О чем не сказала Долорес Гейз?

«Как легко многие сегодня называют себя писателями. Не страшно? Когда вот он, Набоков рядом, возьми, открой, прочти и сравни не в свою пользу».
Ника С. (журналист)

К 60-летию выхода на экраны Соединенных штатов Америки фильма Стэнли Кубрика «Лолита» со Сью Лайон и Джеймсон Мэйсоном в главных ролях. 1962 год.

«Я ПИСАТЕЛЬ ХОТЬ И КРУПНЫЙ, НО ЛЕГКИЙ КАК ПУШИНКА»

1.
Трудно и не охота начинать повествование от лица автора, а не сразу от лица моего бедного журналиста, чья история смеха и жизни послужила меня сесть за этот текст. Хочу напомнить своему редкому, но такому изысканному читателю, что я давно уже не занимаюсь художественной литературой как писатель и уже точно заниматься больше не буду никогда. Если бы Лев Толстой (захватив бы с собой только лишь «Крейцерову сонату») вместе с Мигелем Сервантесом (со своим «Хитроумным идальго» в первоисточнике), а также Михаил Арцыбашев (хотя бы с одним своим «Саниным») вместе с Дэвидом Вейсом (думаю не только «Возвышенное и земное») за компанию с Томасом Вулфом (с его великим «Домой возврата нет»)  и конечно с непревзойденным  Владимиром Набоковым (хватило бы одной лишь «Взгляни на арлекинов!»), встали бы на пару часов из могил своих, и почитали бы некоторую современную литературу о так называемой любви, страданиях, философских нравоучениях  и прочей романтической херне, то мы навеки бы потеряли их вечную литературу, ибо они изъяли бы ее со всех доступных ресурсов, и унесли бы обратно в могилу на веки вечные. Меня давно интересуют сюжеты моей основной и уже многими забытой профессии документалиста в области науки, религии и истории научной литературы всемирной библиотеки. (Библиотека Ватикана в Ватикане, Московская Библиотека имени Ленина в доме Пашкова, библиотека российской академии Наук,  Ростовская на-Дону Донская публичная библиотека, библиотека Йельского университета, не говоря уже о библиотеки Гарварда). Всех своих самых преданных и умных читателей я постепенно забрал в свою документалистику, и теперь абсолютно на других платформах мы открываем для себя те тайны науки, медицины, религии и истории, которые позволяют нам все дальше и стремительнее отдаляться от всего того, что было моей бездарной писательской юностью. Этот текст, который вы читаете, есть ничто иное, как исключительное исключение, основанное на одном исключительном исключении. Этой весной, в двадцатых числах октября, (а октябрь для меня – это настоящая весна осени) мне позвонила моя третья, но горячо любимая жена, живущая вот уже много лет с ребенком от второго брака, в совершенно другом городе, и попросила ей выслать мою новую работу (в области жизни замечательных людей), - биографию служителя великого музея Жака Соньера для какой-то там конференции. И как в моем одном рассказе «Конверт из Буэнос-Айреса», где часть действия происходит на почте, я оказался в почтовом отделении Москвы того района, в котором я жил. Мне нужно было отослать книгу в Казахстанский Петропавловск и сопроводить ее просветительским письмом, относительно того, что имя Соньера, как и его фамилия выдуманные и что истинная его биография кроется в пародии его биографии, которую можно было также найти в этом моем издании. Как же я не люблю больше описывать диалоги. Как же я люблю просто повествование без лишних звуков и уж тем более слов, но напомню, что это исключительное исключение и очень прошу дочитать его до конца. Привожу мой диалог в отделении почты с женщиной, чья защитная маска прикрывала почти все ее лицо и только белизна глазных яблок сверкнула возрастом и вместе с арбузной грудью она обратилась ко мне, внимательно изучив мой паспорт.
- Вы знаете, что еще бы два дня и бандероль до востребования на ваше имя ушла бы обратно адресату?
- Какая бандероль?
- Обычная бандероль. Уже месяц лежит. На ваше имя до востребования.
- Вы не путаете?
- Я никогда ничего не путаю. Подождите.

Она отлучилась за бандеролью, и книгу своей Петропавловской жене я отодвинул в сторону в ожидании таинственного груза. Бандероль оказалась очень маленькой и да, действительно, она была на мое имя со штемпелями, почтовыми марками и печатями. Обратным адресом был Санкт-Петербург, почта России, почтамп, до востребования. Отправитель Нина Хлебникова. Я расписался, забрал бандероль и, забыв сделать то, ради чего я пришел на почту, ушел в мыслях о том, что вот несу я в руках случайный маленький груз большой информации от некой Нины Хлебниковой, чье имя и фамилию я слышал впервые. Весенний сентябрь подгонял меня противным  но волнительным ветром до дома, где в своей однушке, которую я называл княжеством книг, а себя исполняющим обязанности короля книжного княжества, я вскрыл эту маленькую почтовую коробочку. В коробочке был конверт, в конверте флэшка и письмо.

Здравствуйте, Алексей. Меня зовут Нина Хлебникова и пишу я Вам из родного Санкт-Петербурга. Я давно слежу за Вашим литературным творчеством, еще с тех самых пор, когда впервые прочла «Осень моей мечты», которая на меня произвела очень сильное впечатление(не только на меня конечно), сильное еще и потому, что в моей жизни случилось немного похожая история с Вашей в этой пьесе, и позвольте я наберусь наглости, чтобы попросить Вас прослушать то, что содержит эта флэшка. Я лелею мечту и хочу иметь маленькую надежду на то, что Вы сможете написать эту историю, чтобы она не была напрасной, случайной, нелепой и тривиальной, как навязчивая идея. Я сознательно не пишу Вам в социальных сетях и в интернете, чтобы не дай Бог эта информация совершенно случайным образом не попала на просторы сети. Если то, что вы услышите, Вас заинтересует, то я жду от Вас обратной связи, чтобы дать кое-какие разъяснения связанные с этой невероятной и самой странной историей в моей жизни. С уважением, Нина Хлебникова. Мой номер телефона и моя почта написаны на обороте письма.

За окном маленьким смерчем пошел первый в этом году густой снег (каждая снежинка которого была носителем той или иной современной информации, отчего он, снег, становился не таким бессмысленным и красивым как в детстве) и если честно, я без всякого энтузиазма при включенной лампе и ноутбуке (в комнате от дневного света было темно) вставил флэшку в компьютер. Изображения никакого не было. Только звук. Я с чашечкой кофе развалился на диване, раздавив при этом несколько книг Григория Аросева и Максима Д.Шраера. Снежные танцы за окном видимо достигли своей кульминации и заставили меня выключить настольную лампу. И вот что я услышал. Описываю.

2.
А пока представьте Санкт-Петербург. Новый 2022 год. 1 января. Гостиница «Англетер». Третий этаж. Вид на Исаакиевский собор. Шикарный номер люкс. Бархатные шторы напоминают театральный занавес Мариинского театра. Большие старинные часы. Вечер. На часах 17 50. За окном темно и снег. Яркий свет от Исаакия.  Диван, два кресла, журнальный столик. Микрофон, направленный в сторону пустого кресла справа. Слева возле другого кресла, -  инвалидная коляска. В коляске сидит привлекательный мужчина. Он в шикарном костюме выходного дня. На вид около пятидесяти лет. В руке его тетрадка, ручка, в ушах наушник, на столе перед ним современный радиоприемник, стилизованный под старину, и несколько книг. Также чуть поодаль на столе графин с водкой. Вино. Фрукты. Кофе. Шампанское. Жаренные колбаски, рыбная вкуснятина в разнообразных салатах и обжаренные креветки в соусе. Стол хоть и сервирован беспорядочно, но со вкусом. На столе два старинных канделябра. В номер входит официант и приносит последние блюда к столу. Смотрит на часы. Зажигает одной спичкой все свечи на канделябрах. Наш бедный герой в коляске, журналист, многозначительно смотрит на официанта.

ОФИЦИАНТ – Приятного вечера!
ЖУРНАЛИСТ – Спасибо!

Я думаю, что если бы предстоящее интервью, великое интервью (именно великое для моего бедного журналиста) происходило бы в театре, то сейчас, на этом месте золотой софит осветил то самое кресло, на котором скоро окажется ОНА. Будь я режиссером этого спектакля, то непременно бы включил сейчас, одновременно с софитом, музыку Нельсона Риддла, того самого Нельсона Риддла, родившегося столетие назад, в июне 1921 года и ставшим впоследствии легендарным американским аранжировщиком и композитором. Но обо всем по порядку. Прежде чем я опишу интервью, хотел бы с прискорбием сообщить, что журналист, который и будет моим главный героем по имени Стас Лем (прошу не путать с писателем и философом Станиславом Лемом) скончался от запущенной гемангиомы позвоночника (сосудистая опухоль костной системы) перешедшей в злокачественную опухоль  через несколько недель после этого интервью.  Об этом мне и сообщила на флэшке женщина по имени Нина Хлебникова, от которой я и получил бандероль. Но об этой женщине я обязательно напишу в самом конце этого литературного эксперимента в стиле прямого эфира на радиостанции прохладной морской волны с криком чаек, шелестом прибрежных осенних кустов, вбирающей в себя все звуки и волнения этого интервью. А пока поехали!

Он – Журналист 51 год, вот уже как последние пять прикованный к инвалидной коляске, после падения с лошади во время сьемки документального фильма в недалеком Подмосковье по имени Стас Лем. Закончил журналистский факультет Санкт-Петербургского государственного университета двадцать лет назад и работал в студии документального фильма одного из московских телеканалов. Все остальное, потом.

Она – женщина в шикарном красном платье и красной шляпке, в руках кожаная сумочка эпохи семидесятых, она женщина  без возраста, но все же ей сегодня 86 лет - Долорес Гейз по отцу и Долорес Скиллер по мужу, но оба имени и фамилии являются вымышленными и настоящее ее имя останется тайной даже для моего читателя, да простит меня мой главный из них  Kselia-Klemb Kesheva (надеюсь правильно написал ее имя) хоть и живущей в другой стране, но каждый раз читающей и отзывающейся на мои каракули. Все остальное во время интервью. Итак, интервью!

 3.
Да простит меня мой читатель еще раз, но пока я занимался нашими главными героями, то пропустил самое начало интервью, а по сему, начинаю описание через две минуты после его начала. Если там что-то было очень важное я обязательно опишу это потом.

Гейз - … невероятно ценно и приятно оказаться в такой снежный вечер моего восемьдесят шестого дня рождения в такой удивительной и теплой стране, не смотря на то, что меня вдохновляло с раннего детства – снег.
Лем – Меня все больше удивляет ваше невероятное знание русского языка.
Гейз – И все же я говорить с акцентом.
Лем – Миссис Долорес, я так могу к вам обращаться во время нашего диалога?
Гейз – Мой муж скончался от инфаркта миокарда в 2013 году, но от этого я не перестаю оставаться миссис. Но прошу вас, называйте меня просто Долли. В свои восемьдесят шесть я хочу вернуться на семьдесят лет назад
Лем – Мои глубокие соболезнования относительно мужа, а что касается возвращения на семьдесят лет назад, то с радостью это сделаю сейчас для наших будущих радиослушателей и читателей, мы избавимся от ненужных лет!
Гейз – Спасибо!

Лем –  (поднимают бокалы и берет спрятанный под столом шикарный букет цветов, протягивает Гейз) А пока позвольте поздравить вас с днем рождения и пожелать вам оставаться такой же невероятно молодой женщиной с волшебными мечтами в глазах и желанием исполнений всех тех желаний, которые даже не имеют свойство исполняться! Простите, что в виду своего заболевания, я не могу встать, но мысленно эту делаю, с днем рождения, Долли!
Гейз – Спасибо большое! Так принято говорить в России? Или Большое спасибо?
Лем – Можно  менять слова в любом направлении. Даже если понадобится вертикально и горизонтально, как в кроссворде!
Гейз – Спасибо большое и я скажу, что моя мечта исполнилась, и я оказалась в России и в этом прекрасном городе, Санкт- Петербурге.
Лем – Моя мечта не просто сегодня исполнилась, а на космическом уровне воплотился мой сон, который я записал однажды, много лет назад. Это интервью с вами.
Гейз – Спасибо, мне это приятно.

Лем – Позвольте, для наших будущих читателей и слушателей рассказать кто сегодня у меня в гостях. А в гостях у меня та самая Лолита из великого произведения Владимира Набокова. Да-да, вы не ослышались и это не новогодний розыгрыш. У меня в гостях та самая Лолита, но вернее будет сказать прототип, послуживший этому образу. И хоть сказано у Набокова в самом начале романа, вымышленным доктором философии Джоном Рэей из Виворта (Массачусетс), что жена Ричарда Скиллера умерла от родов, разрешившись мертвой девочкой, 25-го декабря 1952 года, в далеком северо-западном поселении Серой Звезде, та самая Долли, жива и здорова сегодня у меня на интервью. Как сказано у самого Владимира Владимировича, Лолита родилась 1 января 1935 года. Один из тех немногих фактов, который является истиной первой инстанции. Но позвольте маленькую предысторию. В связи с тем, что дни мои сочтены, ввиду этой нелепой и проклятой болезни, я потерял всякий вкус к жизни как таковой и тем более к своей профессии, которой я не мог больше заниматься. Глухота и немота врывались в мою жизнь, пропитанную вдоль и поперек запахом обезболивающих средств и прочими лекарствами быстрее, чем сам рак позвоночника. Умереть от рака не страшно, страшно умереть перед этим от профессиональной импотенции и отсутствия дела всей твоей жизни. Но здесь произошло настоящее чудо, чудо, которое не могло произойти не при каких обстоятельствах. Мой номер телефона и мою почту на сайте безработных и профессиональных интервьюеров и журналистов, нашла агент и лучшая подруга Долорес Гейз, госпожа Вивиан Дамор-Блок  и написала мне на английском языке письмо, в котором сообщила о том, что в свой день рождения, Россию впервые посетит Набоковская Лолита, то есть если быть точнее ее прототип, и что посмотрев мои ранние интервью в портфолио, а там были выложены мои блестящие, но старые интервью с Мишелем Бюсси, Александром Зацепиным, а также с великим Мастером, чье имя я пока не скажу, она выбрала меня для первого и единственного интервью в России, так как в разделе моих любимых произведений помимо прочих, было «Изобретение Вальса», «Лолита»  и «Взгляни на арлекинов!» Владимира Набокова.

Гейз – С радостью подтверждаю сказанное, восхищаюсь вами и шампанским.
Лем –  (берет и открывает книгу) Спасибо. Позвольте, начнем? Если  открыть сейчас 35-ую главу «Лолиты», то здесь, у меня вот закладка, можно найти текст Гумберта Гумберта относительно Лолиты, вот,  « - В напечатанном виде эта книга читается, думаю, только в начале двадцать первого века (прибавляю к 1935-ти девяносто лет, живи долго любовь моя»)

Откладывает книгу.
- Сам автор устами Гумберта Гумберта пророчил Вам долгую жизнь, скажите, вы боитесь смерти?
Гейз – Как можно боятся того, чего нет и быть не может?
Лем (берет другую книгу) – Я предполагал четыре ответа на этот вопрос. А посему для этого ответа у меня другая книга и другая закладка. Ранняя пьеса Владимира Набокова «Смерть»  (открывает, читает за персонажа по имени Гонвил)

«-… Жизнь – это всадник. Мчится.
Привык он к быстроте свистящей. Вдруг
дорога обрывается. Он с края
проскакивает в пустоту. Ты слушай,
внимательно ты слушай! Он – в пространстве,
над пропастью, - но нет еще паденья,
нет пропасти! Еще стремленье длится,
несет его, обманывает; ноги
еще в тугие давят стремена,
глаза перед собою видят небо
знакомое. – Хоть он один в пространстве,
хоть срезан путь… Вот этот миг, - пойми,
вот это миг. Он следует за гранью
конечного земного бытия:
скакала жизнь, в лицо хлестала грива,
дул ветер в душу – но дорога в бездну
оборвалась, - чем богаче жизнь,
чем конь сильней…
Паденье неизбежно. Ты внезапно
почувствуешь под сердцем пустоту
сосущую, и, завертевшись, рухнет
твой мнимый мир. Успей же насладиться
тем, что унес с собою за черту.
Все, что знавал, что помнишь из земного,
вокруг тебя и движется земными
законами, знакомыми тебе.
Ведь ты слыхал, что раненый, очнувшись,
оторванную руку ощущает
и пальцами незримыми шевелит?
Так мысль твоя еще живет, стремится, -
хоть ты и мерт: лежишь, плащом покрытый;
сюда вошли; толпятся и вздыхают;
и мертвецу подвязывают челюсть…
А может быть, и больший срок прошел:
ведь ты теперь вне времени… Быть может,
на кладбище твой Гонвил смотрит молча
на плоский камень с именем твоим.
Ты там, под ним, в земле живой и сочной;
уста гниют, и лопаются мышцы,
и в трещинах, в глубокой черной слизи
шуршат, кишат белесые личинки…
Не все ль равно? Твое воображенье,
поддержанное памятью, привычкой,
еще творит. Цени же этот миг,
благодари стремительность разбега…

(Отложил книгу) – Такая логика ухода близка вам?
Гейз – Я этой пьесы не читала, она есть в английском переводе? Но да,мне эта мысль близка.
Лем – Теперь вопрос. Касается трех версий, и вы в них занимаете почетное место. Речь о «Лолите», вернее кто еще претендовал на эту роль?
Гейз – Чарли! Его жена – актриса Лита Грей. Но это все искусственно, не натурально.
Лем – Речь о Чарли Чаплине?

Гейз –Да. Лилит Мак-Мюррей. Уроженка Голливуда, еще в 1921-м году, 13-летняя Лита, дебютировала в роли Ангела в той самой картине Чаплина «Малыш». Чарльз оказывал ей чрезмерные знаки повышенного внимания, и совсем юная Лита, вскоре стала его любовницей.  Во время ее первой беременности, они вынуждены были бежать в Мексику, там разрешалось выйти замуж в 14 лет, но вскоре после этого, их разный интеллектуальный уровень и интересы привели к скандальному расставанию. Я не хочу подробно о нем рассказывать, но двое детей она ему все же подарила. Чарльз Чаплин-младший и Сиднея Эрла Чаплина. Вскоре она ушла из актерской профессии и  пропала со светских хроник, но вышедший роман «Лолита» в 1955-ом, подогрел к ней снова интерес. Известно, что в 1966 году Лита Грей издала книгу «Моя жизнь с Чаплином», в которой не скупилась на грязные словечки, относительно бывшего мужа, но сама книга не принесла счастья и богатства своему автору. На пороге нищеты, жизнь  заставила ее работать продавщицей в универмаге. Кстати, душевнобольная женщина написала перед смертью еще одну книгу о Чаплине, где опровергла все раннее опубликованные обвинения в его адрес и умерла от рака в Лос-Анджелесе в 87 лет. Это было в 1995-м году. Я знаю, что сын Чарльз Чаплин-младший умер за долго до нее от алкоголизма. Точно год не помню.

Лем – 1968.
Гейз – Точно. А дочь Сиднея умерла в 2009-м. Но здесь нет ничего общего и близкого к истинному смыслу Набоковская «Лолита». То сеть Набоковской «Лолиты». Я правильно склоняю слова?
Лем – Склоняйте, как хотите, это превосходно с ваших уст.
Гейз – Схожесть имени. Лилит. И все.
Лем – Но вторая версия куда мрачнее.
Гейз – Поэтому их всего-то две. А третья – это я. Но это факт.
Лем – Я убедился в этом, когда мне Вивиан рассказала подробную вашу биографию и встречу с Владимиром Набоковым и его супругой Верой Слоним, но как я и обещал, иначе бы этой встречи не состоялось, я унесу в могилу эти факты, доказывающие то, что Долли это вы. Но что вы знаете о второй версии?
Гейз – Флоренс Салли Хорнер. Она 1937-ого года рождения. Набоков действительно хранил газетные вырезки за 1948-ой год о похищении Салли.
Лем – (показывает копии этих вырезок) – Вот они.
Гейз – Невероятно.

Лем – (читает) «13 июня 1948 года, Флоренс Салли была похищена человеком по имени Фрэнк Лассаль,  который в течение двух лет скрывал ее, путешествуя по Америке.»
Гейз – Несмотря на то, что Салли вернулась домой, ее судьба оказалась трагичной. В августе 1952-ого она погибла в автомобильной аварии.
Лем – (открывает «Лолиту») Вот закладка.  « - Сделал ли я с Долли то же самое, что и Фрэнк Лассаль, 50-летний механик, сделал  с Салли Хорнер в 1948-м году?»
Гейз – Да,безусловно он знал об этой истории , но не более того. Ведь именно эта история является гадким и мерзким, я бы сказала животным преступлением и карается по закону, что и было сделано с господином Лассалем, который получил срок в 35 лет и умер в тюрьме в 70. А мы говорим об изысканной и литературной мистификациии, связывающую меня с этим образом и с самим великим писателем, на родину которого я мечтала приехать всю свою жизнь.

Лем – Я смотрю сейчас на вас и понимаю, что об этой встрече я действительно мечтал всю свою жизнь, но, несмотря на весь возрастной и в то же время иллюзорный абсурд времени, я снова влюбляюсь в вас, как когда-то, в девятом классе, когда впервые прикоснулся к запретной книги и прочел ее. Но следующий мой вопрос будет таким. Давайте представим сейчас с вами, или даже не представим, а и проведем спиритический сейчас, как у Набокова в «Соглядатае». Помните?
Он берет ту книгу, открывает страницу с закладкой, читает:
Вайншток – Нашел ли ты успокоение?
Ленин – Нет. Я страдаю.
Вайншток – Желаешь ли ты мне рассказать о загробной жизни?
Ленин (после паузы) – Нет.
Вайншток – Почему?
Ленин – Там ночь.
И здесь же:
Вайншток – Дух, кто ты?
Ответ – Иван Сергеевич.
Вайншток – Какой Иван Сергеевич?
Ответ – Тургенев.
Вайншток – Продолжаешь ли ты творить?
Ответ – Дурак.
Вайншток – За что ты меня ругаешь?
Ответ – Надул. Я – Абум.

- Кого бы вы хотели вызвать Долли? Ответ никого не принимается.
Гейз – Если вы про роман, то прообраз Шарлотты. Я про свою маму. Ее зовут несколько по-другому, но сейчас это не имеет никакого значения.
Лем – Чтобы вы у нее спросили?
Гейз – Мама, как ты умерла на самом деле?
Лем – А если бы вместо мамы пришел Набоков? Что бы вы ему сказали?
Гейз – Спасибо.
Лем – Да, как там, у Владимира Владимировича в «Взгляни на арлекинов»! …свои невинные часики – прибор для измерения перемещений, а не времени.
Гейз – Точно.

Лем – Вот имея сейчас этот прибор для перемещения во времени, в какой период своей жизни на один день вы бы перенеслись?
Гейз – Интересный вопрос. Я думаю, что такой день еще не настал.
Лем – Ответ достойный королевы. Хорошо, следующий вопрос из ряда фантастики. Если предположить что Гумберт Гумберт сейчас был бы жив, вы бы хотели с ним выпить по рюмке коньяка или еще что-нибудь с ним сделать?
Гейз – Вы прекрасно знаете, что Гумбер Гумберт это персонаж «Лолиты», а в действительности его звали…
Лем – Думбер Думберт.
Гейз –Откуда вы знать правильный ответ? То есть откуда вы знаете правильный ответ?

Лем (берет книгу со стола) – «Взгляни на арлекинов». Последний законченный роман мастера. В третьей части, у меня тут закладка на 160-ой странице, есть имя и фамилия, которую говорит герой. Думберт Думберт Думбертон. И кстати, здесь же рядом, на 173-ей странице, есть упоминание отеля, в котором Думберт Думберт останавливается. «Приют Лолиты».
Гейз – Блестящую работу вы проделали перед встречей!
Лем – Еще бы. Я ее ждал всю жизнь.
Гейз – Позвольте в свою очередь выпить за вас! Есть что-то мистическое в этой встрече сегодня. За окном волшебный и такой заснеженный Исаакиевский собор, который я видела только на открытках, за ним, на улице… Я названия не помню, вернее, помню, но не скажу…
Лем – Большая Морская, 47.
Гейз – Да, прямо за Исаакиевским собором квартира, в которой провел свое детство Набоков и вот мы так просто разговариваем и пьем шампанское. Позвольте выпить за ваш американский дар журналиста с человеческим лицом, бьющимся русским сердцем и галантностью французского портье.
Лем – Мне невероятно ценны ваши слова. Если бы вы знали на сколько!

Пьют шампанское и закусывают яствами на столе.
Гейз – Здесь невероятно вкусная кухня.
Лем – Долли, скажите, в каком возрасте вы впервые прочитали «Лолиту», и какое было ваше первое впечатление? Вы с первых страниц узнали, что образ списан с вас?
Гейз – Вы не поверите, но сначала я посмотрела фильм любимого Стэнли Кубрика, вышедший 60 лет назад в 1962 году и уже сразу поняв о чем, а главное о ком речь, прочла саму книгу.
Лем – Да, конечно, мы обязательно поговорим сегодня об этом фильме, но когда вы именно прочли роман, какое было послевкусие?
Гейз – Было полное ощущение, что я не читатель, а секретарь-машинистка писателя, который стоял с написанными от руки рукописями чуть поодаль меня и диктовал текст. Настолько он был мне знаком.
Лем – (беря книгу со стола) – Да, все в той же «Взгляни на арлекинов» есть похожая сцена, когда герой – писатель нанимает себе машинистку. (Читает)

«Наш первый сеанс прошел ужасно. Я выучил свою роль со тщанием нервного актера, не приняв во внимание, с каким партнером мне придется иметь дело, а она ошибалась или осекалась на каждой второй реплике. Она просила меня не спешить. Она перебивала меня дурацкими замечаниями вроде: «Так не говорят» или «Никто не знает этого слова («взводень»), почему бы не сказать просто «большая волна», если это то, что вы имели в виду?»

Гейз и Лем смеются. Потом, на какое-то мгновение, она делается очень даже серьезной.
Гейз – Возможно, это и было также.
Лем – Возле вас, Долли, стоит проводной телефон. Вы могли бы взять трубку.

Она берет трубку.
 – На проводе сейчас Долорес Гейз и ей 12 лет, у вас только минута оплаченных международных переговоров. Скажите ей сейчас за эту минуту, то, что вы хотите! Может, стоит ее о чем-нибудь предупредить?
Гейз – Дорогая моя девочка! Алло! Бросайте все и переезжайте в Петербург! Здесь прекрасно все! От заката солнца отражающегося на Исаакиевском соборе, до узоров на салфетках гостиницы «Англетер». Помимо Александра Пушкина, Фридриха Достоевского, то есть Федора Достоевского и Николая Гоголя, здесь можно встретить истинную жизнь твою, чья тень не будет падать страшной ношей на того, кто сейчас с тобой рядом.

– Там, по-моему, в трубке действительно чей-то голос…  Алло! Что есть? Повтори еще раз, очень плохо слышно…
Лем – Этого не может быть. Это декоративный телефон, он даже не имеет включенного шнура и…
Гейз – Там мужской голос… И по-моему я его знаю. Это Думберт Думберт.
Лем – Этого не может быть.
Гейз – Боже! Я звонила в 1950-е годы.

Она в невероятном волнении. Ей не по себе. Лем наливает ей воды в стакан. Она выпивает. Достает из сумки веер. Приходит в себя.
Лем – Вам не хорошо?
Гейз – Нет, нет, все в порядке. Я вам клянусь, что я слышала сначала себя, ту себя, и потом его.
Лем – Что она, то есть вы, вам сказала?
Гейз – Она спросила. Бывают ли они зимой у вас там?
Лем – Что бывает зимой? Ничего не понимаю.
Гейз – Я сама не понимаю. Мой молодой голос мне сказал так. Бывают ли они зимой у вас там? Она спросила это после того, как я позвала ее в Петербург.
Лем – Да, но вы сказали, - приезжайте. То есть вы позвали ее и Думберта?
Гейз – (машет веером) – Да, возможно. Возможо.
Лем – А что сказал он?
Гейз – Он сказал что-то про василистниковую калиптру. Потом помехи и связь оборвалась.
Лем – На каком языке?
Гейз – Конечно на английском!
Лем –  (засмеялся) Речь идет о бабочках!
Гейз – Почему о бабочках?
Лем – Калиптра – это вид бабочек.
Гейз – Набоковские бабочки – для меня символ бессмысленной красоты и вечного полета. Только я не могу понять. Как я могла дозвониться? Я же просто взяла трубку? Это что-то из ряда фантастики или задуманного вами спектакля?
Лем – Я сам не могу пока сформулировать в разумных словах произошедшее, и думаю, всему свое объяснение найдется и этому тоже.
Гейз – Позвольте мне выпить еще шампанское! Оно у вас здесь превосходное.

Лем (разливает по бокалам) – Конечно! Тем более каждый глоток наполнен вашим рождением и, конечно же Новым годом. С новым годом!
Гейз – С новым годом!
Лем – Пожелаете нашим читателям и слушателям что-нибудь в новом году?
Гейз – Наблюдайте за бабочками и желайте каждый день того, что наполняет этот мир бессмысленной красотой и не требует объяснений!

Чокаются. Пьют.

(«Работа над романом переменила также мои брачные повадки, превратив меня в менее страстного и более снисходительного мужа: я закрывал глаза на Луизины подозрительно частые загородные поездки к не указанным в телефонной книге окулистам, в то же время сам пренебрегая ею ради Розы Браун, нашей хорошенькой горничной, трижды в день мывшейся с мылом и полагавшей, что черные трусики с рюшками «что-то такое делают с парнями».)

Лем – (снова открывает книгу) – Здесь, в части четвертой «Взгляни на арлекинов» есть интересная сцена.

«Как он сказал? – воскликнула она, переводя взгляд на Луизу, на своего дружка и снова на Луизу. – Что это значит? Почему он назвал меня «Долли»? Кто она такая, черт возьми? Почему, почему (поворачиваясь ко мне), почему ты так сказал?» Страница 217-ая, четвертая глава. Так почему он так сказал?

Гейз – Тут главное вопрос не в этом, а в том, кто это сказал? Без театра здесь не обойтись. Я думаю все, что вы приводите в пример из Набокова, можно сделать в одном большом и занимательном спектакле.
Лем – Вспоминая «Лолиту», а я о романе, вы играли в любительском театре. Вот что об этом пишет Гумберт Гумберт в 13-ой главе второй части «Лолиты».

«К тому времени, когда весна подкрасила улицу Таэра желтыми и розовыми мазками, Лолита уже бесповоротно влюбилась в театр».

И тут же:
«Я не терплю театра, вижу в нем, в исторической перспективе, примитивную и подгнившую форму искусства, которая отзывает обрядами каменного века и всякой коммунальной чепухе, несмотря на индивидуальные инъекции гения, как, скажем, поэзия Шекспира или Бен Джонсона, которую, запершись у себя и не нуждаясь в актерах, читатель автоматически извлекает из драматургии».

- Кого бы вы хотели сыграть на сцене театра, если бы тогда, в юности, продолжили свой путь? И сразу  вопрос, кого-бы вы не хотели сыграть ни за что и никогда?
Гейз – Мой ответ будет, наверное, очень банальным и я думаю что, вы ожидали другого ответа. Я хотела бы сыграть «Лолиту». Да, да, Набоковскую «Лолиту» и отвечая на второй вопрос, ни за что и никогда я бы ее не сыграла. Я аргументирую свой ответ. Я уже вспоминала фильм Стэнли Кубрика «Лолита», вышедший в 1962-ом году. Так вот, я считаю, что лучше Сью Лайон эту роль никто не сыграет, а по сему, я бы отказалась от этой роли в пользу Сью.

Лем – (берет со стола афиши этого фильма и постеры, а также газетные статьи о нем) – Ваш ответ мне понятен, тем более что к фильму Стэнли Кубрика сценарий писал сам Набоков! И об этом мы тоже поговорим чуть позже, а пока, очаровательная Сью пленила миллионы зрителей и даже получила премию «Золотой глобус» за эту картину как самая многообещающая актриса». В нее действительно были влюблены все мужчины Америки второй половины шестидесятых, и она пять раз была замужем. В ее карьере после «Лолиты» были и «Ночи игуаны» Джона Хьюстона, «7 женщин» Джона Форда, потом что-то про кровь название…

Гейз – «Капля крови, чтобы умереть любя» Элоя де ла Иглесиаса.
Лем – Точно. Но после «Аллигатора» она окончательно ушла из кино и после завершения актерской карьеры работала учительницей испанского языка в одной из начальных школ Лос- Анджелеса. Она умерла совсем недавно. Несколько дней назад была вторая годовщина ее смерти. 26 декабря 2019-ого. Ей было всего 73 года.
Гейз – Светлая память любимой актрисе. После нее я бы не сыграла так саму себя, как это сделала она.

Они выпивают молча.
Лем – Сью смогла бросить кино и уйти в тихую школу учителем, вы не боитесь в корне изменить свою жизнь? Не боитесь резко все поменять, и я даже приведу вам одну конкретную историю. На одной из Парижских встреч в 30-х годах прошлого столетия, любимый когда-то писатель Набокова, Иван Алексеевич Бунин, выпив лишнего в одной из русских столовых французской столицы, сказала ему, - что он, Набоков, умрет от нищеты и в полном одиночестве. И кстати оказалось все совсем наоборот, но вы не боитесь умереть от нищеты в полном одиночестве?
Гейз – Понимаете в чем штука, я не то, что не боюсь, я готова сегодня все поменять в своей жизни и умереть однажды в Петербурге, но я не понимаю слово одиночества. Наверное, оно может быть у молодых, а в моем случае это практически невозможно. Если бы вы увидели мою библиотеку, то точно бы поняли, что я никогда не умру от нищеты и одиночество! Или как правильно? От одиночества.
Лем – По договору с вашим агентом Вивиан и с вами, я не могу спрашивать вас о личной жизни, детях и даже о вашей нынешней работе и понимаю, что эти причины вызваны тем, чтобы ушлые журналисты просто на просто не нашли вас и не знали вообще о вашем существовании, но все же позвольте задать один вопрос личного характера.

Гейз – Попробую ответить
Лем – Вас бросали мужчины?
Гейз – Мне никогда не была понятна эта фраза. Я всегда думала, что бросить можно только окурок в урну, и то, предварительно его потушив. Я умела начинать и заканчивать отношения, также как и некоторые мужчины в моей жизни умели начинать и заканчивать со мной отношения, но слово бросать или бросить, или бросал, я даже не могу правильно его склонять на русском языке.
Лем – Ответ мне понятен. Давайте сделаем маленькую паузу, чтобы немного перекусить, выпить и нужно позвать официанта.

4.
Во время этой чайной паузы, а я уверен, что именно сейчас на столе окажется торт «Москва» с 86-ю свечками и чай, я немного тут похозяйничаю с текстом. Про торт «Москва» это конечно моя личная фантазия, учитывая, что сам Набоков, хоть и родился в России, в Москве никогда не был. Даже если порыться в текстах мастера, можно найти следующее, - «Я вновь увидел его, но уже не так явственно, во время нашего переезда на автобусе из одного аэропорта в другой через какие-то жалкие окраины Москвы – города, в котором я ни разу в жизни не побывал и до которого мне было столько же дела, как скажем до Бирмингема.» Поэтому мне так захотелось (в своем скудном воображении, конечно), чтобы хоть что-нибудь в тот странный и многообещающий вечер, напоминало о Москве златоглавой. Хоть и родился Набоков в 1899 году 22-ого апреля в Петербурге, день рождения он всегда праздновал 23 –его. В этом была своя логика: ведь первая же годовщина маленького писателя в 1900 году, приходилась уже на 23-е апреля по европейскому календарю. Кстати, сам В.В. впоследствии ассоциировал этот день с днем рождения и смерти Шекспира. Отец его, Владимир Дмитриевич, известный юрист и общественный деятель будет убит в 1922-ом в Берлине, мама Елена Ивановна Рукавишникова умрет в Праге 1939-ого, но не могу не обозначить для себя (случайного повествователя в этой истории), что учился Набоков в Петербурге в Петербургском Тенишевском училище с 1911 года по 1916-ый, на месте которого сейчас располагается факультет театра кукол при институте сценических искусств, где когда-то учился и ваш покорный слуга, (совсем не на долго, куклы, из гениального спектакля «Река Потудань» по Андрею Платоновичу Платонову, перевернули все мои представления о театре кукол) перед тем как окончательно уйти в сценарную мастерскую киношколы при Мосфильме, переехав в Москву. Взволновал меня сей факт, что ходил я его петербургскими дорожками и возможно занимался в той же самой аудитории, где занимался и он сам. Окончательно покинув Россию в 19 лет, из Крыма будут долгие годы в Германии, Франции, Англии, Европа узнает «Машеньку», «Лужина», «Событие», «Дар», «Казнь», «Камеру…»  и многое то, что сегодня, конечно же является классикой мировой литературы, потом в сороковые и пятидесятые Америка, лекции в Гарвардском университете, выход «Лолиты» в 1955-ом, переезд с женой в Швейцарию, где он и скончается от неизвестной вирусной заразы 2 июля 1977-го года и на кладбище в Монтре обретет вечный покой. (Сегодня уже рядом с ним лежат его жена Вера, почившая в 1991-ом и сын Дмитрий, ушедший в 2012-ом) Но если честно, меня не сколько интересует биография и творчество Владимира Владимировича, сколько судьба двух этих людей, сидящих друг напротив друга в «Англетере», с видом на Исаакиевскую площадь и говорящих на простом языке и о самом простом и при этом так забавно и интеллектуально, а главное виртуозно, отмечающих день рождения и новый год.

 5.
Все та же обстановка, только действительно, на столе стоит торт «Москва» (под цвет платья Долорес Гейз), аромат Эрл-Грея и из спиртного только шампанское. На торте две свечи в виде цифры 86. Если я не ошибаюсь, работает Лемовский радиоприемник и звучит музыка. Возможно, официант входит и зажигает свечи с одной спички и уходит, а возможно он это давно уже сделал и ушел.
Гейз – О Боже! Как мне ценно и приятно Ваше внимание к моей скромной персоне в мой день рождения.
Лем – Загадайте желание и задуйте свечи!
Гейз – Я хочу, чтобы вы были здоровы и счастливы! И жили долго-долго!
Лем – Долго, к сожалению уже не получится, а счастливо точно!
Гейз – Помните, что часы измеряют перемещения, а не время.
Лем – Это точно. Встреча с вами продлила мне жизнь на целую вечность со счастливым началом.
Гейз – Все, я задуваю свечи!

Она дует, оба они аплодируют.
Лем – И все же главный вопрос нашего интервью. Есть ли в романе «Лолита» доля правды? Доля лжи? И если есть то где?
Гейз – Я прекрасно понимаю, что это интервью исключительно будет интересно тем, кто хоть однажды читал этот роман, поэтому начну с главного. Вы читали хоть раз книгу Александра Долинина  почетного профессора университета штата Висконти в Мэдисоне «Истинная жизнь писателя Сирина»?
Лем – Нет.
Гейз – Так вот. Там у него есть интересное исследование относительно того, что Гумберт Гумберт мог сочинить убийство Куильти и смерть от родов самой Лолиты.
Лем – То есть?
Гейз – Позвольте мне роман?

Лем передает ей роман.
- У вас нет на английском?
Лем – Нет, с собой нет сейчас.
Гейз – Попробую найти на русском эти даты. Роман я знаю наизусть.

Ищет, листает, что-то тихо говорит, как бы про себя. Делает закладки.
- Вот смотрите, 22 сентября 1952 года – Г.Г. получает письма от Джона Фарло и Лолиты («миссис Ричард Ф. Скиллер») и отправляется в путь.
Так, далее, вот, - 23 сентября – встреча Г.Г. с Лолитой в Коулмонте.
24 сентября – Г.Г. посещает  Рамздэль и едет в Паркингтон.
25 сентября – Г.Г. убивает Клэра Куильти и сдается полицейским. Тогда же (или, что более правдоподобно, через несколько дней) его отправляют на экспертизу в «лечебницу для психопатов», где он и начинает писать «Лолиту».
16 ноября – Г.Г., переведенный к тому времени в тюрьму, ставит последнюю точку в рукописи и умирает «от закупорки сердечной аорты».
25 декабря – Лолита умирает «от родов, разрешившись мертвой девочкой… в далеком северо-западном поселении Серой Звезде.

Таким образом, нам известно, что Гумберт Гумберт мог приступить к работе над книгой, самое раннее, 26 сентября и, следовательно, писал ее не более пятидесяти двух дней. Однако в финале «исповеди» он сообщает, что начал писать Лолиту ровно «пятьдесят шесть дней тому назад» …

Отдает книгу обратно.
- Не кажется ли вам, вот что!
Она открывает свою сумочку и достает вырезку то ли из газеты, то ли вырванный лист книги.
- Это у того же Долинина. Как одно интересное доказательство!

(читает) – «От того, какую из двух хронологий мы примем за «истинную», во многом зависит интерпретация  всего романа в целом. Ведь если Г.Г. перед смертью уже не лукавит и говорит правду, то из этого следует, что весь его рассказ об истории написании «Лолиты» и событиях, заставивших его в конце сентября 1952-ого взяться за перо, может быть подставлен под сомнение. Американская исследовательница Элизабет Брусс первой выдвинула гипотезу, согласно которой замаскированное указание на то, что герой «Лолиты» начал писать свою исповедь именно 22 сентября, - это неслучайное следствие недосмотра Набокова, а «имплантированный» в текст ключ, меняющий интерпретацию его последних глав. Приняв эту дату за отправную точку, - утверждала она, - мы должны отнестись ко всем событиям, которые, согласно Гумберту и Джону Рэю, произошли после 22 сентября, к встрече с беременной Долли Скиллер, поездке в Рамздэль и Коулмонт, убийству Куильти, аресту и тюремному заключению, как к фантазиям повествователя, к его чистому вымыслу».

Она откладывает страницу и пьет чай. Долгое молчание.
Лем – Вот это да. Это же невероятно. Это все доказывает вас с еще большей невероятностью.
Гейз – Подкрепляет это доказательство тот факт, что в фильме Стэнли Кубрика, автором сценария выступил сам Набоков и если вы помните, ни о какой смерти Лолиты даже в титрах, в отличие от фильма «Лолита» 1997-го не сказано.
Лем – Невероятно! Скажите, ваш любимый писатель?
Гейз – Томас Вулф.
Лем – Что мешает вам жить?
Гейз – Бессмертие.
Лем – Что помогает вам жить?
Гейз – Бессмертие.
Лем – Посмотрите за окно. Как красиво, а если посмотреть выше, то там небо. Звезд конечно сейчас не видно, но они есть и представьте что одна сейчас без имени. Имя кого, вы бы дали безымянной звезде?
Гейз – Думаю имя Стэнли Кубрика.
Лем – Что бы вы в себе изменили?
Гейз – На моей правой груди есть родинка, я бы ее перенесла на левую грудь. В бессмертии мне хочется разнообразия.

Лем очень громко и искренне смеется.
Лем – Какую эпитафию вы бы хотели увидеть на вашей могиле?

Она думает какое-то время.
Гейз – Я хоть и крупный персонаж в мировой литературе, но легкая как бабочка, улетела, и скоро вернусь!
Лем – Это так просто, но в то же время так глубоко, а главное радостно… Могу я у вас ее украсть для своей эпитафии? Конечно, я кое-что изменю…
Гейз – Да, дарю! Но вы так и не рассказали, почему вы мечтали об этой встрече со мной всю жизнь?

Таинственная пауза. Улыбающийся Лем.

Лем – Это было в восьмом классе, обычной петербургской школы. Мне не было еще и 14-ти лет, когда за одну парту в школе ко мне посадили новенькую девочку. От нее невероятно пахло, каким-то лавандовым ароматом и просто свежестью леса и немного пОтом особенно после уроков физкультуры. Смесь этого блаженства рождало во мне невероятную сексуальную энергию, которая не давала покоя всем моим мыслям и фантазиям. Уронив однажды карандаш на пол, я присел, чтобы его поднять и увидел ее слегка раздвинутые ноги в колготках серого цвета. Я думал, что взорвусь под партой в тот же миг и разнесет ее, парту в щепки по всему классу, показав меня всем одноклассникам, сидящим и заглядывающим между ног очень красивой девочке. Однажды она поняла, во всяком случае, догадалась о моем естественном желании и рассказала о запретной книге для взрослых под названием «Лолита». Книгу выдавали в библиотеках только взрослым, и я просто выкрал ее в один очень жаркий день, во время школьных каникул. Прочитав ее тогда, и дорисовав в фантазиях образ Лолиты, я ее полюбил и вскоре рассказал об этом Нине. Той самой соседке по парте, которую, как и всех девочек интересовали только взрослые мальчики, старшеклассники. И когда мы заканчивали школу и немного выпили на выпускном, то ее на моих глазах прямо в губы поцеловал самый страшный, самый пьяный, самый злой и самый ужасный мальчик в нашем классе и она предательски ответила ему взаимностью. По крайней мере, его жирным и вонючим губам. Я ей сказал при нем, - Как ты могла? Зачем? – Просто Коляй прикольно целуется! – Я не хочу больше знать тебя, - на эмоциях выпалил я. – Ну и не надо! Иди к своей Лолите! – И пойду! Я стану известным журналистом и возьму у нее интервью, - сказал я весь в слезах и соплях, - и ты обо мне еще услышишь!

Долорес Гейз вытерла платком слезы и выпила воды.
- Вы хотели откровенность, вот я и был с вами откровенным. И вы теперь понимаете, что несбыточная мечта моя сбылась.
6.
Я оборвал запись, там было еще несколько вопросов, я к ним скоро вернусь и закончу всю эту фантасмагорию, а пока я связался с той самой Ниной Хлебниковой, которая и прислала мне это письмо с флэшкой. Я представился и рассказал, что уже накидал черновик этого интервью и поинтересовался о возможной встрече. Она была искренне удивлена этому звонку и была уверена, что сама бандероль мной не получена, а если и получена (напомню, что получил я ее действительно странно) то забросил ее на свалку своей архивной истории. Также я узнал, что Стас Лем умер 3 марта этого ода в одной из клиник Санкт-Петербурга от рака позвоночника вызванного  старой травмой.  Встретились мы с ней в уютной кофейне лавки писателей на Невском проспекте, 66. Она была той самой одноклассницей Лема и соответственно его одногодкой и значит, был ей 51 год. Для столь радостного возраста она выглядела невероятно хорошо, не отнять правда и несколько лет, но и не на день не прибавить. Она произвела на меня очень хорошее впечатление. Если честно, я пытался уловить ее запах, тот самый лавандовый, о котором говорил Лем, но ее банановые духи и аромат капучино предательски вмешивался в мои планы. Она была очень похожа на какую-то актрису, но я так и не мог понять какую. Голос ее был бархатный, улыбка сдержанная, но не без блеска белоснежных зубов. Запах капучино растворился по всей лавке писателей, а ее банановый аромат так приятно расположил к беседе. Волосы русые, глаза светлые, одежда и зонтик по петербургски стильные. Узнал я от нее то, что естественно не было никакой Долли, Лолиты и прочее, хотя она может, и была, но лишь на страницах великого романа Владимира Набокова, не более, хоть и родилась действительно 1-ого января 1935-ого как сказано в тексте у автора.
Совершенно случайно, из интернета узнала (она была в поиске независимого корреспондента не прикрепленного к конкретному ТВ для своего модного шоу или правильнее шоу мод) о том, что ее бывший одноклассник по имени Стас Лем потерял профессию журналиста из-за страшной травмы и потерял всякий вкус к жизни и тихо умирал в одном их хосписом Санкт-Петербурга. В голову ей пришла действительно дерзкая и невероятная мысль! Нанять одну неизвестную актрису для исполнения роли состарившейся Лолиты, заплатить ей приличный гонорар и исполнить мечту Лема, - который когда-то об этой ей сказал на школьном выпускном, - чтобы подарить смысл уходящей жизни и придать ей таинственную страсть и наполненную великим смыслом  радость бытия. Она узнала, в каком хосписе он лежит, и навестила врача, который и озвучил ей неутешительную перспективу неизбежной смерти их пациента в ближайшее время. Конечно, о ее приходе в хоспис он не узнал, но именно от этого же врача она и узнала что после посещения «Англетера» он вернулся совершенно другим и слишком счастливым человеком от которого исходил искренний и заразительный смех, это было каждый день вплоть до самой его смерти, а по вечерам его украшала загадочная улыбка которая могла бы быть только на абсолютно счастливом и здоровом человеке, с этой улыбкой он и ушел в мир иной. Также я узнал что, не за долго до ухода, к нему в клинику пришло письмо «Из Америки» с признаниями любви от Долорес Гейз и с приличной суммой денег от «одного американского издательства» пожелавшего купить интервью. Мы не так долго общались  с Ниной, но после этой встречи я все же вышел другим человеком из этой лавки писателей. Я пообещал ей в самое скорое время написать пьесу и назвать ее просто, - «О чем не сказала Долорес Гейз»? Это все впереди, а пока привожу то, что еще осталось от той записи в «Англетере» от 1 января 2022-ого года.

7.
Лем – Заканчивая наше интервью, я бы хотел спросить у вас, вот если бы вы вдруг выиграли миллион долларов, и получили на руки всю сумму, на чтобы вы ее потратили?
Гейз – Я бы положила всю эту сумму на этот поднос вместо торта, накрыла бы своей вуалью, вышла бы на Исаакиевскую площадь, сдернула бы вуаль и отпустила бы…
Лем – С какими словами?
Гейз – Боже, как красиво они летят! Как бабочки в тех самых, снежных Альпах!

8.
После всей этой истории, я прочитал почти всего Набокова и вот хочу в качестве исключения из всей этой исключительной истории, закончить этот черновик последней сценой последнего романа Набокова «Взгляни на арлекинов»:

«Все это замечательно, - сказал я, берясь за рычаги своего кресла-каталки, направляясь с твоей помощью обратно в палату. – И я благодарен, я тронут, я исцелен! И все же твое объяснение – это лишь тонкий софизм – и ты это знаешь; но пусть, - идея попытаться обратить время – это trouvaille; это напоминает (целуя руку, опущенную на мой рукав) точную и ясную формулу, которую выводит физик, чтобы люди были счастливы, - до тех пор (зевая, забираясь обратно в постель), пока другой какой-нибудь умник не хватается за мел. Мне обещали немного рому к чаю – Цейлон и майка, родственные острова (уютно ворча, засыпая, ворчанье смолкает)».

К О Н Е Ц
09.12.21.