся пустота мира! В нём, словно в системе зеркал зарождается и существует мироздание, такое самобытное и самоопределяющееся, самодостаточное и самоценное. И здесь же существуют все её противоположности.
+++
«Да. Весь наш феноменальный мир есть отражение характерных функциональных способностей нашего разума, полей его воззренческой линейности и объемлемости. Мир всецело таков, каким его строит наш разум. И всё его динамическое противостояние, противоречие мироздания, зиждется на разумных архаических качествах и свойствах. Его рационально-аналитические отделы выстраивают всякую линейность и отчерченность, а его идеальные отделы создают внутреннюю и внешнюю эфирную и трансцендентальную объемлемость. Но откуда она в нас берётся, эта линейность и объемлемость? В каких колодцах черпает свою причинность? Феноменальна ли она сама по себе? Пожалуй, что нет. Ведь по большому счёту феноменальности, как таковой, в природе - не существует. Феноменальность такое же изобретение нашего разума, как всякое его изобретение в области рефлексов и понятий. Ведь даже феномен жизни на фоне безжизненной пустыни, их разделение и противопоставление, – миф, иллюзия предвзятости, стремление того же разума к разделению и определению во имя собственного удовлетворения. «Феномен жизни» создан нашим разумом как некая неоспоримая концепция, удовлетворяющая его потребности в оценке, его потребности в собственном искусстве, и, в конце концов, потребности в удовлетворении его воли к власти. Эта концепция, обозначающая нечто в нашем мире, не имеющее отношение к жизненности, нечто противостоящее жизненности, и противопоставляя этому нечто себя и своих «ближайших родственников», определяет жизнь, и все её свойства и качества, как феномен, как нечто противоположное и особенное. ТО, что он включает в так называемый «клана жизненности», но что, тем не менее, не выходит за рамки общего мирового природного Макрокинеза. Он строит как во всём и всегда государство в государстве, определяя и проводя границы и строя замки. Но природа постоянно размывает эти границы и подтачивает эрозией фундаменты этих монументальных строений.
      Но если посмотреть на всё это холодным, насколько возможно взором, то откроется несколько иная картина. Ведь на самом деле то, что мы обозначаем «феноменом жизни» является коррелятом обоснованной нашим разумом воззренческой парадигмы, берущей своё начало в области свой - чужой. И вся эта концепция проходит палеомотивом через всю разумную деятельность, и на этом противоречии выстраивает законченную картину реальной действительности бытия.
      Но что представляет собой на самом деле термин «феноменальный»? Мне сдается, что он является синонимом термину «чудесный». Феномен, - есть чудо. Здесь вопрос лишь в том, откуда исходит тот или иной термин, где его родина. Если «Феномен» исходит из научного поля, то термин «Чудо» рождается на полях теософии. Суть же от этого - не меняется».
                +++
«Итак, мир сам по себе – есть безусловная пустота. Ибо имей он любую иную модальность, и это необходимо превратило бы его в нечто определённое, а значит конечное».
  +++
«Как строится наша реальная действительность? В идеальной транскрипции метафорического воззрения и осмысления. Самые древние, а значит, самые фундаментальные «ганглии нашей осознанности», берущие своё начало из консолей архаики самой природы, из противостояния гравитации и антигравитации создают пространственно-временной континуум. – Нечто противостоящее и непримиримое, и в то же время синтетическое, нечто единое. В метафизическом смысле, - полотно, основа. Благодаря возникающим расцветающим и крепнущим «росткам» на этом поле, возникают новые «ганглии» осознанности, создающие и транслирующие всякого рода продукты, трансформации, движения и взаимодействия, назовём это «грунтом», покрывающим «полотно». Затем, в результате совокупления и синтезирования уже, существующих «ганглий» возникают новые, рисующие на этом «отгрунтованном полотне», картину мироздания. Разнообразие красок и образов, форм и сплетений, образуют объёмную картину действительного мира. Эта картина в своей сути, мозаична. И её гармония всегда относительна. Ибо нет никакой возможности оглядеть её целиком и полностью, даже трансцендентально».
         +++
«Я ещё раз концентрирую ваше внимание. В каком смысле собственно, я отношу наш мир лишь к бесконечной градационной иллюзии. Не в том, что он нам кажется, словно мираж в пустыне, не потому что он фантом, - обман нашего «больного» от постоянного противоборства разума, но в том смысле, что все его формы, их движения и трансформации – не самосущны в себе, они нейтральны сами по себе, ибо могут иметь какое угодно движение, какую угодно форму, и какую угодно субстанциональность. Их форма, как и их существенность строго зависима от наблюдателя. Они - отражение форм восприятия нашего разума, основывающегося на данных рассудка, который берёт эти данные из синтетического восприятия наших органов чувств, которые строго зависят от собственного объёма и формы, и собственного внутреннего метаболизма, в самом широком смысле слова. Для того, чтобы осмыслить это, давайте включим свою фантазию.
        Созерцание нами внешнего мира, и его осмысливание, стань мы подобны «нано частице», перевернуло бы наше представление о мире кардинально. Для нас исчезли бы те привычные границы между пустым пространством, и материальностью, которые мы наблюдаем ныне. Мы могли бы проникать, к примеру, в камень, словно в пустую комнату с блуждающими шарами. Для нашего восприятия, всякий камень представлял бы что-то вроде космоса с бесчисленными планетами. (И, кстати сказать, чем-то вроде куска камня может представляться весь наш космос наблюдателю, размером, превышающим Вселенную). Мы проникали бы в кору земли так, как сейчас проникаем в стратосферу, почти не замечая разницы в плотности. Для нас вообще, плотность стала бы совершенно иной. И Земля, как созерцаемый объект, превратился бы для нас в бескрайний космос, без определённых границ и определённой формы. Сама материальность стала бы иной. Ну а скорости вокруг нас, изменились бы настолько, что сам мир исчез бы из нашего поля восприимчивости. К примеру, фотоны света, скорее всего, пролетали бы мимо нас словно тяжёлые ядра, бомбя попадающиеся на их пути «планеты» – нейтроны и протоны. Сам свет стал бы чем-то иным.
         Там, в прямом смысле ином измерении, для нас открылась бы совершенно другая реальность. Там исчезли бы даже те столпы, на которых держится убеждение в самосущности мира, а именно законы физики. Мир, – который мы не знаем и которого для нас не существует. Там могли бы существовать цивилизации, для которых время и пространство имеют совершенно иное качество, и мир соответственно, абсолютно иной. Хотя мы и уверенны, что это всё тот же наш мир, ибо он существует в том же пространстве. Да, но если бы существовало само пространство! Вот где гнездится сам субстанциональность иллюзии. Мы считаем пространство и время самосущными, и существующими вне нас, вне нашего обозначении и оценок, имеющих свои единственно истинные параметры. А значит и саму материю, (ведь она есть продукт синтеза времени и пространства), самосущной субстанцией, со своими незыблемыми параметрами. И наша иллюзия, что такие параметры непременно существуют в реальности, не даёт нашему закостенелому разуму открыть собственные глаза, и отрешиться от детской наивности, что мир, в котором он живёт, существует сам по себе. Привычка «железобетонной иллюзии восприятия», не позволяет ему оторваться от берега действительности. Этот берег действительности, именно таков, каким его выстраивает наше существо.
        Взглянуть на мир глазами «нано частицы», или глазами «монстра» в миллион раз превышающего размеры вселенной, эта задача только на первый взгляд выглядит как шалость. На самом деле, она имеет глубочайший смысл. И хотя такая задача не из лёгких, но благодаря нашей фантазии, этой «волшебной деснице живого», мы вполне можем достигать как запредельных высот, так и запредельных глубин мироздания».
                +++
«Можно предположить, и поверьте, на то есть основания, что даже в рамках нашей действительности существуют такие «организмы», для которых мы, со всей своей «живостью», словно «соленные столбы». Форма нашей «живости», её модальность, и её интенсивность, для таких «организмов» может выглядеть слишком инертно. Для них, мы находимся на относительно грубой ступени, в градации «живости». Для них мы, словно камень на поверхности действительности, - грубая форма существования. И наша разумность, как нечто эквивалентное, не имеет никакого значения на этой лестнице. Ибо сложность разумения присущая людям, то великое разумное совершенство, является таковым только с точки зрения самого человека, и никак иначе.
       Точно так же как для нас является «низкой живостью», к примеру, кристалл горного хрусталя, с его динамикой и его формативностью, так для таких организмов, мы, люди, со своей динамикой и формативностью, скорее являемся просто организованными существами, и даже примитивными. Относительность субъектов на «лестнице живости», уходит бесконечно от нас как «вниз», так и «вверх», где не может быть ни начала, ни конца, ни абсолютной примитивности, ни абсолютного совершенства. В нашем мире как «абсолютно мёртвое тело», так и «абсолютно живое», это нонсенс, ибо этим подразумевается некий конец, не существующий в нашей действительности ни в одном из направлений разумения».
           +++
«Вся наша действительность, весь наш мир, и вся наша жизнь суть нарушение баланса, - абсолютной гармонии пустоты. И в тот момент, когда этот абсолютный баланс восстановится, исчезнет и весь наш мир с его действительностью. Наш мир – «воплощённая мутация пустоты», нарушение её кодов, - циклон, шторм в безмерном море безмятежной пустоты, - взрыв среди уравновешенной успокоенности! И вся «генетическая особенность, коллапсирующая субстанциональность этого взрыва, гнездится в каждой клеточке мира, в каждой песчинке и капле его необъятного организма».
      +++
«Продолжая параллели. Скажите, что как не мутация, что, как не нарушение спокойной глади моря, являет собой «Гениальность»? Воплощённое генетическое отклонение, дисгармония покоя, повторяющая собой глобальную динамику отклонения мирового Макрокинеза. А теперь напрягите мозг. Если на полях нашей действительности, в прогрессивном осмыслении линейного воззрения, внутри бушующего шторма нашей разумности возникает ураган, некая «более действительность», (Гениальность), то почему в регрессивном осмыслении не быть «более пустоте», на поле общей пустоты. Такой вопрос может возникать лишь в линейной парадигме осмысления».
         +++
«Все мы, люди социума одновременно как изолированные существа, так и интегрированные. И в каждом из нас своя степень этой изолированности и интегрированности. И этим положением в большей или меньшей степени определяется способность к восприятию «чужеродной волны» тонких уровней. То, что называется экстрасенсорными способностями».
           +++
«Утончённость, изысканность, благородство, то есть всё самое возвышенное человеческого духа, никогда бы не имело места, не ослабни в «сильных» слоях социума, проблемы пропитания, крова и безопасности. Впрочем, не имела бы места и утончённая подлость, и изысканное коварство».
           +++
«Для «религиозной ганглии сознания» вопрос существования Бога имеет совершенно однозначный ответ. Каким могло бы быть сомнение, например, у «рациональной ганглии сознания» в отношении реальности окружающего мира? Вера в собственные постулаты, вера в собственное мироощущение, доминирующая квинтэссенция всякой «ганглии познания». Впрочем, как и непримиримое отношение к постулатам чужеродным. Вера в догматы собственного мироустройства «религиозной ганглией сознания», неумолима так же, как вера «рациональной ганглии» в органы чувств, говорящие о реальности только этого мира. Создавать свой мир, и затем сомневаться в нём, – нонсенс. И этот нонсенс основа «философской ганглии». Сомневается в чужеродных постулатах относительно мира, всегда «соседняя ганглия мировоззрения», ведь для неё этот чуждый мир - ошибочен, а подчас и просто не существующий. 
      На самом деле Вера в Божественное мироустройство «религиозной ганглии сознания», уже доказывает его существование. Ведь ни один аргумент против, иных «ганглий сознания», для неё не имеет никакого значения. Реальность существования Бога, для неё подтверждается её создаваемым мирозданием, и всей реальностью бытия, всей её жизнью, ощущением ею каждой мелочи в воспринимаемой действительности. И для неё Бог – есть нечто более осязаемое, чем все научные изыскания рационально-аналитического мировоззрения. Все её аргументы так ясны для её же понимания, что она поражается, как можно вообще в этом сомневаться?! И чем развитее становится эта «ганглия» нашего сознания, тем реальнее для неё существующий Бог. На её поле деятельности, нет места «рационально-аналитическим» изысканиям. Они для неё так же смешны и нелепы и так же отдают невежеством и пошлостью, как смешны и нелепы воззрения и изыски «идеального разумения» для «рационально-аналитический ганглии сознания». Ведь «религиозная ганглия» нашего сознания растёт на «общем стволе идеального умозрения», и её мир не разложим на составляющие, - он вне диалектики, физики и математики. Её мир – самодостаточен, и не нуждается в каких-либо подтверждениях из вне, и доказательствах естествоиспытателей, - этих «слуг рационально-аналитического мышления». 
        Религия – это не часть мира, но отдельный собственный мир. – Спорить где истина, а где заблуждение, нет никакого смысла. У каждой нашей «ганглии сознании» свои заблуждения, и они нисколько не лучше и не хуже других. Очевидно, что сопоставлять и сравнивать несопоставимое, - не продуктивно. Но, тем не менее, мы всё время пытаемся делать это. К примеру, важность науки и противопоставленная важность искусства по отношению к миру и нашей жизни. Что является приоритетным?  Глубокое заблуждение искать кто прав, а кто нет в отношении «мира вообще», ибо этого «мира вообще», – не существует. Но если и представить себе, что он существовал бы, то такой спор был бы сравним со спором, - какое крыло важнее для полёта птицы.
        Вообще, «ганглии нашего воззрения», легко различаемы во внешних проявлениях, надо только посмотреть внимательным и не замасленным житейской бренностью, взглядом. Они воплощаются в дисциплины нашего разумения, чётко разделённые условными границами. Физика, Математика, Литература, Религия, Философия, и т. д. Эти пантеоны нашего сознания, являясь консолями мировоззрения, несут на себе основные плоскости мира. Возникновение новых дисциплин знаменует собой возникновение новых «ганглий познания». Которые начинают создавать свой новый мир. Повторяю, они не выявляют способность воспринимать уже существующее, но создают его с чистого листа. Это принципиально. Мы даже можем иногда заметить и проследить появление новых «почек», на укоренившихся «ганглиях-стволах». Основополагающие, самые древние и самые устоявшиеся, эти «ганглии-стволы» идеального и рационально-аналитического воззрения, определяют каждая свою часть мира, свою сторону бытия. И, в конце концов, всякое стремление человеческой души, исходит из одного из этих «стволов» архаики мироздания. Всё остальное, только ветви на этих стволах. Эти ветви, утончаясь, поднимаются ввысь и, переплетаясь создают причудливые формы сплетений, в которых невозможно разобраться до конца, самому пытливому и скрупулезному разумению. 
       Доминирование одной «ганглии сознания» над другой, говорит лишь о временной интенсивности в её развитии, её силе, накопленной и нерастраченной энергии.
       Если осмелится, и прочертить параллели с биологией, то можно сказать, что эти укоренившиеся «стволы нашего сознания», обладают способностью продуцировать некие «стволовые клетки сознания», из которых могут рождаться любые «ганглии осознанности и разумения». Мало того они постоянно мутируют, и тем самым меняют весь созерцаемый мир, - всю нашу действительность».
     +++
«Полезность философии для бытовой жизни говорит о её пошлости, о её низменных притязаниях. То, что обыватели, как правило, хотели бы находить в философии, как то: Улучшение типа человека, его моральное обогащение, его эстетическое совершенствование, и т. д. говорит о том, что люди не знают философии, они не знают её ценностей и её стремлений, - её истинной природы. Истинная философия – аморальна, бесполезна, бестолкова для рациональных притязаний и оценок. Она ценна лишь для самой себя. Её стремление, её ценность за рамками общепринятых воззрений рационального разумения и его полезности. Она поливает цветы только на своём поле и возделывает только его. Она облагораживает только свои палаты, она стремится к удовлетворению только своих «ганглий мировоззрения». И требовать от неё удовлетворения других «ганглий» по крайней мере, нелепо.
      Другое дело её мощная волна, зачастую оказывает влияние на соседние «ганглии сознания». Приводя их в резонанс, который и вызывает обманчивое впечатление служения философии потребностям рационально-бытового желания, впечатление полезности для житейских проблем существования. Она взбаламучивает всё потаённое, - все, что лежит глубоко на дне нашей души. И если там грязь, скопленный осадок, то поднятый со дна этот осадок проникает в жилы. Если же на дне души чистая вода, то по жилам растекается благодатная жидкость, облагораживая тело и разум. Это свойство философии сродни всякому искусству. Ведь если это настоящее искусство, само по себе оно не несёт ничего назидательного, не имеет никаких целей кроме собственных. Это наш «рационально-аналитический разум» с его «ганглиями интереса» наделяет искусство некими целями, придавая ему смысл близкий к собственному воззрению.
        Улучшение человеческой породы, воспитание доброты и т. д. Всё это на самом деле, не его цели. Всякое искусство - само цельно, если это не суррогат, но настоящее искусство. Наш «рационально-аналитический разум», осознавая его силу, стремится сделать его своим завуалированным тайным другом, либо взять его себе на службу, сделать вассалом, одев в свои доспехи, и наделив своими целями.
        И то, что искусство в действительности облагораживает, ещё не говорит о том, что оно имело эту цель. Свойство философии возвышать человека лежит в стремлении самого человека к возвышенному. Если у самой личности этого стремления нет, но напротив, человеку свойственно стремление к низменному, то всякая философия поможет ему и в этом. Философия, как и всякое искусство лишь зеркало для нашей души».
     +++
 «Как художники, поэты, музыканты, в своих желаниях стремятся удовлетворять собственные ноющие и требующие удовлетворения «ганглии сознания», так и философы, стремятся удовлетворять свои «ветви», на древе созерцания и познания. У каждой «ганглии» свои «отростки тщеславия», но природа их всюду одна. И они всеми силами стараются их удовлетворять. Им необходимо удостоверение собственной значимости, - главного мотива их деятельности. И эти удостоверения должны быть достоверными. «Носитель искусства», или философ, так же стремится подтверждать свою значимость не только своим внутренним чувством, (ибо полагает его заинтересованным), но и внешними оценщиками. Он подсознательно чувствует, стоит ли доверять собственной оценке, ведь «Я» - личность, заинтересованная. И это, пожалуй, справедливо в отношении всяких собственных оценок и оценок окружающих, но до определённой степени. Ибо и признание незаинтересованных лиц ещё не показатель гениальности оцениваемого. Но если знать, что «холодного судьи» ты всё равно не отыщешь на этом свете, всё же признание авторитетных знатоков это лучшее из возможного. Так полагает большинство «носителей искусства». И только поистине гениальные из них, вышедшие в своём созерцании и осмыслении в астрал, не нуждаются в этом».
            +++
«Болезненное чувство несправедливости – вот причина всякой злобы. Злоба, как реакция самосохранения, на разрушительную энергию внутреннего диссонанса, способную разрушить всякую личность изнутри. Ведь известно, что злоба, агрессия, не берутся из воздуха, это результат общего затянувшегося диссонанса души, - диссонанса жаждущего своего разрешения. Именно неудовлетворённость, в самом широком смысле слова, во всех плоскостях сознания, порождает эту энергию, способную разрушить как внутренний, так и внешний мир, - их относительно гармоничные конструкции. Подобно вулкану, злоба разрешается потоками лавы, выплёскивая наружу ядовитые газы, скопившиеся внутри и разъедающие внутренности. И чем длительнее диссонанс, чем сильнее напряжение, тем более ужасными гримасами оно разрешается. Это закон природы. Он касается не только вулканов, или человеческого душевного равновесия, но и всего, что так или иначе накапливает и растрачивает энергию, - то есть всего живого».
      +++
«Каждый из нас, не осознавая того до конца, всегда точно знает, что ему нужно в те моменты, когда «сосуд его души» начинает испытывать внутреннее давление. Природа всегда сама находит выход. Чем крепче «сосуд души», тем большее напряжение он готов выдерживать».
  +++
Для современного утончённого разума, классическая война – анахронизм. Такой же анахронизм, как война на саблях для воинственного человека двадцатого века. Война как таковая, никогда и никуда не девается, ибо деваться ей некуда, - она суть жизни. Исчезни война из нашей действительности и исчезнет сама жизнь.  Но она постоянно мутирует, превращая своё «тело» в такие замысловатые формы, что порой её трудно идентифицировать как войну».
  +++
«Сила твоя – пропорциональна вере твоей! Слабость – сомнению. Вера в собственные силы и есть сила. Иная сила только выдаёт себя за силу».
     +++
«Несправедливость, как нечто объективное, не имеет в себе смысла. Она не имеет ни доли позитивизма, не в одной из возможных плоскостей осмысления. Ведь её зеркальная противоположность, обозначаемая нами как справедливость, есть необходимость природной сути. В природе не может быть несправедливости. Там, где она якобы присутствует, она служит лишь орудием обвинения для слабого субъекта, который предвосхищал медовые реки, а получил по заслугам. Несправедливость - пар недоразумения, над котлом фатальности мира».
   +++
«Гений, потому и гений, что он способен разбудить в нашем разуме многие «спящие почки», которые проснувшись и расправив свои ветви, превращаются в полноценные «ганглии воззрения», и создают тем самым, для нас новый небывалый мир».
   +++
«Как объяснить ту невероятную противоречивость самой жизни? С одной стороны, её абсолютную ценность, так как по большому счёту у нас более ничего нет, и в то же самое время её невероятную ничтожность, в силу того, что она рано или поздно будет непременно утрачена».
     +++
«По мере накопления «ценных бумаг опыта», их ценность пропорционально падает. И вот наступает момент, когда твой опыт уже ничего не стоит, - полное «банкротство банка», влекущее за собой пересмотр всех ценностей».
    +++
«Диалектика - антипод философии. Она занята противоположными философствованию вещами. Если философия чертит параллели и наводит мосты между объектами познания и понятиями, делая на самом деле мир простым, то диалектика разлагает мир на составляющие, делая тем самым его сложным. И истина - как не в одной из них, так и в каждой. Благодаря им обеим, Мир = «диалектически-философичен». Он суть нечто целое, - сложенное из мозаичных кубиков, - дорога и поле, стрела и эфир, текущая вода и безмятежность озера, лёд и пламя».
     +++
«По моему глубокому убеждению, сегодняшняя так называемая «чернь», это понятие не классовое, не кастовое ни сословное, и даже не социальное. Нынешняя «чернь», это эхо предков из глубины душевного колодца, эхо анти гармоничное, - скрежет зубов и лаение собак. Нечто неискоренимо низменное, анти благородное, сидящее глубоко внутри, - то, что не зависит от положения своего носителя. То, что веками заставляло выживать, черным нефтяным пятном всплывает во всякой ныне живущей, и не утруждающей себя стремлениями к собственному совершенствованию, душе. Этот бегающий взгляд, отражающий постоянную заботу о прибыли. Эти жесты, выдающие низменные потребности в удовлетворении ежесекундных желаний. Эта беззастенчивая походка, не стеснённого излишними раздумьями человека, воплощающая в себе всю низменную простоту внутренней агрегатности его сознания.
        Всё перемешалось в нашем социуме. Но тонкий психолог способен обнаружить под любыми масками и любыми одеяниями ту «червоточину подлости», которая живёт словно паразит в глубоких колодцах душевных катакомб, опрощая всё благородное, возвышенное и тонкое. Метан, выделяемый этим паразитом, выдаёт его присутствие. Поднимаясь из глубин и выходя наружу, он смешивается с чистым воздухом, отравляя его. Он внедряется в человеческий нрав, заставляя его вести себя соответственно, - вести себя как червяк. Этот «паразит» отравляет продуктами своей жизнедеятельности всю атмосферу, проникая в светлые души и разум. Люди со слабой иммунной системой подвергаются опасности отравления. Как правило, сам «паразит», передаётся по наследству, ибо его прибежище гены. Но бывает и случаи заражения от реципиента, и человек со слабым иммунитетом постепенно захватывается им. Случаи излечения так редки, ведь для этого надо обладать недюжинным здоровьем духа и разума».
      +++
«Универсализм во всём! – вот то, что делает нас человеческой массой, однородной и пластичной, со всё более редкими «твёрдыми комочками». Универсализм усредняет, делая поверхность наиболее ровной. Одни законы для всех! – Насколько справедливо это положение для рационально-аналитического воззрения, настолько же абсурдно для идеального.
       Что как не универсализм сквозит в нашем теизме? Когда всё сводится к единому Богу для всех душ, всё вокруг превращается в единоначалие. - Единый царь в социуме, единый царь во всех головах».
     +++  
«Как мог бы быть человек свободным? Ведь он фатальное продолжение своего отца и своей матери. Он в кандалах этой фатальности. Он тешит себя иллюзией, что он, его нрав, все его поступки продиктованы только его «Я», что все его мысли независимы, индивидуальны и не повторяют в своих формах никакие необходимые, определённые законами природы, обусловленные линейные последовательные конструкции предков. Быть свободным от своих предков?! Быть феноменом, быть чем-то только что возникшим. Не вытекающим, но возникающим, = словом - гением! Так говорит наша великая гордость. Но свободен ли гений? В одном случае - раб собственных и чужих иллюзий. В другом - раб собственного свободолюбия. В третьем – и то и другое вместе. А по сути, червяк, стремящийся всё к тому же счастью, пусть иной формы, но всё же к счастью».
    +++
«Счастье и свобода, для раба по крови, - несовместимы. Когда ему волей судеб даётся слишком много свободы, его счастье сжимается. И такой раб по крови, получивший абсолютную свободу будет глубоко несчастлив. Ведь ответственность, приносимая такой свободой, для него станет невыносимой мукой, она способна отравить его жизнь, и превратить всё её счастье в непрекращающееся ни на секунду страдание. Для такого субъекта свобода и счастье не живут под одной крышей.
       Для раба по своему призванию, свобода вообще противопоказана. Воздух свободы обжигает ему лёгкие. Свободное жилище для него, словно холодная пещера. Для такого духа уютная, тёплая, сытая жизнь – пик счастья. И для него совершенно неважно, что она сопряжена с несвободой.
       Какую именно свободу ты хочешь? Свободу от кандалов бытия, или свободу от ответственности? Загляни в своё сердце, только там ты найдёшь условия для своего счастья. Ты ищешь своё счастье в свободе, а получаешь кандалы ответственности. Ты ищешь свободы от ответственности, а получаешь кандалы нужды. И только иллюзия питает твою бесконечно ищущую душу.
       На самом деле, мы, стремясь к свободе, стремимся успокоить ноющую боль одних «ганглий» нашего сознания, в ущерб другим».
+++
«Что, как не самые суровые кандалы сулит нам абсолютная свобода…»
+++
«Самое распространённое наше заблуждение, это то, что зло выросло из добра. Помните? - «Падший ангел». Демон зла когда-то был ангелом, и пойдя против воли Бога превратился в Дьявола. На самом деле всё было не так, всё было с точностью до наоборот. Ведь в действительности это добро растёт из зла. Ведь всё тонкое и совершенное вырастает из грубого и инертного, а не наоборот. Лилия растёт из болота, а не болото из лилии. Всё доброе расцветает на почве злого. Зло – изначально. Оно воплощённый хаос. Когда и кем было всё перевёрнуто на белом свете? Ведь если бы было наоборот, то не было бы никакой проблемы. Истребить всякое зло не составляло бы никакого труда. Перекрой ему корневое питание, и оно само зачахнет. Но в том то всё и дело, Мир устроен зеркально наоборот, чем это рисует нам наша фантазия. Добро это крона древа жизни, но зло - его корни. Кто и когда перевернул древо жизни кверху конями? А главное - зачем?»    
      +++
«Вы открываете окна своего воззрения, в надежде получать чистый воздух радости, и новые невиданные лучи света. Но вместе со светом в ваши окна заползает и густая непроглядная тьма.  Когда окна открыты настежь, туда залетает как добрый, так и злой ветер, как великое счастье, так и великая печаль. Соизмеряйте свои силы, может быть вам как большинству на этом свете, довольствоваться открытой форточкой?»
+++
«Боль, как некая основа нашего существа, является фундаментом нашего бытия, - форпостом жизненности. В ней есть нечто фатально непреодолимое. Как если бы мы хотели преодолеть саму жизнь. Родившись, и с самого начала принося своим рождением, невыносимые муки матери, мы сами, в этот же момент начинаем испытывать боль. Затем постепенно, мы привыкаем к ней, к её повседневному необходимому присутствию. И она, уже почти неощущаемая нами, всё же постоянно остаётся при нас. И лишь в своей, относительной гипертрофированности, её воздействие, оказывает на нас ощутимое воздействие, напоминая о своей несокрушимой воле. Боль есть продукт противостояния в нашем организме, - противостояния, которое никогда и никуда не девается, и засыпает только со смертью. Она являет себя в нашем органоиде в бесконечных градациях, пропорциональных мощностям столкновения в нас противостоящих сил. Лишь упразднив эти столкновения, мы могли бы прекратить и саму боль. Но это означало бы, что мы упразднили саму жизнь. Выражаясь метафорически, боль — это рябь моря нашего тела и души, с периодическими всплесками, бурями и штормами. - «Рябь моря», постоянная и никогда и никуда не девающаяся. Мы привыкли к ней, и нам кажется, что в нашей жизни бывают моменты, когда мы живём без боли, - это иллюзия привыкания. Мы привыкаем к постоянной ряби на поверхности моря, к необходимой постоянной боли, без которой невозможно существование. Человек, освобождаясь от боли, освобождается и от жизни. Если бы мы спросили у умирающего, что он испытывает, он бы поведал нам великое освобождение от боли! Момент самой сильной эйфории, и осознание той боли, которая всегда была рядом, и которую он не ощущал при жизни, а осознал и почувствовал только в момент смерти. Словно сброшенный на землю горб, которого не замечал всю свою жизнь, человек освобождается от всех мук жизни разом, и осознаёт их полноту, только в этот момент».
       +++
«Нам кажется, что жизнь – пирамидальна. Что новое выстраивается на старом, словно выкладываются сегменты мироздания. На самом деле новое всегда ломает старое, занимая его место. И никакой пирамидальности не существует, это очередная иллюзия нашего сознания, несущая собой иллюзию прогресса».
       +++
«Фридрих Ницше, – величайший из всех философов и психологов. В силу того, что достиг невероятных глубин осознанности мира и вершин понимания самого разумения, (что есть верх психологии), он оценивал других представителей своего «цеха», и давал на мой взгляд точные характеристики выявляя глубинные мотивы того или иного умозаключения. Да, он имел на то основания и право. Но и на этом же основании, я позволю себе одно очень важное с моей точки зрения, замечание в отношении целостной философии Ницше, ибо полагаю, что немного знаю его. В своём отношении к соплеменникам и коллегам, он напоминает мне характерного человека вообще, и его отношение к иным живым существам природы, их восприятию и разумению. То есть человек, полагает своё мышление, его форму, самым совершенным, и ставит его на олимп вообще всякой возможной формы мышление. Доминанта его формативности, для него - неоспорима. Его мышление по отношению к другим мыслящим существам, является самым совершенным. И основания для такого заключения лежат в силе самого разумения, которая здесь есть - совершенная гармония.
        Тоже и с Ницше. Его совершенное разумение, выступающее своей неоспоримой силой гармонии, всецело полагает, что оно, его форма, его лейтмотивность, его перспективная возможность – единственно возможные и единственно истинные в своём совершенстве. Будучи как все люди подсознательно всё же уверенным, что мир – для всех един, и разумение и воззрение относительно него, - могут быть либо правильными, либо неправильными.
       Да, пожалуй, он - чистый психолог. Ведь спорить о мире, о воззрениях, можно лишь с точки зрения чувственности, и никогда собственно, с точки зрения объективности. Ведь объективность у каждого своя, - единственно возможная, и в идеальном смысле - неповторимая. И уже поэтому - неоспорима. Ибо не может быть ни с чем сравнима. Нам лишь кажется, что мы сравниваем воззрения, на самом деле мы сравниваем различные миры.
      Да, наверное, с точки зрения психологии вполне можно оценивать и сравнивать философию различных миров. Но с точки зрения холодного философа, они не могут быть сравнимы и объективно оценены. Ибо в сути своей имеют различные пространства и различные пути, но никак не «разные телеги» на одном для всех пути».
  +++
«Ницше – один из немногих философов, которого не раздавила собственная глубина. Но дала как великую скорбь, так и великое счастье. Перейдя «Рубикон» своего познания и переболев глубокой изнурительной болезнью, он обнаружил на той стороне, вместо ада пустоты забвения, цветущие сады жизни, молочные реки с кисельными берегами, которых не дано было познать отсюда, - с этой стороны. Но и на той стороне, пройдя через глубокие воды познания, мало кому удавалось найти их. Хотя кто знает, может быть и Ницше не был исключение на этом пути».
      +++
«Разумность человека, доминирующая над разумностью других живых существ нашей планеты, бесспорно, достигла невероятных высот в рациональном, создав анклавы цивилизации. Но абсолютна ли эта разумность в своей форме, - большой вопрос. К примеру, мы, люди, считаем дельфина хоть и разумным существом, но всё же ниже нас в своём совершенстве. А между тем дельфины никогда, и ни при каких обстоятельствах не убивают себе подобных, и мало того, никогда не мстят людям. Может для кого-то это послужит доказательством ограниченности, но если взглянуть на это с иной точки зрении, можно заметить, что победа над инстинктами, есть первейший признак совершенства разумения даже в рамках нашей, человеческой осознанности. Кто знает, какая «ганглия разумности» выросла в этих головах, способная подавлять вездесущее стремление к власти, и сопутствующую этому стремлению, жестокость. То, что присуще всякому разумному животному, и в том числе человеку, - человеку в наибольшей степени.
       Я уже говорил о других животных и их способностях в разумности, которые мы даже осознать не в силах, - повторяться не буду. Разумность инстинкта всегда за пределами рациональной разумности. А кому как не животным свойственна в большей степени такая разумность. Так вот человек, достигший на поле высших форм трансцендентального познания, а конкретно совершенства философии, как бы ни был высок в своём искусстве, всё же стоит только на одной из возможных дорог осмысления, - одной из бесчисленных форм разумения. И пусть его «экипаж» само совершенство, а глубина и высота заоблачны, гармония, тонкость, сила разумения - безупречны, светлы и чисты, но всё же, они лишь одно из возможных направлений на бескрайнем поле познания, и не могут претендовать на абсолютность собственного политеса.
      То, что я сейчас выстраиваю некие цепочки воззрения, стараюсь сделать их гармоничными, а значит убедительными, ещё не говорит о том, что их векторность в своей идеальности и рациональности, - абсолютны. Что вообще моё воззрение, его динамика, его форма отражает единственно возможную парадигму для истинности, даже в данной плоскости познания. «Природная ганглиеобразность» всякого воззрения и всякого познания, его неповторимость и индивидуальность в политесе определённого направления - противоречит этому. Отсутствие абсолютного фундаментального мира за окном нашего сознания, предполагает «много истинность» в его осмыслении, а по сути, бесконечную возможность для его построения, индивидуальными и неповторимыми «ганглиями осознанности». Мир действительности всегда индивидуален и неповторим, и рождается и умирает в каждой голове.  И всякое установившееся совершенство этого мира, безупречно и абсолютно только в своём роде, и только в рамках собственных оценок этого совершенства, а значит и истинности».
      +++
«Не благодаря ли собственной злобе, человек стал человеком? А может быть, его делает человеком доброта? Кому, или чему человек обязан за собственное совершенство? Совершенство, в первую очередь своего разумения? Где он научился изощрённости собственного ума? В первую очередь, конечно же, на полях сражений, разрывая плоть соплеменников и убивая. Для того, чтобы могла появиться эта изощрённость, для этого изначально должна возникнуть необходимость, - железная необходимость. В ином поле, в произвольности, не изощряется и не крепнет ничего на земле. И человеческое разумение не является здесь исключением. Его утончённость, изысканность, вырастают там, где после кровопролитных боёв, после побед, когда необходимость в изощрённости пропадает, душа и разум в избытке своей силы, инерционно, прорастает гармоничными цветами. Здесь накопленная избыточная сила сублимируется в изысканность и утончённость. И искусство всякого рода, на самом деле расцветает там, где прекращается сражение, не важно, какого плана. Всё прекрасное, возвышенное и утончённо-изысканное, как бы это не казалось противоречивым, не возможны без предзнаменования, без предшествующего натиска, без предшествующего напряжения всех членов и «ганглий сознания». Ведь даже возникновение и развитие такого прекрасного творения, такого гармоничного существа как наша планета, без «изначального взрыва» было бы - невозможно».
+++
«Человек, которому необходимо думать о собственной безопасности, о крове и хлебе насущном, задумывается об искусстве лишь в исключительных случаях. Но в таких случаях происходит совершенно невероятное, - нечто по-настоящему редкое и Великое! Голодный и битый художник, это трагический художник. И пусть чаще всего здесь мало изысканности и утончённости, и такие произведения, как правило, выдают душевный надлом автора, но здесь латентно укрыта та Великая сила искусства, которая невозможна без шомполов и кровоточащих ран, без предшествующего великого страдания. И именно такие произведения чаще других становятся величественными, ибо в них царит избыток жизненности. Именно, когда тяготы жизни провоцируют внутреннюю силу автора, и эта сила бурными потоками выливается на холсты и скрижали, тогда произведение провоцирует нашу волю и разум, волю нас как созерцателей, заставляя как нигде более чувствовать саму жизнь! Ведь настоящее ощущение жизни возможно только в трагическом. Мелодрама жизни скучна, ибо это форма штиля жизни. Комедия же быстро надоедает, и только трагедия – вечна! Ибо она есть истинное отражение основ жизни. Здесь всё настоящее, здесь нет плодов из папье-маше и нет дрессированных пантер и беззубых кобр. Здесь любовь - не фарс, ограниченный наслаждением, но апофеоз жизни, побеждающий даже смерть!»
    +++
«Только слабые души отвергают трагедию в искусстве. В этих душах на самом деле мало жизни, их костёр гаснет от слёз неба. Им, для поддержания жизни необходима комедия. Им надо раздувать свой огонь, в отличие от сильных духом, которым избыток сил давит разум, и необходимо постоянное тушение пожара, угрожающего взорвать всё вокруг! Но дело в том, что искусственно раздуваемый костёр быстро тратит свои ресурсы, и его носитель становится ещё слабее, требуя постоянной подпитки извне. И стоит на короткое время прекратить эту подпитку, и он гаснет навсегда.
      Трагедия провоцирует внутренние скрытые силы, и разжигает в сильных стремление к жизни. Комедия – словно наркотик, она заменяет собой проявление силы, и тем самым усыпляет внутренние естественные потенциалы. И человек всё более подпитывающийся от комедии, в конце концов, расходует свой последний ресурс, и для него в трагедию превращается даже его повседневность».
  +++
«Чем, с моей точки зрения, является в сути своей, так называемое Всемирное тяготение. Это стремление природы вернуть собственную разбалансированную гармонию на круги своя. Природа стремится вернуть собственное состояние в лоно пустоты, - лоно абсолютного баланса. И на этом пути ей противостоит собственная же дисгармонизировавшаяся «взбесившаяся» материальность, воплощённая в нашей действительности в субстанциональность, как основу всего того, что мы, так или иначе, относим к существенной материальности бесконечно различных форм бытия. И эта разбалансировавшаяся природа, материализуясь, (а материализация и есть продукт нарушения), порождает пространственно-временной континуум, как некую атмосферу для своего бытия. Материализация пустоты, спровоцированная дисбалансом, и последующим инфляционным расширением материальности, происходит до тех пор, пока не наступает кризис сил. Когда, условно говоря, гравитация пустоты начинает преобладать, уничтожая, съедая материю, и тем самым возвращая всё и вся к изначальному абсолютному балансу.
      Но механизм всего этого пока не доступен нашему осмыслению. Для нас материя – вечна, не исчезающая и не появляющаяся субстанция. Она для нашего осмысления, - фундамент природы. И здесь всё дело в том, что наше мышление в сути своей, есть та же материя, её наиболее тонкая агрессивная форма, и оно не в состоянии выходить за собственные природные рамки. Всё наше воззрение и всякое умствование вынуждено оперировать только теми процессами, которые обусловлены индивидуальными особенностями Вселенной, её материальностью и её законами линейного пространственно-временного движения. Но вот что есть само по себе движение? Чем могла бы быть сама определённость этого движения? Где нам взять абсолютные истинные критерии для его определения как чего-то реально-фундаментального, как чего-то существующего самого по себе, вне нашей относительности, - вне всякой относительности?»
    +++
«По поводу безумия и разумности вне хрестоматийного осмысления этих понятий, я мог бы добавить следующее. Мысль, насколько сложна, настолько и проста. Разумность, в смысле рафинированной адекватности, вне какого-либо идеального романтизма, воплощает собой, или сказать точнее, сублимирует генетическое стремление природы к своему абсолютному балансу, наиболее полной гармонии сил, то есть полному штилю, - архаической безмятежности. Абсолютной безмятежности, которая на самом деле свойственна лишь пустоте, некоей полной остановке всяких стремлений природы, и которой в действительности быть - не может. Если бы природа в своей сокровенной сущности была разумна, то не существовало бы никакой материи, и не было бы никакой действительности, а тем более познания этой действительности. «Абсолютная разумность», как некая полная не погрешность, не позволила бы первому человеку сорвать яблоко с древа познания. И даже метафоры такой никогда бы не возникло. Материальность, как воплощённое нарушение абсолютного баланса природы, есть продукт дисгармонии её сакрального состояния. И вся наша реальная действительность, в сути своей есть синтезированное нашим разумом, и превращённое в отношение разноплановое нарушение равновесия, а по большому счёту нарушение общей сакральной разумности природы. (Проще не получилось)».
   +++
«Каким был бы наш мир, какой была бы наша жизнь, если бы в ней не было места безумию? - «Стационарный мир» и холодная, покрытая тысячелетним льдом река-жизнь. А по большому счёту - пустой мир и мёртвая жизнь. Абсурд в абсурде. Как бы это парадоксально не звучало, но «безумие» в сути своей - авангард жизненности. Безумие – зерно жизни. Холодная линейная разумность, это в лучшем случае - бег на месте. В худшем же, это скованное по рукам и ногам «дряхлеющее тело», у которого нет и быть не может никакого будущего. Наша уверенность в том, что наше будущее обеспечивается этой «осторожной разумностью», рассудительностью рационально-аналитического алгоритма мышления, одна из самых древних и крепких иллюзий нашего сознания. На самом деле такая разумность, в сути своей - бесплодна. Она может привести лишь к коллапсу. В ней, для этого нет порыва, она не располагает к возникновению. Ведь холодная и прямолинейная разумность, в смысле строгой адекватности и последовательности, – антидифферентна. Она имеет свойство жёсткой ограниченности, она - суть эта ограниченность. И в этом смысле, она, являясь основой всякого научного воззрения, опирающегося строго на факты, и тем самым являясь грубой и инертной, тормозит процесс всякого становления идеального познания, этого авангарда жизненности».
+++
«Мораль, как нечто повелевающее, как нечто имеющее свою волю возникла как противовес, как нечто сдерживающее нашу разнузданную архаическую природу, как нечто приводящее наш не видящий берегов нрав к относительному балансу. Она была призвана самой нашей внутренней природой, в качестве неких «графитовых стержней» в ядерном реакторе нашего нрава, - нрава «зверя-человека». Ведь наш нрав, олицетворяя своей динамикой архаику разбалансировавшейся природы, в своих изначальных стремлениях и желаниях нацелен на разнос «цепной реакции». И разум, с помощью своего «оружия сдерживания», тормозит эти «цепные реакции» наших инстинктов. Мораль изначально возникла как «технический агрегат торможения» в сложном человеческом сознании. То, во что она развилась, это отдельный разговор».
  +++
«Мораль – продукт рационально-аналитического разума, одной из его «ганглий». «Рациональная ганглия» стремится к упорядочиванию во всём, что касается и что не касается её сферы. Порядок – её кредо, её неотъемлемая суть. Она теряется в беспорядке, она не может воспринимать в ином поле, она не существует в ином измерении. Поэтому для неё всё это так важно. Даже если этот порядок противоречит самой жизни, она готова жертвовать ради него даже этой жизнью».
      +++
«Ты утверждаешь, что всё знаешь в этом мире? Наивный человек. Это говорит о том, что ты ничего не знаешь. Познание не закрывает двери, но напротив, открывает их. И эта мысль не нова. Но важно то, что в свете моей концепции она переворачиваема в сути своей. Ты действительно знаешь всё, что можешь знать. Ведь у мира самого по себе нет тайн, они есть лишь у разумения. Познать всё в мире нельзя не потому, что мир бездонен и полон тайн, но потому, что эти тайны беспрестанно рождаются в твоём разуме и всецело принадлежат ему. Чем больше разум познаёт, тем больше он провоцирует к возникновению и развитию новых «ганглий» восприятия и познания в себе, необходимо продуцирующих новые тайны, требующие своего разрешения. Но пока в нашей черепной коробке не родилась и не развилась очередная «ганглия сознания», в мире самом по себе, не существует её поля познания даже потенциально. Это поле появляется постфактум, оно всецело создаётся этой новой «ганглией». И именно поэтому мир – непознаваем до конца. Наш разум выкладывает перед собой всё новые «пролёты бесконечного моста», и шагает по этому мосту в полной уверенности, что он открыл эти «пролёты», и что они уже существовали до него и его познавания.
       Всё и вся в нашем осмыслении, перевёрнуто. Тот, кто глубоко осмыслит разницу, идти ли по существующему мосту, или создавать и выкладывать «пролёты» этого не существующего моста, поймёт, как глубоки иллюзии всякого осмысления, и какова на самом деле природа бесконечности нашего познания. Весь фокус в том, что познание на самом деле не открывает сущее и законы его движения, но МОДЕЛИРУЕТ их, создавая обширное «конструктивное поле» собственной осознанности, тем самым формируя из нейтрального материала анклав для собственного существования. И только по этой причине знать всё – нельзя. Ибо этого ВСЁ, - не существует, пока не возникла и не состоялась определённая «ганглия сознания». Ведь существование самой по себе «реальной действительности», совершенно невозможно! Ведь это, то же самое что существование дыма без огня, всё равно, что существование видимости, без смотрящего. Но мы, выстраивая, - моделируя эту действительность, в полной уверенности, что она существует сама по себе, питаемся собственными иллюзиями. И эта пища для разума, - иллюзия, - главная субстанция нашей жизненности. И эта иллюзия - то, что единственно ЕСТЬ в этом мире. Ничего иного - не существует. Она, эта иллюзия, самая что ни на есть фундаментальная, и самая реальная из всех реальностей, субстанция! Лишь ощущения, воззрения, мысли и дефиниции нашего разума, при всей кажущейся их фантомности, - реально существуют. И все так сказать, реально существующие материальные предметы – продукт этой чувственности. А реально существующие законы движения материи, - продукт разумности с её производными дефинициями. И то, и другое, и материальные предметы, и законы их движения, есть последствие, но не причина. Причина – наш разум. И в этом весь фокус нашей реальной действительности и её осмысленности. Мир, как я отмечал не раз, перевёрнут не только в нашем глазном яблоке».
      +++
Вы полагаете, что вам известны, а точнее сказать, что вы можете предположить иные формы жизни? Вы глубоко убеждены, что жизнь как таковая, существует лишь в вашем диапазоне восприятия пространственно-временного континуума, но всё же где-то глубоко подсознательно осознаёте, что диапазон жизненности вполне может быть безграничен, и вероятнее всего не заканчивается вашими определениями этой жизненности. И в связи с этим в мире могут существовать совершенно невероятные формы жизни. Не формы пребывания, но именно формы жизни. Возможность же воспринимать такие формы и тем более идентифицировать, для нас - настоящее чудо! Но в силу постоянного не прекращающегося ни на минуту расширения нашего восприятия и осознанности, и появления новых плоскостей осмысления, благодаря появлению и развитию новых «ганглий познания», а также в силу настойчивости в стремлении к этому чуду, когда-нибудь, для нас откроются двери в параллельные миры. Всякая фантасмагория обречена на воплощение в реальность. И даже та, которой пока нет места даже в нашей фантазии».
       +++
«Как бы ты не прожил свою жизнь, в праздности ли, или в каждодневном труде, - всё равно в конце, вероятнее всего, ты пожалеешь. В первом случае за бездарно прожитые годы, потраченные впустую. Во втором, - за бессмысленность того труда, на который ты тратил время, каким бы результатом он не ознаменовался. Человек оглядываясь на прожитую жизнь, как правило, смотрит критически. Так как ни бесцельность, ни великая цель, не окупают самой смерти. Ведь она всё и вся превращает в прах. Для вечности и бесконечности, наступающей для каждого за этой гранью, всё, что ты бы не делал в жизни – суета, не имеющая никакого смысла. Поэтому стремление к религии стало уже практически инстинктом. Ведь только она, в этой безысходности, даёт хоть какой-то смысл».
      +++
 «Нет! Я не желаю быть тем «мерином», погоняемым кнутами слабостей и управляемым уделами порока! Я хочу лишь изредка позволять себе эти слабости и быть господином над ними. Не бежать, как потный загнанный конь туда, где поле удовлетворения страстей, засеянное «коноплёй наслаждения», дурманит и отравляет душу и разум. Лучше быть сильным, трезвым и своенравным зверем, чем слабой застенчивой коровой, жующей «конопляную траву наслаждений» и воображающую в своих иллюзорных фантазиях, что она сильная и своенравная».
      +++
«Ирония, – вот то, что делает человека привлекательным. В сочетании же с тонкостью и силой, делает просто роковым».
       +++
«Если предположить, что это возможно, то я думаю, что вопрос путешествия человека во времени, будет напрямую связан с чистой физикой скоростей. По моему убеждению, только в этом контексте возможно возвращение материальной реальности в прошлое. Когда человек достигнет скоростей света, и перешагнёт через них, скорее всего пространственно-временной континуум претерпит кардинальные изменения, и с этим придёт грандиозная коррекция самой физики материального мира, а следом и действительной реальности как таковой. Наша действительность, скорее всего, выйдет за рамки своей фундаментальной векторности, тем самым приблизив мир к хаосу бытия, где уже не будут существовать прежние правила и законы. Мир – трансформируется и изменится до неузнаваемости! А это значит, что старый добрый мир умрёт, оставив лишь скелет и фантомные воспоминания. Нечто вроде «Белого карлика» на бескрайних полях космоса. (Чисто интуитивные заблуждения).
        +++
«Я никогда не считал трудом то занятие, в котором не чувствовал внутреннего адекватного сопротивления. Лёгкость, с которой даётся всякое занятие, говорит о призвании, и считаться трудом навряд ли может, и вообще имеет право. Я считаю трудом, например, когда приходится общаться с непереносимым человеком. То есть, я считаю трудом то занятие, при котором приходится преодолевать себя».
       +++
«Ты кичишься своей известностью и популярностью? Но ведь чтут тебя, только люди определённого круга. Люди же иного круга, даже не знают о твоём существовании. Но даже если узнают, отнесутся к твоим заслугам с недоверием, а к тебе с усмешкой. Ты человек монотеистического мира, где односторонность – дилемма каждого из нас. При всей бесконечности граней жизни и мира».
      +++
«Вера, - непоколебимая вера, твёрдая как алмаз, - действительно способна на всё! И это убеждение не плод религиозной одержимости, не продукт теистической восторженности, и не последствие катарсиса, нирваны и анабиоза сознания. Ведь на самом деле без маломальской веры, невозможно достижение даже самой незначительной цели. Без веры, всё посредственно и даже мертво. В своей наивысшей гипертрофированной экзальтации, вера действительно способна творить чудеса! Только она, на самом деле, способна на настоящее перевоплощение мироздания. Прошу понять меня правильно. Я сейчас не пою гимн религиозным течениям, я говорю не о «суррогатах веры», но об истинной вере, - вере, возникающей изнутри, а не снаружи, - вере, как воплощённого душевного лейтмотива для всякого настоящего стремления.
       Без веры невозможно выздоровление, без неё невозможно будущее! И при всём при этом, суррогат веры, нечто навязанное извне, - вера как ярмо, (при всей кажущейся абсурдности, повсеместно имеющая место быть), - хуже яда! Она способна разрушить главное в человеке, - его личность. Бегите от такой веры, не заполняйте свой сосуд, - сосуд своей души чужеродными суррогатными смесями. Эти смеси способны разъесть стенки вашего сосуда. Уж лучше пусть он остаётся пустым, уж лучше пусть в нём гуляет ветер! Ветер, по крайней мере некая метафора свободы. И может когда-нибудь, именно этим ветром сюда, в этот сосуд занесёт «зёрнышко золотого проса».
        Впрячься в телегу, которую уже тянули и тянут многие и многие, конечно легче, чем тянуть одному свою собственную, сбитую наскоро, пусть не слишком умелыми руками. Но зачем тянуть чужой груз, лишь в надежде, что тебе в конце пути что-то обломится? Может быть ты никогда не прозреешь, и твоё сердце никогда не воспрянет от полноты собственной души, может быть оно никогда не сожмётся от осознанности бесполезно прожитых лет, но мощь индивидуальности собственного разумения ты вполне можешь испытать.
       Ты всю свою жизнь тащишь чужой груз, к тому же бестолковый и никому ненужный. Ты всю свою жизнь питаешься пищей, приготовленной хоть и искусными, но чужеродными поварами. Ты привыкаешь и перестаёшь замечать, что эта пища на самом деле чужда тебе. Да…, пожалуй, лучше тебе и не прозревать. Кто знает, как широка и насколько бесконечна в своих градациях иллюзия? Вполне может статься, что всякое прозрение лишь очередная форма иллюзии. И может быть Вера, - самая твёрдая вера, в то же время самая большая, и самая нераспознаваемая иллюзия. И может быть поэтому её возможности выходят за всякие границы».
           +++
«Песня, в отличие от стихотворения, должна обязательно нести собой некое олицетворение либо любви, либо ненависти, либо того и другого одновременно. Она должна содержать в себе некий надрыв, отголосок страдания, неважно с каким знаком. Песня, не окрашенная в эти тона – не интересна, ибо скучна и пресна».
           +++
«Вы, свободные люди? Посмотрите же не замасленным бренностью взором, куда вы собственно стремитесь? Поэты, музыканты, писатели и философы, заставляют вас мыслить и чувствовать в определённом ключе, - в своём ключе. И если вам удаётся это, вы радуетесь и наслаждаетесь этим. Они выпрямляют и искривляют ваши извилины, придавая им свою кривизну. Они настраивают ваш фокус чувствования и разумения, они ломают ваши прямые и изогнутые линии, и тем самым, формируют ваше пространство, вашу осознанность этого пространства. Они отбирают у вас вашу свободу, направляя на свои пути ваше разумение и чувствование. И за это вы возводите их на пьедестал, почитая словно Богов! И по большому счёту, в какой-то степени — это так и есть. Ибо они действительно подобно богам, забирая у вас вашу свободу, дают взамен благоденствие и счастье покоя, - счастье душевного равновесия и удовлетворения. И вы дорожите этим, вы бежите прочь от собственной свободы, словно чёрт от ладана! И, тем не менее, называете себя свободными?
         Свобода – это вдохновение. Тот, кто не познал вдохновения, не познал и истинной свободы. По крайней мере, свободы доступной нам».
         +++
«Чем отличается стремление к знанию, от стремления к пониманию? Что полезнее для нашей жизни, - большое количество знаний, или развитая способность в понимании? Аллегорически, это можно представить, как если бы путник, собравшийся в дальнюю непредсказуемую дорогу, собирал все вещи, которые теоретически, могли бы пригодиться на этом пути. Либо взял бы с собой только необходимое, и собственную смекалку. Первый, очень скоро устанет, от непомерного груза за плечами. Второй же, с лёгкостью и желанием поднимется на самые высокие горы. Хотя, без определённого количества знаний, с одной лишь смекалкой, далеко не уйдёшь. У тебя должна быть как необходимая связка стальных ключей, так и гибкая отмычка от возможных тайных дверей. С помощью первого, ты откроешь все входные двери, с помощью второго - потайные сейфы».
        +++
«Кто знает, - насколько иллюзия нам ближе реальности» … «Кто знает, - насколько огонь нам ближе льда, насколько лёд нам ближе камня, насколько камень нам ближе пустоты, насколько пустота нам ближе огня… Кто знает, - насколько замкнутый круг нам ближе прямой линии, уходящей в бесконечность…
Кто знает, - насколько нам ближе простая бытовая реальность, чем глубокая философская мысль» …
         +++
«Тебя беспокоит то, что все твои песни на один мотив? - Не стоит. Это говорит скорее о том, что ты делаешь своё дело от души, чем о том, что ты душевно ограничен. Душа, выливающаяся в виде диссонансов и консонансов, по большому счёту всегда имеет одну тональность, - одну неповторимую мелодичность. И пусть эта мысль не нова, но всё же. Если ты создаёшь нечто, что так или иначе относиться к искусству, то вода бурной реки твоей души, выливающаяся через край, при всей смене глубины, скорости течения, разливах, всегда будет сохранять свой неповторимый характер, - некий общий тон. Она всегда будет сохранять свой цвет, вкус, прозрачность, и т. д. Всякая река, как бы она не меняла своё русло, всегда сохраняет свою единственно возможную суть».
          +++
«Не принижая и не возвышая никого, необходимо всегда знать и понимать свою глубину. Если ты способен рисовать картины по-всякому, как угодно – ты не художник, ты копиист. Если ты пишешь как угодно – ты не писатель, ты журналист. Если ты сочиняешь музыку как угодно – ты не композитор, ты аранжировщик.  Что отличает ремесло, от гения? То же, что отличает бренную работу, от вдохновения, то же, что отличает бездну от поверхности. Река твоей души, выливаясь наружу, кристаллизуется, создавая формы искусства. Так, соприкасаясь с атмосферой реальности, застывает лава на поверхности земли, создавая застывшие реки с причудливыми формами. И чем живее, насыщеннее эта река, тем совершеннее фигуры. Тонкий взгляд всегда увидит и определит продукт вдохновенного гения, от продукта ремесленника.
      Душа не может петь по-разному! Ей не дано меняться по собственному произволу. Соловей никогда не запоёт как Иволга, но Попугай может многое» …
        +++
«Способность человека к эмоциональному взлёту, которая характеризует развитость душевного агрегата, его утончённость, не терпящая грубой простоты, в совокупности с силой в личном духовном равновесии, и определяет способность человека, как любить по-настоящему, так и ненавидеть. Диапазон этих полюсов чувственности настолько же широк, насколько сложна и утончённа душа. Но утончение и усложнение гармоничной мозаики души, требует труда не одного поколения».
         +++
«Ты пристально вглядываешься в себя, ты хочешь узнать кто ты, какой ты на самом деле? Ты хочешь стать самим собой? Тебя не тревожат спящие в пещерах твоей души собственные пороки, лишь бы это были твои пороки. Как мог бы ты стать самим собой в социуме? - Это почти невозможно! Ведь ты тут же станешь помешанным. Выпасть из общей динамики, и при этом остаться разумным? - Детская наивность».
        +++
«Твой друг всегда должен быть для тебя и «кнутом и пряником». И ты должен ценить и любить в нём именно это, в противном случае ты не знаешь, что такое дружба. Настоящий друг, это не столько оруженосец или колчан для твоих стрел, не столько помощник в переносе тяжёлых рюкзаков с жизненными проблемами, сколько достойный шахматный партнёр, никогда не играющий в «поддавки». Он даёт тебе возможность наслаждения достойной игрой, даёт возможность поднимать и носить собственное достоинство. Настоящий друг не может быть зауряднее тебя, слабее, иначе ваша игра станет скучна. Ты никогда не должен жалеть своего друга, иначе он превратится в корову, либо в игрушку вроде щенка. Настоящий друг – это чистилище. Не правда ли, как это близко к отношениям врагов?»
     +++
«Маскарад жизни должен сбросить маски перед истинными друзьями. Любовь, по отношению к дружбе, словно нечто неполноценное, первобытное, недоразвитое, и даже некий анахронизм. Когда любовь перерождается в дружбу, это естественный процесс, ибо при этом сохраняется общая векторность развития природных явлений. Но когда дружба перерождается в любовь, это уже атавизм. Ибо любовь — это одухотворённая страсть, а страсть это «растение», растущее на полях инстинкта. Дружба же, произрастает на полях разума, её корни питаются соками более возвышенной почвы, - почвы более ума, нежели инстинкта. Кстати сказать, этим положением объясняется тот факт, что дружбы без любви не бывает, но любовь без дружбы – обыденность. Ведь разум растёт из инстинкта, а не наоборот. Инстинкт без тонкого совершенного разума - существует, разум же без инстинкта словно крона дерева без корней и ствола. Тот, кто познал на себе трансформацию любви в дружбу в браке, поймет о чём я.
      Другое дело мы не в состоянии хладнокровно размышлять, находясь в гипертрофированной влюблённости, ибо аффекты присущие любви способны подавлять любые флюиды разума, тем самым занимая доминирующее положение на возвышенностях нашего мышления, не давая никаким противным оценкам ни малейшего места для возражения, и ни малейшего шанса. Но мы переворачиваем всё с ног на голову, назначая вершиной то, что по природе своей является фундаментом.
      Любовь всегда будет сильнее дружбы не потому, что она есть вершина, но потому, что инстинкт вообще всегда сильнее и основательнее разума. Общая мощь инстинкта, его войска, в сравнении с войском разума, соразмерна мощности носорога перед обезьяной, при всём уважении одного и другого».
   +++
«Истинная дружба, в тысячу раз более редкое явление, чем истинная любовь. Но вот что важно. Встречается синтез любви и дружбы, - то что я назвал бы «гением любви», и то что вы, в силу привычки всё смешивать и опрощать, привычки ссыпать в один мешок ячмень и пшеницу, называете просто любовью, иногда ставя предлог «возвышенная», или «платоническая», подсознательно чувствуя, но, совершенно не понимая о чём собственно речь и потому путаясь, не подозревая о существовании «гения любви». Ведь «гений любви» такая редкость, что большинство считает его фикцией, - не существующим выдуманным явлением. Ведь вы привыкли называть всё и вся одним именем, и даже секс и духовную близость, часто не утруждаете себя разделять. И в результате отбрасывания тени друг на друга, смешивания ячменя и пшеницы, и то и другое превращается в пошлость. Всё смешалось, и кто уже может в этой «каше» оценить вкус «ячменя» и вкус «пшеницы»?
       Тот, кто способен идентифицировать «синтез», и отличить его от «каши», тот, кто знает разницу между искусственным соединением ингредиентов недалеким поваром, и естественным сплавом природы, тот поймёт и оценит по-настоящему изысканное и великое.
       Болтовня, до которой падки все буйные и недалекие головы, сбивают с толку и не только в этом, но и во всех областях осмысления тонких явлений природы. Посмотри чистым взором, часто ли ты встречал на своём пути истинную дружбу и истинных друзей? Часто ли видел истинную любовь? Но «гений любви», настолько редкое «растение», что почти не встречается в природе, а в оранжереях вовсе не культивируется. Алмаз - в тысячу карат. Кто его нашёл, тот нашёл главный цветок, -воплощённый апофеоз жизни! Но если этот цветок вдруг завял, то уже ничего более не обрадует до конца дней, всё будет казаться пустоцветом. Так опасно встретить на своём пути настоящий Лотос. Такова человеческая душа, для неё представляет большую опасность однажды встреченное Великое счастье.
        И надо понимать ещё и то, что оказавшись внутри такого Лотоса, вся его прелесть остаётся где-то там, - за кадром. Наша душа стремится к вершине, но поднявшись, обречена смотреть лишь на склоны».
        +++
«Каждая «ганглия» нашего сознания чрезвычайно ревнива. И в этом проблема, как учёного, так и метафизика, как идеалиста, так и рационалиста. Мы слишком увлекаемся одной, быстро развивающейся «ганглией» нашего сознания, и тем самым превращаем все остальные «ганглии», в рудименты, не провоцируя их возможности к развитию, но напротив, угнетая их. Так происходит торможение множественности в пользу цельности, то есть воплощённой разумности».
+++
«Возьми столько свободы, сколько сможешь нести». - Мысль не нова, но в свете концепции градационной субстанциональности воспринимаемого мира от реальности к иллюзии, хочу перефразировать: Возьми столько реальности, сколько сможешь вынести…»
  +++
«Никогда не уходи надолго в один лес, рискуешь пропасть в нём. Никогда не сиди долго под одним солнцем, рискуешь сгореть. Всегда найдётся пара глубоких морей рядом, в которые можно нырнуть и остудиться. А ещё пара бурных рек, в которых водятся мраморные карпы, и конечно же сияющее звёздами лучезарное небо над головой…»
  +++
«Существует скромность из силы, и скромность из слабости. И второе это порок. Здесь один в силу   низменной и ограниченной душонки, старается спрятать её под маской целомудренности. Второй слаб, и свою слабую волю выдаёт за благородство. Третий просто ленив настолько, что его леность подавляет все стремления, превращая всякую реку в болото. Но в силу неоднозначности скромности как таковой, не всё так однозначно и в жизни. Не всякая низменная натура скромна, как и не всякая скромная натура - низменна. И здесь исключения лишь подтверждают правило. Но существует ещё скромность из любви и трепета к людям окружающим, доходящая до экзальтации и поклонения. Но и это, в конечном счёте, можно отнести к пороку…»
  +++
«Чем отличается простая реакция, от проявления силы? Тем же, чем отличается импульсивная ярость, от действительной смелости и мужественности. Тем же, чем отличается скоропалительное решение, от обдуманного шага, - тем же, чем отличается остроумие, от ума».
  +++
«Жизнь» и «не жизнь» в нашем внешнем воззрении и оценке, на самом деле есть наша идентификация и обозначение «грубости» и «тонкости» объективных воплощений природы. И как «грубость» и «тонкость» всегда лишь только по отношению друг другу и никогда «вообще», так и «жизнь» и «не жизнь» всегда лишь по отношению друг к другу и никогда «вообще». Камень и огонь, лёд и пламя… (Главная парадигма действительности бытия).
    +++
«Вы хотели бы получать удовольствие от произведения искусства? Но для того чтобы войти в резонанс со всяким произведением искусства, необходим не меньший, а может и больший талант, чем у создателя такого произведения. И помимо таланта необходим и не меньший труд. Душа, не желающая трудится, необходимо атрофируется и уже не способна даже на самый малый резонанс».
   +++
«Мера свободы, это всегда мера опасности…»
  +++
«Тот, кто до сих пор считает свободу желанной для человека, пусть заглянет глубже в религиозность человека, - в истинные мотивы его стремления к богу. Человека угнетает ответственность, всегда сопутствующая свободе. Он готов отдать и то, и другое, чтобы стать спокойным и счастливым. И Бог берёт на себя и то, и другое».
+++
«Большинство страждущих, стремящихся к собственному величию и утверждению в этом мире, находят интересную им область уже созданного мира, и стараются войти в него и завоевать его. И только единицы стремятся создать свой собственный небывалый мир, и уже по определению быть в нём полновластным властителем».
  +++
«Какой бы серьёзной не казалась тебе твоя работа, ты всегда лишь играешь. Во всякой работе есть правила игры. Всякая работа в глубине своей есть музыка оркестра, музыка определённой тональности и общей определённой гармонии. Взявшись за работу, ты должен играть в унисон, иначе выпадешь из ряда».
+++
«Вы! Жаждущие проявится в том или ином искусстве, и считающие себя исключительными! Вся ваша беда в том, что вы слишком торопитесь. Для того чтобы отдавать что-то действительно ценное, необходимо сначала приобрести и вырастить в себе что-то действительно ценное. Вы же, не вырастив ещё полноцвета, уже спешите изливать свою скудную незрелую душу. И эта река выходит неполноводной и пустой. Конечно, и из такой реки можно утолять жажду, но напоить и накормить из неё, по-настоящему искушённые души, вы - не в состоянии. Ведь в вашей реке нет ещё созревших мраморных карпов и богатой разновидности фауны, - нет прекрасных гадов. В лучшем случае мальки и головастики.
      Вы! Жаждущие проявится в том или ином искусстве, чтобы хоть как-то наполнить свои скудные произведения, привносите в них выращенное в чужих водоёмах, в надежде, что что-нибудь приживётся. Но всё это чуждое племя, попадая в ваш водоем, гибнет и превращается в осадок. Затем с помощью «вёсел страсти», вы взбудораживаете свою реку, поднимая муть, но муть оседает, и бесплодная вода оголяет своё однообразное дно».
+++
«Да почему же надо писать непременно о дьяволе?! Каждый, кто хочет заинтересовать читателя, должен писать о дьяволе, иначе он будет не интересен подавляющему большинству. И этого, впоследствии, не обошёл и я».
         +++
«Чем отличается открытая собственным разумом истина, от преподанной? Тем же, чем отличается победа врага в равном бою, от казни уже пленённого. Как будто бы результат один, но по-настоящему удовлетворяет лишь первое».
   +++
«Умение красиво, тонко и внятно говорить, находится на более высшей ступени, чем умение красиво и внятно писать. Сначала учишься писать, и только потом научаешься говорить. Это подобно той разнице, в которой существуют искусство кино, и искусство театра. В кино можно всегда всё переделать, в театре же, полифония выложенных рядов, делается однажды и навсегда. И здесь всякая недоработка всегда фатальна».
        +++
«Всякая истина - только мнение. Не важно, мнение одного человека, мнение большинства, или вовсе всех. Всякие подтверждения или доказательства такие же мнения, - лишь утверждаемые умозаключения, лишь некий залитый в формы бетон, сформированный и обточенный соответственно строению разумности большинства».
        +++
«Точно так же как Коперник, Ньютон, Эйнштейн др. На самом деле не открывали своими величайшими работами уже существующее, некое фундаментально сущее мироздание, но изобретали, выстраивая новый мир на фундаментах уже построенного человечеством, - его архаическим разумом. Подобно тому, как выстраиваются новые дома в пустыне, которые затем формируют новый город, с его общей инфраструктурой, его атмосферой, с его менталитетом и отличительной динамикой. Так формируются все крепкие фундаментальные воззрения. И это всё то, что касается сугубо пространственного. Но и во временном алгоритм воззренческого континуума, имеет те же характерные особенности. И тайна пророчеств, как тайна тайн мира и его фатального движения, волшебным образом видимая некоторыми медиумами человечества, хоть и латентно, но всё же является причинно-следственным результатом того же иллюзорного осмысления основ мироздания, как чего-то уже существующего, и лишь открываемого нашим могучим разумом. И совершенно не важно, на каком по преимуществу из полей наш разум строит мир. Толи на чисто пространственных аспектах, толи на временных, метафизических или реальных, идеальных, рациональных или трансцендентных, суть вопроса от этого не меняется. Всюду он выстраивает априорно-разумные мосты, которые в силу общего закона динамики формирования и укрепления, превращаются в апостериорно-действительные, по которым затем следует человечество, искренне полагая, что эти мосты всегда существовали, и лишь были открыты умными головами. Ах! Если бы мир имел свои мосты и свои собственные дороги! Но как преимущественно на пространственном полях, так и на временных (условно говоря, ибо эти архи статические монады не существуют отдельно, и я имею в виду лишь доминирующее положение стрелки нашего разумения), всевозможные строения мира и последовательность событий, строятся и мостятся учёными, ремесленниками от науки, и всякого рода медиумами, если это касается их сферы деятельности, в политесе чистой физики, метафизики, или прикладных дисциплин. Ибо Мира самого по себе - не существует как в пространстве, так и во времени, и мы не можем открывать уже существующее, мы можем лишь строить дома и города в бескрайней пустыне. Авангард нашего коллективного разума, в лице этих Великих людей, выстраивает априорно-разумные мосты, по которым затем следует всё человечество.
       Как же происходят всякого рода признания. Всякие «метафизические деревья», окрепнув своими стволами, непременно становятся осязаемыми. А точнее сказать наше воззрение, утончившись в процессе своего становления, в своём прогрессивном совершенствовании, начинает воспринимать эти тонкие невидимые здесь и сейчас нити, как нечто реально существующее. И нити эти, превратившись в крепкие лианы, открывают нам и свою богатую фауну, и мы можем разглядеть множество диких «обезьян-вещей», которые были не в силах увидеть и осознать ранее. Кто ещё может усомниться, что когда-нибудь мы создадим реального бога!»
    +++
«Как мир сам не знает, во что он может развиться, и во что превратиться, так и мы не можем знать, куда собственно ведёт наша дорога. Вопрос же правильности, или неправильности выбранной дороги, на самом деле вопрос - риторический. Ибо кто может знать - что правильно, а что нет? Мы изобретаем мир точно так же, как изобретаем музыку. Представьте себе, что музыка, вся возможная полифония звуков уже существует, и мы лишь открываем её, находя тропинки уже, протоптанные кем-то. Невозможно! Но вы уверенны, что мир уже существует, и никто не сможет вас в этом переубедить. Все   противоречащие этому постулату точки зрения, для вас выглядят бредовыми. Ствол вашего воззрения, растущий на плодовитых полях инстинкта настолько крепок, и корни его настолько развиты, (в силу в первую очередь их древности), что никакой ветер не может свалить это древо. Но когда-нибудь и этому колосу суждено погибнуть. Его корни сгниют, а ствол будет изъеден агрессивными жуками новых истин, и оно рухнет, разрушая всё вокруг.
       Так как же могло быть возможным, в отсутствии мира самого по себе, всякого рода пророчества и проведения медиумов? Как бы мог человек, своим разумом достигать того, чего ещё нет?
       Как в своём преимущественно пространственном воззрении, учёный смотрит через бинокль в определенном направлении познания, конструируя мир на основаниях уже созданного и окрепшего в общем сознании, так и медиум, на преимущественно временном поле, смотрит вдаль, выстраивая дорогу и вымащивая её, а затем приглашает следовать за ним. И вопрос следования за ним, лишь вопрос его таланта, гармоники его построений, убеждающей каждого в правильности выбранного пути. Наш разум так устроен, что его убеждает только гармоничная музыка, - музыка, удовлетворяющая его потребности. Словно крысы, мы все следуем за прекрасной гармоничной мелодикой осознанности. И это происходит, на всех без исключения полях умозрения. Всякий гениальный пророк, всегда был способен настраивать миллионы умов, на лад своей музыки, и все события, происходящие затем, просто не могли не случатся, в силу того, что миллионы людей, настроенные на этот лад, не осознавая того, все свои движения и поступки делали только в этом направлении, только в лад полифонии общей константы воззрения. Сам мир, попадающий в поле влияния этой музыки, не мог бы нарушить причинно-следственную связь, выстроенную миллионами умами. Всё это происходит в таких тонких и неосязаемых областях, на таких неосознаваемых уровнях нашего сознания, где рационально-аналитический разум просто отдыхает. Для него всё это представляется из разряда чудесного. Всякий прорицатель для него - лишь волшебник, обманщик и плут. И в некотором смысле, это так и есть. Ведь как бы мог прорицатель открыть нам то, что не существует? Ведь если мира самого по себе нет ни в пространстве, ни во времени, и мы лишь выстраиваем его на чистом листе, то, как возможно вообще прорицание? Здесь возможно лишь построение и укрепление на основе веры, которая так или иначе всегда трансформируется в убеждение. Поверив в прорицание, люди неосознанно встраивают свой путь так, что событие, рождённое и выданное таким прорицателем, уже не может не случится. Точно так же как нечто созданное, (открытое) учёным, и превращённое в алгоритм, задаёт определённое направление, на пути которого возможен только определённый ряд новых открытий, (построений). - Только тех построений, которые потенциально лежат на этом пути, - только в этом луче глобального воззрения.
       От всего этого, как может показаться, теряет в своей цене сама действительность и её реальность. Но на самом деле действительная реальность нисколько не умаляется тем, что её путь, как в пространстве, так и во времени, - не определён. Наоборот. Будь её будущее запрограммировано, какова была бы цена её реальности? Какова была бы цена жизни, знай мы её наперед? Действительная реальность, тем самым, только сохраняет свою тайну, и даже увеличивает её. Сама жизнь лишь утверждается этим. Ведь интерес, - в непредсказуемости. И это главный интерес нашей жизни».
             +++
«Наш вкус, так же груб, как и наш слух. Кто способен по-настоящему оценить разнообразие палитры художественных произведений? Кто способен услышать оттенки мелодии, произведённой одним музыкантом в разное время?»
          +++
«Человек, по большому счёту, любыми путями всегда стремится к возбуждению мезолимбического отдела мозга, (центра удовольствия). Но, развив его аппетит, и развратив его «ганглии» становится его рабом. И вместо ощущения счастья, как правило, получает лишь жажду утолять страдания. Этот, выросший до размеров белой акулы тиран, начинает рвать изнутри куски плоти, чтобы насытить своё брюхо. И этот «тиран» в конце концов, съедает всякого, кто раскормил его аппетит, подавая ему из года в год чрезмерно большие порции».
        +++
«Человек станет счастливым по-настоящему тогда, когда пересмотрит кардинально свой взгляд на жизнь. Когда поймет, что счастье, это не внешнее комфортное состояние, но внутреннее отношение к внешним условиям жизни. Когда к страданиям собственным, что провоцируются внешними мотивами, он начнёт относиться как к неизбежному, и даже чему-то необходимому и нужному для возникновения полноценного счастья. Состояние счастья должно быть независимо от внешнего состояния комфорта. Но это требует долгой внутренней работы. Наш разум склонен к развращённости, а главное благодаря социуму и нашей коммуникативности, он настроен на определённую дорогу для достижения счастья, как правило, обманчивую дорогу, - чужую дорогу. Самые же счастливые люди живут в горах, например, в Тибете. Отрезанные от цивилизации, они точно знают, что им нужно для счастья. Они развивают свое, и только своё внутреннее отношение ко всем житейским коллизиям, не зависимое от отношения других, и от сменяющейся фатальности внешнего бытия».
     +++
«Наш Социум – такая же игра, как и все иные игры цивилизации, которые устраивает для себя человек. Человеческая жизнь вообще состоит из игр. Одни он считает серьёзными, другие не очень, третьи - простым баловством. Но в целом они все схожи, так как у них один «генетический план». Как у всякой игры у социума много разновидностей, и такая каждая разновидность считает именно себя главной. Родившись, человек попадает в эту игру со своими архаическими правилами. И принимая эти правила, становится постепенно равноправным игроком. И как от всякой азартной игры, впадает часто в одержимость, считая только этот политес, только эту игру с её правилами, самым важным в жизни, а подчас и даже единственно возможной формой жизни. Все её выигрыши и проигрыши, вся её динамика, с годами, ему уже представляется не как навязанная, но естественная, и принимается как неоспоримая данность. Так уж устроена наша психика, мы способны и склонны привыкать ко всему, тем более, если условия, в которые мы попали, были изначальными, и иных условий мы не знаем.  Но как всякая игра, эта игра построена на договоре и обмане. Игрок стремится к выигрышу, но получив его, вдруг осознаёт, что на самом деле проиграл. Мир социума такая же «рулетка», где выигравший, обязательно будет играть снова, и, в конце концов, неминуемо проиграет всё, оставшись ещё и должен. Здесь все, и каждый в отдельности стремится к счастью вовне, - к фантому, к утопии. И каждый, кто стремится достичь в этой игре чего-либо, на самом деле ищет лишь нишу, в которой он испытывал бы минимум внешних страданий. Но жизнь, и человек так устроены, что в них всё и вся взаимозависимо, и освободившись от одного, ты неминуемо попадаешь в зависимость от другого. Вот вроде бы уже почти не осталось внешних страданий, но почему же тогда так грустно, почему так болит душа? «Жидкость страдания» извне, перетекла внутрь, и стала разъедать изнутри. Теперь требуются лекарства от бренности и скуки.
       Игра, в которой не бывает по-настоящему выигравших. Социум, который говорит всем и каждому как надо жить, не терпя при этом никаких возражений. Мы его рабы с самого рождения. Лишь немногие «социумо-зависимые игроманы» способны выйти их этих роскошных залов, заставленных игровыми столами и автоматами, лишь немногие оценивают по-настоящему это довлеющее своей квазиблагородной моралью заинтересованное лишь в своём процветании «чудовище» - Социум. Тот, кто когда-либо вышел из него со светлой головой, и несломленным, смотрит на то место где он только что был, где жил, как на «луна-парк» со всевозможными аттракционами. Где ты, приобретая контрамарку, получаешь лишь удовлетворение самим движением, - суетой, ничего не вынося из всего этого сверкающего огнями и фейерверками мира, - абсолютного мира иллюзий». 
         +++
«Как каждую секунду, мы вынуждены преодолевать земное тяготение, так мы всю жизнь свою вынуждены бороться со злом, с его повсеместным и вездесущим тяготением».
        +++
«Искать бога в мире реальной действительности, всё равно, что искать феноменальное тело мысли, её материальное олицетворение в простых эмпирических явлениях. Мы способны ощущать тело мысли, лишь в её феноменальных воплощениях, в её творческих построениях на полотне реальной действительности собственного бытия.
       Бог в нашем мире действительно существует потому, что множество людей думают о нём, как о действительно существующем, чем создают некую «матрицу метафизического мира», - матрицу трансцендентно сущую. Мысли этих людей, сливаясь в некий консорциум, рождают некое «метафизическое животное». И это «животное», развиваясь по всем законам живого, в виде некоей плазмы, становиться по-настоящему могущественным не только в своём поле метафизики бытия, но и оказывает сильнейшее влияние на поля действительной реальности. Так мысль, не имея собственного феноменального тела, создаёт и выстраивает все конструкции нашей цивилизации. Кто мог бы по-настоящему оценить в нашей жизни силу мысли? А когда эти мысли синтезируясь, образуют единую волну, они способны даже на чудо! Нет никакого смысла искать бога за пределами существующей действительности. Бог здесь, он создаётся тонкими флюидами наших разумов, и, образуясь, влияет как на эти разумы, так на всю глобальную систему нашего бытия. Такова природа живого, да и вообще сущего. Грубое порождает тонкое, = тонкое формирует грубое – закон взаимодействия. Наши мысли, если они консолидируются в некую полноводную реку на полях метафизического или трансцендентального бытия, способны вершить судьбы людей, и выстраивать общий политес мироздания».
   +++
«Мы знаем, что бог есть, но не знаем, - что он есть. Ибо его существование - за границами рационально-аналитического осмысления. И если бы бога можно было осмыслить и понять, он тут же перестал бы быть богом. Такие метаморфозы происходили не раз в нашей истории. Ведь осмысленное, переваренное и усвоенное нашим рационально-аналитическим мышлением – есть простое. Оно превращается в нечто подобное переваренному нашим желудком, то есть нечто ненужное и неинтересное, а порой и просто отвратительное».
  +++
«Любовь, дающаяся нам богом, провоцирующая и обеспечивающая смысл нашей жизни, есть лейтмотив для всего существующего в этой жизни. Он проходит некоей осью через всю нашу жизнь. В нём заложена тайна недоступности нашего идеального мышления. Глубина и одновременно высота любви, даёт чувство чудесности, и в то же время понимание полной невозможности достижения её берегов».
        +++
«Когда ты ступаешь на подобные поля разумения, ты почти никогда не осознаёшь, что для тебя существуют две пропасти, в которые ты можешь каждую минуту упасть. - Это пропасти запредельного созерцания. И каждая из них – ад для тебя. Ступай осторожнее, учись каждую минуту равновесию. И тогда может быть, тебе удастся дойти до своих «блаженных островов». Хотя это удавалось лишь единицам. Опасность, боль, страдание, неблагодарный труд, смех со слезами, лицо жизни похожее на гримасу сатира, любовь, сопряжённая с суицидными мыслями, ненависть и огорчение, и наконец, - величайшее прозрение, выход в астрал! И всё это, словно на лезвии ножа между двумя пропастями. К сожалению другого пути, к настоящему собственному прозрению, к достижению вершин собственной осознанности - не бывает. Готов ли ты к этому? Может быть, тебя устроит более привычное счастье, более мягкое и нежное, более прозаичное и спокойное, - легче достижимое? Имей в виду, когда ступишь на этот путь, обратной дороги - не будет. Человеческий разум способен на многое, но он не так силен, как нам кажется и как нам бы этого хотелось. Он уязвим и невероятно пристрастен. А утончённый разум вдесятеро уязвимее и пристрастнее.
       В своём стремлении и поступательном движении к истине, твой разум должен, в конце концов, стать настолько же тонким, и настолько же прочным как японский меч «Катана». И тогда для него откроется «мир изысканного». - Мир не доступный грубому каменному ножу. Но и рубить ему придётся как «тонкий волос шелка», так и «стальные рельсы» и «трёхсотлетние дубы». Ибо только «мясо стальных рельс» и «сок трёхсотлетних дубов» будут удовлетворять его потребности. Плоть Ивы или тростника лишь разочаруют и раздосадуют его».
          +++
«Чередование трагедии и фарса, этих олицетворений в нашем сознании холодной реальности и тёплой иллюзии - закаляет душу. Так закаляется железо, от чередования высоких и низких температур. Душа становится мягкой и начинает течь от постоянного фарса, и рассыпается, становясь хрупкой, словно перекалённый металл, от постоянной трагедии. И только любовь, это сладко-горькое блюдо, включающее в себя как мёд фарса, так и горечь полыни трагедии, благодатная среда для всякой души».
       +++
«Зачем?» - Этот вопрос словно «Дамоклов меч» рубит всё и вся! Он потенциально присутствует всюду, где только возможен наш оценочный взор. Он незримо содержится как в каждой мелочи, так и в каждой глобальности, и упраздняется только с самим взором. Он необходимо сопровождает всякое наше воззрение, словно те паразиты, которые всегда присутствуют в нашем бренном теле. И он способен превратить в прах любые наши намерения, превратить в шелуху всякие наши стремления. Повторяю, - всякие! Это какая-то патология нашего разумения, какая-то угроза всему, о чём мы думаем и о чём мечтаем! Он сидит на всякой «телеге», как далеко бы не ехала она. Его нельзя ни скинуть, ни убить. - Он, словно бессмертная гидра лежит всегда рядом, и отравляет все чистые воды вокруг себя. В глубинных же полях нашего созерцания, на трансцендентальных сферах умозрения, он вообще не имеет никакой возможности разрешиться. Удовлетворить полностью «Зачем?», - всё равно, что найти «Философский камень». - Всё равно, что прийти к дворцу главного эмира действительности».
       +++
«Нет ничего важнее в нашей жизни, чем осмысление мира вокруг, и самого себя в этом мире. Всё остальное, как бы ни казалось важным, есть лишь суета».
       +++
«Свобода, - то же что и мир феноменальный. Он реален, и в то же время всегда лишь кажется».
       +++
«Как правило свобода внешняя и свобода внутренняя, имеют пропорциональную относительную зависимость. Чем меньше внешней свободы, тем больше внутренней, и наоборот…»
       +++
«В какую-то помойку превращается социум, когда исчезают сословия, сословия в широком понимании слова. Жизнь становится в тягость всем, как низшим, так и высшим его представителям. Общение на равных с неравным – угнетает. Разочарование убивает веру, и всякое стремление. Всякому человеку необходима гармония, а гармония не бывает без соответствия. Человек может общаться и получать от этого общения счастье только тогда, когда его слышат. Благородный слон, не может жить ни среди волков, ни среди баранов. А соловей не может петь – ни среди воронов, ни среди домашних куриц».
          +++
«Степень благородства – камень преткновения во всяком обществе, на всех уровнях отношений. Узнать степень благородства своего собеседника можно лёгким способом. Надо всего лишь сказать правду о нём самом. Отношение к правде о самом себе, есть та «лакмусовая бумажка», для определения концентрации благородной крови. Внутренняя честность, присущая благородной крови, по отношению прежде всего к самому себе, должна быть доминантой в его жизни. И прежде всего, это проявляется в философии, как в некоем проявлении высшего сознания. Ведь честность в горах - вопрос жизни и смерти».
              +++
«Если бы в нашей голове существовала «ганглия» способная воспринять окончательную истину мира, она тут же захлопнула бы все остальные «ганглии» восприятия и разумения. И у нас не было бы этого прекрасного несовершенного мира. Ведь для нашего разума - воспринять, значит – создать, и никак иначе. А создать истину, значило бы уничтожить иллюзию, - всякую иллюзию. Уничтожив же иллюзию мира, она уничтожила бы и всю нашу действительность. Попытайтесь представить себе такую «ганглию», способную создать и воспринять голую истину мира?
       Наш философский разум, всматриваясь в мир, снимает с него пальто, но видит под этим пальто костюм. Он снимает костюм и видит жилет, но ему никогда не снять с него последней нательной рубахи. Ибо у него нет, и никогда не будет на то полномочий. Снимая с мира очередное «покрывало» он видит под ним лишь следующее».
            +++
"Трансформация, мутация пристрастий, как у отдельного человека, так у целого народа имеет в сути своей одну природу. Возникая однажды из столкновения нашей внутренней природы с внешними раздражителями, словно от столкновения двух камней возникшая искра, раздуваемая, (в случае возникшего при этом столкновении наслаждения), мехами стремления, возбуждает пламя в нашей душе, часто приводящее к пожару. Пристрастия однажды возникнув, сначала требуют лёгкого возбуждения, некоего щекотания под мышкой, но со временем грубея, как всё живое требуют более сильного и более грубого воздействия. Мы со временем становимся, менее чувствительны ко всяким раздражениям. И это в той или иной мере относится ко всем нашим пристрастиям, вкусовым, физиологическим, или душевным. Со временем всякий «наркотик» становится - не интересен, не наращивай он своего воздействия, не усиливай он своего напора.
        Взгляните, во что трансформируются наши музыкальные пристрастия? От средних веков, до утончённого музыкального рассвета позапрошлого века, и поныне. В наших музыках всё больше простоты, возвращения, некоего атавизма и в то же время ленивости, - некоего парадокса. Всё больше ударов по загрубевшим, развращённым рецепторам душевного сознания. В нашей теперешней музыке всё больше грубого, пошлого возбуждения, в ней всё больше нескромного, стремящегося напрямую к либидо, в обход облагораживающей душевной сетке возвышенного. Ведь только проходя через эту «сетку», всякая музыка становилась обогащённой тонкими изысканными переживаниями. Ничто так не развращает нашу душу и наш разум как музыка, стремящаяся напрямую к низменным инстинктам, к самым древним, а значит самым мощным и стойким.
       На полях наших пристрастий, от такой музыки всё тонкое, нежное, уязвимое, - засыхает. Мы, всё больше по инерции ищем разнузданного, острого возбуждения. - Провокации мощных низменных страстей, с их алчущими удовлетворения, рецепторами. Нас уже не возбуждают изыски. Наша музыка подчас напоминает порнографию стиля, в сравнении с изысканной эротикой музыки рассвета, с её тонкими, возвышенными переживаниями, вызывающими флюиды благородства, даже в самых пошлых душевных агрегатах.
       Хотя надо сказать, нельзя всё сваливать в одну кучу. И нынешнее общество не так однозначно, как это может показаться на первый взгляд. Оно так же слоено, как и прежде. Но ныне тон задаёт большинство, - толпа, невежественный слой общества. И оценки, и пристрастия диктуются не изысканными слоями как в прошлом, но пошлостью большинства, которое на самом деле стремится к универсализму, к упрощению. Каждый пласт нашего социума, желает и имеет то искусство и ту музыку, которая соответствует его развитости, соответствует тонкости душевной организации, паритета грубости и утончённости и их пропорционального соотношения. Сложная, утончённая душевная организация, - как могла бы она не ужасаться той напористости, тому фарсу и грубому возбуждению, которые транслируют теперь повсюду? И как, огрубевшая от ударов ниже пояса развращённая натура, могла бы без рвотных позывов внимать тонкой, изысканной музыке? Здесь атрофированы рецепторы, а у многих они даже отвалились как рудименты. Те душевные "ганглии", которые способны не только воспринимать, но и получать удовольствие от тонкого и изысканного, покрылись защитной коркой. И такое положение вещей касается не только музыкальных пристрастий, но и всех остальных пристрастий нашей души. Я говорю о музыке, лишь как о самом наглядном для понимания, образе. Всё то же самое и в литературе или изобразительном искусстве. Душа грубеет от собственных пристрастий, от их атаки, и постоянно требует всё более сильных, грубых провокаций, толчков и ударов, будящих стремящегося к засыпанию органоида души.
  Закрывать на долгое время уши, закрывать глаза, абстрагироваться, - единственный способ возобновить, - оживить «душевные рецепторы». Остановится и постоять, чтобы вновь начать ощущать ветер, - лёгкое дуновение. Голод - единственное лекарство от пресыщения и единственное средство, заставляющее вновь чувствовать, вновь ощущать вкус изысканной пищи. Но как закрыть уши целому народу, как заставить его голодать? Как заставить его остановиться и немного постоять? - Совершенно невозможно! Человек бежит по жизни в толпе, и остановить этот мчащийся табун лошадей, разогнавшихся и вышедших на «крейсерскую скорость» - невозможно! Этот «табун» бежит к краю каньона и ничто не способно его остановить, как бы, не было горько это осознавать.
       Остановиться самому? - Значит, быть либо растоптанным, если ты бежишь внутри табуна, либо безвозвратно отстать, превратится в анахронизм, если ты бежишь по периферии. Но не лучше ли отстать, чтобы насладиться клевером не замечаемых табуном, полей, чем пробежать мимо и так и не узнать его благороднейшего запаха и неповторимого вкуса».
                +++
«Наш социум тем и похож на отдельного человека, что он словно разделенный посредине фатум (параболический), одна его часть стремиться к грубому и пошлому, другая тонкому и изысканному. Человеческая душа атрофируется в отсутствии пристрастий, но тупеет от их чрезмерности. Природа всякого нерва такова, что он подобно всякому растению развивается в благоприятной среде умеренного влажного солнечного климата. При чрезмерной влажности - загнивает, при чрезмерной солнечности - высыхает. Но в постоянно нарастающей стихии штормов и ветров - либо грубеет, становясь не восприимчивым к лёгким дуновениям, превращаясь в толстый ствол с корой, либо - погибает. Мера в пристрастиях, отдохновение - мать всякой чувственности. Уставший от постоянных штормов корабль ищет тихой бухты. Но ему ещё быстрее суждено устать от её спокойствия. Буря и тишина - суть нашей души. Поверхность и глубина - её стезя. Смена декораций - её путь. В ней более нет ничего, её ткань - суть переплетения бури и тишины, поверхности и глубины, воплощающиеся во внешние явления и создающие орнамент ковра твоей жизни".
         +++
"Только ещё не достигнутые цели возбуждают стремление. Только лишения и страдания возбуждают по-настоящему желание жить. Только с искренней ненавистью идёт рука об руку настоящая любовь - безграничная и беззаветная.
      Надежда, - этот стержень нашей жизни, проходящий лейтмотивом через всё наше существование, умирает на полях достигнутых целей. И как бы мы не относились к себе, с каким апломбом не говорили о собственной изысканности и тонкости, о собственной сверх организованности, на самом деле наша душевная утончённость нисколько не абстрагирует нас от остального живого мира. Мы словно лосось, идущий на нерест по непреодолимому зову инстинкта, стремимся к своим целям, чтобы достигнув их, - умереть. Все мелкие и средние достигнутые цели, убивают часть нашей души. И если есть на свете ад, то это должно быть то место, где уже нет никаких целей, никаких стремлений и желаний, - место пресыщения. Как это место похоже на ваш рай, господа священники. Только в таком месте, нам могло бы быть доступно ощущение пустоты, - этого «астрала антимира». И мы чувствуем его дуновение каждый раз, когда достигаем какой-либо цели. И пусть не обманет нас следующее за всяким достижением чувство удовлетворения, неги и расслабленности. Нечто подобное, я полагаю, даёт и смерть. Но жизнь со своей мудростью, сама ограничивает наш достаток во всём. Чего бы стоили, к примеру, те же деньги, будь их у каждого столько, сколько он бы пожелал? Чего бы стоила жизнь, давай она нам столько, сколько пожелаем и всё что пожелаем? «Девальвация жизни», всех её ценностей, коррупция душевных институтов, и т. д. и т. п. В итоге - хаос и исчезновение цивилизации. Главная ценность нашей жизни - недосягаемость своих желаний. Только недостигнутые цели удерживают нашу жизнь наплаву. Недосягаемое, - это и есть Бог! Только то, что недостижимо даёт надежду и позволяет нам жить. Всякое достижение какой-либо вещи, необходимо разрушает ценность этой вещи. Поэтому все вещи в этом мире, - потенциальные ничтожества, представляющие ценность только до их обладания. Тайны - путеводные звёзды нашего бытия. Чем больше недосягаемых звёзд, на сфере нашего небосклона, тем шире и крепче наша надежда, тем крепче степень надёжности нашего пребывания в этом мире".
                +++
"Ложь, иллюзия, - при всём нашем предвзятом отношении к этим вечным спутникам нашей жизни, на самом деле являются её апологетом, основой и единственным положением бытия, дающим возможность вообще жить. Не будь этих основоположений в нашей жизни, не было бы надежды, - никакой надежды. А без надежды нет и быть не может будущего, а значит и самой жизни. Истина и правда не располагают к жизни, ибо должны открывать действительное положение вещей в нашем мире. А такое положение способно отравить всякую надежду. Ведь откройся нам в своём Абсолюте, правда и истина в отношении нашей жизни и мира в целом, и осознаем всю безнадёжность нашего существования, - великую бесцельность жизни. Ведь, когда только лишь прикасаешься к истине мира, где-то глубоко подсознательно осознаёшь, что в глобальном аспекте, у нашей жизни нет и быть не может никакой цели. Она, эта глобальная главная цель, растворяется, как только исчезает ложь и иллюзия. Нирвана достижима лишь в смерти. И как бы далеко и дальше далёкого, ты не запускал бумеранг своего воззрения, он обязательно возвращается обратно. Всякая запредельная цель возвращает нас к самому существованию. И всякий раз мы приходим к абсурду; Жить - чтобы жить. Наши размышления на этом пути всегда приклеивают нас к самому мигу существования, как бы мы не пытались оторваться от него. Истина - открывает безнадёжность мира, иллюзия - порождает надежду. Кто же есть Бог, а кто Дьявол? Кто на самом деле вскармливает все наши стремления, и кто на самом деле обеспечивает нам наше существование?" 
       +++
"Точно так же, как мы с лёгкой руки причисляем различные музыкальные произведения к определённому жанру, наделяя их при этом стилем, на самом деле не принадлежащим им, так и людей мы делим на некие касты, определяя характерные черты группы, и раскладываем всё и вся в «мешки с наклеенными названиями», для собственного удобства. Затем, в силу строения нашего разума, стремящегося всё уравнивать и приводить к слаженной мозаике, общий настрой в каждом таком «мешке», приводит общую тональность к некоему общему знаменателю. И мы уже не видим отличий, мы не в силах их увидеть, - всё смешано, всё поставлено на одни рельсы. Успокаивает одно, что по большому счёту благородство и великодушие, эти абсолютные ценности для нашей души, не зависят от принадлежности к социальной группе. Они - вне «социальных мешков», как бы это не казалось недоразумением или ошибочным. Другое дело что конкретно, мы подразумеваем под благородством и великодушием? Лично я чувствую эти живые консоли нашего духа, как явления, как некие «чудовища подземного мира», всплывающие из самых глубин характера, вскармливаемые на поверхности собственным мясом, и вспоенные собственной кровью. Другое дело ты никогда не знаешь, какое «чудовище» всплывёт на поверхность в следующую минуту. Ведь там, на глубине, в холодных пещерах, спрятанных от света, быта и социальных волнений, таятся множество разнообразных «животных», как благородного свойства, так и самого скверного, а также их бесчисленные гибридные градации. Они, на самом деле плохо поддаются контролю, и только наша общечеловеческая социальная мозговая шизофрения, полагает, что человек в состоянии контролировать разбушевавшуюся стихию собственного "животного мира". Человек, как бы он не поступал, на самом деле никогда не бывает виноват в собственных поступках. Ведь здесь весь вопрос в том, каковы по сути его «глубинные животные». И когда я слышу от презентабельных умников, дескать, «ведь он мог бы поступать правильно», - я смеюсь и говорю; Тебе бы его внутреннее неугомонное стадо, тебе бы его лязгающий клыками внутренний тёмный зверинец, тебе бы его истязающие друг друга душевные клетки!"
  +++
«Чего бы стоила песня воспевающая пошлость, низменность, цинизм? К чему стремиться страсть, - к вульгарному? К клинике? Такова страсть к уничтожению, - к смерти. Не стоит путать со страстью к разрушению, ибо это всё же, в конечном счете, страсть к созиданию, к построению нового, а значит к жизни».
+++
«Всё, что ты хотел бы создать в своей жизни, всё что создаёшь и создашь в будущем, есть лишь посаженный в почву саженец, - росток, нечто ещё не раскрытое, латентное, некая завязь в лоне. Во что разовьётся, станет ли развесистым древом? Всё зависит от почвы и климата. Как изменчива погода на земле! Кто знает, шторм или наводнение, ветер, снегопад... Но самое страшное для твоего саженца – пустыня, безжизненная сухая пустыня… Проведение – только оно знает, как будет развиваться в будущем посаженое тобой новое древо. Расцветёт ли, раскинув свои руки на все стороны мира, или зачахнет и упадёт в отвал истории вместе со многими саженцами и целыми садами. И какова бы не была его генетика, изящной ли недолговечной сакуры, или тысячелетнего баобаба, всё же когда-нибудь у всякого растения век заканчивается. И даже такие, казалось бы, вечные сады, как «религиозные конфессии», также обречены. - Всякое древо имеет свой век».
     +++
«Всё что мы, так или иначе ценим в нашей жизни, все, чем живём, всё, что относим к серьёзному и очень серьёзному, а именно наше творчество и наши сокровенные мысли, всё по большому счёту является бестолковыми и бесполезными играми, неким баловством в глазах рационального основательного разума. Он спрашивает; К чему заниматься такими несерьёзными вещами? Как может выглядеть в глазах, к примеру, хлебороба, - опера или балет? Никак иначе, как нечто недостойное времяпрепровождение, - чистый фарс, или хуже того надругательством над основами жизни, над её требованиями. Но люди искусства, люди запредельных смысловых мириад, ценят хлебороба без всякого чванства или надменности. Они ценят его за то, что он даёт им хлеб, без которого всё их искусство действительно превратилось бы в фарс. И как бы «возвышенное», не относилось к своему низменному, снисходительно ли, с презрением, или ещё как, но вершина горы всегда зависит от основания. И она должна быть искренне благодарна своему основанию, за то, что купается в лучах солнца и обласкана облаками».
   +++
«То, насколько нам важна иллюзорность по отношению к реальности в нашем бытии и нашей жизни, можно заметить в том факте, насколько нам ближе и ценнее искусство актёра, нежели искусство учёного, и как мы признаём, и как почитаем носителей этих ремёсел…
    +++
«Всякое искусство, так или иначе, стремится к собственному совершенству. Оно стремится к абсолютной гармонии в своём поле существования. Абсолютная гармония, если представить себе её крайний полюс, есть воплощённая пустота. Где нет никакого нарушения, где всё и вся уравновешенно, и уравнозначено. Получается, что искусство стремится к пустоте??
    В этом смысле Казимир Малевич со своим «Чёрным квадратом» превзошёл всех своих коллег, в достижении абсолютной гармонии в искусстве».
    +++
«Возможно ли, чем могло бы стать искусство голодного человека? Пожалуй, лишь изображением натюрмортов с хлебом и сельдью на тарелке, или описанием роскошного обеденного стола. Да, объевшийся художник, зажиревший от благополучия - это гримаса, - фарс. Но голодный художник - несвободен! Творец должен освободиться от всего, включая физиологические потребности. Фундамент порой давит сильнее, чем крыша».
  +++
«Человек не знает истинной свободы, пока его удерживает в этой жизни хоть что-то. И только тогда, когда он полностью абстрагировался бы от жизни, когда он уже не оставил бы в своей душе ничего, что хоть как-то удерживало бы его на этом свете, только тогда он мог бы ощутить свободу в её экзальтации и чистоте. Но на такое редко кто способен, а точнее сказать, не способен никто. Несвобода – наше кредо».
    +++
«Ты не должен бояться противоречить себе, скорее ты должен всегда искать этого противоречия. Ибо, где ещё ты найдёшь такого по-настоящему непримиримого, достойного врага. Мало того врага, который воевал бы с тобой исключительно на твоём поле воззрения, не прячась в бескрайних лесах интерпретаций и не заводя тебя на лужайки со своими тропинками диалектического обоснования. Ты и ты, - вы оба, хоть и находитесь высоко в горах, где воздух разряжен и холодно, но всё же знаете примерные тропинки друг друга, и подразумеваете расположение пещер».
    +++
«Чем отличается наше восприятие, к примеру, клипа на телевидении, и сюжета художественного фильма? Изначальным настроем, контекстом, либо направленным наиболее сильным воздействием. И точно так же, как мы воспринимаем преподанные нам сюжетные агрегаты с определённым акцентом, либо на музыкальное содержание, либо на «картинку», (в клипе или художественном фильме), так и в жизни, во всякой обыденном осмыслении, мы способны оценивать лишь клипно, лишь дискурсивно, все встающие пред нашим взором агрегаты внешних явлений и сюжетов реальности. И главное, - всегда лишь акцентировано. Проще сказать, для нашего оценочного органа, в клипе главное музыка, - второстепенное картинка. В сюжете художественного фильма, главное картинка, - музыка второстепенна. Но только до той поры, пока существует установка в голове, - акцент. Этот акцент может развернуться только в случае смены собственного динамического воззрения, чья инерция, как всякая инерция, - сильна. В нашем воззрении все внешние явления, так или иначе, всегда разлагаются на главное и второстепенное, ведущее и ведомое, - сюжет и антураж. И весь вопрос, в конечном счёте, - что мы решили считать для себя главным, а что второстепенным, исходя из собственной агрегатности произведения, либо жизненного сюжета. Что важнее в образе восприятия, - музыка или картинка, что являет собой основание, а что последствие, что на чём стоит? Сама музыка в клипе важнее для нашего восприятия, чем сюжетная линия, бесформенная картинка сопровождения. Но если попытаться переключить своё внимание на картинку, то, при определённом настрое музыка может уйти на второй план. И наш разум построит, из казалось бы бесформенного мелькания кадров, свою сюжетную линию. К чему я собственно веду? К тому, что нечто подобное происходит с восприятием нами внешнего феноменального мира. Когда ты настроен на игру «главным» и второстепенным», твой мир начинает жонглировать ими словно шарами. Всякое наше восприятие мира, в своих умозаключениях, пользуется теми же механизмами и постулатами. Главным для нас всегда остаётся фокус воззрения. Знание же, есть - суть выбранная линия в конъюнктурной среде общего познания. То есть выбранная направленность осмысления и фиксирования. Фокус воззрения, наложенный на определённое знание, даёт агрегат восприятия и познания, который заходя в область анализа в нашем разуме, превращается «ферментами этого разума», в нечто своё, родное, упаковывается и транслируется обратно на внешние явления. Так рождается «мёд внешнего мира», так порождается внешняя красота мира, - так явления мира становятся приятными и даже Божественными. Да! Именно «Ферменты нашего разума» превращают нейтральный по своей сути внешний мир, в нечто родное, нечто прекрасное, - в дом для путника, с камином и вкусными запасами, с прекрасными картинами и умопомрачительными музыкальными композициями.
        Что является для нашего восприятия главным, а что второстепенным, что причина, а что следствие? Только у помешанного может возникнуть сомнение, что причиной такого великолепия внешнего мира является сам мир. Значит, можете отнести меня к помешанным. Ибо я совершенно уверен и убеждён, (ах уверен? то есть опять - вера), что всё великолепие мира, его «мёд», - создаётся «секреторной функцией нашего разума» и его «ферментами». Впрочем, как и «яд этого мира» формируется там же. Словно всеобъемлющая фабрика, - наш разум производит картины внешнего мира, как прекрасные, так и ужасные, для собственного же потребления. То, что сходит с его конвейера, им же и поглощается».
         +++
«В социуме, либо ином плотном организованном образовании, свобода для одного, это всегда попирание свободы другого. Свобода разума, как правило, за счёт свободы инстинкта, и наоборот. Свобода нам будто бы дана в некоей определённой массе. Это можно сравнить с денежным эквивалентом. Деньги, (некое олицетворение определённой плоскости свободы), всегда приобретаются, взимаются у соплеменника. Деньги, приобретённые иным путём, к примеру, изготовление, теряют свою ценность, накладывая на общую денежную массу инфляционную и девальвационную необходимость.
      То есть я меняю свою свободу, работая в той или иной сфере, на её эквивалент в денежном измерении, который может дать мне впоследствии определённый «бонус свободы», окупающий моральные издержки, во время претерпевающей несвободы на работе. Но деньги дают уже несколько иную свободу, расширенную в своих возможностях. И расширяя эти возможности путём увеличения денежной массы, на самом деле мы выстраиваем не поле свободы, но новые клетки на этом поле.
      Так вот нечто подобное происходит со всякой свободой, она всегда имеет необходимые инфляционные и девальвационные моменты. Она теряет ценность, когда её масса искусственно расширяется. И ей периодически необходима «реформа», списывание нолей или уменьшение её совокупной массы».
         +++
Абсолютной свободы, если попытаться представить себе такую, в нашей жизни по определению не существует. Для нас её гипотетическое абсолютное тело, нечто вроде пустоты. В нашей жизни существует лишь освобождение. Ибо существование свободы полной, абсолютной, то есть отсутствие всякого сопротивления - подразумевает отсутствие всякого существования. Полная свобода там, где отсутствует ветер, - ВСЯКИЙ ВЕТЕР.  А значит, отсутствует сама жизнь. Абсолютная безмятежность, которая недоступна ни одному разуму. Ибо всякий разум всегда находится в плоскости возможного. Луч света, не встречающий препятствия на своём пути превращается в ничто. Хотя и это осмыслить крайне сложно. Возможность существования в жизни свободы, не знающей никаких оков, – миф. Всё что живёт и всё что существует, может иметь только освобождение, как некую относительность, некое развязывание шнурков, облегчение сдавленной груди, прекращение боли, (а по большому счёту лишь её приторможенность), ибо боль всегда с нами пока мы дышим. Свобода — это кратковременный полёт, - ослабление гравитации. Абсолютная же свобода там, где отсутствует всякая гравитация и антигравитация. То есть там, где нет материальности, а значит и существующего».
         +++
«На протяжении всей нашей жизни мы расстаёмся со своими иллюзиями. Они спадают с нашей кожи, словно чешуйки. Чешуйки-впечатления – они всю жизнь нарастают на нашей коже заново, и снова спадают. По-видимому, они необходимы для нашей жизнедеятельности, как рыбе её чешуйки. И какие бы фундаментальные чешуйки – иллюзии не покрывали тело нашего мировоззрения, им суждено когда-нибудь отпасть. В конце нашей жизни с нас спадает и сама кожа, порождающая эту чешую. Это «главное покрывало» воплощает в себе и главную иллюзию нашей жизни, - иллюзию существования добра и зла, счастья и несчастья. Воззрение становится голым, а значит уязвимым. И человек теряет, как правило, свой рассудок. Без чешуи – иллюзий, тем более без кожи всякое тело обречено».
         +++
«Почему пожилые люди ведут себя так, как вели себя в младенчестве? Они смотрят на окружающий мир с таким интересом и в тоже время недоверием, словно только родились. Дело в том, что их жизнь ушла безвозвратно, вокруг совершенно незнакомая чужая жизнь. И они смотрят и удивляются, спрашивая себя; Как можно так жить? Куда всё катится? Зачем такая жизнь, если в ней не осталось ничего, что так радовало прежде. Человек ещё жив, а его жизнь уже умерла, покинула пределы существования. Наверное, ему не так горько покидать её, ведь что он собственно теряет? Всё что у него было, он уже безвозвратно потерял. И он испытывает горечь не от собственной ближайшей смерти, но от умершей, покинувшей этот мир, его жизни, и зачем-то оставившей его здесь».
         +++
«Почему тебе всё меньше нравится общение с людьми? Почему ты становишься всё более мизантропом? Дело в том, что с годами ты всё более становишься собой. И с точки зрения своего становящегося «я», всякий встреченный тобою человек, будет расцениваться тобой, либо как стоящий выше тебя, либо ниже. И в том и в другом случае он становиться для тебя - неприятен. Ты по привычке будешь искать равного себе, чтобы хоть как-то поддержать огонь любви в своём сердце. Но любовь, бушующая в твоей крови когда-то, отступает, давая место всё более холодному взгляду на жизнь.  «Шар» твоего «Я», с годами становится всё больше, дистанцируя тебя от соплеменников. А по законам физики, чем больше шары, тем труднее их водрузить друг на друга в пространственном, и тем мощнее их реакция от столкновения во временном.
       Другое дело, если ты по натуре своей «пастух». В таком случае ты можешь окружить себя множеством маленьких шариков, притянув их к себе гравитацией своей мощи. А может ты сам - «маленький шарик» ищущий себе «пастуха»?
      Вселенная, потому и гармонична в своей бесконечности, что в ней не встречается два равных, одинаковых шара. Гармония всякой галактики построена на различности шаров. И самый крупный и твёрдый шар, - всегда одинок. Что произошло бы с миром, окажись в нём два совершенно одинаковых шара? Невозможно! Парадоксально! Найди их, = и мир перевернётся!»
                +++
«Почему? Зачем, скажите на милость, мы должны ориентироваться на людей, страдающих научно-техническим прогрессом? (Условно говоря). Ибо на самом деле они страдают не тем, что мы полагаем. Они страдают мозговой дистрофией и интеллектуальной близорукостью, для которых существенно и важно только то, что можно потрогать, понюхать, разжевать и проглотить, - то что, как они полагают, облегчает им жизнь, и даёт надежду на будущее. Разве мы виноваты, что иное, у них не вызывает интереса. Разве мы виноваты, что их большинство? Кто сказал, что мир должен быть непременно разжеван и проглочен? Кто сказал, что вся суть нашей жизни в научно-техническом прогрессе? Научно-технический прогресс был зачат на страхе, боли и желании выживать, гордыня и все иллюзии приложились позднее. Но существуют и другие зачатки, обещающие совершенно иные растения».
      +++
«Мы уверенны, что у людей прошлого жизнь была труднее, что цивилизация со своим развитием, облегчает жизнь. Но на самом деле жизненные трудности не имеют своей абсолютной шкалы. Только наше отношение к трудностям, определяют их стагнацию. Так же как любовь и ненависть, становятся мощнее и изощрённее только в противодействии, так всякого рода трудности, провоцируют отношение к жизни как таковой. Так цивилизация, облегчающая нашу жизнь, на самом деле делает её труднее, и даже невыносимее. Расслабленное тело и душа, воспринимают маленькие трудности и неприятности, как нечто катастрофическое. Мы заболеваем от того, что для людей древности было обыденным. Облегчая собственную жизнь, мы делаем её всё тягостнее. Инфантильность мужчин, фригидность женщин, повальные самоубийства, - толи ещё будет! И только сама природа, как может, тормозит этот фатальный процесс, ведущий человечество к погибели».
      +++
«Какое мне дело до того, что все мои труды рано или поздно канут в безвестность, пропав в отвалах литературы. В конце концов, все, что не делал бы человек, когда-нибудь всё равно уйдёт в отвал, провалившись в бездну забвения, - в бездну вечности. Для меня важно другое. Как глубоко я смогу заглянуть в самого себя, что ещё ценного для себя смогу найти там. Не имея у себя под рукой инструментов искусства, не важно, литературных, философских, поэтических или ещё каких, человек меньше всего расположен заглядывать и видеть собственную глубину. Ни один «колодец», не в состоянии заглядывать в самого себя, но он может видеть ведро с водой, извлечённое с его дна, и даже пить из него. Сама же бездна никогда не знает насколько она - бездна».
                +++
«У каждой «ганглии» нашего сознания есть своя вершина. - Вершина, покрытая «снегами недосягаемости». Эта вершина есть Вера. У «теологической ганглии» вера в божественное начало и конец. У рациональной – вера в научную парадигму сущего. И то, и другое, есть равнозначный палеолейтмотив разумения, как воплощённого стремления на свои поляны, в свои леса, в свои дали каждой из ветвей дуалистической природы.
       Всякое здание выстраивается на своём фундаменте, в соответствии с изначальной агрегатностью, и лейтмотивом этого фундамента. И форма, и суть выстраиваемого здания строго регламентирована изначальной субстанциональной основой.
      На чём выстраивается теологическое здание? На чём выстраивается здание науки? И там, и там, - на вере, на вере собственного основания, вере собственных полей и лесов, вере в истинность своих конструкций и положений, - вере, что мир сам есть подтверждение и лейтмотив моего, и только моего взгляда».
       +++
«Месть, спровоцировало появление не меньшего количества великих вещей, чем тщеславие, а может быть и большего. Ибо умеет лучше прятаться, и часто выдаёт себя за добродетель справедливости. Впрочем, тщеславие так же часто прикрывается долгом. Но стремление к долгу редко убеждает, и тщеславие остаётся часто голым. Эти два «возбуждённых коня», несут карету совершенствования нашего духа, прогресса и красоты. Но и здесь, как всякую разогнавшуюся карету, когда-нибудь ждёт либо пропасть, либо дракон с открытой пастью. Не знаю, что лучше, но выбор - не велик».
              +++
 «Существует два различных, а точнее противоположных мотива блюсти моральную благопристойность. Один исходит из силы совершенного душевного агрегата, другой из страха, то есть из слабости. Но мы, как правило, не обращаем внимания на то, на чём строится эта благопристойность, для нас как для заинтересованных субъектов важен сам факт стремления к благопристойности».
       +++
«Самое аморальное в жизни, это навязывать другому, собственную мораль…»
       +++
«Вы говорите, что война противоестественна? Но что, как не война находится в основании, в самой сути природы? Разум, создающий этот мир, - мир действительной реальности, имманентно враждебный к нему же, - к нашему разуму!..»
            +++
«Наш идеальный разум создаёт в своём заоблачном тонком мире образы-мечты и купается в них, получая свои наслаждения и удовлетворения. Ему по большому счёту более ничего и не нужно. Он не стремится воплощать их в жизнь, подспудно понимая, что это совсем иной мир. И только рационально-аналитический разум, завидуя этому счастью, решает воплотить эти мечты в реальность, чтобы потрогать их своими «руками». И когда ему удаётся на этом поприще что-то сделать, вдруг осознаёт, что они деформировались до неузнаваемости, что попав в реальность, они превратились в мёртвые тела, они перестали дышать, словно выброшенные на берег рыбы. И возмущённый, он отвергает мечты как ненужный хлам, как не имеющее реальности обманчивое явление. Ему не доступно тонкое нереальное счастье идеального воззрения. - Воззрения, которому по большому счёту не нужна реальность. Ибо в ней, оно не может получать того, что так волнует его душу, что так ласкает его плоть, что так зажигает его тягу к Великому, - к жизни в самых тонких, а значит, в самых интенсивных её проявлениях».
          +++
«Как из бесформенного куска шерсти на прядильном станке, вытягивается, скручивается и формируется нить, нечто полезное для последующего применения, так наш разум из бесформенного тумана образов идеального, вытягивает, скручивает и формирует нить понятия. Затем эта нить попадает в «цеха - отделы разума», где из неё шьются костюмы, рубахи, и ковры - воззрения, для собственного применения. Но иногда в этих «цехах-отделах» создаются «бесполезные вещи», которые не могут быть применимы в рационально-практической жизни, в силу их тонкости и не приспособляемости к «телеге рационального». Их называют «бестолковыми игрушками», «бесполезными забавами», или философемами. Но как раз они, являясь роскошью разума, воплощают собой всё самое ценное для идеального разумения.
       Форпост жизненности, лежащий на горе полезности рационального, - всосавшаяся нам в кровь иллюзия, ставшая этой кровью, и теперь кормящая все члены нашего организма. И это главный Апокриф истинной жизненности, - повсеместное подавляющее явление».
      +++
«Самая большая проблема современного человека – потеря интересов, в самом широком смысле слова. А одним из факторов этой потери, является переизбыток нервной напряженности, связанный с перекормленностью информацией. Это бич современного общества. И, как всякому «объевшемуся человеку», не интересна изысканность пищи, так и «обкормленный информацией» человек, теряет всякий интерес к жизни. От информационного потока закрыться крайне сложно, но возможно. И в этом смысле человек, живущий в одиночестве в пещере, счастливее человека, окруженного соплеменниками, и погруженного в клоаку информационного болота, где квакают даже самые лучшие изысканные вещи, и начинают дурно пахнуть даже самые редкие цветы».
     +++
«Одно из зол всякого мыслителя заключается в том, что он, как всякий стремящийся к совершенствованию своего мышления, подвержен чрезмерности, уходу за пределы собственных горизонтов. Он словно тот атлет, не знающий собственного потенциала, и в своём увлечении часто переходящий рубеж, после которого неминуемо следует надсада, и как следствие, ослабление потенции. Нашему разуму, как лишь части организма, после всякой напряжённой работы необходимо восстановление. После усиленной умственной напряжённости, должно следовать адекватное отдохновение. Иначе ему грозит надсада, и неминуемая деградация. История изобилует такими примерами. Многие мыслители, не знающие меры в своём ремесле, пусть и достигая великих результатов, в конце концов, попадают в коллапс сумасшествия, либо в лучшем случае, встают на путь простого отупения».
      +++
«Вопрос памяти, это на самом деле не вопрос запоминания. Всякий из нас помнит каждый день своей жизни. Вопрос памяти это с одной стороны, вопрос упорядочивания вещей на «складе» в соответствии с их положением по каталогу. С другой стороны, и главное, это способность разума к созерцанию и различению наиболее тончайших нитей, сплетающих в один клубок всё, что попадает на склад. Да, и конечно способность разума к информационному обонянию, и классифицированию, которое перестаёт работать в беспорядочном смешении ароматов».
+++
«Вся моя внутренняя сущность беспрестанно сопротивляется внутреннему страху, - страху являющемуся, словно плазма, некоей составляющей крови. Страх – Великая сила, способная сформировать как Великую личность, так и съесть всякую ослабшую натуру. Он способен создать как дракона, так и червяка. И в этом его схожесть с самой природой».
      +++
«Без страха человек, словно без обыденности. В такой момент он либо во взрыве эмоций, либо в гневе, либо в отчаянии, где страх сметается с поля напором шторма непогоды разбалансировавшейся стихии. Что, как не страх перед завтрашним днём создаёт героя? Что, как не страх провоцирует волю? И она, набравшись сил, подавляет эту гидру духа! Но побеждённые аффекты страха в обыденности, порождают другие аффекты, - аффекты тщеславия, гордыни, высокомерия, которые так же способны создать героя. Так происходит сублимация страха, морализация природного колоса, - его волшебная трансформация.
     Что, как не морализация природного колоса, перевоплощение этого колоса, есть - Любовь?
    Что как не сублимация и морализация самых низменных инстинктов, воплощает в себе всякая религиозность?
     Что, как не математическое увековечение в доказательствах истинности, есть всякая научная обоснованная трактовка, не важно, в теологическом поле, или фундаментально-спекулятивном, экзистенциальном, или рационально-практическом. Мотивы всюду одни».
      +++
«Сложно найти на земле более несчастных людей, чем рабов собственных амбиций. И в то же время только амбиции делают человека возвышенным…».
     +++
Вкус
«Обращение нашего взора к чужому искусству, (особенно это относиться к чтению, и белее всего к чтению философских книг), можно сравнить со стремлением голодного человека к общепиту. И вот в каком смысле. Мы произвольно выбираем ресторан, или столовую, не зная заранее, чем нас накормят. Садясь за стол, мы стремимся заказывать чаще знакомую пищу, - ту, что наш желудок знает и потому с лёгкостью усваивает. Но пища надоедает, и мы заказываем незнакомую, почти всегда наугад. Поморщившись сначала, и запихнув в горло несколько кусков, мы испытываем чаще изжогу, чем облегчение сытостью. Но организм начинает перестраиваться, воспринимать, и, в конце концов, требовать именно этой пищи. И вот, он уже не хочет более ничего другого! Но наступает момент пресыщения и всё начинается снова. Так происходит формирование вкуса. Вкус - всегда между старым и новым, испытанным и незнакомым. Вкус есть баланс, - горизонт событий в противостоянии. Нежелание потреблять незнакомую пищу, говорит об ослаблении ферментной системы, спровоцированном леностью желудка».
         +++
«Чем дольше ты идёшь по дороге рационального, тем дальше от тебя остаётся дорога идеального. И наоборот. Эти дороги стремятся друг от друга, и редко остаются параллельными. И это справедливо как по отношению к одному человеку, как к отдельному народу, так и вообще к человечеству. Это касается и всех иных дорог, и тропинок. Мир вокруг тебя таков, какую из дорог ты выбираешь, какой из дорог отдаёшь предпочтение. И у каждой дороги свои горизонты. Со временем, горизонты иной дороги перестают быть различимыми, и, в конце концов, перестают действительно существовать».
  +++
«Тот, кто хотел бы жить слишком долго, пусть помнит о том, что чем дольше жизнь, тем менее ценна минута этой жизни. Тот, кто хотел бы жить вечно, пусть знает, что в вечной жизни потеряла бы ценность всякая продолжительность. Такая жизнь представляла бы собой сплошное страдание. Ведь перестало бы иметь смысл всё то, что имеет смысл в жизни смертного».
   +++
«Инфляция подстерегает всякую ценность…»
   +++
«Рациональный разум, усложняя и упорядочивая мир, превращает его в гедонистическую перфорацию. И эта бесконечно усложняемая конструкция поглощает всё на своём пути! Кто знает, во что может превратиться мир в этом необузданном стремлении рационального разума всё усложнить и упорядочить на свой лад. Скорее всего, эта усложнённость и упорядоченность, породит нечто трансцендентально-доминирующее, – нечто, что задушит всё живое, закрепив всё произвольное, неупорядоченное в механистических сплетениях рационального познания. И этот «маховик» уже раскрутился, и его остановить нельзя! Именно на этом пути, как я полагаю, лежит пропасть для человеческого существа. Человек сам выбирает своё направление к самоуничтожению.
       Но дело в том, что, какое бы человек не выбрал направление, он обязательно в конце пути, пожалеет о выбранной дороге. Ведь на самом деле пропастью заканчивается всякое развитие. Но так как человек в своём развитии, может иметь только одну дорогу, все остальные будут казаться ему спасительными. Человеку не избежать ошибки не потому, что волей случая он выбирает неправильную дорогу, но потому, что для него, словно в жребии на спичках, в ладони всевышнего всегда спрятаны только короткие спички».
          +++
«Почему для идеального разума все открытия, по большому счёту являются изобретениями, - некими только лишь упорядоченными и закреплёнными рационально-аналитическим познанием, агрегатами. Дело в том, что всё, что мы обозначаем как открытие, идеальный разум, - знает уже давно. Ведь он познаёт мир раньше по преимуществу. И только для рационально-аналитического разума открытие, является открытием. Но в силу доминирования рационально-аналитической парадигмы для всякого осмысления, основанной на очевидности её конструкций, на убеждённости в её собственные причинно-следственные формальные апперцепции и дефиниции, она убеждает весь мир в своей первоистинности, в своём авангардном поступательном движении, на пути становления человеческой разумности. И переубедить её в этом не сможет никакое идеальное знание, будь оно трижды первоистеннее».
       +++
«Железная дорога, – это метафора человеческой жизни, метафора человеческого бытия и разумения. Ведь что, как не железная дорога олицетворяет всякую «хреодность нашего разумения». «Хреодность», со всеми её разветвлениями и построениями, со всеми её перспективами, всегда заключена во всяком осмыслении мира и жизни. Железная дорога - действительная метафора воззрения и осмысления. Посмотрите и проследите, как строиться железная дорога, и как вокруг неё формируется инфраструктура человеческого быта, и вы поймете, как выстраивается разумение и формируется вокруг реальность бытия. Сначала вырубаются деревья, затем разравнивается площадка, делается насыпь, кладутся шпалы, и затем стальные рельсы рационально-аналитического воззрения. По которым двигаются локомотивы, с постоянно прицепляющимися к ним вагонами. Обживая хреоды воззрения, увеличивая скорость движения, наш разум ищет новые направления, и строит и строит, и строит…. А по обочинам, - расцветает бытие...»
       +++
«Вы когда-нибудь замечали, что те одинокие деревья, волей судеб вырастающие отдельно от леса, где-то поблизости с лесом, имеют правильную гармоничную и красивую форму. И на них издалека словно смотрит весь лес, и радуется их красоте. Те же, что растут в окружении собратьев, по необходимости стремятся ввысь, теснясь, извиваются и становятся непропорциональными и невинно кривыми. Деревья же, растущие далеко от леса, особенно крепки, и имеют наиболее идеальную, приспособленную к суровым условиям форму. Им нет нужды извиваться и приспосабливаться к стеснённым условиям, не с кем конкурировать, они независимы в своей красоте. Им необходима прагматичность и выносливость, и их красота есть первозданность. Это генетически лучшие экземпляры природы. Человек, вырастающий в коллективе всегда невинно крив, как морально, так и разумно. Он хорошо приспособлен жить среди соплеменников. Он - частица леса, его индивидуальность жёстко подавлена. Он изгибается под общий ворс, и стремиться только к одному, - поднять собственную крону над всем остальным лесом. Я сейчас не беру во внимание всякого рода паразитические наклонности. В лесу встречаются всякие деревья. Но все они настроены на приспособление, на борьбу за место под солнцем. У дикого дерева совершенно иное воззрение на выживание. Он воюет не с соплеменниками, но с самой природой, и широта и глубина его души становиться такой же безмерной и глубокой, как сама природа. А что может быть на белом свете красивее?»
   +++
 «Единственная возможность для мужчины почувствовать себя матерью, дана в его стремлении к творческому творению. Не важно, в какой области искусства, будь то песня, симфония, роман, философский трактат, скульптура, архитектурное творение или художественная картина. Всё это его дети, и он относиться к ним как к своим детям, - как строго, так и благоговейно. Чаще всего здесь, пустые или неудавшиеся творения, он причисляет к собственной вине. Но на самом деле «уродливый ребёнок» это не его вина, но вина самой природы. Творец - лишь медиум».
    +++
«Каждый творец в глубине своего сердца, конечно же более женщина, чем мужчина. Мужчина пришёл на эту землю разрушать…. Но женщина в мужчине, это совсем не то, что женщина в женщине. Так же, как и мужчина в женщине, это совсем не то, что мужчина в мужчине».
       +++
Почему жизнь так тяжела, почему она так скупа на блага? Да потому, что мы сами делаем её таковой. Да. Мы сами творим её, пашем, сеем и пожинаем плоды. А они именно таковы, какими мы их хотим видеть, какими их хочет видеть наша глубинная, свободная от всевозможных домыслов поверхностного мышления, суть. Для того чтобы понять почему жизнь так тяжела и скупа, необходимо обратится к метафоре в простом примере. Деньги, при всей своей рациональной реальности, являются сакральной метафизической субстанцией, олицетворяющей не только суть нашего взаимоотношения в социуме, но и несущие в себе квинтэссенцию парадоксальной основы нашего существа, воплощённую антиномию нашего психотипа. Ведь что стоили бы деньги, будь они лёгкими и в достатке? Представьте себе на минуту, во что в нашем воображении превратились бы деньги, будь их всегда столько, сколько захотим. Какова стала бы их ценность? Они превратились бы в простое ничтожество! Теперь представьте себе, во что превратилась бы наша жизнь, стань она лёгкой, без всякого напряжения. Если бы её было столько, сколько угодно, если она давала нам всё, что только вздумается? Она так же превратилась бы в ничтожество, обесценившись по всем статьям».
       +++
«Грех есть понятие индивидуального отношения. На земле не существует общего, как и абсолютного, само собой разумеющегося греха. Человек грешен только тогда, когда сам расценивает свой поступок как греховный. И только собственное отношение к своему поступку, накладывает рок на ответственность и наказание. Человек всегда наказывает себя сам. Никто и никогда не вправе со стороны судить человека, - ни Бог, ни Дьявол. Вызываемые спазмы от чувства собственного грехопадения оказывают влияние на всю последующую его жизнь. Человек притягивает к себе неудачи, и затем говорит, что это его Бог наказывает за его грехи. Убийца – безгрешен, если он сам не чувствует себя грешным. И если он сам не почувствует себя грешным, его никогда не настигнет никакое наказание. Совесть – единственный судья в твоей жизни. Только ей ты подчиняешься беспрекословно, только её критериями руководствуешься, только от неё получаешь настоящее наказание. И что бы, ты не творил в этой жизни, главное это возможность договориться с самим собой. Ибо это единственная сложность и фатальная антиномия как для счастливой, так для благочестивой жизни.  И Дьявол имеет свои блаженные берега. - Должен иметь».
      +++
«Преступник - не бывает счастливым. Это изречение верно и по отношению ко всякому, кто вообще склонен преступать. Мы слишком пошло и плоско смотрим на это понятие, как и на все иные глубокие понятия нашего воззрения и осмысления. Ибо понятие «преступник», является нарицательным только в рамках низменных преступлений, сугубо в рамках нашего социума и его законов. В рамках же, возвышенных, всякий «преступник» позиционируется как герой, или даже гений. И в этом понятии, как и иных понятиях, и вообще во всем, с чем мы имеем дело, нас отвращает только его низменная грубая сторона. Но наша генетическая склонность к преступлению, воплощающаяся как в низменном, так и в возвышенном, имеют одни корни. И преступником является всякий, кто разрывает девственную плеву мира, кто нарушает всякие границы мироздания, кто стремиться выйти в сферу огненной гиены запределья! Наш мир, наша цивилизация целиком и полностью зиждется на преступлении и обязана ему всем, что имеет.
       Но возвращаясь к начальному тезису; Преступник не бывает счастливым. – Как бы он мог быть счастливым? Ведь счастье – это безмятежное озеро довольства, не располагающее к преодолению. Оно подразумевает нахождение в некоем тёплом, удобном и благоприятном во всех отношениях «коконе», висящем на ветвях размеренного без штормов бытия».
+++
 «Я чувствую какую-то завораживающую пустоту, - отсутствие времени как данности, какую-то непреодолимую фатальность всего Сущего! Мы копошимся в этом фатуме, словно в муравейнике, не в состоянии посмотреть на себя со стороны. Заботы, - не имеющие никакой ценности движут всеми нами. Бестолковая суета всего нашего социума. Мы не осознаём, что все наши стремления не стоят выеденного яйца! Что вся наша жизнь проходит в этой ненужной никому суете. И по большому счёту удовлетворение, - приходит только со смертью…»
   +++
«Как в косности собственного чувства, мы склонны находить своё удовлетворение, и вполне довольствоваться его наполненностью, так в косности собственного разумения мы достаточно непритязательны, и вполне удовлетворяемся тем, что даёт нам наш разум. Ведь нам неведомы иные возможности и иные просторы, как на полях собственных ощущений, так и на полях собственных разумений. И так, всё наше существо вполне удовлетворяется тем миром, его широтой и его глубиной, что позволяют видеть, разуметь и ощущать рецепторы нашего тела и нашего духа. И только великое подозрение нашей души, даёт нам ту неуверенность, что толкает нас за границы собственных возможностей. Подозрение в неполноценности того мира, который дается нам бесплатно, как данность. Мы в глубине своего сердца не доверяем всему, что дается просто так, - совершенно бесплатно. Ибо в глубине подсознания знаем, что всякая ценность вещей в мире определяется их природной насильственностью. То, что лежит бесхозно на поверхности, - то, за что не надо воевать или платить, имеет маленькую ценность. Поэтому нас так часто утомляет действительная реальность, доставшаяся нам по наследству. Жизнь завоеванная, – ценнее в тысячу раз, чем жизнь, преподнесённая…»
+++
К музыке
«Что нас так поражает в музыке, только ли игра собственных чувств, собственных ощущений? Только ли резонанс души, вызываемый упорядоченными переливами, где ожидаемое всегда должно находить подтверждение. Может быть, нас завораживает не столько её упорядоченность, сколько нарушение, дисбаланс, присущий одной из сторон всякой полифонии. Ведь математическая холодность порядка, настолько же близка нашему разуму, стремящемуся всё и вся упорядочить, насколько отвергаема нашей душой, стремящейся к непредсказуемости и случайности, как к некоему воплощённому произволу жизненности, как к лейтмотиву свободы».
+++
«Попробуйте, используя инструментарии воображения, условно разложить анатомию стихотворной формы или музыкального ряда на составляющие. Для того чтобы музыка существовала, чтобы она состоялась, с одной стороны, в каждой диссонансно-консонансной связке необходима соразмерность сил стихийных сочетаний. Должна быть некая общая законченность взаимокоррекций, некая целокупность противоположностей. Эта законченность определяется соответствием сил диссонансов и консонансов выбранного ряда или строки, как некоей воплощённой целокупности соразмерностей миропорядка. И олицетворяет соразмерность противостоящих сил мира и действительности. В которых только и возможна действительность, как противостояние сил рассеивания и сил слияния, сил свободы и сил схватывания, сил антигравитации и сил гравитации, сил центробежных и сил центростремительных. Музыка, как архитектоническая суть нашего существа и нашей воли, уходит своими корнями в глубины сущностного, в его архаическую изначальность. Крона же стремиться в самую высь, в нечто сверх живое, в самые запредельные пенаты иллюзорности!
       В идеалистических образах моего осмысления музыки стихо-ряда, или чистой полифонии, я представляю её как выпущенную стрелу, обещающую попасть в цель. Хронологически; Натягивание тетивы, выстрел, полёт непредсказуемости и точка-удар в цель. Как нечто начавшееся и законченное, нечто сначала непредсказуемое и свободное, полёт не фиксируемый глазом, и необходимое прибивание к цели. Как метафора академического расширения пространства, и его неминуемого схлопывания. Стремление и удовлетворение. Полёт стрелы олицетворяющий тайну, невозможность контроля, свободный полёт за пределами нашего фиксирования, и неминуемая фиксация.
      Игра нашего воображения, провоцируемая этими сменами произвола и законченности, получает своё самоощущение, себя – как существующего. Резонанс сознания, провоцируемый музыкой, как архитектонической сутью сущего, в его пространственно – временном континууме, взлёт силы и могущества, чувство гипертрофации воли и власти – вот то, что вводит нашу душу в экстаз.
      Сложность телесности музыки или стиха, как неких воплощённых элементов близких либо к воле (чистая музыка), либо к разуму (поэзия, стих), воплощают собой сложность взаимоотношения воображения идеального и рефлексивного разумов. В слиянии же своём (песня), дают нечто синтетически слитое, расширенное, а по сути, олицетворяют в своём синтезе конгломеративность нашего органоида, как сплава тонких душевных монад и грубых разумных флюидов. «Пунктирность бытия» стиха, и льющаяся струёй линейность музыки, в своём сочетании порождают агрегат мудрости и силы, - величия и торжества…»
      +++
«Если нашему миру суждено выжить, то когда-нибудь в будущем, когда рациональное в нашем повседневном займёт абсолютное пространство, подавив всё непредсказуемое, произвольное, - всё волшебное и чарующее, и когда форма нашей теперешней упорядоченности будет представляться всем как хаос, на фоне нового, более утончённого и сложенного порядка, = тогда наш мир вплотную подойдёт к «Мёртвым воротам». Как бы нам не казалось обратное. Ибо, что могло бы представлять собой полнейшее упорядочение, как ни полное забвение, омертвление главных архиоснов жизненности. Этот порядок, это стремление нашей цивилизации к рациональным доминантам собственного бытия, в своём прогрессе угрожает произволу непредсказуемости, нашей свободе, а значит и жизненности, как таковой. Там, где упразднена случайность, где порабощён произвол, где всякое «вдруг» выведено из игры, - там нет и быть не может самой игры, а значит и жизни…»
      +++
«Кто знает, как часто мы жалеем того, кому должны были бы завидовать, и как часто завидуем тому, кого надо было бы пожалеть. И как часто на самом деле мы любим то, что должны ненавидеть, и ненавидим лютой ненавистью то, что должны были бы любить. - Это дух противоречия в нас штурмует бастионы благонамеренности».
   +++
«Тот, кто стремиться только к материальному достатку, к богатству, - не знает истинного счастья.  Но ему так же не ведомо и горе бедняков.
        Кто стремиться к размеренному устроенному и предсказуемому во всём, бытию, - не знает полного чувства жизни, не знает истинной к ней любви. Но ему так же не ведомо и горечь разочарования…»
    +++
«Что ещё, как не создание новых не существующих до того миров заложено в стремлении природы к порождению тварей вроде нас с вами? Что, как не стремление той же природы к порождению новых миров на фундаменте уже существующих, заложено в стремлениях состоявшихся творцов, художников, музыкантов, поэтов и философов? - Утончённых миров иного плана, иной реальности. Какие новые миры человечеству суждено ещё увидеть! Это и есть истинное чудо! - Волшебство природы, безпрерывно строящей свой запредельный замок бытия».
      +++
Понять сущность отношения времени и пространства, осмыслить великую основательность, и в то же время полную эфемерность идеи пространства и времени, можно на достаточно простом примере. Представьте себе, что вам необходимо на словах рассказать, обрисовать с помощью фраз понятий и словосочетаний некую объективную картину места, где к примеру, проходит вечеринка. Вы начинаете рассказывать, пытаясь представить эту объективную комнату с её интерьером, и эта картина, выложенная последовательными рядами слов и понятий, некими ниточками, - цепочками умозаключений на линии времени, превращается в образном разуме ваших слушателей в объективную целостную картину, в которой на самом деле не существует никаких последовательностей, временных сочетаний, всё и вся здесь одновременно, и находится в инертной без движимой согласованности. И что важно, в каждой голове эта картина будет своей и неповторимой. Комната, коридор, люди и события – всё и вся, превратившись в историю обрели свою последовательность. Но в своей совокупности момента бытия, - этот образ, в котором всё находится в некоем одновременном пространственном анабиозе, есть суть «комната», которую мы не в силах показать одновременно с помочью лингвистических инструментов нашего разума, - не способны на это. Так и всё глобальное бытие, и наша жизнь, в объективном ракурсе собственного образа, на самом деле представляет собой эту «единовременную комнату», или сказать точнее дом, в котором всё и вся одновременно и пространственно-сопряжённо. И только наш разум, в силу своего устройства и своих способностей, пересказывает самому себе этот «дом» со всем его интерьером, с коридорами, дверями, лестницами, людьми и событиями, и создаётся впечатление текущего от пункта к пункту времени. Создаётся течение жизни, в которой будто бы всё случайно, непредсказуемо и антропоморфно живо. Но на самом деле всё и вся предначертано и глобально-инертно. Наш мир, в своей наиболее сакральной сущности, есть этот «дом», в котором всё расположено именно так, и никак иначе, и не может быть переставлено или изменено никем и ничем. И только каждый из нас, в соответствии со своими возможностями и предрасположенностями пересказывает себе его образ, создавая тем самым для себя иллюзию существования во времени. И в этом примере, как нельзя лучше просматривается палидромное осмысление отношения пространства ко времени, и наоборот. Ибо здесь встаёт понимание того, что как с одного угла зрения существует только пространство, так и с другого, существует - только время, исключая существование противоположного, и в тоже время, не существуя без него». 
+++
«Машина времени будет создана тогда, когда наш разум, дойдя до гиперстрации, до собственного апогея, войдёт в новую фазу собственных возможностей, выйдет на новый веток разумения, при котором, к примеру, химическое будет с лёгкостью объяснено механическим, а механическое физическим. И это будет предтечей понимания и обоснования им времени – пространственным, а пространства – временным. Когда для нашего разума, время как таковое, выйдя из рамок векторного течения в одном направлении, приобретёт форму и свойства пространства. А пространство в свою очередь, обретя свойства времени, даст возможность нашему разуму неограниченных путешествий. Ведь если представить себе пространство, трансформированное во время, как некий синтез пространства и времени на трансцендентальном уровне, (ибо на реальном, этот синтез существует давным-давно в виде пространственно-временного континуума объективирующего материю и создающего действительность), то станет, возможно, поддаваться деформациям как фундамент времени, так и фундамент пространства. «Тело пространства», (условно говоря), возможно станет подвергаться корректировке, приобретая совершенно новые невиданные свойства. Как собственно и время, синтезированное в пространство, так же станет поддаваться регуляции со стороны разума, искусственной деформации и трансформации. Его свойства изменяться до неузнаваемости, как изменяются, к примеру, свойства металла, трансформированного в результате синтеза в новое качество. Ведь все те свойства присущие материи, выступающие как фундаментальные незыблемые основоположения физики природы, на самом деле находятся в строгой зависимости от произвола нашего разума, как бы не казались они сами по себе фундаментальны. Эти свойства целиком и полностью – порождения нашего разума, и строго зависят от его способностей и возможностей. Пространство же, и время, как некие стихии изначальности, - стихии, выступающие как основополагающие и абсолютно стабильные монады нашего бытия, на самом деле отличаются от иных апперцепций и дефиниций нашего разума, только жёсткой формой объективности, где незыблемость основоположений зиждется на жёстком каркасе двух укоренившихся зеркал сознания, кривизна которых, в отличие от иных зеркал, не допускает ни малейшего отклонения. Но изменись завтра собственные свойства нашего разума, и все свойства материи станут иными, и весь мир с его фундаментальными основами бытия неминуемо измениться, вслед за разумом, за его изменившейся динамической и статической относительной основой. Когда это произойдёт, (если человечеству дано дожить до этого), наступит новая Эра. Начало которой ознаменуется не условной относительностью теологического слома и нового зарождения, но изменившимся ландшафтом самого сознания, где все тектонические плиты сойдутся в некую «Пангею», создав вокруг себя новый необъятный океан новой небывалой действительности».
ОЧЕВИДНОЕ    –     ТЕОРИЯ        –           ДОКАЗАТЕЛЬСТВО
      &                &                &
ВИДИМОСТЬ –   РАЗУМЕНИЕ      –   ОСНОВАТЕЛЬНОСТЬ
      &                &                &
ВЕРА        –          ОБОСНОВАНИЕ – ФУНДАМЕНТАЛЬНОСТЬ
     &                &                &
ГИПОТЕЗА   –       УЧЕНИЕ         –         НАУКА.
Результат:
ДЕЙСТВИТЕЛЬНОСТЬ МАКРОКИНЕЗА, где аподиктическая истинность – лишь в гармоничной совокупности всех плоскостей воззрения, целокупности всех «ганглий осознанности». Где одна – подтверждает остальные, а остальные – одну. Целокупность воззрения в слиянии в единую полифонию мироздания, в единую гармонику Макрокинеза, с его открытыми полями и созданными последовательными рядами, обещающими всегда - нечто большее.
     Вся наша действительность, - воплощённое искусство разума, олицетворённое в полифонии музыки, как звуковой палитре матричной волновой основоположной материальной действительности бытия. Где гармония волны, как основа всего сущего, всплывает во всяких ипостасях разнообразных форм и дисциплин осознанности. Там, где не складывается гармония, - там нет правдивости бытия, а значит, нет и быть не может никакой очевидности, а значит и истинности».
        +++
«Редкий совет: Относитесь веселее не столько к самой жизни, сколько к познанию и осмыслению жизни и окружающего мира. Серьёзность – душит саму жизнь, она угнетает те Великие «побеги жизненности», что, провоцируемые природой, постоянно пробиваются на стволе реальности, ломая своей жизненной энергией задубелую скорлупу инертной бренности реальной действительности.  Всякая серьёзность – горн инертной монолитной пустоты. Весёлость и ирония – горн жизненности, горн иллюзии, её жизнеутверждающей полифонической гармонии. Во всякой серьёзности, - истинности столько же, сколько жизни в холодном камне. Ведь мудрость жизни, и серьёзная полигама обоснованности - противостоящие не согласующиеся монады бытия.  Как бы вы не относились к чему-либо серьёзно, на самом деле всё есть - суть игра.
     Самое оптимальное жизненное кредо: Построй серьёзную сложную машину, и прыгай на ней по волнам, смеясь и радуясь встречному ветру! Создай серьёзный агрегат осознанности, - и пусти его в плавание по весёлым солнечным морям».
   +++
«Если не в силах изменить свою судьбу, попробуй полюбить её…
Попытайся всё данное тебе, - все, что у тебя есть, оценить, как единственно возможное...»
     +++
«Человечество страдает от войны, - от постоянного предчувствия её неизбежности. И даже вполне осознавая неотделимую суть войны от жизни как таковой, не в силах её полюбить, в силу страдания, боли и разочарования, которыми сопровождается всякая война, которыми пропитано её уродливое тело. Но сделав сверх усилия над собой и перевернув все свои представления о жизни и о мире, всю жестокость, всю грязь и вероломство, сопряжённое с войной, человек вполне может воспринимать как благо, как только перед ним встанет ещё более отвратительное явление, - явление упадка, разложения человеческого рода, не знающего войны, не знающего страдания лишений и вероломства. «Гниющее тело человечества», неспособного противостоять «вирусам утомления», и «микробам разложения духа». «Тело человечества», - покрытое язвами тлеющего организма, не способного противостоять общему нигилизму духа и разума. – Что может быть ужаснее и отвратительнее? Что могло бы удручать сильнее, что могло бы так угнетать надежду на будущее – эту единственную фемиду жизненных стремлений к совершенству».
         +++
«Задумывались ли вы над тем, до какой степени может дойти улучшение комфорта для жизни человека, до какой степени могли бы «блага жизни» окружить человеческое бытие, не убив тем самым в человеке стремления, - всякого стремления? Ведь то, к чему стремиться человечество, те блага, которые являют собой цель человечества, как; Облегчение жизни через цивилизационные продукты, всё меньше требующие необходимого труда для получения пищи; Уменьшение всякого страдания; Всё меньше ответственности; Всё меньше опасности, заставляющей шевелиться все «ганглии нашего разума». До какой степени могло бы вырасти «общее благо цивилизации», не развернув в человеке и социуме вектор движения, в необратимые процессы разложения? Позволит ли это «иммунная система общечеловеческого организма»?
        Война, - как лекарство от хронической болезни. Война, - как панацея от неминуемой пандемии человеческого духа и плоти…»
   +++
«Мир действительности в своём прогрессивном движении следует от грубых форм к тонким. Мир органической природы, напротив, как в целом, так и частностях следует в своём движении, от тонких форм, к грубым, (росток вырастает в монолитное древо). В нашем же воззрении, всё это сливается в некое общее становление. Но мир вообще, имеющий в себе становление, - есть ассерторический абсурд. Ибо то, что развивается, необходимо должно иметь начало и конец. А такое положение никак не может быть присуще миру вообще».
+++
«Всякая песня - должна быть прожита. И даже тот, кто не понимает значения этого высказывания, слушая песню, всегда ясно чувствует, - прожита песня, или просто выложена в эфир.
       Всякая жизнь - должна быть спета. И даже тот, кто не осмысливает этого, всегда сам исполняет свою жизнь как неповторимую песню. И её законченность, и гармония, - всегда совершенна в своей необходимости. И лишь сравниваемая нами с иными, по своей условной параболе, в условных критериях наших представлений о гармоничности».
+++
«Гений автора в создании всякого произведения искусства наиболее явно проявляется в отношении этого автора к мелочам, - к деталям. Их отточенность и совершенство говорит о том внимании, которое автор уделял им, ни взирая на доминанту главного, и отрыва от реальности в моменты влёта своего вдохновения. В музыкальной палитре всякого произведения, детали имеют определяющее значение для создания идеального образа и соответствующего впечатления, от чистой вдохновенной гармонии...
       Так впечатление от идеала чистого вдохновенного лица, зиждется на сочетании деталей. Лицо человека, в котором воплощено отношение к себе самой природы, не знающей деления между деталями и обобщениями, между главным и второстепенным, между мелочами и основоположениями».
+++
«Истинная любовь к женщине может быть только платонической. Ибо её сверх возвышенность, сверх тонкость и сверх чувствительность, не терпит грубых форм сношения. Так же, как и истинная любовь к искусству, не терпит получения от него грубых форм удовлетворения, в том числе заработка на нём пошлых средств материального обогащения. Если ты зарабатываешь деньги своим искусством, удовлетворяя с помощью него грубые потребности быта, искусство как таковое, постепенно превращается в дойную корову, инфантильную и инертную. В нечто - преднамеренное. А значит, и к самому искусству уже имеющее самое отдалённое отношение.
      Прекрасный нежный цветок, вполне может расти на скале. Но слишком инертная, грубая скала, - уничтожает этот цветок, стоит ей проявить свою волю.
      Такова наша жизнь. Она есть сочетание грубых и тонких форм материи. И мы любим женщину, - удовлетворяя при этом свою похоть. И любим искусство, - набивая с его помощью свой желудок».
+++
  «Деньги – грубая, мощная, и агрессивная энергия. Она способна подавить во всякой душе, тонкие, уязвимые ростки вдохновения…»
+++
  Что есть цель для созревающего разума? Она есть кормило созданное из лоскутов, ветров-мотивов и иллюзорных мнений, беспорядочно действующих в этом разуме. Но ему, как всему растущему на почве, свойственно крепнуть и покрываться корой.
     Как должен поступать, с точки зрения укрепившихся в социуме установок, здравомыслящий подросток, будучи поставленным перед выбором в бесконечно возможных занятиях по жизни? Он должен сформировать в своём разуме цель, некую консоль всей своей жизни. Он должен прикрепить своё разумение и отношение к жизни, к определённой дисциплине, к определённому ремеслу. Что это, как ни подавление в своём разуме свободы? Но дело даже не в этом. Что делает укрепившаяся в разуме цель с сознанием юноши? Она забирает на себя все жизненные силы, она направляет эти силы в одну стезю. Силы слуха, обоняния, созерцания, размышления, - воли, в конце концов! Она выстраивает всё его поведение в соответствии с этой дорогой, отвлекая от возможностей и дорог всего остального мира.
     Что такое «поэт-самородок», или «философ-самоучка»? Это личность, не имеющая с детства никакой определённой цели. Личность, которой его кровь всегда претила всякому ремеслу, как узкому, стремящемуся по большому счёту, лишь к комфорту.
     Я не стану здесь кокетничать, или напротив, откровенно причислять себя к «поэтам-самородкам», или «философам-самоучкам». Я вполне отдаю себе отчёт в том, что вовремя полученное серьёзное образование, и цель, при случае взявшая мой разум в свои цепкие когти, помогли бы мне во многом достичь ещё больших результатов, а главное раньше. Ибо прямая выверенная линия, всегда уходит дальше, и на её обочинах всё расцветает быстрее. Но на такой линии мало перспектив нового, не существующего до сих пор.
     Великим стать мне, скорее всего не суждено, в силу лености и слишком большой любви к свободе в обыденной жизни. Но я знаю, что некоторые вещи мне особенно удались, и надеюсь, ещё удадутся.
     В детстве, когда ко мне, как и ко многим приставали с вопросом: Кем я хочу стать? Я не понимал, что собственно от меня хотят, я недоумевал, почему меня хотят насильственно привязать к какому-нибудь определённому ремеслу? Мне на ум всё время приходила мысль, - неужели для того чтобы жить, необходимо прикрепится к какой-нибудь «повозке», к какому-нибудь бредущему по пустыне каравану. Я в действительности никогда никем не хотел стать. Я всегда стремился слушать мир, рассматривать его, чувствовать его, и более ничего. И я не позволял никакой надуманной или привитой ко мне цели, мешать мне в этом. Мои интересы, (свободные от всяких целей), всецело, без давления и угнетения обязательств, свободно, с величайшим счастьем беззаботного познания впитывали в мою душу всю палитру красок этого мира. И только с годами созрело нечто большое, как мне кажется, и важное в моём разуме, - то, что могло бы быть действительно достойно жизни. Нечто, что хотело вылиться наружу, переполнив сосуд моей души. Пролиться ливнем на поля этого мира.
     Когда человек с детства хочет кем-то стать в своём ремесле, он, как правило, достигает больших результатов и тем счастлив. Но счастье, так же многогранно, как и несчастье. И настоящие «поэты-самородки» и философы-самоучки» формируются в тех душах, которым была совершенно не интересна дорога, которым было необходимо поле. Для которых зацикливание на чём-то одном, отдавать себя какому-нибудь одному ремеслу, пусть даже самому Великому, было мучительно скучно. Для них всё что ни возьми в этом, по большей части рациональном мире, всё кажется недостойным, чтобы положить на это единственную жизнь».
          +++
«Мои песни своей формой повторяют форму разумной рефлексии миросозерцания вообще, его синтетической идеально-рациональной конструкции. Одни, словно выточены из единого куска, - воплощённый образ идеального, ни привнести, ни выбросить, ни переставить ничего, - нельзя. Другие словно мозаичные полотна, - воплощённый образ рационального, хоть каждый день переставляй местами куплеты, привноси новые, или выбрасывай старые. На саму песню это никак не влияет, она лишь трансформируется, приобретая новые формы».
  +++
«Хотите придать своему бытию надёжную полноценность? Постройте несколько дорог для собственной жизни, создайте для себя алгоритм движений, наиболее полно воплощающий все ваши стремления. Этот алгоритм должен включать в себя все главные стороны ваших интересов. Я, например, выстроил в своём сознании некую двойную программу будущего прогресса, отражающую две различные стези собственного существования.  Одна стезя обеспечит моё бытовое благополучие и процветание. Другая – духовное развитие и совершенствование. Каждую из сторон я условно разделил на три независимых сегмента, что даёт мне иллюзию надёжности, (три ноги достаточно устойчивы и становятся на любую неровную поверхность). Так в моём представлении должна быть воплощена полноценность моего целокупного бытия. И у каждого мыслящего человека должен созреть, утвердится и воплотится в жизнь, свой алгоритм собственного становления, отвечающий только его представлению собственного полноценного жития. И пусть следуя этому алгоритму, вам, скорее всего не удастся стать мастером в каком-либо ремесле, или гением в какой-либо области, но что может быть в этом мире гениальнее по-настоящему гармоничной, а значит счастливой жизни…?»
   +++
«Счастье хаоса, присущего детству, абсолютно соизмеримо со счастьем упорядоченности, присущего зрелости. Другое дело большинство людей, выходя из детства, так и оставляют свою душу в этом хаосе, - в состоянии, которое должно быть изжито. И именно поэтому к своей зрелости, становятся глубоко несчастны».
+++
«Ты должен шагать в унисон миру. И как весь мир идёт от хаоса, к упорядоченности, так и твоя личная жизнь должна следовать этому непреложному вселенскому закону. Ты должен ежедневно упорядочивать собственную жизнь, делая её всё более гармоничной и слаженной. В противном случае твоя жизнь будет скатываться к регрессу, к разбалансированности, - к хаосу. Стояния на месте, – не существует в этом мире. Тот, кто хочет счастливой старости, должен сделать свою жизнь наиболее упорядоченной и размеренной к этой старости».
+++
«Как единственно возможной панацеей от болезней, и сохранения здоровья, может служить только периодическое занятие спортом, так залогом долгой полноценной жизни может быть только постоянное упражнение своего мозга. Ведь его доминанты, в обеспечении продолжительности жизни, невозможно переоценить…»
+++
«Динамика формирования нашей современной архитектуры, красноречиво говорит о скатывании нашего общего мировоззрения в хреоды практицизма и целесообразности, всё дальше уводя нашу цивилизацию от преимущественно идеальных форм созерцания, так присущих древним».
+++
«Железная дорога, - как метафора нашей жизни и нашего бытия. Мы каждую секунду выкладываем полотно нашей жизни, - как индивидуумы, и «железную дорогу» общей реальной действительности, - как социум. Мы строим объездные пути между горами и перебрасываем мосты над пропастями, мы создаём станции и разъезды, вырубаем леса и пробиваем тоннели собственного созерцания и осмысления. Мы ремонтируем старые, как нам кажется нужные дороги, как умеем, и бурьяном зарастают забытые нами, как кажется ненужные ответвления. Мы даже полагаем, что у нас есть генеральный план нашего главного общего пути. Но на самом деле мы лишь видим соседнюю опушку леса, к которой как нам кажется, необходимо проложить путь».
+++
«Наша проблема в том, что мы всё время путаем любовь с вожделением, силу с реакцией, а целеустремлённость с отчаянием. Рядом со всяким бриллиантом всегда лежит графит. Всё возвышенное, часто подменяется низменным. Как созидательное, представляется разрушающим, а разрушающее, - провозглашается созидательным. Отделить зёрна от плевел, - главная задача совершенного разума. Но имеет ли эта задача действительное значение для бытия? – И это не праздный вопрос…»
    +++
«Наши предпочтения в жизни всегда олицетворяют нужду. Мы неосознанно тянемся к тому, чего не хватает в нашем существе, в нашем органоиде. Так, обладающий внутренней бушующей силой, предпочитает успокаивающую мелодию. А тот, кто подсознательно чувствует её нехватку, тянется к раздражающей, взрывающей потаённые латентные силы, музыке. Но мы, в силу недоосознанности, всегда выстраиваем обратные соотношения, и провозглашаем, что, дескать, подобное, всегда тянется к подобному».
     +++
«Большинство полагают, что Даниэль Дефо в своей книге о Робинзоне Крузо, пишет о силе духа. Я же, кроме всего прочего, вижу здесь более глубокие предпосылки и мотивы, показывающие относительность свободы и несвободы, и реверсивных разворотов счастья и несчастья, выявляющих последовательную трансформацию душеных основоположений и закономерностей в глубинных пещерах душевного архипелага человека. Показывая всю субъективность отношения к миру общих стремлений и удовлетворений, присущих нашему социуму. Человек попавший на необитаемый остров, вырванный из привычного образа жизни, сначала испытывает шок, затем страдание, успокоение, и в конце концов удовлетворение. Он заперт на этом острове словно в тюрьме, и поначалу не перестаёт думать о том, как его покинуть. Но с какой силой постепенно развивается в нём внутренняя свобода. Он оторван от социума, он сбросил кандалы цивилизации и всецело предоставлен сам себе. Только оказавшись в таком положении, человек начинает понимать, что такое на самом деле свобода. И покидая, в конце концов, свою тюрьму, отплывая на корабле, он, с какой-то щемящей горечью, и в то же время, со сладкой ностальгией в душе осознаёт, что время, проведённое на острове, (с точки зрения социума - в тюрьме), было лучшим в его жизни…».
+++
«Где на самом деле более свободен человек? Вопрос только на первый взгляд кажется риторическим. Тело, закованное в кандалы, - освобождает разум. Свобода воли, - обязывает дух. Свобода повелевающего разума, - заковывает в кандалы ответственности и всего обязательного. Разум, - связывает руки инстинктам верёвками совести. Инстинкты, - хлещут плетью тонкие душевные лепестки. Ничто на этой бренной земле не обладает собственной свободой, кроме самого вдохновения! …»
+++
«Всякая ценность, всегда определяется нуждой. Всё малочисленное и труднодоступное, всё редкое и изысканное, всегда адекватно его ценности. Что стоили бы деньги, не будь бедных и нуждающихся? Что стоило бы произведение искусства, не имей оно в себе абсолютной уникальности? Разрыв между берегами определяет отношение, - всякое отношение».
       +++
«Где живёт Бог? Там же, где живёт весь мир. Если даже весь феноменальный мир существует только в нашем разуме, почему бы и Богу не существовать и не жить только там? И его истинность, его реальное существование, на самом деле нисколько не отличается от истинности и реальности существования всего феноменального мира действительности. Его пещеры, его поля бытия, лишь находятся на другой стороне острова нашего сознания. Но этот остров, - един».
+++
«Настоящее несчастье человеку, обещает, не страдание от недостатка, но пресыщение. Ибо, страдание от недостатка, во всех смыслах, - позитивно. Оно часто приносит б`ольшую радость телу и душе, чем все блага мира! И в первую очередь, душе.
        Кто любил когда-нибудь как я, тот знает…, кто не любил, - тот не поймёт. … И посмотрев на стоящую поодаль сосну, чей возраст составлял почти пять тысяч лет, так продолжил свою речь:
       Человеческая душа такова, что она очень быстро пресыщается всем тем, к чему так стремится. Ей очень быстро наскучивает, как безудержная, не одухотворённая любовь, так и богатство, комфорт, и всевозможные блага цивилизации. Только одно способно всегда удовлетворять нашу душу, принося ей неисчерпаемую радость до конца дней, это - творчество. Великое бескрайнее море обновления, в котором чистое вдохновение безгранично, в своих возможных формах, и всегда поражает своего творца, новизной и свежестью…
       Так Бог когда-то начал творить, чтобы не умереть от скуки, и собственного пресыщения миром. Ведь у Бога есть всё, что только можно пожелать, и потому его Рай, ничем не отличался от Ада. И Он стал творить. И увидел, что только это море по-настоящему бездонно, и не может быть выпито никогда! Только здесь нет, и быть не может пресыщения, только отражающееся в нём небо по-настоящему безмерно…
       И создав людей по своему образу и подобию, он дал людям нечто подобное. Он одарил их собственной способностью, он вложил в их души творческое…. Но люди, дыша постоянно «газовым облаком страха и заблуждения» создаваемого их же «лёгкими», - облаком, которое уже почти превратилось в атмосферу, страдали от нескончаемого удушья, и почти забыли о том чистом море, об этом великом даре Богов....
       Люди, выходя на улицу, и день за днём, год за годом вдыхая «газ», из этой сгущающейся ядовитой атмосферы, уже не хотели ничего, как только облегчать свои страдания. Их «лёгкие» уже разучились дышать этим чистым озоном, их желудки разучились утолять жажду этим бескрайним морем, и удовлетворять свой голод дарами из этого моря, с его бесчисленными рыбами - о золотой чешуе, и с рассыпанными по дну неисчерпаемыми разноцветными камнями… Они хотели только облегчать свои страдания, облегчать свою жизнь, строя и создавая всевозможные для этого, приспособления. Они хотели не беспокоится о хлебе насущном, и стремились только к накоплению материальных ресурсов. Но это превратилось в новое страдание. Ибо ресурсов этих, никогда не бывает достаточно, такова душа человеческая. Они строили виртуальный замок цивилизации, в котором всё было подчинено одной цели, - цели поселившегося и выросшего в этом замке, нового чудовища – капитала...
      И Бог сказал: - Живите, как хотите, только не жалуйтесь на произвол богов, и на свою долю, ибо, вы сами её выбрали. … Каждый из вас всегда получает то, что заслуживает, и всегда обладает такой жизнью, к которой стремится его душа, хотя разум его, этого и не осмысливает…. Мир – абсолютно справедлив! Как бы вы не думали и не говорили о нём….
      Бог давным-давно оставил эти обетованные земли, но люди по инерции молились ему, просили дать им сил и терпения. Но никогда не получая ответа из пустого божественного дома, расходились по своим домам и ложились спать. В глубоком сне - нет страдания. Они хотели лишь уйти от собственных страданий, они лишь хотели облегчить себе жизнь… (ПАВ Мария Текелински).               
   +++
«Удавшееся произведение, это то произведение, в котором ты превзошёл самого себя. Когда глядя на него, ты с восторженным удивлением замечаешь, что оно слишком совершенно для тебя, что на самом деле, это создал не ты! Ты стоишь пред ним в изумлении, и повторяешь: как я мог это сделать?! Но только в этом случае, можно по-настоящему полюбить своё произведение. Ибо ты можешь любить по-настоящему, только то, что совершеннее тебя. Настоящая любовь, – любовь без снисхождения…»
  +++
«О… мои дети, - мои песни! О… Мои философемы! Как бы я мог беззастенчиво ассоциировать вас с ремеслом? Как бы я мог торговать вами? Вы моя плоть и кровь, - вы моя суть! Получать с вас дивиденды, пить и есть за ваш счёт, - как это могло бы быть? Вы выросли из меня, но теперь, вы абстрагированные от моей плоти субстанции, вы самостоятельные органоиды бытия, и вы не обязаны мне ничем. Я уже всё получил от вас в тот самый момент, когда вы рождались и созревали, когда формировался ваш неповторимый нрав. Вы огорчали и радовали меня, радовали мой глаз и мой слух, ласкали мою гордящуюся душу. Так огорчает и радует собственную мать, в моменты своего роста и становления, всякое дитя. Оно приносит радость своей сверх живостью, своим откровенным чистым нравом, своей еле уловимой неповреждённой гармонией, своей тончайшей сверх возвышенной искренней любовью».
     +++
Поразительно! Как Мы, в наше время, научились проходить мимо всего Великого, всего благородного и возвышенного? В отвал нашей истории уже начало валиться всё подряд, смешиваясь с мусором. Может быть, благородного и возвышенного стало слишком много, и потому оно девальвируется, теряет свою ценность? Пожалуй, что нет. Дело в другом. Всё самое ценное, все самое достойное нашей жизни, опрощается и превращается в ненужный хлам, рядом с грубыми аффектами нашей воли. Человечество стареет, и все его инстинкты затухают, уступая место умеренной разумности. Для которой всё агрессивное, злое, разнузданное (лишенное узды), а следом и всё возвышенно-великое, целеустремлённое и изысканное, - всё, что увеличивает амплитуду жизни, все, что стремится разорвать цепи, расширить круг, выломать пограничные столбы и объять необъятное - становиться слишком опасным, не соответствующим его силам, а значит и стремлениям. И отметая всё агрессивное и злое, оно отметает вместе с тем и всё изысканное, и благородное, - все, что несёт в себе подвиг и надежду на будущее».
        +++
«Человек, не имеющий в себе ничего благородного, ничего возвышенно-стойкого, не способен оценить эти тончайшие и изысканнейшие плёночки души. Каков ныне наш социум? Мир труженика, ремесленника и служащего. Социум муравьиной ментальности и пчелиной разумности. Средний человек заполонил планету. Теперь его время, он правит балом. Его воззрения и умозаключения доминируют над всем остальным. Он горит синим огнём целесообразности, благоденствия и умеренности. И в этом огне гибнет не только всё тропическое и жестокое, но и всё правдиво-скрижальное, всё духовно-изысканное. - Все, что представляет для него опасность, и всё, что не имеет отношения к его потребностям. Для нынешнего человека в мире существует только древесина и уголь. Его сотканная из пошлых потребностей атмосфера, влияет на ценность изысканных явлений. Всякая среда создаёт как свой бриллиант, так и графит. Средний человек, превращает некогда сухую твёрдую, наполненную драгоценными камнями почву, в болото. И в этом болоте тонет как всё искренне жестокое, всё жизнеутверждающее, так и всё возвышенное, тонкое и благородное, растворяясь в размягчённых трясинах человеческого сознания».
         +++
«Посвятить жизнь не одному из многочисленных ремёсел, но самой жизни. - Для этого нужна смелость Геракла, крылья Икара, и почти животная доминанта в инстинктах (….). Таким стечением душевных качеств обладает только истинный философ…»
      +++
«Как мужчина тянется к женщине, как к своему собственному совершенству, так и женщина в лице мужчины находит своё совершенство, и тянется к нему. Каким могло бы быть «истинное совершенство», совершенство для всех, совершенство не по отношению, не как иллюзия собственного недостатка, и представление лучшего по отношению к себе, но как «абсолютное совершенство…?»
     +++
«Как всякий неполовозрелый юноша, неспособный ощущать оттенки собственных чувств, я долго не мог по-настоящему ощутить и понять красоту и гармонию картин Великих художников средних веков. Я был убеждён, что тот ажиотаж, который существует вокруг этих полотен, лишь продукт чистой конъюнктуры. И он, конечно же, имеет место, ибо большинство созерцателей не продвинулись в своих возможностях дальше собственного носа, и именно они в силу собственного большинства, диктуют отношение ко всякой ценности художественного таланта. Таким «конъюнктурщиком» был когда-то и я. Но однажды ощутив и поняв то, что на самом деле несёт в себе каждое из таких полотен, я вдруг осознал во всей своей полноте, что этот ажиотаж имеет под собой более глубокие причины, чем простая конъюнктура. По-видимому, в этот исторический для себя момент, я достаточно созрел для того, чтобы осмыслить ту тонкую духовную составляющую каждого Великого полотна, ту олицетворённую квинтэссенцию духа, ту невидимую за «пеленою майи» константу идеи, которая может быть обнаружена лишь в произведении настоящего художника. Ведь чем на самом деле отличается Великий художник, от посредственного? Тем, что он своим талантом, продолжительным кропотливым трудом в своём идеальном ремесле достиг таких вершин, что стал способен воплощать на полотне своего созидания, на зеркале полотна, с помощью инструментариев искусства, - собственную душу. Нечто еле уловимое, чувствуемое только её тончайшими усиками-флюидами, нечто неповторимое и неповторяющееся никогда, - то, что единственно можно отнести к по-настоящему живому. И когда стоя пред таким полотном, наблюдатель постепенно приводит к экзальтации свои чувства, то в какой-то момент он чувствует, как его душа начинает общаться с душой художника жившего и чувствуемого много лет назад. И он понимает, что для него открывается невиданная страна, и он словно просыпается от спячки, в которой находился до того, и которую не распознавал и не осознавал. В такие моменты ты живёшь по-настоящему, и бодрствуешь по-настоящему. Это чувство невозможно передать словами. Что ещё может быть божественнее на земле?! Тот, кто никогда не ощущал этого, тот и не жил вовсе. Ведь и камни живут своей жизнью, но какова их жизненность, знают только они, и им неведома иная жизненность, - жизненность сверхтонкая и сверх возвышенная. Оживающая душа, от соприкосновения с родственной, или говорящей на том же языке душой, есть воплощение ангела, - «сверх живого существа».
       И вот почему собственно, эти полотна так ценятся искушенными наблюдателями, - теми, кто, так же, как и мастер воплощения, достигли своим трудом совершенства собственного созерцания. Вот почему, такие полотна ценятся подчас дороже всех ценностей на свете! Дело ещё и в том, что тех людей, тех «мастеров воплощения» что были прежде, что были способны на такое воплощение, теперь нет. И главная причина здесь даже не в самом мастерстве, или какой-то ушедшей школе, но в том, что человечество в целом, подобно всякому организму, имеет свою молодость, зрелость и старость. И на каждом этапе своего бытия, в человечестве, как во всяком ином организме происходят «генетические изменения», подобные изменениям в индивидууме, с ослаблением его гормональной системы, и как следствие стагнации всех потенциалов, превращения всех некогда имевшихся у него сверх чувствований в рудименты сознания, уже не способных ни на глубокие проникновения, ни на Великие вдохновения. Никто не способен обходить этот закон природы, - ни отдельный Человек, ни Человечество в целом, ни Галактика, ни Вселенная…Вопрос лишь времени.
      Тот Великий инстинкт чувства, присущий людям древности и наиболее полно развившийся к средним векам, давным-давно выродился. Таких личностей, какие были когда-то, с такими формами чувства и созерцания, теперь не отыщешь на земле. Они вымерли, как вымерли динозавры. Человек трансформировался, он мутировал и превратился в нечто совершенно иное. Это не хорошо и не плохо, - это так. И потому всякое дошедшее до нас из средних веков произведение искусства, к какому направлению оно бы не причислялось, уже не повторится никогда. Человечество перерождается, и ностальгирует по себе ушедшему, как ностальгирует отдельный человек, по своему детству и юношеству, с их ушедшими в прошлое душевными потенциалами»    
                +++
Хотите услышать мнение? – Моё мнение относительно ценности человека, а точнее ценности рода его занятия? Извольте. Я бы выстроил некую условную пирамиду, в основании которой, как самое низменное по ценности для человечества, как саморегулирующейся системы, стремящейся как будто бы к собственному совершенству, (если вообразить себе, что это именно так), установил бы две равнозначные консоли первой ступени. Консоли, состоящие с одной стороны, из так называемого организованного преступного сообщества, представляющего некий мир, имеющий свою организацию свои законы и правила, и обладающий своими простыми целями в рамках простых аффектов воли и разума, простых страстей и желаний, и обладающих властью своего порядка и своего уровня. С другой стороны, такое же по своей спекулятивной форме организованности племя политиков, и их мир законов и правил, несущий в себе, как и первый, интерес власти пошлого низменного политеса. Как бы это не звучало абсурдно, но люди представляющие политический истеблишмент, и организованную преступность, люди одного склада. Они несут самые простые формы власти, и потому я отношу их к стоящим в самом низу консолям. Не потому, что на них держится мир, но потому, что они олицетворяют наиболее простое и явное воплощение инстинктов власти, а значит относятся к самым архаическим ступеням развития человеческого духа.
     На вторую ступень я бы поставил техническую интеллигенцию, инженеров, изобретателей и учёных. Здесь власть приобретает более сложные, а значит более возвышенные формы. И потому ценность этих личностей, несущих и привносящих в нашу цивилизацию научно-технический прогресс, невозможно переоценить. Их стремление к власти лежит в основании цивилизации, и всех её продуктов, так радующих, и в то же время обманывающих всех нас.
    На третью ступень, я бы поставил художников, поэтов и музыкантов. Здесь стремление к власти, насколько латентно и завуалировано, настолько же тонко и возвышенно. Они создают более тонкую, но на самом деле более важную для человечества, платформу. Они создают культурное наследие, на котором зиждется дух человека, и которым облагораживается всё его бесполезное и бесцельное бытие.
    Четвёртую ступень, что вполне естественно для моего образа мышления, занимают философы. Для которых власть превращается в нечто необязательное, мало ценное и ненужное. Но именно в силу этого, по закону противоречия природы, они-то, и обладают самой возвышенной, самой всеохватывающей и самой неотъемлемой формой власти, - властью над миром, над его глубинами и высотами.
     И на пятую и последнюю ступень, этой глубоко условной пирамиды, я бы установил отшельников по призванию, но не по необходимости, для которых власть как таковая, является чем-то несуществующим, чем-то эфемерным и лишь надуманным. Эти, самые совершенные на сегодняшний день натуры, являют собой экзальтированный потенциал природы человеческого духа и самый ценный материал личностной сферы социума. Это высшая форма философа, - молчаливый философ. Они ничего не говорят, но лишь красноречиво молчат. И всей своей жизнью, всем своим существом олицетворяют самое совершенное воплощение человеческой природы». 
+++
«Повторяю: Там, где люди равны, там необходимо девальвируется всё самое лучшее, самое возвышенное и изысканное в человеке…»
  +++
«Нет, не сами по себе истины, не открытое утвердившееся и закреплённое в разуме даёт надежду, но само стремление к тонким изысканным еле уловимым монадам бытия, позволяет мне находить удовлетворение от работы ума и духа, и обещает ту Великую надежду на будущее, что толкает наш мир к совершенству, - к пенатам непостижимой сверх организованной гармонии этого мира».
   +++
«Ты будешь всегда лишь разочарован, если станешь абстрагировать поэзию от реальности, если будешь искать повод уйти от жизненных реалий с помощью запредельных метафор поэзии, искусства и философских воззрений. Ты будешь всегда лишь разочарован, если с гордыней и апломбом станешь отвергать всё то, что представляется с высоты этой поэзии и философии пошлым и бездарным, - всё то, что несут в себе архаически действительные консоли нашего бытия. Научись и привыкни находить поэзию в самом бренном существовании, находить философию в каждодневных мыслях о жизни и бытии, научись относиться ко всему серьёзному, ко всему эмпирически необходимому с долей сарказма, и выработай привычку на всё тягостное и насильственное нахлобучивать колпак с бубенчиками. То есть научись и привыкни относиться ко всему бренно необходимому и тягостно фатальному - с иронией, и превращать всякую неудачу в метафору для собственных переживаний, и видеть во всякой неприятности не повод для отчаяния, но вызов судьбы, который даёт тебе лишнюю возможность победы и последующей гордости, приносящей столь благостное чувство свободы...»
                +++
Меня не отпускает мысль, что в своих скрижалях я всё время возвращаюсь к одному и тому же. Что я без конца пережёвываю одни и те же мысли и идеи, что я хожу вокруг одно и того же «соленого столба» собственного разумения. Но как бы могло быть иначе? Ведь, когда ты поднялся на самую высокую вершину, у тебя остаётся лишь одна дорога, - вниз. И не желая опускаться, ты вынужден обходить раз за разом эту вершину, и описывать её со всех сторон. Ты смотришь по сторонам, но туман окутывает всякую высокую гору. «Туман заблуждения», этот великий скрыватель всякой сути, этот обязательный спутник всякого «стратосферного разумения», он редко опускается вниз. И пусть тебя не заботит, что ты иногда видишь рядом более высокие вершины, ибо это оптический обман. Для тебя, на самом деле нет более высоких гор, более высоких вершин, чем твоя собственная вершина. Но в конце концов ты приходишь к тому, что понимаешь и говоришь себе; Что тебе ещё остаётся, как не спускаться вниз, как не пытаться описать и нижние склоны этой горы. Но спускаться гораздо труднее, чем подниматься, и ты делаешь это мелкой поступью, не заметно, но с каждым шагом тебе становится всё легче. Здесь больше кислорода, здесь всё чаще ты встречаешь разноцветных птиц и гордых Теков. Ты становишься ближе к поверхности обетованной земли, и тебя начинают понимать всё больше поверхностных животных. И это положение вещей как радует, так и огорчает. Ведь там, в «стратосфере своего умозрения», ты был дальше от родной фауны, но ближе к самому себе».
   +++
 «Я о многом промолчал, многое не договорил, ещё больше упустил из внимания. Но то, что было задето, поднято со дна и вскрыто, - что было вынуто, словно горсть древних кораллов из-под земли и было освящено светом созерцания, то, либо сгорело, превратившись в золу, и теперь развеяно по ветру, либо сплавилось в слитки, сияющие на солнце и вдохновляющие всякого мимо проходящего путника. - Того, кто способен отделять зёрна от плевел, золото от патоки».   П.А.В. Мария Текелински. 
               
Рифмофлексы
Баланс души
               
Чувствуешь...? Как забирает силы,
размеренная бренность дней,
мерцание духа, тлеющих углей,
в конце концов, становится невыносимым,
и вновь заставит дух спесивый,
разбалансировать течение жизни
чтобы ощутить всю полность бытия.
Пока не гаснут огоньки угля,
раздуть очаг душевного пожара,
и после, от чрезмерного угара,
вновь попытаться, охладить себя.
И заново хлебать, всю бренность дней,
мерцание духа тлеющих углей…

От бренности, ослабшей воли,
один найдёт спасенье в алкоголе,
другой же, в церкви, или боевом просторе,
а третий, - в сумрачной долине,
где нет людей, лишь только льдины…

 Стремление

Я чувствую себя слепцом,
и всё сильней стучусь я лбом,
и жду, когда откроются вдруг соты,
закрытой рамки, мудрости медовой
коробок ульев потаённых, разума,
что спрятаны под пеленою фатума…

Я вновь увижу всё вокруг,
и ухвачу в тумане золотую нить,
что вытянуть никак не мог,
из разума, окутанного смок.
Освобожусь от липкого страдания,
 и поплыву по морю миросозерцания,
но лишь местами измеряя глубину…

Смысл

Смысл жизни человека, кроется в его душе,
в той глубине, достать навряд ли, сам ты сможешь,
нередко мученик, всю жизнь копается на дне,
а за лучину ухватить, так и не может...
.
Иной, не зная собственных оттенков,
всё норовит упасть, на дно к другому,
чтобы добиться смысла жизни от него.
Вот так, он ищет то, чего и быть не может,
мой друг без пользы прожигает дни,
себя считая, не авторитетом в этой жизни…

Мой друг, ведь сказано не зря,
лишь тонкость мысли - радовать должна тебя,
и лишь твоё глубокое воззрение - вес имеет…

Тихо
               
Как шелест листьев, или мерное журчание,
нам не дано услышать, в штормовых ветрах,
так истина не слышна, в грохотании,
напыщенных, и экзальтированных фраз,
что изрыгают лжепророки, болтуны,
они, своими криками, под корень рубят всё,
что тонко, сокровенно, истинно и верно…

Око

Я в мир заглядываю, прозорливым оком,
все тонкости его, пытаюсь разглядеть,
я не стыжусь отныне, своего порока,
я лишь хочу найти свой сокровенный путь.

Моральных догм упругие строения,
покрытых пылью вековой,
я чтить не в силах от рождения,
я лишь ищу согласия с собой,

                и собираю в чашу, брызги вдохновения...

Наслаждение

Я получаю наслажденье высшего порядка,
когда забыв про радости, от мелочей мирских,
и жизни распорядка,
пытаюсь вновь проникнуть в глубину,
и то, – корысти ставлю я в вину,
что ищет наслаждения новых стен,
но не плывёт по морю, словно челн.
Как нерв! - Он ищет раздражитель новый,
чтобы, коснувшись тонкой истины, горячий плед,
смог насладится радостью, порядка высшего побед!..
               
Обречённый мир

Плывёт в тумане обречённый мир,
к своей кончине неизбежной,
чтобы из пепла вновь восстать,
строением жизни поднебесным!

Фатальностью пропитан, каждый челн,
Мы только ползаем, по телу неизбежности,
в порывах духа, чувствуем, - как будто можем всё,
махая вздутым флагом гордости...

Но обречён наш гордый мир,
и мы не в силах ни на йоту,
что изменить в потоке вод,
он обязательно дойдёт,
и вновь букетом расцветёт,
своей вершиной, – человечности!

Замкнулся круг, и снова жизни колесо,
путь держит свой, к водовороту вечности...

Недоступность

Я обладаю целым миром,
но как бы воля, не была сильна,
собой, я обладать не в силах, -
прочувствовать себя сполна…

Я постигаю широту пространства,
соизмеряя всех предметов суть,
достичь способен взора совершенства,
но лишь в себя, не в силах заглянуть!

Нам не дано свой стержень осознать,
как глаз – лишь в зеркале, себя узреть способен,
мы отражение себя –
в широкой речке жизни ловим!..
               
Мой мир

В твоих объятиях я дремлю,
как голубь скованный любовью,
я вряд ли ниже упаду,
но и за облака не взвою…

Куском планктона на поверхности твоей,
Мне в вечном дрейфе суждено, томится,
отчерчены границы мне судьбой,
и вечно в клетке, словно птице, биться!

Я сознаю свои возможности, вполне,
и запредельного, в мечтах не строю,
пусть я дрейфую на волне,
но в своём мире, хоть чего-то стою...

Мысль

Ты обожгла меня своим холодным телом, мысль,
взорвала вены, своим острым жалом,
как пуля пролетела ввысь,
и растворилась в облаках, холодным паром…

Из тысячи мелькающих, подобно этой мысли, тел,
одну способен разум заарканить,
холодный жар её, немного поубавить,
прибив гвоздями строчек, её мудрый пыл…

Я не жалею, что иная мысль уходит,
её реанимировать - не в силах я,
меня в огромной степени, тревожит,
чтобы наследство ясности оставила она...

Дух сомнения

Твоим сомнениям, - счёта нет!
Скептически подходишь, к окружающему миру.
Из «дряхлых стен», построил ты свою квартиру,
из «ржавого железа», создал свой Корвет.

Всё крепкое и ясное, проходит мимо носа,
он слишком часто, пар сомнения вдыхал,
он атрофирован к «духам Парнаса»,
он всё забыл, чем прежде обладал…

Как тот колос, что изменяется в процессе роста,
так взгляд на созданное, очень просто,
изменится, - почти необходимо,
и ты найдёшь ошибок бремя…

Но стоит ли предвосхищать,
себя сомнением угнетать,
и раньше времени, свои стремления,
смертельным ядом – дух сомнения,
подобной смесью отравлять?

Ступай смелее твёрдым шагом,
по всем долинам, и дубравам,
и растопчи змею сомнения,
пока не отравила, все стремления…

Ты расчеши Пегасам гривы!
Чтоб не оставили в забвении, картины.
Ты должен вновь познать себя,
На свет, все мысли выводя…

Ты будешь счастьем упиваться,
когда оставив ложный стыд,
за свои действия и быт,
ты ясность взора вдруг познаешь,
уверенности радость, испытаешь,
всё чередом своим пойдёт,
                тяжёлый дух – в небытие уйдёт...

Конфликт
   
                «Карета – стыд, в пороки запряжённая,
                и совесть – кучер наверху…»
Война - в тебе. Здесь столкновения неизбежны.
С инстинктом, разум, в клинч сошлись,
в боях минувших, силы набрались,
все их движения – поспешны…

Бескомпромиссный разум, жаждет власти,
ещё бестолерантнее - инстинкт,
желания здесь, у каждого, единой масти,
владычества над личностью, хотит…

Разумность гордая, моралью заряжённая,
в инстинкте, – бочка пороху,
карета – разум твой, в пороки запряжённая,
и совесть – кучер наверху…


Колодец бытия

                Среда, в которой существуешь,
                в душе необходимо оставляет след,
                за время странствия, столкнулся с чем корвет,
                в душе всё отпечатком ляжет,
                иероглифами, на твоё чело,
                жизнь свою сущность всю, намажет…»

Вся похоть, благородство, и смирение,
вся злость, и сила, что заложены в тебе,
всё отражается на лике вдохновенном,
лежит всё отпечатком, на твоём челе...

Читать по лицам? - Ох, как всё не просто!
Боишься ошибиться в мелочах,
за каждой мелочью – скала таиться,
за каждой чёрточкой – врождённый страх...

Всё, что ты встретил в своей бренной жизни,
столкнуться с чем, пришлось тебе,
всё отразиться на твоём лице,
но прочитать сие, - способны единицы...

Но только прочитав одну из строчек,
скрижалей тех, что писаны здесь, бытием,
ты словно связку обретёшь, отмычек,
и вдруг засовы заскрипят, внутри твоём…

Те ценности, что чтил ты в этом мире,
Поблекнут, перед радостью одной,
когда своих прелестных струн мотивы,
ты вдруг услышишь где-то пред собой…

Вся суетливость наша, - так ничтожна!
Нет высших целей здесь, чтоб тратить пыл,
одна лишь ценность, – мысли вдохновенность!
за суетой, - ты чувствуешь, что только был!

Твоя привычка, к этой бренной жизни,
ненужных целей – целая гряда,
прозрачности добиться, в призме жизни,
чтоб рассмотреть колодец бытия, до дна…

               
Истина

«Корана суры», «Книги жизни», «притчи Библии»,
для человечества, - ночной дороги фонари,
под сенью этих «крон», ключи от истины, всегда искали
И жизни песню в унисон, на струнах разных мы играли…

В «Катренах Нострадамуса» пророчеств фатализма,
мы к обаянию жизни, запредельность добавляем,
сквозь них на мир, мы словно через призму мистицизма,
под «схемы слова», - факты жизни подгоняем…

Где истина, где лож? Узнать, - как будто не судьба.
Не хватит «жизни мира», чтоб расставить всё по полкам.
Вся сущность жизни – бесконечная война,
и нет у той войны, ни цели, и не толка…

Полёт совы

Полёт совы, меж веток в тишине ночной,
когда луны обворожительное око,
нам не дано услышать, этот всплеск волны,
мы в тишину взираем одиноко.
Уж слишком короток, и наш диапазон,
мелки возможности все наши,
быстрее бегает любой бизон,
и лучше слышит, лист упавший...

Златая середина

«Никак не поборю я чувство,
что все, что делаю я, – бестолковый труд.
Его так хочется мне, со стола смахнуть!
В своих трудах встречаю, часто это свойство...

Нет тем, достойных сих скрижалей,
что так душевную волнуют суть,
и волны разочарования, в реке воззрения, 
клубов сомнения поднимают муть…

Всё тленно, в этом бренном мире,
нет вечных ценностей, как не суди.
Когда-нибудь, всё растворится в пустоте эфира,
так хочется надежды, - но вот как её найти?

Куда ни глянь, дамокловым мечем взмывает,
вопрос, - коварнее которог,о на свете нет,
зачем стараться, ведь всё умирает,
Вселенной даже всей, спасенья нет!

Здесь каждого, - безумие подстерегает,
когда подобных мыслей плен,
награды нет, – лишь только тлен!
Чтоб ты не сделал, - всё сгорает…

За что сознанию зацепится,
мифическому богу поклониться?
Иллюзия! – В тебе одной спасенья путь,
на твоём ложе сладенько заснуть,
не мучить свой уставший ум,
терзаниями неразрешимого вопроса,
оставить притязания, на истинности нерушимый дом,
                стремление к истине, – зараза!
Но что я вижу, – я ослаб?
нет сил, чтоб с пустотой бороться?
Готов уже я, как любой из стад,
к чему угодно прикрепится.
Примкнуть к одной, из тех процессий,
Что следуют по склонам, собирая души,
там затхлый воздух меня душит,
соблазна дымчатой повесой...

Иль в неприветливых горах,
где лютый ветер, и морозный,
там нет жуков, и мух навозных,
но так легко там, потеряться,
и с адекватностью расстаться...

Найти златую середину,
- чтоб в пропасть не упасть,
- и не лететь листом по ветру,
- и глубиною насладиться всласть...»               

Древний город 
 
В упор расстрелянных дней, жизни эскадрильи
Ушедших будней остовы, на дне морском лежат
Почивших мыслей косточки, реанимированных ностальгией
Минуты случаев былого, в памяти своей хранят.

Удел фантазии – не чтить портов условных
Чтоб переделать мир реальности, на новый лад
Разрушить образ монолита, пирамиды древней
И на руинах выстроить, свой новый особняк.

Где спрятан корень зла, где смысл противоречия
Где, то зерно, что выросло в действительность твою
Зачем всегда, мир хочет своего увечья,
и почему не может жить спокойно, в собственном раю?

На стапелях иллюзии, - построен всякий город
На откровенье тайны, - зиждется метафора судьбы
Пилоны вечности - Жара и холод,
На их конфликте держатся вселенские миры…
 
Боль – воздух бытия, страдание – смысл жизни!
Плач, смех, восторг, уныние – грани призмы…
На крыльях ветра выйти за кордон
Забыть по всё? – но в голове тот вечный звон…
 
Любовь и ненависть, - как два крыла жар-птицы!
Мир, и война - жизнь вечную хранит
И тот лишь, кто всегда об этом помнит
В душе ростки надежды вскормит,
                и дух уныния победит…

Пророк

Так непонятна – странна жизнь отшельника-пророка
Он освящает мир, как с кельи звонницы, звонарь
Душа его, как волка сумрачного одинока
Положит жизнь, - на истины алтарь…

И с какой точки не смотрел бы, на пророка
Он словно пик горы, вдали блистает одиноко
И ты узреть пытаешься, мотивов его строгих
Исписанную руну, иероглифами древними на склонах…
 
В попытках гений осознать, чужого фолианта
Ты словно в бездну смотришь, в сумрачном лесу
Нам не доступен смысл, и музыка его таланта
Нам не подняться на его гору…

У каждого из нас, на этой почве древней 
Свои наделы, горы, и пустыни
Своих воззрений реки, океаны, котловины
Не внемлет дух чужой, и не оценит те долины…
 
Как не дано нам, запах бездны обонять
Своих секретов нам, не могут рассказать
Гробы, что в склепах мира, свитки истины хоронят
Что мира хаоса - до всякого начала помнят…

Любовь

Любил ли ты, до ломоты в груди?
Когда вся жизнь твоя, в её ладошке,
И все стремления твои,
Уместятся на кончике, её десертной ложки…

Когда ты, словно фетишист
С благоговением взираешь, на обыденные вещи
И каждый сон твой, переполненный любви
В реальность рвался от заката, до зори
И стать хотел поутру, вещим…

Раб

Тот, кто стремится к полной, и безудержной свободе,
является рабом своих ошибочных суждений,
Своим амбициям ущербным, в поклонении,
К иллюзиям мифическим стремления...

Свобода – миф! И как бы ни казался лозунг этот, крив
Здесь не должно быть у тебя сомнений,
После свободного полёта вдохновения,
Трудиться должен - словно раб,
Иначе уготован вскоре тебе ад!

Ведь для души твоей, нет злей врага на свете,
Чем лень, сидящая с тобой, в одной карете.
И нет опаснее, на свете заблуждения,
Что лишь свобода полная, - коней накормит вдохновения...

Свобода, в собственных разумных острогах,
И рамках духа берегах,
Твой челн, великих помыслов заоблачных стремлений,
Имея веры паруса, и якоря сомнений,
В балансе сил души и разума,
Преодолеть способна, даже стены фатума!..


 Поэтам

Ты называть готов себя поэтом,
Но холодит тщеславия нерв, - истории мороз,
Ведь мир воздаст, лишь редкостным кометам,
В отвал истории забросив, мириады звёзд…

Поэты! Вам хотел бы обратить я эти строки,
Борцы за место в свете, и значительность свою,
Должны вы словно тигры быть, по жизни одиноки,
Но почему-то в стаи вы сбиваетесь, скорей...

Вы наслаждаетесь собой, пророки и лгуны
Как филистеры, и культуры горбуны,
Вам снится, что отличны вы, и редки,
На самом деле, - общего течения рабы...

И каждый – словно отражение луны,
В вас нет ни яркости, ни глубины –
В вас нет, той истинной свободы.
Вы словно карты из одной колоды…

Лишь то, что резонирует с общественным оркестром,
Эмоции усилив, и создав аффект трубы,
Воспринимается толпой как вещь, - как перст судьбы.
И хором закричат они: То – лучшее! То – Благовестье!

Но есть поэзия, - действительно от Бога
Что не нуждается в признании толпы
Ей чужда страсть тщеславия, и червь вины
Не знает ни сетей, ни догмы чуждой, свода…

Что в естестве живёт, и по своей природе, одинока.
Способна что, здесь всякий дух настроить на свою волну, 
Создать в нём музыку свою, и невзирая на молву,
Идти своей извилистой дорогой…

Хранить родник душевный, - чистый водоём,
И освящать божественным огнём
Все тёмные углы, и духа сильного облагораживать глубины,
И создавать творений, небывалые столпы,
                Как будто ткать, блистающие руны…
 
Ты поднимаешься вниз…

Ты поднимаешься ввысь, - держись!
Первых робких шагов, - на ступени
Добровольно надев, - вериги
Еле сдерживая тряску, - коленей
Приступ лени убив, - с треском в теле
Положив всё на плаху, - судьбы
Ради горя и счастья, - мечты…

Ты поднимаешься ввысь, – держись!
Пик олимпа так мал, многих он, не принял
Многих он покарал…
Так круты скалы склонов его, - в пути
Так желающих много туда, - войти
Кровь из пальцев хлещет, - на стены
Боль и радость взрывает, - вены…

Ты поднимаешься ввысь, - держись!
Знай, обратного шага, - не будет
Город прошлого, - в море утонет
Разум радостей старых, - забудет
Твоя лодка отчалит, - от берега
Чтоб разбиться о скалы, - вдали
И забрать с собой пламя, - души…

Ты поднимаешься ввысь, - держись!
За тобой лежит море, - вечность
Пред тобой океан, - бесконечность
Страсть к неведомым странам, - стонет
Тебя в новые дали, - уводит
Ты идёшь по бескрайней пустыне
А вокруг лишь иллюзии, - дюны…

Ты поднимаешься ввысь, - держись!
Нам не выйти из этого, - круга
Как бы нам, не подняться, - в небо
Камнем рока на дно, - рухнем снова…
На что тратишь ты, глупо - жизнь!
В липкой патоке, - дни беспокойства
Ищет новеньких нерв, - удовольствий

Ты поднимаешься ввысь, – держись!
Может падаешь вниз, – проснись!

Вещь

Ты вещь создал.
Но чтобы стать шедевром ей,
Понадобиться длительное время.
Она, - как брошенное в поле семя,
Стволами древа жаждет прорости.
И ей понадобится много одобрения,
Ведь для неё оно, - как удобрение.
Чтобы величие своё, ей обрести,
Необходимо стать хрестоматийной,
И в тоже время, не опошлиться, не стать серийной.
Шедевром назовут её тогда,
Когда в критериях своих, авторитетных,
Оценят критики достоинства её,
Покажут то, что нет в ней, и расскажут,
Как смысла сущность, слишком глубоко,
И что увидеть это, многим не дано.
И вот уж, вещь твоя простая,
Ей, - чуждым смыслом обрастая,
Черты скульптуры обретёт,
И в мёртвый классицизм уйдёт…


Все книги мира

                «Все книги мира, даже если сможешь прочитать,
                и если даже, сможешь все их осознать,
                ты и на пядь, не подберёшься к тайне мира,
                и заглянув, как будто бы, на дно того горнила
                разочарован будешь, как всегда опять…

                Ведь вечных грёз разумного познания,
                не утолить продуктами печатного издания…
                Лишь только ветер и течение реки,
                как и огонь, прибой, и звёзды в небе,
                разбудят настоящее познание в тебе…

                И лишь увидев контур – горизонт событий,
                в тумане будто, различив обитель,
                - вот истина! Лишь руку протяни!
                Но не коснуться, сколько не беги…
                Словно мираж висит над горизонтом,
                - игра, меж теменью и солнцем…»
 
Конец