Тайна каменного идола Тихого Дона

В первой главе первой части «Тихого Дона» читатель сталкивается с необычным ритуалом, который так и остается необъясненным.

«Гутарили про него по хутору чудное. Ребятишки, пасшие за прогоном телят, рассказывали, будто видели они, как Прокофий вечерами, когда вянут зори, на руках носил жену до Татарского, ажник, кургана. Сажал ее там на макушке кургана, спиной к источенному столетиями ноздреватому камню, садился с ней рядом, и так подолгу глядели они в степь. Глядели до тех пор, пока истухала заря, а потом Прокофий кутал жену в зипун и на руках относил домой. Хутор терялся в догадках, подыскивая объяснение таким диковинным поступкам, бабам за разговорами поискаться некогда было» (ТД, 1, 1).

Этот абзац слово в слово совпадает и с первым изданием в журнале «Октябрь», 1928, № 1. С. 79.

Так и в «беловой рукописи»: «…спиной к источенному столетиями ноздреватому камню» (с. 1).

Но иное в «перебеленной» и в черновой рукописях, переписанных, надо полагать, с авторских черновиков. В «перебеленной»: «…спиной к [каменному] источенному столетиями [идолу] ноздреватому камню…» (с. 2). В «черновой»: «…сажал ее на макушке кургана спиной к врытой в землю, ноздреватой каменной бабе…» (с. 2).

Видимо, ритуал этот не только древний, но принесенный со стороны, ведь хуторяне (по рукописи «станичники») недоумевали, что же Прокофий делает, зачем он ходит на курган к каменной бабе, а затем на руках несет жену домой.

Прежде, чем перейти к разгадке, нужно определиться с какой стороны привез Прокофий себе жену. Казалось бы, очевидный ответ, что она турчанка, становится менее очевидным при внимательном разборе. Исследователь Инга Кулешова заметила, что Прокофий Мелехов мог привести жену не с «последней» (или как в другой печатной редакции романа – «предпоследней») Турецкой войны, а только с войны Кавказской, закончившейся в 1864 году. И была жена Прокофия не турчанкой, а черкешенкой, о чем в тексте свидетельствует старый генерал Листницкий. Да и брат Петро Мелехов в сердцах называет Григория «черкесюкой». Только так его сын Пантелей мог родиться в середине 1860-х, а его первенец около 1890-го.

См. здесь: https://nestoriana.wordpress.com/2017/01/06/td_turchanka/

К этому исследованию приложена фотография Федора Крюкова с надписью на обороте: «От «семьи Черкесов» милому другу Николаю Пудовичу Асееву на добрую память. Петроград. 4 апреля 1916«, найденная в «ленинке» орловским исследователем «Тихого Дона» В. И. Самариным, автором книги «Страсти по «Тихому Дону» (М., 2005).

Т.е. у себя в станице Крюковы были по-уличному «Черкесами».

Но кроме турецкого или черкесского происхождения жены Прокофия, есть еще один след, указывающий на ее азиатско-кавказские корни. (В опубликованной редакции романа эти корни обрублены.)

Итак, с. 5 Первой части «черновой рукописи» романа – описание Пантелея (здесь Пантелей назван Иваном Андреевичем): «острые бугры скул… в чуть косых прорезях глаза черные наглые и дикие». А на с. 26 той же рукописи про Аксинью: «…ей было тепло и приятно, когда косо поставленные черные Гришкины глаза глядели на нее тяжко и исступленно».

Широкие скулы, чуть косые прорези глаз Пантелея и косо поставленные глаза Григория делают вполне полновесной версию азиатского (но не турецкого, а ордынского!) происхождения жены Прокофия.

Перейдем же, наконец, к разгадке. В журнале «Этнографическое обозрение» № 3 за 1890 год в статье доктора Демича «Очерки русской народной медицины: акушерство и гинекология у народа» приведено примечание антрополога Алексея Арсеньевича Ивановского:

«Причиною бесплодия киргизских женщин в большинстве случаев является ранний выход девушек замуж (нередко 11-13 лет). Сибирские киргизки, чтобы избавиться от этого позорного пятна, дающего мужу право развестись с своею женою, прибегают к двум средствам. В Семипалатинском уезде они толпами стекаются в одну пещеру (в горах «Чингиз», в верстах 5- от зимовки – кыстау – вол. управителя батыря Османа Кунанбаева), пересекаемую по средине обширным водоемом. Здесь они, мутя воду, молятся всесильному Аллаху, прося его о ниспослании чад. В Зайсанском уезде бездетные киргизки обращались с подобными просьбами (всегда будто бы достигавшими желанных результатов) к фаллической «каменной бабе» находящейся в 2 верстах от Кендерлыкского пос., в ущелье Мошка-сай» (с. 170–172).

В романе мы видим обряд борьбы с бесплодием. И обряд помог – жена Прокофия родила сына и продолжила род Мелеховых.

Без ответа остался вопрос: почему обратно с кургана Прокофий нес жену на руках? Андрей Чернов дает ответ: потому что по верованиям того общества прикосновение к земному может разрушить магию сакрального.

Похожий, но со своими особенностями, есть этот обряд у кавказских народов:

«Погадав для женщин, жрец выносил им фигуру Тушоли, и желающие прихожанки в чаянии избавиться от бесплодия, могли прикасаться грудью к идолу вплоть до восхода солнца следующего дня. На утро к эльгыцу съезжались и сходились мужчины, большею частью молодежь. Мольбище происходило обычным порядком. К вечеру среди присутствующих выбиралась пара – целомудренный парень и такая же девушка. Их отправляли на ночевку в пещеру. По прошествии ночи, оба должны были рассказать жрецу сны. По снам жрец давал предсказания на предстоящий год (об урожае, погоде, здоровье и т.п.). Праздник продолжался трое суток.

Возле эльгыца галгаевской Тушоли (сел. Ког Хамх. общ.) находится впервые обнаруженный нами в 1921г. фаллический памятник, так называемый “Кобыл-кэры” (кэры – значит камень) – каменный четырехгранный столб, к основанию которого для устойчивости привалена груда камней, а на верхушку надета снимающаяся шапка-головка. Главная сила Кобыл-кэры – избавление женщин от бесплодия. По воспоминаниям стариков, почитание этого памятника сопровождалось в старину большими женскими процессиями, когда, бывало, “шестьдесят девушек и бездетных женщин катались верхом около камня”. Для исцеления от бесплодия женщины также отбивали от “кобыл-кэры” кусочки и вешали на шею. То же самое делали и “напуганному” (т.е. страдающему падучей) человеку.

Кроме оплодотворяющей и целительной силы, Кобыл-кэры приписывали способность прекращать засуху. При засухе резали барана, затем снимали с памятника каменную шапку-головку, переворачивали ее углублением вверх и оставляли под открытым небом до тех пор, пока не шел дождь и углубление камня не наполнялась водой» (Шиллинг Е. М. Ингуши и чеченцы // религиозные верования народов СССР. – М.; Л., 1931. Т.2. С. 34.) Ссылку на источник прислал Игорь Шап:

 ;

* * *

На мой взгляд, в одном из первых черновиков задуманной авторской «большой вещи», начатой на рубеже веков до всех катаклизмов ХХ века, жена Прокофия могла быть с ногайской территории и иметь ярко выраженные признаки азиатской внешности; и относиться этот период должен был к допетровскому времени казачьей вольницы. Затем автор добавляет элементы биографии своего рода, перенося действие в середину 1860-х и придавая жене Прокофия черкесское происхождение. Турецкая же версия, по-моему, результат соавторской корректировки.

20 июля 2019