Турист

«Кто сей, омрачающий Провидение словами без смысла?»


Стройматериалы привезли поздно вечером и сбросили прямо у дороги, немного не доехав до часовни. Наверное, было уже темно, и они просто потеряли ориентиры. Старое кладбище, заросшее кустами и деревьями, сливалось в темноте с лесом, а полуразвалившаяся часовня была малозаметна даже днем.

В монастыре о доставке стройматериалов узнали не сразу, и брат Андрей с молодым трудником Николаем пришли сюда уже после обеда, сразу после того, как позвонил щедрый спонсор и сказал, что это только малая часть, того, что просили, а остальное привезут позже.

— Вот тебе и послушание: до конца дня перетаскать всё и аккуратно сложить возле часовни.

Брат Андрей с хитрым прищуром смотрел на щуплого, невысокого парнишку  и, дождавшись законного недоумения в глазах трудника,  с улыбкой добавил:
— Ну, не пугайся, сколько сможешь, а я скоро приду помогу отнести, что останется.

И ушел по своим делам.

Николай начал не торопясь, с самого легкого – досок, гвоздей, инструментов. Тяжелые мешки с цементом он оставил на потом, в надежде, что брат Андрей не слишком задержится.

Однако, начинало темнеть, а подмоги все не было.

Николай уже перетаскал все, что наметил, и, отдохнув минут пятнадцать возле пустой проселочной дороги, изрядно размытой недавними дождями, потянул на себя первый мешок с цементом.

Мешок порвался или он уже был порванный. Пепельный порошок мгновенно осел на потертых джинсах, густо засыпал кроссовки и задел даже рубашку.
Николай бросил мешок, громко выругался и стал отряхиваться.

— Не торопись, братан, сейчас помогу.

В первую секунду Николаю показалось, что это какой-то клоун выехал из леса, слишком уж пестрый наряд был у нежданного помощника. Потом понял – хипстер, точнее хипстер-турист, а может просто турист, но явно пижон.

Новомодная спортивная одежда кислотных цветов обтягивала как трико суховатую фигуру парня. На голове – велосипедный шлем, очки от солнца. На спине маленький яркий рюкзачок со светоотражателями.

Его велосипед, обвешанный всевозможными сумочками, фонариками и другими аксессуарами явно был куплен не в сетевом супермаркете. Одно седло «Брукс» из натуральной кожи говорило о многом.

Все это Николай, а еще недавно для своих просто Колян, оценил быстро и даже прикинул, за сколько можно было бы толкнуть этот велик, если украсть.

Турист прислонил велосипед к ближайшей берёзе и взялся за край мешка.

— Этот драный оставь напоследок. Куда тащить-то?

Николай махнул рукой в сторону часовни.

— Ну, бери снизу, - распоряжался парень, - вдвоем понесем, чего надрываться-то.

Отнесли один мешок, взялись за другой.

— Да ты езжай, - Николаю стало неудобно, - мне тут придут, помогут скоро.
— Да ладно, мне размяться не повредит.

Тащили молча, а пока возвращались за новым мешком, разговаривали.

Парень на велосипеде ехал из Москвы на Байкал. Совсем один. В пути был уже третий день.

Бывают такие любители тихого экстрима. Испытатели своего характера и силы духа. Мечтатели и созерцатели природы. Волки-одиночки.

Николай знал такую породу, хотя, как и многие, не понимал и считал таких людей «с придурью».

«Ну, с ветерком, на мотоцикле ещё куда ни шло. Но на велике, с огромным баулом на багажнике, надрываться тысячи километров? А в дождь? А в горку при встречном ветре? А пьяные водилы на пустой трассе?»

– Я не тороплюсь, - рассказывал турист, - не езжу прямыми дорогами, там машин много. А что до трудностей и рисков, так ведь все мы под Богом ходим.

–  Это так, - кивал Николай.

Последний драный мешок несли с особой осторожностью и от этого он казался самым тяжелым, хотя цемента там осталось чуть больше половины.

— Ну, все, теперь можно и покурить.

Турист не выглядел уставшим, и казалось, что вся эта работа была для него развлечением.

— А чего ты один, где бригада?
— Да я это... при монастыре тут.

Николай немного смутился, хотел будто, что-то добавить, но передумал.
 
— Грехи замаливаешь что ли? Не рано ли? Сколько тебе?
— Ну, это никогда не рано грехи замаливать. А мне тут помогают… с иглы слезть.
— Ах, вот оно что.

Турист, наконец, снял свой шлем и тогда Николай вдруг увидел, что это никакой не парень, а вполне матерый мужик, просто худой и жилистый. Голова наполовину седая, под запавшими глазами - мешки, а если сбрить эту дурацкую хипстерскую бородку, то вид у него будет, наверное, изможденный.

— А тут, значит, лечат?
— Нет. Лечат в другом месте. Там я переломался. Там же познакомился с одним чуваком, который посоветовал сюда прийти, ну после чистки. Он тут вроде как долго жил и почти совсем поправился, но потом ушел и сорвался. Рано, видно, ушел.

— И давно ты здесь?
— Не, второй месяц. Живу, работаю, хожу на службы.
— Молодец. Держись, брат.

— Главное, монахи сами удивляются, чего это сюда вдруг торчки потянулись. Они, вроде, никогда не занимались этим делом, ну реабилитацией, то есть. А тут мы приходим, не гнать же нас. Но мы работаем, пользу приносим.
— Это я вижу, припахали тебя конкретно. И много вас тут таких работничков?
— Не, сейчас двое. Я последний пришел.

Брат Андрей появился неожиданно со стороны кладбища и с удивлением осмотрел аккуратно сложенные стройматериалы и даже укрытые пленкой от возможного дождя.

— Послал Бог помощника? А ты боялся. Видишь, как удачно все сложилось. Как же зовут твоего друга?
— Данила меня зовут. Я тут мимо проезжал просто.

Данила кивнул на свой велосипед.

Брат Андрей улыбнулся.

— Ну, давайте к нам ужинать пойдем.
— Да не. Неудобно. Мне еще палатку ставить, пока совсем не стемнело. А воды тут где можно набрать?
— У нас переночуешь. В нормальных условиях. Помоешься. А утром позавтракаешь и в путь, с Богом.

Брат Андрей не уговаривал, а словно открывал глаза на хорошую возможность передохнуть, и Данила, после небольшой паузы, кивнул.

Монастырь – белоснежный Храм, два приземистых строения из красного кирпича и несколько деревянных построек за когда-то основательными крепостными стенами, давно ушедшими наполовину в землю. А за стенами монастыря – огороды до самого леса.

В одном из кирпичных строений на первом этаже размещалась трапезная с длинным деревянным столом и скамейками.

— Братия уже поужинали, мы задержались немного. Садитесь, сейчас еще Сергея позову, и будем вечерять.

Брат Андрей привел еще одного парня, возраста примерно, как и Николай, около восемнадцати. Коротко стриженный, в камуфляжных штанах, с яркими цветными татуировками на руках Сергей уверенно помогал брату Андрею расставлять на столе миски, еще дымящиеся горшки, резать хлеб и овощи.

— А сколько монахов тут? – спросил Данила.
— Четверо, - ответил брат Андрей.
— Это вместе с вами?
— Нет, я не монах еще. Я послушник, только готовлюсь стать монахом. Ну, приступим, помолясь.

Брат Андрей зачитал молитву, сказал: «Аминь», все, кроме Данилы, перекрестились, взялись за ложки и склонились над тарелками.

Поначалу ели молча. Во-первых, проголодались. Во-вторых, все было вкусно. Но главное, Данила, как-то невольно огорошил всех, своим поведением.
Даже маловерующие люди, случайно зашедшие в церковь, крестятся, вроде, как паспорт предъявляют. А тут такая явная демонстрация.

Брат Андрей первый не выдержал, о чем потом очень пожалел.

К тому времени он уже спросил Данилу кто он, откуда и куда путь держит, и начинать издалека было уже бессмысленно. Но он, все-таки нашел не прямой подход.
 
— Завтра после службы можете исповедоваться, если захотите. Я попрошу отца Георгия, он очень чуткий. Всегда знает, кому, что нужно сказать. Перед дальней дорогой полезно будет.

Данила усмехнулся и помотал головой.
— Спасибо. Мне не надо.

Брат Андрей виновато улыбнулся.
— Я очень извиняюсь, я же ведь даже не спросил вас. Может вы не православный веры или неверующий вовсе? А я тут лезу с советами. Извините еще раз.

Данила опять усмехнулся.
— Все сложно. Скажем так – разуверился я.

— Бывает, - сказал брат Андрей, словно врач, уверенный в своём диагнозе, - Это поправимо. Господь любит и верит в вас, не сомневайтесь.

Данила хотел что-то сказать, и даже рот открыл, но потом передумал и опять кивнул с недоверчивой усмешкой, дескать «мели, Емеля …».

— Я тоже не сразу к Богу пришел, много всего в жизни было …
— И слышит Он молитвы ваши?
— Конечно, слышит, я знаю это и чувствую любовь Его.
— А мои не слышал, - Данила уставился на брата Андрея, словно тот знал причину и обязан был немедленно все объяснить ему.

— Ну, причин много. Например, бывает, люди просят то, что им не надо. Как говорили Святые отцы, Бог все слышит и видит, только желание твоё исполнить не находит полезным для тебя. А может, недостаточно усердно молились, неискренно или без веры.

— Ах, вот оно что. Точно. Зря я третий мерседес у Него просил. Не нужен он мне, двух хватит.

Данила даже перестал есть и уже откровенно ухмылялся.

Если бы он заводился по-настоящему, брат Андрей почувствовал бы это и вовремя сменил тему разговора, но Данила был спокоен, говорил ровно, с легкой иронией, только в глазах засветился огонёк.

— Ну ладно, допустим, я плохо молился. Грешен. А вы слышали, как молятся дети в хосписе? Или в больнице перед серьёзной операцией? Искренне или нет? Как вы думаете? А потом их везут по коридору, простынкой накрытыми.

Брат Андрей тоже перестал жевать и посмотрел на Данилу с сочувствием.
— Тяжело это понять, очень тяжело объяснить. Тут целой проповеди мало. Я не знаю…

— Ну, наконец-то! – Данила устало повеселел, словно профессор, который вытащил, наконец, из студента-лоботряса правильный ответ на экзамене. – Наконец-то честный ответ от церковнослужителя, «не знаю». А то обычно начинают объяснять: за грехи, дескать, или про испытание, или «чтобы на нем явились дела Божьи».
 
— «За грехи» - так уже никто не скажет, только разве малограмотные старушки.
— Нет, находятся такие. Вот вы в монахи собрались. Ответьте мне тогда. Я долго думал, много читал, понять пытался. Если страдания нам за грехи даются, почему человек часто не понимает, за какие именно?

Брат Андрей, был уже готов ответить, но Данила замотал головой и затряс пальцем, призывая к молчанию.

— Подождите, послушайте сначала меня. Вот, например, цирроз печени или гонорея. Тут все понятно. Терпел, терпел Господь, и, наконец, получите. А если, что посложнее? Вот лежит человек под капельницей и вспоминает грехи свои: может за то, а может за это? Только не надо говорить, что каждый из нас по природе своей грешен, и так далее. Следователи тоже так считают, что любого человека можно посадить без предъявления обвинения, и он в глубине души будет знать, что за дело.
Только, я думаю, что это неправильно. Даже щенка или котенка, их же в лужу, что они наделали, сразу мордой тыкают, чтобы поняли за что. А если через день наказать, то они уже не поймут, а обиду затаят только. А тут не котенок, тут Его образ и подобие страдает. А если он страдает за то, что в детстве в чужом саду яблоки воровал или в молодости пообещал и не женился, то это уже не наказание, а то блюдо, что принято подавать холодным. Где же здесь любовь? А если не сам, а ребенок твой страдает? Тогда вообще голову сломаешь, за какие грехи? За его или мои?

— Не надо голову ломать. Надо молиться. И праведники страдают, и монахов Господь тяжёлыми болезнями посещает. И не обязательно за грехи это.

— Вот. Не обязательно, значит. Тогда, допустим, испытание.

Брат Андрей с интересом слушал рассуждения Данилы, делая в голове разные пометки. Цитаты Святых отцов всплывали в памяти одна за другой вместе с примерами из жизни святых и праведников. В любой момент он был готов прервать Данилу и все ему объяснить. Но тот, видимо, очень хотел сам «все объяснить».

«Пусть выговорится. Потом отвечу». 

— Есть такое изречение, что, дескать, каждому испытание даётся по силам его, что раз посылает тебе Господь испытание, значит, можешь вынести его.

— А люди не выносят, страдают и умирают в муках, - не выдержал брат Андрей, - так?

Он слышал эти рассуждения не раз.

— Нет, не так. Мне другое непонятно. Он же заранее все знает. Знает, что не выдержит человек и все равно испытывает. Это получается, что Он, как юный натуралист, отрывает у букашки лапку или крылышко и смотрит – выживет или нет? Или в какую сторону поползет? Влево или вправо? Ей же свобода воли дана. Хочешь – ползи налево, хочешь – направо.

Николай и Сергей (между собой просто Колян и Серый) продолжали весело стучать ложками, но с явным интересом следили за ходом разговора, стараясь уловить все нюансы.

— Тут опять же можно долго рассуждать, но нам не дано знать замыслов Его, и у каждого свой путь в этой жизни, – спокойно ответил брат Андрей. -  Все нужно принимать со смирением. Иногда Господь скорбями предостерегает нас и не допускает ещё большего греха.

Данила опять встрепенулся.

— Это как? Выросла бы девочка и, о ужас, стала бы проституткой! А так Господь попустил её под грузовик в десять лет, и вот она в Царствие небесном? И всем хорошо, и ей и её родителям.

Брат Андрей слегка поморщился. Эти циничные примеры коробили его, но Колян и Серый явно получали удовольствие.

— Человеку неверующему это трудно принять, но, как ни странно, да. Девочке очень повезло, если она обрела Царствие небесное. Это ли не цель каждого христианина? Только не каждый попавший под грузовик туда попадает. 

На пару секунд повисла тишина. Все как будто задумались, счастье это попасть по грузовик или все-таки нет?

— Не буду спорить, иногда, это даже лучше, под грузовик, - со вздохом вдруг выдал Данила, словно вспомнил что-то. – Хуже, когда годами страдаешь, лечишься, и все равно умираешь, так и не понимая, за грехи это или все-таки испытание.

— Насчет скорбей много душеспасительных книг написано, - сказал брат Андрей, - почитайте побольше. На все ваши вопросы и сомнения есть уже ответы. Скорби, они нас учат главному – победе над грехами своими, над страстями своими, приближают нас к Господу. Помните, что Господь любит вас, он Сына своего на муки послал, чтобы вас спасти. Наверное, по-другому нельзя было.

— Вот это вы верно подметили, - Данила заулыбался, - у Церкви на всё есть ответы. А что не знаем, на то можно сказать, что, мол, нам, своим скудным человеческим умишком не дано это постигнуть. Молись просто и уповай на милость Господа.

— А вам обязательно все объяснить нужно? Логику понять? Но не все можно объяснить. Вот папуасу дикому попытайтесь объяснить законы Ома. Он же подпрыгнет от ужаса, если просто увидит, как фонарик включается. Так же и мы не доросли еще духовно до понимания многих вещей. Даже то, что мы называем «чудесами» - просто реальность другого высшего мира.

— Но все-таки очень хочется понять, как система работает, - не унимался Данила. - Например, говорят, что страшно умереть без покаяния. Что, покаявшись в грехах своих, облегчив, так сказать, душу, можно спастись. Говорят, что даже грехи не так важны, как состояние души в момент смерти.

Каждый вопрос Данилы вызывал странные чувства у брата Андрея. Вроде бы он знал, что ответить, но мысли путались и перескакивали с одной на другую. Ясно и коротко ответить не получалось, а читать целую лекцию не хотелось.

— Ну вот, - продолжал Данила, - а если человек в злобе умирает? В злобе к мучителям своим. Один известный сиделец ГУЛАГа писал, что все человеческие чувства в лагере, в конце концов, умирают, остаётся только злоба. И вот издыхает страдалец в этой злобе от холода, голода и побоев – и сразу в ад? А мучитель его, конвоир или майор НКВД, на совести которого сотни жизней, выйдет на пенсию, обзаведется внуками, даже в церковь ходить начнет. Будет уверен, что все в жизни делал правильно, стоял на страже государства, охранял его от разбойников и предателей, совесть его чиста и в этой уверенности, без всяких мук совести отдаст концы. Еще и батюшку пригласит отпеть его. Он что? В рай проскочит?

 — Кто же знает, кто куда попадет? Не всякий сиделец в рай попадет и не всякий палач в аду окажется. Как мы знаем, первым в рай за Христом вошел разбойник, что висел рядом с Ним, ибо уверовал и покаялся.

— Вот это замечательно, - повеселел Данила, - не раб беглый, не вор, а разбойник, а значит не исключено, что и душегуб. А дальше прям, как в анекдоте – видишь, доченька, этого дядю, это он нас всех зарезал, дом спалил, тебя с сестренкой изнасиловал, но он покаялся, и Господь простил его, иди, поздоровайся с дядей.

— Ну, это вы Достоевского, наверное, начитались. Похожие мысли.

— Да бросьте. Протух старец – вот и весь роман на три листочка. Тут бы его и закончить, а старый пень растянул на четыре тома. А вот еще скажите мне, кто больше мук претерпел? Тот, кто шесть часов на кресте провисел или тот, кто десять лет на Колыме кайлом стучал? Или тот, на ком в Бухенвальде опыты ставили?

Брат Андрей перекрестился и подумал, что надо бы позвать отца Георгия. Его духовный наставник нашел бы, что сказать, привел бы в порядок беспокойные и дурные мысли в этой лохматой голове и, может быть, согрел своим внутренним теплом отмороженную душу этого бродяги.
 
— Вам, наверное, много скорбей в жизни выпало. Вам бы духовника хорошего найти, чтобы помог, укрепил духовно.

— Не нашел. Никто не хочет вникать в чужие проблемы. Говорят «молись», «постись», «причащайся» и все хорошо будет. А один батюшка, такой благостный, слушал, слушал меня и все по сторонам смотрел. А потом как рванет от меня навстречу какой-то вип-персоне, чуть не обнимает его. А я стою, как оплеванный.  Куда церковь катится?

Брат Андрей усмехнулся.
— А я думал, что вы с этого начнете, что церковь уже не та, что Патриарх весь в золоте.
— Не, зачем. Кому много вверено, с того больше взыщут. За него я спокоен.
— Значит, это не церковь вас от веры отвернула? И то хорошо.

— Жизнь отвернула, - вздохнул Данила. – Не хочу на жалость давить. Сначала все хорошо было, как у всех. А потом началось …. Сына потеряли, дочь потеряли, потом жена ушла. Нет, она жива, просто меня бросила. Потом сам с неврозом лежал, лечился.

Брат Андрей сочувственно смотрел на Данилу.

— И как вы думаете, - Данила снова заглядывал в глаза брату Андрею, - сколько мы молились, сколько свечек переставили, сколько взывали к Нему и всем святым? И что я заметил, как сходишь в храм, как помолишься Господу или угодникам Его, так жди беды. Или на работе проблемы возникнут, или в семье. Это как понять?

Брат Андрей чуть поморщился. Ему было жалко Данилу и в то же время лицо его показалось послушнику неприятным, словно тот сам виноват в своих несчастьях.

— Ну, да ладно, - лицо Данилы разгладилось, - я учусь смирению, учусь жить заново и не надо мне про Иова рассказывать, читал тоже. И уверовать желаю, но не могу. Не получается как-то, уж больно много зла Он попускает.

— А вот у меня еще вопрос, - продолжал Данила, - мог ли Христос не творить чудеса? Пошли бы за ним люди, если бы Он ограничился одними проповедями? Я, конечно, понимаю, что вся вера на чуде основана, и Воскрешение Его – главное чудо. Я имею в виду, где Он по воде аки посуху, или там Лазаря воскресил?

Брат Андрей задумался и Данила приободрился.

— Выходит, что сначала он все-таки всех поработил? Поразил всех, заставил всех убедиться, что он – Бог. И все, кто видел чудеса, они не просто «верили» в Него, а «знали». Где же тут свобода воли? Мы все теперь учимся «верить». А спроси «почему Господь снова не явится, чтобы подкрепить веру», тебе ответят – чтобы не порабощать людей. У нас свобода воли – верить или не верить. Ну, хоть маленькое реальное чудо можно совершить? Хоть иногда. Вот взять и исцелить парализованного в одно мгновение. Привезли бы такого страдальца скрюченного в храм, а на него там кадилом махнули и тот бы вскочил и побежал.

— Говорят, и такое случается.

— Говорят, что кур доят. Я в последний год долго в хоспис ходил, к дочке своей. Но не видел, не слышал даже, чтобы оттуда, кто-то на своих двоих вышел, чтобы опухоль неоперабельная вдруг рассосалась сама и радостный здоровый ребёнок с родителями за тортиком в магазин отправился. Теперь Ему жалко такое чудо совершить? А раньше можно было?

Тяжелое молчание разлилось над столом, как после первой рюмки на поминках. Но Данила не дал ему затянуться. Его несло, как будто он хотел сбросить весь свой душевный балласт и ехать дальше налегке. Он не сводил глаз с брата Андрея и не давал тому время собраться с мыслями и достойно ответить.

 — Ну, вы вот в монахи собрались. Умереть для этого мира решились. То есть, почти самоубийство совершить. Первую заповедь Его нарушить, плодиться и размножаться. Возвращаете Ему главный дар Его – свободу воли. Теперь будете на каждый свой чих благословения спрашивать. А с чего это вы решили, что Он именно этого ждёт от вас? Он же создал каждого из нас по образу и подобию своему, с головой и руками, чтобы мы думали, творили, изобретали, созидали, как Он. Можно же и верить, и молиться, и лекарство от рака изобретать. С чего вы взяли, что вам в монахи нужно?

— Меня духовник благословил.

— А если он ошибался? То же, ведь, человек. Вы сразу в ангельский чин захотели, а что вы для людей сделали хорошего? Вы же молодой, здоровый мужик. В обычной жизни вы помогали чем-нибудь страждущим и муки терпящим? Он же сам сказал: «истинно говорю вам: так, как вы сделали это одному из сих братьев Моих меньших, то сделали Мне». Вот вы когда-нибудь кровь сдавали? Были донором?

— Один раз, – тихо ответил брат Андрей.

— А чего один раз? Крови много нужно. А донором костного мозга были?

Брат Андрей молча смотрел в стол.

— Я так думаю, – продолжал Данила, – хочешь Господу служить – послужи сначала братьям меньшим. Иди в хоспис поработай, в больницу, в дом престарелых. Зарплату – в фонд помощи детям переводи. А когда полжизни так проведешь – иди в монастырь, если сгораешь от любви к Нему. Только ещё почку одну пожертвуй кому-нибудь. Я бы вообще, в монастырь только с одной почкой принимал бы, чтобы сомнений не было уже никаких – истинный брат во Христе.

— Хорошая мысль, – грустно сказал брат Андрей. – Обязательно напишите об этом Патриарху и Папе Римскому. Пусть фетву выпустят.

Он уже немного жалел, что пригласил Данилу ночевать в монастыре, не спросив даже благословения у настоятеля.

«Скажу ему, чтобы пораньше уезжал утром, нам, мол, некогда, службы и все такое. Смущает только разговорами своими, нигилист чёртов, прости Господи, не понимает, что несёт».

Но просить Данилу не задерживаться в обители поутру не пришлось. Турист сам проснулся раньше всех. Брат Андрей из окна кельи наблюдал, как тот набрал воды из колодца в свои фляжки, выкатил тяжелый, навьюченный драндулет за ворота и медленно исчез в холодном утреннем тумане.

После молебна в монастыре все разошлись по своим послушаниям. Точнее, все пошли собирать колорадских жуков с картошки, а брат Андрей остался чистить общий нужник во дворе.

Это послушание он нес уже давно, и оно ему уже стало надоедать. Он как-то обратился к отцу Георгию за благословением – углубить и расширить выгребную яму, чтобы хотя бы не так часто приходилось ковыряться в ней. Отец Георгий по-доброму улыбнулся и благословил… засыпать яму наполовину, чтобы будущий монах учился смирению. Теперь брату Андрею приходилось ковыряться в ней в два раза чаще. К тому же, братия стала посмеиваться, точнее, принюхиваться и ехидно усмехаться, как казалось Андрею, над его почетной обязанностью.

Брат Андрей давно хотел спросить отца Георгия, останется ли на нем это послушание после пострига, но боялся, что вопрос это только спровоцирует настоятеля ответить утвердительно. 

«Чмырят меня, как салагу в армии, - думал брат Андрей. – Дел что ли больше нет? Вон, часовню восстанавливать надо. Сами же хотели. Я же им спонсора нашел. Стройматериалы лежат. Их же стащить могут. А я тут сортир чищу».

Вспомнились и слова Данилы про молодого здорового мужика, который мог бы реальную помощь приносить, вспомнились и многие другие его слова.

Закончив с неприятным делом, брат Андрей стал переодеваться. Комплект рабочей одежды, предназначенный для этого специфического послушания, он сбросил в угол и теперь надевал рясу. Несколько минут он стоял и рассматривал себя в зеркале, словно в примерочной в магазине. Потом сел и задумался. Через несколько минут он снова снял рясу и надел старые джинсы и куртку. Другой цивильной одежды у него не было.

В конце деревни на пригорке стоял Данила и ждал. Отсюда монастырь был хорошо виден. Видны картофельные грядки, в которых двигались черные фигурки монахов, а с ними Колян и Серый.

Наконец из ворот, сгорбив спину, вышел брат Андрей. Он пошел мимо часовни в сторону леса и, по-видимому, торопился, словно боялся, что его заметят и окликнут.

Данила ухмыльнулся. Он все видел. Уходил не просто брат Андрей, так и не ставший монахом. Из будущего исчезал настоятель этой обители отец Константин, при котором монастырь мог бы набрать опасную силу.

«Всё выше и выше и выше стремим мы полёт наших птиц», - запел Данила и налег на педали.

В поле за деревней старуха посла коз. Одна из них выскочила на дорогу прямо перед Данилой, словно специально, чтобы остановить его. 

— Бабуль, деревня Авдотьино далеко отсюда?

Старуха радостно заковыляла к дороге, внимательно рассмотрела Данилу и закивала головой.

— Далеко. Но ты же спортсмен. Что для тебя двадцать километров? Откуда едешь-то?
— Из Москвы.
— Ух ты! И далеко собрался?
— Паломник я. По святым местам езжу.
Старуха недоверчиво усмехнулась.
— В таком-то виде?
— Шучу, бабушка, на Байкал еду, на Байкал. Козу держи, а то задавлю.
— Далеко, ну помогай Господь.

Данила приподнялся в седле и уже сдвинулся с места, когда старуха вскинула руку, чтобы перекрестить его в спину. Велосипед резко встал и Данила обернулся.

— Руку отрежу! – прямо в голове у старухи прошипел злобный голос.

Турист скрылся из вида, а старуха еще долго стояла с поднятой, словно в пионерском приветствии, рукой.