Братская могила на горе Пирамида. Реконструкция эп

«Нет, нет, Филипп Козьмич, ты не уходи от ответа, коли уж вспомнил про гору Пирамида. Да он и не уходит и вспомнил про нее не потому, что здесь открылась самая первая страница трагедии молодых казаков и он виноват в ней…» (Е. Ф. Лосев. «Миронов»).

Попробуем разобрать вмешательство соавторов и редакторов в протограф Пятой части «Тихого Дона».

Ответим на вопросы:

    Был ли в романе эпизод с боем у хутора Шашкин, и чем он важен для романа?
    Был ли эпизод с похоронами на горе «Пирамида»?
    На своем ли месте сцены с убийством Валета и прилюдной поркой Михаила Кошевого в конце 5 части ТД (весна 1918 года) или были перенесены из более ранних глав романа, относящихся к весне 1917 года
    О каком кресте проговорился Шолохов, говоря о стихотворении «в годину смуты и разврата, не осудите, братья, брата», размещенном на могиле Валета?
    На своем ли месте в романе, сцена рубки матросов Григорием Мелиховым и из-за чего истерика?

Спичкой, поднесенной к фитилю Гражданской войны на Дону, послужила трагедия под хутором Шашкиным. В бою сошлись мироновские казаки усиленные матросами, и добровольцы из Усть-Медведицы и соседних хуторов. Среди добровольцев, противостоящих мироновцам, было много молодежи, гимназистов; часть из них попала в плен и была порублена. Молодежь похоронили в братской могиле на высшей точке всей округи – горе «Пирамида» и поставили большой крест. В речах «белых», Миронов предатель казачества. Гора «Пирамида», как Голгофа, погибшие дети – жертвы искупительные, Миронов – Иуда, продавший казачество безбожникам.

Путей к примирению не осталось? Победа возможна только при уничтожении одной из сторон?

Усть-Медведецкий округ, с точки зрения поддержки революции, расколот пополам. «Хоперцы (казаки Хоперского округа, а не Усть-Хоперской станицы – Г М.) ушли с красными почти поголовно, усть-медведицкие (ст. Усть-Хоперская входит в состав Усть-Медведецкого округа – Г М.) – наполовину» (ТД: 6, I, 9). Мобилизация весны 1918 года подтверждает раскол наиболее ярко выраженный в Усть-Медведицком округе: в округе мобилизованы две «дивизии», Мироновская – «красная» с одной стороны и дивизия Голубинцева с другой. Мобилизация идет с конца апреля 1918 года, но крупных, столкновений, с массовым убийством пленных еще нет.

И Миронов, и Голубинцев уроженцы Усть-Медведецкого округа. К моменту выхода России из Первой мировой войны войсковой старшина Миронов – зам командира 32-го казачьего полка. 32-й Донской казачий полк формировался из казаков станиц Арчадинской, Етеревской, Раздорской-на-Медведице, Сергиевской, Малодельской, Березовской, Островской Усть-Медведицкого округа. Голубинцев к 1917 году – войсковой старшина, командир 3-го Донского казачьего полка имени Ермака Тимофеева. Полк формировался из казаков станиц Усть-Медведицкого округа – Краснокутской, Усть-Хоперской, Усть-Медведицкой, Ново-Александровской, Глазуновской, Скуришенской, Кепинской. Казаки 32-го полка и казаки 3-го полка, поддержав своих командиров, стали костяком формирующихся более крупных противоборствующих воинских соединений.

Станица Усть-Медведецкая, Усть-Медведецкий округ, эпицентр начавшегося противостояния. Сторонний наблюдатель, английский писатель Хадлстон Ноэль Хедворт Уильямсон в книге «Прощание с Доном», дал такое определение этой станице:  «Сразу же под нами располагалась станица Усть-Медведицкая, самое сердце дон­ского казачества — «станица станиц»  (Хадлстон  Уильямсон, «Прощание с Доном»: Гражданская война в дневниках британского офицера. 1919—1920 / Пер. с англ. А.С. Цыпленкова. — М.: ЗАО Центрполиграф. 2007. С. 91)

Станица станиц, самое сердце казачества. Обе стороны желают завладеть этим сердцем. Ведь это их, родное сердце.

Обе стороны еще верят, что можно договориться, с обеих сторон идет агитация и пропаганда, каждая из сторон зовет казачество в свою сторону, именуя себя сынами «Тихого Дона», а противоборствующую сторону предателями. Основное население ОВД весной 1918 года еще не втянуто в Гражданскую войну. Оно заняло выжидательную позицию.

Боя под Шашкиным нет в напечатанном романе «Тихий Дон». Но уверен, он был в протографе романа. Что дает основания, делать такой вывод?

Бой у хутора Шашкин переломный, разделивший время на «до» и «после». В этом бою погибла казачья молодежь, гимназисты, еще дети, не нюхавшие пороха. С этого боя открылась новая страница кровавого противостояния. По структуре романа, этим событием должна заканчиваться 5 часть, предвосхищая первый виток Верхнедонского восстания отраженного в 6 части. 5 часть романа охватывает период с октября 1917 по май 1918 года, развитие событий от Октябрьской революции до начала Гражданской войны на Дону. В пятой части романа гибнут ключевые фигуры враждующих сторон этого периода: Чернецов и Подтелков. Чернецова убили – 23 января 1918 года, казнь Подтелкова – 11 мая 1918 года. Закрыть постреволюционный этап в «Тихом Доне» должен бой под Шашкиным и похороны на «Пирамиде», но в изданном тексте в заключительной главе 5 части мы видим убийство Валета. Ниже будут приведены аргументы, доказывающие, что сцена с убийством Валета и публичной порки Михаила Кошевого относятся к весне 1917 года, а не к весне 1918 года, и что сцена компилировалась с текстом похорон погибшей молодежи под Шашкиным.

Стихи на кресте на «Пирамиде», двустрочье на могиле Валета, и оговорка «по Фрейду» Шолохова позволяют связать события в единую нить и утверждать, что сцены гибели гимназистов и их похороны присутствовала в романе. Об этом позже, а сейчас подробнее, что же случилось в том переломившем сознание бою у хутора Шашкина.

В разных источниках остались сведения об этом бое:

Писатель Е. Ф. Лосев:

«Но что Миронов может добавить к тому, о чем он уже вспоминал, кроме, может быть, такой детали… После гибели Катрин Мажаровой и большинства гимназистов какая-то часть их попала в плен. И получилось так, что они оказались в воде какого-то озерка. Миронов, жалеючи, посмотрел на них и приказал не трогать, пусть, мол, они охолонут в воде, а потом отправить всех домой в Усть-Медведицкую. Пока Миронов был в зоне видимости, никто гимназистов не трогал. Как только он умчался куда-то, руководя боем, какой-то свирепый начальник приказал вывести гимназистов на сухое место. Вывели. Пустили на них конницу и всех… порубили. Прискакал Миронов, увидел кровавое крошево, схватился за голову: «Что ж ты, подлец, наделал?!» (Е. Ф. Лосев, «Миронов»).

Свидетельство А. Голубинцева:

«Въ начал; іюля Мироновъ, усиленный матросами, опять переходитъ въ наступленіе. Посл; боя у станицъ Арчадинской и Кепинской наши части медленно отходятъ за р;ку Медв;дицу. Конныя сотни и партизанскіе отряды Алекс;ева и Долгова ведутъ упорные бои, отстаивая каждую пядь земли. 3 іюля, посл; тяжелаго боя у хутора Шашкина, наступленіе красныхъ было остановлено.» (Голубинцев А., «Русская Вандея». Мюнхен. 1956. С. 66 )

Обратим внимание, на акцент Голубинцева, что Мироновские соединения усилены матросами, полагаю, именно матросы и устроили расправу над попавшими в плен гимназистами, так как казаки еще не перешли ту кровавую грань, после которой брат пошел на брата. Например, после убийства Валета в «Тихом Доне», казаки не стали убивать Кошевого, а отвели в станицу где того высекли прилюдно розгами. Сцена с истерикой Григория Мелехова в 44 главе 6 части романа, так же напрямую связана с матросами, матросов он рубит, что дает основания связать эти сцены в единую логическую цепь. Об этом позднее.

Свидетельство А. Гордева:

«Через некоторое время Миронов снова с сильным отрядом двинулся на Усть-Медведицу. Навстречу ему вышли несколько сотен и отряд добровольцев-учеников. Миронов принужден был отступить, но в частях казаков, преимущественно среди учащейся молодежи, были большие потери, было убито 13 мальчиков, местных школ. Эти юные жертвы наступившей русской анархии были из семей станицы или ближайших хуторов. Невольно возникала мысль сохранить память об этих юных защитниках казачьей свободы. В это время Окружным атаманом был Вас. Георг, Хрипунов. Он предложил похоронить их на Пирамиде и над могилой их поставить высокий белый крест».

Источник: http://www.serafimovich.org/ust-medveditskaya-piramida.html

 

Имея представление о бое и его жертвах, переходим к следующему этапу исследования: похороны и стихи на могиле.

Вот что пи­сал П. Скачков в издании «Дон­ская летопись» (№ 1, 1923 год): «В бою под хутором Шашки­ным… из отряда в 100 человек одних только убитых было 26». И далее: «Убитая молодежь… в числе 13 трупов, была похоро­нена в общей могиле на высшей точке горного берега Дона, в че­тырех верстах от Усть-Медведицкой, называющейся «Пирамидой» и на огромном деревянном кресте над этой «Братской Могилой» был приведен конец из «Родимого Края» (стихотворение в прозе Ф.Крюкова) от слов «…Во дни безвременья, в годину смутного развала…», но по занятии 29 января 1919 года Усть-Медведицкой станицы красными, крест начали рубить, но Миронов остановил и приказал сорвать только эту надпись.

…Над братской могилой был по­ставлен впечатляющих размеров крест с прикрепленной к нему па­мятной надписью. История этой надписи такова. Знаменитый дон­ской писатель Федор Дмитриевич Крюков был в те тревожные дни в Усть-Медведицкой, провожал в последний путь кадетов. Уезжая в свою родную Глазуновскую (из ней только что изгнали красных), Крюков оставил своей квартирной хозяйке А. В. Поповой стихотворе­ние в прозе «Родимый край». В тот же день состоялся благотво­рительный концерт для получения средств на лечение раненых (17 из них присутствовали на этом концерте). «Прочитанный несколь­ко раз подряд, «Родимый край» произвел на присутствующих не­изгладимое впечатление», отме­тил П. Скачков. Концовка из сти­хотворения и стала надписью на кресте.

Источник:
Концовка стихотворения Ф.Д. Крюкова «Край Родной» выглядит следующим образом:

«Во дни безвременья,
в годину смутную развала
и паденья духа,
я ненавидя и любя,
слезами горькими
оплакивал тебя,
мой Край Родной…»

Эти строки перекликаются с стихами Голенищева-Кутузова.

В работе «Судьба романов» (1988; 1990) М. Т. Мезенцев обратил внимание на выразительную эпитафию:

«Отрешенность и лиризм стихотворных строк гармонирует с настроением аскетической строгости и почтения к безвременно оставившим землю. Их принадлежность перу мастера – бесспорна… Мы имеем дело с начальными строками стихотворения А. Голенищева-Кутузова:

В годину смут, унынья и разврата
Не осуждай заблудшегося брата;
Но ополчась молитвой и крестом.
Пред гордостью – свою смиряй гордыню,
Пред злобою – любви познай святыню
И духа тьмы казни в себе самом.

А в «Тихом Доне» сообщается, что над могилой Валета были стихи:

В годину смуты и разврата
Не осудите, братья, брата (ТД: 5, XXXI, 397).

Заимствования из стихотворения Голенищева-Кутузова, видны в стихотворении в прозе Федора Крюкова, и в строчках над могилой Валета.

Схожесть стихов, подталкивает на рассуждения: Не была ли заключительная глава в пятой части ТД посвящена бою под хутором Шашкиным? Может, жертвы отряда Миронова – дети-гимназисты, редакторами и соавторами были удалены из текста и заменены на сцену убийства Валета? Редактирование могло преследовать две цели: 1) увод читателей от авторских (Крюковских) мест, подальше от Усть-Медведицы, в непосредственной близости от которой расположена гора «Пирамида». Для этого соавторы дважды географически уточняют место событий: «Мишка Кошевой и Валет только на вторую ночь вышли из Каргинской…» и «Шли до зари. Выцвели уже Стожары. Пала роса. Близился хутор Нижне-Яблоновский.» (ТД: 5, XXX, 395); 2) Идеологическая причина – не могли «красные» порубить детей, а если и порубили, то напечатать про то точно не могли.Приведенные рассуждения – гипотеза, но есть аргумент ее подтверждающий.Михаил Шолохов свидетельствует против себя:

«– Из всех нравоучений в “Тихий Дон” я вставил одно, да и то списанное со старого дубового креста: “В годину смуты и разврата не осудите братья брата». (Иващенко А.З., «Так и не договорили?» // Народная газета. – М. 1996. № 39. 28.02.)

Шолохов проговорился, что нравоучение было на кресте, а не в часовне, как в романе. О каком же кресте идет речь? О кресте, что важно. И где он находился?

Фото поминальной службы на «Пирамиде», лето 1919 года, из альбома Имперского военного музея в Лондоне:

http://www.iwm.org.uk/collections/item/object/205320722

В последней главе 5 части казаки убивают Валета, позднее его хоронят «в хорошей земле придется парню лежать, на вышине… Ветры тут, сушь, солнце…», позднее «какой-то старик, вырыл в головах могилы ямку, поставил на свежеоструганном дубовом устое часовню. Под треугольным навесом ее в темноте теплился скорбный лик божьей матери, внизу на карнизе навеса мохнатилась черная вязь славянского письма:

В годину смуты и разврата
Не осудите, братья, брата (ТД: 5, XXXI, 397).

Шолохов обмолвился, что нравоучение было списано с креста на братской могиле павших у хутора Шашкина. Добавим, что с креста, установленного на горе «Пирамида», и нравоучение это принадлежало перу Крюкова, которого, по заверениям Шолохова, он никогда не читал.

Бой под Шашкиным был 3 июля. 4 июля к Усть-Медведице подошли отряды генерала Фицхелаурова. 5 июля на совещании старших начальников, было решено части «Освободительной Армии Вольных Хуторов и Станиц Усть-Медведицкого Округа» включить в Донскую Армию. Войсковые соединения переформировали. Из пяти Усть-Медведецких конных полков образован «4-й Конный Отряд Войскового Старшины Голубинцева».

«Опять появился порывъ и 6-го іюля вся У.-Медв;дицкая конница, сведенная въ одну дивизію, получивъ наименованіе «4-го Коннаго отряда, войскового старшины Голубинцева», перешла въ стремительное наступленіе и въ тотъ же день, опрокинувъ красныхъ, заняла станицу Кепинскую, зат;мъ, т;сня противника,ст. Глазуновскую и посл; упорнаго боя станицы Арчадинскую и Скурышенскую.» (А. Голубинцев, «Русская Вандея». С. 68)

Родная станица Ф. Крюкова Глазуновская освобождена от мироновцев. Крюков торопится к родным.

«Утром, в день концерта, к уезжавшему Фёдору Дмитриевичу в свою Глазуновскую станицу, только что освобождённую от большевиков, повидать родных и свой очаг, обратилась его квартирная хозяйка А. В. Попова, приглашенная участвовать в концерте, написать что-либо для прочтения ею на этом вечере.
Фёдор Дмитриевич ответил: «Что же я могу написать Вам, – стихов я не пишу, а стихотворений в прозе писать не умею, а то, что я пишу обычно, не подходит». Это было за час до его отъезда, а уезжая, он вышел из своей комнаты и передавая ей набросанный «Родимый Край», сказал: «Подойдёт, – прочтите, а нет – выбросьте»… «Родимый Край» был прочитан под аккомпанемент – экспромт рояли П. П. Васильева и произвёл неописуемое впечатление… В открытые окна, переполненного зала реального училища, с далёким видом на Задонье, видно было зарево горевшего в двадцати верстах за Доном хутора Зимовника, – то отряд красных, предводительствуемый матросом, жег дома семей офицеров, ушедших в противные отряды. Изредка слышны были одиночные орудийные выстрелы… На сцене сидели 17 юношей партизанского отряда, раненых в бою под хутором Шашкиным, где из отряда в сто человек было одних только убитых 26…» (П. Скачков, «Донская Летопись». 1923. № 1).

Концовка стихотворения была размещена на кресте.

Федор Дмитриевич Крюков присутствовал на похоронах, об этом свидетельствует Скачков в «Донской Летописи»:

«Нужно было видеть Ф. Д. Крюкова, присутствовавшего на похоронах этих первых жертв «гражданской войны», чтобы понять его душевное состояние… Оно вылилось во втором его стихотворении в прозе, названном им «Пирамидами» и посвященном героям «Братской Могилы»…» (П. Скачков. Там же).

Соавторы и редакторы, не могли оставить сцену гибели молодого ополчения. Пролитая казачья кровь с обеих сторон, стала сожженным мостом, и о примирении можно было забыть.

«Сегодня чья-то невидимая, но властная рука развела их по разные стороны, поделив на «красных» и «белых». Вручила винтовки и шашки: «Убей как можно больше красных!..» «Убей как можно больше белых!..» И сразу же они забыли, что являются сынами одной Родины-матери, сынами вольного Тихого Дона. Началась его трагическая и кровавая история.» (Лосев. «Миронов»)

Выше была поднята тема, что убийство Валета и порка Кошевого относятся к весне 1917 года. Что это за время?

Так было за полтора года до боя под Шашкиным. Март 1917 года. Последствия приказов №1 и № 2, в которых в категорической форме предписывалось, чтобы нижние чины не подчинялись офицерам, а следовали указаниям только Советов рабочих и солдатских депутатов.

Разложение армии. Полная неразбериха. Миронов едет в Петербург:

«Навестить Федора Крюкова?.. Земляка, депутата Государственной думы от области Войска Донского. Писателя… Знаменитого революционно настроенного писателя. Всеобщего любимца. Миронов хорошо помнит, как станичники хлопотали за Федора Дмитриевича Крюкова…» (Лосев. «Миронов»)

Встреча Миронова с Крюковым была обстоятельной, долго разговаривали земляки.

«Кто возьмет на себя смелость глубоко и верно понять состояние представителей царствующей династии, которые так легко и быстро расстались с троном Российской империи? Предугадывали ли они свою дальнейшую судьбу? Во имя каких высоких идеалов шли на эту Голгофу? Во имя России?.. Родины?.. Народа?.. Ведь корысти-то не было?! Что их спасало в эти горькие и страшные дни?.. Любовь? Молитва? Бог?.. Предначертание и покорность судьбе?..

Филипп Козьмич Миронов расставался с писателем Федором Крюковым, исполненный тяжелыми, безрадостными думами. Ничего-то он в столице для себя не прояснил, наверное, зря и заезжал. Надо торопиться в родную стихию, на фронт, там яснее все станет.» (Лосев. «Миронов»)

В это время, массового дезертирства, попались Валет и Кошевой.

Сцена убийства Валета и порки Михаила Кошевого по логике сюжета романа относится к маю 1918 года, это логически выстраивается из предшествующих событий: убийство Чернецова (январь 1918), казнь Подтелкова (май 1918); а на могиле Валета через полмесяца после погребения «пышным цветом выжелтилась сбоку сурепка, махорчатыми листками повис любушка-донник, запахло чабрецом, молочаем и медвянкой» (ТД: 5, XXXI, 397)

Однако после порки Михаила Кошевого отправляют… на фронт… в 12 казачий полк: «На другой же день согласно приговору, отправили Мишку на фронт» (ТД: 5, XXXI, 396). Но в мае 1918 года фронта уже не было, а 12-й казачий полк был распущен по домам в январе 1918 года: « В станице Каргинской, первой станице округа, куда вступили казаки полка, полк остановился, сдал полковое знамя в местную церковь, и после этого казаки разошлись по домам. Судя по послужным спискам некоторых офицеров полка, это произошло 25 января 1918 г». (А. В. Венков, «12-й Донской казачий полк в годы Первой мировой войны». С. 83).

Таким образом, с огромной долей вероятности, сцена порки Михаила Кошевого и убийство Валета, относились к весне 1917 года, времени прихода к власти Временного Правительства, времени массового дезертирства с фронта, когда фронт хоть и разваливался, но существовал.

В завершение сюжет о предполагаемых соавторско-редакторских перестановках в тексте «Тихого Дона». Сюжет об истерике случившийся с Григорием Мелеховым до и после его рубки матросов:

«— Пустите, гады!.. Матросню!.. Всех!.. Ррруб-лю!.. — Григорий Пантелевич! Товарищ Мелехов! Да опомнитесь вы! — уговаривал его Прохор. — Пустите, братцы! — уже другим, упавшим голосом попросил Григорий.» (ТД: 6, XLIV, 282). И после рубки: «Но Григорий кинул на снег папаху, постоял, раскачиваясь, и вдруг скрипнул зубами, страшно застонал и с исказившимся лицом стал рвать на себе застежки шинели. Не успел сотенный и шага сделать к нему, как Григорий – как стоял, так и рухнул ничком оголенной грудью на снег. Рыдая, сотрясаясь от рыданий, он, как собака, стал хватать ртом снег, уцелевший под плетнем. Потом, в какую-то минуту чудовищного просветления, попытался встать, но не смог и, повернувшись мокрым от слез, изуродованным болью лицом к столпившимся вокруг него казакам, крикнул надорванным, дико прозвучавшим голосом: – Кого же рубил!.. – И впервые в жизни забился в тягчайшем припадке, выкрикивая, выплевывая вместе с пеной, заклубившейся на губах: – Братцы, нет мне прощения!.. Зарубите, ради бога… в бога мать… Смерти… предайте!..» (ТД: 6, XLIV, 283)

С чего Григорию, жалеть матросов? Это чужаки, пришедшие на его – казачью землю, чужаки порушившие вековой уклад казачьей жизни.

Вспомним:

«Прискакал Миронов, увидел кровавое крошево, схватился за голову: «Что ж ты, подлец, наделал?!» (Лосев, «Миронов»)

Но истерика понятна, если увидеть, что свои близкие люди лежат порубленные. Погибли дети-гимназисты. И пути назад уже нет.

Представьте состояние командира красной дивизии казака Филиппа Миронова, стоящего над порубленными казачьими детьми-гимназистами. Он многих из них знает лично, знает их родителей, братьев, сестер. А рядом с Мироновым, его же казаки, с местных окрестных хуторов. Вот он поворотный момент, полыхающий мост, после которого уже невозможно примирение. Полагаю, что истерика командира дивизии, приписанная Григорию Мелехову редакторами и соавторами, была у Миронова.

«– Кого же рубил!.. – И впервые в жизни забился в тягчайшем припадке, выкрикивая, выплевывая вместе с пеной, заклубившейся на губах: – Братцы, нет мне прощения!.. Зарубите, ради бога… в бога мать… Смерти… предайте!..»

Эмоции переданные автором в этих строках, соответствуют переломному историческому моменту.

Каждая часть «Тихого Дона» – отдельный этап истории. Пятая часть романа заканчивается похоронным эпизодом, окончание части – завершение очередного этапа, первые массовые жертвы раскручивающегося маховика кровавой братоубийственной войны. Массово порубленные гимназисты – переход к следующему этапу, к шестой части романа, к Гражданской войне.

ПРИЛОЖЕНИЕ
Федор Крюков. Из очерка «Камень созидания». 1918.

Да, далека дорога, и ночь загадочно безмолвна…

Порой мы боремся с этой таинственной немотой, говорим, мечтаем вслух. Мой спутник – П.А. Скачков, усть-медведицкий окружной атаман, – говорит об Усть-Медведице, нашем родном гнезде, о создании из неё культурного уголка, из которого свет шёл бы по радиусам в глубь и к перифериям округа. Он – неисправимый романтик. И знаю: сердце его навеки прилепилось к белому кресту над братской могилой, на седом кургане нашем – Пирамиде. Здесь зарыта наша скорбь и наша радость – лучшие сыны нашего края родного, юные орлы, первые поднявшиеся в неравный бой за честь его и свободу, тут нашли вечное успокоение…

Здесь и залог упований наших на будущее воскрешение веры нашей в родное казачество. Мечтаем вслух. И не Бог весть как несбыточны наши мечты: альфа и омега наших полётов в будущее – пока родной округ, родной угол… Хорошо бы народный университет построить около Пирамиды, поднять агрикультуру в округе, создать бы опытное поле хорошее… Хорошо бы, если бы прошла дорога, нашлись бы предприимчивые и сведущие люди, насадили и оживили бы промышленность в крае… Хорошо бы добиться, чтобы казак наш имел не только всё необходимое, но и лишнее. Ах, хорошо бы…

И всё звенят в памяти грустной музыкой стихи Полонского:

Глухая ночь. Дорога далека.
Вокруг меня волнует ветер поле…

Но, может быть, дорога и не так уж далека и где-нибудь тут, за холмами, окутанными мглою ночи, тёплая станция с огнями, приютом и хорошим разговором?.. Бегут гнедухи под уклон, тарахтит дилижанчик по бревенчатой гати через какую-то речушку, чёрной стеной встают вербы на левадах, огонёк мелькнул вдали: хутор…

– Слепихин, что ль?

– А кто его знает, – говорит Васюта, – я тут сроду не была… Вот коль Купрюшку найдем – стало быть, Слепихин.

Тарантасик минут пяток прыгает по кочкам, въезжает в хуторскую улицу, пахнущую кизяком, выезжает из неё за хутор – керосиновый фонарь выныривает, напугав, и около него чёрный силуэт телеги.

– Купрюшка, это ты? – спрашивает наш кучерок.

– Я, – отвечает от фонаря сиплый детский бас, и из-за лошади показывается фигурка в полушубке, вся величиной в кнутик.

– Идолова голова… ускакал!

– Дохтура велели скорей…

– Иде же они у тебя?

– В канцелярию пошли…

– Идолова твоя голова… иде же ночевать будем?

– Тут и заночуем. Домой ехать темно… ишшо кабы бирюки не съели…

Не взирая на недостаток мужества перед бирюками, я твёрдо всё-таки верю в Купрюшку – двенадцатилетнего донца, несущего ныне службу родному краю, пока в области транспорта. Верю и знаю, что не обманет меня моя вера… И Купрюшка, и Ванюшка, и чернобровая Васюта, все они – твёрдый камень, на котором будет созидаться лучшая, обновлённая жизнь моей родины, – «твёрдый камень-адамент», по стариковскому казачьему выражению…[9] Немного старше их были те смелые орлята, которые первыми ринулись в бой с угнетателями родного края и нашли вечное успокоение под белым крестом на Пирамиде. Немного старше их и те славные малолетки, из которых сформирована и продолжает пополняться постоянная Донская армия, зерно будущей боевой мощи родного края…

С умилением вспоминаю сейчас я их всех – и Купрюшку, и Ванюшку, и Васюту, и этих юных, безусых молодчиков, короткие встречи с которыми выпрямили мою дотоле согбенную душу.

Помню: накануне открытия Круга сидел я в садике епархиального училища и смотрел на смену караула у здания. Чем-то милым, славным-славным, давно как будто забытым веяло на меня от стройных молодцеватых взводов юных казачков, от короткой, отрывисто-чёткой команды.

После команды «вольно» два молодчика подошли ко мне, взяли под козырёк и вежливенько спросили:

– Дедушка, где бы нам тут оправиться?

Этот немножко неожиданный вопрос положительно умилил меня. Давно ли мы были свидетелями углублённого и расширенного понимания свободы, отводившего на предмет «оправиться» любое ближайшее помещение, будет ли то дворец, храм, музей, старинный архитектурный памятник? А теперь вот «спрашиваются»… Какое колоссальное преображение понятий! И какими усилиями удалось достигнуть его?

И тогда уже я преисполнился уверенности – говорю это самым серьёзным образом, – что родина жива и жить будет…

Видел я их на другой день, этих малолеток, когда их полки проходили перед старыми знамёнами, израненными временем, свидетелями былой доблести и славы казачьей. Звенела музыка. Потоком радостным и бодрым неслись серебряные звуки, пели, разливались ликующим и звонким плеском. И за рядами шли ряды, сливая гулкий шаг со звенящим зовом труб. Шли стройные, восторженно-лихие, юные бойцы. И гордым, радостным трепетом билось сердце, ощущая родную близость этой юной, прекрасной боевой силы, оказавшейся в нескудеющей сокровищнице Тихого Дона…

«Есть ещё порох в пороховницах… Не оскудела сила казацкая»…

Звенела музыка разливисто и звонко, и за рядами шли ряды – юные, прекрасные, восторгом удали горящие. В чудесной симфонии слитного гула ритмически-чётких шагов и серебряных звуков встал величавый прекрасный образ родного края, старые боевые знамёна и могилы прадедов, героические песни и плач матери над убитым сыном, скрип бесконечных обозов со снарядами и грозный гул станичного майдана, и степь родная с седыми курганами, нужда, горе, труд и всеувлекающий порыв самоотвержения.

Звенела музыка… и клич юных голосов восторженно гремел в ответ на приветствие Атамана, и сердце ширилось радостной верой в народ, вынесший на плечах своих славные боевые знамёна и ныне, в полосу развала, отчаянья и забвения долга, создавший самый прочный фундамент государственного бытия – юную боевую силу, прекрасную молодую армию… Камень, на котором будет созидаться обновлённая храмина родины…

15.01.2017