Наша-Бригада. Прилуки. Часть пятая. Володькины зак

Часть пятая.  Воздыхательная. Володькины закаты. 
Снова и снова о Нашей-Бригаде. Опять и опять о Прилуках.
   Закаты над Волгой в Прилуках спокойны и умиротворяющи. Нет, солнышко не остужает с шипением малиновые щёки в бескрайнем разливе водохранилища. Типа, я такого насмотрелось за день, что всё, гасите свет! Нет, не топится оно на траверзе Прилук демонстративно на глазах публики. Не вызывает в человеках чувство бессилия и угрызения себя. Ведь когда, что-нибудь прекрасное, пусть даже эстетично, но с наглядной неумолимостью уходит в пучину, всегда есть тоскливый осадок. В Прилуках солнце садится за селом, неспешно и незаметно. Будто гаснет свет в кинозале. Спокойно погружается в мирное помыкивание, да покудахтывание скотьих домиков и избушек селян. Задумчиво перебирая веточки  на  макушках больших, старых деревьев, снисходит в дымку жилого духа и запахи травы. Разворачивает напоследок перед утомившимися обитателями театр цветов и освещений. Вот на далёко-дальнем берегу делаются синие тени объёмней и материальней. Планета потихонечку поворачивается, натягивая на себя вечно сползающее ночное одеяло с пурпурным, зоревым кружевом. Вот далёкая, полусмазанная сиреневая полоска у горизонта заселяется светло-пурпурными объёмами  холмов, лесов, домов. И уже шесть километров, где и более, пространств водного блюда облизаны розовыми языками прощающихся лучей. И не скрывает влажная беспредельность, постепнно загорающейся бахромы лесных вершин. Чуть подуй на неё и вспыхнет огонь до неба. И небо приобретает оттенок тёплой бирюзы постепенно промокая фиолетовостью космического холода. И Волга блестит спинами волн и всплёсками рыбьих прыжков. А от бегущих свеже-синих водяных впадин затекает в душу запах подводного Волжского хозяйства, над которым долгие тянутся восточные караваны кремовых облаков из небесной кондитерской. Аж, во рту сразу сладость поселяется у всё позабывшего зрителя, если только способен он зрить, проникаться и дрожать от великого этого действа. Способен по детски любить сладкое, сказочное, прекрасное.            
   Володя любил детски непосредственно всё. И сладкое и сказочное и прекрасное. Любил спокойно, несколько пресыщено. А вот неподетский любил, всё горько-горюче-жидкое. И частенько в Прилуках в вечерний час смаковал закатную сладость небесного безе с убойной горечью огненной воды перетекающую в Володю трудолюбивыми толчками гротескноочерченного кадыка.
   Как сказочная птица гнездовался он под створным знаком на взлобке берега, понад дамбой в полынных бурьянах и панаме. В чистоотстиранной робе, которую не без умысла, умел беречь от грязных процессов. В просвет между берцем-навозодавом и штаниной на сухой Вовиной лапке выглядывала аутентичная ситцевая портянка в букетиках по белому. Что имел в виду Вова про аутентичность, я не допонимаю. Но Вова имел. Глубоко и серьёзно, особенно работу. Горела неугасимо его легкая костистая суть птицы Феникс. Тонокостный, рыжий, брат, всего человечества и собутыльной его части. Наш Чуваш. Вовка действительно чуваш. Из очень талантливой большой семьи. Я бывал с ними за одним столом. Выхватывал подкожно мощное, первобытное, родовое ощущение клана добытчиков. Проползало мурашками по моему подсознанию некое отороплеавание. Как у ягнёнка на ужине в добром семействе хищников. Молодцы! Все улыбчивы. Фиксы лучатся добродушием, от хорошего аппетита. Все друг за друга, все таланты, все реализованы. От рукастых строителей и автомехаников, до академиков и культурных деятелей республиканского масштаба. Вот и в Володе понамешано талантов, как алкогольных субстанций. Достаточно сказать, что из всей Нашей-Бригады он один имеет самое высшее специальное образование. Плюс талант, плюс благосклонность свыше, вплоть до Божей, а так же хорошие знакомства, которые Володя свёл со всеми попадающими в тень его крыл.
То он притулился цыплёночком на нашем перекуре, через пять минут с другой бригадой, потом со сторожами, бомжами, каликами перехожими и собственною задумчивостью в панаме и очередной сигареткою. И всегда поддержит разговор умным словом, и специфическим термином я даже таких не знаю, а Володя оперирует ими. В Прилуки он прибыл через несколько месяцев после нашего заезда, а через день знал округу на два магазина больше и несколько десятков человек подробнее. Задержала Володю больница, онкология. Она же, по моему мнению, и стала финишным толчком к жертвенному погружению Вовки в алкоголь, после которого он выплыл уже вне нашей конторы. И неплохо с той поры плавает, это через девять-то лет! Рак столько не пить, не перекуривать не смог и потерял этого Феникса на одном из перекуров, в очередном адресе.
   А началом была, пожалуй вольно-художественная среда. Не даром старые бабушки берегли внучек от художников, пуще сапожников. Видимо, потому что художники более эстетичны? А эстетичность, это тёмная для мозга штука.
Бабушки вообще мудрые. Как-то на городском пленере (пленер, это когда рисуют в народе, игнорируя всё и вся), как-то на пленере стоит юный гений. На автовокзале, делает зарисовки. Кругом массы народных типов и бытовых сценок! Толкают его в меру, бить ещё стесняются. Вобщем, не понимают, как уважать такое чудо природы, потому что всем некогда. Кому на автобус, кому за пирожком и обратно уже с автобуса или срочно в туалет. Обстановка деловито-отрешённая. И тут выпала из общего человековращения одна бабусенька - платочек подвязаный. Встала за творцом и внимательно вникает, аж лист плотнее прижался к фанерке. Вот оно! Подумал минимаэстро. Это начало всенародного признания. Скоро начнут почитать. Ну, само-собой, красивые позы, эффектные взмахи шевелюры, пассы нервных рук. А бабусенька стоит. А штрихи всё талантливей. Слава роется за пазухой, в поиске первых наград. И!!! Говорит старушка голоском вникшим.
Даааааа... Всё лутчще чем воровать-то! И унесла в народ убеждение.
    Вова не воровал, конечно. Вова порочил, искажая достойный облик деятеля изобразительных искусств. И исторгли искусства деятеля в обьятия распахнутых ворот с красными звёздами и караульными в хаки. Всё, лысый! Мотай портянки! Армия, салабончик лопоухинькой. Цыплёночек мой голубокоженький. И попал этот птенец гнезда Мельпомены (она курировала и художников и трагиков. В ёлочку все легло), прямиком попал в воюющий Нагорный Карабах, да стёртый с лица Армении Спитак. Кругом рык, вой, взрывы и ужас, ужас, ужас! Штабеля покойников с одной стороны поста, штабеля гробов с другой посредине птенец Володька, емувосемнадцать лет, а армяне с ножом к горлу подступают, чтоб дал им своего в домовину устроить, а чужого из неё в штабель. Горе ужас и война. Тут забухаешь. Но. Мина этой войны только через года рванула в Володьке. А так он напрочь потерял инстинкт самосохранения и желание конфликтовать. Стал убеждённым пацифистом. Даже в футбол не играл. Из всего милитаристского признавал, только встречи ветеранов боевых действий и военнополевое застолье на поражение. Где демонстрировал неселовеческое бесстрашие. Я сам не раз видел. И как он по каркасам лесов без настилов гулял на высоте. И как он с начальством препирался. Тоже смертельный номер в нашей напрочь  авторитарно-иерархичной системе, по мнению многих. А ещё я лично видел, Володьку на большом застолии афганцев, по поводу двадцатипятилетия вывода группировки. В угаре тостов воспоминаний, песен, объятий наш боец веса пера сидел под медвежьей лапой одного недовоевавшего бачи. Вова его на принцип берёт, а тот подмышке своей, где Володенька заныкан, говорит - Ну во что тут бить? И правда. Оборонили силы небесные нашего птицыпа-Феникса. А многих в зале нет. Дядя метался по пояс голый, в глазах по гранате, в руках война. И страшные претензии в словах. Меня реакция выручила. А Володьке она ни к чему. Он уникум добрый. Правда. Добрый Володька. И с ещё очень большой любовью ко всему прекрасному.  Потому и выпал он из нашей работы, которая всё больше стала напоминать штурм с жертвами и гонку мимо  чего-то важного, что Володя находил в книгах, неспешном клевании кисточкой или скальпелем. А уж в перекурах и оттяжках с песнями и тостами никто кроме его такого важного не видел. Вот. Но трудно с этим жить на лесах хоть ты и сам монстр реставрационный. Вот и ушёл Вовка в закаты прилукские. А как мы певали с ним "Лучину»?! Не догорай, Володя! Рано ещё. Нам еще вместе спеть надо, как в Арском и Завидово. Помнишь?