Психотомия

Вивисекция
Всякая вивисекция - ущербна. Ибо целостность того, что человек пытается разделить, и обозначить…, дав имена, и отношения частям…, гораздо важнее любых разделений, и выделений…, которые, будто бы, дают правду познания. Но, на самом деле, лишь удовлетворяют «детский ум» человека…, который плохо переносит всякую целостность…, не дающую возможность подступиться, ухватить, взять в руки…, - целостность, ставящую под сомнение обладание собой…, и тем самым, нивелирующую власть над собой.
            Целостность всегда ускользает, словно тяжёлый, абсолютно ровный шар. Она не позволяет логическому, рационально-аналитическому разуму, ничего понять…, не даёт овладеть…, пока из этого «шара», не выделена какая-либо часть…, за которую можно ухватить, потянуть, и развалить на части…, с углами, неровностями, и дырами…, - части, которые можно взять в руки, и получить удовлетворение обладанием, удовлетворение собственной властью.
           Поэтому целостность, для нашего рационально-аналитического разума, ничего не значит. Он не способен её, ни осознать, ни оценить. На это способен, только идеальный разум…, с его возможностями интуитивно-метафорического, целокупно всеохватывающего созерцания. И если искать на этом свете, нечто простое…, то его нужно искать не там, где его ищут учёные, бесконечно деля формы, и саму материю на составляющие…, но в противоположном месте, - в целостности…, как сфере, не доступной рационально-аналитическим воззрениям…, но такой естественной, и простой, для идеального познания. Подобная простота, пусть и не совсем понимается…, но чувствуется, и познаётся во всяком настоящем искусстве.
           Что же есть, в своей сути, вивисекция психологии…, как не психа-анатомическая работа, по разделению его целостности, на составляющие…, для осознания «рационально-аналитическими ганглиями» сознания, его психоделического чрева? Он жаждет овладения, он стремится к власти, по всем направлениям…, как внешнего, так и внутреннего, полей осознанности. Но, для понимания вивисекции психологии, как метафизики сознания, начать необходимо, с физики тела…, с традиционной, биологической анатомии.
           Что есть анатомия человека, в широком смысле слова…, в историческом контексте его становления? Здоровье человеческого организма, его физическое состояние, в первую очередь, зависит от того, как его предки выстраивали «генетику своей ветви» …, с какими проблемами сталкивались их физические, и астральные тела, на протяжении жизни. Гармония всех физико-биологических составляющих организма, напрямую зависит, от уходящих в прошлое, корней…, на которых вырастают «стволы», и «кроны» существующих ныне, органоидов. И это, - генетическое здоровье. И во вторую очередь, (не менее важную), такое здоровье основывается на том, как сам человек живёт…, провоцирует ли своё здоровье, на прогресс, или на регресс. Но, самым важным здесь, является именно психическое здоровье…, что, как и физическое, выстраивается предками, и вырастает на корнях психотипа…, уходящих также, вглубь веков.
            Цепь, в которой есть ущербные звенья, оставляет желать лучшего в своей прочности…, и способности противостоять напряжениям, коими наполнена наша жизнь. Но если, в такой цепи, превалируют «ущербные звенья», её прочность слаба настолько, что будет необходимо рваться, при малейших нагрузках. Так происходит, тот самый «отбор», что провозглашал некогда, Чарлз Дарвин. И этот «отбор», по большей части, происходит именно на психологическом уровне. Нет более важных «консолей», в человеческом существе, как психологические. Ибо, от того, как ты смотришь на мир, и себя в этом мире…, как ты оцениваешь всё и вся…, зависит твоё общее, целокупное здоровье.
            На земле, не существует непреодолимых препятствий…, нет фатальных преград…, и всё, что встаёт пред тобой, приводя тебя, либо к отчаянию…, либо толкая к преодолению…, является, лишь монадой твоего разума. По большому счёту, ты сам, в своём разуме, создаёшь большинство препятствий…, и делаешь их непреодолимыми, только исходя из собственных умозаключений.
            На земле столько путей, сколько ты способен генерировать в своём разуме. И ни одна гора, или стена, не имеет в себе фатальности…, вопрос лишь в том, готов ли ты изменить в своём разуме, подход к этой горе, или стене. Готов ли ты, посмотреть на препятствие, с иного угла…, и насколько в тебе сильно желание преодолеть, созданную тобой же, гору, или стену.
           Желание, - есть суть главная консоль твоей воли. И то, чем ты готов пожертвовать, ради достижения своего желания, есть основополагающий вопрос психотипа. То, что даётся просто так…, без напряжения сил…, без жертв, - не имеет ценности. Сама ценность чего бы то ни было, определяется только, исходя из потраченной на неё, энергии…, исходя из тех страданий, которые предшествовали достижению желаемого.
           Инфантильный, слабый дух, неспособный на напряжение сил, на преодоление, - не способен, и ценить настоящие вещи в жизни. И даже сама жизнь, становится для него, чем-то не очень ценным…, и только врождённый страх, не позволяет ему расстаться с ней.
          Сильная натура, имеющая в душе несгибаемый стержень, укреплённый предками…, не только, не обходит стороной обстоятельства, противостоявшие его желанию, и его воле…, но и ищет такие обстоятельства…, осознавая, в глубине своего сердца, что его счастье, зависит от становления внутренней силы…, которая, не может развиваться, без таких обстоятельств. Для него, самым большим страданием, является ощущение ослабления своих внутренних консолей. И здесь, самую главную роль, играет Убеждение.
Убеждение
Каждый человек, получивший однажды в жизни, хоть маломальское подтверждение наличия у себя таланта, к какому-либо ремеслу…, или какое- либо, пусть мимолётное признание соплеменников…, считает себя особенным…, из ряда вон выходящим…, и начинает расценивать себя, и свою жизнь, как нечто важное, нечто вершащее, и судьбоносное, для всего человечества. Но, на самом деле, он ничем не отличается, от муравья из муравейника в лесу. И его важность, и судьбоносность, всецело зиждется на почве тщеславия, в его воспалённой голове…, в виде иллюзорного контента, - облака самосознания, черпающего свой пар, из атмосферы презрения к жизни, и миру в целом. Некоего апломба…, основанного, на себя идентификации, как самого значительного явления этого мира…, как чего-то выдающегося, неповторимого, самого по себе ценного…, априори важного, для судеб этого мира…, и соответствующей, подспудной оценки внешнего мира, как чего-то второстепенного. Всё это, имеет основание в том неоспоримом положении…, в том интуитивно чувствуемом убеждении…, что именно ты сам, создаёшь этот внешний мир…, включающий в себя, весь эмпирический, трансцендентальный, и психологический…, как и любой иной контент.
           С точки зрения самой природы, каким бы ты не казался себе важным, совершенным, и судьбоносным…, ты - суть пыль, крупинка песка…, или в самом лучшем случае, лишь звено, в цепи каузальных последовательностей. И точно также, не представляешь собой ничего важного…, как не представляет подобного, к примеру, отдельная корова из стада…, или единица планктона, на поверхности океана…, исчезновение которой, никак не отражается на общем течении, и общей атмосфере. Как, собственно, и появление ещё одной единицы, в этой мультифационной природной сетке бытия.
            И так полагает, и убеждён в том, - всякий мыслящий нигилист. И только тот, кто знает, как безгранично верящий в себя субъект, переворачивает порой, не только сознания окружающих его адептов…, но и способен изменять течение жизни…, - этой огромной полноводной реки…, и направлять её течение, в русло высохших древних рек…, а порой, и создавать новые небывалые русла…, не взирая на практическую невозможность в глазах обывателя, таких колоссальных метаморфоз. Они кричат во всё горло: - Невозможно! Не может один человек - перевернуть мир…, и направить инерцию огромной полноводной реки, в иное русло! Это, ему - не под силу! И только исторические факты, подтверждают такие редкие чудесные явления. («Есть многое на свете друг Горацио, что и не снилось нашим мудрецам…»  У. Шекспир).
          Жизнь, порой настолько проворачивает все наши представления о ней…, нивелирует относительности, и разрушает всякие стереотипы…, превращая наше сознание, в «аморфное тело», с отсутствием всяких ориентиров. И истина, как нечто сверх стабильное, стоическое и монолитное, перестаёт существовать в плагинах космоса нашего разума. И в силу стремящейся к общему равновесию природы, возникают такие якоря, колосья, и платформы удержания, как религиозные системы, с теологическими консолями убеждённости, для которых не может существовать никаких подозрений, сомнений и противоречий. Искусственно создаётся некий «буй в океане», некий «атолл», или оазис, в котором всё расставляется на свои места, и определяется общий порядок мировоззрения, выход за который - заказывается, с помощью «колючей проволоки страха». Да, любовь здесь выставляется на первое место. Но любовь, замешанная на страхе и подобострастии, имеет малую ценность. И тот колос одержимости, что необходимо вырастает на этой почве, создаёт искусственный порядок в наших головах, подводя под него и весь внешний бушующий мир. Наше историческое стремление подчинить мир себе, подогнать под собственные лекала, получить абсолютную власть над ним, никогда не увенчается успехом. Но, тем не менее, мы никогда не откажемся от этого соблазна. И пока мы существуем, и пока существует этот мир, нам суждено идти по этому пути.
     Без барьеров для ума, не существует разумности. Всякий порядок определяется лишением свободы. Жизнь - не возможна без границ и ограничений. Судьба мира и жизни заключена в «резервациях», в самом широком смысле слова. Но креативность, присущая всякой жизненности, всегда и всюду стремится нарушать порядок, ломать препятствия и преодолевать ограничения. И выходя на эту стезю, ни один живущий не в силах попасть в область полной свободы, ибо таковая возможна - только в смерти. Только за пределами жизни, а значит и за пределами этого мира, возможна такая вот, полная свобода. Только в царстве смерти, царстве абсолютного хаоса, где не существует порядок, где невозможны ориентиры, где нет движения, ибо нет пространства и времени, возможна абсолютная свобода. Там нет мысли, нет сознания, нет оценки, а значит, и нет барьеров, нет ограничений. И всё и вся находится в полном хаосе инертной стоической вечности, в забвении и безвременье, – в Великой стезе пустоты запределья!
     Словно материальный мир, балансирующий между гравитацией и антигравитацией, между центробежными и центростремительными силами, наша разумность, со всеми её психологическими и психоделическими аспектами, всегда находится на натянутом канате между пропастями. Всегда балансирует между свободой и ограничением, между противно направленными пантемидами бытия, - материализуясь, активируясь в точке, где сталкивается прошлое и будущее его бытия. И одномоментно, как симбиоз, так и невозможность их слияния, определяется жизнью, которая и есть собственно та «точка водораздела», в которой разряженное поле бытия, не позволяет ни заглянуть в себя, ни определить своё естество, ни идентифицировать свою материальность и объективность. И только перспективы прошлого и будущего, словно два бескрайних крала птицы летящей между двумя пропастями, вызывают убеждённость в существовании этой бестелесной точки, не имеющей в сути своей продолжительности ни во времени, ни в пространстве.
     Наша психоделика такова, что мы всегда и всюду находимся в некоем трансе, и не в состоянии выйти из него. И даже Великие практики Индокитая и Ближнего востока, будто бы дающие такой выход, ну или хотя бы указывающие на дверь, на самом деле не дают ничего, что выходило бы за рамки существующих плагинов мироздания, лишь расширяя уже завоёванные прежде территории. Ограничение – мать жизни, стремление к свободе – отец. Потеря хоть одного «родителя», неизбежно приведёт к потере и второго, и как следствие, либо не рождения «дитя», либо разрушения уже существующего, олицетворённого в нашем мироздании, и превращения его в хаос - царство смерти, царство пустоты. Тот, кто хочет жить, не должен стремиться к упразднению ни одного из своих «родителей», а значит, как бы ни хотелось, не должен и стремится к упразднению всякого зла на земле. Ибо случись такое, и мир, и жизнь - исчезнут, растворившись в тумане, и принеся лишь разочарование.
       И так, убеждение. Вообще, с моей точки зрения всякое убеждение есть суть завёрнутое в «золотой халат веры» завуалированное заблуждение. Мало того, в процессе эволюции, одно часто перевоплощается в другое, переодеваясь порой на ходу. Ибо в этом мире ничего не стоит на месте, и каким бы не казалось окончательным и стоическим, всякое убеждение, либо развивается, и превращается в одержимость, (словно вино в уксус), либо стагнирует, и тем самым превращается в недоразумение. И тот и другой путь, так или иначе, приводит всякое убеждение к своему «оксиду», и как следствие к тому же заблуждению. Собственно, как и заблуждение, в своём поступательном развитии, в своей жизни, часто превращается в неумолимое убеждение. Игра нашего разума, как и игра самой природы, - непредсказуема.
      Человек живёт своими заблуждениями, и, называя их разными именами, наделяя регалиями и вешая ярлыки, варится в этом котле, не имея никакой возможности вылезти из перемешанной кипением суспензии жизни. Вся наша жизнь, как и весь мир - суть «одно великое заблуждение!» И истины, что словно недосягаемые звёзды на небе, лишь светят своим тусклым светом над котлом, и искушают своей, будто бы реальной действительностью, но на самом деле никогда не падают на нашу обетованную землю. И всякая убеждённость всегда противоестественна. Ибо в нашем мире нет, и никогда не было никакой истинны, а значит, всякая убеждённость…
       Противоестественность убеждённости заключается прежде всего в том, что она суть стоицизм, суть зацикливание, - суть попытка закрепить развивающийся, балансирующий мир в рамки, а значит, попытка по сути его остановить своей запечатлённостью с её фатальной иллюзорной непогрешимостью, - убить его произвольные олицетворения. Сделать Гербарий или Энтомологическую коллекцию, конечно надёжнее и проще для изучающего разума, но всё же лучше - Инсектарий, а правильнее всё же естествознание из нетронутого природного опыта.
      Убивать произвол можно по-разному. И одна из таких возможностей заключена в убеждённости, как апологете иллюзорного представления о мире, в котором будто бы может существовать одновременно нечто и живое, и инертно стоическое. – Истина.
      Я знаю, что должно быть так…. Или, - я знаю, что есть так…. - Эти определения имеют явную недоразумность. Но существуют и менее явные недоразумения, но это не мешает им быть на «вершине правды» социального учёного, и неучёного контента. К примеру, всякий обыватель убеждён в том, что именно его ремесло является наиболее важным в жизни. И чем выше на относительной социальной лестнице находится это ремесло, тем сильнее убеждённость в том, что именно оно выступает краеугольным камнем всей нашей жизни. Убеждённость в самом порядке социального устройства, в градации ценностей, в моральных аспектах, и прочее, держится прежде всего на том, что говорит об этом опыт. Результат, взгляд из нынешнего – в прошлое, соотношение и оценка качества жизни, и иллюзорная шкала достижений, – вот тот главный архилейтмотив заблуждения, на котором стоит вера в прогресс.
      Вся наша социальная жизнь пронизана петлями убеждённости, и через всё это «полотно» красной нитью проходит Вера, непоколебимая убеждённость в существование Истины, как апологета совершенства, будто бы должного существовать на полях мироздания. Все процессы исторического становления человечества, не отходят ни на йоту, от процессов самой природы. А природа никогда не достигает никаких целей, и в своём развитии всегда идёт по круговой спирали. В ней есть лишь сам процесс, и никогда нет достижения. Почему же вы думаете, что для человека должно быть иначе?
      Парадокс здесь заключается в том, что человек, приобретя свой парадоксальный разум, иначе жить не может. Ибо, чем была бы наша жизнь, без убеждения, без веры, без повсеместных платформ заблуждения? - Хаосом, беспорядочным, бесцельным и аморфным телом. Наши убеждения, наши заблуждения удерживают «ковёр жизни» сотканный веками на «столе земного шара», от рассыпания на нити, от превращения этой жизни в кучу мусора.
      Появление в нашей жизни чего-то до того не существующего, выявляет один из главенствующих психологических аспектов нашей воли. Нам кажется, что мы беспрестанно сталкиваемся с чем-то новым, чем-то небывалым, и что пред нами открыт целый мир непознанного. Что там, за горизонтом нашего эмпирического познания, срыта бесконечная чреда новых открытий. И это действительно так. Но дело в том, что вся эта чреда, вся эта бесконечная лента непознанного, и потенциально освящённого, вся эта Великая Вселенная, на самом деле лежит в наших головах, за черепной коробкой открывается весь этот небывалый прекрасный и ужасный мир! И главной основой здесь, является - Ассоциация. 
Ассоциация
Ассоциация, есть та полисфера сознания, в которой разум питает свои главные мотивационные корни для мышления, и на которых зиждется его органическая организованная структурность. Без ассоциаций, не мыслится ничего, что могло бы, так или иначе, удовлетворять наш разум. Ассоциация основа всякой мысли, она есть пространственно-временная креативная константа, в воли которой пребывает, как вся сфера искусства, сфера политики, так и весь научный пантеон.
     Мысль, словно течение в океане, неотделима от среды, в которой она образовывается, от водного бассейна и суспензии общего наполнения среды её обитания. Её отделяет от неё лишь некая креативность, некое стремление, заставляющее создавать движение, некие пути и дороги, а, следовательно, и обочины, и овраги. Я называю это агрессивностью, но не в том смысле, которое несёт этот термин благодаря его нарицательному значению, но в том, что только эта агрессивность способна на создание новых плагинов действительности, и открытии на теле инертной реальности небывалых миров, а точнее новых граней этого мира.
      Течение в океане, это лишь увеличение скорости движения водных пластов. И в этом контексте мысль, есть некий выход из инертного состояния материи, то есть трансформация материи из менее живого, в более живое состояние, с необходимым в таких случаях, увеличением агрессивности. К примеру, всякая суспензия в химии, имеющая наиболее живое состояние своего «тела», является одновременно и наиболее агрессивной. Впрочем, как и в физике; - электрический ток, поток фотонов, нейтронов и т. д. Мысль же есть наиболее живое состояние материи в нашем организме, где иерархия от относительно менее живого, к более живому, очевидна во всех сферах физики и психотомии нашего органоида. И агрессивность мысли не имеет себе равного в этом теле. Кто не обременён моральными, теологическими и этическими наростами на киле корабля своего сознания, тот обязательно придёт к выводу, что агрессивнее мысли в нашей жизни, нет ничего. Точно так же, как в нашей эмпирической действительности, нет ничего агрессивнее солнца, чья «разумность» находится за пределами нашего понимания. На поверхности же нашей планеты, пальма первенства в этой области, не принадлежит более никому, только нашей мысли. Ведь именно она подчиняет всё вокруг себе, она выстраивает архитектонику не только социума и его урбанистического контента, но и всего мироздания, объясняя природу, заманивая её в сети, разлиновывая и распределяя, вивисектируя и сочленяя, накладывая на природу свою психологическую сетку, свои лекала, используя в полной мере как «прокрустово ложе», отрезая всё, что не вписывается в «резервации» нашей мысли, так и возможности «фантазийных парников», где мир расширяется искусственно с помощью привязывания к нему фантомных прививок. Наш разум, с его армией мыслей, по сути, всё время пытается поработить окружающий мир, перманентно и целенаправленно завоёвывая его «земли», его пространства и «материальные ресурсы», в том числе и благодаря своей способности к ассоциациям, как одному из мощнейших полевых орудий.      
     Ассоциации возникают в сети наших нейронов, в коробке головного мозга. Кстати сказать, роль спинного мозга во всём этом процессе, несколько нивелирована, но об этом позже. И так. Что в своей сути есть ассоциация? Её главной константой служит соотношение, сравнение, идеальный и рациональный анализ, и выстраивание линий, перекрестий, сетей и суперсетей - вовне, по образу и подобию внутренних. Ассоциации направленны на создание системы вовне, которая удовлетворяла бы нашу внутреннюю систему. Вся наша психологическая полисфера имеет в себе доминирующим мотивом – владеть. И в какие одежды не наряжался бы этот мотив, какие маски не надевал на своё чело, в каких образах не представлялся, его тело выдаёт себя фигурой, и мы понимаем, что скинь он свои одежды благородного или не очень, покроя, сбрось маски, и он встанет голым пред нашим взором, во всей своей красе. Владеть – во всех смыслах. Как в явных, и даже пошлых, так в наиболее завуалированных.
       К примеру, владеть умами – как самая простая и даже пошлая консологема, так и самая завуалированная, эфемерная и наиболее тонкая, и сложная. Некий апофеоз сознания, форпост его возможностей. К ней стремятся наиболее утончённые, наиболее высокоразвитые умы, и примеров тому в истории – масса. Привести разумность толпы к собственным лекалам разумения, настроить музыку разумности обывателей на свой лад, поработить волю и разум соплеменников, и привести их состояние к анабиозу, либо к взрыву соматического заряда, к наркотическому опьянению собственными эндорфинами, – такова константа владения умами. И здесь так же вырисовывается некая градация. От политических аспектов бытия, до поэтических и философских.
Психоделическое бытие
Человек, на протяжении всей своей жизни, перманентно находится в некоем опьянённом состоянии. Будь он абсолютно трезв, то есть случись такая невероятная ситуация, ему бы не перенести реальности этого мира. Прошу прощения за такую грубую параллель, но ему не выдержать настоящей реальности мира, как не выдержать какой-либо серьёзной операции без наркоза. Та боль, необходимо сопровождающая, как первое, так и последнее, захлестнула бы его сердце, и он сгинул бы, не имея ни единой возможности для собственного выживания.
     И весь вопрос здесь, лишь в интенсивности боли, и соответственно, интенсивности опьянения. К примеру, наши мечты, наши «хорошие мысли», провоцируют выброс в кровь порций эндорфинов, серотонина, и других наркотиков, заставляющих чувствовать подъём всех консолей, чувствовать силу, надежду и обостряющееся чувство любви. Все обмены веществ в нашем организме, секреторные и психофизические метаболизмы ускоряются и гармонизируются, и мы чувствуем благостность мира, расположенность жизни, - мы чувствуем перманентное наслаждение этой жизнью.
     Человек думает о плохом, только когда в его крови, уменьшается концентрация эндорфинов. Она может быть спровоцированная извне, но, как правило, это происходит от общего ослабления тонуса. Ибо, какими бы не были невыносимыми внешние обстоятельства, при достаточной концентрации эндорфинов, всякие невзгоды жизни видятся в свете лишь необходимых испытаний, и не являют собой чего-то критического. Человек лишь начинает искать выхода из ситуации, и не впадает в отчаяние. В моменты же опасности, мнимой или реальной, не суть важно, чтобы пережить стресс, ему необходим самый мощный наркотик, который способен выделять его организм – адреналин. Но как только он находит выход, как только опасность сдаёт, как только всё более-менее уравновешивается, он возвращается к хорошим мыслям, кои приносят ему чувство радости или отдохновения. Благодаря таким естественным наркотикам, как эндорфины и серотонин, у человека всегда есть надежда на лучшее. Их концентрация в организме постоянно меняется. Но абсолютно трезв, - человек не бывает никогда! Помимо того, что в его распоряжении имеются множество собственных внутренних фантазийных провоцирующих концентрацию этих веществ, аспектов, он всюду окружает себя внешними, провоцирующими опьянение, (музыка, и все виды искусства), как, впрочем, и любые игры, в которых сам процесс вызывает такие провокации. А главное – потенциальная победа, как нечто схожее с оргазмом, провоцирует такой мощный выброс эндорфинов, что человек даже может потерять на время сознание.
    Так вот, именно химия определяет состояние нашего психофизического состояния. Лишь усиление, увеличение в крови стимулирующих веществ, либо их уменьшение, определяет на самом деле, чувство счастья, или чувство несчастья человека. И человек беззаветно влюбляется в того, кто стимулирует в его организме увеличение подобных веществ, и люто ненавидит того, кто становится провоцирующим фактором их уменьшения. Такова психофизика всякой любви, включая и любовь к искусству, или к природе.
      В раннем детстве и юности в нашем организме, почти круглые сутки блуждают эти вещества, выделяясь постоянно в больших количествах. Но со временем, как вся секреторная система успокаивается, так нам всё больше требуются внешние стимуляторы, и мы ищем их всюду. Но, как правило, останавливаемся на наиболее простых, непосредственных, и в силу этого наиболее опасных. Алкоголь, или другие всевозможные наркотики. А это есть запуск всей нашей физической и психофизической машины в разнос. При котором на ходу, начинают вылетать на дорогу детали, и машина рассыпается, не проехав и десятой доли, заложенной для неё дороги.
      Каждый, в глубине своего сердца осознаёт, что существуют иные пути, но в силу ли лености, в силу слабости и нежелания тратить силы, (ведь всякий иной путь требует этой силы, требует работы), находит самый лёгкий путь. И не малую вину во всём этом, несёт Глобализация.
Глобализация
То, что из-за общей глобализации в мире, всё меньше возможности для человека попасть в другой мир, испытать восторг от нового, небывалого, незнакомого, утолить скуку и переломить бренность и пресыщение этим миром, очевидно так же, как очевидно и то, что в мире всё меньше уголков, где человек мог бы оставаться самим собой, где влияние общей глобализации цивилизации, а за ней и глобализации сознания, сглаживания, нивелирование инстинктов, упрощение и ослабление всех аспектов воли, и как следствие всё меньше возможностей для счастья. Это редкое, экзотическое ныне «растение», требует для своего процветания иных «погодных условий». Для него важным является наличие в окружающей атмосфере достаточной концентрации «паров любви». Без них оно необходимо засыхает, либо меняет свою «биоструктуру», приспосабливаясь к новым условиям жизни. Так счастье трансформируется в терпение, и её стебли и листья обзаводятся шипами, словно у кактусов в пустыне.
    Очевидно наш мир, преодолел пик своего совершенства в средние века, во времена, так называемого Возрождения. В те исторические моменты, когда на земле царило настоящее разнообразие, когда ещё оставались неоткрытые страны и даже континенты. Когда жизнь человека, при всех своих страданиях, имела ещё главную надежду для себя, - увидеть иной мир, иную жизнь. Подспудно осознавая эту потерю, мы судорожно и самозабвенно ищем иной мир за пределами нашей планеты, среди бескрайнего океана космоса, среди пустошей и кажущихся обетованными иных звёздных систем и планет, кружащихся в них.
    Очевидно мы, преодолев этот пик совершенства, катимся по наклонной под гору, и все наши фантазии, все наши цели соответствуют тем перспективам, кои открываются для катящегося вниз. Мы уже не в состоянии видеть небо, ибо вектор нашего взгляда устремлён под гору.
     Глобализация, в конце концов, убьёт этот мир. Она нивелирует все его разнообразные формы, приведя к относительно ровной, вызывающей лишь скуку, поверхности. Всё экзотическое, всё самобытное и редкое, в конце концов, утонет, и растворится в общей однородной массе. И вслед за этим, необходимо наступит царство нигилизма и презрения к жизни. Если только природа, с её мощнейшей иммунной системой, сама не начнёт противостоять этому заболеванию, и не развернёт этот вектор нивелирования, упрощения и стагнации, и не позволит умертвить свои главные консоли, - консоли разнообразия. И как у всякой «иммунной системы», у неё всегда на крайний случай есть последнее действенное средство – война. 
Биопсихологическая константа
                «Что опьяняет сильнее вина? -
                Женщины, лошади, власть и война…»
                «Кому-то музыка, и чарочка вина….     Кому – борьба, вершины, и преграды…. Кому-то – почести, награды…»


Привычка
Человек, как и всякая биосистема, устроен так, что он всегда противится всяким новым формам собственного бытия, и в то же время, попав, и побыв какое-то время в этом новом бытии, неважно волей ли случая, или под действием чужой или собственной воли, приказывающей ему идти в опасную сферу жизни, в конце концов, он становится зависимым от этой формы жизни.
     Как происходит адаптация, и в чём её глубинные мотивы и фатальные аспекты для нашей психофизики. Рассматривать всё это я буду с точки зрения абстрактно-обобщающей концепции, следуя от индукции, к дедукции, и обратно. Ибо всякое зерно, всякая суть проблемы всегда находится именно в этой стезе нашего разумения.
   К примеру, как, а главное почему, столь отвратное для всякого организма употребление яда, приводит впоследствии к требованию организмом этого яда. Самое наглядное из подобных положений, это употребление алкоголя. Человеческий организм, на всех уровнях своего внутреннего устройства, начиная употреблять алкоголь, всеми фибрами противится этому. Но привыкнув и адаптировавшись, начинает неминуемо требовать постоянно всё более сильные дозы этого яда. В чём здесь подвох, и в чём психобиологическая константа? Интерес, толкающий нас в начале процесса, к познанию непознанного до сих пор, вынуждает нашу психику, не смотря на опасность, делать шаг в «тёмный лес». Боль от нового, с лихвой перекрывается болью скуки. Страх от нового, уходит на задний план, когда из этого же «тёмного леса», со своим оскалом пустоты, выходит чудовище скуки. Такова суть нашего глубинного изначального естества. Оно, благодаря этим константам, стремится к познанию непознанного, и на этом пути, всякая сторона этой жизни, к какой категории мы бы не относили её, всегда находится под властью её фатальных архаических принципов. Ведь всякая наша общая деятельность, как и всякое локальное действие, всегда находится именно на этом пути. Мы с большим трудом, преодолевая в первую очередь страх, и затем все остальные наши привычки, включая лень, нерешительность, недоверие к собственным устоявшимся убеждениям, идём воевать, и получая на поле брани, эту «неестественную инъекцию», испытываем страшные муки и неудовольствия, но через некоторое время, (для каждого из нас своё), начинаем испытывать невероятное удовольствие от этой деятельности. И вот наша психоделика уже требует от нас, каждым днём ступать на этот путь, без которого, в конце концов, мы не принимаем уже нашей жизни. И это положение присуще всякой нашей деятельности, без исключения. Такова наша «наркозависимая суть». Ведь те дозы, что получает наш организм от соприкосновения, как с алкоголем, так и с войной, так или иначе, вовлекают нас в зависимость. И привыкая, мы уже не хотим знать никакой иной жизни. Но вот метаморфоза. Именно в этот момент мы начинаем искать новых раздражителей, чтобы через боль и страдание получить толику удовольствия.
    Тот, кто когда-либо занимался спортом, знает, с какой неимоверной болью, невероятной силой воли и преодолением связано каждое спортивное занятие на начальных этапах. Но через некоторое время, организм настолько привыкает к разрывам волокон мышц, и тем истомам от отдохновения, связанного с их заживлениями, и выбросам в кровь эндорфинов, что испытывает нечто подобное ломкам, без ежедневных тренировок. И эта необходимость не заменяется ничем иным, так как всякая сублимация здесь, действует лишь на небольшой процент удовлетворения. Выплеск энергии, к формам которого привыкает организм, должен и впредь иметь именно эту форму. И если вообще говорить о сублимации, то её неоспоримое присутствие в нас, как заменительной трансформативной агрегации, имеет действительное место лишь в транспсихологических аспектах деятельности нашего сверхчувственного мозга. Здесь сублимация одной формы выплёскиваемой энергии, действительно способна заменить на другую, (к примеру, либидо на формы эстетического, поэтического или иного искусства), но также не полностью, а лишь частично. В более грубых же формах, она обманывает нас, приглушая на некоторое время, жажду, спровоцированную активностью монад нашего тела, ступивших однажды на определённый путь. К примеру, (знаю из собственного опыта), привычка заниматься в спортзале, никогда не заменяется, к примеру, приёмом алкоголя, или обратно. Любые сублиматические попытки здесь, в конце концов, терпят фиаско. Организм всегда будет требовать именно той формы, к которой привык. И здесь всякая привычка, так или иначе, становиться клеткой, из которой очень тяжело выйти.
    Тот, кто когда-либо писал в своей жизни, и помнит все стадии своего становления как писателя, знает, какие муки, смешанные с удовлетворением он испытывал на ранних стадиях своего творчества. И как всё это трансформировалось постепенно, но необходимо, в нечто естественное, и не приносящее уже ни того удовлетворения, ни тех мук, что когда-то тиранили и удовлетворяли. Но теперь он не в состоянии отказаться от своего ремесла, и не представляет своей жизни без этого. (Также знаю по собственному опыту), желание писать, трансформировавшееся из изначальных плетей и шомполов, стегающих и заставляющих разум думать и воспроизводить, превращается в навязчивую идею, и свербит всякий раз под коркой головного мозга, когда ты отодвигаешь свои скрижали в сторону на некоторое время.
   Всё гнездится в нашей психоделике, в той глубине нашего организма, где за «пеленою майи» скрыта вся концепция мироздания, и её составляющей – жизни. Начиная с метаморфозных последовательных изменений, так называемых мутаций, и кончая Великими умопостигаемыми нами концептуальными философемами, выводящими наше сознание на ступени постижения и власти над собой и окружающим миром. Ты ступаешь на путь философии, и та обжигающая преисподняя, что так пугает изначально, со временем врастает в тебя, и ты становишься чем-то неестественным, чем-то новым и ужасающе прекрасным! Ты становишься частью того корабля, что нёс тебя на своей палубе, будучи изначально лишь твоим транспортным средством. На современном бытовом уровне, можно сказать, что нечто подобное происходит и с каждым автомобилистом. Он становится частью своего автомобиля, и уже плохо представляет свою жизнь без него. Та безоговорочная беспечность, недальновидность и отсутствие всякой разумности при вступлении на всякий путь, (коих бесчисленное множество в нашей жизни), говорит о том, что именно в этом и заключена вся наша суть. Мы крайне беспечны, когда ищем и находим для себя новые пути. Но именно в этом таится вся Великая стезя нашей жизни, её величайшая биопсихологическая константа. Ибо невозможно здесь найти исключений, вопрос лишь в интенсивности, в степени агрессивности, и степени познаваемости мотивов и целей, а также осознании и понимании результатов. Ибо не всякий результат виден, и может быть идентифицирован нами, как результат. А точнее сказать, большинство таких результатов непонятны нам, и не могут быть признаны как достижение каких-либо целей. Общая линейность нашей познавательной конструкции такова, что нам недоступны осознанности, что могли бы пролить свет на те метаморфозы нашей жизни, которыми усеяно всё поле нашего бытия. Отсюда и вся загадочность мира, и нашей жизни. Наше бытие не предполагает и не располагает к полной познаваемости ни одного «зёрнышка» этой жизни. Всё, что мы пытаемся осознать, так или иначе, всегда приводит нас к тупику, и мы не в силах увидеть главного аргумента, последней частицы, абсолютно достоверной «макрокинезной субстанциональности», ни в одном из направлений в нашей научной деятельности. И только привычки, что безоговорочно доминируют над нами, и заставляют нас противостоять им же, ступая в «тёмный лес», водят нас по замкнутому кругу бытия, из которого, словно из «чёрной дыры», не может вырваться ни один «фотон нашего познания».
 Дрессировка
Воспитание человечества, приведение его жизни к неким благородным лекалам совершенства, как некая грандиозная задача так называемых «высших людей», на самом деле является сомой ложной в своей сути, метаформой сознания. Здесь явно чувствуется стремление к власти, свойственной всякому воспитателю, как всякой матери по отношению к своему ребёнку. Человек, прежде всего, пытается поставить под своё влияние всё, что он любит, а всё что не любит, истребить, упразднить из жизни. И его детская наивность в этой работе, поражает своей близорукостью и слабоумием, как, впрочем, и своей одержимостью
      Мать всегда хочет одного, чтобы её ребёнок был под её полным контролем, так как убеждена, что только так она может обеспечить ему его безопасность и процветание. И наши моралисты, мечтают о том же, и делают то же самое в своих попытках обуздать, нивелировать все инстинкты человека, и заставить его стать домашним животным, при том, подразумевая, что именно в этом заключается его счастье. Попытки улучшения человеческой природы, всегда приводили либо к деградации человеческого социума, либо к его разнузданности, и катастрофическим последствиям в обоих случаях. То есть всегда к обратному результату. Когда человека загоняют в резервации, и хлещут плетьми, он либо теряет человеческий облик, становясь слабовольным пресмыкающимся животным, либо озлобляется настолько, что начинает рвать на куски своих соплеменников. Ещё никогда на этой бренной земле, человек не получал нужного результата, в своих стремлениях «улучшить» человека.   
    «Его наружность удручает
как сломанная детская игрушка
и совесть изнутри его съедает -
в себя развёрнутая пушка
в нём внутрь загнанная злоба
как кислотой кишки сжигает
его чернеющее нёбо
пасть оборотня мне напоминает…»


Каждый человек должен воспитывать себя сам. Эта банальная мысль, тем важнее, чем глубже ты осознаёшь, что никаких моральных догм, полезных для всех и каждого, в жизни - не существует. И только страх жить рядом со зверем, будучи каждодневно подвергаем опасности, заставляет человека изобретать правила поведения для всех, и выжигать калёным железом те склонности людей, коими они обладают по своей природе, и без которых не будут настоящими людьми. Главная задача моральности в том и заключается, чтобы истребить в человеке всё, что не подвластно контролю. Сделать из него «послушного коня», такого полезного в быту, но такого безвольного и бесполезного для собственного становления. 
      «Она хребет ему сломает
       объездит как в манеже кобылицу
       и вот уже другого не желает
       уж не влечёт его жар-птица…»


Вырвать зубы и когти, как поступали ярморочные шуты с медведями в России в средневековье, одурманить религиозными наркотиками, и главное перевернуть душу. Ибо уверенность в правоте определённого агрегатива собственной убеждённости, навязанной из вне и привитой, словно на стволе вишнёвого дерева, является самой важной, и последней целью, как всякого жреца от религии, так и всякого философа или политика от мира. Ты сам думаешь так, и сам пришёл к этому. Все твои идеи идут из твоего собственного сердца. – Таков посыл, и такова политика всевозможных фальшивомонетчиков, как от религии, так и от натурфилософии и политики.
      Но надо отдать должное всей этой исторической селекции. Социум действительно стал безопаснее и комфортнее. Общество всё меньше страшит обывателя, и он успокаивается, и все его наиболее живые аспекты атрофируются, всё более превращая всю нашу жизнь в болото. И в этой связи всё явственнее проступает вопрос действительной полезности всей этой селекционной работы. Что, на самом деле ценнее, «дикорос», или «культивированное растение»? Что ценнее, если можно так ставить вопрос, Амурский тигр, или корова? При всей полезности коровы, её ценность несопоставима с ценностью Амурского тигра. И вопрос здесь даже не в той редкости последнего, (хотя и это важный фактор), но в той чувствуемой подсознательными фибрами, Великой красоте, силе и очевидной совершенности тигра, по сравнению с коровой. Почему же мы из людей, ставших таким, какие они есть пока ныне, только благодаря условиям, и великой противостоящей силе духа, всю новейшую историю пытаемся сделать стадо коров?! Мы готовы культивировать всё, что окружает нас, включая и человека, и создавать огород, в котором будут «процветать» благонамеренные, без яда и колючек растения, и бродить и есть из лотков, нивелированные в своём духе животные. Но какое будущее может быть для такого «огорода»? Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы понять, что такая селекция может привести только к одному, очень скорой деградации, загниванию, и как следствие, исчезновению Великого зверя – Человека!
Смещение ответственности
Наша глупость, историческая недальновидность и политическая близорукость, благодаря которой мы с упорством смешиваем всё благородное и сильное, всё по-настоящему возвышенное и совершенное, с низменным, пошлым, а по сути слабым, не оставляет сомнения в том, что это часть нашей генетической сущности, и что и впредь будет происходить всё то же самое, во всех сферах нашего психофизиологического пантеона. Безусловно, человек должен воспитывать сам себя. Но необходимо понимать всю глубину этой работы, и видеть реальные перспективы, а не плавать на поверхности ежеминутного момента. Мы должны стремиться к правде, а не  к удовлетворению, для которого правда, по большому счёту, совсем не требуется. Всё низменное, унижающее, коварное и вероломное, а по сути лишь слабое, что преподноситься как злое и ужасное в человеке, то, что нужно искоренить, изъять, закрыть в тюрьму, либо бросить в бездонный колодец, на самом деле является лишь проекцией той конъюнктурной градационной лестницы, того представления о рангах, которым пропитано всё наше представление о мире, и его архаической регрессивно-прогрессивной шкале. В мире нет ни злых, ни добрых людей, но есть слабые и сильные, и соответствующие им реакции, - реакции на те обстоятельства, в которые попадает та или иная личность. Реактивность слабых, пред кажущимися непреодолимыми обстоятельствами, и спокойствие и рассудительность сильных, говорит лишь о разности доминирующих слаженных, организованных и упорядоченных в себе мотивов последних, для которых жизнь гораздо шире и глубже, чем для слабых, и которые видят перспективы этой жизни тем отчётливее, чем больше подобных непреодолимых обстоятельств возникает на их пути. Всё зло этого мира, на самом деле гнездится именно в слабости, а не там, где его видят большинство обывателей нашей планеты. А по большому счёту оно гнездится в том дисбалансе, в том несоответствии представления о жизни, и её реальных олицетворениях, и воплощениях. Зло таится в несоответствии желаниям, того олицетворения бытовой реальности, коим наполнено всё пространство нашего бытия. Когда предвосхищение событий, наталкивается на непреодолимый «айсберг действительности», и обжигаемый водами холодной реальности, дух озлобляется настолько, что начинает обвинять во всех этих несоответствиях именно «айсберг», в противоположность сильной натуре, которая всегда склонна к обвинению себя, к несколько иному взгляду на те обстоятельства, что возникли на её пути. Сильный человек потому добр, что его предвосхищение событий всегда идут в фарватере реальности, и его шансы на столкновение с «айсбергом несправедливости» настолько ничтожны, что он вообще забывает о том, что жизнь несправедлива, ибо способен даже свои ошибки обернуть в свою пользу, невзирая на ежеминутный ущерб.
    Зло, это всегда по отношению к тебе, либо к твоему «клану», с которым ты неразрывно связываешь себя, - и никогда вообще. Но дело даже не в этом. Та эмоциональность, с которой мы подходим к данному вопросу, всегда искажает реальность, и не даёт оценить по его настоящему достоинству не один акт жизни. Мы одурманены своими эмоциями и производными фантазиями, и не в силах трезво смотреть на вещи, а между тем, чётко прослеживается влияние всякого акта зла на наше существо, в его необходимом становлении, его укреплении и возвышении. Полезность всякого зла, его необходимость на пути всякого становления и совершенствования, для всякого достаточно глубоко осмысления, не вызывает сомнения. Ибо, стоит ему представить на миг, что всё зло мира вдруг исчезло, как он со всей ясностью видит все трагические последствия такого невероятного события. Для поверхностного в своём разумении обывателя, не видящего дальше своего носа, всякое зло должно быть неминуемо упразднено, или хотя бы изолированно, отодвинуто от жизни. И в этом он видит самое достойное цели благо, как для себя, так и для всего нашего общества. Его близорукость, вне всякого сомнения, есть проекция его психофизической конструкции, его генетической животной сути, в которой простым, ежеминутным мотивом выступает выживание здесь и сейчас. И его нельзя за это упрекать. Как нельзя упрекать так называемых братьев наших меньших, в их стремлениях удовлетворить несмотря ни на что, немедленно свой голод, или поступать неразумно с нашей точки зрения, в иных ежеминутных действиях.
       Мы всегда ищем и находим виновного во всех своих бедах, не в самой природе, не в том стечении обстоятельств и неумолимой воли природы на локальном отрезке времени и локальной точке пространства, но в личности, в отдельном человеке, ответственном за неправильное течение жизни, за катастрофы и те последствия, что на самом деле, предначертаны самой судьбой, и не зависимы, по большому счёту, от будто бы произвольной воли определённого человека. Всякий человек, как бы мы не относились к нему, часть общей природы, её глобального «макрокинеза», и ему не под силу, будь он трижды силён, трижды умён и злонамереннен, выпасть из контекста, встать над общим макрокинезным течением, и управлять по своему собственному произволу, (не теми мотивами, что необходимо властвуют над ним), но исходя их своих, присущих только ему злых намерений. Причём злых самих по себе, без каких-либо «зачем», «для чего». Обвинять человека в его злонамереньи, всё равно, что обвинять молнию в её разрушающем воздействии на сарай, и её попадании именно в этот сарай. Мы плоско смотрим на мир, когда придаём природе слишком большую бессознательность, и наделяем человека излишней сознательностью, тем, будто бы существующем в нём самоконтроле, несмотря на природные наклонности, и те мощнейшие мотивы, что блуждают в нём, словно молнии по небу. Наша внутренняя природа ничем не отличается от внешней природы. И это не столько антропоморфизм, сколько натурпоморфизм, хотя разницы нет никакой, вопрос лишь взгляда с одной, либо, с другой стороны.
      Всё наше сознательное и бессознательное находится под контролем лишь самой природы, и за все, что происходит на нашей бренной земле, ответственна только она, и никто более. Мы наделяем ответственностью человека, исходя из глубоко иллюзорной, надуманной и исторически закреплённой в нашем сознании убеждённости, что он обладает неким «царём в голове», неким властвующим над ним субъектом, самодостаточным и самопроизвольным, независимым ни от каких мотивов и обстоятельств, а главное достаточно сильным, чтобы принимать все свои решения, исходя из признанной правильности, исходя их общей пантемиды добра. Человек ответственен только пред собой, в рамках той силы или слабости, коей волей случая и природы, наделён его субстрат. В нём, на самом деле нет ничего, что можно было бы отнести к абсолютно независимому «царю в голове». И если смотреть в этом контексте, то можно сказать, что в нём есть лишь «парламент», и все его поступки продиктованы решениями этого парламента, для которого главным аргументом является доминирование, победа тех или иных мотивов, стоящих друг напротив друга. И тот мифический «царь в голове», придуман только для того, чтобы возложить всякую ответственность именно на него, на личность. Ибо не придумай человек для себя такого «царя в голове», и это было бы - невозможно. Кого тогда судить, на ком тогда отводить свою злобу, на кого вешать несправедливость, - на природу? Но она безличностна, и не может быть осуждена никем и никогда. И человек, не имея возможности судить саму природу, поступает вполне закономерно. Он находит «козла отпущения», - человека, с его наделённой по недоразумению душевной произвольностью, и волей, что, как он убеждает себя, могла бы поступить иначе в предлагаемых жизнью обстоятельствах. - Абсурд, что, тем не менее, нужен человечеству, как необходимо ему же для его продолжительной жизни, всякое заблуждение. Как собственно и иллюзия, являясь тканью жизни, обеспечивает этой жизни, её существование, и несёт на себе всю палитру разнообразия природы, мира и бытия.
Близорукость и дальнозоркость сознания
В бога не верят по разным причинам, как от недостатка духовности, так и от переизбытка таковой, как от ограниченности сознания, так и от чрезмерной широты, как от недоразвитости инстинктов, так и от слишком развитости таковых. Одни не видят бога, не сознают его, из-за близорукости сознания, другие напротив, видят слишком далеко, чтобы замечать и придавать большое значение всему теологическому. И бог для их взора становится лишь одной из станций, неким пунктом, через прозрачные стёкла которого, его взор смотрит вдаль, и всё божественное становится слишком простым и близким, слишком наивным, мелким, и даже пошлым, по сравнению с тем миром запределья, в котором существует этот, - его мир. Для такого взора, бог уже не может нести в себе чего-то сверх совершенного, чего-то, что служило бы неким заглавием, неким вершинным местом с абсолютными пенатами, и всё теологическое занимает своё место, в историческом контексте становления человеческого разума.
     И между этими потенциалами, между близорукостью и дальнозоркостью сознания, словно между пропастями лежит самый большой пласт осознанностей, для которых всё божественное находит свою необходимость в жизни, и имеет ту почву, по которой может ходить средний человек. Здесь сконцентрировано большинство полей осознанности, и возделывает эти поля, большинство «человеческих пахарей». Но для нас, всё же более интересны «полюса». Ибо, только обозначив их, мы в состоянии понять и всё «глобальное тело», расположенное между ними.
      Для близорукого сознания, существует только то, что подвластно его простым, пошлым стремлениям. Мир для него недостаточно глубок, чтобы увидеть самому в нём бога. Такое сознание живёт жизнью паука, или даже медузы. Его взор не распространяется дальше потребностей пошлого, ограниченного инстинктами и рефлексами ежеминутного созерцания, и бог для них, слишком сложное явление, слишком запредельная вещь. Им не дано приближаться к его пенатам. Их душа груба, глуха и слепа, и всё божественное для них, лишь вопрос страха. Как и всякое целомудрие для них, вопрос лишь стыда, но никак не чистоты. Целомудрие здесь употреблено в том контексте, которое этому кругу людей будет совершенно непонятно. Ибо здесь имеется в виду целомудрие осознанности и совести. Попросту обобщённо сказать, честности. 
     Для нас же, - «существ дальнозоркости», бог становиться настолько же пошл и настолько же прост, насколько может быть простым для психолога, практиковавшего всю жизнь, и достигшего в своём ремесле высот, рефлексия самого страха. Существование бога здесь становится недоразумнием, продуктом инфантильности сознания. Мы чувствуем, мы знаем, что в этом мире невозможно существование чего-то вершинного, чего-то абсолютного, чего-то того, что венчало бы этот мир, и определяло бы извне, все его законы. Мы знаем, что в этом мире не существует никаких законов, есть лишь закономерности, как олицетворённые соразмерности, сонамеренности, совокупности и соотносительности... И существуй такой бог в мире, о котором мы мечтаем, и он неминуемо сам себя бы упразднил, не найдя для себя той опоры, о которой грезит большинство людей. - Опоры справедливости. Той справедливости, о которой помышляют инфантильные умы, будь они признаваемы всеми, будь они «семи саженей во лбу!» Мир уже справедлив, но справедлив он не той справедливостью, что живёт в этих сердцах, не справедливостью морально-теологического контекста, но справедливостью фатальной необходимости. А это справедливость совершенно иного ранга. В ней нет места беспочвенным мечтам, и наивностям: «Я бы так хотел, и потому так будет…» или «Это должно быть так, и так…» Или одержимым возгласам: «Добро не может не побеждать, ибо оно от бога...!»  Для нас всякий бог, ещё слишком лукав, слишком молод и недоразвит, чтобы быть вершиной мироздания. И он занимает в наших сердцах лишь место некоего сатира, но никак не царя.
     Природа, которую мы, «люди дальнозоркости», могли бы отнести к богу, так же не может быть таковой, по причине своей безучастности, абсолютной не заинтересованности, и по сути, хаотической, бесцельной анаграмме собственного бытия. Она всегда такова, какой мы хотим её видеть, какой мы способны её видеть и осознавать, и никогда в своей истинной субстанциональности. Природа не имеет, и не может иметь никакого царя для себя и в себе, она не может содержать в себе «хозяина», ибо в таком случае, её бытие было бы под большим вопросом. Ведь в таком случае, она прекращается как бесконечность. Ибо всякий «царь», всякая вершина, всякая окончательная доминанта (вроде бога) заканчивает такую бесконечность лишая тем самым, природу, - её сакральной природы.
   Вообще, близорукость и дальнозоркость сознания, как некие условные политипажи, отражают собой субъективную картину эмпирического воззрения, в которой мир, расширяясь, превращает со временем, все её выставленные столпы и кордоны условного государства, в кордоны лишь княжеских поместий. Точно так же, как расширение познания космоса до границ Галактики, превратило нашу Землю, и Солнечную систему, бывших, будучи главными форпостами мироздания, в лишь одну из многочисленных наместий, и лишило их звания основных форпостов этого мира. Расширение же далее, и познания и осмысления Вселенной, превращает Галактику в такую же единицу, одну из бесконечно многочисленных структур феноменального мира. И расширение этой эмпирики – суть бесконечно. А значит и сам бог, и всё божественное, всё ныне считающееся абсолютным, всегда будет отодвигаться нами на задворки этой Вселенной. Мир – жив! И его рост, его интеграция и интервенция, и захват новых пространств, как в эмпирическом смысле, так и в трансцендентальном, не оставляет ни единого шанса существованию чего бы то ни было фундаментального и стоического, чего бы то ни было абсолютного. 
Воля к рабству
Бог – Всемогущий! Бог – милостивый! Бог – справедливый! Чувствовать свою слабость, свою зависимость, и вместе с тем, чувствовать причастность к чему-то всемогущему, чему-то априори праведному – вот та основополагающая черта человеческого сознания, создающая как всякую теосферу, так и всякую социосферу, в которой любовь, ненависть, страх, самосохранение, самопожертвование, и прочее, являют собой прикладные, и в тоже время, определяющие аффекты воли, обеспечивающие становление как всякой религиозной концепции, так и всякой социальной системы, и последующего превращения, как первой, так и последней, в главные пантемиды жизни. Человек, не обладающий в достаточной на то степени, всеми этими аффектами в примерно равной, контролируемой силе, у которого гипертрофированность одного из аффектов, по сравнению с другими, имеет подавляющий потенциал, - суть одержимый человек. Гармония здесь, есть главный противник одержимости, и вместе с тем, есть основополагающая монада совершенства. Перекос, нарушение, - «горб» какого-либо аффекта воли, провоцирует в организме потенциал выдающегося роста. И вопрос оценки здесь, играет роль лишь полезности или вредности такого «горба», в лекалах осмысления по преимуществу заблуждающегося сознания. Ни одна оценка, не имеет полного права истинности, ибо ни одна оценка, какой бы она не казалась очевидной, не несёт в себе того Абсолюта, о котором лишь мечтает всякое сознание.
    «Воля к рабству», главными своими основаниями, имеет страх и слабость. И уже на этих основаниях, выстраивается пирамида всех остальных мотивов, что в своей сути представляют собой некую олицетворённую градацию самого мироздания, так или иначе выстраиваемую нашим сознаниям во всех своих аспектах, и представляющую порядковую относительность всякого тела, как эмпирического, так и трансцендентального качества. Попросту говоря, мир, который мы видим, слышим и ощущаем, всегда и во всём находит свою свойственную нашей внутренней генетике, качественную форму и палитру, в повсеместных отношениях главного и второстепенного. Мир организован и упорядочен, - потому, что мы, наше тело и наш разум – упорядочены и организованны в себе, определённым образом. И в нас всегда будет отражаться этот мир, только в образах, последовательностях и отношениях, свойственных только нашему сознанию.
    Второстепенного, посредственного и подчиняемого - всегда больше, чем главного, повелевающего и выдающегося. Ибо, в противном случае, неминуемо ломается вся архитектоника этого мира, её Великая модальность, что, для того, чтобы ей существовать, должна нести в себе - порядок. А порядок предполагает и обязательную градацию, и обязательную ранговую палитру.
     «Воля к власти», - на которой был выстроен мир Фридриха Ницше, имеет свою оборотную сторону. Оборотная сторона неизбежна во всём, что касается нашего осмысления. Ибо, наш разум так устроен, что он не принимает монотеизма ни в малом, ни в большом, и его вынужденная искать всегда и всюду оборотную сторону, пантемида, всплывает, как только образуется какая-либо концепция. И это следует из самого микромира, из той известной, выведенной Нильсом Бором концепции мироздания квантового уровня, в которой говорится о том, что сам Бог не знает, какого свойства, какого заряда электрон будет, пока он не возник пред нашим взором. И что самое важное, вторая его часть будет обязательно противоположного заряда. И это, на самом деле свойство не эмпирического мира, но свойство нашего разума.
    «Воля к рабству» возникает как противоположно заряженная единица, и её возникновение неизбежно также, как неизбежно возникновение «Воли к власти», с появлением «воли к рабству». Дуалистическая концепция мироздания, всецело отражается в нашей общей психологии. На относительности строится вся осознанность, как мира эмпирики, так и мира психологии. Наша сила, и наша слабость, (на которых собственно и строится причастность нашей воли, либо к одному, либо к другому лагерю), есть суть такие же относительности, как всякие иные. И им так же свойственно самоопределятся исходя из стоящих рядом противоположностей. Мы вполне можем быть «рабами» в одном, и «повелителями» в другом. Вопрос лишь взгляда и оценки. И, по сути, на свете нет ни «абсолютных рабов», ни «абсолютных повелителей». Самый простой и наглядный пример, руководитель всякого уровня, вплоть до самого последнего, на градационной лестнице вертикали власти государства. Проницательный взор увидит, насколько на самом деле его неоспоримая власть, его повелевающая всем и вся, жизнь, подвержена «рабской коррозии». А сказать точнее, насколько он, будучи «повелителем», является на самом деле «рабом». Перечислять его зависимости, как внутреннего характера, так и внешнего, здесь не стану, всякий «независимый мыслитель» и так поймёт о чём я.
     Приоритет «воли к власти», над «волей к рабству», является основополагающим принципом, так называемого состоявшегося человека. И градация этого приоритета, лежит в основе его становления, и меры возвеличивания, во всех без исключения сферах деятельности человека. Будь то военная, социальная, или научная, (включая главную - философскую). Да. Философия, есть главная стезя для «Воли к власти», в которой приоритет этой воли, почти растворяет противоположную – «Волю к рабству». Она есть, на первый взгляд, суть самая эфемерная, самая необъективная и неопределённая стезя, но на самом деле являет собой вершину, - апофеоз стремления воли к власти. Все остальные властители, находятся на относительно нижней ступени властвования, и их власть относительно условна настолько, насколько им же кажется условной власть философа. Миром повелевают именно философы. Так как «минарет» этой власти уходит за облака, и весь остальной мир, лежит у подножья этой «Великой Стеллы». Только философия способна нивелировать в человеке «Волю к рабству» настолько, что даже может показаться, будто человек стал абсолютно свободным, абсолютно независимым. Но самое важное то, что та власть, которой достигает философ, (разумеется, не всякий), власть над миром, над собственными психологическими монадами, позволяет ему совершать настоящие чудеса, и поражать обывателей даже тем, что в некоторых случаях он даже способен выстраивать мир и собственную жизнь, по своей воле, и влиять на процессы не только своей жизни, превращая даже незабвенную и самовольную судьбу, в подвластный ему жребий, но и на Макрокинез самого мироздания!   
Преображение
Самым наглядным примером нынешнего времени, победы над собой, победы над инерцией деградации, развертывание оглоблей своего духа на сто восемьдесят градусов, и поступательного преобразования, с моей точки зрения, является пример судьбы актёра Виктора Сухорукова. Петербуржца, что своей жизнью показал возможность тонущего с привязанным к шее камнем, человека, лишь усилием собственной воли, всплыть на поверхность, и даже взлететь к облакам! Его также, как и когда-то меня, в какой-то момент озарила надежда! Со мной это произошло, когда я увидел на плохо побеленной розоватой известью стене дома моей мамы, свою фотографию из первого класса. Точнее сказать, фотографии было две, одна моя, вторая моего брата близнеца. С этой старой фотографии, я смотрел на себя взглядом мальчугана полного надежд, и в то же время с некоторой укоризной. Я вдруг вспомнил все мои мечты из детства, и во мне зародилась и начала своё становление неведомая Великая сила. Как в моей песне:
«И выросла в чреве – Великая сила,
 и меч им серебренный в пасти забила….
Сомненья змею, из отравленной глотки,
 объятия бренности дух разрубил,
и дно залатав, своей жизненной лодки,
 путь новый, на старых просторах открыл…
И это было настоящее озарение! Именно в этот момент, я начал потихоньку подниматься со дна, на которое прежде опустился, не замечая своего опошления и деградации. Ответственность пред своим детством, является подчас главным мотивом, и главным толчком для терпящего бедствие, духа. Ответственность пред тем, что когда-то царило в моём сердце, той полной убеждённости в своей Великой судьбе, и чувства собственного достоинства, что так ласкало душу малолетки. Вопрос, всплывающий, словно остров из пучины бытия, на скале которого начертано: Зачем ты родился…? Ради чего твоё детство, с его перипетиями, радостями и невзгодами, воспитывало тебя? Зачем тебе дан непосредственный разум, плагины которого чувствует всякий, кто наделён с рождения созерцанием, и осознанием тонких флюидов, и широких образов идеального воззрения.
     Так, судя из его же рассказов, Виктор Сухоруков, опустившись на самое дно социальных пластов, встретившись однажды со своим детством, и посмотрев в глаза, вдруг осознал всю ничтожность собственной жизни, и стал самозабвенно, словно раб работать над собой, над своими уже почти атрофировавшимися консолями души. Великий дух нельзя убить ничем, даже если, казалось бы, пройдена точка невозврата. Вера, – Великая вера в себя и свои силы, необходимо выведет всякого, к пенатам той судьбы, что предначертана ему в скрижалях фатальности самого бытия! Обладающему от рождения «сингулярной точкой» в своём разуме, той завязью, что передана тебе предками, микроскопическим генетическим зерном, что, дай ему пищу, дай ему малейшую возможность, обещает разрастись в своём перманентном спекулятивном расширении, до невероятных размеров, - (то, называют талантом, а в развитии оного, - гением), и позволить этому зерну засохнуть, так и не дав побеги – преступление пред собой, своими предками, и всем миром! И те, кого бренность бытия придавила камнем ко дну, и они не смогли, не захотели оторваться, - коих легион, говорит лишь о том, что это «зерно» имело изначально слабый генетический потенциал.
   Всякая личность, есть суть набор генов твоих предков, выложенный мозаикой на полотне современности. И если матрица этого генетического материала, не совпадает, не укладывается на полотно реальной жизни, происходит дисбаланс, и вся гармонию духа, начинает распадаться на фрагменты. И это особенно заметно на фоне психотипов, что живут одним днём, а порой и одним часом. Фрагментарность, бессвязность дней, засыпание мозгов, деградация воли. – хаос и быстрая смерть. Ибо порядок, есть платформа жизни, и игнорировать это, значит быть далеко от жизни. И чем дальше этот порядок распространяет свои пути, свои образы и сочетания в отдельном человеке, тем устойчивее личность, тем она стоически выживаемее. Причём, в обе стороны от текущего момента. И как в рамках одной единственной жизни, так и в рамках рода. Как в рамках индивидуума, так и в рамках целого клана. Тем, собственно и ценен твой род, что, чем шире и дальше вырастает его «историческое крыло», тем более растёт «крыло будущего». И такая «птица» способна парить над Великой долиной судьбы - веками, только укрепляя свои лёгкие, и в то же время всё более прочные кости.
   Всему своё время. Это в действительности так. Каждому отрезку твоей жизни, свойственны те, или иные желания, те или иные потребности. И не стесняйся удовлетворять их. Придёт своё время и для осмысления, и для поворотов и разворотов. Но не пропусти того момента, когда необходимо развернуть своё кормило. Большинство людей пропускают нужный поворот, и затем, заблудившись в перекрёстках жизни, либо до конца дней ищут тот поворот, либо пропадают в тумане сгустившихся сумерек. Не пропусти поворот! Это очень важно! И каждый отрезок твоей жизни, будет столь же радостным и наполненным, как в детстве, лишь с другими потребностями, чаяниями и мечтами. И даже старость, может быть счастливой и радостной, если ты не остался на том же пути, что вел тебя некогда, и изменил своё бытие, в соответствии с моментом и состоянием своей души, своего тела и воли.
Умение жить
Понять, как тебе следует жить, - ещё полдела. Воплотить своё понимание в жизнь, создать для себя соответствующую атмосферу, и отбросив всё ненужное, отвлекающее и толкающее на чуждые пути, найти только свою дорогу, – вот самое важное в твоей жизни. Но в силу слабоумия, недалёкости, и приверженности к сомнамбулистическим состояниям разума, это является самым сложным и наиболее трудоёмким занятием для человека.
   Научиться жить исходя из чужого опыта можно, но это будет не твоя жизнь. Если ты хочешь жить только своей жизнью, тебе придётся учиться только из своего опыта. Большинство людей на этой планете, на самом деле живут не своей жизнью, в силу цивилизационного давления, для которого воспитание, как непререкаемый алгоритм действий для всякого абитуриента нашей цивилизации, является главенствующим основоположением в понимании совершенствования, исходящим из исторического опыта поколений. Но дело всё в том, что история никогда никого не научила, как ему в действительности следует жить. Ибо все, что было в истории, так или иначе, даёт лишь удовлетворение правилами и постулатами присущими определённому времени, которого теперь нет, и уже никогда не будет.
     Человек не умеет жить, и никто, кроме него самого, не может его этому научить. Но на самом деле, в глубине своего сердца человек это осознаёт. Ведь ни в одном учебном заведении нашей цивилизации, мы не найдём подобной дисциплины. И то, что наиболее близко этому, как то психология, с её многочисленными ответвлениями и конфессиональными умопостигаемыми философемами, не даёт ничего, что позволяло бы говорить об идеологической конструкции самого понятия - «умение жить». Несостоятельность, и полный провал всей моральной концепции, зародившейся в глубине веков на почве религиозных воззрений, и продолжающаяся по сей день, которая вызывает у современного мыслящего человека лишь чувство лжи, подмены и глубоко спрятанного интереса адептов и жрецов всевозможного толка, необходимо и последовательно теряет свою власть над человеком. Человек меняется, и его внутренняя психология уже не желает «прокрустова ложа» исторических идеологических постулатов. Ибо он чувствует, что всё это не из его жизни, что всё это чуждо его внутренним психологическим константам, которые созрев на почве постмодернизма, стремятся к новому, - иному облагораживанию. И его счастье, в силу облегчения цивилизационных бытовых коллизий, теперь зиждется не на нивелировании страданий, (то, что было присуще древним людям), но на ином векторе, - векторе стремления к пенатам наиболее гипертрофированных удовольствий.
   Впечатление, что мораль живёт своей жизнью, а люди живут своей, отдельной от её плагинов и устоев, возникает не только у развитых в своём умопостижении, аналитически настроенных людей, но и у всякого обывателя. Все моральные и этические аспекты современности, опираются на так называемую справедливость, выведенную и обозначенную человеческим разумом, как непререкаемую константу его жизни, о которой, кстати сказать, сам мир и природа ничего не знает. Но откуда взялась тогда эта справедливость в головах аборигенов, если её не существует в природе? Вопрос, на самом деле, в своей сути имеет ассерторическую реальность. Ибо в действительности - не существует несправедливости, так как всё и вся здесь фатально закономерно и последовательно выверено, и всякая несправедливость, с точки зрения мира и природы, была бы простой надуманной фикцией (если представить, что сама природа и мир способны на оценки внутри и вовне себя). Мораль ищет справедливость там, где царит иллюзия, где будто бы все люди равны, будто они похожи друг на друга, и имеют в своих головах одинаковые воззрения на мир и действительность. Здесь убеждённость, что человек должен непременно поступать так, как ему диктует некая совесть, (не его собственная совесть, но совесть, навязанная жрецами праведности). - Теми, кто имеет достаточную наглость заявлять о своей правде, и кто возносит эту правду, (присущую только им), на пьедестал неоспоримой истинности для всех и каждого, и такой же ценности. Эти жрецы говорят: Ты просто не знаешь, в силу скудности своего ума, что жить в соответствии с нашей моралью, значит жить счастливо. Но мы заставим тебя быть счастливым, даже если на это потребуется сломать тебе хребет! Вся очевидность в оценках поступков, зиждется на укоренившейся и давшей плоды, памяти исторического опыта. Поступающий в соответствии с моральными устоями человек, живёт более спокойной, а значит менее подверженной страданиям, жизнью. И какая ещё требуется очевидность, если это подтверждается веками? Как жить по законам социума, юридическим постулатам государства, так и жить в соответствии с моральными устоями – выгодно! И в этом нет сомнений…. Но достаточно проницательный и глубокий ум увидит здесь некую иную очевидность.
       То, что на относительно ровном поле нашего социума, встречаются «бугорки», возвышенности, и колоссы, уходящие в облака, торчащие из этого ровного поля, словно скалы, и называемые Гениями, - есть продукт нарушения. И в большинстве своём, они, Гении, далеки от моральных устоев. Для них, они дурно пахнут, в силу старости, ветхости и изжитости. Но кто, скажите на милость, вменит им самим, как личностям, это нарушение, это отношение к «историческим гробам», как преступление? У них иная природа чувств и мыслей, иная природа воззрений и оценок – иная судьба! Они не подпадают под общий план, и не соответствуют общим лекалам человеческого планктона. Они вне социальных паритетов, и не несут ответственности за свои действия перед этим «планктоном». И то, что Гении, как правило, не несут и моральной ответственности, так же очевидно, достаточно проанализировать некоторые жизни таковых. И кто способен им указать на счастье, коим упивается большинство? У них своё счастье, отличное от счастья этого большинства, и они готовы следовать только ему. Пусть оно, словно кровь с молоком, словно лёд и пламя – но оно их счастье, и они дорожат им, не взирая ни на что.
     Но способны ли эти «Великие отшельники» научить жить людей? Вопрос - непраздный. Ибо это как раз то, к чему расположены, и на что надеются  многие обывательские головы. Они полагают, что именно здесь можно почерпнуть опыт, и найти те направления, и те установки, которые должны привести их к пенатам настоящего счастья, и дать им то, о чём они без конца думают, и о чём мечтают. Но им не найти здесь того «философского камня», что превратит их плевела в зёрна, а патоку в золото. Не имеющий в своём доме печь, может согреться только подпрыгиванием и отжиманием от пола. Человек может получить только то, что уже имеет. Всё привнесённое – чуждо, и не имеет того повсеместного зерна, что непременно должно всходить на всякой почве. Здесь привитая к древу чуждая веточка, никогда не даст плоды.
    Счастье обывателя, счастье морального человека, и счастье гения – живут на разных островах. И переплыть океан, разделяющий их, конечно можно, но жизнь одного, на острове другого, будет - каторгой.
     Смотреть пристально в собственное сердце, найти там всё, что действительно тебе нужно, чего ты на самом деле хочешь, - самая нелёгкая из всех задача, ставящихся человеком пред собой. Она потребует каждодневной продолжительной работы. Но это того стоит.
Антропогенность всего мироздания
Что нас убеждает в том, что мир сам по себе существует, и имеет свою волю?
Что нас убеждает, что жизнь нам дана кем-то, и кем-то забирается?
В чём тайна доминанты жизни и мира над нами, над нашим бытием, и нашим существом?

     Наша неумолимая, не разрушаемая ничем убеждённость, что внешний мир существует, причём существует он именно в том виде, каком представляется нам, что мы живём в выстроенном кем-то доме, и наши возможности ограниченны лишь обустройством его, для своего комфортного бытия, обеспечивается только нашей верой. И все доказательства, все возможные причины, соответствия и эмпирический воззрения на этот счёт, какими бы научными они не были, и каких аспектах не продуцировались, не отходят и на йоту от веры, и её бесконечной градационной пантемиды.       Природа настолько мудра, что оставляя в нашем распоряжении лишь глупость, тем самым заставляет нас жить, и даже радоваться этой жизни, несмотря на то, что никогда не открывает для нас своих дверей, и не позволяет увидеть её истинную суть. И мы, перманентно наделяя её своими свойствами и качествами, придаём ей произвол и волю, именно в том виде, каким по собственной глупости, обладаем сами.       
      Генетика общего «макрокинеза» нашего мироздания такова, что всё и вся в нём, - циклично. И при всей банальности и избитости этой мысли, это было и остаётся главной пантемидой нашего мироздания, для которой нет исключений. Зима, предвосхищает лето, лето – зиму. День предвосхищает ночь, ночь – день, голод – сытость, сон предвосхищает бодрствование, и так далее…. И в этом свете, свете взгляда на наш мир, мир ухода и возвращения, как на непреодолимую константу всего сущего, всего принадлежащего этому миру, - совершенно невероятно, чтобы человек, умерев, не родился бы снова. Ибо наша действительность, как бытие вечного возвращения, не оставляет для этого, никаких шансов. Мы дети этой действительности, - дети «Вечного возвращения», дети цикличного бытия, и наша генетика, даже самых дальних перспектив, не может выходить за пределы существующей пантемиды её общего «макрокинеза».
    Другое дело «Вечность забвения», в которой нет ни времени, ни пространства, нет никакого движения, и она пребывает в своей генетической пантемидности, навеки вечном, в своём облике абсолютного ноля, - облике пустоты беспространственности и безвременности. Она – суть ничто для нас. Нам не дано познать её, не дано ни почувствовать, ни осмыслить, - здесь мы можем лишь предполагать. Но и «Вечности забвения» не известна наша «Вечность», - «Вечность ухода и возвращения», Вечность безостановочного движения, где благодаря этому движению, рождаются и существуют время и пространство. И «Дети Вечности забвения», (если предположить, что такие существуют), так же не в состоянии увидеть, осмыслить и понять нашу «Вечность возвращения», а значит и нас, как «детей» этой вечности. Ибо для неё - мы так же не существуем, как она для нас. Есть миры, которым никогда не дано встретится. И они есть в рамках даже нашей действительности, где их встреча невозможна в силу слишком больших расстояний космоса. Но два разных космоса, космоса забвения безвременности и беспространственности, и космоса действительности, не могут никогда встретиться, в силу их генетических корней бытия, и небытия. Это зеркала, развёрнутые в разные стороны, им никогда не создать общей бесконечной балюстрады, что создают развёрнутые друг к другу зеркала.
        Человек всегда чувствует, что за приделами его жизни, за границами чувствуемого и осмысливаемого им мироздания, есть нечто, что «скрыто за пеленою майи», нечто недоступное его пониманию, но всё же существующее, и даже определяющее всю палитру и всю произвольную картину эмпирики его мироздания. Там, за пределами, - должно быть что-то! Иначе и быть не может! И это происходит от того, что уходящие за горизонт мысли, устремляющиеся за пределы векторы человеческого интуитивного разумения, попадая в области непроглядной тьмы, где хаос и отсутствие всякого порядка, приводят его к пенатам исступления, и он не в состоянии уже перешагнуть, ступить в эти безвременные и беспространственные поля, и чувствуя, что здесь, на краю Вселенной, его может свести с ума даже мелкая, незначительная деталь, что любое случайное прикосновение, к проваливающейся в пропасть чужеродной действительности, может зацепить его и утащить на дно этой преисподней, он отрынивает от этого края, и получив инъекцию запределья, с головой окунается в противоположные поля, где обыденность и сказочный уют, где всё покрыто «золотыми чешуйками иллюзии». Такова бывает его встреча с истиной. Психология этого процесса такова, что её не в состоянии, не то чтобы объяснить, но даже понять психолог обыденности. Ибо он - ремесленник, и, по сути, делает то же самое, что делает гончар на своём круге. А именно то, что будет востребовано обывателями, что будет продано на общем рынке, и поток клиентов не иссякнет, обрекая его на голодную смерть. Психологи вообще мало задумываются об истине, и вообще о чём-то по-настоящему глубоком. Поверхность - их стезя, бытовая обыденность, - их профиль, обман – их хлеб, слаженность и красота слова, увлекающая и удовлетворяющая большинство слухов, - их ремесло. Они способны вытащить глину, и вылепить из всякой души, «гармоничный горшок», вставив затем его обратно. И их мало заботит, что этот «горшок», скорее всего не приживётся в теле. Что, скорее всего, рано или поздно, тело воспалится от чужеродного внедрения, и человек сойдёт с ума от боли и разочарования, от нигилизма в его самой гипертрофированной форме, как следствия этого отторжения. Но обыватели так же мало задумываются об этом. Они никогда не пойдут к посредственному хирургу, но с лёгкостью посетят бездарного психолога, не придавая значения, и не опасаясь ошибок здесь. А между тем, ошибки психолога нисколько не безопаснее, а в отдельных случаях и опаснее, чем ошибки хирурга.       
      Склонность человеческого сознания всё и вся подводить под единый знаменатель, есть одна из главных его потребностей. Именно в этом скрыта, его стремящаяся всё поглотить и переварить, ненасытная воля. И даже самые великие мыслители не могли обойти это основополагающее естество своего разума. Артур Шопенгауэр, выведя основу для мироздания в виде воли и представления, всё и вся подводил под этот его основной знаменатель. Эммануил Кант, подводя весь мир под лекала собственного убеждения в том, что существует порядок сам по себе, вне зависимости от созерцателя, что логика главенствует на всех без исключения полях мироздания, что «греческий симпозион» с его основателями Сократом и Платоном, в своём диалектическом экстазе, являются главными открывателями истины, всегда был настолько последовательным в своём ремесле, что дошёл до того, что стал сам себя опровергать на этой ниве. Ибо логика, заходя слишком далеко, всегда, в конце концов, разворачивает своё кормило, и направляет свои пушки на себя самуё. И даже Фридрих Ницше, сохранявший долгое время абсолютную трезвость ума, (то, что он сам называл честностью), всё же, в конце концов, не обошёл этого глубоко человеческого заблуждения, и стал всё и вся подводить под «Жажду власти», и, кстати сказать, не только живую материю и биоорганизмы. Хотя жизнь убеждает нас, что «воля к рабству» не менее значительна в нашем мире.
        Объяснять мир без этого подведения, очень затруднительно, а может статься, и вовсе невозможно. Ведь это значило бы игнорировать собственные древние внутренние сложившиеся «формативные сети», игнорировать паритеты, выложенную и устоявшуюся структурную метаформу сознания, для которой всякая полемика, как и представляемая образная конфигурация должна иметь структуру, удовлетворяющую его сакральные мотивационные потребности, а именно: Упрощение, (насколько возможно), воплощающееся в математическое олицетворение, где всякое уравнение должно находить своё наиболее простое решение; Усложнение, где, прежде всего, питается гордость разума, и пьёт «студёную воду разнообразия», на берегу океана бесконечности.
       И игнорирование этого, значило бы выйти за пределы собственного разума, или попросту впасть в безумие. И этой «разумностью заблуждения», страдали все без исключения мыслители. И ваш покорный слуга, подводя весь мир под лекало «Вечности забвения», с одной стороны, и «Вечность возвращения» - с другой, превратив весь мир в «дуализм вечностей», так же был вынужден впоследствии всё и вся подводить под этот «метаструктурный конгломерат». Индивидуальность мыслителя заключается только в языке, в его музыкальной неповторимости. Ибо форма – всегда одна. И здесь он мало отличается от всякого художника. Ибо также рисует, хоть и на трансцендентальном полотне, отгрунтованном единым для всех грунтом, картину своего, и только своего бытия.
       Безумие начинается там, где кончается логика. Где очевидность поступков и их мотивов, теряет свою привязанность к логическим консолям привычного и повсеместного паритета, и сознание, отрываясь от порядков установленного бытия, становится всё более и более свободным. Убеждённость в собственной правоте, и праведности своих поступков, ещё не говорит о разумности. Всякий, убеждённый в своей правоте человек, не слушающий никакие аргументы против, есть суть одержимый человек. И такая одержимость прослеживается во всём, что касается, какого-либо убеждения. Религия, Политика, Наука…. Да что там лукавить, и Искусство так же, – всё зиждется на убеждениях, и вопрос лишь в той силе, что благодаря своей одержимости способна преодолевать, подчинять, и властвовать. И здесь очевидность той «воли к власти», наиболее рафинированно и однозначно проявляется в политике. Но и только. Ибо вопрос здесь лишь в однозначности, очевидности и той пошлости, благодаря которой политика выступает наиболее ярко на этом поле. Тот, кто не видит, к примеру, в искусстве, проблесков убеждённости, часто переходящую в одержимость, и стремления к власти, тот не видит тонкостей на полях, принимая за очевидность только грубые проявления, как вспашка и засевание, и последующая уборка злаков с полей.  Спросите у состоявшегося художника, что самое важное на земле, и то, что вы услышите в ответ, как правило, будет мало отличаться от высказывания на этот счёт политика, или учёного. Его ремесло – вот самое важное на земле! И он приведёт сотню аргументов в пользу своего суждения, и все попытки спорить и приводить в ответ свои, будут отметаться как мусор, как ошибочное суждения недалёкого собеседника. Мы все, независимо от сферы деятельности, находимся каждый в своих водах безумия. И по большому счёту, почитаем за разумность, и вообще, наиболее здоровую парадигму сознания – логику. Причём приоритет имеет именно наша логика, что своими плавными переходами от диссонансов к консонансам, и к гармонии музыкального ряда, где всякое сомнение находит свою форму разрешения, и тем самым форму удовлетворения. А главное, целиком и полностью зависит только от нас, от нашего внутреннего произвола, укрепляет этот приоритет, возводя его на пьедестал истинности. То, что мы почти никогда не можем, друг с другом договориться, особенно ярко проявляющееся в политике, говорит обо всём этом, однозначно и очевидно. Мы живём – безумствуя, и безумствуем – живя.
  Релятивистическое осмысление
То, что абсолютного, самого в себе существования – нет, что оно невозможно априори, есть основа релятивистического осмысления не только природы, но и самого мышления. Ибо сама оценка чего бы то ни было, предполагает субъект, как единственного оценивающего со своей «вышки паноптикума», для всех без исключения познаний и оценок. Мир – суть пустота, - белое полотно, на котором наш разум рисует свои картины, и он же их оценивает. И здесь бог - ни к чему. Ибо его наличие определяло бы саму по себе существующую объективность, а это суть нонсенс. Всякий объект рождается и умирает в нашем разуме, и он не существует, как не существует голограмма без своего излучателя.
    Наша психологическая дилемма, относительно мира, есть суть вечное сражение двух вечностей, - «вечности забвения», (пустого безвременья и беспространственности), и «вечности возвращения», (бесконечного повторения, и мультифационного копирования существенного). Наш мир, - «мир возвращения», не знает противоположного мира, - «мира забвения». Это, по сути, параллельные миры, и нашему миру с «миром забвения» никогда не пересечься. Они суть оксюморон (сочетание несочетаемого). И наша глубочайшая убеждённость в собственном мире, и его объективности в себе, есть суть психоделическая константа нашего разума, его необходимая заблуждённость, обеспечивающая продолжительное бытие субъекта, от которого исходят те лучи, что, словно от проектора в кинотеатре, создают объекты на белом экране действительности.
   Психотомия всего этого, как проста, так и чрезвычайно сложна. Если попробовать провести некую вивисекцию самого этого явления, глубокую и окончательную, то мир исчезнет, как утренний туман. В нём необходимо не останется ничего объективного. Но сама объективность никуда не денется, ибо сам субъект, в рамках своего существования, есть отражение объекта, и не существует без него, как и объект без субъекта, есть суть фикция, эфемерная субстанция, - Миф.
    Кольца, круги и шары – фигуры, определяющие не только феноменальный мир, не только его эмпирический контекст, но и, безусловно, психоделический, или разумный. Будучи на любом пути мы всегда, либо приходим к палиндромам сознания, либо возвращаемся на круги своя. Ибо всякий наш путь в разумении, всегда следует по сферической траектории, - это генетика мира встаёт в нашем сознании своей непоколебимой константой.         
Правда и Истина
Если правда, - понятие психологическое, то истина, - понятие эмпирическое. Субъективность правды, отличается от субъективности истины только тем, что, они существуют в различных областях нашего сознания, и их утверждающие в себе консологемы, объективируются в различных полях нашего осмысления. Более твёрдые на ощупь, многосторонние подтверждения истины, в сравнении с эфемерными и ограниченно субъектарными, правды, имеют соответствующую авторитетную подоплёку, и к тому же убеждают эмпирическими подтверждениями научного пантеона.
    В каком-то смысле это можно сравнить с выдуманным миром, и миром реальности. Оба мира существуют только в нашей голове, но очевидно, что один уступает другому в своей объективной твёрдости. Выдуманный мир, мир фантазии существует, и его существование отличается от существования реального мира, только подтверждаемой константой объективных чувств, которые солидарны в единой точке определения, и сходятся во времени, на определённом отрезке бытия. Безусловно, как правда имеет влияние на мир эмпирики с его истинностью, так и мир эмпирики влияет на правду, и в каждом из этих определяемых нами констант, - правда и истина, много, как от одного, так и от другого. Но по преимуществу, они, так же как мир выдуманный, и мир реальный, несут каждый свои мотивы и представляют собой различные метаморфозы нашего сознания.
    Человек стремится к правде, так же, как стремится к свободе. И чем меньше в его жизни лжи, тем он свободнее. Эта аксиома наталкивает на мысль, что поддельный, приукрашенный, либо намеренно изуродованный мир, - мир в котором воцарилась ложь, есть суть несчастный мир. Здесь всё и вся превращается в абсурд, в квазиреальность.
  Ложь рождается там, где превалирует слабость, где инфантильные струны души, начинают петь в унисон страху. Ложь, это поддельная правда, в которой всё становится обесцененным, всё превращаться в шелуху, покрытую налётом блестящего песка фантазии, расплавленного волей желания и стремления скрыть свои слабости, и искусственно направить само провидение к благоприятному для тебя исходу. (Какая наивность!) Ложь, словно паллиативная мера, для ломящегося под давлением правды, стержня реальности. В силу отсутствия какого-либо фундамента, ложь всегда проваливается. Она держится только на эфемерных консолях фантазии, и ей всегда и во всём, рано или поздно, уготована одна участь, – быть разоблачённой. И здесь её психологическая подоплёка, выявляет интереснейшие плагины для изучения, и понимания всего того, что сопряженно с этим повсеместным явлением. Её отвергают как пошлость, и, тем не менее, пользуются повседневно. Она разрушает веру, и является главной её стезёй. Она, суть оборотная сторона правды. Но словно реверс и аверс монеты, сохраняет свою важность, и необходимую действительность. Словно числитель от знаменателя, - неотрывна, и являет собой соответствующую пантемиду на полотне психофизического контента во взаимоотношениях людей, и только людей. Ибо природа не имеет ни правды не лжи. Она - инертно нейтральна, по своей сути. Она целостна, безоправдательна, безоценочна, и безотчётна. И только человеческий разум, имея в себе дуализм, имея главной своей генетической платформой - противостояние полей восприятия и мировоззрения, полей фантазии и реальности, черпает всегда из двух колодцев, - «колодца правды», и «колодца лжи». 
Анатомия абсурда
Доведение всего, и вся до абсурда, вопрос не искусственный, но естественный. И дело здесь, вот в чём. Всякая наша деятельность, деятельность человека, связана с психологией. В социуме нет ни одной сферы, в которой не играла бы роль, психологическая константа нашего существа. Всякий выбираемый отдельной личностью путь, для своей жизни, на то и путь, что по нему всё должно двигаться и развиваться. Это суть генетическая фундаментальная основа существования вообще, и жизни человека, в частности. И то, что всё и вся, так или иначе, приходит к своему абсурду, - закономерность. И здесь нет, и быть не может никаких вопросов ошибки, неправильного направления, или недоразумения. Есть лишь вопрос самой жизни, и мира, в котором всё, что становится на путь развития, путь «улучшения», путь стремления к движению вперёд, обязательно находит свою концовку, в виде смерти, или абсурдного перевоплощения. Сама смерть, для жизни, есть суть абсурд. И человек, по большому счёту, что бы ни делал в жизни, стремится именно к её пенатам. Как в частном случае человека, так и в глобальном – человечества. Но он не хочет этого осмысливать и осознавать, так как в противном случае, абсурд мгновенно проглотит его, не оставив ему ни времени, ни надежды.
      И так. Для большей наглядности, возьмём некоторые примеры из нашего бытия, и посмотрим, как абсурд, постепенно, но неумолимо завладевает, сначала площадками эмпирической действительности, а затем и самим сознанием. (Хотя, на самом деле, всё здесь происходит параллельно).
      Всякая отдельно взятая цивилизация, стремится к улучшению жизни отдельного человека, к облегчению его страданий и удовлетворению чаяний. Но достигнув определённого уровня достатка и безопасности, превращает, тем самым, этого отдельного человека, в безвольное, слабое, и реагирующее на мелкие невзгоды, словно на мировые катаклизмы, существо. И получается, что то, к чему стремится цивилизация, является главным врагом, и основной опасностью для человека. Достигнутые «оранжерейные условия жизни», на самом деле убивают человека, доводя саму его жизнь, до абсурда. Так заканчивали свою жизнь, многие цивилизации, и одна из самых наглядных, - Римская. Не нужен острый взгляд, лишь взгляд способный посмотреть на нынешнюю цивилизацию со стороны, как бы извне, холодно и непредвзято, чтобы обнаружить и понять те же признаки близкого абсурда, стоящего уже у порога всей Западной цивилизации. Перевоплощение ценностей, доведение до абсурда основ демократических институтов, вызывающих во всё ещё здоровой цивилизации Востока, удивление, смешанное с негодованием, говорит о том, что Запад, достигнув на своём пути, в своём естественном развитии апогея, теперь неумолимо деградирует, перевоплощается в нечто квазисоциальное, и угрожает своим распадом, всему человечеству. Ибо глобализация, о которой я упоминал выше, шагает по свету семимильными шагами, и скорее всего, и здесь уже пройдена точка невозврата.
  Как всякие формы искусства и науки, неумолимо и необходимо приходят к своему абсурду, можно увидеть, отследив путь становления отдельно взятой дисциплины, или отдельно взятого направления в искусстве. Во что превращается театр, во что превращается музыка? Наука, достигая вершин, (или сказать точнее дна) собственного развития, упираясь в недостижимое, делает следующий шаг, и переводит сама себя в область фантазии, область вольной трактовки, и достигает так же, своего абсурда.
    Философия, не является исключением, и всегда приводит стоящего на этом пути, к своей форме абсурда. А именно, всякий философ, развивая свою философему, рано или поздно, необходимо становится нигилистом, отвергая, в конце концов, всё и вся.
    Анатомия этого явления проста. Ни мир, ни жизнь, ни её составляющие, никогда не стояли на месте. А всякое развитие не может быть бесконечным. У всего принадлежащего действительности, всегда есть свой предел. Ибо сама действительность, имеет свои пределы. В конечном счёте, всё и вся здесь, должно уничтожать самоё себя. Такова судьба жизни, такова судьба самого мира. Вопрос лишь в пространственных и временных масштабах. Жизнь человечества скоротечна, а жизнь отдельного человека, - мигоподобна. И все трансформации здесь происходят соответственно этому масштабу. Жизнь Галактики, для человека - непостижима, но и она, в сравнении с жизнью Вселенной, так же миг. И каждый достигает своего абсурда - неумолимо и необходимо, вопрос лишь времени.   
Парадокс идеала, или кредит жизни
Достижение человеком благоприятных условий жизни, и жизнь в этих условиях, является преступлением перед потомками. Человек, живущий в оранжерейных условиях, живёт в кредит. Его счастливая жизнь, не омрачённая никакими коллизиями, превращает его генетику, как физическую, так и психологическую, в некую кашу, размазываемую по белой скатерти стола. Главным парадоксом жизни является её совершенствование. То, к чему стремится человек, есть суть его рок, в котором он неминуемо и необходимо должен деградировать как биологическая, так и   психофизическая единица. Так называемое «улучшение жизни», при которой необходимо происходит нивелирование всех её основополагающих составляющих, заставляющих её консоли сохранять свою жёсткость, свою устойчивость, постепенно и неумолимо превращает биофизику и психофизику человека, в слабую, неспособную не только прогрессировать, но и удерживаться в рамках своего потенциала. И необходимо стагнировать на пути жизни, обманывая разум, который убеждён в непогрешимости выбранного пути, - пути совершенствования жизни, путём облегчения, и демократизации социального порядка. Но природу - невозможно обмануть. Она дифференцированно необходима в своей сути, глубоко антиангажированна и абсолютно не заинтересована. Для неё не существует лучших и худших, нет высших и низших, она – инертноотстранённа.
     Человечество стремиться сделать свою жизнь как можно удобнее, безопаснее и изобильнее. Его уверенность в своём большинстве, в том, что оно идёт верным путём, что жизнь постоянно улучшается, что именно в этом улучшении жизни зиждется счастье, что противоположный путь есть дорога к деградации. И в своей непоколебимой вере в это – одержим. Это толкает на мысль, что человечество в своей повсеместной инфантильности и недальновидности является пока подростком. Взрослое человечество, увидело бы очевидное. Ибо сама природа в своей дифференцированной парадигме, подсказывает ему на генетическом уровне, что его прогресс, есть на самом деле суть регресс. Что его разумение, перевёрнуто, словно изображение внешней действительности на сетчатке. Что ему надо бы смотреть чуть дальше своего носа, и для того, чтобы выжить, необходимо постоянно возвращаться к своим истокам, тормозить своё, так называемое развитие, разворачивать периодически свой путь, и строить искусственные паноптикумы так же, как он строит спортзалы, и всевозможные школы, для истязания тела и разума. 
     Природа проделывает всё это, с помощью простой войны. Ибо война, возвращает человека в первобытность, определяет новые начала, и заставляет человеческую генетику укреплять свои консоли. Все ужасы и отвратительные составляющие всякой войны, возвращают психофизику человека к реальности, намечают новые точки отсчёта, и благодаря контрасту, на самом деле делают жизнь по-настоящему счастливой.
      Человек полагает, что это он по своей воле воюет, что не захоти он воевать, и войны не будет. Что те «злые люди», развязывающие малые и большие войны, есть суть «нарушение», которое следует лишь устранить, и войны на земле - неминуемо прекратятся. О!  Как наивен ещё человек…! Ведь для этого следовало бы устранить всё человечество! Ибо с каждым устранённым, так называемым «злым человеком», он тут же неминуемо замещается следующим. В природе всё и вся - взаимозаменяемо. И сущность войны зиждется не в «злых», алчных людях, но в самой природе человека, в его конгломератном естестве, в его общегенетической основе, охватывающей человеческую массу, как единое существо. Человеческий дух пропитан войной, словно креозотом шпала, не позволяющим этой шпале гнить раньше времени.
    Природа - неумолима. Именно в силу своей индифферентной незаинтересованности, и фатальной инертной нейтральности. Она не ошибается, ибо в ней нет и капли ангажированности. И в силу этого, она фатально и неумолимо властвует над всем, не имея ни малейшего желания властвовать. Мы же, в силу своего заблуждающегося разума, полагаем, что имеем власть над чем то, и даже над собой, что в своём «прогрессивном движении», по своей воле меняем жизнь, и делаем её лучше. Через «камеру абскура» собственных недоразумений, мы видим то, что хотим видеть, и не замечаем, или отбрасываем в сторону всё то, что противоречит этому взгляду. Мы – убеждены! А всякое убеждение, (как я упоминал выше), есть суть заблуждение…   
 Легкомыслие, как залог счастливой жизни
В этом мире, нет, и никогда не было ничего по-настоящему серьёзного. Вся серьёзность вещей, создаётся нашим отношением, нашей логико-рациональной парадигмой воззрения, с его концептуальной морально-этической и социально-политической платформой. Увлечённые вещами, мы забываем, что по-настоящему серьёзным можно считать только саму жизнь, а она есть суть миг. Мы придаём слишком большую серьёзность вещам, возведённым нами в ранг важных, и отнесёнными даже к условиям нашей жизни. Мы увлечены, мы одержимы, мы убеждены в вещах, которые на самом деле, есть лишь суть прикладные, не несущие в себе никакого жизнетворного и серьёзного контекста. Легкомыслие, есть залог счастливой жизни. Чем легкомысленнее человек относится к составляющим своей жизни, чем меньше он придаёт значение недоразумениям, перипетиям и неудачам, и тем счастливее его жизнь.
    Но вот парадокс. К самым легкомысленным на земле людям можно отнести всякого рода бродяг, клошаров и бомжей. Они же и являются самыми свободными людьми на свете. Но назвать их самыми счастливыми, пожалуй, не решится даже самый законченный оптимист. И здесь кроется тайна самой жизни. Она есть суть парадокс, нечто качающееся над пропастью, - мост между противоположностями. Её главная полисфера – баланс, нечто среднее, нечто висящее между противоположными потенциалами. И понятие «Золотая середина», определяет её существо. И наша глубинная психофизика черпает именно из этого колодца свою «живительную влагу». Именно из парадоксальной стихии мироздания соткана вся наша психология, так как все её нити тянутся из архаического дна бытия, в котором укрытая от взоров, притаилась «Великая Стихея противоречия», и под её влиянием находится всё и вся, что принадлежит этому миру, – миру действительности.
     Благоухание и зловоние, красота и безобразие, доброта и злоба, любовь и ненависть, наконец, жизнь и смерть - всё перемешано в этом «Великом котле». Мир, а вслед за ним и наша жизнь, ещё никогда и нигде не питали свою силу одним полюсом, никогда и нигде не черпали из одной преисподней. Всегда и всюду вместе с благостью, неминуемо зачерпывались и противоположные воды.
     Залогом нашей счастливой жизни, может быть только баланс, как некое отражение мирового баланса, на котором зиждется всё и вся. И если нам удаётся выстроить свою жизнь, в соответствии с балансом самой природы и окружающего бытия, если мы находим ту самую «Золотую середину», то мы необходимо получаем самую гармоничную, самую счастливую форму собственной жизни, и черпаем до конца своих дней, «живительную влагу» из «Колодца совершенства», как постигаемой пантомиды противоречивого бытия, в котором само совершенство определяется не уходом в одну из его стихий, но балансированием между его пропастями, как необходимым условием самой жизни. И именно легкомыслие не позволяет нам сваливаться в одну из пропастей этого мира, именно легкомыслие не позволяет нам становится одержимыми, и не падать ниц перед подстерегающими нас на каждом шаге, противоречиями, бедами и несправедливостями этого мира.
     Всякая несправедливость – суть, надуманная консологема нашего сознания. Её, на самом деле, не существует в природе. И если мы поймём это, то для нас откроется вся фатальная и закономерная картина жизни, в которой, и для которой не останется ни одной случайности, и встанем пред лицом, как собственной ответственности за всю палитру нашей жизни, так и полной безответственности, перед всеми её возникающими препятствиями и воображаемыми несправедливостями.    
Предвосхищение, зацикливание и одержимость, как залог несчастной жизни
Мы о многом думаем слишком серьёзно, и придаём необоснованно слишком большое значение вещам, исходя из надуманных, общепризнанных критериев, и навязанных обществом взглядов, возведённых в истинные суждения. Мы даже не представляем, насколько наше общество и наша жизнь прошиты изжившими себя традициями, заблуждениями и всякого рода условными обязательствами, основанными на суждениях, ответственность за которые, возложены на кого угодно, только не на себя самого. Разноликие заблуждения и пережившие своё время убеждения, приобретают для всех нас настолько стоическую метаформу, что даже тень сомнения не пробегает между нашей свободной разумностью и всеповелевающими морально-этическими, и рационально-аналитическими устоявшимися и закрепившимися парадигмами.
      Совершенство мира, совершенство жизни, такое же недоразумение, как совершенство человека. Относительность, на всяком поле нашей осознанности, является не просто основополагающей металогемой, но несёт в себе суть жизни, как самая неопровержимая, и неудолимая константа бытия. Идеала – не существует, как не существует конца, как не существует пика, как не существует всеобъемлющей целостности мироздания.
       Человек, не знающий, как ему следует жить, всегда ищет для себя посторонние авторитеты, примеры и напутствия. И это, в конце концов, превращается в одержимость. Ибо, не находя для этой роли наиболее достойных, он в отчаянии привязывает себя к якорю чужеродного политеса, и следует тем лекалам, кои расстраивают его внутренний «музыкальный инструмент», вместо того, чтобы настраивать его, приводя все его струны к гармоничному созвучию. К самым несчастным людям на земле, относятся не бедные или богатые, не глупые или умные, не власть имущие, или социально низкие, но те, чьё внутреннее созвучие струн, находится в дисбалансе. Чья внутренняя какофония, превращает всю его жизнь в потеющее страхом и недоверием животное, чьё презрение к себе и окружающим, под воздействием этой какофонии, переходит всякие границы, и становится основополагающим эквивалентом отношения к этой жизни. И именно здесь зарождается и расцветает та всепоглощающая месть, как единственная субстанция, удерживающая его в этой жизни. Это дурно пахнущее растение, отравляет своим зловонием всё вокруг! И сам мир, с его великолепными плагинами, превращается в выгребную яму, в которой тонет всякая надежда, - эта Великая без всякого преувеличения, консологема, на которой стоит эта жизнь.
     Иллюзия, относительно себя в этой жизни, предвосхищение, зацикливание и одержимость, - тяжесть взамен лёгкости, угнетение взамен облагораживанию, саморазложение, взамен становлению и совершенствованию, всё это самозамещается, как только ты начинаешь требовать от жизни то, что не может принадлежать тебе в силу твоего внутреннего устройства, - то, что недоступно для тебя, по факту твоего рождения. Довольствоваться малым, превращать в своём разуме всю бренность бытия в радость мига существования, отбросить всё гнетущее твою душу, я называю - выздоровлением. Человек здоров физически, только тогда, когда он здоров психологически. И наоборот. Но в первую очередь человек должен заботится о своём психологическом здоровье, как о главной пантомиде своего существа. И главными врагами этого здоровья, являются именно «Предвосхищение», «зацикливание», одержимость». Соответствие желания - реальности, (предвосхищение). Монотеизм сознания, как привязывание его к одному единственному стремлению, (зацикливание). Абсолютная, непоколебимая вера во что-либо, без какой-либо возможности пересмотра, изменения своих убеждений, в соответствии с реальностью, (одержимость). – «Три коня», запряжённых в «несчастную повозку», неумолимо летящую к краю пропасти.    
Химия гениальности
То, что всякое наше настроение, есть результат химического состава нашей крови на данный момент времени, ни для кого уже не является секретом. Но то, что интенсивность, и соотношение в нашем организме тестостерона и эстрогена, определяет линию и манеру поведения личности, его способности, и всякая возможность к Великой состоятельности, как и неординарной судьбе, - вопрос, требующий изучения. Ибо неоспоримость именно такого положения вещей, в историческом контексте, наталкивает на мысль, что именно химия, как изначальная и всеопределяющая константа нашего существа, нашего психофизиологического имманентного и трансцендентального состояния и его олицетворения в действительности, является той «альфой» и «омегой», тем основательным фактором, что определяет необходимость определённого характера личности, как и всю его жизнь.
       Абсолютный перевес в организме тестостерона, над эстрогеном определяет его агрессивность, как в непосредственном смысле, так и смысле состоятельности и возможности к преодолению внешних и внутренних преград, выставляемых жизнью для каждого аборигена этой жизни. Имманентные, и трансцендентные препятствия, как необходимые составляющие жизни, разрушаются пред натиском тестостерона, словно пред кислотой, переливающегося через край стремления, спровоцированного этим химическим соединением.
      То, что всякий гений – преступник, в этом сомневается только укутанный в плагины морально-этического савана, убеждённый в совершенстве человека только будучи стоящим на этом историческом пути, и достигающий в этом своём совершенстве, «вершин благородного политеса», признанного его обществом, и приведённым к очевидности, не терпящей никаких сомнений. – «Так должно быть!», и всё тут...  Личность, с подавляющей доминантой в крови тестостерона, не может следовать морально-этическому пантеону, как бы этого не хотелось среднему большинству. Его кровь, не позволяет ему быть средним, благопристойным мужем, и он без конца нарушает правила и законы. Сама Гениальность, если отбросить все морально-этические покрывала, есть суть преступление. Человек, обладающий в своей крови такими химическими доминантами, - рвущий в бой кентавр! Его способности, благодаря этим доминантам, настолько выходят за рамки общественных, что его можно сравнить именно с Кентавром или Сфинксом. Это сочетание звериной мощи, и запредельной разумности, выводит его за рамки посредственности, и толкает к преступлениям, сколь ужасающим, столько и очаровывающим, и воодушевляющим! И всё это, благодаря той химии, что дана человеку с его рождением, и развивающей свои реакции до определённого момента, на протяжении жизни.
     Мужская гармония, это нечто противоположное женской гармонии. И это банальное, избитое утверждение, находит своё отражение в новом свете, как только саму мораль, определяют, как привязанную к определённому гендерному понятию. Согласитесь, нельзя требовать от тестостерона того, что требуется от эстрогена, и наоборот. Мораль мужчины, совсем не то, что мораль женщины. И это несоответствие, является главной причиной непонимания в нашем обществе. И дело здесь даже не в том, что мужчины, с доминатами тестостерона, не в состоянии понимать женщин, с неоспоримой доминантой эстрогена, но в том, что в мужчинах, особенно настоящего времени, эти доминанты уже не так отчётливы, и личности, определяющие моральную канву общества, подчас имеют в своей крови химический паритет, а это значит, что они смотрят на всё, с точки зрения андрогина, - не мужчины и не женщины. Как собственно и с точки зрения обратной, женщины всё чаще стали иметь в своей крови паритет, а порой и доминанту тестостерона.
     Слияние этих определяющих нашу жизнь полюсов, меняют и общее поле психофизического состояния человечества на нашей планете. Ведь чем дальше эти полюса друг от друга, тем здоровее человек, тем жизнеспособнее само человечество. Непонимание этого, отворачивание от этой встающей проблемы, зашоривание, и не желание открыть глаза, приведет, в конце концов, к точке невозврата, и человечество просто на просто нивелируется, деградирует и вымрет, будучи до конца своих дней убеждённым, что стремилось и шло к добру.
      То, насколько пламя, висящее над поленом, является тем же самым, что и само полено, наглядно указывает на то, насколько наша психоделика является тем же самым, что и наше тело с его химико-биологическими составляющими. Вопрос здесь лишь тонкости и грубости, инертности и агрессивности, ускорения и замедления… и т.п. Но сущность всегда остаётся, и, перевоплощаясь, несёт собой всё туже необходимую концентрацию и соотношение. Это метафорическое образование, собственно, и определяет всякую психологию, как некую воплощённую на тонких уровнях бытия сублимацию метабиологического контента всего нашего существа. Наша психология, есть лишь более тонкая и более агрессивная   субстанциональная константа нашего относительно «грубого тела». Всё, – настроение, желание, стремление, способности, и т. д. - Всё зависит только от нашего химико-биологического внутреннего контента. Мы либо черпаем со дна, либо с поверхности, но всегда из одного и того же котла. 
    Но вот вам парадокс. Как пламя превращает полено в нечто иное, в уголь, так наша психоделика способна менять состав нашей крови, и переформатировать всю биофизическую полиграмму тела. Ибо в жизни не существует чистого воздействия, есть лишь взаимодействие. Кстати сказать, нам известны некие психоделические практики, использующие этот факт в своих действиях с древних времён. Йога, медитация, самовнушение и прочее. Направив свою волю в определённое поле, сконцентрировав своё сознание на определённый лад, мы способны оздоровить наше тело, и даже перестроить его морфоструктуру. И даже генетика, эта стоическая, кажущаяся непоколебимой, основа, меняется под воздействием «сине-зелёного пламени психофизического горения», пусть не так быстро и явно, в силу своего устоявшегося и укрепившегося веками метабиоза, но также фатально необходимо.
   Что же на самом деле есть Гениальность, что есть Гений? Этим вопросом задавались многие умы, не один век. И подходили к разрешению этого сложного вопроса, с различных сторон. Ранее, я приближался к нему неоднократно, но теперь, в моей голове созрел угол зрения, спектр которого, выявил новые оттенки, и луч воззрения, высветил тёмные уголки комнаты, в которой расположилась и устроилась Генальность. И на этих страницах, я постараюсь в меру своих сил и способностей, развернуть своё индивидуальное мировоззрение в направлении этого аспекта человеческого существа.
    Естественность Гениальности, её необходимость при стечении всех обстоятельств так же фатальна, как возгорание полена при достаточном на то тепла, и так же строго закономерна, как всякая химическая реакция. Гений -не чудо, но естественное сочетание всех ингредиентов, необходимых для Великого выхода за пределы атмосферы. Словно космический корабль, гений постепенно набирает космическую скорость, и выходит в те области чувствования и познания, кои, для обывателя, недосягаемы, и при случае вполне могут быть смертельными. Либо опускается на такие глубины, где обывателю вполне может раздавить череп. Разряженный воздух, на вершине Джомолунгмы в Гималаях, или невозможность дышать на глубине, не вырастив заблаговременно у себя «жабры» - всё это, стихии Гения. Его желания и стремления, его воля, его труд, выводят сознание на орбиту, где переворачивается сама картина мира! Великое столкновение Тестостерона и Эстрогена на полях его личности, толкает его ввысь, либо в пропасть, и он не в силах противостоять этому натиску. И по большому счёту, здесь нет его заслуги так же, как нет собственно вины у всякого обывателя, чей потенциал с рождения, был и остаётся слишком слабым, недостаточным для Великих дел. Всё здесь фатально необходимо, и в то же самое время, в высшей степени, случайно. Коррелятивная константа правит нашей жизнью, и в этой корреляции – всё, всякая метаморфоза, и всякая простота. Мы не в силах осмыслить своей жизни, и в то же время всё, что она содержит в себе, есть суть наше осмысление.      
Религия, как выполнившая свою задачу, пантомида
То, что именно религия в средние века, была неким локомотивом, толкающим цивилизацию, и некоей дисциплиной возвышенного духа, сомневается только инфантильный, недоразвитый и слабоумный человек. Эта «универсальная машина», как организация, (как органоид), состоявшаяся на востоке раньше всех, была мерилом разумности, и мерилом совершенства человеческого духа. Она выполняла свою задачу для того времени на все сто, не имея никакого аналога, или достаточно мощной противостоящей структуры. «Идеальные замки» – самые крепкие замки на земле! И это подтверждается живучестью их архибастионов, (словно пирамид в Гизе), как самых древних, восточных, так и относительно новых и молодых, Западных.
   Всякая организация имеет свою продолжительность жизни, меру времени и пространства. Религиозная конфессия, как некая организация, как некая морфоструктура соединяющая в себе идеальные формы существования, и материальные, - формы теизма и эмпирического содержания. Церковь, как форма эмпирического построения и становления, обеспечивает фундамент, вера – «заоблачный минарет». Этот симбиоз, - конгломерат нашего бытия, отражает собой само мироздание, с его архаическими сочетаниями «тонкого» и «грубого», «агрессивного» и «инертного». Религия, на полях средневековья, в меру своих сил выводила из всего грубого и инертного, присущих средневековью, тонкие плагины осознанности, и давала направления всему идеальному, - искусствам и наукам. Её заслуга на этом поприще – неоценима. Отдать должное, не значит возвести в ранг непререкаемости авторитета. Всё здесь должно подвергаться критики, но критики хладнокровной и объективной. Иначе всё это, чревато уходом в заинтересованность и одержимость. Обвинять религию во всех смертных грехах, нивелировать её заслуги, и, по сути, отвергать её наследие, может только инфантильный недальновидный разум. То, что она должна была появиться, установиться и окрепнуть – необходимое условие самой жизни. Ибо то, что есть, - не могло, не появится.
     Цели религиозного пантеона, были достигнуты, и это подтверждается всей теперешней цивилизацией. Обобщённая картина нашей цивилизации говорит о том, что человек в большинстве своём стал более покладистым, усреднённым и безопасным. Его звериные инстинкты, хоть и остались в глубине в виде рудиментов, готовых к своему возрождению, но в силу созданных, прежде всего религией, заборов и клеток, в силу той вековой работы религиозного политеса, ныне находятся в таких резервациях, о которых не могли мечтать никакие завоеватели эмпирического, реального поля. Морально-этические, не видимые для реального взора бастионы, теперь выстроились и расположились внутри психофизического контента всякого аборигена планеты. Они приобрели свою устойчивость, проникнув в кровь, и теперь определяют само течение цивилизационного процесса.
    Писанные законы социума, при пристальном взгляде на них, имеют всё ту же основу, и построены, прежде всего, на добросовестности, разумности и справедливости, черпающих свои воды из тех же областей морально-этического пантеона. Другое дело, с какого угла зрения рассматриваются эти добросовестность, разумность, и справедливость. Ведь точка зрения в отношении этих постулатов индивидуума, точка зрения отдельной личности, и точка зрения общества, имеют различные ракурсы, и часто противоречат друг другу, лишь пытаясь найти общие линии соприкосновения. Баланс, между интересами отдельной личности, и интересов общества, и находят своё отражение и олицетворение в законах социума. И в силу этого, постоянно ищущего паритет, столкновения, взаимодействие людей, кланов, организаций и государств воплощается в обобщённую картину морового социального устройства. Где, как есть добросовестность, разумность и справедливость, та и нет. Ибо демократия, как оплот интересов общества, идёт часто вразрез интересам отдельной личности.
    Религия, как идеалистическая составляющая государства, олицетворяла собой в прошлом, некий «трансцендентальный и имманентный мост» между интересами личности и общества, и находила ту стезю, на которой уравнивались все права и все интересы. Арбитр, созданный религией, и перекочевавший со временем внутрь человеческого сознания, нашёл своё жилище в душе человека, трансформируя её под себя, облагораживая на свой лад, и тем самым, меняя саму жизнь. Ибо наша жизнь, есть отражение наших чувств и разумений, в которых добросовестность, разумность и справедливость, должны играть главную роль. Играют ли они эту роль в действительности и повсеместно, - другой вопрос. Человеческие инстинкты, самые древние и самые крепкие консоли нашего духа. То, что однажды возникло и окрепло, изъять не под силу никому. Перестроить пирамиду в Гизе, - нельзя. Но выстроить рядом Великолепный город, который перетянет на себя внимание, вполне возможно. И такие постройки, морально-этические бастионы нашего духа, изначально выстраивались именно религией. И пусть на начальном этапе, в силу неопытности зодчих и архитекторов сознания того времени, они кажутся ныне несуразными, наивными и обманывающими наше созерцание, но как историческое лекало, не могут быть переоценены. Мы имели, имеем, и будем иметь только то, что заслуживаем, на что способны, и что несём в своей глубинной подложке. 
Мультифация
 Чтобы понять, что такое «мультифация», надо прежде осознать само продуцирование, возможность природы воспроизводить себе подобное. Воля самой природы такова, что всякий субъект мироздания, стремится к расширению своего контента, и заполнению им, как можно большего пространства. Так природа олицетворяет свою главную пантемиду – стремление к власти. Здесь «психоделика природы», (если можно так сказать), воплощается в эмпирику материальной действительности. И точно также природа нашей индивидуальной психоделики, психоделики человека, воплощается во вне, во всё разнообразие и бесконечное пространственно-временное полотно действительности. Ибо надо понимать, что мир мультифатичен не потому, что его сущностные аспекты бесконечно делимы, не потому, что его самодействительная субстанциональность имеет безграничное число повторений, как в пространстве, так и во времени, но потому, что все его аспекты создаются субъектами, кои воплощения, способные бесконечно воспроизводится, никогда не повторяются, ни во времени, ни в пространстве.
     Да, действительно, сколько существует субъектов, столько же существует и миров. И в сути своей эти миры - параллельны. Нам только кажется, что мы живём в одном мире, и эта иллюзия, являясь основанием жизни как таковой, объединяет наши сознания в некое единое целое, позволяя тем самым полагать, что и сам мир целостен, а значит, имеет сам по себе, своё собственное независимое от нас, от нашей субъектности, существование. Но если смотреть достаточно глубоко, то окажется, что Мультифация и есть подтверждение того, что мира самого по себе - нет. Ибо каждый возникающий в этом мире субъект, всегда будет нести с собой и новый, не существующий нигде и никогда мир. Олицетворение мира принадлежит одному, отдельно взятому субъекту. И абсолютно неважно, каков этот субъект, каковы его качества, его способности и его возможности. Паук, мог бы многое рассказать о своём мире, и кит, поведал бы такое, что не сниться нашим уверенным в своём совершенстве, головам. Но даже камень, как некий крайне инертный субъект нашего мироздания, знает только свой мир, и мог бы наверно посмеяться, или ужаснутся всему тому, что принадлежит нашему, человеческому миру, сумей он познать его.
     Мультифация настолько разностороння, и настолько бесконечна в своих проявлениях, что создаётся впечатление, будто это и есть тот «голос моря», что шумит в ушах каждого субъекта, заставляя верить в бескрайность мира, самого по себе. И он не верит в пустоту, как в данность, ибо не знает её, не в состоянии осмыслить. А между тем, пустота, единственно существующая сама по себе реальность. Иной у мира в себе - нет, и быть не может. Ибо, в противном случае, имея свою собственную реальность, мир потерял бы свою главную основу – Мультифатичность. Он стал бы простым, и тем самым исчез бы, как данность, не оставив и следа.
    Психология этого явления такова, что залогом нашей надежды на мир, на его действительное самосуществование, кроется именно в иллюзии, будто бы мы, со всеми своими аспектами чувствования и познания, лишь познаём и изучаем его, лишь плаваем в его самосущном воплощении. Мы никогда не согласимся с тем, что его не существует, как самого по себе явления. Познать то, что не существует, всё равно, что ухватить руками электромагнитные поля, собрав их в некую прядь, и сплести косу. Мы плетём свои косы не из того материала, в котором убеждены как в данности, но из материала собственных иллюзий, как более крепких эмпирических, так и тонких – трансцендентальных. 
    Наша психология имеет своей особенностью по преимуществу линейную структуру. Мы в состоянии осмысливать всё и вся, сугубо в линейных транскрипциях познания. И только в этих аспектах находить для себя удовлетворения. А именно удовлетворение, как главная константа нашего сознания, определяет и все формы нашего познания. Мы не осознаём, насколько удовлетворение руководит всем нашим сознанием, и насколько оно необходимо, при всей кажущейся абстрагированности прежде всего, в науке. Мы обманываем себя холодностью, и мнимой незаинтересованностью, когда выдвигаем в науке на первый план сомнение, как нечто доказывающее нашу отстранённость, нашу эмоциональную независимость в серьёзных вопросах научного макрополитеса. Но на самом деле, именно сомнение здесь выступает тем паноптикумом, из которого наш разум черпает своё главное удовлетворение. – Удовлетворение воли лидерства, воли власти.      
Пресыщение
Великая мудрость природы в том, что она охраняет нас от пресыщения. Пресыщение - её ад! И в этом аду нет отдохновения, и нет выхода, как только через «ворота бед, страданий, и нужды». Именно наполненность нашей жизни всякого рода бедами и страданиями, ограждает наше сердце от падения в преисподнюю Великой пустоты, и её «предбанника» – пресыщения.
   Вечный вопрос человечества, - почему жизнь полна страданиями, является вопросом близорукого разума, для которого стремление к благоденствию, отдохновению и праздности, являясь бесспорным форпостом нашего существа, его единственно разумной целью. И именно эта его убеждённость не позволяет разглядеть истинных мотивов природы, и её непоколебимого закона, – закона равновесия во всём и всегда. Великий исторический труд человечества, в его постоянном стремлении к облегчению своей жизни, к благоденствию, достатку и отдохновению, не приносит ничего, кроме смены декораций. На какое поле человек не выводил бы своё бытие, к каким лекалам собственного сознания не подводил свою жизнь, в ней никогда не становилось меньше ни страдания, ни опасностей, ни бренности с её скукой, - как самой болезненной субстанции нашего сознания. Они лишь меняли свои масти, и возвращали всё на круги своя. Благодаря так называемому прогрессу, человек не становится счастливее. Хотя и в силу своей иллюзорной убеждённости, мнит себя состоявшимся, и убеждает, через призму многочисленных продуктов цивилизации, себя более совершенным существом, а значит и более счастливым.
    Великая скорбь богов должна заключатся не в том, что человеку на его пути, никогда не достигнуть своего абсолютного совершенства, но в том, что это совершенство, (будь оно возможно), неминуемо приведёт его к гибели. Причём к желанной гибели, ибо жизнь, в конце концов, станет для него невыносимой, в случае изъятия из неё, всех бед, нужды, и страданий.
    Метафизика этого положения такова, что движения вперёд, в самой природе - не существует. И всякое, так называемое становление, лишь обманывающая наш же разум, метаформа. Мы становимся - в одном векторе, и неминуемо стагнируем в другом. Всеобщее достижение целей в становлении, для нас, также невозможно, как невозможно достижение «Нирваны». Называть природу, в этом контексте несовершенной, - нелепо. Ибо её безупречное совершенство заключается именно в невозможности для её детей достижения этой «нирваны», в охранении от пресыщения, и удержании на плаву Великого плота, – Жизни. 
    Проанализируйте несколько дней из своего повседневного быта, разложите и осмыслите все мотивы и события, и для вас станет очевидным, что никак не в благоденствии и достатке наша жизнь черпает свои надежды, не в подарках судьбы, но в преодолении самых высоких заборов и широких преград мы находим крупинки своего счастья. Леность, инфантильность и неверие в свои силы, как сопутствующие элементы нашего существа, олицетворяют собой наши внутренние, самые жёсткие преграды. И преодолевая их, мы обнаруживаем, что с лёгкостью способны преодолевать и все внешние.
      Закалять свой внутренний стержень можно многими путями. Ставя ли себя в определённые внешние обстоятельства, или ставя для себя, казалось бы, недостижимые цели. И здесь главные свои роли играют заблуждение и одержимость, что в своей совокупности порождают убеждённость. Они, словно основные консоли нашего духа, забирая на себя все помыслы и стремления, являют собой повсеместные и самые влиятельные аспекты всей нашей цивилизованной жизни. Ибо всякая убеждённость, какой бы правдивой и истинной не казалась, есть суть конгломерат из двух основных составляющих - заблуждения и одержимости, в различных по своей интенсивности, силах, являющиеся по отдельности отрицательными. И только в совокупности, порождающие нечто положительное. Словно в химии водород и кислород, и целый ряд иных соединений физики и химии, как метафор всего существующего в том числе и в нашем разуме.
     И главной убеждённостью здесь является убеждённость в научно-техническом прогрессе, как единственно ведущем человечество к своему благоденствию. Убеждённостью, порождённой соединением «двух молекул заблуждения», и «одной молекулой одержимости».
    Всё в этом мире - закономерно…. Но не всё в этом мире – правильно…. Эти взаимоисключающие тезисы нашего сознания, как нельзя лучше показывают, насколько на самом деле наш разум противоречив, и в сути – парадоксален. Оценка нашим разумом всего и вся происходящего в жизни, как правильное и неправильное, есть отголоски самой «Минервы» сидящей в нас, и машущей своим копьём во все без исключения, стороны. И не случайно она была наречена одновременно Богиней мудрости и войны, и покровительницей поэтов, музыкантов, писателей и художников, и была отождествлена с Афиной Палладой. Ибо действительно, мудрость самой природы заключена именно в войне, как основе, сохраняющей саму жизнь. И оценка «нынешнего племени» сути войны, как неправильной, ошибочной консологемы, являет собой процветание той стороны нашего сознания, за которой притаились, словно за камнем всеми принимаемой истинности, страх, недоверие к своим инстинктам, подмена понятий, очернение, наговор, ложь и клевета… Всё то, что больно бьёт своим «хлыщом», приводя в чувство разум и тело, что способно подрывать нашу волю, что не позволяет засыпать нашему сознанию, стало со временем порицаемым. Но дело всё в том, что и это всё - глубоко закономерно, и вполне укладывается в общую концепцию противоречия и парадоксальности нашей природы. И в ней всегда победит своей силой слабейший, и проиграет своей слабостью сильнейший….
       Пресыщение, есть разочарование самой природы. Здесь гуляет «ветер безысходности и нигилизма». И противостоящий ему «ветер странствия», разгоняет тучи удручения, и трепля «флюгер душевного покоя», направляет тебя к берегам мечты, к этим недосягаемым бастионам счастья, таким аморфным и иллюзорным, но таким желанным…. И каким бы не был путь, каким бы он не казался сложным и тягостным, всё окупается мечтой, этой запредельной недосягаемой звездой. И именно этот тяжкий, и в тоже время счастливый путь, - единственно что существует, и что дано тебе. Будь благодарен не только минутам счастья и отдохновения своей жизни, но и минутам скорби. Ибо без этих минут скорби, минуты счастья - невозможны по своей сути, и невозможна сама жизнь, как невозможен ковёр на ткатском станке, без идущих вразрез нитей-переплетений….   
Парадокс удовольствия
Наш мозг самая тёмная, самая не осмысливаемая субстанция организма. Перевернутость причинно-следственных векторов, обман чувств, доминирование алогизмов и абсурдных силлогизмов, при общей логичности воззрений, за которыми, словно за кружевными стеклами прячутся тени стремления власти над всем и вся, отражает собой всю многогранность и архаическую иллюзорность всякого мировоззрения, а равно и обманчивую убеждённость не только в собственных умозаключениях, но и собственных чувствах. То, что наше инстинктивное умозрение намного древнее, чем умозрение рациональное, ещё не говорит о том, что оно повсеместно правдивое и неоспоримо истинное. Ведь древность всяких консолей, ещё не говорит о их вечности, но лишь о долговечной крепости вросших сплетений.
    К примеру, мы глубоко инстинктивно убеждены, откуда собственно исходят все наши удовольствия. А между тем, если копнуть глубже, и стряхнуть ил веков с нашего убеждения, то обнаружится, что всякое удовольствие провоцируется либо ядом, либо увечьем в самом широком смысле слова. Ущерб, нарушение покоя, выведение организма из анабиоза, провоцирует наше сознание на защитную реакцию, при которой порционно выделяется эндорфин в кровь, и мы получаем, тем самым, удовольствие, кстати сказать, единственно доступное нам. Всякое удовольствие, при всей парадоксальности и кажущейся абсурдности, рождается в нашем разуме не благодаря благоприятному воздействию на нас из вне, но напротив, - неблагоприятному.
   Самое непосредственное и самое тонкое производство такого парадоксального явления заключено в музыке. Да, не удивляйтесь. То удовольствие, которое получает наше сердце от прослушивания музыкальных произведений, при всей своей загадочности и волшебстве, исходит именно из причинения музыкой нашему сердцу увечий. И чем сильнее эти увечья, тем сильнее тут же возникающее удовольствие. Мы не замечаем того мизерного для осознания промежутка времени между увечьем и заживлением душевных порезов, наносящихся нам музыкой, и нам кажется, что всё сливается в единую негу.
     Я уж не говорю о том грубом и непосредственном удовольствии от опьянения при попадании в наш организм дозы яда, (алкоголь или иные наркотики). Но и в более широком смысле, всё завязано именно на ущербе, и иных способов для нашего организма в получении удовольствия, как на уровне чувств, так и сознания – не существует. Такова наша природа. За всяким удовольствием скрывается эта фатальная и повсеместная пантемида – ущерб и противостояние, увечье и заживление, - как олицетворённые диссонансно-консонансные диалектические завязки самого мироздания, воплощающиеся в нас в балансирующую вибрацию боли и удовольствия.
   Я сам против однозначных и распространяющих своё влияние на всё и вся, суждений. Но сколько я бы не искал иных причин удовольствия, я не нашёл их. За каждым скрывались боль и ущерб, пусть и порой так завуалированно и так глубоко, что приходилось снимать слой за слоем исторические пласты и наросты морально-разумного наслоения веков. На дне всегда лежал - ущерб, предварительное страдание, (пусть и часто не замечаемое), и только как необходимая реакция – удовольствие. Победа, преодоление на всех без исключения уровнях, - единственно, что способно приносить нам настоящее удовольствие. Непосредственно или опосредованно, явно или завуалированно, но всегда только в этом парадоксальном ключе. И даже умиление, не имея явных предварительных увечий, выявило под собой подложку страха и любви, как необходимых «клеток» этого вида счастья.
    Величина удовольствия всегда находится в строгой зависимости от величины ущерба. И здесь вопрос только в одном: в способности нашего организма, как на физическом, так и на психологическом уровне преодолевать тот ущерб, что наносится, и в возможности сил нашей воли и духа в восстановлении, адаптации, и победе. 
     Наше стремление нивелировать ущербы, стремление цивилизации облегчить повсеместно жизнь, несёт с собой необходимое нивелирование и удовольствий и умаление счастья. Как звезда, к которой стремиться подсознательно всякое живое существо - тускнеет, в суррогатных туманах наших же заблуждений, относительно истинных причин и основ жизни.
Характер
Удовольствие также неоднозначно, как и страдание. Порой страдание приносит немалое удовольствие, а крайняя форма удовольствия, в свою очередь, так напоминает страдание. В нашем сознании всё разлиновано в «клеточку» и в «полосочку», но стоит нам отойти на миг от академического мировоззрения, что с детства нам привито школой, где всё рисовалось и выстраивалось на тетрадном лекале, как мы вдруг осознаём, что все страдания, что приносит нам наше время, что подбрасывает нам наша жизнь, не имели бы места, не имей мы своего архаического характера. Мы сами ищем приключения, устраиваем для себя все страдания, и необходимо несём их в своём заплечном мешке. Наш Характер, и есть суть наша судьба! Только здесь заключена вся палитра перипетий, стечений обстоятельств, подарков и ударов судьбы. И вне нас, нет никакой фатальности, никакой судьбы, что вне зависимости от нашего характера, диктовала бы свою волю.
   Да, именно в нашем врождённом, и отчасти приобретённом за жизнь, характере, скрыта всякая причина, и всякое следствие нашей жизни. Не существует никаких ни несчастных, ни счастливых стечений обстоятельств, но есть - фатум твоего характера. Тебе никогда не подобраться ни к каким случайностям жизни, что выпадают на твою долю, не имей ты своего характера. Его неописуемая сложность, и является на самом деле, тем камнем преткновения, что будоражит воображение обывателя. И сложность, или простота всякой судьбы, есть суть отражение сложности, или относительной простоты самого характера. Фернандо Кортес никогда не испытал бы за свою жизнь столько несчастий, случайностей и счастливых моментов, что с лихвой хватило бы на не одну судьбу, не имей он своего характера, пропитанного воском убеждённости в своих силах, и льющемся через край желанием. 
    Илья Ильич Обломов не провёл бы свою жизнь в полусне, жизнь, в которой не было острых заоблачных удовлетворений, и почти не присутствовало злосчастных случайностей, не имей он своего характера. Примеров можно приводить массу. Но вопрос всякой судьбы, есть всегда вопрос характера. Нет никакого «повезло», или «не повезло». Нет никакого «…И случай – бог изобретатель…» Есть предначертанный твоим характером путь, со всеми крупными и мелкими перипетиями, со всеми «да» и «нет», со всеми возможностями и невозможностями.
     Понять и оценить по-настоящему свой характер – самая непростая для человека задача. Порой не хватает всей жизни, чтобы осмыслить здесь хоть что-то. И самым важным здесь, как всюду, где под слоями ила скрыты фолианты, является интуиция. Она, как часть твоего характера, как самая прогрессивная его часть, только лишь способна оценить и понять твой характер. Но ей необходим подмастерье, как инструмент, в противном случае она обречена работать голыми руками. Внимательность к деталям, запоминание и анализ всех своих внутренних волнений, реакции сердца и разума, упорядоченные и систематизированные, и собранные по крупицам в один фолиант, дают возможность читать эту книгу – книгу своего характера. Но кто, скажите на милость, когда-либо увлекался по настоящему этой работой? Мы отдаёмся на волю случая, и наш взор направлен во вне, словно прожектор. Мы убеждены, что всё происходит случайно, и что во всех перипетиях нашей судьбы виновно лишь проведение. Но стоит нам понять хоть чуточку собственный характер, путём ли каждодневной работы, или просто по наитию вдруг прозревшего созерцания, и мы восклицаем, что нашли себя в этой жизни, и теперь счастливы до скончания собственных дней! Именно здесь таится главная причина «счастливчиков» и «неудачников» нашей социальной сферы жизни. Искать, стремится к пенатам того образа жизни, где ты в любом случае будешь не удел, где ты никогда не найдёшь своих «обетованных берегов», главная ошибка современного человека. Он заблудился в бесконечных лабиринтах, которые выстраивал сам, все предыдущие поколения. Он потерялся в потоке информации, и ему не выбраться из этой паутины никогда, если он не направит свой взор внутрь себя, и не поймёт кто он на самом деле, и чего хочет в действительности.
    Древнему человеку в этом отношении было гораздо проще. Он редко терзался сомнениями, редко шёл против своего характера, ибо в нём доминировали инстинкты. – инстинкты разума и воли, инстинкты души – эти Величайшие консоли, коими может обладать существо вроде нас с вами. И то царствующее ныне презрение к инстинктам, как таковым, с лёгкой ли руки сера Чарлза Дарвина, или по иной причине, созрели и окрепли на почве доминирования рационально-аналитических воззрений, и тех оценок, что диктуются рациональными смыслами, и подтверждающимися математическими формулами, и алгоритмами доказательств. Древний человек был более целостен, его ещё не научились вивисектировать на анатомическом столе, и не делили на части, отдавая приоритеты одним частям, в ущерб другим, на том лишь основании полезности и вредности, будто бы существующей не только во вне, но и внутри человека. Тогда же, собственно, и началась война человека против себя. Человек начал загонять свои инстинкты в резервации, стегать их шомполами совести, и топить время от времени, в лужах крови собственного презрения.
     Твой характер, твоя индивидуальная особенность, - твоя «ушная раковина», неповторимая и никогда и нигде не повторяющаяся, есть по сути самая большая ценность для тебя. И какой бы она не была, какой бы не казалась в необходимых сравнениях, ей нет равных на земле. И если ты оценишь её по-настоящему, если отметёшь всё налипшее, всё навязанное и не состоятельное, то обретёшь ту свободу, а с ней и то счастье, которое возможно лишь для открытого сердца. Познай свой характер, и не ищи более ничего, что противоречит ему.
Мера разумности
Лекало разумности зиждется, прежде всего, на очевидности, соотносительности, адекватной оценке, и соответствующем поведении. Соответствующее поведение же, в свою очередь, определяется полезностью или вредностью того, или иного поступка, того, или иного умозрения и рассуждения. Отчётливо видеть и осознавать в собственных психологических умозрениях и разумных заключениях ошибочные мотивы, различать обманывающие перспективы, - Великая мудрость человека, способного внимать собственному и чужому опыту. Обуздывать собственные желания, прежде всего те, что застилают разум туманом зыбкой надежды, и направляют на путь, ведущий к необходимому разочарованию.
      Настоящий философ тот, кто не парит в астральных облаках действительности, наполненный озоном грёз и несбыточных мечтаний, но тот, что смотрит на мир широко открытыми глазами, и познаёт его во всей реальности бытия, жёстко и строго придерживаясь этой реальности, не давая пробиться в свой разум «крысам ложных надежд на случайность». У него нет иллюзий относительно этого мира, и он твёрдо ступает на эту обетованную землю. Ему нет дела до инфантильных грёз человечества, о благодатной и счастливой жизни в будущем. Ведь он то знает, что жизнь всегда приносит равные доли счастья и несчастья, какими бы ни были времена, в каком веке человек бы не жил, и в каком бы сверх организованном обществе ему не предстояло бы жить в будущем. Ибо чувство счастья, или несчастья не зависят от внешних обстоятельств, от устроенности или неустроенности быта, и что эти ростки растут на любом поле, как бы оно не культивировалось. Они вырастают на всякой данности, что волей судьбы дана тебе, и в соответствии с этой данностью, дают тебе всё те же чувства.
      Человечеству не дано создать на этой земле страны благоденствия и повсеместного и повседневного счастья, не потому, что он слабоумен, или слаб волей, не потому, что вся его сущность пропитана, словно шпала креозотом, страстями и заблуждениями, или что «сырьё» этого мира не позволяет создать рай на земле, но потому, что чувство благоденствия и счастья почти не нуждаются во внешних постройках. И каким бы не был внешний мир, какой бы не была внешняя действительность, чувство счастья и благоденствия, живёт своей жизнью, и способно чаще пробиваться через невзгоды и невыносимые внешние условия жизни. И более того, эти «ростки» тем крепче и выше, чем тяжелее внешние условия, чем тягостнее быт. И на этом основании, можно утверждать, что человек средних веков был гораздо счастливее нынешнего, живущего в более выверенном порядке, в большей безопасности и сытости, - в относительном благоденствии.
   Мера разумности, что несёт в себе нынешний человек, при всей невероятной научно-технической прогрессии, опускается всё более на нижние планки. Ибо, человек всё более отходит от разумности собственной природы, от разумности инстинктов, причисляя их к архаическим и даже рудиментарным проявлениям. Он всё дальше уходит в поля и леса логики, где правит «двоичный корень», упрощённый до пошлости, и усложнённый в своих вариациях, до предела всякой осознанности. И то, что жизнь, как таковая не поддаётся никакой логики, не останавливает его, но напротив, он стучится в эту стену своим лбом, в надежде проломить, и найти за ней «философский камень». Но не тот, что искали древние, а свой, - «технократический камень», что обеспечит счастливую жизнь всему человечеству, на поле научно-технического прогресса.
Мера безумия
Безумие отличается от разумности, прежде всего тем, что оно неадекватно общепринятым понятиям разумности. То есть, не руководствуется главными критериями жизни, - полезности и вредности в общепринятых лекалах осознанности обществом, отодвигая на второй план очевидность, и тем самым являясь провокатором тех действий и тех умозаключений, которые не несут в себе приоритетов общепризнанной полезности, но напротив, вопреки здравому смыслу, заставляют ступать на путь «вредности», как для себя, так и для окружающего общества. А самое главное, для человечества в целом. И никого не смущает здесь, что никто не знает, что на самом деле является для человечества вредным, а что полезным в ближайших и дальних перспективах его становления. Мы просто верим, что эта линия разумения и линия поведения, приведёт к прогрессу и благоденствию, а та - к стагнации и разрушению. И никакой опыт здесь не принимается во внимание. Так логика, завладевшая большей частью сознания, и доминирующая во всех областях жизни, чертит свои линии и параллели, свои кривые гиперболы на полотне разлинованной в клеточку системы координат.
    То, что человек, как всякое животное на земле, для своего укрепления и действительного становления нуждается в страданиях, физических и духовных, что чем хуже его быт, чем тягостнее его жизнь, тем слаженнее его разум, тем сильнее его воля, и тем крепче его организм, и тем более готов он ко всяким сюрпризам жизни, и главное, как бы это не звучало парадоксально, тем сильнее он жаждет жизни…И весь опыт пути человечества говорит, нет, - вопит об этом! Не усматривается почти никем, необходимая стагнация всех основ и ослабление всех консолей жизни, при увеличении доминант благоденствия, при наступлении относительно «оранжерейных условий».
     Планомерно и настойчиво человечество ведёт, его изживший себя разум, - туда, где обманывающие своими «кисельными реками» и «манными берегами», перспективы, несут в своих кладезях самые отчаянные и непреодолимые разочарования. – Ад существует! И он существует именно здесь, в конце того пути, который выбрало для себя когда-то человечество, пойдя по дороге научно-технического прогресса, облегчения жизни, и обманув себя иллюзорными перспективами благоденствия и счастья. И никто не хочет посмотреть вдаль этой перспективы, никто не желает даже задумываться над этим, отбрасывая всё реально-перспективное, и поступая так, как поступает всегда и во всём, - опрометчиво.
     Так где же разумность, а где безумие? Что, на самом деле обещает нам настоящее благоденствие и действительную надежду? Какими критериями и формами осознанности мы должны руководствоваться, в своих стремлениях «выпрямить жизнь»? На эти вопросы ответят будущие поколения. Ведь именно им предстоит столкнутся по-настоящему, с плодами нынешнего курса человечества. Им предстоит оценить те усилия, те меры безумия и разумности, те заблуждения, убеждения и очевидности, что витают ныне в головах аборигенов планеты. Безумный не знает, что он безумен. И только со стороны можно понять и оценить меру его безумия. Как и меру разумности в себе, человек не в состоянии по-настоящему оценить, пока он смотрит на всё изнутри. И ему приходится опираться на мнение других, идущих с ним в ногу, что также смотрят изнутри, и будучи пребываемы в своих «истинных заблуждениях», убеждены в абсолютной правоте своих умозрений и умозаключений.
Дисциплина
Психология, как некая дисциплина, олицетворяет собой особенность нашего разума оценивать, строить алгоритмы, и определять зависимости, выстраивать отношения между объектами психофизики, и делать выводы. Точно так же, как наш разум поступает с внешним миром, строя всевозможные отношения во вне, он в той же последовательности выстраивает и внутренние. Он создаёт цепочки и образы, целокупности и логические каузальности свойственные только его внутренней архитектонике. Вплетает в «общую косу» всё, что вплетается, и отбрасывает всё, что не вплетается. И как мир внешний, так и мир внутренний, тем самым, всецело становится его отражением, воплощающимся в алгоритмы сложившихся и потенциальных возможностей.
     Что есть дисциплина, как не превращённый в алгоритмическую функцию, хаос бытия, открывающийся за окном нашего сознания? Всякая дисциплина, по большому счёту, есть суть некая форма выживания определённых «ганглий нашего сознания», и их «клановых соединений», страшащихся этого хаоса. Для того, чтобы выживать, необходим дом, - удобное комфортабельное жилище. Наше сознание строит свой дом во вне, создавая цивилизацию, и точно также выстраивает дом внутри, олицетворяющий собой психологическую дисциплину. Ведь для него то, что правильно, то что выверено опытом, и закреплено в порядок, - то надёжно и безопасно. Бытие ещё никогда не существовало без определённого порядка, выстраиваемого сознаниями существ, населяющих это бытие. И человек, выстраивая своё бытие, из доступных ему «материалов внешних каузальностей», создаёт свою глобальную цивилизацию, и зеркально рисует и внутреннее бытие, строя из тех же каузальностей, психоделическую картину внутреннего мира. Хотя кто кого строит, - вопрос на самом деле, открытый.
     Словно на веретене, он, вытягивая нити из клубка внешнего хаоса, затем вяжет из этой нити «тёплый свитер», одев который, можно не опасаться лютых морозов этого хаоса. Он берёт из безгранично огромной кучи разбросанных вещей внешнего мира, нужные ему, знакомые ли в силу предыдущего опыта цивилизации, или по наитию, по интуитивным соображениям могущие пригодится, и строит некую резервацию собственного бытия, отчерчивая границы и выставляя аванпосты. И в точно такой же форме и последовательности, происходит отбор и выстраивание цепочек и образов-целокупностей на полях его психофизического контента. Из такой же необъятной кучи хаотически блуждающих вещей, он отбирает наиболее понятные ему, наделяя их важностью, и формирует их них внутренний цивилизационный бастион правильного сознания.
     Два, как будто бы противостоящих друг другу мира, - мир внешний, и мир внутренний, на самом деле есть суть один мир. Они рождаются в одной и той же голове, которая находится на одних и тех же плечах, - плечах, с одной стороны, «исторического лабаза цивилизации» с его устоявшимся научно-техническим прогрессом, и с другой, «лабаза психофизического пантеона», с его «психологическими сетками». И зависимы они друг от друга, точно также, как зависимы друг от друга полушария единого головного мозга.
       Наша психология, как дисциплина, выделяя из общего хаоса сознания отдельные части, абстрагируя и давая им имена, противопоставляет их иным частям, также произвольно выделенным, обозначенным и закреплённым. И тем самым провоцирует войну внутри нашего единого органоида. Ведь что такое совесть, как не развёрнутые внутрь когда-то пушки? Находя в нашем «психофизическом котле» полезные и не очень, свойства и качества (с точки зрения прежде всего общества), Психолог, искушённый в своём столь важном деле, противопоставляя их на основании добра и зла, как основных для него понятий, выводит формулы возможного совершенствования, а по большому счёту, старается исключить из разума страдание. И здесь, так же как, к примеру, в такой дисциплине как математика, (самая рафинированная, самая очевидная после физики дисциплина), присутствуют логарифмические линейки, циркули и всевозможные лекала. Если создаётся некая функция, она должна обязательно решатся. И в психологии такими функциями являются этико-моральные закономерности, однажды выделенные и решённые. И так же как в математике, эти функции создаются постоянно, и постоянно ищут своего разрешения. Наш разум играет в нескончаемую игру, в которой победителем есть и остаётся только смерть. И в надежде, когда ни будь самому стать победителем, он ищет новые правила и формы, он копается в фолиантах, как внешнего, так и внутреннего поля, но обречён всегда создавать лишь очередную дисциплину, - «косу», с вплетениями новых локонов вытянутых из хаоса нитей, и вешает на них гирлянды выдернутых из кучи, вещей.   
       Полезность и вредность – две главные консоли, уходящие своими корнями в глубины веков, на которых строится общая психологическая дисциплина. На них, собственно, подспудно или явно, строятся все мосты и платформы всяких психологических убеждений. То, что наш разум считает полезным, то правильно, что вредным – нет. Довольно простая консологема. Но под ней скрыта та невидимая архитектоническая плита заблуждений, под которой бушует «кипящая лава воли самой природы»! Где полезность и вредность, как зло и добро, остаются не однозначными понятиями. Где временные и пространственные масштабы определяют эти соотношения, индивидуально и исключительно. Где то, что кажется полезным в данную минуту, может, и скорее всего окажется вредным по истечении времени. Где то, что является полезным для отдельного человека, скорее всего окажется вредным для общества, и наоборот, в пространственном аспекте осмысления.
Голограмма сознания
Мультифация осознанности, есть проекция голограммной структурности окружающего мира. Или наоборот. Вопрос отражения есть вопрос полидромной оборотности. Ибо, никто никогда не определит достоверно, кто кого отражает в этом мире, где причина, а где следствие, кто кого создаёт в нашем случае, разум внешнюю действительность, или внешняя действительность отражается в нашем разуме, создавая его возможности. В этом мире не существует абсолютных причин и следствий, их создаёт наш разум. И в то же время, разум не в состоянии мыслить, не будь пред ним картины мира, с его казуальностями и стационарностями, движениями и относительностями.
    Голограммная структурность мироздания, в совокупности с «Золотым сечением», отражённым в математических символах Леонардо Пизанским, являются главными загадками природы. И наравне с тайной гравитации, будоражит умы человечества, не одно столетие. В этих непостижимых загадках, будто бы олицетворена сама сущность нашей действительности. Здесь сама природа, будто бы взирает на саму себя, в тщетных попытках разгадать собственную материальность. Но следуя собственным лекалам осознанности, собственным алгоритмам мышления, в первую очередь в причинно-следственной последовательности, опираясь на иллюзорную, не существующую в самом мироздании пантемиду, находит всюду лишь свои, присущие только ему, условия, и накладывая это лекало на отдельные локальные явления, и на само мироздание, отрезает всё лишнее с его точки зрения, тем самым «шьёт пальто» для собственного комфортного бытия. А истина всегда остаётся где-то там. Такова мозаика нашей психологии.
    То, что наш разум, как и наше тело - голограммны, и повторяют своей структурностью саму вселенную, теперь не вызывает сомнений даже у самых скептически настроенных в этом ключе, умов. Но поняв это, мы не приблизились не на йоту к тайнам мира. Ведь возникает вопрос, который рубит всё под корень. Как возможна голограммная структурность в безвременном и беспространсвенном? Ведь если это и есть её сущность, её архитектоническая основа, то значит, глобальный мир должен иметь своё начало и свой конец, он должен быть отчерчен границами. И в тоже время, голограмма подразумевает бесконечность и неограниченность продуцирования. И опять - вездесущий парадокс!
     Мультифация мироздания, бесконечное копирование себе подобных морфоструктур, тиражирование родных произведений, повторяется в нашем сознании в виде тиражирования и порождения себе подобных умозаключений. Это называется ёмким термином логика. Ведь только родные, близкие по морфоструктурности мысли могут выстраиваться в цепочку, гармонично выложенные ряды, и воплощаться в целокупные умозаключения, - некие органоиды трансцендентального мира, организации ноуменального поля действительности. Словно углеродные цепочки, в своих сочетаниях, они создают сложные и сверхсложные структуры. И наше мышление становится функциональным и сильным настолько, что уже в состоянии даже управлять внешней реальностью, внешним бытием, пусть и в большинстве своём, не фиксируя здесь своего влияния. Но очевидно, что благодаря логики, и всех её производных, мир бытия становится под её знамёна. Наша жизнь всё более приобретает очертания логичности, загоняя в свои ряды все праздно блуждающие по дорогам когорты. Но становится ли наша жизнь от этого разумнее? Меньше ли в ней нелогичности? - Большой вопрос. Рядом с логикой всегда в ногу идёт её противоположность, - спонтанность – дитя хаоса. И здесь порядок всегда равнозначен, и равно объёмен беспорядку. Чем больше логики в нашей жизни, тем сильнее наступает на её шлейф алогичность. И гармония нашей жизни, заключается именно в соотносительности этих противоположностей. Впрочем, как разумность вообще, адекватность, и психологическое здоровье.
Фантомы психологии
То, что вся наша психология, в большей мере состоит из фантомов, подтверждается очевидными не схождениями ожидаемого, и происходящего в действительности. Процентов на девяносто мы встречаем в своей жизни не то, что ожидали. И дело здесь не в недоразумении, не в слабости нашего сознания, неспособного предвидеть и выстроить последовательность тех, или иных событий. Дело здесь, как раз в том хаосе за окном нашего сознания, что не имеет собственного порядка. И наша психика, пытающаяся выстраивать из этого хаоса свой порядок, сталкивается с сопряжённым и присущим хаосу внешней действительности, произволом. Вообще, всякое выстраивание порядка сопряжено с противостоящим хаосом. Иначе откуда возьмётся само стремление привести к порядку?
       Но дело в том, что, порядок внешней реальности, существует только в наших головах. И по большому счёту, внешние и внутренние порядки суть фантомные явления разума. Мир внешний, не имеет сам по себе никаких порядков, - он нейтрален. И всякая его определённость, как локальная, так и глобальная, есть суть определяемость, всецело зависящая от нашего сознания. То, что некогда появилось, не может уже до конца исчезнуть. И это относиться как к внешним факторам, так и к внутренним.
      То, что в нашем разуме постоянно вырастают новые «конечности», новые «щупальца» психофизики тела сознания, заставляя периодически отмирать не используемые, мы можем почувствовать и осознать в процессе становления человека от ребёнка, к подростку, и далее к зрелому и старому человеку. И те «фантомы», что остаются в астрале после отмирания и отпадания «конечностей», оказывают своё влияние, пусть и не так явно, как реально существующие, но подчас ещё более очевидно. Человек, переходящий в последующую стадию своего существования, от ребёнка к подростковому, и далее к зрелому состоянию, несёт в себе эти фантомы. И если ему не удаётся избавится от них, то они способны превратить его, либо в чудовище, либо в «Великого ненормального». Так возникают всевозможные маньяки, зацикленные на своих детских переживаниях и психологических травмах…. Так возникают и Великие учёные, не отпускающие своих детских открытий воображения…. Никто не знает куда могут привести человека его «фантомы психологии».
     Психологический фантомы, что некогда представляли собой «конечности» нашего разумения, встречаются не только в одном человеке, но и в определённом обществе. Так политический строй государства, создавая в общественном сознании новые «конечности», новые «психологические щупальца», превращающиеся в закостенелые убеждения, провоцирует появление в обществе социальных фантомов, после собственного видоизменения. И такое общество несёт их в себе очень долго.
      Жизнь меняется, но фантомы психологии заставляют нас ожидать то, чего уже никогда не будет. Ностальгия, огорчение по безвозвратно ушедшему, отчаяние от безнадёжности – всё это порождение фантомных болей, что мучают нас в старости. От фантомов, либо надо избавляется вовремя, пока они не закостенели, и не срослись с телом сознания, либо не позволять им рудементировать, если таковые представляются благом. И те редкие люди, что на протяжении всей своей жизни вовремя избавлялись от дискредитирующих фантомов, живут в старости по-настоящему счастливой жизнью. Часто вы встречали таких? Думаю, что крайне редко, а может и никогда. Но такие существуют, и пусть в общей статистики их очень маленький процент, но в простом исчислении достаточно много.
Стимуляция
Если разум, понятие метафизическое, то мозг – физическое. Биология нашего тела такова, (а мозг часть тела, такой же орган, как двуглавая мышца, или сердце), что оно нуждается в постоянной тренировке. Без неё, оно неминуемо деградирует, а в отдельных случаях превращается неизбежно в рудимент. Всё существует по необходимости, и при потере таковой, сначала теряет в своей крепости и производимости, а затем и вовсе засыхает. Наш разум, как крона организма, как никто другой нуждается в постоянной тренировке, в постоянной поддержке тонуса. Его производность, его потенциал, и в конечном счёте продолжительность жизни всего организма, зависит в большей мере именно от этого. Ты можешь сколько угодно тренировать своё тело, но, если ты мало уделяешь внимания тренировке мозга, твоя жизнь будет не только узкой и мелкой, но и короткой. Его влияние на продолжительность жизни, нельзя переоценить. То, сколько разум захочет прожить, столько и проживёт весь организм. Его подсознание настолько влиятельно, что создаётся впечатление, что именно здесь притаилась сама Терпсихора мира!
    Но важно помнить, что всякий орган имеет свою прочность. И главное здесь, не переусердствовать, и не сломать консолей собственной адекватности. Надорванный атлет – инвалид. Надорванный разум – шизофреник. Я знаю о чём говорю. Ибо сам некогда коснулся этого холодного огня преисподней безумия. Следить за нагрузками, когда ты тренируешь свой разум, более важно, чем следить за нагрузками в спортзале. Но кто знает свои пределы, кто уделяет достаточное внимание своим психологическим волнам, и общему состоянию психики? Мы слишком инфантильны и безответственны, касаемо своего здоровья, физического, и тем более психологического. Мы слишком увлечены внешними благами, внешними опасностями и угрозами. А между тем, самые опасные угрозы - внутренние, что почти не идентифицируются нашим сознанием, в большинстве скрыты от нас, и потому, непредсказуемы и коварны. Самый опасный удар тот, которого ты не видел, говорят боксёры. Самая опасная угроза та, о которой ты не подозреваешь.
   Каждую минуту, наш мозг стремится к уменьшению интенсивности собственной функциональности. В нём сходятся векторы инертной спящей природы, и агрессивной действительности, на горизонте событий которых, он собственно и существует. Одна его часть, (условно), тянет его к полюсу спящей природы, с её вечностью забвения, другая к бытию мятежности. И его функциональность, всецело зависит только от стимулов. Желания и стремления, порождаемые волей, - «дочерью мятежности бытия», определяет его бденность. Наш разум всегда находиться в некоем полудрёме. И то, насколько наш мозг спит, и насколько бдит, на градационной лестнице, идущей от пустоты, к действительности, можно оценить исходя из владения им внешними факторами жизни. Чем шире и глубже поле его деятельности, чем подвластнее ему аспекты его жизни, тем в более бодрствующем состоянии находятся все «ганглии» его сознания. Абсолютно бодрствующих разумов - не бывает, а абсолютно спящий разум возможен только в смерти. И между этими полюсами протекает его реальность. Всякий стимул для его бодрствования зиждется на необходимости. А стимул для засыпания, в отсутствии таковых. И выходит, что всякая его функциональность лежит в области положительного, а основа – в отрицательном. Попросту говоря, не будет стимулов, и он вернётся в своё «материнское состояние», к изначальным своим пенатам.
    Та боль, что всегда сопряжена с его стимулированием, говорит о том, что его перманентное тормошение, его вывод из сомнамбулы, является по сути, выводом его, из его естественного состояния. А значит и жизнь, и само бытие скорее всего, являются не естественными состояниями природы. «Стегаемая шомполами», загоняемая в резервации и клетки порядка, природа, всегда сопротивляется. Для неё всякое бодрствование, всякий порядок, есть суть насилие. И именно потому, наша жизнь всецело стоит на платформах насилия. Избавь её от насилия, в самом широком смысле, изыми из неё все аспекты агрессивной воли, и она уснёт дремучим сном.   
Творчество
                «Будь ты трижды Великим поэтом,
                будь ты, хоть семи пядей во лбу,
                не достигнуть нирваны на этом,
                как на всяком пути, наяву...»

Ложные убеждения
Никогда не делай ничего, со стойким убеждением, что делаешь это, для людей… Ибо, в этом случае, ты обезличиваешь себя…, и результат, всегда будет диаметрально противоположным. Не создавай музыку, ту, что, как тебе кажется, нужна публике… Никогда не пиши стихов, которые, как тебе кажется, понравятся народу… Никогда не пиши картины, в угоду критикам, и уж тем более, в угоду конъюнктуре... Ведь всякое такое произведение будет пустым, оно не будет отражать твоего характера, твоего внутреннего содержания, твоего неповторимого естества, - той главной константы для всякого творчества, что, являясь тайной, возбуждает умы в поколениях! Всё написанное, всё когда-либо созданное на почве конъюнктуры, очень быстро надоест публике, и она выбрасывает это творение на помойку, в отвал истории. Вот так, ты, желая достигнуть популярности, получаешь нечто обратное, и в конце концов, полное забвение.
   Всякое творчество, в моменты своего возникновения и созревание, должно быть далеко от всяких целей, далеко от разумного аналитического оценочного паритета. Оно должно исходить из твоего позвоночного столба. Только из тебя естественного, не затронутого никакими разумными целями и перспективами. Оно должно быть - чистым!
   Создающий из себя и только для себя, - создаёт Великое! И его обязательно оценят. И пусть не сразу, но только ему уготована настоящая заслуженная вершина в скрижалях истории, в исторических бастионах творческого. И только такое произведение, имеет возможность приблизится к вечности…То, к чему собственно, стремится всякое творческое начало.
Преобразование
В творчестве не должно быть лекал, не должно быть ничего того, что, так или иначе, относится к сравнению. Оно, есть суть рождение. А родившееся всегда неповторимо, и потому не сравниваемо. Наше идеальное сознание порождает идеи, и воплощает их в образах эмпирического поля только для того, чтобы иметь возможность созерцать на Яву всё то, что имеет астральное тело нашего подсознания. Олицетворение, это возможность для наших органов внешних чувств, познать и насладится собственным внутренним содержанием, с помощью «ферментов», присущим только этим внешним чувства. Мы имеем слабую возможность заглянуть себе внутрь с такой же очевидностью, с какой смотрим на полотно художника. А главное, совершенно не имеем возможности заглянуть внутрь постороннего человека, и оценить его внутренний мир, по его достоинству. Всякая идея, чтобы стать воспринятой, должна быть воплощена во внешний образ. Таково отношение ноумена и феномена, субъекта и объекта, нашего мироздания. Они должны постоянно перевоплощаться друг в друга, ибо это и есть собственно, смысл действительности, и самой жизни.
      Как материя, будучи действительной, должна беспрестанно переходить из одного состояния в другое, и обратно. В этом заключена суть действительности. Каузальные перевоплощения, трансформации материи с выделением энергии, олицетворяют собой субстанциональную модель существования. И наши разумные, тонкие, астральные перевоплощения, вторят этой эмпирической картине мира, но только на более утончённом, метафизическом уровне. Материя идей, (условно говоря, в виде электромагнитных волн), воплощается в образы феноменального поля нашей осознанности. И при лицезрении последних, происходит обратное перевоплощение, и в наших головах, в наших душах образуются новые астральные сущности, мысли и образы, что теперь жаждут перевоплотиться обратно, в образы феноменальные.
      Вы, наверное, скажете; а как же поэт, или философ, и тем более музыкант? Ведь их образы не воплощаются в осязаемые монументы эмпирики, и не выходят за рамки астральных полей сознания. Да, это так. Но и здесь происходит тот же каузальный переход. Философ, поэт, или музыкант, достаёт из своего внутреннего лабаза содержимое, и лепит из него на бумаге, или в партитуре, образ, который хоть и имеет только информационное тело, но всё равно, является по сути эмпирическим. Ведь и здесь мы имеем возможность созерцать не только свою внутреннюю организацию, но и организации посторонних людей, олицетворённую в алгоритмах слов и понятий, и музыкальных произведений. И векторы трансформаций, так же противно направленны. Ибо воплощённое на бумаге, или в партитуре, в момент восприятия, так же трансформируется в головах и душах, в образы астрального бытия нашего сознания.
   Получение нами наслаждения, от этих переходов и преобразований творческого, сродни наслаждению любовью. Как и в любви, мы переносим свой образ на объект созерцания, и лепим из него то, что нам дорого, что по большому счёту, так резонирует с нашей душой. И природа, - неумолимая природа, порождает в нас эти Великие чувства, стимулируя нас к плодорождению, как в физическом плане, так и в метафизическом и астральном. И здесь, и там играет роль главный её механизм – воспроизведение себе подобных. Оплодотворённый внешними чужими образами творческого, идеальный разум, рожает собственных детей, и наслаждается их обладанием.
Вершинные бастионы
То, что вершиной жизни служит наш разум – спорно, и не только потому, что оцениваем мы собственные достижения разумного, только исходя из своих и только своих убеждений, но и потому, что само определение вершинности, носит относительный характер, как ассерторически, так и аподектисчески. И на самом деле, его модальность - проблематическая. Ибо доказанность не является ни здесь, ни где бы то ни было, формой абсолютного. Доказанное есть по сути продукт той очевидности, которая зиждется на укрепившихся и не меняющихся ни при каких обстоятельствах, правилах игры. - Игры нашего разума. В котором воображение играет главную роль. Разума, который сам создаёт эти правила, укрепляет, и сам же нарушает. Он есть воплощённый парадокс. Ему жизненно необходим порядок, (он суть «дитя этого порядка»), и также необходимо нарушение этого порядка, (ибо, он также суть «дитя нарушения»). Метафорически выражаясь, наравне с инертностью ядра, с его протонами и нейтронами, ему нужна мобильность электронов. (Метафора физики). Наравне с «закостенелостью молекулярных решёток», необходима «гибкость углеродных соединений».
   Объективность, как понятие, вызывает в нас такие удовлетворяющие чувства только потому, что в нём заложена изначальная суть природы действительного бытия, её естества. Объект, есть отчерченное в пространстве тело, со своими гранями. И всякая наша психологичная объективность, следуя этим общим лекалам, удовлетворяет нас, именно своей отчерченностью, своей целокупностью. Ограниченность, определённость – противоположности хаоса, и в тоже время, противники свободы. И в этом, на самом деле, корень всякой психологии.
    Если уж искать вершин жизненности, то их следует искать не в разумности, но в чувственности. Неуловимой, тонкой и прозрачной, мимолётной и запредельно уязвимой. Бабочка, сидящая на краю Грааля, и пьющая из него мёд жизни... Так я представляю свои чувства, так я вижу вершину жизненности!
    Наш творческий разум, что порождает этих «бабочек-однодневок», а порой «однодолесекундок»», со всеми своими «вассалами-инструментами», восседает на троне этой самой жизненности. И этот «трон», действительно расположился на облаках, (какая улыбка истории!). Религия, на самом деле знает больше, чем это кажется сомневающимся. Даже в своей наивности, очевидной глупости и обмане, она видит и слышит намного дальше простого обывателя.
    Гармония, красота в симметрии и асимметрии, переливы красок и звуков, тонкость и мощность в едином сочетании, - единство противоположностей, как в «Храме льда и огня», мимолётность и вечность – в Храме времени… И над всем этим парит, расправив свои крылья, – Любовь. Как самая запредельная и неосязаемая никакими разумными органами, не определяемая никакими разумными инструментами, сущность. Она не может быть идентифицирована, вивисектирована, и оставаться при этом, живой, будучи приколотой шпилькой к гербарию осознанности.  Она не может быть осмысленной и понятой в своём естестве, она может быть лишь почувствованной. И люди испокон веков это знали, и даже назвали её Богом.
    Вдохновение, как апофеоз творчества, одномоментно является и апофеозом любви. Здесь уже не отыскать никаких причинно-следственных связей, не определить ничего объективного.
                На самых высоких уступах ума
                Цветы совершенства растут 
                Пусть всюду здесь царствует злая зима
                И лютые ветры снуют…
                Здесь слабого мало, гнездится во льдах
                Здесь редкое, - в тонком парит
                Как крыша, на крыше – мир, на мирах
                Мелодия мысли царит…
Угадываемое нами совершенство во вдохновении, не оставляет никаких сомнений в его реальной вершинности человеческой жизни. Подспудно, или явно, человек всегда стремится именно к этим плагинам совершенства. - Необъяснимым, но таким реальным! Проявляясь во всех без исключения, сферах нашей жизни, превращая даже, казалось бы, чуждое ей, рациональное, в свой инструментарий, в своё ремесло – царит над всем творческим и объективно-аналитическим. Ни одна из известных сфер нашей жизни, не обходится им стороной. И даже война, будто бы некая противоположность вдохновению, война, со всем её окружением и прикладными механизмами, и науками, в первую очередь руководствуется именно им.
Захламление олимпов
Как гонщик формулы-1, кардинально отличается от водителя жигулей на деревенских дорогах, (хотя и тот, и другой – водители), так настоящий писатель отличается от белокурой писаки, что строчит свои пасквили в интернете, упоминая между словом изречения Ницше, и высокопарно декларируя цитаты народной мудрости. Во всяком куске руды, лишь малая толика золота, а самородки так редки, что «руда» начинает занимать всё большее пространство, и все начинают полагать, что это и есть творчество.
     То необходимое захламление всякого олимпа мусором, то превышение «талантливых людей» (в кавычках), на квадратный метр полезной площади интеллектуального поля, обесценивает то настоящее, 999 пробы искусство, что тонет в этом мусоре. И у настоящего таланта, глядя на всё это, возникает удручение, и даже отчаяние. Он часто опускает руки, и отходит в сторону, чтобы не быть смешанным с этими кучами пёстрого бомонда. И это касается всякого искусства. Мы видим, как правят балом те, кто далёк от настоящих плагинов творческого, кто смешивает искусство с ремеслом, и даже придаёт последнему, большую важность. Вокруг всякого олимпа всегда собирается разношёрстная толпа, с чётким намерением проникнуть на этот олимп, и занять там своё место, (пусть не залужено, кого это ныне останавливает), никого теперь не волнует главное в творчестве – самоуважение и настоящая гордость, внутреннее удовлетворение собой заслуженным.
      Здесь черепах глубин, кнутами подгоняют…
      Гепардов ярости, невинности лишают…
           Пантеру гордости, здесь в стойло загоняют…
           Уздой и сёдлами искусства наделяют…
      Быков и тигров в одни клетки здесь сажают…
      Змею и Лань в одну повозку запрягают…
      К порочной слабости птиц благородства причисляют…
      И манит пёстрым цветом пошлости звезда...!
      Бобры расчёта правят балом безраздельно…
      И зло и ненависть здесь распаляются мгновенно…
      Из розы лепестков для всех здесь варится варенье…
      И суп готовится из ласточки гнезда…!
 Настоящему таланту надо понимать и осознавать, что то, что всякое искусство необходимо несёт в себе ворох презренного, ещё не умаляет самого искусства, и его настоящей ценности. Ведь не умаляет же ценности и величия самой жизни то, что в ней так много презренного, жалкого, подлого и ужасного. Что она порой так вероломна, коварна, трудна и несчастна. Её ценность тем сильнее, чем больше в ней всего противостоящего этим, так называемым, «уродствам». А как, скажите на милость, возможно вообще всякое противостоящее? Совершенства не бывает без низменного, без пошлого и презренного. Как не бывает возвышенностей и освящённых солнцем гор, без каньонов и тёмных бездн. 
      Энтропия культурных полей творческого, уничижение и обесценивание «платиновых слитков» настоящих мастеров, под возгласы; это и я так могу…! (Помните слова вора «Промакашки», в фильме Станислава Говорухина, «Место встречи изменить нельзя»?). А что сыграть то? – Мурку!
      С пошлостью бороться нельзя!!! От этого она становится только крепче. По законам природы. Мало того, она полагает, раз с ней борются на равных, значит она равна… Пошлость должна быть игнорирована. Но как это возможно, при нынешнем интернете? Никак. Чем больше становится всякий город, тем больше рядом помойка. И всякая «помойка» обречена на расширение, как бы это не было прискорбно. Очистить «Авгиевы Конюшни», способен либо Геракл, либо цезура. Другого - не дано. И пусть ограничение цензуры, в свете наших теперешних векторов, противоречит свободе, и пусть за её заборами неминуемо останется горсть по-настоящему одарённых личностей, но только так возможно сохранение ценности всего по-настоящему Творческого, Вдохновенного и Великого! В противном случае, нам скоро будет нечем гордится. Как только Великим твореньями наших предков, где ценность сохранялась именно тем, что на олимп не пускали кого, попало. Повторяю, отчерченность, ограниченность – мать всего состоятельного. Без этого, мир постепенно превращается в хаос. И мы ныне наблюдаем этот процесс, наяву.
      Говорить о сверх ценности свободы, значит говорить в конце концов, о ценности хаоса. Ибо путь всякой свободы, в её поступательном развитии, заканчивается именно здесь. Всё, что хочет сохранится, должно иметь в себе ограниченность, должно иметь цензуру. И вполне правомерный извечный вопрос здесь; «А судьи кто?» Является самым большим затруднением, и несёт в себя основную причину происходящего. Ибо теперь, даже авторитету в определённой области искусства, не позволительно судить. С нивелированием всякого авторитета, с уравнивания прав, независимо от заслуг, начинается дорога к хаосу, и неминуемому распаду, и забвению.
       Посмотрите на нашу Церковь, посмотрите на нашу Науку… Эти области нашей жизни, эти дисциплины, (с вашего позволения), пусть с некоторыми поражениями, но всё же несут в себе знамя цензуры. (И даже при наличии оной, неизбежно захламляются).               
                «Акулы заблуждения, кружат вокруг острова науки,
                по веры алтарю, - шакалы лжи снуют…»
Для них полная свобода – губительна! Почему же вы полагаете, что с искусством, со всем творческим, должно быть иначе? Энтропия сознания, так же, как и Энтропия Вселенной, должны быть сбалансированы Негэнтропией. В этом заключена всякая объективность, состоятельность, и существование в конце концов. Нельзя забывать об этом, на волне стремления к свободе. Всё должно находится в балансе. Да, свобода, (суть знамя энтропии), в конце концов, безусловно победит. Ибо всё и вся обязательно вернётся к хаосу. Но не надо ускорять этот процесс, своими недоразумениями.   
Маргиналитет искусства
И вот вам суть очередного парадокса. В противоречии главному посылу предыдущего параграфа, как раз именно свобода определяет всякую ценность нашей жизни, и искусство в частности, определяется мерой этой свободы. И это говорит о том, что всеми силами своими, мы стремимся именно к этому хаосу. Ведь именно к его пенатам направленно большее количество векторов нашей повседневной жизни. Векторов, что несут в себе то самое знамя свободы.
    Маргинальность, при всём нарицательном упрощённом значении слова, имеет для искусства глубочайший смысл. Ведь основное значение этого слова, заключено в том, что личность, нарекаемая этим термином, не принадлежит ни к одному общественному признанному объединению. Она вне какой-либо социальной группы, сама по себе, и в этом смысле, абсолютно свободна. Свободная, не только социально, психологически, но и главное морально, от предрассудков и надуманных социумом вещей.
    Надо осознавать, что всякое понятие нашего лексикона, несёт в себе как архаически низменное значение, так и возвышенно тонкое. В маргинальности, помимо прочего, ещё заключена относительность, и оценка в рамках определённого круга, в котором собственно, и происходит эта оценка. В том смысле, что, к примеру, в таком понятии, как варварство, нет никакого «вообще», как лишь по отношению к нам, оценивающим и нарекающим. При расширении этих понятий, и вынесении их на иные поля нашей осознанности, возникает и необходимое видоизменение их значений, и порой, переворачивание самой объективной оценки. 
     Итак, маргиналы искусства. Маргинальность, как причина и локомотив для нашего прогресса. Вот, зерно того самого парадокса. Если посмотреть в историю с определённым фокусом зрения, то откроется, что многие гении рождались и становились из маргиналов. Не желание их входить в какой-либо клан, быть причастным к какому-либо течению, становится членом клуба, выносило их на гребень волны, и, либо разбивало о скалы, либо забрасывало на самую вершину этой скалы, где они обретали нимб над головой, и вели за собой целые поколения! Сама по себе маргинальность здесь, является по сути основным требованием для становления гения. Ведь гений, ортодоксальный антагонист стада, а что, как не стадные инстинкты доминируют во всяком клане, включая и всевозможные кланы от самого искусства. Говорящие друг другу в унисон, превозносящие собственные убеждения литераторы…. Художники, рисующие в одном стиле, и утверждающе, что иные стили не являются искусством…. Музыканты, и их креативные, а точнее сказать, суррогатные вассалы-критики, делящие все произведения на жанры, - классика, поп-музыка, джаз и рок, и определяющие формат или не формат, данное произведение... Для них, всё, что не вписывается в их конструкцию, в их видение искусства, является маргинальным. И потому, Гений, - настоящий, а не наречённый ими, всегда как правило, маргинал. Гениальность уже изначально подразумевает маргинальность. И пусть это называют несколько иными словами, но это именно она.
      Кстати сказать, Иисус Христос был безусловно маргиналом. И хотя не он первый, до него были многие, и после также. В каком-то смысле даже Сократ был маргиналом. А вот его ученик Платон – нет. И если хочется понять ту тонкую грань отличия, то надо посмотреть на художников современности. Тот, кто известен при жизни, и более того, зарабатывает своим искусством много денег, тот безусловно не маргинал.
Систематизация и синхронизация
Создание системы в своём разумении, будь то рациональное, или идеальное осмысление, есть создание организма в организме. Организм и есть в своей сути, нечто противоположное хаосу. Вне системы нет, и быть не может никакого бытия, никакой жизни. И когда мы систематизируем наше рациональное воззрение, либо образуем идеальное, мы, тем самым рождаем новый организм. Который систематизировавшись и окрепнув в этой системе, неминуемо начинает жить своей жизнью. Такова реальность, таков корень всякого бытия. И в этом заключена сущность всякого нашего познания, и всякой веры. Ибо интеллектуальный теизм, есть такая же системность, как любая другая.
     Мы знаем, что к примеру, наука, не существует без систематизации, ибо это её тело, её основа. Но часто не подозреваем, что и всякое наше бытовое состояние, всегда стремится к систематизации, ибо определённость, которую мы чувствуем в моменты такой систематизации, удовлетворяет наш разум, своим консонансом.
     Искусство, как бы оно не казалось далеко от всякой системности, как бы не выражало собой нечто противное систематизации, на самом деле несёт в себе всё туже алгоритмическую конструкцию своего тела. И его отдалённость от холодных основ математики, ещё не доказывает её отстранённости от общей для нашего сознания и подсознания, формы конструктивного дуализма. Музыкальная диссонансо-консонансная гармония, организованное сочетание цветов и форм изобразительного искусства, и тем более архитектурное воплощение. Ну, а к примеру диалектика, как форма позиционного логического искусства, является наиболее ярким показателем того, что образы идеального сознания, переплетаясь с последовательными каузальными преобразованиями, воплощают собой систему, рьяно и безапелляционно охраняющую свои наделы, с помощью орудий очевидности. И отправляясь к пред предыдущему параграфу, надо отметить, что здесь нельзя обойтись без отчерченностей, без самоограничений и цензурированния, ибо в противном случае, всё приходит немедленно к абсурду.
    И эта метафизическая конструкция нашего разума, зиждется на физической, как своей основе. Ведь что, на самом деле, есть выведенные, (пусть и с моей точки зрения, глубоко условно), Кортекс и Лимбика нашего мозга? Как не определённые, (отчерченные), противостоящие друг другу формы психофизического сознания. И глубоко упрощённые назначения этих отделов нашего мозга, как: Я «хочу» (Лимбика) и «я должен»(Кортекс). На самом деле в обоих случаях есть лишь «я хочу». Но хочу не того, что хочет мой «родитель». Ведь Кортекс, и в этом нет сомнений, порождён Лимбикой, которая древнее и основательнее Кортекса. И пусть в Лимбике нет рациональных мотивов, но всё же она не далека от системности. Ибо системность диктуется самой природой бытия. И то, что Лимбика имеет своего предиката, так называемый «рептильный ум», а Кортекс делится на Палеокортекс (древняя кора), Архикортекс (старая кора), и Неокортекс (новая кора), говорит лишь о том, что сама системность всегда и всюду расположена к своему усложнению в обе условные стороны. И пределов таковому, нет. И надо осознавать, что в какую сторону не был бы направлен этот вектор, он всегда приводит к хаосу, либо к абсурду, что в конечном счёте, одно и то же. Абсолютная простота, как и абсолютная сложность есть суть  – хаос. 
      Но что касается искусства. Искусство, на самом деле, является продуктом сношения этих, (условно), противоположностей. Искусство – результат столкновения, борьбы, и вместе с тем, некоего синтеза мотивов Лимбики и Кортекса. Эмоциональная составляющая Лимбики, упорядочиваясь и систематизируясь Кортексом, выливается на внешние носители, олицетворяя, тем самым, нашу внутреннюю наполненность, и те соотношения сил внутри борющихся фолловеров. Оно есть воплощение жизни нашего дуалистического мозга, олицетворяющего на полотне, в камне, или нотном стане, продукты столкновения сфер нашего разума, с различными знаками. Условно говоря, и метафорически выражаясь, контролируемые синтезы лимбо-кортексных сношений порождают таланты в искусстве. Короткие замыкания между минусом и плюсом, порождают взрыв гения! Что, либо разрушает существующую системность, либо создаёт новую, небывалую. Почему я так выражаюсь? Потому, что нечто подобное происходит в физике электрического тока, или термоядерных реакциях, с выплеском энергии, и преобразованием окружающей действительности. Если это происходит системно, (контролируемо), то это - действительность. Если неконтролируемо, то это - хаос.
     Мы полагаем, что в нашей теперешней жизни доминирует Кортекс. И отчасти это так. Наша жизнь становится всё отлаженнее, всё рациональнее и последовательней. Но дело в том, что наш разум оценивает всё и вся вокруг, как и в себе самом, всегда с точки зрения полезности. А полезность, - прерогатива Кортекса. Да и сама оценка, есть продукт Кортекса. Лимб не имеет на это никаких инструментов. А кто оценивает, тот и правит балом. И пусть для Кортекса, Лимб – слеп и глух. Но для Лимба, Кортекс – глуп. Ибо его рациональность настолько узка и предвзята, настолько коротка и самоуверенна, что будь он не органоидом, но полноценным организмом, он без конца бы смеялся.
    Наш разум, это бездонный колодец. И хотя Кортекс черпает лишь с поверхности, а лимб с глубины, но всё же они оба, как и их фолловеры, находятся в примерно одном пласте. И по большому счёту, не один из них не черпает настоящей истины. Но в противоречии, надо отметить, что её и не существует, этой настоящей истины, ибо существует только то, что идентифицировано, таков закон нашей действительности. А значит, единственно существующая истина, принадлежит как Лимбу, так и Корексу.
     Именно поэтому мы так психологически противоречивы и неустойчивы, что в нас сталкиваются разноплановые действительности. И главная задача психолога, гармонизировать, синхронизировать их, привести к систематизации и равновесию. Но для этого надо быть самому психологом.
    Теперь крайне запредельно. Я подозреваю, что именно через Лимбическую систему, все человеческие особи связанны между собой, на астральном уровне. Как связаны «ганглии» отдельного мозга, образуя целокупное сознание. И видимо потому наше, так называемое подсознание, как метафизическое поле лимба, имеет такое колоссальное влияние на нашу жизнь. И знает подчас, так много, и видит так широко и глубоко, что даже способно предвидеть будущее! Ведь на самом деле, здесь нет ничего мифического и волшебного. Ведь будущее, есть суть производное прошлого, в сочетании со всеми аспектами нынешней действительности, необходимо производящее за горизонтом событий, металогическую последовательность. И немудрено, что глобальный организм человечества, его разум, опираясь на всю свою сеть Лимбических связей, а может статься и включающую в себя сети Лимбов животных, и растений, и даже неодушевлённых предметов природы, знает отдалённое будущее так же, как мы, опираясь лишь на Кортекс, знаем близкое. И весь пространственно-временной континуум находится в его поле зрения так же, как перед нашим взором, подчиняющегося Кортексу, лежит поле рационально-последовательных дорожек реальной действительности сегодняшнего дня. Другое дело образы, возникающие в Лимбе, практически не переводятся на язык Кортекса. И олицетворение этих образов, в адекватном и понятных сознанию формах, происходит в результате синхронизации Кортекса с Лимбом, и последующего синтетического анализа идеальных образов, и воплощения их на полях рационального паритета.
Зеркала
Мы смотрим и оцениваем собственный психотип, точно так же как смотрим и оцениваем сам мир, саму действительность нашего эмпирического бытия. Мы всегда и во всём сугубо-предвзяты, архаически-заинтересованы, и стоически-инфантильны. Мы видим то, что хотим видеть, и выносим на первый план то, что удовлетворяет нас, что обещает законченность для диссонансно-консонансной генетики нашего разумения. Мир внешний, и мир внутренний, как некие поля для изучения, для постоянной непрекращающейся ни на минуту дискретной и перманентной вивисекции, как полей первого плана, так и второго, создают определённости, различия, и сочетания. И в этих определённостях рождается, становится и укрепляется так называемый, научный политес сознания. И метафорически выражаясь, всё это можно представить в виде уносящейся вдаль повозке, в которой впереди скачут «кони гипотез», тянущих за собой нагруженную до верха «торбу доказанных вещей». Этот «скарб человеческого знания», постоянно заполняется новыми вещами, и с него на ходу, периодически выпадают на обочину «дисквалифицированные вещи». Ибо наука, как живой организм, постоянно обновляется, пересматривает свои убеждения, и, привнося новые концепции, формирует и закрепляет новый взгляд на мир. По логике вещей, то же самое должно происходить и на поле нашей психологии. Но здесь мы, почему-то особенно консервативны, по крайней мере, более стоически, чем в науке внешних полей, и их категорий познания. Хотя, скорее всего здесь лишь сильнее играет роль противопоставления «родного» и «чужого», как и всюду, вопрос лишь интереса.
    В познании своих внутренних аспектов, для нас будет крайне сложно, а может быть и вовсе невозможно осмысление некоторых вещей, что на самом деле играют главную роль в нашем фундаментальном психологическом, хара’ктерном агрегативе, и имеют основу для всего жизненного уклада человечества. Впрочем, как и в феноменальных аспектах внешнего созерцания и осмысления, некоторые вещи, скорее всего, нам будут не доступны ещё долгое время, а может статься и никогда не будут осмысленны и поняты в полной мере. К примеру, такое понятие как Гравитация. Мы как будто бы знаем её, мы постоянно ощущаем её, но что она на самом деле, не знаем, и может статься не узнаем никогда. Единственно, что можно отметить по этому поводу, это некоторые соображения, идущие из недр моего идеального мышления. А именно то, что мы, скорее всего, осознаём это явление в неправильном, перевёрнутом виде. Как когда-то оценивали вращение земли, как вращение солнца. Наш опыт говорит о том, что это предметы, вроде многочисленных планет, притягивают к себе всё вокруг. И мы ассерторический утверждаем это. Но на самом деле, сдаётся, что всё наоборот, некая неизвестная пока нам энергия, «энергия пустоты», давит на эти предметы извне, пытаясь привести это «нарушение» к своему состоянию, а именно состоянию полной гармонии, что свойственна только пустоте. Мы же, чувствуем притяжение, и убеждены, что природа гравитации в том, что предмет, обладая массой, по какой-то своей воле притягивает к себе предметы, а на задворках космоса даже поглощает эти предметы, воспользовавшись их слабостью. Но если бы это было так, то в центре такой планеты, должно находиться нечто, некая точка пространства, в которой должно быть сконцентрировано всё великое могущество этого притяжения, должен быть некий «синусовый узел» пространственно-временного континуума, и он должен быть абсолютным, неким неделимым материальным субстратом, а это, аподиктический нонсенс. Точка, где сходятся лучи притяжения, более невозможное явление, чем точка, где сходятся векторы внешнего давления. И с точки зрения физики, это как будто бы очевидно. Но в силу того, что наш опыт, и достоверные архаизмы созданных и установленных Ньютоном и другими, векторов познания, и невозможность осмысления «энергии пустоты», (наличия и идентифицирования такой силы в рамках привычных законов), определяют взгляд на эмпирику внешнего мира, перевёрнутый взгляд на этот мир будет сохраняться, и определять всю динамику развития научной мысли, невзирая на более мифическую основу гравитации, принятую во всём научном мире, чем предлагаемую здесь мною, пусть и противоречивую и сверх гипотетическую. Кстати сказать, натолкнула меня на это, простая бытовая параллельность воззрения, а именно известное Архимедово открытие вытеснения воды, при погружении в неё предмета. Вода давит на предмет соответственно количеству вытесненной воды. Пока в воде нет предмета, нет и давления на него, нет никакого определения этого давления. Нечто подобное происходит и в космосе. Гравитация соответствует объёму и массе предмета, нарушающего абсолютный баланс пустоты, словно бескрайнего океана. Более развёрнуто об этом предмете осмысления я остановлюсь в моём труде «Теория гравитации» (без доказательная).
    Скорее всего, эта мысль родилась не только в моей голове (хоть я и тешу себя такой надеждой), и возможно уже возникала на небосклоне научного неба, по крайней мере, мне это доподлинно неизвестно. Но пусть даже так. От этого её важность не становится меньше, а может даже и в силу возникновения не в одной единственной голове, лишь подтверждает свою жизнеспособность.
    Так вот, что касается психологии, и тех аспектов нашего сознания, в которых мы смотрим на вещи перевёрнутым взглядом, и путаем причину со следствием, разворачивая искусственно вектора бытия нашего сознания, и ставя на первое место то, что является вторым, или даже пятым. Выставляем на вершину то, что является основанием, и почитаем то, что необходимо было бы выбрасывать, или хотя бы нивелировать в себе. Наша психология есть суть необходимость. В нас нет ничего того, что не было бы необходимым. Но мы оценивает наш внутренний мир также, как оцениваем внешний. Мы предвзяты, заинтересованы и нехладнокровны, в этом своём познании. И строим всё вокруг, и в себе, с точки зрения полезности, в большинстве случаев, надуманной. Ведь дело в том, что полезность есть глубоко неоднозначная, и часто заблуждающаяся консологема, как правило охватывающая слишком малый горизонт событий. И дискретно, лишь местами измеряя глубину, слишком мелко и близоруко смотрит на всё, в силу собственной несостоятельности, неразвитости и слабой силе.
   Вся характерная характеристика нашего психотипа, может быть вполне сведена к характеристике эмпирики Вселенной, и её составляющих, как материального, так и трансцендентного воплощения. Как я уже не раз отмечал ранее, всё материальное по сути своей есть воплощённое нарушение, – сдвиг абсолютного баланса, при котором возникает движение, так как возникает стремление, – стремление природы вернуть всё в своё лоно. А вслед за этим возникает и время, и пространство, как прикладные элементы этого необходимого движения. И все мы, от мала до велика, дети этого природного «органофеномена». Мы дети нарушения, и вся наша психология имеет своим основанием именно это изначальное качество.
     Энтропия, и Негэнтропия свойственная физике всего материального, в той же степени свойственна и нашему психотипу. Так как мы, наш организм - есть суть такое же воплощённое противостояние, как всякий объект Вселенной. Это противостояние, образующее всякий объект Вселенной, с одной стороны, стремления природы к хаосу, с другой - к гармонизации и упорядочиванию. Но наше осмысление хаоса и порядка, так же перевёрнуто в своей сути, как перевёрнуто всё, что мы впервые способны осмыслить. Мы понимаем под хаосом то, что далеко от нас, что наименее упорядочено в нашем осмыслении. Но на самом деле, чем больше хаоса в нашей действительности, чем больше разбалансированности, тем больше в ней самой действительности. Ибо абсолютный порядок – суть пустота. А наша действительность, тем действительнее, чем она дальше от пустоты. И в этом смысле, «Негэтнопия», как стремление к противоположному полюсу от хаоса, и которую мы относим к позитивному состоянию, с вектором, направленным к полному порядку, обманывает нас своей благостью, так как ведёт на самом деле к исчезновению, к полному порядку, а значит пустоте, забвению и отсутствию какой-либо действительности. Мы – дети нарушения, и значит Энтропия наша мать. Но так как у всякого дитя, помимо матери должен быть отец, мы и имеем необходимую Негэнтропию.
     В своём бытовом житии, мы всё время пытаемся, как упорядочить нашу жизнь, так разрушить порядок. Мы стремимся к гармонии, и в то же время ищем возможности для её разрушения. Мы ищем мира и войны, покоя и мятежности, любви и ненависти… Мы - дети нарушения природы, и обязаны своим существованием, обоим своим родителям - Хаосу, и Порядку, Гармонии и Дисбалансу... Но оба этих полюса, в своей гипертрофированности, противопоказанны нам, как огонь и лёд, как сверх шторм, так и полное забвение… Мы суть нечто среднее, между огнём и камнем, - баланс инертности и сверх агрессивности природы, зависший между полюсами…   
       Наша психология, всё, что только можно отыскать и идентифицировать в нас, в нашей душе и нашем разуме, имеет своими консолями именно эти противостоящие друг другу стремления. А основанием этих стремлений, является = сдвиг, сбой, нарушение... И вся наша жизнь, пропитана этим нарушением, словно «маслом». Именно оно горит негаснущим огнём в наших «лампадах». И именно поэтому нам никогда не достигнуть при жизни полного удовлетворения. Ибо полное удовлетворение могло бы прийти только с устранением этого нарушения, а значит с устранением основы самой жизни. И даже здесь, все наши осмысления и оценки перевёрнуты с ног на голову. Не осознавая того, пытаясь гармонизировать свою жизнь, мы стремимся нивелировать, и, в конце концов, уничтожить её главные консоли – консоли разбалансированности, нарушения, сдвига, консоли так называемой «ошибки», и тем самым подойти вплотную к пустоте, к пенатам «смерти действительности», в которых, и для которых не существует никакой реальности, никакого бытия, никакого бушующего противоречиями котла, - этого лона нашей жизни!
    Тайна характера, тайна нашей воли и произвола, скорее всего никогда не будет познана нами в полной мере. Как, скорее всего, никогда не будет осознанна сама гравитация, и иные, будто бы понятые тайны нашего мира, как то; электричество, свет, и пр. Подойдя к краю, или уткнувшись лбом в дно мира, мы непременно начнём искать причины этого дна. Но подозревая, что в этом мире существуют некие вещи, у которых не может быть причины, мы неминуемо приходим к богу. Но Бог – суть пустота, Великая пустота безвременья и беcпространственности... - Последняя возможная инстанция мира! - Суть абсолютная совершенная гармония Вселенной, в которой просто не может быть никакого движения, никакого развития, и никакого становления. И этот Бог существует в нас, существуя как абсолютно инертная, пустая по своей сути, (в силу как раз своей абсолютной гармонии), монада. То, на что лишь намекает Дао и Буддизм, и то, что будто олицетворяет Дзен. И чему, кстати сказать, противоречит Суфизм – дитя Индуизма и Ислама. И вот эта «абсолютная гармония», - пустота, воплощаясь в действительность благодаря своему сбою, и живя своей разбалансированностью, своим нарушением, своим фатальным сдвигом, лишь принимает иную форму, - форму агрессивности, с её стремлениями и желаниями, форму недостижимых целей собственного бытия.
      Пустота бесконечно уменьшающейся точки нашего разума, некоего «синусового узла нашего сознания», определяет всё вокруг и внутри нас. Но не в состоянии познать себя, как раз в силу собственной пустынности. И её энергия – вечна, ибо статична в своём зерне. Иначе - и быть не может! А значит, и мы - вечны, ибо мы лишь производные этой «точки». - Зеркала, в которых отражается действительность мира, с её сдвигом, с её нарушением абсолютного баланса. Но корнем, которого, был и остаётся этот самый «Абсолютный баланс» – Пустота.               
Теология счастья
Внуку…
«Рецепта счастья для всех и каждого, - нет, и быть не может! Ибо сколько людей, столько и видов счастья. Но в силу того, что в тебе течет, в том числе, и моя кровь…, а значит, и есть часть моего характера…, могу лишь посоветовать, на основании своего жизненного опыта.
     Три основных критерия всплыли для меня, по мере моего взросления, и становления. Любовь, Душевное равновесие, и Свобода. Если найти между этими несопоставимыми категориями собственного характера, золотую середину, некий центр треугольника жизни, то можно говорить о той гармонии, к которой стремится твоя душа. Надо понимать, что Любовь – необходимо разрушает душевное равновесие. Душевное равновесие -  разрушает Свободу, ведь оно возможно только в связи с привязанностью к некоей надёжности, стабильности, - привязанности к чему-либо, будь то источник дохода, социальный институт, или политический анклав. А Свобода, в свою очередь, нивелирует любовь, душевное равновесие и спокойствие. Гипертрофия одного из этих трёх углов жизненного бастиона, приводит к дисбалансу, и как следствие неудовлетворённости. - Сначала латентной, а затем и всепоглощающей».
       Жизнь есть баланс. И все идущие рядом, и каждую минуту стремящиеся разрушить этот баланс противоположности, такие необходимые и такие непреодолимые, должны быть осмысленны, обузданы, и приведены к своим местам. Бренность, разочарования, ненависть, удручение и отчаяние, - всё должно быть поставлено в свои загоны. Не поддаваться навязчивой бренности, провоцирующей делать ошибки и неразумные поступки, в желании выйти из поля этой бренности, так угнетающей твою жизнь… Не позволять душевной огорчённости плевать на все положительные и продуктивные стремления своего сердца…  Не отчаиваться в моменты стягивающих своими путами минуты упадка сил… – Постулаты, определяющие твою победоносную «Триаду сознания».
        Во всех языках нашей планеты существуют термины, не имеющие конкретных определений для нашего воображения. Но самым неопределённым, сродни любви, или богу, безусловно является счастье. И что удивительно, противоположность этому определению, несчастье, имеет как раз свою определённость, так как связана с болью. В нашей жизни, вообще, всё, что связано с болью, имеет свою определённость. Сама Жизнь, при всей своей такой же общей неопределённости, есть суть перманентная боль. И я об этом уже упоминал. Просто градационная интенсивность её, бывает настолько низка и мала, что мы воспринимаем эту боль, как покой, или блаженство. Но боль никуда не девается, и никогда не прекращается, пока мы живём. Ни во сне, ни в бодрствовании, нам не дано от неё избавится. Можно лишь уменьшить или увеличить её интенсивность.
      Теология счастья направлена на уменьшение, нивелирование, и в конце концов, упразднение всякого страдания для человека. А это значит, непременного упразднения и самой жизни.   
     По-настоящему счастливые минуты нашей жизни, невозможны без предварительного страдания. Наслаждение - невозможно без боли, как отдохновение без трудной работы. Но мы ищем чистого счастья, не отягощённого страданием. Мы ищем его также, как ищем бога на нашей бренной земле. Как порой, ищем чистой платонической любви. Кто может запретить нам мечтать? Может это и есть единственно существующее чистое счастье для нас, кто знает? Ведь по-настоящему в нашей жизни, мы радуемся именно неопределённым вещам, не имеющим своего воплощения, своего физического тела, как лишь только своё астральное, неопределённое, эфемерное олицетворение...
И вот что ещё. Благостное, счастливое отношение к своей жизни необходимо воспитывать в себе, культивировать и развивать также, как любое иное достоинство своего тела, духа, воли, или разума. К примеру, силу, выносливость, отвагу, смелость, честность, благородство или самообладание. То есть счастье должно быть воспитано в тебе, культивировано и развито, оно должно быть укреплено в твоём сердце, и укоренено, не взирая ни на какие препятствия и противоречия. Ты должен осознавать, что всякое препятствие в жизни является таковым, только с точки зрения. Изменив точку зрения, ты можешь превратить всякое такое препятствие в трамплин, для покорения новых вершин. Ведь только твоя фантазия, и предвосхищение событий, не соответствующее наступающей реальности, вызывает чувство несправедливости в твоём сердце. Наша фантазия и реальность – две разные плоскости, и их пересечение редчайшее событие, на которое нельзя уповать в повседневной жизни. Но в тоже время думать надо только о хорошем, ведь мысли действительно материальны, и несут в себе колоссальную энергию...
Жизнь            
Перманентные осмысления
Перелистывая страницы собственной жизни, всякий, обладающий достаточно прозорливым взглядом человек, находит в ней подавляющее своей бренностью, бытие, в котором всё тускнеет, и приобретает с годами угнетающее, ничем не радующее состояние духа. И лекарством в этом случае, может быть лишь - война, во всяких её проявлениях, включая и суррогатные. Мы ищем в жизни развлечения, и всегда на этом пути, приходим к самому рафинированному развлечению доступному человеку - к войне, латентной или явной, вялотекущей или гипертрофированной. На поле брани, ринге, или на шахматной доске, война превалирует в нашем психофизическом мотивационном состоянии.
        Конечно, не всё так просто, ибо жизнь - не проста. И всякой войне всегда противостоит благодатность мира. И также, как в жизни нет ничего однозначного, как во всяком искусстве, в частности поэзии, или литературе нет ничего всеосвящающего и идеально-законченного - того, что хочет отражать к примеру, всякая парафраза, пословица, или поговорка, будто бы включающая в себя вершину мудрости, своим хлёстким, словно удар кнута, рассекающая бренное тело реальности, и удовлетворяющая наш разум своим консонансом, и обманывающая своей однозначностью, - мысль, полёт которой невозможно переоценить, ибо невозможно ухватить за хвост и подержать в руках, что собственно и составляет костяк жизни, как некоей лишь метафоры бытия. Вот парадокс. Жизнь – суть метафора. Её не существует, и в тоже время, её существование – неоспоримо!
       Для чего «Великая пустота» создаёт в себе этот «оазис»? Зачем безвременью и беспространственности нужны мимолётности жизни? Зачем «Великой пустоте» с её неделимой вечностью, время и пространство жизни? К чему ей, повелевающей всем и вся, бытие? - Абсолютно антропогенный вопрос, задающийся разумом, рождённым в лоне времени и пространства. Он ищет причины и начала даже там, где их быть не может! Он жаждет познать мир через призму собственной природы… Как бы он мог иначе? Ведь его сакральная природа - суть непреодолимая клетка! Он смотрит на мир из поля своей вечности – вечности повторения, «вечности возвращения», поля пространственно-временного континуума, и ему никогда не увидеть, не узнать и не познать вечности чуждой – «вечности безвременья и беспространственности». «Великая пустота», с её безвременной вечностью и беспространственностью – не знает бытия. Как бытие, не знает безвременности и беспространственности.
     Бытие, и его апофеоз, жизнь – наш дом. И мы строим его, как можем, как дано нам нашей природой. Цивилизация, на самом деле противоречит жизни, ведь необходимо ведёт её к исходу, к собственно выстроенной пропасти. Я сейчас, даже не имею в виду тот необходимый конец всякого пути научно-технического прогресса, который необходимо убьёт человечество, своими «внешними продуктами», но о той стороне цивилизации, которая убивает человека изнутри. Ибо все консоли цивилизации построены на мотивах облегчения жизни, что для сакральных основ жизни является - губительным. Но чем мотивированно в нас такое противоречивое стремление, - стремление к цивилизации? Скорее всего, тем же самым, что и всё и вся вокруг нас, наличием в самой природе перманентной войны во всех её ипостасях. Противостояние цивилизации и основ жизни, заставляет каждую из противоборствующих сторон не засыпать, находить новые опоры для себя, и так же перманентно развиваться, будто бы идя вперёд. Подчёркиваю, будто бы, ибо никакого «вперёд» на самом деле не существует. Это наша фантазия, чтобы сохранять в нашем органоиде надежду на жизнь, рисует нам иллюзорные картины будущего, будто бы более прекрасного, чем настоящее. И мы стремимся к нему, словно «Буриданов осёл», не имея ничего более реального взамен.
      Такие исторически повторяющиеся определения жизни как; «Жизнь прекрасна и удивительна! Или «Жизнь – отвратительна, полна несчастий и бед, и покрыта сплошной патокой бренности…» При всех своих очевидных непримиримых противоречиях, обе эти противные стороны как правы, так и обе неправы. Ибо имей жизнь своё собственное тело, свою саму в себе субъектарность, и следующую за ней объективность, тогда всякое её определение имело бы смысл. Но в том то и дело, что она не имеет ничего подобного. Жизнь, есть суть луч света от проектора, на белом полотне действительности. В ней запечатлевается только то, что способен выдавать на-гора наш разум, как в самом узком, так и в самом широком смысле слова. При этом надо понимать, что разум не ограничивается нашим мозгом, но более широк и глубок, и уходит корнями в самые глубинные пещеры нашего тела, а своими развесистыми кронами в самые заоблачные, астральные дали, и питает себя из широт стратосферы самой планеты.
       Итак, Жизнь. С самого рождения, вступая в эту жизнь, мы попадаем в «клетку». И ни о какой свободе здесь не может быть и речи. Жизнь вообще не предполагает свободы, ибо вся её полисфера основана на порядке, диктующемся нашим разумом, который стремится всё упорядочить, ибо стремится всем завладеть. Наш разум сам создаёт эту клетку, и затем огорчается, удручается и отчаивается отсутствием свободы. Нет более противоречивой, парадоксальной и более вероломной сущности на земле, чем наш разум.
      Но кто-то скажет, что жизнь не ограничивается нашим разумом и нами, в частности. Жизнь настолько же широка, насколько широка сама действительность! Но кто мог бы оценить эту жизнь, (а в моём понимании «оценить, значит создать), кроме нашего разума? Кто мог бы сказать с полной уверенностью, (коей бесспорно обладает наш разум), что вот это есть жизнь? Кто может определить, что в действительности существует и «не жизнь»? Будто бы действительность есть наполовину мёртвое, наполовину живое нечто…. О!.. Как креативен, как изворотлив и хитёр наш разум! Он способен ради своей пользы приладить что угодно к чему угодно, и отбросить всё, что не вписывается в его представление, невзирая на очевидную родственность того или иного явления. Он выстраивает порядковые конструкции из инертного и нейтрального материала действительности, и затем сетует, что заперт в клетку, что у него отняли свободу, и страдает, ища выхода. И порой находя его в лабиринтах собственного воображения, как ошпаренный разворачивается и бежит обратно, в лоно собственной природы, где баланс свободы и несвободы всегда смещён в сторону ограничения.
     Итак, жизнь - не предполагает в себе свободы, как лишь её иллюзорную пантемиду, в виде перманентно освобождающихся от оков желаний, на мгновение достигающих своих целей стремлений. Но что же мы тогда так ценим в жизни, что превыше всего боготворим, на что надеемся? Если свобода, как таковая для нас суть недостижимая звезда, не стоит ли развернуть свой взор, и не истязать себя мечтами, коим не суждено сбыться? Может и стоит, но в таком случае всплывает вопрос: А что, собственно, тогда останется?! Если упразднить стремление к свободе, в чём черпать для себя надежду?
      Жизнь такова, какова есть. И её повсеместная и глубокая иллюзорность, ещё не повод что-либо упразднять из неё. И та глубокая наивность разума, что полагает, будто ему это доступно и дозволено, так же часть иллюзорной пантемиды жизни. Но если брать жизнь в узком, социально - цивилизационном смысле, то, безусловно, наша жизнь такова, каковой мы хотим её видеть, какой мы её выстраиваем, во что верим, и во что не верим, на что закрываем глаза, а во что пристально всматриваемся, - «широко закрытыми глазами…»
      На самом деле, нет ничего неподвластного в этой жизни нам, вопрос лишь в степени напряжения душевных и физических сил. Ибо жизнь – отражение нашего разума, луч проектора на гладкой поверхности белого нейтрального полотна. И в силах «киномеханика», - нашего разума, управлять этим лучом, изменять направление, менять плёнку, скорость её движения, и прочее. Уметь выстраивать собственную жизнь, - самый важный вопрос для нас. Но как мало людей уделяют ему самое большое внимание. Мы живём в заблуждениях, формы которых, настолько многочисленны, и подчас так завуалированы, что создаётся впечатление, будто вся жизнь соткана только из заблуждений. Всякая очевидность, - лишь укрепившаяся в нашем сознании иллюзия, вырастившая себе корни… Всякая неоспоримость, есть лишь «лиана» вокруг ствола очевидности… Всякая убеждённость, - вера в непогрешимость собственных разумений, вера в логику, и истинность очевидных умозаключений...
    Есть ли что-либо незыблемое, что-либо по-настоящему твёрдое, неоспоримо истинное в жизни? – Вопрос, задаваемый многими столетиями людьми, страждущими откопать в ней, под илом иллюзий и заблуждений, тот главный «фолиант судьбы», что должен, непременно должен быть там, на глубине жизни. Но сколько бы «копателей» и вивисекторов жизни ни трудились, словно одержимые на полях современности и «кладбищах древности», никто так и не коснулся этой лежащей за двадцатью семью печатями, пантемиды жизни. Всё только ил веков, и искусно выполненные фолианты старых и новых ремесленников, на которых красовались лишь их печати. 
     Но становится ли сама жизнь от этого менее важнее, менее ценнее и желаннее? Напротив, именно это обстоятельство и толкает жизнь вперёд, и заставляет верить в неё. Ибо тайна, как самая главная звезда жизни, несёт в себе и главный мотив этой жизни. Неудовлетворение никогда – определяет её сущность и её продолжительность. И даже смерть, как нечто гипотетически удовлетворяющее, мы вводим в ту же консологему жизни, как нечто не заканчивающееся, но продолжающееся, а значит и находящее и оставляющее свои стремления.
Любовь
Любовь есть Бог... И в этом уложена вся восторженность нашего сердца, и нашего ума. Нам не известно ничего белее могучего и желанного в этой жизни. На фоне этого чувства, всё остальное кажется лишь прикладным. В любви не бывает тёмных углов, она светла, как ясный день после дождя. Здесь всё освящено, и всё настолько ярко, что слепит самый прозорливый и критический взгляд. И не из-за тёмности, но именно благодаря яркости мы не видим в ней многого. Любовь застилает бархатным полотном всякую дорогу, и закрывает кружевными портьерами всякие стены твоего жилища. Понять и осмыслить, что она есть, то же самое, что понять и осмыслить, что есть сама жизнь! Но понять, зачем она нам дана, в чём её Великая сила, и что представляет собой её «фундамент», её поле, засеянное красными маками сознания, что, созревая, заволакивают опиумным туманом всю окружающую действительность, вполне возможно. Иллюзия, - эта единственно существующая пантемида бытия, вот её главный фундамент. Здесь не остаётся ничего реального, и в то же самое время, всё вокруг обжигает своей реальностью, для которой даже вера, превращается в нечто прикладное. Сказать, что я уверен в собственной любви, - не сказать ничего…. Здесь не остаётся места ничему, что могло бы противоречить, и поставить под сомнение, здесь всё противостоящее пусто, и не имеет смысла. На вершине, выходящей своим пиком за облака, земной поверхностью становятся эти облака.
     Все рассуждения, относительно любви – смешны. Но давайте не забывать, что на самом деле всякие рассуждения, относительно чего бы то ни было, так же смешны, ибо выдают с потрохами лишь стремящийся к власти разум, в его неуклюжих попытках завладеть всем, что попадает ему на дороге. Он овладевает частью окружающей природы, подчиняя своим нуждам некоторые из её явлений, и жаждет завладеть ею полностью. (Наивный!) Он убеждён, что является царём флоры и фауны природы. (Самоуверенный!) Он полагает, что завладел и подчинил себе социальные взаимоотношения людей. (Заблуждающийся!) И он так же стремится завладеть и самыми неприступными форпостами жизни, - любовью, и даже истиной! И он даже часто говорит, что любит истину более всего на свете! Помните: «Что значит любовь к женщине, по сравнению с любовью к истине…?!»
      Но если заняться неблагодарным занятием, и попытаться в вивисекции собственных чувств, разобраться в её «теле», то станет очевидным, что все её Великие плагины, находятся в пределах физико-химических транскрипций нашей «простой природы». Простой, конечно же, в кавычках. Ибо она так же проста, как и невероятно сложна, вопрос лишь взгляда, угла зрения и оценки.
    Мотивы любви, прямо противоположны мотивам принуждения. (Но это лишь поверхностное впечатление). Природа заставляет желать, когда не в силах заставить просто поступать. И в этом её Великая сила, и Великое же вероломство! Она обманывает нас, когда не может убедить на основе правды. Когда не может основательно и убедительно показать, зачем нам продолжать свой род, она заволакивает наш разум любовью к противоположному полу. Когда она не в силах достаточно убедительно показать, зачем нам социум, она заволакивает наш разум любовью к людям. Когда она не может достаточно убедительно показать, зачем нам жить, она заволакивает наш разум любовью к явлениям этой жизни.
Душевное равновесие
Очевидно, что счастье душевного равновесия отличается от счастья любви. Желать чего-либо сверх меры, быть одержимым, для человека находящегося в счастье покоя и равновесия, есть суть несчастье. Находясь в лоне душевного равновесия, он смотрит на всё это, как на чуждый элемент, как на ад, который необходимо упразднить из жизни. Его не прельщают ни могучие чувства, ни нега удовлетворения. И именно к этому виду счастья стремятся монахи Буддизма. Ища, и находя в себе равновесие, они испытывают растворенность в мироздании, которое собственно существует лишь в балансе, в равновесии собственных стихий. Но надо понимать, чтобы добиться равновесия душевных стихий, необходимо чтобы эти стихии были. И чем гипертрофированнее эти стихии, тем глубже счастье их уравновешивания. Так, необходимо прежде испытать боль и страдание, чтобы получить великую радость, и совершенную негу вдохновения. Счастье, какого бы вида оно не было, невозможно без своего предиката – боли и страдания. И только наивный, полагающий получение «бесплатного сыра», тешит себя надеждой, что в этой жизни можно обрести какое-либо счастье без предварительных мук, страданий труда, или истязаний проведения блуждающего духа. Как гений всякого искусства невозможен без предварительного страдания блуждающего духа, так невозможен гений бытового счастья, без скитаний разума.   
     В душевном равновесии скрыта Великая гармония самой природы. Природа нашего духа целиком и полностью повторяет природу действительности. И реальность этой действительности, зеркальное отражение реальности наших чувств. Поэтому внешний мир, наша жизнь именно такова, каковы наши внутренние явные и латентные, очевидные и парадоксальные чувства. Мысль же, будь она трижды логичной, никогда не встанет в один ряд с чувствами, для которых вся великая логика разумения, лишь баловство новорождённого разума, что удовлетворяет себя собственными изобретёнными игрушками последовательности, сочленения и образования. Идеальная форма разумения, из которой собственно исходят чувства и апперцепции, форма, встающая будто бы как некая противоположность рационально-аналитической, с её дефинициями и логическими транскрипциями, на самом деле является основанием, неким стволом с корнями, от которого вырастают ветви логики, диалектики, и рационально-аналитические олицетворения. Последние воплощаются в продукты цивилизации, и превращают нашу жизнь в быстро развивающееся «чудовище научно-технического прогресса».
       Вообще, если попытаться посмотреть на себя, на своё существо несколько образно-метафорично, то станет очевидно, что мы всем своим существом повторяем сущность древа. Древа, как изначального своего предка, предка самой жизни, и основоположного института, для всех существ многочисленной и разнообразной флоры и фауны природы. И наше душевное равновесие, есть суть гармония этого древа, в его соответствии собственным корням, стволу и развесистой кроны. Уродливые, «несчастные деревья», как правило, вырастают среди себе подобных, в густой чаще леса. Красивые же, гармоничные в своём теле – одиноко стоящие в поле деревья. И это уже, вопрос свободы.
Свобода
По настоящему свободным может быть только одинокий человек. Но эта форма счастья дана немногим. Ибо у большинства всегда на первое место выходит, словно чудовище из морских глубин греческой мифологии, страх. Человек, порабощённый собственным страхом, не может быть ни свободным, ни счастливым. Он перманентно, лишь пытается нивелировать собственные страдания, и его боязливость сделать шаг к собственной свободе, не позволяет ему достигнуть ни одного вида счастья, кроме счастья раба. Да, и такой вид счастья существует. Мало того, он, пожалуй, самый распространённый на земле. И в этом одна из главных бед человека. Ибо страх, в своей гипертрофированности, разъедает все консоли духа, и превращает жизнь в отвратительное вонючее болото, с квакающими жабами зависти и презрения. Именно из-за этой ядовитой субстанции, в социуме появляются всякого рода психологические уроды, маньяки и злодеи. Они мстят себе подобным, и самой жизни, за своё несчастье, за невыносимые страдания, без какой-либо надежды.
      Но может ли в действительности называть себя свободным человек, взявший под свой контроль страх, и нивелировавший, (как ему кажется), свои низменные инстинкты? Только относительно. Ибо жизнь не располагает в себе ни малейшим намёком на полную свободу, так как это противоречит ей самой. Жизнь есть порядок, последовательность и соответствие. А эти константы исключают свободу, как таковую. Человек должен находить здесь только свой паритет, и стремится к той планке свободы, на которой ему будет наиболее комфортно. И по большому счёту, осознанно или неосознанно, он так и поступает. Он находит свою нишу в этой жизни, и, привыкнув к её пенатам, со всеми ограничениями и попираниями свободы, бытует, и его дни перманентно повторяясь, приносят ему как печали, так маленькие радости отдохновения.
     Свобода гнездится в твоих убеждениях, которым становится подвластна твоя, и только твоя жизнь. И здесь нет альтернативы. Ты можешь лишь убедить себя в том, что ты свободен, и это будет единственно доступная для тебя константа свободы, с её границами и кордонами, с её отчерченными полями. Тот, кто ищет в жизни полной свободы, тот найдёт лишь хаос, нечто противоположное жизни. И чувство несчастья и ненависти захлестнёт его душу. Только компромисс даёт человеку ту отраду, о коей грезят все, но не все осознают, что никакое равновесие, не бывает без компромисса. А равновесие, есть суть жизни.
Ненависть
Где и как рождается и начинает своё поступательное развитие ненависть? В каких уголках бескрайнего лабиринта душевно-разумного пантеона зарождается эта змея, вырастающая в огромного «Василиска», который пожирает всё вокруг, и в конце концов, сжирает своего носителя. Чувство несправедливости, прежде всего, даёт толчок зарождения в душе той «сингулярной точки», что в своём спекулятивном расширении превращается во всеохватывающую сферу, в которой сверкают молнии, и бушуют самые гипертрофированные страсти. Несправедливость же, есть самая распространённая ложная консологема нашего сознания, в которой укрыто несовпадение предвосхищения и реальности, несоответствие ожидаемого и происходящего. Иллюзия сознания, что рисует ложные картины бытия, и необоснованные ничем предвосхищения действительности, в которой надежда выступает локомотивом всего твоего бытия. Надежда, на которой всё это зиждется, - самая желанная, и в то же самое время, самая несущественная парадигма сознания. Её перспективы уходят в те области осознанности, где нет никаких надёжных вещей и никаких реальных алгоритмов. Так вот, именно несоответствие ожидаемого, предвосхищаемого будущего, как в мелких, ежеминутных масштабах, так и в глобальных явлениях жизни, и реально воплощающегося в этой жизни, порождает ненависть и злобу.
     Ты хочешь, чтобы мир был таким и таким, но мир предстаёт иным. Слабость, как прикладная причина несостоятельности, искривлённого становления и душевного уродства, не позволяет взглянуть на мир и жизнь, широко открытыми глазами. Слабость духа – причина подлости, и всякого рода моральных сдвигов. Но можем ли мы требовать, в праве ли мы ждать от всех и каждого силы духа? Очевидно, что нет. Ведь не было бы никакой силы, не будь слабости. - Это аксиома. Ибо только в сравнении познаётся всё, включая и критерии, градации и ценности плагинов душевного пантеона. Как не существует вершин - без равнины, как не существует штормов - без штиля, так не существует силы духа, - без слабости, и разума - без глупости.
Мы не должны отвергать, и пытаться упразднить ничего в этом мире. И жизнь настолько же целостна, настолько же не оскопляема и не улучшаема, насколько не оскопляем и не улучшаем сам мир. Бог, (существуй он), саркастически посмеялся бы над человеком, что пытается в своих убеждениях и оценках, изменить себя, изменить жизнь, и даже мир на свой лад, в соответствии своим заблуждениям, своим слабостям и потребностям. Но кто мог бы отнять у него это желание? Ведь оно так же часть, его существа, часть жизни и этого мира.
Презрение
Презрение, нечто противоположное ненависти и злобе. Его мотивы находятся на противоположном полюсе осознанности себя в этой жизни. Если ненависть исходит из недооценки себя, уничижения и умаления, то презрение исходит из чрезмерного возвеличивания себя, гонора сердца и апломба. В презрении срыта та змеиная гордыня, что своим ядом окропляет всякий путь, и превращает жизнь в нечто отвратное. И жизнь, в силу диалектического соотношения действия и противодействия, отвечает тем же. Человек, окутанный пледом презрения, скрывающим его наготу, получает от жизни всё то, что привносит сам в неё. Такова целокупная палиндрома жизни. В ней всё взаимосвязано, и всё соответственно обратимо. Презирая, человек чувствует, будто бы собственное возвышение над миром. Но это ненадолго. Через секунду, он начинает чувствовать опустошённость, и эта пустота начинает поглощать его. Всякая ценность нивелируется, всякие желания уничтожаются. Жизнь становится пустой и невыносимой. Так сгорает до огарка всякий подожжённый презрением.
        Счастливый человек не знает презрения. Ибо он удовлетворён жизнью, и собой в этой жизни. Здесь нет места ни ненависти, ни презрению, так как озарённые мягким светом луга, поля и леса его души, сверкающие переливами реки и прекрасные животные пасущееся на лугах, располагают к душевному спокойствию и неге самоощущения. Здесь не отыскать никакой червоточины, что могла бы омрачить сознание. И именно это можно назвать Раем! Рай в твоей душе! И подобное прозрение доступно только сильным людям, не реагирующим на многочисленные мелкие и крупные препятствия жизни, и недоразумения. В силу своей силы, такая личность способна всё и вся повернуть себе на пользу, и не зацикливаться на мелочах, из которых соткана жизнь. Слабая же личность, в силу именно своей слабости, не способна на это. И для неё всё поворачивается оборотной стороной ковра жизни, и всё становится тусклым, пасмурным и дождливым, – всё превращается в плохое депрессивное кино. И он не в силах даже осознать, что всякое кино зависит от режиссёра.
      Посмотрите на наш социум, приглядитесь к людям, и вы увидите, сколько людей - не живут, но существуют. Сколько людей не в состоянии произвести самый малый креатив в своей жизни, и ищут, словно рыбы прилипалы свою Китовую акулу, и не способны на самые обыденные поступки, не говоря уже о Великих. Сколько людей живёт в своих страхах, ненавистях и презрениях, не в состоянии открыть в своей душе рай. Они не способны сами радоваться жизни, и не способны радовать других, Но стоит ли их упрекать за это? Моральные аспекты нашего общества, не стоят ничего, в сравнении с моральными аспектами отдельного человека, с его личностными критериями, и убеждениями в собственных оценках. Ибо нет никакого общего мира, есть лишь мир одного единственного человека, и только его сознание даёт ему право на оценку этого мира, и значит и собственной жизни.
Имя
Критерии и категории нашей жизни, определяющиеся многочисленными пантеонами нашего разумно-душевного бастиона, несут в себе неоспоримую относительность между этими пантеонами, на которой собственно и зиждется жизнь. Жизнь - это соотношение восприятий и оценок, она есть суть это соотношение, а никак не наоборот. Ведь нам, в силу исторического перевёрнутого зеркала сознания кажется, что жизнь есть нечто другое, и соотношение присущее её, лишь её составляющая. Но на самом деле она не несёт в себе более ничего, и только само слово «Жизнь» вводит здесь нас в заблуждение. Ибо как только что-то названо, оно приобретает свою собственную самостоятельность, свою собственную существенность. Пока нечто не названо, пока у него нет собственного имени - оно–не существует как нечто несущее собственную волю.
         Тот, кто увидит, сколько в нашей жизни таких «названных вещей», тот поймёт, что в жизни - нет жизни, ибо нет ничего «не названного». И поймёт, что именно с «названием» приходит в нашу жизнь ложь. Но мы не могли бы жить без того, чтобы давать название вещам, и тем самым закреплять вещь в нашем сознании, как покорённую. Мы не живём в ином контексте, не существуем в иных алгоритмах, как только в алгоритмах завладения и покорения. Иные алгоритмы нам лишь снятся. Копни глубже любую «гору» или «сопку» нашего «социального хребта», и оттуда начнёт сочиться «тёмная жидкость завладения и покорения». И прежде всего это заметно именно в науке. Но любые иные наши занятия, как бы они не позиционировали себя, всегда дышат именно этим воздухом.
    Шахтёр в шахте, инженер на автозаводе, политический деятель, учитель в школе, музыкант на сцене, наконец, философ за письменным столом – продолжать и включать можно бесконечно. Через любую сферу нашей жизни красной нитью проходит «владение и покорение». И то, что именно стремление нашей неутомимой воли давать всему и вся название, определяет то, что в мире существуют отдельные вещи. (Самым наглядным в этом смысле является «Таблица Менделеева»). Целокупный, одномерный, едино субстанциональный мир химии, где одно плавно перетекает в иное,  где нет на самом деле ничего отдельного, превращается в разделённый и названый мир отдельных объектов, отдельных вещей, которые удобно складывать в лабаз.
     Они, Вещи, приобретая своё собственное имя, встают под знамёна, будучи тем самым приведены в общий строй наших ценностей, обретя ранг и собственную существенность. И то, что сопротивляется этому, теряет и свою существенность. Хочешь быть сущим, - записывайся в нашу армию! Так декларирует, а чаще подразумевает наш разум. Для него нет ничего, что не подчинено ему сейчас, или хотя бы потенциально потом.
В жизни - нет жизни
Широчайшая палитра ощущений, бесконечная сеть дорог разумений, разногласия и согласованности, стремления и удовлетворения – всё, что включает в себя наша жизнь, - где на самом деле лежит эта страна, где её настоящие пенаты? Зачем искать что-то за существующим? Зачем нашему разуму так нужна истина? Подозрение, – вот причина всему! Наше подсознание изнывает от той Великой недосказанности, что несёт в себе жизнь. Неопределённость её самой, и всех её плагинов, невозможность ухватить за хвост эту Великую комету, что несётся сквозь тернии в беспространственности и безвременьи.
     В жизни – нет жизни…. Эта аксиома недоступна простому разуму, так как он весь соткан из нитей этой жизни, и для него невозможен иной взгляд, невозможно иное осмысление, как то, что несёт его генетическая основа. Произвол, о коем мы лишь грезим, и который является самым главным форпостом нашего убеждения жизнью, по сути, есть лишь фантом, нечто выдаваемое желаемого за действительное.
     Как же надо любить жизнь, чтобы не замечать всего её безобразия, всех её нелепостей и коварств. Любовь, что сама жизнь наградила нас, словно венерической болезнью, и заставила смотреть на себя через розовые очки влюблённости. Жизнь прекрасна, говорит в нас наша любовь, и мы называем её богом! Бог есть любовь…. В этом заключена вся тайна самой жизни.
     Но самое важное здесь, как всегда скрыто за завесой, за завесой восторженности любви и благоговения. Смерть, как нечто фатальное, нечто присущее жизни, и неотделимое от неё. Смерть определяет жизнь, и является её последней инстанцией. В ней скрыта вся Великая литургия жизни. Мы умираем всю нашу жизнь, каждодневно и ежечасно, скармливая наше бытие этой «Великой собаке фатальности»! Рождаются и умирают наши чувства, умирают наши стремления и надежды, и наши грёзы, порой даже не родившись, засыхают в утробе матери, в утробе нашей души. И только иллюзия, эта повсеместная Терпсихора нашего сознания, заставляет нас верить, что всё происходит иначе. Наше сознание затуманено любовью, и мы, одержимые этой страстью, танцуем в плывущей по живописной реке жизни лодке, и берега этой реки, покрыты тёмными дремучими лесами. Когда мы сядем в эту лодку, и когда сойдём с неё, не имеет никакого значения. Ибо в этом мире нет никаких начал, и никаких Великих целей, нет ничего по настоящему серьёзного, по настоящему важного, и даже жизнь, как нечто ценное для нас, остаётся таковой лишь благодаря любви, - затуманенному разуму.
     В жизни – нет жизни. Ибо самой по себе её - не существует. Она лишь фантом, иллюзия нашего сознания, и вся её реальность есть по сути мультифационная совокупность чувств и разумений, каждое по отдельности, не представляющие ничего, кроме отрицательного разряда в пустоту безмолвия.
Жизнь – единственное, что существует
Отрицать существование жизни, значит отрицать собственную адекватность. Если жизни нет, значит, нет ничего. Но существование – неоспоримо, как неоспорима фатальность, как неоспорима последовательность созерцания, как неоспоримо ощущение. Наша жизнь имеет только фантомное бытие. Но кто сказал, что фантомное бытие не есть реальность, и что оно не заслуживает своей действительности? Может статься, что существует лишь фантомное бытие, и никакого иного просто нет. В таком случае, как можно оспаривать эту реальность, если иной - не существует?
      Игры нашего разума порой заходят так далеко, что все правила нивелируются, и разум, тем самым, наиболее близко приближается к хаосу. И именно жизнь, текущая в наших жилах, охраняет нас от падения в пропасть безысходности. Она удерживает нас в рамках собственного баланса, словно шарик в воздушной струе. Жизнь, как Великий колос бытия, уходя своими корнями в преисподнюю хаоса, и развешивая свои могучие ветви в облаках запредельности эфира действительности, растёт своим стволом, корнями и кроной, в пустыне безмятежности, безвременья, и беспространственности. Она самодостаточна в себе, и самобытна. Её бессмысленно критиковать, или награждать положительными эпитетами. Мы сами её воплощение, и каждый из нас несёт в себе всю её полноту, всю глубину и высоту. Жизнь отражается в нас, и, перенося это отражение на внешнюю действительность, мы приобщаем всё и вся к ней, к её Великому колосу! И не важно, к какой из номинальных частей жизни, отчерченных нами произвольно, мы относим то, или иное явление жизни, - к корням, стволу, или кроне, важно, что только рядом, только в соответствии с жизнью, всё и вся существует.
    Жизнь – единственно, что существует. И это также аксиома. Ибо исчезни завтра жизнь, и не останется ничего, ни бытия, ни действительности. Она, и только она способна продуцировать действительность и само бытие. Только из её чрева, словно выброс из «Чёрной дыры», выходит поток, заполняющий пространство «газами реальной действительности», «парами бытия», и «озоном порядка и совершенствования». Мир не знает иных «Маток», которые могли бы порождать такие Великие модальности, такие неповторимые каузальные системы, такие глобальные конструкции, как бытие.
      Мы и недооцениваем жизнь, и переоцениваем её. Её простота и в тоже время невероятная сложность, толкает нас к мысли, что она обманывает нас, что она предстаёт пред нашим взором не тем, чем является на самом деле. «Камера обскура», что словно не удаляемая прокладка висит всегда между нами и реальностью, не позволяет нам лицезреть её, в её действительной реальности. И благодаря наличию этой «камеры обскура», мы не доверяем своему взору, и навешиваем на жизнь слишком много мифов, и придаём её «божественному телу», слишком много «надуманных членов», и отрубаем слишком много действительно реальных. Но на самом деле, она действительно самоопределяема, самосовершенна и самодостаточна, и не нуждается ни в какой оценке, ни в какой вивисекции, и тем более ни в каких «хирургических операциях». В ней есть всё, и в тоже самое время - нет ничего. Она также, как и сама действительность, есть суть абсурд, - Парадокс, в самой своей сокровенной сути. Ибо, имея своей «маткой», своей сакральной основой - инертную, безвременную и беспространственную понтомиду, она и не могла быть иной. В ней также, как и в действительности, всё и вся фатально, всё и вся строго закономерно. И её последовательность как во времени, так и в пространстве, определяется её же продуцирующим взором, идущим из нашего разума, то есть из её самых сакральных пещер – пещер нашего существа, этого бастиона жизни.
Охлократия сознания
Возвращаясь к обыденности, приводя свои чувства на поверхность этой жизни, становится легко и отдохновенно. Ты только что был в преисподней, и теперь вернулся на благоухающие поля обыденной реальности.
      То, что наша жизнь строго зависима от наших мыслей, теперь не является секретом. Об этом много написано, как самыми глубокими мыслителями, так и поверхностными, пишущими для ленивых читателей, коих конечно же большинство. Да, в нашем социуме бесспорно превалирует «охлократия сознания». Естественно это, или не совсем, вопрос не теперешнего размышления. Ибо здесь на самом деле нет никакой проблемы, так как всё что есть, всё что случается и происходит на земле и в нашем социуме, - закономерно, и значит, естественно. Главным парадоксом жизни, здесь служит то, что именно нечто «среднее» всегда довлеет над всем изысканным, редким и Великим. Мысли не выходящие за рамки обыденности, рамки пошлого паритета взаимоотношений, мысли, обслуживающие низменные, присущие черни желания и стремления, ограниченные ежесекундным моментом мотивы, властвуют сознанием большинства аборигенов нашей планеты. И их жизнь, имея такую платформу, всегда такова, какой её способно рисовать их сознание, и иной быть просто не может. Жизнь всегда отражение мыслей, превалирующих в сознании человека. Ибо жизнь, всегда и всюду есть воплощение мыслей. И пусть кто-то скажет, что жизнь также влияет на наши мысли, (и будет прав), но всё же первично, и главенствующе - мыслительный процесс, который будучи переведён словно с матрицы на внешнее бытие, формирует всю структуру и палитру жизни. Только от дисциплины твоих мыслительных процессов, только от направленностей и закреплённых образов сознания, зависит палитра красок всей твоей жизни. Твоё счастье или несчастье зиждется не во вне, но в тебе. Только твоё созерцание рисует отношение к жизни, и только форма твоих мыслей, определяет значимость и мало значимость тех явлений, что предстают пред тобой. Анализ, определение, оценка и вердикт -  стол с четырьмя ножками, на котором стоит вся твоя жизнь. Но есть нечто, на чём стоит этот стол. – Палуба корабля, что плывёт по ветру проведения. И имя этому кораблю – вдохновение! И то, что сложено в его трюмах, и определяет его остойчивость, - Любовь, Вера, Надежда…
      В нашем сознании, латентно и перманентно идёт война. Она есть суть самого сознания, и неотделима от него, как неотделимо сверкание молнии от грома. И то, что гром мы слышим только через время, говорит лишь о разности природы света и звука, но не никак не отделяет эти едино моментные проявления. По большей части мы не способны контролировать свои мысли, как не способны своей волей влиять на процессы пищеварения, или секреторных функций. Подводный разум нашего сознания, также, как и подводная часть айсберга, скрыта от нашего созерцания. Большинство наших мыслей появляются в нашем сознании спонтанно, по воле нашего организма, с его думающими каждой клеткой, умами, вкладывающими в общий котёл мышления, свою лепту. Доминирование, определяется простым большинством «умов клеток», думающими в одном направлении и влияющими на общий процесс осознанности.
    В нашем сознании, простота и пошлость, воюет с изысканностью и возвышенностью. Ежеминутность – с дальновидностью, усталость – со стремлением, любовь – с ненавистью, очевидность с латентностью…. И так далее. Что превалирует в данный момент в сознании. чья армия берёт верх, определяется только соотношением сил сторон. И фатальность в выборе здесь победителя, также необходима, как необходимо возгорание спички, при стечении всех на то, условий. Для сознания нашего организма, нашего тела, не имеет никакого значения, откуда исходит «победитель», из низменных пошлых шеренг, или из возвышенных и изысканных. В каком условном лагере он порождён, и какими мотивами руководствуется. Значение имеет лишь победа его на поле брани сознания. Такова перспектива всякого жизненного пути, такова перспектива всяких взаимоотношений, такова перспектива объективной и субъективной жизни. Только интерес и соответствующая, адекватная сила стремления, определяет кто, или что именно будет доминировать в твоём сознании, а значит и какова по своему качеству, будет твоя жизнь. И фатальность этого «плебисцита», также неоспорима, как неоспорима победа силы над слабостью.
         Наполненный соками стебель, тем крепче, чем полнокровней эта наполненность. Жизнеспособнее тот, кто более всего желает жить. И это относится как к биологическим, физическим, объективным потенциалам, так и субъективным, живущим, развивающимся, и воюющим на трансцендентных полях сознания. И «Охлократия нашего сознания», вполне закономерна, ибо является естественным результатом победы силы, над слабостью, доминирования более мощной армии.
Аристократия сознания
Плагины возвышенности, присущие всякому сознанию, культивируемые, либо отпущенные на произвол судьбы, определяют доминанты желаний и стремлений человека. Если любовь твоего сердца к жизни, словно древо, имеет врождённые и окрепшие корни в предках, если генетические основы, идущие из глубины веков, состоялись на полях твоей личности, сформировав крепкий ствол убеждений, и развесистая крона разумения с наливающимися спелыми плодами чувств выражает твоё совершенство, то гармония будет превалировать, и твоё счастье мицелиями грибницы будет распространять своё тело в подземных пространствах подсознания, и ты не станешь искать для своего сердца никаких иных удовлетворений.
      Аристократия сознания только тогда имеет достаточную силу для завоевания власти в твоём разуме, когда над этим трудилось не одно поколение твоих предков. Всё самое достойное, изысканное и Великое, должно иметь соответствующее во времени и пространстве, становление. Здесь убеждения должны превратится в инстинкты, - самые крепкие консоли. И именно это является причиной рангов и сословий, и отношений различных социальных групп в обществе. Подсознательно, мы все склонны ценить аристократизм, на каких полях не росло бы это растение. Опошление, принижение достоинств, удел слабого, несостоявшегося сердца. Не обладая в своей душе возвышенными инстинктами, оно готово мстить всему возвышенному, всему изысканному и аристократическому, за собственную «амёбность», за то, что ему не дано даже понять и осмыслить счастье аристократического сердца.
      Стремления, веками наполнявшие «сосуды сознания» соками любви к Высокому, без какой-либо ненависти к низменному, создают самое жизнеспособное существо на земле. Ибо, повторю, самое жизнеспособное существо то, что более всего на свете хочет жить. В ком горит негаснущим пламенем Великая любовь к этой жизни. Всё слабое, и нежизнеспособное, именно потому таковое, что его любовь горит слабой лампадкой под маленьким сердцем, и пламя то, гаснет от слабого ветерка. Пламя же возвышенного, аристократического сердца, не способен потушить даже ураган! И именно в этом заключается для меня, Аристократизм сознания. Другое дело всё в нашей жизни перевёрнуто, видоизменено, и все понятия приобрели оттенки не свойственные им изначально.
      Именно стремление и желание действовать, в сочетании с по-настоящему Великими целями, заслуживают имени «Аристократия». Это не имеет никакого отношения к добру или злу, в обычном истолковании нынешнего общества. Добро и зло ныне, настолько видоизменились, и меняются до сих пор, что неискушённый взгляд начинает теряться в дебрях оценок, убеждений и истолкований, словно в дебрях смешанного леса природы «морально-этической тайги человечества». Аристократизм сознания должен быть очищен от предрассудков, наростов пошлости, и «ила заблуждения». Ибо только чистый аристократизм, имеет настоящую ценность. Не отягощённый пороками извращённой чести прошлого века, «обогащённый» чрезмерными позолотами апломба, и не нивелированный, опрощённый прежде всего в сознании, приведённый к общему знаменателю нынешнего столетия, где поглощающее всё и вся равноправие позволило каждому «пошляку» причислять себя к аристократии, и тем самым принижать и распылять всё тонкое и изысканное в человеке. Аристократизм сознания должен найти свою дорогу между полями Олимпа и Преисподней человеческих убеждений. Отделять зёрна от плевел, как никогда ранее, требуется ныне человечеству. И этим трудоёмким, порой нечистым ремеслом, сродни «чистке Авгиевых конюшен», должны занимается умудрённые опытом и по-настоящему прозорливые философы. Поставить всё на свои места, - вот задача настоящего мыслителя.
      Смешивание идеалов с пошлостью и фарисейством, всё равно, что смешивание полюсов. А это чревато разрушением действительности, и приведением всего и вся к хаосу, к отсутствию. Мир, и наша жизнь только тогда существует, когда имеют в себе противоположности. Без определённостей нет ничего. А так как всякая определённость порождается нашим разумом, и существует только в этом разуме, то и мир, и действительность, и наша жизнь, существуют только благодаря нашему разуму. А значит и порядок прежде всего, должен быть наведён именно в разуме. И дело здесь не в логике, но в том глубоко подсознательном осмыслении себя, тонком чувствовании собственных продуцируемых волн, что расходятся в пространстве и времени, и по сути, порождающих эти монады, будто сливающиеся в единый конгломерат - пространственно-временной континуум, и в тоже время разделенные, и расположенные на разных полюсах.
Несварение
«Несварение желудка», так же свойственно и нашему разуму. При попадании в него чужеродных материалов, агрессивных, ядовитых, или просто «гнилых плодов» внешней эмпирики бытия, заставляют наш разум реагировать, и диарея – самая малая форма расстройства, коему может быть в этом случае подвержена «пищеварительная система разума». Секреторной системы разума, мало чем отличается от секреторной системы желудка, с той лишь разницей, что вторая служит питанию организма, первая же служит становлению и адаптации психа-нейронного тела нашей личности.
      Расстройства желудочно-кишечного тракта, обусловлены проникновением в их полость живых организмов, с агрессивными, ядовитыми выделениями, что приводят всё наше тело к дисгармонии, расстройству и болезни. И физика этого явления давно понятна нам. Но что происходит с несварением нашего разума, какие внешние факторы, способны привести его к состоянию болезни, вопрос метафизический, и требует рассмотрения его в аспектах трансцендентного взора, а значит неопределённого, требующего как раз тех самых паралелей.
      «Желудок разума» привыкший к определённому виду пищи, всегда чувствует себя комфортно, оставаясь в полях, где растёт его любимый клевер, и где влага от утренней расы, своей сладостью и чистотой ублажает его искушённое чрево. Но стоит волей судьбы измениться рациону, и он начинает паниковать и вопить, требуя вернут его в своё лоно.
      Что же на самом деле происходит на тонких психосоматических уровнях нашего сознания, при таком вот несварении. Он начинает отвергать реальность, как данность, и переводит своё созерцания в поля фантомов и призраков, где царят совсем иные правила, и где неограниченность сознания, и смешение паритетов, грозит разуму глобальным нарушением, ввержением его в пучину умопомешательства. Ты должен относится к трансцендентной, метафизической пище так же осторожно, как и к простой пище на твоём столе. Ибо помимо опасностей проникновения в твой «желудок» чужеродных агрессивных организмов и всякого рода ядовитых для тебя субстанций, необходимо осознавать, что то, что ты потребляешь, в действительности и есть то, что ты есть.   
     Но как узнать заранее, способен ли ты переварить лежащее пред тобой «блюдо»? Никак… Только эмпирическим, опытным путём. И только интуиция, эта Великая Терпсихора нашего сознания, с её запредельным обонянием, способна распознать самые незначительные нотки в ароматах, и дать понять разуму, что то, или иное «блюдо», ему противопоказано. Но и вопрос закалки, вопрос укрепления пищеварительной системы, никто не отменял. Если не пытаться переваривать плохо усваиваемые «продукты» внешнего мира, тебе никогда не стать крепче, и не достигнуть совершенства, и той широчайшей палитры усвоения мира, что свойственна только тем разумам, что в период своего рассвета, переваривали, условно говоря, «железнодорожные костыли».      
Оправдание
Почему мы так склонны оправдывать всё и вся? Почему мы так редко самокритичны, и вообще сторонимся собственных порывов в этом направлении? Не есть ли это симптом слабоумия, или напротив, признак тонкости ума? Вопрос оправдания поступков, оправдания собственных мыслей и умозаключений, так же исходит из физико-биологических областей нашего организма. Приспособление к внешним обстоятельствам природы, адаптация и мимикрия веками укоренившиеся в нашем биологическом организме, превратив его контент в стойкое сбалансированное архисоединение, отбросила свою тень на становление нашего разума, как части этого организма. Наш разум так же склонен к адаптации в эмпирическом окружении, и несёт в себе всё те же признаки, что свойственны и биологической составляющей.
      Мы способны оправдать в своём же сознании, почти всё, что так или иначе производится нами. Для нас всякая нелепость, всякое кощунство, уродливость этического или морального плана, всякое безобразие со временем становится обыденностью! Посмотрите внимательно, как наши   социальные взгляды и отношения к собственным перекосам, трансформируются, и мы с охотой встраиваем безобразия и вырождения в общую гармоничную картину, не замечая, не желая замечать, что эта общая картина меняется не в лучшую сторону. Что из неё выхолащивается всё по-настоящему ценное, и за меняется уродством, спровоцированным отсутствием ограничений.
      Вы прекрасно знаете, во что превращается человек, если его с детства лишать всяких ограничений. Если ему позволить распоряжаться по своему усмотрению своей жизнью до того, как в нем не сформировались свои заборы и ограничения. Всегда выходит ублюдок, и глубоко несчастный человек. Но, что становится с обществом, если в нём нивелировать всякие ограничения, и создать атмосферу все дозволенности? Только не надо говорить, что я утрирую. На самом деле, когда задаётся определённый вектор, когда общество встаёт на определённый путь, в котором мало по малу снимаются всякие ограничения, особенно морально-этического плана, он всегда со временем приводит к своему полному абсурду, и в таком обществе начинают нивелироваться и уничтожаться главные консоли, охраняющие его от полного разрушения.
       Такова динамика всякого явления, имеющего свой вектор. Будь то вектор развития и становления, или вектор упадка и разрушения. И в чём собственно беда нашего нынешнего общества? В том, что эти понятия переворачиваются, и одно покрывают покрывалом другого. То, что неминуемо ведёт к упадку, распаду и разрушению, называют - путём созидания и прогрессивного роста. И наоборот. И на этом пути готово оправдывать всё и вся, переводя в плоскость размышления то, что не должно попадать на эту плоскость в силу того, что оно не имеет по определению никакого логической природы в себе. Но наш разум так изощрён, так силён в своих логических ухищрениях, что пред его напором не в силах устоять никто, даже такой древний и крепкий элемент как инстинкт.
Разум
Антропоморфность природы
Мы уже не раз разбирали тезис о том, что внешнее бытие, вся наша действительность имеет своей причиной и следствием, только наш разум, его агрегативный мультифационный корневой принцип. Собственной действительности у бытия нет, и быть не может по определению. Ибо, в противном случае, как я уже не раз подчёркивал, оно упраздняло бы само себя, в силу ассерторической конечности всякого определённого состояния, всякого определённого самобытия. Там, где нет представления, где нет восприятия, (восприятия, не в его укоренившемся смысле, будто бы мир существует сам по себе, и мы лишь воспринимаем его, но в той его способности продуцировать реальность, на основе концепции столкновения разноплановых стихий самого разума), нет ничего, никакого собственного бытия.
        При всей противоположной убеждённости нашего чувственно-логического агрегата, в том, что мир неоспоримо существует сам по себе, со всеми прилагаемыми логико-разумными, интуитивно-очевидными достоверными доказательствами, Антропоморфность природы - абсолютна. В ней нет ничего, что бы не создавалось в лабиринтах душевно-разумного завода. А если это так, то возникает вполне закономерный вопрос: Если внешний мир создаётся сугубо нашим разумением, почему он не подчинён ему всецело? Почему фатальная вседавлеющая атмосфера внешнего мира, не только не подчиняется разуму, но и даже враждебна ему? Ведь именно этот аспект, в первую очередь, не допускает для нашего убеждения, в нашем материнском субъекте для мира действительности. И это самый сложный вопрос для нашего уразумения реального состояния дел, касающихся морфологии самой природы, и нас, как части этой природы. Ибо мы, как субъекты, так же растворяемся в этом тезисе, как вся внешняя природа. Если во вне не существует ничего самого по себе, то и нас, как субъектов, так же - не существует. Остаётся лишь иллюзия, как в отношении внешнего бытия, так и в отношении нас самих, и всего бескрайнего космоса нашего разума. 
Сила разума
Ныне, уже ни для кого не секрет, что сила разума безгранична, и при определённой направленности собственного мышления, некоторой определённой работы, и продолжительной тренировке, она порой достигает таких пределов, что разуму становятся подвластны самые небывалые явления, и его способности вызывают чувство нереальности, запредельности, и чудесного проявления. История знает немало фактов, в которых отражены такие способности, и подтверждаются самыми реальными материальными и психа-физическими достижениями.
    То, что человек, убедивший сам себя в собственном величии, в конце концов достигает этого величия наяву, оспаривать глупо. Мало того, именно на этом убеждении и построено всякое величие. Только тот человек, что знает о своём величии, о своём из ряда вон выходящем стремлении, и убеждённый в собственных способностях, может стать Великим. По-другому в жизни – не бывает. Но дело здесь не только в «стратегическом контенте», который сам по себе не имеет инструментов, но в «тактическом», в его способности делать необходимые шаги, для достижения целей. Только повозка с запряжённой в неё лошадью, имеет возможность практического воплощения всякого контента, возникающего и закрепляющегося в лабазах сознания. Лошадь, без повозки – бесполезна. Повозка, без лошади, будет стоять всегда на месте.
    Внешняя реальность действительно подвластна разуму, но только в том случае, если твои стремления в отношении её, гармонично выложены в определённый алгоритм, и музыка этого алгоритма, полномерна, достаточно тонка и глубока, адекватно соответственна и полноценна. А это и есть сила. Ведь настоящая сила, всегда заключена в гармонии.
     Если ты хочешь по-настоящему, если твои стремления достаточно сильны, никакие внешние стены не устоят, никакие стечения обстоятельств, (коими кишит наша жизнь), не способны остановить тебя! И это действительно так. Сила, если она достаточно сильна, будет вплетать в общую косу твоей жизни, всякие обстоятельства, какими бы они не были. Только слабость может нарушить любые твои планы…. Только неверие, или разочарование в собственных силах, может остановить тебя…. И здесь нет никакого пафоса, или выдачи желаемого, за действительное. Человек всегда сам убеждается в том, как только встаёт на благостный путь веры в свои силы, путь самосовершенствования, и достижения целей.
Слабость разума
Да…Слишком несоразмерны силы, слишком мал и слаб я, чтобы противостоять внешнему напору возникающих перманентно и неотступно, обстоятельств, не вписывающихся в моё представление о ближайшем, и дальнем будущем. Я могу лишь приспосабливаться, не в силах влиять на сам процесс. Так, вполне закономерно, рассуждает близкий к реальности разум. Для него очевидно, что всё обстоит именно так, и никак иначе. Ведь подтверждений тому, так же великое множество.
     Слабость нашего разума, так же, как и возможность забывать, имеет сакральные причины. Природа неумолима в своих глубинных инстинктах, и её «неразумная константа», в своих доминантах, всегда направлена на сохранение равновесия, сохранение сложившегося паритета, сохранение гармонии. Выдающийся разум, ломает равновесие, ломает гармонию. Он, словно айсберг, вдруг всплывший на поверхность со всей своей подводной глыбой, и нарушивший закон природы. Словно взрыв в космосе, разметающий по его далям свою материю, и заполняющий осколками инертные просторы безмятежной, уравновешенной пустыни. Он, словно «раковая опухоль», нарушающая согласованную гармонию организма природного естества сознания. Гений, как клиническая гипертрофированная форма осознанности, с болью и страданием, сопутствующим всякому нарушению, создаёт новую действительность. Но тем самым, неизбежно нивелирует, и разрушает старую. Его опасные для природы консологемы, недооцениваются, в силу восторженности ума, в моменты столкновения с небывалым.
    Великая сохраняющая сила забывчивости, как и Великая сила слабости разума, являясь, по сути, противовесом нашему стремящемуся вразнос сознанию, определяет поступательное движение, и перманентное совершенствование нашего органоида. Кран без противовеса, падает ломая свою стрелу… Корабль, без противовеса остойчивости, тонет в бушующих водах океана…. Личность, с малоразвитым противовесом собственной остойчивости, в виде забывчивости и слабости разума, сходит с ума, и гибнет от собственных проснувшихся драконов. Мы должны ценить свои противовесы, забывчивость и слабость разума так же, как ценим противоположное.
     И если попытаться прочертить здесь некие параллели, то возникнет вполне правомерный вопрос: Стоит ли пытаться напрочь упразднять зло из жизни, в надежде обрести рай на земле? Ведь очевидно, что с полным и невозвратным упразднением зла, неминуемо и необходимо упразднится и добро. Ибо, без своего противовеса, не существует ничего на нашей бренной земле. И жизнь, без смерти, превратилась бы в абсурд, в хаос, в некую само исключающую, само парализующую, изживающую саму себя, «квазижизнь», в которой нет жизни.
Философская доктрина
Открывает ли тайны жизни, несёт ли в себе философская доктрина правду жизни? Где мы черпаем ту убеждённость, которой так дорожим, изучая философские доктрины? Новое, небывалое мировоззрение, зарождается так же, как зарождается сама действительность. Из флуктуирующей точки сознания, не имеющей на первом этапе никакой объектарности, возникает и расширяется «инфлантонное поле осознанности», заполняя своими волнами и флюидами, пространства существующей действительности. Трансформируя, преображая и настраивая на свой лад всю полифонию внешнего мира, попадающую в сектор высвечиваемости вектора заданного направления. Вся гиперплатформа истинности всякой философской доктрины, основана на выбранном векторе осмысления, и дисциплины вплетающихся на этом пути локонов уже существующих паллиативов убеждённости. Попросту говоря, истинность тогда начинает своё победоносное движение, когда она, с одной стороны, не противоречит, существующим алгоритмам действительности, с другой, выходит за рамки пошлого воображения, для которого всё уже существует, и всё и вся уже написано, показано, и подтверждено.
    Всякая философская доктрина страдает ограниченностью, в силу того самого сектора высвечиваемости. Ибо невозможно, чтобы вектор высвечиваемости был абсолютен, а сектор был настолько широк, что охватывал бы всё поле мироздания, не оставляя тёмных пятен. И в этом заключена локальность самого мировоззрения, создающего свои поля и ограничивающая собственными границами, кордоны доступности для разума. И мир всегда будет настолько широк, перспективен, и глубок, насколько это позволяет разум. И нам не дано познать всей широты, перспективы и глубины мира, в его полной законченности, не потому, что наш разум слаб, а мир безграничен, но потому, что всякое бытие мира, всякая действительность, создаётся этими бесконечно переплетающимися векторами и секторами, что исходят из «флуктуирующих точек сознания», и высвечивают своими инфлантонными полями, из пустыни сакрального мира, создаваемые ими же пространства и временные аспекты. И бесконечность, в своей единственно возможной осознаваемости, заключена именно в этом. - В той Великой беспредельности создаваемого каждую секунду мироздания, и невозможности на этом пути, по определению, достижения грани.
     И всякие истины, в этой текущей в бесконечности реке, есть суть камни, - большие и малые булыжники, выбрасываемые течением на берега, и лежащие под палящим солнцем осознаваемости, постепенно белея, трескаясь и разрушаясь, и превращаясь в лишь песок, который выносится на берега бескрайнего океана, и заметающего, и покрывающего просторы суши мироздания, увеличивая лишь саму пустоту.
Экстрасенсорный интеллект
То, что в экстрасенсорике нет никакого чуда, ныне звучит даже как-то пошловато. Способность некоторых людей видеть за горизонтом событий, слышать голоса преисподней мира, или читать мысли других, а также внушать эти мысли, теперь воспринимается почти как обыденность. История показывает, что такие люди существовали в прошлом, существуют сейчас, и вероятно будут существовать в будущем. И при всех недостатках произведений таких уникумов, при всей критической аналитической исследовательской вивисекции каждого из них, и нахождении целого ряда недочётов, и выявлении просто бурной фантазии адептов и подгонке реальных фактов под хронологическую предсказательную полифонию своих кумиров, всё же такая возможность как экстрасенсорика – существует. Ведь попросту говоря, если существует вообще Сенсорика, и её недоразвитые олицетворения, то необходимо должны существовать и сверх развитые.
       Начать надо с того, что наша сенсорная система, являя собой достаточно развитую форму, очень сильно уступает в некоторых её аспектах, представителям животного мира, фауны. Возможности Сенсорики также широки и разнообразны, как широки и разнообразны условия обитания. Именно отсюда исходят все «волшебные способности» всякого представителя этой фауны, всякого выдающего в этом ключе вида природы, и именно здесь лежит тот философский камень, что олицетворяет всякие возможности нашего разума, в том числе и сверх органические - экстрасенсорные.
     Сама природа здесь, (если для наглядности её персонифицировать) – безучастна, слепа и глуха к чаяниям своих детей. Она никогда не даёт ничего без острой необходимости на то. И в том её Великая мудрость. Ибо только необходимость, есть то условие для жизни, под которое подводится всё и вся, и даже само бытие. Ультразвуковая эхолокация летучих мышей, парящих в полной темноте, и видящих окружающий мир в звуковом диапазоне…. Способности дельфинов, пользоваться своей развитой сенсорикой в спектрах не доступных нам, и пока неизученных учёными….  Способность акул чувствовать в воде одну, две молекулы крови…. Примеров можно привести массу. Всё это способности, возникшие и развывшиеся по необходимости. Откуда же могла возникнуть та необходимость, для возникновения экстрасенсорных способностей?
      Исходя из собственного опыта, мы, простые люди со средними способностями, вполне можем предсказывать, почти наверняка, ближайшее будущее в своей жизни. Мы знаем к примеру, что вечером будет гроза, или то, что утром будет роса, и мы будем на реке ловить рыбу. Наши прогнозы в этом ключе, сбываются почти на 99%. Но это обыденные вещи. Что заставило наш разум шагнуть за пределы, и перевести своё бытие за горизонты простой бытовой последовательности, и начать апеллировать сверх тонкими материями собственного разумения, и расплетать те запутанные сети, что олицетворяют пространственно-динамическую транскрипцию действительной реальности в будущем?
       Чем дальше от нашей нынешней жизни то, или иное потенциальное событие, тем туманнее и непредсказуемее оно, и тем меньше вероятность его возникновения. Но нам известны случаи, когда предсказания событий имели своё место через десятилетия и даже столетия. Да, такие случаи, (если они настоящие, а не подведённые, как это бывает в большинстве случаев) крайне редки, и их можно пересчитать по пальцам рук. Но эти редкие случаи оспаривать глупо, ибо их ассерторическая достоверность приведена историей к аподиктической очевидности. Эдвард Кейси, Вольф Мессинг, Иоанн Кронштадтский, Цао Юнчжэн, Джон Ди….
      Для меня главным вопросом здесь, как и всюду, служит причинность. Ведь именно она открывает суть явления, но никак не последствие, полезность или вредность, и та восторженность от созерцания совершенства уже состоявшегося явления. Причина всегда существует, ибо без причины в нашей действительности не существует ничего. И причиной для возникновения экстрасенсорных способностей у некоторых редких представителей «человеческого планктона», служит нарушение, - сдвиг, слом слаженной последовательности в процессах разума, и необходимой реакции на это. Как вся наша действительность, есть суть результат сдвига, нарушения уравновешенной природы, абсолютной монады пустоты, так все выдающиеся явления на её «относительно сбалансированном теле», есть ещё более функциональный сдвиг.
       Всякая травма, включая и травму сознания, всегда вызывает реакцию организма, который сопротивляясь ущербу, поднимает в бой свои резервы. Тем самым изменяется вся структура разумения, слух и зрение обостряются, и человек начинает видеть и слышать за горизонтом событий. Его мир, его реальность меняется, и время этой реальности расширяется так же, как расширяется пространство для созерцателя, художника или скульптора, занимающегося своим ремеслом, и в какой-то момент вдруг осознающего, что он видит и чувствует этот мир гораздо шире и глубже.
      На самом деле каждый из нас, в той или иной степени имеет задатки экстрасенсорики, ведь все мы дети нарушения, и несём в себе гены этого исторического коллапса, благодаря которому существует не только жизнь, но и сама действительность, с её перманентным бытием. Но развить их в себе до запредельных высот, нам не позволяет наша природа, что охраняет наше здоровье, наше психическое состояние, и ограждает от внутренних взрывов, больших и опасных нарушений. Но порой такой «порок» как тщеславие, безмерная страсть к жизни, и пренебрежение опасностью, заставляет человека ступать на опасный путь, нивелировать бренность собственного бытия, и развивать в себе то, что выводит из ряда обыденного паритета, и делает тебя сверхчувственным и сверхдеятельным существом. Но кто скажет, сколько пороков в нашем социуме, были и есть причины прогресса цивилизации, становления и совершенствования разноплановых плагинов нашей жизни, и выхода в астрал как самого нашего бытия, так и нашего сознания – космоса, беспредельность которого нам только предстоит познать. Гипертрофированные стремления, обозначенные как пороки, (именно в силу их опасности), на самом деле толкают нашу жизнь к прогрессивному росту, и выводят её на те поля, куда не ступала нога не только человека, но и богов.
Владение сознанием
Если всякая прикладная наука подразумевает стремление к овладению внешним миром, то психология подразумевает стремление к овладению сознанием. Ведь на самом деле, понять значит овладеть. Чем же, на самом деле так жаждет овладеть психолог, когда в своей вивисекции сознания, ищет мотивы, и чертит параллели, объединяя разноплановые и хаотично движущиеся в нашем разуме плагины созерцания, осмысления и оценки. Он жаждет победить Хаотику, присущую нам в силу рождения, овладеть ею, выстроить и упорядочить в соответствии с собственным пониманием и чувством порядка. Именно в связи с порядком, как таковым, у психолога связано всё его стремление, и именно порядок, проходит «красной нитью» через всякую науку. Привести всю внешнюю, а затем и внутреннюю действительность к собственному порядку, – в этом слышится бой барабанов, вой труб, и явно угадывается голос войны. Покорить всё, что попадается на пути, обнести заборами, выстроить замки, внедрить всюду свою логику, своё отношение к жизни, свою полифонию взглядов и убеждений.
     Заметьте, каждый из нас, ежеминутно сомневаясь, но всё же точно знает, как должно быть, что правильно, а что нет. «Разум нашей биологии», неумолимо владеет нашими убеждениями, и пытается подгонять весь окружающий мир, всю действительность под свои, и только свои лекала. Истина – самая воинственная Минерва! Пред ней не может устоять ни один воин на полях нашего сознания. А вера в истину, и есть «разум биологии», исходящий из каждой нашей клетки, из генетики нашего организма.
Истина жизни
Вера в жизнь, - архаическая и непоколебимая, вера в сущность бытия, стоящая на нерушимых консолях очевидности, олицетворяет всю антропосферу нашей разумности, и своей непрерывной полиграммой, отражает ноосферу действительности. Попросту говоря, именно на вере, так или иначе, всё и вся зиждется. И дело здесь не в теологических политесах, ибо та вера, о которой я говорю, не является религиозной, но по сути, представляет собой архаическую основу нашего разумения, и несёт в себе те аспекты, которые лишь отчасти касаются теологических сфер нашего общества. Вера в истину, в то, что она существует, что именно здесь притаился тот Бог, что управляет всем, и которому подвластны все категории нашего бытия, все аспекты нашей жизни, есть самая древняя вера.
     Мы верим в жизнь, так же, как верим в истину. И это является для нас основой «здорового мышления». Всякий, кто чувствует себя здоровым, в смысле своего мышления, никогда не станет здесь сомневаться, лицемерить, или просто обманывать себя и других. Ему и в голову не придёт ломать основу своего здоровья, основу своей жизни. Подсознательно он точно знает, что стоит здесь усомнится, и та Великая консоль, что удерживает всё и вся, та Великая Стихея, что по сути является тканью жизни, начнёт неминуемо рассыпаться, возвращая всё и вся к хаосу, - своему материнскому лону.
     Рождённое дитя, никогда не полезет обратно в чрево своей матери. И наше бытие, зачатое в результате столкновения, сношения и оплодотворения   стихий изначальной природы хаоса, природы инертности и забвения, и последующего рождения действительности бытия, с её дочерью-природой, что, повзрослев сама стала матерью, и в свою очередь стала рожать живые сущности вроде нас, бытие, в котором всё и вся обретает свой порядок, свою форму, свою морфоструктурность, организацию, органоидность и органичность, свою действительную гармонию, - не желает возвращения в своё лоно, и оно ищет пути куда угодно, только не обратно.
     Плыть на корабле, гораздо безопаснее, чем плыть в утлом судёнышке, или даже вплавь. И Истина является для нас тем кораблём, в трюмах и каютах которого, нам наиболее комфортно. Здесь мы чувствуем себя наиболее защищённо. Только разум с суицидными наклонностями может прыгнуть за борт этого корабля. «Здоровая разумность» останется здесь, и глядя на проплывающие за бортом острова и континенты, будет наслаждаться своей защищённостью, и пейзажами с бушующими ураганами.
    Наши жизнь, не имеет постороннего наблюдателя, который мог бы по-настоящему оценить со стороны, все её аспекты, всю её реальность, и действительное бытие. Мы смотрим на жизнь изнутри. И та сфера, что окружает нас, словно небесным сводом, есть единственно возможная для нашего взора картина. Если бы мы могли посмотреть на жизнь со стороны, мы не нашли бы в ней ничего, что отличало бы её от хаоса, от изначальной природы бытия. Но это лишь вердикт нашего же воображения. Познать, как оно обстоит на самом деле, у нас нет никакой возможности.
     По моему глубокому убеждению, Истина жизни в вере в её индивидуальность, в вере в то, что она есть невероятное явление, что вся её действительность имеет свои причинные корни в божественном промысле, и в ней всё и вся имеет свои цели, свою преднамеренность. И только эта вера, удерживает этот плот на плаву. Разрушь эту веру, и плот развалится, распавшись на составляющие. Только эта вера создаёт и удерживает ту целокупность, в которой мы видим и оцениваем нашу действительность, нашу жизнь.
Эмоции
Где живут эти вещи, какое время, и что оставляют после себя? Чем, на самом деле они так привлекают и отталкивают нас? Какую часть нашей жизни они составляют, и зачем они нам нужны? Вопросы, требующие отвлечённых изысканий, и той ветви нашей разумности, что уходит за облака, в туманы неосознанного неба действительности. Эмоции являются тканью нашего чувства жизни. Не будь их у нас, и мы превратились бы в дерево, - «полуживое существо», стоящее между преисподней хаоса, и действительным порядком, между тьмой подземного мира, и светом реальности бытия. Ведь именно древо олицетворяет собой метафору бытия и нашей жизни. Уходя корнями в глубь земли, и вытягивая свои ветви к солнцу, оно наиболее наглядно воплощает всю наше природу, как тела, так и разума. Древу, скорее всего, недоступны эмоции. Хотя кто с уверенностью может сказать, какими полями осознанности, отличными от наших полей, может обладать древо.
     Эти сверх тонкие и сверх организованные субстанции, что словно нимфы парят в невидимом астрале вокруг нашей головы, проникая в наше сознание, и устраивая там, либо пир, либо шабаш. Эти «крылатые девы», порой превращаются в «горгулий» с оскалом ряда острых зубов, и впиваются в плоть нашего сознания, заставляя страдать так, как не может страдать тело.
    Только благодаря эмоциям мы чувствуем свою жизнь как нечто божественное, как нечто запредельное и Великое! Ведь наша вера в жизнь, не в последнюю очередь, зиждется именно на эмоциях. И любовь, что царствует здесь, и определяет всю стоическую пантемиду нашего убеждения, есть суть самая тонкая, самая эфемерная, но в тоже время самая мощная эмоция, что дана нам нашей матерью-природой. И её условная противоположность, некая обратная сторона монеты, - ненависть, не менее крепка и мощна. По большому счёту, на этих двух консолях-эмоциях, держится наша жизнь, её эмоциональная платформа. Все остальные эмоции лишь производные от этих столпов нашего душевного агрегата.
    То, что эмоции — это химия, сегодня уже ни для кого не секрет. Всякое эмоциональное состояние, есть результат химических реакций в нашем организме. Другое дело, чем именно они спровоцированы, и в какой морфологической экспоненте имеют своё потенциальное развитие. Приятность, или неприятность нашего эмоционального состояния, отражает этот процесс. Ели эта экспонента имеет вектор на разрушение, мы страдаем, наше тело и душа болеют. Если же она имеет противоположный вектор, мы радуемся, испытываем наслаждение. Вот и выходит, что самые тонкие, самые божественные и самые жизненные проявления нашего существа, имеют своей основой простые химические реакции, в которых нет осознанности, нет произвола, нет жизни. И стоит нам в вивисекции разделить на составляющие как жизнь, так и действительность бытия, то пропадёт образ, создающий убеждённость и веру в её существование, как некоего целокупного существа. Вообще, всякая вивисекция убивает образ, ибо разделение на составляющие всегда ведёт к его уничтожению. Выходит, жизнь, как и действительность бытия, существует только в образе, только в целокупной сочленённости, только в целокупной совокупности. И всякая наша эмоция, какой бы она целостной и простой в себе не казалась, может быть так же расчленена на составляющие, и тем самым потерять свою существенность.
Капители
Красота жизни, создана нашим воображением. Укоренившиеся в нашей генетике взгляды, относительно внешней природы, либидо нашего сознания, что устремляет все свои желания к обладанию природой, к созданию из её плагинов образа для собственной влюблённости, как нельзя лучше показывает всю архаическую основоположенность и суть нашего отношения к жизни. Украшать бантами консоли бытия, и капителями все жизненные колонны, раскрашивать красками отдельные её явления, превращать жизнь в благорасположенное окружение, – ремесло, коим большее своё время занято наше сознание. И даже опасность, что являет собой кипящий бульон вокруг нас, мы часто превращаем в красоту, и переводим из разряда отторжения, к разряду нашего стремления.
     Если посмотреть на наше определение условий бытия, в русле нашего воображения, и осмыслить архаические константы этих условий в своей гипертрофированности олицетворённые в определениях ада и рая, то окажется, что между раем и адом на самом деле, нет никакой иной разницы, кроме красоты в перовом, и безобразием во втором. С красотой приходит радость, удовлетворение и наслаждение. С безобразием - уныние, разочарование и страдание. Именно красота, не важно в каком диапазоне нашего созерцания, будь то в палитре красок, формах, или звуках, ведёт нас к воротам рая. И то, что мы сами создаём в своём воображении эту красоту, говорит о многом в нашей жизни. Когда мы стремимся к красоте, - мы стремимся к жизни. И наоборот. Красота и жизнь - суть одно. Ведь именно гармония, - основа красоты, является и основой самой жизни.
    Но вот что важно понимать. Самые красивые вещи на земле, в то же самое время, самые агрессивные. Красота рождается из преисподней сознания, где всякое благо должно иметь своё зло. И если в творце мало злобы, в нём мало и доброты, - невзаимозаменяемые колоссы, в сношении которых рождается всякая красота. Любовь и ненависть, как иные транскрипции доброты и злобы, более наглядно показывают эту всеохватывающую картину рождения, бытия, и смерти красоты. Из наших «эмоциональных ферм» растут все цветы, что распускаются бутонами на поверхности. И мы в исступлении и опьянении созерцаем эти цветы, выращенные в результате столкновения навоза, и чистой воды, под обжигающими лучами вдохновения… 
      Ели попытаться и здесь прочертить некие параллели, то жизнь и смерть, как некие олицетворения красоты и безобразия, олицетворения гармонии и дисгармонии, являют собой те противоположности, в диалектической транскрипции единства противоположностей, в которых нет никакой разницы, кроме той же красоты и безобразия, и их бесчисленных градаций, по крайней мере в нашем образном чувстве. Полюбить безобразие – невозможно. Безобразие не наша сфера бытия, не наша стихия. И то, как мы относимся к жизни и смерти, говорит лишь о том, что смерть - не наша стихия. Для нашего мятежного сознания, полный штиль, присущий смерти, являет собой отвратительное состояние.
      Но вот вам очередной парадокс. Не является ли красота, и необходимая при этом гармония, неким близким к штилю состоянием? Уравновешивание, гармоничное сочетание, присущее красоте, открывает невидимую дверь, за которой, на самом деле лежит путь в преисподнюю. И когда мы стремимся к красоте, не стремимся ли мы в этот момент к абсолютному, безмятежному балансу природы, - к тому месту, где на самом деле бытует смерть? - Абсурд! Противоречие! Да! Здесь притаился дракон парадоксальности…. Он спит на перинах сбалансированности, гармонии и красоты, но его генетика – хаос! Его бытие – мятежность! Его жизнь – нарушение!      
Синусоиды
Математика отражает жизнь настолько, насколько мы хотим её отражать математикой. Сама по себе, жизнь не несёт ни единой формулы, и даже ни единого числа. Числовое воплощение жизни, также относительно и надуманно, как относительно и надуманно всё, что приписывают к неумолимым законам природы, олицетворённым и запечатлённым в законах физики. Да, с очевидным не поспоришь. Но только пока это находится в пределах наших «конюшен», пока природа, озаряемая нашим взором, в самом широком смысле слова, находится в пределах нашего привычного мышления.
    В мире нет ничего, что в конечном счёте, не построил бы наш разум. Но делает ли это положение мир сам по себе - пустым? И да, и нет. Если бы наша жизнь имела свою собственную константу бытия, если бы у неё самой по себе была собственная субстанциональность, то она неминуемо стала бы «соленным столбом», безжизненным, и стоически инертным. В жизни, не было бы самой жизни. И в тоже время, если бы мир сам по себе был пуст, то и мы, как часть этого мира, были пусты, инертны и безжизненны.
   Что делает математика с жизнью? Она пытается закрепить её текущее тело, загнать в резервации, огородить забором её «табун лошадей», прикрепить к гербарию её бабочек, что в своём полёте создают такие синусоиды, что возникает впечатление полного хаоса. Природа без математики, есть суть абсолютный хаос. Бытие без математики, – жизнь. Математика создаёт пантеоны на поверхности земли, и превращает тем самым эту землю в «кладбище». Но могли бы мы существовать без этого «кладбища»? Без закреплённых в символы обструкций? Без определённых понятий, что словно поплавки, удерживают нашу жизнь на поверхности, и дают ориентиры в беспространственном и безвременном океане хаоса мира? Наша вотчина – порядок. И математика служит здесь той пантомидой, той сетью для рафинирования, для сепарирования суспензии жизни, и превращении её в усваиваемую, «удобоваримую кашу».
     Чем же наш разум на самом деле удовлетворяется во время своего поступательного закрепления всего, что видит и слышит, в символы, и уже затем строя из этих символов «свою жизнь»? Порядком? Предсказуемостью? Безопасностью? Возможно. Но более всего его удовлетворяет глубоко подсознательное, не идентифицируемое порой ни на йоту, чувство власти, чувство победы, чувство нивелирования собственных страхов. Природа, такая непредсказуемая, агрессивная и враждебная, уложенная в формулы, и очевидно подчиняющаяся им, - что может быть блаженнее для нашего разума?! 
    Физика, а в след за ней и математика, не открывает мир, она строит синусоиды, алгоритмы и пантеоны. Но при всей своей фундаментальности, незыблемости и даже вечности, всякий пантеон когда-нибудь разрушается. И наши «смотрители-учёные», в большинстве своём выполняют свою функцию – функцию сохранения однажды построенного пантеона.
     И так. В чём же суть синусоид, коими увешаны все наши жизненные ситуации, воззрения и осмысления, вся наша наука и искусство? Всякая синусоида есть суть плагин, некая олицетворённая в знаках и последовательностях символическая схема, живущая и властвующая в наших разумах, в которую, так или иначе, должна вписываться всякая жизненная конструкция. Наш разум склонен всё и вся накладывать на плоскость, для того, чтобы у него была возможность обобщённого взгляда, для того, чтобы удовлетворить свои самые сакральные требования, - требования понимания.
      Но что значит понимание? Понимание, в метафорическом контексте есть проглатывание, переваривание и усвоение. То есть приведение к собственной пользе. То, что не проглатывается, не переваривается и не усваивается, отбрасывается, как нечто чужеродное, или даже отравляющее. То, что так или иначе не вписывается в однажды созданную и выверенную синусоиду, и не может быть помещено на график не сломав его, то, что не вплетается в синусоиду гармонично, отбрасывается разумом, как мусор, хлам, или дисгармоничная функция. Наш разум способен создавать синусоиды, и всякий ломающий такую синусоиду скрипт, обозначается как ошибка. Явно или завуалированно наш разум беспрестанно чистит свои синусоиды, отбрасывая всё ненужное, и вплетая в них всё то, что укрепляет её выложенную последовательность, и сохраняя главное для его удовлетворения, - красоту. Ведь именно красота, есть его форпост, его Великая пантомида созерцания! И именно красота есть суть самая простая, самая приспособленная для нашего разума пища. И он стремится к ней, несмотря ни на что, не обращая внимание ни на какие противоречия. И ради неё он готов лгать всем, и самому себе, он готов пожертвовать ради неё даже истинной! Ибо истина, хоть и в большинстве своём является самой красивой субстанцией на земле, но часто искажает представление об этой красоте, самый искушённый разум.
Архитектор жизни
То, что именно разум строит всю нашу жизнь, усомнится ныне, только слабоумный. Всё что построено нашим социумом, изначально возникло в виде мысленного образа. Здесь нет исключений. И в этом таится главная пантомида нашей жизни, как последовательности, имеющей латентные или явные, локальные начала и концы, причины и последствия в сакральной реке времени, что имеет истоком только наш разум. Наша жизнь имеет ту форму, ту архитектонику, хронологическую гармонию и причинно-следственную связь, что имеет в себе наш разум, как отдельной личности, так и всего человечества. Ибо, как капля содержит в себе всю архитектонику океана, так каждый отдельный разум, содержит в себе всю архитектонику человеческого разума. И более того, всю архитектонику фауны, и даже флоры земли.
     Но при всей своей архитектонической связи со всем глобальным земным разумом, (хотя можно увеличить этот ареал и до Галактики, и Вселенной), всякий разум имеет в себе собственные особенности. И именно эти индивидуальные особенности, являются причиной его жизни, и отличия этой жизни, от жизни иных личностей, населяющих планету. И забегая вперёд, отмечу, что счастье человека заключается в осознании, принятии и следовании своим особенностям. Не отвержение их, кажущихся на фоне общей конъюнктуры, слабыми, ошибочными, или даже уродливыми, не пренебрежение ими, но осознании их в себе, и следование им, и развитие их, как бы не казалось, что путь сей неверен. Уважение к себе, к собственным особенностям, залог счастливой жизни, и главный аргумент на всяком поле повсеместного и вездесущего противостояния. Играть на своём поле, значит нивелировать всяческие разочарования, и создать условие для счастливой жизни.
    Гармонизированние синусоид своего разума, выравнивание, стабилизация душевных плагинов, уравновешивание страстей и сознательных флюидов, - первостепенная задача всякого мыслящего существа. Он сначала строит своё разумение, гармонизирует воображение, а затем материализует их выстроенные в астральных полях плагины, во внешних предметах своего творчества. Нивелируя всё архаически безобразное, всё дисгармонирующее, опошляющее и унижающее в себе, он тем самым переносит во вне, на свою жизнь, всё гармоничное и уравновешенное, всё рациональное и разумное, всё прекрасное и благородное. И удовлетворяется своим творением, созерцая свою жизнь, и произнося: Слава богам! Ибо ему не доступны для идентификации большинство сакральных процессов, происходящих в этой жизни, они скрыты «за пеленою майи».
    Первостепенной задачей твоего творческого начала, главной его целью, должна быть сама твоя жизнь. «Скульптура», выверенная и закреплённая форма жизни, приближенная к твоему, и только твоему идеалу, есть основная задача твоего творчества, как художника. Отбросить всё ненужное, отшлифовать поверхности, сделать линии плавными, - словом, создать красоту собственной жизни. – Трудная кропотливая работа, с сопутствующими разочарованиями и удручениями, с неудачами и ошибками. Но как в любом деле, настойчивость и трудолюбие, уверенность в результате, и убеждённость в своих силах, неминуемо приведёт всякого к своему результату. Иначе, и быть не может. Ибо то, что состоялось и окрепло в твоём разуме, непременно воплотится в жизнь, через какие недоразумения бы не пришлось пройти.
     Постепенно и необходимо всё и вся становится на свои места, когда ты начинаешь понимать, что твоя жизнь, твоя судьба, есть суть твоё, и только твоё произведение. Твоя сила, начинает расти, и все, так называемые случайности, все обстоятельства твоей жизни, начинают сами собой вплетаться в общую косу, укрепляя ствол твоей жизни. Всё разрушающее прежде, невероятным образом ассимилируется, и так же, словно кальций, укрепляет твои кости. Сила твоего воображения, помноженная на уверенность, способна на всё. И реальность, под давлением этого симбиоза, постепенно и неумолимо будет перестраиваться, и твоя жизнь, словно сад с множеством разных деревьев, кустов и бьющих ключей, с разнообразной фауной и флорой, гармонизируется, превратившись в райский сад.
     Но сколько людей на нашей планете, по-настоящему занимаются своей жизнью? В своих «убеждениях-заблуждениях», мы слишком заняты её фрагментами, и почти никогда не думаем об общей стратегической задаче. Страх, вялость воли, лень и дурные привычки, оставляют большинство из нас на обочине собственной жизни. Мы большее своё время трудимся над паллиативными мерами, и не хотим даже посмотреть на общую картину, боясь оставить эти неважные меры, без внимания.
      Наплевать на свою жизнь способен, либо слишком слабый, либо гипертрофированно сильный. Либо нигилист, либо ортодокс, либо апатеист. Ортодокс - из осознания того, что на всё и вся воля божья, и нет смысла в каких-либо действиях, ибо они, на фоне его убеждённости - бессмысленны.  Нигилист - из противоположной убеждённости, что нет ни бога, ни чёрта, а значит нет никакого смысла в самой жизни. Апатеист - из отсутствия какой-либо убеждённости.  Крайние точки, не важно с каким знаком, способствуют тому, чтобы плевать на жизнь, отпускать ситуацию на волю проведения.
      Гипертрофированная любовь, как и гипертрофированная ненависть, очень быстро выгорает, и остаётся лишь пепел. Всякая страсть должна непременно уравновешиваться рациональным разумом. Наша психология, наш психотип, являет собой диаграмму жизни. Или наоборот, жизнь - есть диаграмма нашего психотипа. И так же как наша психология, жизнь есть балансирующая меж пропастями субстанция. Пропастями мироздания, чьи сакральные полюса, в своей сверхинертности или сверхскорости, словно огонь и лёд, для жизни – губительны.
Парадокс стремления
Осмыслить и понять, что значит жить, значит убить тайну, и как следствие, потерять интерес к жизни. А потерявший интерес к жизни, жить - не может. Окончательно осознать смысл жизни, докопаться до последней её инстанции, вскрыть и освятить «саркофаг», в котором покоится истина жизни, познать «философский камень бытия», за которым уже нет ничего, добраться до самой простой, окончательной и абсолютной её субстанции, - значит уничтожить жизнь. Но к чему же тогда стремится наука, экзистенциальные и теологические институты, к чему стремится познающий человек? К уничтожению самого себя? К овладению и уничтожению всякой тайны, что сохраняет паритет, и тем самым сохраняет саму жизнь?
      Всё живое стремится к смерти. Другого пути у него нет, и быть не может. И сама жизнь, стремится к собственному уничтожению, и в этом её самая сакральная и неразрешимая тайна. Ибо всякое бытие имеет только один вектор, только один путь. И сам процесс жизни, который только и имеет ценность для живущего, всегда будет скрыт за «пеленою майи», и его тайна останется нераскрытой и не понятой до тех пор, пока живущий хочет жить.
    На самом деле, жизнь, в дуалистической транскрипции самого мироздания, с его гиперболами и синусоидами диссонансно-консонансной парадигмы бытия, является диссонансом. Смерть же, в этой системе координат, является консонансом. То есть, в смысле психофизической линейной последовательности в пространственно-временной консологеме желания и удовлетворения, как олицетворения этой диссонансно-консонансной архитектуры бытия, смерть является - удовлетворением. В масштабе обобщённого взгляда, жизнь – разбалансирование, расхолаживание, хаос, словом, - Диссонанс…. Смерть – сбалансирование, уравновешивание, абсолютное упорядочение, словом - Консонанс….
      На бытовом уровне, мы подсознательно стремимся всё, и вся вокруг себя и в себе упорядочить, выстроить алгоритмы, построить и закрепить закономерности, - мы жаждем покоя, который возможет только в завладении, порабощении и упорядочении враждебной внешней и внутренней природы. Мы хотим всё, и вся привести к балансу, на всё и вся наложить «анафему консонанса», мы хотим – равновесия. Но наша природа, другая сторона нашего существа, как олицетворённая пантомида диссонанса, толкает нас на войну, - войну во всех возможных смыслах. Её враг – скука. Она боится покоя, как боится теплолюбивая рыба - ледовитого океана. На консолях этих двух противных стремлений, располагается жизнь. В ней мятежность - равна покою. В ней каждое убитое удовлетворением стремление, тут же порождает новое стремление. И с этой стороной нашего сознательного существа, всё более-менее понятно.
     Вопросы вызывает именно первая сторона, что с помощью рационально-аналитического мышления, стремится всё упорядочить, подчинить и привести в наиболее возможный покой. Не ангелы ли смерти нашептывают нам на ухо свою песнь, и мы вторим им, когда исходя из разумности, здравого смысла, и очевидности, приводим всё и вся непременно к порядку, равновесию и покою? Когда поощряем «непротивление злу, насилием», когда всякую безрассудность, так присущую ребёнку, заковываем в кандалы воспитания, когда выкорчёвываем с корнем деревья природной жестокости, воплощающейся в креативные формы творчества, так пугающие нас своими нарушающими границы, «шаровыми молниями». Мы боимся самых гипертрофированных проявлений жизни! Мы называем их злом! Да, именно здесь притаился очередной «дракон зла». Для нашего, жаждущего уснуть вечным сном разума, всё, что будит его, что заставляет боятся, желать и страдать - (жить), является злом. Для него это так же очевидно, и также здраво мысленно, как очевидно и здраво мысленно для Томаса де Торквемады пытать и убивать инакомыслящих, или сжигать ведьм, источников вселенского зла.
Порядок
Упорядочивание, гармонизация и укрепление собственных мыслей, необходимо ведёт к упорядочиванию, гармонизации и укреплению собственной жизни. Зеркало, всегда отражает то, на что направлено его лицо. И это отражение будет только таким, каков в себе желающий отразится. Наши мысли, как самые агрессивные существа на планете, способны подчинить себе всю окружающую действительность. И это не метафора, не транскрипция, и не фразеологический оборот. В этом смысле, в мире нет исключений. Властвует всегда тот, кто сильнее, и агрессивность здесь, играет самую важную роль. Здесь надо понимать «агрессивность» не в том контексте, что придаёт ей оттенок жестокости, делая её нарицательным, но в том, что «агрессивность» есть суть синоним мощности, молниеносности, произвольности в числителе – с порядком последовательности, основательности в знаменателе, словом, фундаментальной совершенности.
     Так или иначе, агрессивно всё, что сильно в своей сути. В большинстве случаев, доминировать в природе вещей, может только агрессивное существо. И порядок, алгоритм, выверенная и закреплённая система, в какой области бы она не образовалась и укрепилась, имеет решающее значение в доминации, и несёт в себе изначальную консологему всякого жизненного паритета любых уровней жизни.
    Наши мысли, как нечто «сверх агрессивное», как самое произвольное, прогрессивное, самое креативное состояние нашей биологии, олицетворяет собой, или точнее сказать, напоминает, (если проводить некие параллели), сверхагрессивное состояние материи внешней природы, воплощающееся в молнии, или потоке электронов. Как и родственные этим явлениям, поля различного толка, в первую очередь электромагнитные и магнитные. Именно им отведена ответственность за создание всей действительности нашей планеты, называемой общим словом жизнь. Они, в силу своей агрессивности, настраивают и контролируют всю нашу атмосферу, включая флору и фауну земли. Это разум планеты, чьи алгоритмы нам не доступны также, как недоступны алгоритмы общего тела человека, для его отдельной клетки.
       Макрокинезный, имманентный и трансцендентальный порядок на нашей планете, это воплощённый порядок её мышления. Порядок, выстроенный её сверх агрессивными монадами разумения. Разум планеты, в виде электромагнитных полей, выстроенный благодаря Солнцу по определённым лекалам, продуцирует свой порядок на внешние предметы эмпирического бытия, озаряя своим проникновенным полем поверхность и глубины океана и земли. Эта форма сверх агрессивной материи проникая всюду, формирует все формы нашей действительности, и создаёт то бытие, которое зашифровано в её алгоритмах, в её электромагнитных монадах. Всякая последовательность, каузальные связи, всякая форма нашей планеты имеет своего бога, который олицетворён в сверхагрессивных полях разума этой планеты.
      Пространственно-временной континуум всей нашей действительности таков, каким создаёт его наш разум, благодаря электромагнитному резонансу и продуцированию электромагнитных полей этого резонатора, во вне. (Эмиссионные поля). Нейросинаптические связи в наших головах, по которым проходит сверхагрессивная форма материи, (эл. ток), создают эти поля. И они сохраняют в себе тот отпечаток, который изначально имели эти формы материи, в своих сверхсложных алгоритмах взаимодействия. Поле нашего разума, это зеркало, отражающее определённо выложенный порядок во взаимодействиях маленьких сущностей нашего мозга – нейронов. Поле планеты, это зеркало, отражающее определённо выложенный порядок во взаимодействиях его маленьких сущностей, как неживой природы, так и живой, флоры и фауны. И порядки различных сфер действительности, взаимодействуя и оказывая влияние друг на друга, формируют общий порядок глобальной природы. И именно здесь заключена его божественность.
Сон, или реальность?
Каковы критерии реальности нашей жизни? Что в нашей жизни заставляет верить в её неоспоримую реальность, и не относить её к определённому виду сна, в котором сомнамбула хоть и присутствует всегда, но не имеет своей доминанты? Очевидные несоответствия, присущие всякому сну, отсутствие последовательности, волшебные картины и сумасшедшие явления, во сне, принимаются нами как разумные и вполне адекватные. И только проснувшись, мы понимаем, что эти картины были безумными. Относительность оценок и разумений действительности, определяет состояние нашего разума. Включенные, или отключенные ганглии, или целые центры мозга, создают соответствующую действительность. И происходит это в сомнамбуле, или бодрствовании, вопрос отношения и сравнения, и не более того. Железо крепче дерева… Дерево крепче плоти... Плоть крепче медузы… Что отнести к реальности, а что к грёзам, что причислить к заблуждению, а что к правде…, - где наше убеждение черпает свою несомненность?!
      То, что жизнь нам только снится, об этом говорили ещё древние. Но отрицать реальность этого сновидения, можно только до той поры, пока эта реальность не окатила тебя своей холодной водой, или не обожгла своим огнём. Её неоспоримая необходимость, олицетворённая прежде всего в смерти, не оставляет и доли сомнения в собственной реальности. Жизнь реальна потому, что необходимо заканчивается смертью. И только это придаёт её неоспоримую абсолютную реальность. Ведь сам путь, и что бы не происходило в нём, всегда несёт в себе сомнение. Здесь очевидность настолько переплетена с воображением, что сама эта «коса», при всей своей неоспоримой очевидности, строгой последовательности и адекватности, всегда лишь вопрос памяти, в которой всякий отпечаток реальности тут же становится грёзой. Ибо мы не в состоянии уловить сам миг здесь и сейчас, и вынуждены лишь констатировать прошедшее. Чёрная дыра нашего сознания, делящая жизнь и действительность на прошлое и будущее не имеет своей продолжительности, как, впрочем, и материальной точки, а значит и собственной реальности бытия у неё нет. И значит сама жизнь, есть суть лишь разряженное поле, - пустота, вокруг которой действительность, в виде полей прошлого и будущего, словно «горизонт событий» даёт нам ощущение жизни, путём периферийного зрения наших чувств. Словно колодец, посреди пустыни, радужным облаком окружённый, мелкими капельками влаги, создаёт разноцветную радугу от проходящих через это облако лучей солнца.
     Но дело в том, что и прошлого, и будущего, так же не существует, и без отпечатков в нашей памяти, они так же - пустота. Вот и выходит, что сам миг жизни, как и прошлое и будущее создаваемые им, есть суть грёзы, лишь с разными знаками, разными потенциалами. Но реальность этих грёз, - неоспорима.
Фатальность
То, что не имей жизнь смерти, и она стала бы невыносимой, - бесспорно. Ибо не имей возможности своего конца, в какой-то момент, она обязательно перешла бы в фазу бесконечного страдания. Несмотря на наши консперологические фантазии относительно себя и жизни вообще, природа точно знает, что именно нужно человеку, и в каких рамках, критериях и категориях ему быть. Природа гораздо умнее, чем мы думаем порой о ней. Мы убеждены, что она часто ошибается, но это аподиктический нонсенс. Её мудрость диктуется прежде всего необходимостью, а здесь не может быть ошибок по определению. Она всегда на горизонте событий, всегда на границах собственной парадоксальности, и опуская планку в одном, она обязательно поднимает её в другом. И даже её фатальная глобальная энтропия, говорит лишь о том, что, при всей бесконечности мироздания, в критериях наших оценок, конечность является её главным основанием.
     Смерть, если посмотреть в метафорическом контексте и попытаться чертить параллели, является по своей сути консонансом, - удовлетворением диссонансов жизни. Она есть завершение желания жизни – удовлетворением смерти. Впрочем, как и всякое полотно самой жизни насквозь пропитано «мелкими смертями», что воплощаются в каждом завершении, будь то работа, спортивное состязание, или творческое произведение. 
      Страх перед смертью, является гарантом бытия жизни, в которой страданий и лишений всегда больше, чем удовольствий и достатка. Как боль суть гарант здоровья, так страх -  гарант жизни.
      Подспудной причиной же этого страха служит абсолютная неизвестность относительно смерти. Природа жизни не позволяет заглянуть за горизонт событий, ни при каких условиях. И можно заподозрить здесь природу жизни в том, что если бы человек узнал, что на самом деле такое смерть, вполне вероятно он бы беззаветно полюбил её…
Энтропия жизни
Жизнь подчиняется законам Вселенной. Или наоборот, Вселенная подчиняется законам жизни. Не важно. Ибо вопрос подчинения сугубо антропоморфный вопрос. Взгляд на жизнь как явление, даёт повод для сравнений и параллелей. Человеческая разумность главной своей чертой имеет сравнительную и аналоговую перспективу. Она даже способна привести к аналогии то, что совершенно противоположно, назвав это «единством противоположностей».
    Итак, Энтропия жизни, на примере отдельного человека. Жизнь отдельно взятого человека, удивительно схожа с жизнью всякой природной системы, включая и саму нашу планету. А может статься и Галактика, и Скопление галактик как организм, не уходят в своей форме становления и стагнации, от нашего динамического соответствия, но лишь в собственном масштабе этого динамического соответствия. «Жизнь никогда не стоит на месте» - этот тезис абсолютен и не подлежит сомнению ни при каких условиях. Именно здесь заключено зерно жизни, как чего-то, что по своей природе просто не может остановится. И это движение, которого в сакральных основах космоса - не существует, определяет жизнь, как нечто противоположное глубинным основам космоса. Да, не удивляйтесь. Космос в своих сакральных основах, не имеет движения, а значит и времени, и пространства. В противном случае он уподобился бы жизни, а значит нашёл бы своё начало, и свой конец. Согласитесь, - это абсолютный нонсенс.
   Когда я употребляю термин «Космос», (за неимением иного термина), я имею в виду, не в смысле пространства наполненного планетами, звёздами и галактиками, (ибо всё это жизнь), но в смысле пустоты, в которой не может быть ни становления, ни стагнации, ни прогресса, ни регресса. Пустоты, как основы космоса, существование которой (если можно так сказать), а лучше сказать забвение которой, нет необходимости доказывать. Ибо она не может не существовать, и не быть основой всего. В противном случае, мир бы опошлился, упростился и абсурдировался в своих продолжительностях, бесконечных временных и пространственных движениях, в своих конкретизированных динамиках. Его вечность утратила бы смысл, а его действительность, в своём нынешнем виде, будь это его настоящее, окончательное тело, превратило бы его в абсурд. Ведь тогда возникает неумолимый вопрос; Почему собственно такая единственная и окончательная форма? Сакральный, глубинный, основополагающий Мир со своей собственной формой, со своей собственной действительностью, со своим независимым определённым макрокинезом – выводит его в область невозможности, нонсенса. И только пустота, как основа всего, даёт ему право на вечность, независимость, и право на любую форму. Ибо из бесформенной глины, можно слепить всё что угодно…, «горшок» же, есть суть конец. И этот «горшок», создаётся и определяется только нашим разумом, и более не существует нигде и никогда.
    И надо понимать, что жизнь, действительность, бытие – не пустота, но объективность. Это суть «метастаза», выросшая из точки сингулярности. Из той точки, где по каким-то причинам абсолютный покой пустоты нарушился, и она проросла древом бытия, древом действительности. И мы живём, мы существуем на этом древе, в области этой древней метастазы, где действительность, чувствуя свою «болезнь» всё время стремится вернутся в своё лоно, на «пастель пустоты», в родную сферу абсолютного баланса. И каким бы ни было, откуда бы не шло, и куда бы не устремлялось всякое стремление нашего мира и нашей жизни, оно имеет именно эти корни. Это и есть её энтропия. Начиная от гравитации, как таковой, и кончая стремлением человека всё и вся упорядочить, привести к системе, - сбалансировать.
      Жизнь всегда, либо накапливает, либо расходует себя. И только в этом состоит её динамика. На самом деле она никогда не становится. Иллюзия её общего становления накладывает отпечаток на всё, что мы осознаём в нашей жизни. Задав этот вектор, мы прилаживает к нему всё и вся, и если что-то прилаживается гармонично, (а исключения неизбежны), то мы восклицаем; Всё сходится! Но на самом деле, ничто никогда не сходится. В нашей жизни всё только расходится, и в этом заключена её энтропия.
       Укрепление жизни, в каком-то локальном аспекте, на котором мы строим свой вывод, ещё не доказывает её общего становления. А кроме локальных образов, каким бы широкими они не казались, нам не дано ничего созерцать. Мы не в силах объять целиком всю природу, чтобы понять, куда она движется, и движется ли вообще. Мы созерцаем отрезки времени, и «лоскуты пространства», и пытаемся из них скроить и сшить «целокупное одеяло действительности». Но нам никогда не достигнуть в своём созерцании «пастели», на которой спит дремучим сном сакральная природа вечности.
Антропогенность природы
Природа, и сама жизнь, в противоположность общепринятым убеждениям, сугубо антропогенные олицетворения. Мы создаём окружающую нас природу, и формируем в своём сознании жизнь, и наделяем её качествами и особенностями, присущими только нам. Мы воплощаем свои умозрения и фантазии в образ природного естества, мы олицетворяем в своём сознании чудесный образ жизни, и обогащая его тайнами, влюбляемся в созданный нами же замок. Жизнь становится для нас Величайшим воплощением, и абстрагируясь, приобретает собственную независимую полисферу, в которой произвол и дисциплина, переплетаясь и закручиваясь в некую «косу», (подобно «косе ДНК»), обретает собственную действительность, такую загадочную, непостижимую, прекрасную, и вместе с тем ужасную.
    Да, кто-то скажет; К антропогенности можно свести всё. Мир, Действительность, Жизнь, - и всё, что включают в себя эти полисферы. И даже наше отношение к собственному разумению, к собственным впечатлениям, образам и умозаключениям, так же можно свести к антропогенности. Но ведь сама антропогенность на чём-то должна базироваться? Ведь она откуда-то исходит, из чего-то этот луч должен производится? Значит должна быть точка, которая всё формирует, - мир, действительность, жизнь? И эта точка должна быть сама природой. – Олицетворением сути того «божества», в котором рождаются все образы внешней и внутренней действительности. И даже если предположить, что всё это строится только на противоположностях, только на противостоянии, только на отношении, соотношении и созависимости, - на парадоксе, то что-то в себе должно быть на разных полюсах этого отношения, противостояния и созависимости? И здесь так же вступает в силу вопрос антропогенности. Ибо даже этот, казалось бы, последний вопрос в отношении природы, жизни и действительности, несёт в себе туже начально-конечную-последовательно-причинно-следственную закономерную полиграмму человеческого разумения, что присуща только ему, и на основе которой он строит всю свою реальность, действительность, мир, и жизнь.
     Наше разумение часть природного естества. И говорить, что оно строит внешнюю природу, значит утверждать, что и себя оно так же строит. = Змея, рождающая сама себя, и проглатывающая сама себя... В восточных мифологиях есть такой символ. Вообще, Восток всегда был гораздо глубже, обширнее и прозорливее чем Запад. Здесь иная полисфера сознания, иная реальность, иное осмысление. Восток, по преимуществу суть идеальность, Запад, по преимуществу суть рациональность.
      Так вот, Мир, - рождающий сам себя, и потребляющий сам себя, - и это не новость. Древние, будучи с доминантами идеальных форм мышления в разумах, видели всё это достаточно чётко. Для них не было никаким откровением то, что мир и действительность создаются нашими разумами, и что всякое открытие в этом ключе, есть лишь вопрос создания и формирования новой сферы действительности, нового не бывалого и не существующего до того, сектора реальности, в котором мульти возможности, переплетаются с мульти достижениями в равной степени. Где всякая потенциальность, предполагает воплощение, и наоборот. Где только мысль, оплодотворённая мыслью, способна на всякое олицетворение в феномене. И та полисфера, что возникает в результате этого волшебного действа, несёт в себе генетику «мамы» и «папы». Инь и Янь мирового макрокинеза, олицетворённого в дуалистических противоположностях оценяющего, и оценяемого, и их нераздельном единстве. Ибо их существование возможно только относительно друг друга, и только в нашем разуме.
Метастазирующая жизнь
В нашем представлении, жизнь противостоит общей энтропии природы. Мы чувствуем своим разумом, как на интуитивном, так и на рационально-аналитическом уровне, что она есть нечто противоположное, нечто парадоксальное, нечто идущее вразрез всему природному макрокинезу. Что её направленность, её динамическая векторность устремлена в противоположную сторону от всеобщего природного движения. В наших впечатлениях жизнь собирает, упорядочивает и организует, она накапливает, формирует и целокупирует, в отличии от всего остального мира, в котором всё лишь расточается, разрушается и дисгармонизируется, разбегается и расформировывается…. Таковы наши глобальные впечатления относительно жизни. И пусть мы смотрим на жизнь из объектива этой жизни, и через её «камеру обскура», и в глубине своего сознания ангажированы и предвзяты, но в глубине своего сердца, мы любим её именно за это. Ибо, как ещё была бы возможна надежда, эта «психея одержимости», удерживающая жизнь на плаву? И здесь, на самом деле истина, теряет в своей важности, в сравнении с этой самой надеждой, пусть и исходящей из иллюзорных ганглий сознания. И её, истины, повелевающая своим политесом цементирующая достоверность, теряет в наших глазах, и становится всё более чем-то ненужным, навязанным, чем-то лишь прикладным, - баловством разума, который хочет иметь больше, чем ему необходимо, - чем-то вроде роскоши. (Да… Договорился… Истина – роскошь?!)  Ибо, мы чувствуем, - что, на самом деле, может быть важнее любви, важнее её архаически иллюзорных монад?! И осознавая, что любовь и истина – разные полюса, мы всё более склоняемся к «южному».
      Принадлежим ли мы полностью жизни, или в нас есть что-то вечное? Вопрос может показаться в какой-то степени библейским. Ибо в религии душу относят именно к вечному, в отличии от тела, что преходяще и тленно. Разделение нашего существа на душу и тело, вполне закономерно для сознания человека. Ведь если не делить, то всё становится прахом. А это недопустимо для нашего сознания. Ибо, в таком случае умирает не только тело и душа, но и надежда, та самая «психея» что удерживает нашу жизнь на плаву, здесь и сейчас.
     Метастазы жизни, покрывая собой вотчины инертной действительности, с их фундаментальными основами пустоты и безвременья, и наделяя пространством и временем захваченные наделы, овладевают окружающим миром, приводя его к образам и подобиям своей собственной природы, своего генетического кода, своего сформированного материала, создавая тем самым, некий оазис в пустыне, за горизонтом которого распростёрлась безмятежность.
      Только поэтическим метафорами можно обрисовать то, что нельзя просчитать, измерить и потрогать. Жизнь не подлежит измерению, не подлежит идентифицированнию, - её не чем обозначить, не с чем сравнить, для неё не найти подходящих логотипов, не подобрать достаточно ёмких и очевидных образов. Она есть высшая форма нарушения сакральной природы мира. Высшая, в том смысле, что самая мятежная и парадоксальная из всех форм.
     И эта метастазирующая динамика глобального естества, эта основополагающая морфоконструкция, проявляется во всех локальных явлениях жизни, в каждом её уголке, и каждом осознанном движении, и образовании. Всякое явление нашей жизни, всякое умопостигаемая организация, имеет мотивы этой изначальной морфоконструкции. Наше сознание, задавая этот ритм, задавая эту полисферу и последовательности, превращает жизнь, и весь мир вокруг нас, в метастазирующую интервенцию, пожирающую и переваривающую инертный мир покоя, и превращая его в удобоваримую консистенцию, - в действительность, в жизнь, в бытие, в котором всё становится предсказуемым, обоснованным и узнаваемым, - всё становится своим.
Особенность
Это очень сложно понять, для этого надо иметь в своём разуме определённые «ганглии сознания», но Жизнь, (с физической точки зрения на материю), есть суть нарушение - в нарушении. В том смысле, что она возникает там, где уже имеющая нарушение природа, из пустоты, с её сверх сбалансированностью, с её абсолютной согласованностью, и вытекающего из этого динамического отсутствия, - забвения, перевоплощаясь в грубую материальность, так называемую неживую материю, образует ещё более интенсивное нарушение, - нарушение следующего уровня. Она начинается там, где в относительно инертной, стоической природе возникает ещё более агрессивное, более утончённое нарушение, где «железный порядок молекулярных решёток», в силу особенности определённой материи, разбалансируется, превращаясь в паритет гибкости и порядка. Там, где относительно стабильная инертная материя, нарушая свои законы сцепления, избирательности и строгого порядка, выходит в поле произвола. Говоря упрощённо, там, где молекула углерода, в силу своей особенности, перестаёт быть строго избирательной и закомплексованной, как в соседстве, так и порядке. И именно здесь притаилось главное отличие живого, от неживого. И пусть не удивляет, и не настораживает такая вот «пошлая простота», ибо в конечном счёте, при отсутствии окончательной простоты, всё просто, вопрос лишь глубины и перспективы.
      Немного метафизической конспирологии. То, что изначально единственным отличием живого, от неживого была и остаётся присущая особенность углерода, быть гибким, прикреплять к себе чужеродное, и строить благодаря этому, отчасти произвольные и многосложные цепочки, - бесспорно, и давно не вызывает сомнений. Но интересно более следующее: «Генетика» этого изначального «произвольного порядка», пройдя красной нитью через всю миллионолетнюю историю становления всего живого, отразилась в нашей теперешней психологии, в виде соотношения и сравнительного аспекта условного «индекса жизненности», как гибкости или закостенелости сознания. Чем гибче наше сознание, тем оно креативнее, тем оно «жизненнее». Наша психология, в своих основах осталась так же проста, как углерод, с его особенностью. И если посмотреть на людей с определённого угла зрения, то становится очевидным, что среди нас есть «более живые» личности, и «менее живые». И определяется это прежде всего, гибкостью и креативностью их разума, способностью воспринимать чужеродное, и строить наиболее сложные и длинные цепочки разумения и созерцания. «Индекс нарушабельности», - как олицетворение «индекса жизненности». Чем более способна та, или иная личность к нарушению устоявшихся порядков и стереотипов, тем она креативнее, тем жизненнее.
     Вот такая метафоричная параллель высвечивается в моём сознании. И при всей абсурдности и антинаучности, в ней скрыта глобальная тайна живого, как чего-то, лишь нарушающего общий порядок бытия, общий порядок спящей в решётках материи, что всегда сохраняла этот порядок в своих микрокосмосах, утверждая инертность неживой природы, и её стоическую фундаментальность. Условно говоря, это нарушение разбудило природу, превратив её в действительность. Ибо только в нашем, нарушающем фундаментальную природу разуме, как и в разумах «братьев меньших», спящая инертная природа превращается в динамическую, становящуюся пантемиду, кою мы наделяем емким понятием жизнь.
       Вообще, в «живой природе» не больше «волшебства», чем в «неживой». И наша восторженность, наша чудесная убеждённость в особенности природы, которой мы сами принадлежим, понятна, ибо тот антропоморфизм, что доминирует в наших оценках, не изживаем, как не изживаема всякая консологема, на которой, как на своём основании, зиждется всякая полисфера сознания, в которой главным является её «родной дом», «родное чрево», и её «родное дитя». То, что ты сам родил, и в чём доминирует вся твоя генетика, не может быть ни сомнительным, не отвергаемым.
«И враг врагу не будет лгать,
 и каждый будет защищать,
лишь стены правды родовых поместий…!»
       Чудо зарождения и развития «живого», является чудом только для нашего, не знающего настоящих тайн природы, разума. Ему невдомёк, он не в силах осознать, что глобальная природа, на самом деле спит дремучим сном. И все движения, трансформации и чудесные преобразования, есть лишь суть «реальные иллюзии нашего разума». Это мы создаём действительность, и поражаемся её божественному произволу. В глобальной природе естества - нет никакой действительности. Ибо в противном случае, она должна была бы иметь свою собственную динамику, свои собственные скорости, объёмы и формы…  А это - нонсенс.
Мерцающий огонёк
Жизнь вечна также, как вечно забвение, как вечно небытие. В мире вообще нет ничего ни преходящего, ни уходящего. И если с забвением, с небытием, всё более-менее понятно, то жизнь, бытие и действительность, сами противоречат этому положению вещей, имея в себе начало-конечную пантемиду. Но дело в том, что сама Вечность, вещь - не однозначная. И если небытие, забвение имеют своей основой одну форму вечности, то жизнь, бытие и действительность, имею основой совершенно иную форму. Первые – вечность забвения, безвременья и безпростраственности. Вторые – Вечность ухода и возвращения, - вечность мерцания.
      Мало того, надо понимать, что только по отношению к определённой точке пространства и времени, нечто приходит, или уходит. Но всякая такая точка, есть суть произвольный ориентир, выбираемый случайно, и не имеющий для бытия или небытия никакого значения. Ибо в беспространственности и безвременьи, такая точка может быть где угодно, и по отношению к ней, всё окружающее так же произвольно, и может быть где угодно. Кстати сказать, к этому положению вещей была приоткрыта «форточка», когда человеческий разум проник в преисподнюю квантового мира, где некая частица могла быть где угодно, а разделённый фотон мог приобретать положительный, или отрицательный знак, в зависимости от знака своей половины, причём не взирая на расстояния между ними.
      Попробуйте представить себе пустоту и безвременье, (хотя это самая трудная, а в своём Абсолюте, невыполнимая задача для нашего разума), и выбрать в этой пустоте определённую точку. У вас ничего не получится, ибо для этого необходимы ориентиры и критерии, а в пустоте и безвременье нет, и быть не может никаких ориентиров и критериев. Определённое место, определённая точка может быть выбрана только в действительном пространстве, в пространстве, где уже существуют объекты, где есть динамика, а значит, есть пространство и время. Только в поле уже существующего, мы можем выбрать определённую точку, которая будет существовать по отношению к уже существующим ориентирам. И такими точками может служить наш разум, - мы с вами, как некие «точки отсчёта». И только такие точки в пространстве и времени на самом деле существуют, иных же нет, и быть не может. А значит всё, что окружает нас с вами, имеет значение только по отношению к нам. Как пространственные объекты, так и временные шкалы, и отрезки исходят из этих «точек отсчёта», и определяются и оцениваются ими же. И иных критериев – нет, как бы нам не казалось обратное. Как бы мы не напрягались, в поиске абсолютных критериев действительности, где бы не искали абсолютных, самих в себе критериев времени, нам их не найти. Ибо они есть суть производные наших «точек отсчёта».
       Жизнь и бытие вечны не потому, что существуют вечно во времени и пространстве космоса, но потому, что существуют в своём пространстве и времени, о котором ничего не известно безвременью и безпространственности этого космоса. Наше бытие, наша жизнь – самодостаточное и независимое пантеотечение. И когда нечто существует, существует и время, и его пространство. Они не существуют отдельно, как бы нам не казалось обратное. И вечность этого существования заключена в том, что каждая наша минута, каждая секунда жизни, запечатлена навечно в скрижалях бытия, и на самом деле никуда не уходит. Ибо, только на поверхности, по которой мы плывём, минуты и секунды проходят за бортом, колыхая эту поверхность, но в глубине, всё замерло и нет никакого движения, а значит и нет ничего проходящего, нет ничего приходящего и уходящего.
      Наш разум, будучи увлечённым собственными рассуждениями, будучи под полной властью собственных имманентных апперцепций и дефиниций, убеждён, что его жизнь течёт во времени и пространстве, что она начало- конечна, что она единственно существующая здесь и сейчас пантемида, и никогда не повторяется, никогда не возвращается. Но глубоко подсознательно он не доверяет этому, и всё же находит некое продолжение, (пусть и в довольно плоском, антропогенно-упрощённом виде), в виде загробной жизни. При которой смерть, как таковая, изымается из бытия. Тем самым опошляя и нивелируя саму жизнь. На самом деле всё проще, и менее мистично.
      Без смерти, не может быть и жизни. И вечность возвращения, на которой зиждется всякая жизнь, и всякая действительность, в противоположность вечности забвения, вечности спящей, инертной, стоической, беспространственной и безвременной природы небытия, вечность возвращения, в силу своей динамической генетики, в силу своей начало-конечной пантемиде, не может обходится без смерти. Но это никак не умаляет её вечности. То, что мы, умирая, тут же рождаемся заново, - это аксиома, не требующая никаких доказательств. Ибо иначе просто и быть не может! Кто достаточно глубоко заглянул в этот мир, не усомнится в этом. И то, неподдающееся исчислению время, что прошло между нашей смертью, и новым рождением, для нас даже не секунда – миг!  Ведь даже если за это время вся Вселенная тысячу раз схлопнулась, и вновь расправила свои крылья, не имеет для моей, в частности, жизни, для моего времени, никакого значения. Ибо этой продолжительности, что была у этих «схопываний» и «спекулятивных расправлений», для меня - не существует. И это никак не задевает мою вечность, - вечность моей жизни, моего бесконечно возвращающегося рождения и смерти, как лишь мерцаний огонька на поверхности свода безвременья и беспространственности.  
Оптика разума
Фантастика бытия
Намеренно начну с самого противоречивого, самого абсурдного, и   в чём-то даже смешного мировоззрения. C того миро-осмысления, для которого не найти ни доказательств, ни даже более-менее обоснованных логически очевидных подтверждений. Нечто вроде детской наивной утопии. Для чего именно с этого хочу начать, станет ясно в последствии.
     Оптические иллюзии, самые распространённые иллюзии нашего воображения. Представьте себе, что вся наша внешняя реальность, что так дорога нам, и что так пространственна и глубока, на самом деле является плоскостью, лишь приведённой в состояние объёма, в состояние перспективы нашим разумом. Представьте себе, что мир не имеет своего собственного объёма, своей собственной продолжительности ни в пространстве, ни во времени, что он не имеет своей собственной перспективы, и заканчивается там, где начинается. И это не просто фантазии инфантильного разума. То, что никаким оптическим прибором невозможно на самом деле приблизить к себе удалённый объект, - очевидно и бесспорно, как только ты задумываешься достаточно глубоко. Расстояние можно конечно измерить, но сократить, будучи в одной точке пространства, и приблизить объект, находящийся в другой точке, положение столь же нелепое, как нелепо полагать, будто можно сократить время, и перепрыгнуть из сегодня, во время следующей недели. Закономерность здесь столь же проста, сколь и невероятно сложна. Мы знаем, что, к примеру, с помощью телескопа можно «приблизить» находящиеся в миллионах световых лет от нас, галактики, и рассмотреть их во всех подробностях. Но является ли это в действительности приближением? Не обманываем ли мы здесь себе, как собственно во всём остальном? Мы беспрекословно доверяем собственным укоренившимся убеждениям, и считаем данностью то, что на самом деле так спорно, и так очевидно лживо.
       Наш взгляд на мир макропространства, (телескоп), ничем не отличается от взгляда на мир микропространства (микроскоп). Ибо и там, и там, мы лишь увеличиваем объект, за счёт светового преломления, но никак не приближаем его к себе. А это наталкивает на крамольную мысль, что может быть, мир окружающий нас, сам по себе не имеет никакого пространства, и всё и вся в нём находится на голографической плоскости, а мы, глядя на эту плоскость, преобразуем его в трехмерность, на подобии того, как смотрим фильм на белом полотне в кинотеатре, где тень, падающая на плоское полотно, преобразуется нашим сознанием в великолепную многомерную картину, с передними и задними планами. А это, в свою очередь, наталкивает на мысль, что может статься и расстояния, на самом деле никакого нет, всё это иллюзия нашего разума, которая раскрывается путём вглядывания в звёзды через телескоп, ну или вглядывания в микромир через микроскоп. Ибо звезда не приближается, но лишь увеличивается, лёжа на плоскости пред нашим взором, точно также, как постельный клещ, или муха, на которую мы смотрим через микроскоп.
       Эклиптика мироздания, его анатомическая плоскость, отсутствия в нём самом по себе объёма, реальных расстояний между объектами, обещает нам в будущем, путешествие к самым далёким звёздам. Как только мы поймём эту Великую контракцию, и осознаем, что нет никакого смысла преодолевать немыслимые расстояния, чтобы добраться до далёкой звезды, тем более, эти расстояния целиком и полностью созданы нашим разумом. Посмотреть на мир глобального космоса с иного угла зрения, и увидеть то, что сегодня недоступно пониманию, в силу сложившегося и закрепившегося в сознании оптического полимера, (будто бы в космосе самом по себе существуют немыслимые расстояния), позволит открыть новую эру. Человек сможет посещать любой уголок Вселенной, и для этого ему не будет необходимости в преодолении немыслимых расстояний. Условно говоря, достаточно преобразить мир в 2D, - в его изначальную архистатическую формулу, и он, словно на карте мира, превратится в плоскость, и каждый сможет мановением руки, сменой фокуса своего зрения, переместится в нужную точку. И для этого ему будут не нужны телепортационные сверхмеханизмы.
     Но если идти дальше, то обнаружится, что внешний мир вообще представляет собой даже не 2D, но1D. Ибо сам в себе он абсолютно нейтральный, - без пространственный и безвременный, а значит безмерный. То есть, для нашего перспективного и «полиграфического сознания» – пустой.
Мотивированные стремления
Все наши стремления, на самом деле мотивируются не теми плодами, что мы представляем в своём воображении, но нашими внутренними фундаментальными и необходимыми колоссами животного естества, в которых зашифрованы изначальные природные алгоритмы природы. Превращённые в лекала всего живого, как стремящегося, как ищущего цели, и привязывающего к этим целям, свои неудержимые потребности – чистые стремления, для которых лишь постфактум, так необходимы эти цели. Именно постфактум. Ибо не цели сами по себе, не продукты и картины благоденствия заставляют нас стремится, преодолевать препятствия на своём пути, ломать стереотипы и рисковать собой и близкими, но заложенные в нас нашей изначальной природой стремления, находят для себя во вне, достойные цели.
     Перевёрнутый фокус нашего сознания, перевёрнутая картина причинно-следственной динамики нашего психического состояния, наших локальных и целокупных психофизических оценок, напоминает перевёрнутую картину физики космодетерминизма, в которой, смотря на мир взаимодействия планет, мы глубоко убеждены, что гравитация исходит не извне, но из самих планет, что это планеты и массивные тела притягивают всё и вся к себе, а не наоборот, внешняя «тёмная энергия», - «энергия пустоты», (пока не знакомая нам, а может статься никогда не познаваема), с её абсолютным балансом, с её абсолютной гармонией, давит на эти предметы, на планеты, звёзды, и «чёрные дыры» извне, в соответствии с их плотностью, а значит в соответствии с их степенью нарушения общей природы внешнего естества пустоты.  Здесь для более ясного понимания, можно привести пример погружённого в воду предмета, на который давит субстанция воды, пытаясь вытеснить нарушающее её покой, тело. Чем массивнее тело, тем сильнее давит на него субстанция воды.
     Материя, как таковая есть суть форма нарушения абсолютного баланса природы, (пустоты), форма нарушения, воплощённая в твёрдые, жидкие и газообразные субстанции, которые природа стремится устранить, оказывая на них давление. И именно это давление мы называем гравитацией. (Кстати сказать, здесь зарождается всякое стремление, присущее действительности).
    Но мы убеждены, что именно планеты из себя, являются источниками гравитации, что это они притягивают к себе предметы. И никто при этом, не замечает того огромного противоречия, того колоссального несоответствия в нашем разумении, в нашем идеальном сознании, которое возникает тут же, как только мы пытаемся представить себе ту точку в центре планеты, в которой должны сходится лучи этой гравитации, и которая должна стать первопричиной и последней инстанцией для этой гравитации, в соответствии с положением, что это планеты притягивают к себе предметы. И всё встаёт на свои места, как только мы переворачиваем своё воображение на место, и представляем, что это извне происходит давление, и что гравитация имеет причиной внешнюю энергию. Тогда эта точка становится естественной и вполне закономерной, исчезает то затруднение от противоречия, что возникает в первом случае. Более глубоко и расширено я коснусь этого вопроса в своём труде «Теория гравитации».
      Так вот, то, что мы в своей метапсихофизике причисляем к стремлениям, и определяем для этих стремлений мотивы в виде плодов, маячивших на горизонтах нашего воображения, есть суть перевёрнутый фокус наших ощущений, перевёрнутая картина действительности, в которой то, что является настоящей причиной, находится в тени, а то, что выставляется как причина, является лишь подобранной по стилистике и соответствию целью, что на самом деле является не причиной, но следствием, некоей выбираемой произвольно ширмой, для убеждения нашего же разума, в логичности собственных природных «толкающих локомотивов», что на самом деле находятся в тёмной пещере нашего естества, и стоят на рельсах совсем иных мотивов.
     Почти никогда не спящая в нас «Минерва», беспрестанно ищет во вне для себя причины, ищет цели и плоды, а никак не наоборот. Будто бы цели и плоды внешней действительности, как изначальные причины, будят в нас «Минерву», заставляя воевать, заставляя действовать и идти к этим целям.
    В нашем разумении всё перевёрнуто вверх ногами, и мы, смотря в эту «камеру обскура», убеждаем себя в том, что наша жизнь построена на тех мотивах внешней реальности, что заставляет нас стремится, заставляет желать и стремиться. В действительности же всё с точностью до наоборот. Наша природная внутренняя «Минерва», питающая свои корни из «древнего колодца», в котором сформировалось первое нарушение спящей природы, в котором появилась первая материя, а с ней и стремление доминирующей природы пустоты, с её абсолютным балансом, устранить это нарушение, где собственно завязалось это Великое явление – действительность а с ней и всякая каузальная динамика, основала всю нашу сущность, генетика которой, зиждется на этой «Минерве», и имеет в каждой своей клетке ту основу, что имела своей причиной изначальную главную платформу бытия, как некоего нарушения баланса, и возникающего при этом, глобального стремления вернуть всё к изначальному состоянию, проникающего в каждый уголок действительности, в каждую клеточку мироздания, в каждую «ганглию» нашего сознания. 
Сакральное видение
Стремление побывать во всех уголках мира, почувствовать аромат заморских полей, романтику морских глубин, и недосягаемых высот…, узнать, и понять нравы других людей. Тяга к путешествию, и не осмысливаемая нужда в чём-то новом, неизведанном и запредельном, - главная константа нашего существа, и одна из основных «ганглий» нашего сознания, требующая удовлетворения.
   Но для того, чтобы познавать мир, сочувствовать его сакральные пенаты, постигать его настоящие тайны, необязательно устремляться в неведомые дали. И даже более того, такие устремления даже скорее препятствуют, чем сопутствуют постижению. Всё острое, слишком сильное в чувствах, разрушает всё тонкое еле уловимое. Впечатления от грандиозных ландшафтов мира, впечатления от Великих воплощений и мощных явлений мира, встречающихся на пути путешественника, как обогащают его душу, так и обедняют её. Ибо атрофируют тонкие лепестки душевных переживаний, и тупят остриё сознания. Восторг никогда не нёс в себе правды, и никогда не был мерилом настоящего величия, мерилом изысканности.
      Тот, кто поднялся на Эверест, может рассказать только о страданиях в пути, и кратковременного чувства собственного достоинства, чувства победы. Но никогда не расскажет о постижении там, чего-то сакрального, какой-то тайны мира, ибо всё было обыденно, слишком реально. На самом деле, душа не в состоянии раскрыться в такие моменты, она раскрывается в других местах. И всё, что получает человек от такого восхождения, только радость тщеславия, и гордости, эфемерное чувство превосходства над другими людьми, всегда перемешанное с чувством разочарования. Такова судьба всякого покорителя. Он, желая сказки, стремясь к неизведанному, получает всё ту же реальность со скрипом камня по стеклу. 
     Самое сакральное познание мира таится не в реальных путешествиях, где лишь поверхность, но в путешествиях по своему естеству, путешествиях по глубинам и вершинам собственной души, собственного разумения, отражающегося словно в зеркале, в самых обыденных внешних вещах. Словно Лотос на поверхности пруда, душа раскрывает свой бутон, и становится абсолютно отрытой для познания внешнего мира, и в то же самое время предельно уязвимой. Всегда надо помнить об этом, и удалятся в собственные созерцания только будучи в полном одиночестве.
     Помните ли вы образы сверх поэзии Востока, когда подорожник на обочине, вдруг становится самым прекрасным, что ты мог бы увидеть и познать! Когда бабочка, севшая на твоё плечо, вызывает самые глубокие и непередаваемые словами чувства, в которых глубина – неизмеримая! Когда скала, к которой ты прикасаешься щекой, вдруг начинает шептать тебе на ухо свою песнь, - песнь вечности...
     Созерцая аквариумных рыбок, можно познать подводный мир тоньше и глубже, чем при ныряниях у атоллов Африки, или Австралии. Гуляя в берёзовом или смешанном лесу, невдалеке от своего дома, можно ощутить природу в полной её глубине, и даже в какой-то момент пообщается с этим лесом. В этом мире, так или иначе мыслит всё, что содержит в себе мультифационную системность. Нейронная целокупность нашего разума, в котором благодаря общению миллиардов нейронов и ганглий возникает мысль, образ, или алгоритм, так же присуща всякой системе. И всякий лес - мыслит в своём поле и образе, и услышать его, почувствовать эти мысли, способен лишь тот, кто приходил в этот лес каждый день на заре, или на закате солнца, и направлял свои мысли на то, чтобы услышать и понять. Озеро, Река, Море, или Океан, так же мыслят в своём поле и образе. Ибо и здесь присутствует целокупная мудьтифационная системность. И чтобы услышать, и на секунду хоть что-то понять, надо периодически прислушиваться к этим «существам», и постоянно пытаться мысленно разговаривать с ними. И когда тебе повезёт, и твой бутон откроется, и ты вдруг услышишь мысли леса, озера, реки, моря, или океана, тогда ты увидишь и услышишь то, для чего у тебя не было никогда рецепторов, и познаешь новую неведомую сторону мира, для познания которой у тебя не было никогда разума!
    Мир всюду один, ибо он - един. И под твоей ногой та же земля, что и в Новой Зеландии, или Северной Америке. А море, на берегу которого ты теперь стоишь, то же самое море, что и у Африканского континента, или берегов Испании. И чтобы разбудить свои спящие, либо пребывающие в рудиментарном состоянии рецепторы, не обязательно ехать за тридевять земель. Достаточно выйти на полевую дорогу, и посмотреть на подорожник у обочины, взглядом созерцателя.
    Как говорил Леонардо да Винчи, «Простота – это крайняя степень изощрённости». Самые Великие полотна художников, - с обыденным сюжетом… Самые Великие музыкальные произведения, в тоже время, самые простые в своей полифонии… Самые Великие произведения писателей, поэтов, и философов, имеют простой сюжет, и простую, олицетворённую в слове, глубину, и широту миросозерцания….   
Архитектоника обмана
                «Трудно найти вид деятельности человека, который бы   приносил больший ущерб нашей жизни, чем приносят журналисты».
       Обман, это, образно говоря, «семантическое ядро» нашего существа, и нашей жизни. И так-как, это стало частью нашей повседневной жизни, превратилось в обыденность, мы не чувствуем этого, и не замечаем почти никогда. Обман стал нашей атмосферой, нашим воздухом, и мы ныне, не можем существовать без него. И это произошло с нами, в тот самый момент, когда мы произнести первое слово. Теперь дело обстоит так, что в слове заложено, как всё объективно-образное, так и всё субъективно-формальное. Только благодаря слову рождаются и укрепляются наши убеждения, только словом порождается осознанность всяких внешних факторов, и им же обусловлены всякие внутренние чувства.
    Когда, в какой момент мы попали в эту каббалу? Когда экзистенциальный мир переродился в прагматично-рассудочный? Что, собственно, произошло? А произошло следующее; в тот самый момент, когда человек произнёс первое слово, в его сознании зародилась некая «сингулярность», которая стала расти в геометрической прогрессии, словно «спекулятивный ком», и тем самым менять нашу жизнь и нашу действительность в сторону рационально-аналитической осознанности. Мы теперь не в состоянии вспомнить, какова была наша жизнь и наша действительность, до того, пока мы не произнесли слово, и не стали давать имена всему, что нас окружает, а затем и всему, что внутри нас. А вслед за этим появилась и цифра, эта Великая основа целесообразности, и вместе с тем, царица доказательства. И теперь всякая истинность самопроизвольно привязывалась к этому «двору», и его царствование стало расширятся с неимоверной скоростью. Да мы теперь, и помыслить не можем нашу жизнь без слова и цифры!
      Но что есть по своей сути, слово? - Суррогат реальности, олицетворённый обман, «коробка», в которую без конца запихивают реальность, или «прокрустово ложе», на которое её укладывают. Слова воплощают собой одновременно и «гробы», в которых хоронят нашу экзистенциальную реальность, и «корабли», на которых перевозят ценности, - и яд, и опиум, и надежду, и отчаяние…Цифра же, поработила все без исключения аспекты нашего бытия, превратив нашу жизнь в планомерное, оцифрованное, лишённое свободы бренное существование. 
     То Великое удручение ложью, что словно часть «семантического ядра» заложено во всякой речи, наравне с не менее Великим восхищением истинностью, разочарованием и удовлетворением, пламенем надежды, и холодной водой безысходности - олицетворяет собой парадокс, диалектическое единство противоположностей, как нечто составляющее главный фундамент жизни. Мы говорим, мы пишем, мы считаем и создаём алгоритмы… И нам кажется, что теперь весь мир подвластен нам, и наше будущее кажется нам светлым и счастливым. Но на самом деле, мы лишь обманываем сами себя, и строим ту реальность, что заполняет нашу жизнь «клетками» и «линейными путями», олицетворёнными в тетрадных листах в клеточку, и в линеечку начальной школы. И во всём этом видится отблеск   главной консоли нашего существа, одной их тех основных консолей, что словно пилоны держат всю нашу жизнь наплаву, сохраняя её относительную гармонию. А именно, Пилон упорядочивания, стоящий напротив Пилона разбалансированности и хаоса. И во всём этом слышатся отголоски того набата, что отдалённо доносится из каждого окна нашей действительности, и представляет собой ритм самой жизни, в котором полифония природы, отражаясь от «стен» и «заборов» нашего социума, несёт в себе безысходную пантемиду фатальности. - Здесь нет, и быть не может никакой свободы, не обольщайтесь люди, на этот счёт…! 
      Если вглядываться в глубину, и чертить параллели, что становится наглядно-очевидным то, что слова, словно денежные бумажные ассигнации, являют собой формальные воплощения мыслей в знаки, имеющие силу только благодаря окружающему контенту, только исходя из социальной политической обстановки, только благодаря стоической платформе государства, при разрушении которого, ассигнации превращаются в хлам, ненужные бумажки. И эта «валюта», как и всякая другая, оценивается всегда только исходя из существующей на данный момент конъюнктуры. Они увеличиваются в цене с усилением веры в них, и теряют в цене, с упадком таковой. Условность денежных знаков, такая же, как условность слов и словосочетаний. И понятия, как некие уложенные в одно слово, словно в одну пачку ассигнации, представляют собой лишь более ёмкое, более капитала-объёмное достоинство.
      И это невероятное сочетание вербального и ассигнативного достоинства, этот конгломерат, этот гибрид слова и цифры, воплощающийся в наш повсеместный быт, теперь правит балом на всех «континентах» нашей действительности. Слова, и денежные знаки, подкрепляя друг друга, теперь выросли в некие «новые консоли современности», и держат ныне собой все мосты цивилизации. Словом, и делом, мыслью и воплощением, намерением и олицетворением – строится Великое здание этой цивилизации! И всё здесь кажется таким закономерным, таким одухотворённым и Великим, что всякое сомнение на этот счёт, вызывает лишь смех и недоверие. И дело здесь не только в том, что очевидность прогресса на этой почве, не оставляет под собой никаких по-настоящему веских аргументов, но и в том глубоком понимании основ действительности, под которые уже не могут быть прорыты никакие ходы. А вывешиваемые на полях этой действительности философские балдахины Востока, разрубаются «Платоновским мечом» фатальности. И этот «Платоновский меч» звучит так: То, что есть, не могло не быть…, то что случилось, не могло не случится…»
   Но попробуйте представить себе на мгновение, (хотя это теперь почти не выполнимая задача), какова была бы наша действительность, и какой стала бы наша жизнь, не поставь мы её на «рельсы слова», и не посади в «решетчатый вагон цифры». Бесспорно, иной. Но и такая действительность, и такая жизнь, скорее всего вызывала бы у нас удовлетворение. И мы точно также, оправдывали бы её, и вместе с тем, клеймили и уничижали, гордились ей, и поругивали…. Ибо, какую бы действительность, какую бы цивилизацию не построил наш разум, он обречён удовлетворятся тем, что есть, тем что сам создал, будучи недовольным ею, вечно неудовлетворённым, ибо полное удовлетворение в нашей жизни, синоним смерти. Мы имеем такую внутреннюю генетику, что вынуждены и любить, и ненавидеть, и желать иного, и удовлетворятся тем, что есть, и от самого строения, от формы этой жизни, мало что зависит.
      Тектоника обмана зиждется на «сематическом ядре» нашего существа. И привнести, или упразднить из нашей жизни можно что угодно, только не само «ядро». И чем бы мы не упивались в нашей жизни, правдой, очевидностью, или истиной, какими бы достижениями не гордились, всюду основание есть, и остаётся это «ядро». Ибо условность, как единственно существующий аккредитив всего замышляющегося и воплощающегося, есть и останется навеки единственным форпостом нашей жизни, и нашей судьбы.
   
Астрология
Астрологи, не отдавая себе отчёта, строят свои предсказания пользуясь планетами и их взаимоотношениями, только как мольбертом, или точнее сказать неким созданным в небе виртуальным механизмом, на подобии простых часов, с помощью которого они определяют наши локальные исторические цикличности и закономерности, выводя их на полотно звёздного неба, привязывая события нашего бытия, к событиям вселенной, и с помощью хронометрического секстанта вычисляют будущее событие. Но в силу перевернутости нашего воображения и сознания, (вроде перевернутости картинки реальности на сетчатке глаза), они утверждают, что это планеты влияют на нашу жизнь. Что это не сами наши события, повторяющиеся с точностью, имеющие причиной только наше земное происхождение, но звёзды, и планеты космоса определяют всякое наше событие на земле.  Какое невероятное переворачивание реальности?! Ведь на самом деле было так: Сначала человек заметил и определил эти фатальные повторения в своей жизни, последовательности событий и факты сочетаний этих событий, а затем привязал их к событиям в небе. Но никак не наоборот. И влияние на нашу жизнь звёзды имеют постольку, поскольку имеют влияние настенные часы, на наше время. И то, что события нашей жизни повторяются и происходят всевозможные сочетания и явления в соответствии со звёздной динамикой, ещё не говорит о влиянии этих звёзд на нашу жизнь. Мы, как и всюду, переворачиваем всё и вся, меняем местами причины и действия, подменяем основание - постройкой, и т. д. и т. п. Но такова судьба не только наших бытовых воззрений и положений, но и всякой науки. К примеру, мы убеждены, что гравитация, есть суть притяжение. Об этом мой памфлет «Теория гравитации».
    Если не принимать во внимание всевозможных шарлатанов от астрологии, (коих, кстати сказать, большинство), что кормятся вокруг неё, и превращают свой же хлеб - в заплесневелый и отталкивающий, и взять во внимание только действительных метров от астрологии, что изучают её древнее «бренное тело» по-настоящему, то выяснится, что в астрологии нет ничего мистического, так как она основывается на чистой математике, алгоритмах последовательностей, и повторений, на спиралях мирового макрокинеза, и по сути является чистой наукой.
     Человек ещё в древности заметил, что его бытие есть повторение, бесконечное, и бесчисленное. И он должен был найти некий хронометр для своих замечаний. Некий, такой же сложный механизм, коим являлась его жизнь. Сначала подсознательно, затем интуитивно, и наконец сознательно. И он нашёл его в небе. – Лучшего хронометра и представить трудно! И он стал привязывать все свои события и случайности к стрелкам этого неба. Получалось криво и не гармонично, но это лишь по началу. Всякие механизмы при сочленении, усовершенствуются и начинают постепенно работать в такт друг другу. И вот уже возникает Астрология, в которой эти механизмы уже настолько выверены и синхронизированы, что создаётся впечатление полной зависимости. И вот уже зависимость эта, переведена с земли - на небо, и всё стало будто бы подчиняться движениям планет, и звёзд. Ибо когда происходит синхронизация, уже сложно отличать, что, от чего, на самом деле, зависит. В нашем воззрении, всё начинает зависеть друг, от друга, такова особенность нашего сознания.
     Спиралевидность бытия, каждой её части, каждого витка, может быть привязана к циклическим движениям планет, как к сложному механизму. Так как это самое подходящее для этого, полотно, ибо здесь всё фатально закономерно, стоически инертно, и механистически выверено. (Часы неба). Не причина, но инструмент, не основание, но мольберт, не сакральная влиятельная мистическая система, но способ начертания последовательностей и циклических повторений нашего земного бытия, на полотне звёздного неба. Записать события тысячелетней истории, создать фолиант её цикличной повторяющейся пантемиды – Где, как не в небе человек должен был отыскать такое, практически вечное, и закономерное полотно?!      
      Сама вечность нашей действительности, есть суть бесконечное повторение на поле Вечности пустоты, и безвременья. И всё что содержит в себе эта вечность действительности, по законам генетики, и единообразии всего и вся, имеет соответствующие масштабам, и скоростям локальные циклические повторения. Это действительная наука. Астрология не считается наукой, (хотя теперь уже не всюду), только на том простом основании, что она переполнена шарлатанством, словно забитое сорняком поле, и здесь трудно отыскать культурное благородное растение. Она почти не содержит в себе доказательств, и неоспоримых подтверждений, так необходимых всякой науке. И большинство примеров в ней, соответствия положений звёзд - событиям на земле, притянуты за уши, и возведены в ранг предсказания апостериори, лишь косвенно указывая на априорные его предсказания. Окружённая обманом Астрология, вряд ли когда-нибудь выберется на свет по-настоящему. Её удел бытовые джунгли, и течения человеческого планктона.

Противостояние масштабов
Эндемик и космополит
Два исключающих друг друга мнения об одной вещи, причём оба правдивые. И это не просто метафора. Мир нашего воображения переполнен подобными парадоксами. В этом мире вообще нет ничего не парадоксального. Другое дело сам парадокс видит не всякий, а уж познаёт его природу совсем мало разумных людей. Всякая простота мира воображения, нам только сниться. Ибо мы вообще склонны, в силу своей слабости, спать на ходу. Парадокс страшит нас, в нём скрыта тайна природы, а она ужасна для нас, - существ иллюзии.
     Космополит определяет и несёт в себе всю палитру мироздания, отчерченную лишь возможностями разума. Он выращивается на бескрайних полях мирового макрокинеза, и охватывает своим крылом всю возможную для созерцания палитру красок и форм. Для него не остаётся нетронутых уголков для созерцания, лишь бы они имели отражение в его сердце. Он есть суть свет, повсеместый и всеохватывающий.
     Совсем другое дело эндемик. Выращенный в определённых условиях, и не знающий иных пенатов для своей жизни, становится индивидуальностью по принуждению. Но его гений в том, что ему не пришлось питаться разнообразными плодами цивилизации, слишком изобилующей планеты. Ограниченность в питании, имеет колоссальное значение для роста индивидуальности, для концентрации и мощи того луча, что высвечивает определённые сферы мироздания, и наиболее чётко и ясно освящает всю их природу. Он суть луч.   
      Ценность, как эндемика, так и космополита на полях нашего созерцания, заключается именно в различии подходов, коими диктуется это созерцание. В нашей жизни не существует абсолютных доминант, те более в областях созерцания и осмысления. Каждая форма познания имеет своё значение. И тот, кто отвергает одну, в угоду другой, - проповедник монотеизма.
Специализация и универсализм
Специализация, или универсализм в науке, имеет приоритетное значение? Вопрос риторический, ибо очевидно, что без специализации наша наука вообще никуда бы не ушла, а топталась бы на месте, как спутанный конь. Вопрос ремесленичества и гениативности, есть суть вопрос лишь заинтересованного взгляда, за которым светится голубым светом индивидуализм оценки. Ведь только с моего угла зрения всё и вся приобретает такую оценку, и она имеет корни только сугубо моего и только моего интереса.    Если моё сердце расположено к ремесленичеству в науке, я буду всеми силами отстаивать его, как основологающееся. Если нет, и мой разум расположен к прорывам, к гениативности, я буду всеми силами приничижать ремесленичество, и строить свою концепции исходя их главностепенства гениативности.
    С точки зрения специалиста, универсализм не даёт ничего, кроме схоластики, и общих рассуждений. Он есть суть болтовня, не несущая никакой пользы. Размытая, слишком свободная концепция универсала, порождает в нём лишь чувство зря теряемого времени. Отсутствие реальных продуктов у универсала, наталкивают на мысль о его бесплодии.
    С точки зрения универсала, специализация слишком узка, слишком проста и не вызывает в нём чувства удовлетворения. Он не хочет собственных «детей», он жаждет усыновления всех существующих. И эта краеугольная разница между специалистом и универсам, не позволяют им находить общий язык в нашем социуме. Дополняя друг друга, они всегда и всюду находятся в неких контрах, осознанно, или неосознанно, но всегда противореча друг другу.  И именно это противоречие порождает на самом деле, все возможные разногласия, и даже часто являются подспудно, причиной войны.
Перспектива
В нашем эмпирическом воззрении масштабы определяют всё. Ибо только масштаб, собственно, является тем философским камнем мироздания, за которым скрыта вся пантемида мира. Мир всегда таков, в каком масштабе он рассматривается, осознаётся и оценивается. И если искать настоящий, абсолютный критерий в этом мире, то иного в нём не найти. Ведь всё, что ты, так или иначе взялся оценивать в нашей действительности, всегда требует сравнения. Сами по себе вещи безлики, индифферентны и нейтральны. И только сравнение определяет их положение в этом мире. И всякий эквивалент, номинал, и всякая точка отсчёта, при всей кажущейся изначальности, произвольно выбрана, и является лишь условной.
    Перспективы нашего сознания, создают этот мир таким, каков он есть. Если бы наши перспективы были иными, и мир был бы иной. И эта, по сути банальная консологема, на самом деле несёт в себе всю сущность мироздания. Если представить себе оценивающее существо величиной с Вселенную, то его мир будет совершенно иным. Причём, не только в формах, объёмах, динамике и скоростях, но и в самой сущности. Ибо даже материя, есть суть перспектива, перспектива осознанности воображения. И для взора такого гипотетического существа, для его идентификации, скорее всего будет не доступна даже Галактика, точно также, как в наших перспективах, в наших простых возможностях, не замечаемы протоны и нейтроны микрокосмоса. А теперь представьте себе существо в миллиард раз меньше самого протона. Каков будет этот мир для него?
     Мир – суть перспектива. А значит и сам феномен этого мира, каким бы он не был, есть суть производная ноумена, его перспективной возможности. И всякий феномен, эмпирического ли, или трансцендентного плана, целиком и полностью зависит от ноумена, от наблюдателя, что создаёт этот мир своим сознанием. Создаёт всю его морфологию, каузальность, и скорости движения и преобразования. И кстати сказать, и само пространство, и время, как определённые очевидные полисферы, что не существуют без этого сознания, и его выстраиваемых перспектив, по всем весям, без исключения.
     Для всякой перспективы, существует очевидность. И она есть самая неоспоримая субстанция. С очевидность спорит только умалишённый. И вся полемика относительно этих аспектов строится на разумности, на адекватности и логичности. Но дело в том, что разумность, адекватность и логичность, есть также суть перспектива. И всё возвращается на круги своя.
Привычные и устоявшиеся мировоззренческие консоли, имеют свою силу только благодаря общему признанию, и той самой привычке, что укоренилась в историческом полотне. И сломать их способна только Гениальность, что разрушает всё разумное, адекватное и логичное, и создаёт новую не существующую до того, перспективу. И рождение такой новой перспективы, достаточно редкое явление. Я имею в виду настоящей небывалой перспективы. Это называют открытием, или изобретением, какую область мировоззрения или науки, мы бы не взяли. Гении создают новые небывалые перспективы, и наш мир расширяется, выстраивая хреоды, дороги, и тропы в пустыне, называемом мирозданием. Действительность, – это оазис в этой пустыне, и расширение этого оазиса, расширяет возможности для человека, в его сакральных и феноменальных аспектах бытия.
     Но вопрос в том, насколько возможно такое расширение, и завладение пространствами пустыни, нашей действительностью? И этот вопрос переводит наше сознание в плоскость той же перевернутости нашего осмысления, в его созерцании и оценке самого бытия. Ибо мы убеждены, что это само мироздание безгранично возможно в своих перспективах, и что мы лишь находим их и открываем беспрестанно их для себя. Но на самом деле это наши выстраиваемые перспективы безграничны, и мы не находим уже существующее в этом мире, но строим своим сознанием на белом, нейтральном, и индифферентном полотне пустыни, свои перспективы, причём, свойственные только нам и никому более. И мир безграничен в своих возможностях не потому, что сам по себе бесконечен и безграничен в этих возможностях, но наш разум, наше мышление и осмысление не имеет таких границ. И мир будущего, непредсказуем именно в силу своей инертности, индифферентности, и абсолютной нейтральности белого полотна, на котором может быть нарисовано всё что угодно.

Конец