Две истории про Женьку

Посвящается Е.Я.



История первая. Сахалин.

 Мой друг Женька родился на самом краю земли — острове с красивым названием Сахалин. Это для жителей материка Сахалин — край земли, для Женькиных земляков их остров — начало.
 По справедливости сказать, любой край — это всегда чьё-нибудь начало, и наоборот, потому что Земля круглая, как шар, так сказали в школе.
 Третьеклассникам из учительской принесли модель земли — огромный шар на деревянной подставке. Называется — глобус. На шаре синие моря и океаны, коричневые с зелёным материки, тонкие линии параллелей и меридианов, чтобы не заблудиться.
 Женька попытался найти на глобусе свой дом, но сам огромный Сахалин там был навроде крошечного плевочка, мизинчиком закроешь.
 Весь мир, что окружал Женьку с детства: родной Углегорск, улица Приморская с домами, огородиками и бараками, начальной школой, складами Заготзерна и Реалбазы, пограничной заставой на глобусе не поместился.
 Не это поразило Женьку. «Почему люди с южного полушария не свалились? Ведь они же верх ногами ходят!»- вот вопрос вопросов!
 Женька Барацкий, который всё знает, потому что учится в четвёртом классе, сказал, важно закуривая беломорину: «Бля! Не падают, потому что «низ» -это там, где земля. ПонЯл, бля? У нас низ под ногами и у них. Падают всегда на землю, не упадёшь же ты в небо?»
 Женька представил, что падает в небо в мягкие, как матрац, облака и рассмеялся.
 Взрослый друг Женьке нравится. Он ловко матерится, умеет курить и далеко плеваться, а ещё он смелый и весёлый. С таким не пропадёшь!
 Барацкий с важным видом втянул в себя дым. Дым попал не в то горло. Женька заперхал, покраснел, как варёный чилим-креветка. Из облупленного носа на губу высунулась зелёная козюля.
 Барацкий сделал вид, что кашляет не от дыма — просто так что-то в горло попало, отдышался, шмыгнул носом и залихватски сплюнул через широкую щербину меж передних зубов.
 «Кури, бля!»- щедро поделился Женька Барацкий с Женькой Купеческим, ворованной у отца папиросой.


 Барацкими зовут мальчишек из бараков. Их отцы работают грузчиками в ЗаготЗерне. Склады ЗаготЗерна стоят на берегу Татарского пролива. В склады с материка пароходы привозят муку, комбикорм, разную крупу, чтобы потом развести по всему острову.

 Женька Купеческий живёт в доме с расписными фронтонами и крашеной крышей. «По купечески!»- говорят обитатели бараков и дразнят Женьку «купеческим».
 Женька обижается на «купеческого». Почему купеческий? Купцы при царях были. У Жени папа работает на заводе, мама в школе.
 Один пьяный дядька ругался в сторону Женькиного дома «вшивые интеллигенты».
 Врёт злой дядька. Нет у них вшей! Сам он вшивый. Раз в четверть школьная медсестра осматривает головы мальчиков и девочек. У Женьки вшей ни разу не находила.

 Расписывает фронтоны и красит крышу Женин папа. Он большой, сильный и справедливый. Никогда Женю просто так не наказывает, не то что отец Женьки Барацкого.
 Дядя Вася, так зовут отца Женьки Барацкого, бьёт сына и гоняет жену тётю Лиду всякий раз, когда бывает пьяный.
 Ещё он кричит: «Я гегемон, я соль земли, я всех кормлю!» А потом плачет, или поёт страшным голосом: «Покатилась голова, он зарезал сам себя!»

 Женька думает: «Дядя Вася что — кормилица? Кормилица у Пушкина была. Это такие женщины, которые всех кормят».
 Женька представил, как дядя Вася бегает вокруг барака с кастрюлей манной каши и пытается всех накормить.
 Нет уж, спасибо, обойдёмся!
 А, кто такой «гегемон»? Гематоген что ли?
 Мама объяснила, что гегемон — это главный. В нашей стране главные рабочие, вот их и называют гегемоном.
 Папа на заводе работает модельщиком, а это рабочий самого высокого разряда. Значит он самый главный гегемон!

История вторая. Два капитана.

 Море было большое. Больше моря бывает только небо над ним.
 С небом не поиграешь, а море, вот оно - за складами Заготзерна, стоит улицу перейти!
 Море было главным товарищем их детских игр. Даже когда ты не видел моря, даже за уроками, даже дома под одеялом ощущал его присутствие.
- Где пропадал?
- На море!
- Куда пойдёшь гулять?
- На море!
 С моря приходили корабли. Их называли по стране приписки: «итальянец», «грек», «японец», «наш». Наших было больше всего. Любой пацан по гудку мог определить: пришёл пароход, или уходит в плавание.
 Друзья не сомневались, когда вырастут, станут моряками и обойдут все моря-океаны.
 Нет, вначале они поступят в пограничники. У пограничников фуражки красивого зелёного цвета. Пограничники сидят на сторожевой вышке, глядят на море и город из огромных биноклей и всё-всё видят. Мама говорит: «Позвоню на заставу, узнаю, как ты себя сегодня вёл».
 Баловаться под взглядом строгих пограничников жутковато. Для тайных дел приходится прятаться в зарослях огромных сахалинских лопухов. В душном зелёном полумраке, как в джунглях, кто увидит?
 Решено, вначале друзья станут пограничниками, когда отслужат на заставе, пойдут в моряки. Потом можно опять в пограничники вернуться!

 Море щедро делилось с пацанвой не хитрыми дарами: шустрыми крабами, усатыми креветками-чилимами, колючими ежами, пёстрыми звёздами.
 На море всё морское: ежи, звёзды. Папа говорит, что есть морские котики, морские зайцы и даже морские свиньи.

 Море выбрасывало на берег обрывки рыбацких неводов с шарами-поплавками из стекла; белые как кость стволы деревьев неведомых пород с корнями похожими на осьминогов.
 Мальчики всякий свободный день проводили на море: купались, жгли костры из плавника, нетерпеливо вбирали тощими телами тепло, чтобы снова лезть в студёную воду Татарского пролива, варили чилимов в банках из-под томатной пасты. Приходили домой прокопчённые солнцем и дымом, в трусах с предательскими разводами морской соли. Получали от матерей заслуженный нагоняй, чтобы завтра снова бежать на море.


 Всю ночь дул ветер, бушевали яростные валы. Подобный безумному художнику, бесконечно переписывающему картину, целиком поглотившую всё его воображение; или дотошной хозяйке, при каждой уборке переставляющей мебель, так что знакомой квартиры не узнаешь, шторм творил новый берег - возникали и исчезали пляжи из песка и разноцветной гальки, падали деревья и кусты. Там, где была песчаная коса, сегодня чайки плавают.
 Женя маленький долго не мог уснуть. (Про «маленького» автор пишет только затем, чтобы отличать своих героев. Сам Женя маленьким себя не считал.) Шум волн обещал новые находки и приключения. Скорей бы утро!


 Утром Женька проснулся от оглушительной тишины. Дома пусто. Родители ушли на работу. Комнатка облита солнцем, золотые пылинки пляшут в воздухе. Воздух из форточки пахнет свежестью и морем.
 Море!
 Проспал! Мальчик торопливо запрыгал на одной ноге, второй попадая в штанину сатиновых шаровар, загремел рукомойником. С улицы засвистели: «Жека, выходи! Пошли поплывки искать!»

 «Поплывки» - так через Ы вместо скучной А говорили в Женькином детстве.

 Друг! Женька! Море! Поплывки!
 Мальчишка выкатился на крыльцо, сунул ножонки в почти новые кожаные сандали с капризными пряжками. Но не в пряжках счастье. Море ждёт!
 Женька рванул к воротам. Сердечко готово бежать впереди. Однако пред калиткой затормозил и повесил нос.
- Чё, проспал? Дела не переделаны?- спросил насмешливо Женька Барацкий друга. Он то всегда был свободным!
- Ага,- потупился Женька Купеческий.
- Потом переделаешь,- предложил старший,- пошли, пока Гундосый со своей бандой все поплывки не собрал!
Колька Гундяев по прозвищу Гундосый учился с Барацким в одном классе. Мальчишки то дружили, то смертельно враждовали.
- Не,- сказал Женька, -мне кролей кормить надо. Они живые и жрать хотят.
- Ладно. Я тебе помогу, успеем ещё на море,- выказал широту души Женька Барацкий,- тока ты и мне хлеба отрежь.
Женька припустил к дому.
- И сахаром сверху посыпь!- услышал в спину слова старшего друга.


 На берегу никого не было.
- Гундосый в порт смотался, «итальянец» пришёл. Батя сказывал, сегодня под разгрузку встанет!- выдал горячую новость всезнающий Женька Барацкий.
 Женьке страсть как захотелось в порт, смотреть, как похожие на цапель портовые краны станут вытягивать из трюмов итальянского парохода заморские грузы.
- Пусть смотрит. Погляд в карман не положишь. Мы тем временем бережок обшмонаем,- оторвал Женьку от бесплодных мечтаний практичный друг.

 Начался отлив. Едва заметный ветерок с берега сгладил волны. Море стало как стекло на столе, за которым мама проверяет тетради.
 Женька чуть отстал от старшего друга, высматривая под ногами красивые камешки. Полупрозрачными, красноватыми, жёлтыми, как янтарь, полосатыми окатышами всегда полны карманы Женькиных штанов. Из карманов находки перекочёвывают под кровать, лежат на шкафу, на подоконниках, на столе, заполняют коробки и коробочки. Временами мамуля выбрасывает Женькины драгоценности во двор, говорит: «Скоро пол провалится от твоих булыжников!»
 Утраченных сокровищ жалко конечно, зато ограда красивая стала. А, камни он новые найдёт. Камни интересней искать, чем ими владеть.
 Так в жизни со многим бывает.


- Гляди, чё это там!- первым заметил находку быстроглазый Женька Барацкий.
 На воде, уткнувшись в берег, словно птица-тройка в ожидании седока, дремали три огромных бревна, неровно сбитые досками.
 Плот! Лопни глаза — плот! Вот находка - так находка. Гундосый сдохнет от зависти!

- Ищи весло!- предприимчивый Женька Барацкий вооружился жердью. Женьке Купеческому досталась палка короче.
 Под мальчишескими ногами плот ожил, качнулся, будто просыпаясь, — ура, снова в плавание.
- Капитаны, полный вперёд!- восторженно заорал Женька Барацкий и оттолкнулся от берега.
 Плот послушно выполнил команду, однако хлипкая жердь не вынесла бесцеремонного обращения и переломилась. Женька остался с жалким обломком в руках.
- Ты толкайся,- предложил Женька старший Женьке младшему и зашвырнул обломок в воду. Только круги пошли!
«Ух, как я сейчас толкнусь. Все позавидуют!»- решил Женька. Напрягся. Палка не достала дна. Мальчишка потерял равновесие, чуть не свалился в воду. Скользкая палка вывернулась из рук, уплыла.
 Капитаны остались без вёсел. Плот уносило в море.


 Женька взглянул на берег. Шиферные крыши Заготзерна всё ещё рядом, всё ещё близко, отъезжают неторопливо, но верно, как поезд от перрона. Под ложечкой засосало. Перевёл взгляд на старшего друга.
- Уйня война, главное манёвры!- уверенно заявил Женька Барацкий и длинно сплюнул в море.
 Женя понял, что с таким товарищем не пропадёшь. Они кто? Капитаны! А капитаны не боятся и не хнычут!
 Плот выглядел таким устойчивым, таким надёжным. Лезть в холодную воду страсть как не хотелось. И дома за мокрые штаны зададут. Женьке Барацкому уж точно!
«Друг что-нибудь придумает»,- успокоил себя Женя.
- Курс на Японию!- крикнул капитан из бараков.
- На Японию, на Японию!- подхватил слова друга капитан Женька Купеческий, хоть точно знал что Японские острова находятся по другую сторону Сахалина. На душе стало легко и покойно.

 Плот стоял на месте, чуть покачиваясь на нестрашных, едва заметных волнах. Мальчишки смеялись, дурачились. Капитан Барацкий виртуозно материл матросов невидимой команды. Настоящий морской волк!

 А берег всё ехал и ехал. Вот из-за приземистых, будто распластанных складов Заготзерна выглянула нарядная крыша Женькиного дома, за нею, поросшая лесом сопка с дозорной вышкой пограничников, ещё дальше до самого горизонта снова сопки — зелёные и голубые от дали.
 Уже не доплыть до берега, лучше и не пытаться. Вода вокруг. Их уносит в открытое море.
 Капитан Барацкий поскучнел и перестал материться.

 Море становилось больше и больше, на его огромной, живой груди наши капитаны чувствовали себя мурашами на плотике из трёх сосновых иголок.

- Ничего, мачту из доски сделаем,- успокоил Женька Барацкий Женьку Купеческого,- приспособим одежду заместо паруса и айда к берегу!
- А, плот не развалится?- младший приятель с сомнением посмотрел на три хлипкие доски, скрепляющие «корабль».
- Без паники,- выразил уверенность старший товарищ,- небось не развалится! Эвон какие гвозди!
 Барацкий принялся отдирать доску, ту, что была длиннее.
«Пусть мои штаны на парус берёт,- решил Женька Купеческий,- тока трусы нипочём не отдам!»
 Но делать паруса из штанов не пришлось.


 На синей поверхности моря показался чёрно-жёлтый катерок с белыми, словно приклеенными усами бурунов у носа. Катерок бодро бежал наискосок курсу мальчишеского плотика.
- Жень, смотри — катер!- оторвал от важного дела капитана Барацкого младший Женька.
 Барацкий поднял красное от натуги лицо.
- Бляха-муха, катер,- с облегчением выдохнул предприимчивый друг. Обычная самоуверенная улыбка растянулась на загорелом до черноты лице.
- Я же говорил: «Не пропадём! Что-нибудь придумаю»,- выдал Женька старший, словно само появление катера было его заслугой.

 «Катер! Катер! Мы здесь, мы здесь!»- закричали капитаны.

 Катер приблизился, стал больше. Белые усы опали.

«Плот с заставы заметили, думают, мы в Японию подались,- предположил Женька Барацкий,- ох, батя мне задаст...»
 Волна от катера раскачала мальчишеский «корабль». Борт с чёрными кругами автомобильных покрышек навис над головами, сверху протянулись сильные руки.
 - Чё, пацаны, в Японию собрались?- подтвердили худшие опасения Женьки Барацкого матросы с катера.
 - Откуда про Японию узнали? Мы же понарошку про Японию кричали.
 Матросы бесцеремонно, так что оцарапали младшему голое пузо, втащили беглецов на борт. Сейчас в трюм к крысам бросят, но лучше с крысами, чем на плоту. Не сказнят же до смерти!
 Женька посмотрел на красные полосы с крошечными шариками крови, украсившие его живот. Было больно.

 Но это сейчас больно. Потом, когда всё кончится, царапина превратится в настоящую морскую рану, глядя на которую, любой сухопутный сразу поймёт: «Её обладатель настоящий ветеран. Он многое повидал!»

 Вместо трюма с крысами беглецов втолкнули в узенькую дверь с закругленными краями. Мальчишки оказались внутри светлой комнатки с большими окнами и огромным колесом на деревянных спицах.
«Капитанская рубка! Штурвал! А, окна это не окна — это иллюминаторы!»- догадались мальчишки.
 За штурвалом стоял длинный дядька с синей наколкой в виде якоря на руке и круглой тюбетейке.
«Капитан!- поняли мальчишки, -только почему в дурацкой тюбетейке? Где морская фуражка с «крабом», или хотя бы бескозырка?»

 Тюбетеешный капитан оказался добрым. «Хотите за штурвал подержаться?»- спросил он небрежно.
Пацаны дружно закивали головами.

 Штурвал был гладким и очень высоким. Через толстое стекло рубки видно только небо. Куда править? Небось сам-то всё видит. Нарулишь тут! Обидно.
 Капитан сжалился, придвинул под ноги ящик зелёного военного цвета. «Вставайте на рундук»,- скомандовал моряк.
 Женя понял, что ящик по-морскому называется «рундук».
 С рундука было видно море и берег со знакомыми причалами Северного порта.

- А, можно немного порулить?- робко спросил Женька Барацкий доброго капитана.
- Валяй понемногу! Только плавненько,- предупредил тот.
Барацкий легонько повернул штурвал, совсем чуть-чуть. Женька помог другу.
 А теперь в другую сторону!

 «Жаль, нас Гундосый не видит. Вот бы обзавидовался»,- подумали мальчишки и преисполнились важности.
Женька Барацкий выпрямился во весь рост. Женька Купеческий приподнялся на цыпочки, чтобы сравняться с приятелем.
- А, компас у вас есть?- не удержался младший.
- Не компас, а компАс!- поправил моряк.

 Но долго править настоящим кораблём им не пришлось.

- Слезайте с рундука, в порт входим. Сидите тихо и не лезьте под руку!- сказал тюбитеешный капитан уже совсем другим голосом.
 Мальчишки поскучнели. Таким голосом в школе вызывали к директору проштрафившихся учеников.
Шутки кончились.


 Беглецов сгрузили на берег.
- Дяденьки, отпустите. Нам домой надо!- заныл Женька Барацкий.
- Нет, пацаны. Вы пограничный режим нарушили, за вами катер посылали. Теперь это дело официальное. Будем разбираться.
Женьке маленькому очень не понравилось слово «разбираться». Мальчишка живо представил, как его разбирают на части: отдельно голова, руки, ноги, живот, сердце, кишки и ещё что там внутри есть?

 Сообразив, что нарушители границы могут задать стрекача, матросы больно взяли их за руки и повели в сторону длинного строения с табличкой казённого вида у входа.
 Пленники едва волочили ноги. Тюбетеешный капитан принялся нетерпеливо подталкивать: «Давайте, пацаны, давайте...»

Толкался тюбетеешный обидно. «Он, наверное, Бармалей, потому и фуражки ему не дали»,- думал Женя Купеческий про капитана катера, шаркая подошвами, по деревянному настилу.

 Каменные ступени крыльца были высокими. Женька чуть сандалю не потерял. Матросы, исполнив стыдную миссию конвоиров, остались у входа, полезли в карманы за папиросами. Тюбетеешный проводил пленников внутрь здания, подвёл к ещё одной двери — высокой, кожаной и важной, постучал: «Разрешите?», не дожидаясь ответа, потянул важную дверь на себя, сказал в комнату: «Вот эти мореходы» и подбодрил пацанов прощальным тычком в спину.
 Дверь захлопнулась.


 За важной дверью оказался просторный кабинет с письменным столом, графином и телефонным аппаратом. За столом сидел огромный усатый начальник в белой рубахе. Сразу видно — разбирать нарушителей его обязанность.
- Что, мореходы, в Японию собрались?- загремел начальник, подымаясь из-за стола.
По тону, каким были произнесены эти слова, оба Женьки сразу догадались, что Япония главное зло на свете.
- Придётся, разбираться с вами,- пообещал начальник, страшно шевеля чёрными усами, и опустил ручищи на ремень, какой носят офицеры.

 Лучше бы он этого не говорил и ремень не показывал. Разве трудно поговорить «просто так», без всякого разбирательства и казённых бумаг? Они бы ничего не утаили без всякого ремня. Про Японию впонарошку кричали. Нет, взрослым всегда надо «бумагу» составить, будто важнее казённой бумаги ничего на свете не существует.

- Ну, всё! Нам ****ец!- обречённо выдохнул Женька Барацкий на ухо Женьке Купеческому,- смотри какой ремень…
 Ремень у начальника был фундаментальный, как всё, чем Советская Родина обеспечивала вооружённые силы.
Лицо друга стало серым.

Но тут зазвонил телефон. Важный начальник снял трубку и стал отдавать в неё разные команды.

 «Постегают нас немного ремнём,- думал Женя маленький, рассматривая шевелящиеся чёрные усы на лице начальника,- не убьют же. Дома разговор будет. Мама скажет, качая головой: «Женя, Женя...», отец добавит: «Ты поступил не по-мужски. Пожалел бы мать!»
 После таких «разговоров» на душе долго бывает муторно, даже дольше, чем сходит краснота от ремня с задницы старшего друга.
 Женьку Барацкого дома обязательно выпорют. Ему и тут достанется, и от отца». «Женьку спасать надо. Две порки подряд мало чья задница выдержит»,- решил верный друг.

 Женя собрался взять вину на себя и стал придумывать историю, как плот «сам отплыл», друг хотел выбраться на берег, а «я его удержал», и «в никакую Японию они не собирались»!
 Придуманная история Жене маленькому даже самому понравилась, но Женька Барацкий оказался сообразительнее.
 Стоило страшному начальнику закончить говорить в аппарат и положить трубку, как он как-то зажался, запрыгал, замельтешил ногами:
- Дяденька, дяденька, сейчас описаюсь!
- Этого мне только не хватало,- загремел начальник,- пацаны, бегом в туалет! Направо по коридору, а потом сюда!

 Важная дверь закрылась за спиной. Мальчишки рванули с места, словно за ними гнался сам Бармалей, но не побежали направо, как говорил начальник, побежали прямо, выскочили из здания... и со всего маха налетели на своих конвоиров.
- Что, вас уже отпустили?- удивились матросы с катера.
- Да, нас отпустили!- закричали беглецы.

 Как они бежали! Их бегу мог бы позавидовать олимпийский чемпион. Перепрыгивали через какие-то ящики, какие-то тюки, поскользнулись на гнилой морковке, проскочили в ворота.
 Женя маленький обогнал Женю большого, чего прежде ему никогда не удавалось, даже сандали без пряжек не помешали!
 Они бежали, бежали… во рту стало солоно, словно губу до крови прикусил, в боку закололо. Силы стали иссякать.

 Впереди кусты.

- Давай в кусты!- крикнул смекалистый Женька Барацкий.
 В кусты!
 Мальчишки слёту влетели в зелёные заросли.
Это был шиповник.
 Не просто шиповник, а сахалинский шиповник - шипы как кинжалы, ветки - стальная проволока!
 Продрались, оставив на колючках куски одежды, залегли, ожидая услышать звуки погони: топот ног, грубый лай поисковых собак, вой милицейских сирен. В кино погоню так всегда показывают.
 Ничего. Тишина.
 Только сердце как барабан — бам, бам, бам!

 Подняли головы, посмотрели друг на друга. Живы!
- Женька, у тебя кровь!- встревожился Женя маленький.
 Из носа старшего друга юркой струйкой текла кровь.
 Барацкий сунул палец в кровь, заткнув течь.
- Муйня! Главное нас не поймали!- сказал гнусаво Женька сквозь собственный палец в носу. Победная улыбка украсила перемазанное кровью лицо друга.
 Так улыбается солдат, вернувшийся с войны.
 Беглецов переполнило ликование. Пусть кровь течёт, саднит пострадавшая от встречи с колючками кожа, на чреслах вместо шаровар жалкие лохмотья на резинке, но главное — их не поймали!

 Услыхали приближающийся звук мотора. Залегли. Затаили дыхание. Сквозь ветки шиповника мелькнула голубая кабина машины с бочкой на месте кузова. Мимо.
И снова томительная тишина: ни шума погони, ни звуков милицейских сирен.

 Царапины болели. Нет, это от кошки бывают царапины, у наших героев по всему телу кровоточили настоящие раны!
 Скоро боль пересилила радость, терпеть стало невмочь.
 Пришло холодное понимание своего незавидного положения. Их ищет милиция во главе с усатым начальником, и даже если не найдёт, дома придётся объясняться и за раны, и за изорванную одежду. Хотелось плакать, но они не заплакали, потому что мальчишки не плачут!
 Что было совершенно ясно: ни одна живая душа не должна узнать про плот и про побег в Японию.
 Друзья поклялись самой страшной клятвой на свете: «Пусть я буду конченой собакой, если проговорюсь!».
 Самых страшных клятв было две: «чесно Ленинское» и про «конченую собаку», но «чесно Ленинское» к побегу в Японию не подходило, хоть Женька Барацкий утверждал, что Ленин лысый и ему можно правду не говорить, но Женя маленький знал — Ленину врать нельзя!

 Условившись завтра встретиться в тайном месте, ползком, перебежками, вдоль кустов и зарослей лопуха и малины пробрались на свою улицу.

 Для родителей меньшому Женьке пришлось придумать историю, мол они тихонько играли, никого не трогали, а там бык! У Женьки Барацкого майка красная. Бык как заревёт! Пришлось бежать, попали в кусты. Короче, «я не хотел» и «больше не буду».
 Мама, по обыкновению, сказала: «Ну, что же, так в рванине и будешь ходить!» и принялась мазать зелёнкой. Зелёнка больно жгла, но Женя даже не морщился. Он смотрел в зеркало и представлял себя леопардом.

 Женьку Барацкого никто зелёнкой не мазал, но батя с ним серьёзно поговорил, так что наш находчивый герой долго не мог сидеть на заднице.

 Вечер Женька Купеческий провёл у окна, по-шпионски выглядывая из-за занавески: не идёт ли за ним участковый милиционер, или целый пограничный наряд. Он даже хотел попросить у мамы тёмные очки, чтобы его никто не узнал, но побоялся — вдруг она что заподозрит. Мамы бывают удивительно догадливы!


 Следующим утром нарушители пропускного режима встретились в потайном месте.
- Тебя никто не видел?- спросил Женька Барацкий друга свистящим шёпотом.
- Не,- помотал головой Женька Купеческий,- я такой иду, вроде в магазин, или так прогуливаюсь, а сам — шасть за забор, и сюда!
- Давай, прятаться будем,- предложил Женька Барацкий,- тут нас никто не найдёт!
- Давай!- согласился младший нарушитель.

 Вначале прятаться было интересно. Мальчишки представляли себя в джунглях. Таинственно шумели листья гигантских лопухов, по стеблям ползали муравьи и жуки, летали мухи. В Заготзерно приезжали редкие машины, мимо проходили какие-то люди.
 «Преступников и нарушителей границы» никто не замечал. Прятаться стало жарко и скучно.
- Давай, прокрадёмся к морю,- предложил Женька Барацкий, -наверное на нас там засаду сделали.
- Давай,- согласился Женка Купеческий.
 Страсть как хотелось посмотреть на засаду.


 На море дул ветер. Банда Кольки Гундосого жгла костёр и купалась. Засада была спрятана так искусно, что умри — не найдёшь.
 Выходить на берег друзья не решились. Пролежали в кустах до вечера и, никем не замеченные, разошлись по домам.

 Женьки прятались два дня, но никто их не искал. Даже стало немного обидно. Вот вам и «граница на замке».
 Впрочем, когда друзья появились на берегу все в коростах и следах от зелёнки, всеобщее внимание героям было обеспеченно. С видом заправских моряков, снизошедших до сухопутных крыс, Женьки многозначительно молчали. Завершил триумф старший Женька. Малый достал из кармана ворованную папиросу и закурил «в затяжку», ни разу не поперхнувшись.
 Не желая отстать от друга, Женя маленький подобрал палку, до пористости изъеденную морем, поджёг от костра, будто настоящую сигару. Во рту стало горько и противно, но дым получился даже лучше папиросного.


 В ореоле собственной славы и хорошем настроении пацаны вернулись к своим домам. Женька Барацкий обещался показать Жене маленькому величайшее сокровище — пустую бутылку из-под Кока-Колы. Друг уверял, что если в неё налить воды, вода станет пахнуть настоящей Кока-Колой.
- Пошли скорее, пока бати дома нет!- торопился Барацкий.
 В коридоре барака было темно и пахло кислым.
- Заходи. Счас я!- сказал хозяин и скрылся за грязной, сатиновой занавеской.
Гость остался у порога.
- Где шляешься, мамкин выпердыш,- услышал Женька Купеческий пьяный мужской голос,- отец с работы пришёл, дома никого! Где ваша благодарность? Я всех кормлю! Я базис! Я соль земли! Я гегемон!
Женькин отец был дома.
Раздался звук, словно мокрой тряпкой ударили по твёрдому и жалобный голос друга:
- Папочка, не надо! Папочка, не надо!

Сатиновая занавеска отлетела.

Дядя Вася бил сына зло, с остервенением, не разбирая, куда придутся удары. Друг стоял перед отцом на коленях, прикрывая голову ручонками, и всхлипывал: «Папочка, папочка».

Женя хотел бежать, но ноги словно приклеились к полу. «За что? За что? Так нельзя. Женька хороший, он ничего плохого не сделал!»
 Женя сам не заметил, как во весь голос выкрикнул этот вопрос.
Дядя Вася оторвался от жертвы. Лицо его было бледным и страшным.
- Тебе что тут надо, заступничек сопливый?- прошипел отец Женьки Барацкого сквозь зубы и как-то неприятно, так что стали видны бледные дёсны, оскалился,- в своей семье без тебя разберёмся.
- Не бейте Женю!- крикнул Женя маленький,- он хороший!
- Хороший? Ой, ой, ой!- скривился грузчик,- счас заплачу от жалости. Пошёл вон, интеллигент сраный! Тут и без сопливых скользко!
- Вы, дядя Вася, сами...- Женя искал и не находил нужного слова.
- ...сраный!- нужное слово нашлось. Женя его крикнул и выскочил из барака.
 Так глупо и страшно закончилось их приключение с нарошечным побегом в Японию.
 На следующий день друзья встретились на своём секретном месте, по-простому именуемым штабом.
- Ты на батю не злись,- попросил Женька Барацкий, ковыряя носком сандали песок,- он бывает хороший. Пьёт только. Я таким не буду — чесно Ленинское!


 Город рос. Место, где протекала жизнь наших героев, понадобилось под склады. Родителям Жени Купеческого дали квартиру в центре. У Жени появилась новая школа, новые знакомства и новая жизнь. Здесь его никто не дразнил «купеческим», только моря в этой новой жизни стало меньше.
 Грузчиков из бараков, должно быть, тоже переселили.
 Жизнь развела друзей.


 Детство тянулось, тянулось, а потом как-то сразу кончилось. Женя уехал на материк и поступил в институт.
 На материке моря не было.
 Море иногда снилось. Оно ждало его - большое, ласковое и таинственное, как в детстве. Снился друг.
 «Купеческий, пошли поплывки искать»,- звал Женька Барацкий и уходил. На голове взрослого друга была зелёная пограничная фуражка.
 Жене хотелось пойти следом, но было стыдно сознаться, что он изменил их детской мечте.


 Родители собрались уезжать с Сахалина. Женя прилетел попрощаться с островом.
 Это странное чувство, когда твой дом, твоя улица, твой двор, знакомый до последнего гвоздя в заборе, становятся чужими. Вместе с этим чувством пришло осознание, что главное место ЕГО Сахалина осталось на краю Углегорска, где некогда по соседству с бараками стоял их уютный домик под нарядной крышей.
 Евгений сел в автобус. Автобус был полон. Люди ехали по делам, не догадываясь, что едут в машине времени.
 Машина загудела, дёрнулась и понесла Евгения в самое лучшее место на земле. Большие дома за окном исчезли; таинственным образом словно из прошлого явились разномастные дома и домишки с кривыми заборами, огородиками, сараями непонятного назначения и гаражами, слепленными из Бог весть какого хлама рачительными хозяевами.
 Женя вышел за две остановки до места, где промчалось его детство, прошёл знакомой дорогой.
 Многое изменилось. Исчезла почта, куда они с папой ходили выписывать журнал «Мурзилка», не стало уютной, маленькой школы, где работала мама, откуда бежал домой после уроков, или долго шёл, болтая с другом о самых разных вещах, строя планы, мечтая о будущем.
 Вот знакомый забор Заготзерна. Евгений невольно ускорил шаг.
 Там, где некогда стоял его самый милый на свете домик с расписными фронтонами, папиной мастерской, где каждому инструменту было отведено своё место, их садик-огородик с кустами смородины и крыжовника, грядками капусты, фиолетовой свёклы, красной моркови, мамиными цветами, росла дурная трава. Новые склады так и не построили. Только барак, где жил его друг, словно единственный уцелевший зуб на челюсти старика, торчал на прежнем месте.


 При виде старого барака, сердце Жени защемило, как при встрече с близким человеком. Вспомнился друг детства, их приключения и общие мечты.
 Не знаю, кого надеялся встретить Евгений в знакомой ограде: дядю Васю, друга Женьку, может себя прежнего? Но он сделал шаг навстречу и услышал голос из прошлого:
- Я соль земли! Я базис! Я всех кормлю!
На миг Евгений ощутил себя мальчишкой, словно старенький автобус действительно перенес его во времени.

 Посредине знакомой ограды стоял неряшливый мужчина. Мужчина матерился и орал прямо в лицо такой же неряшливой, блеклой женщине знакомые с детства слова: «Я гегемон! Я всех кормлю! Я соль земли!»
 Женькин отец? Нет, это был сам Женька!

 Вас ударял поддых со всего маху близкий друг от кого не ждёшь подлости? Если да, Вы можете представить, что испытал Евгений в дворе своего детства.

- Женька!- крикнул Евгений не этому человеку с пропитым лицом, а своему прежнему другу.
- Ты кто?- прервал маты неопрятный человек.
- Я - Женька!
- Какой Женька? - человек вгляделся в Женькино лицо,- Купеческий?
- Да!- выдохнул Женька.
- Купеческий..,- обмяк друг детства и улыбнулся. На миг проступили черты прежнего Женьки.

- Женька Купеческий, пойдём выпьем, у меня есть непочатая!- предложил друг детства, потирая руки мелкими, суетливыми, незнакомыми движениями.
Это был не тот Женька.
- Женька! Женька!- вытолкнул из пересохшего горла Евгений. Голос предательски сел.
- Да ладно, что не нравлюсь,- скривился друг,- брезгуешь?

 Евгений не смог подойти к этому человеку. Суетливый человек с красными глазами был не его Женька. Евгений хотел помнить прежнего Женьку: находчивого весельчака, фантазёра, мечтателя.

 Евгений попятился, потом побежал.
Обитатель барака стал вслед кричать:
- Что, интеллигенция сраная, не нравлюсь? Выпить со мной брезгуешь? Я соль земли! Я — базис!


 Женька бежал. В спину летели знакомые ненавистные слова: «Я всех кормлю! Я соль земли! Я — базис!» В груди жгло. Самое лучшее место на земле стало чужим. Женьке хотелось плакать, но он не заплакал — от боли мальчишки не плачут. Они становятся мужчинами. Только рана, глубже чем от ножа, вошла под сердце.
 Рана до сих пор болит.