Глава 42. Последняя встреча старых друзей

(пятница, 14:00, 22 часа до Дня вакцинации)

Ровно в два часа дня Вилен Егорович Смирнитский вышел из темного и тихого подвала партии антиваксеров на светлую и шумную улицу. Он неторопливо направился к ближайшей автобусной остановке, держа в руках небольшую сумку. Оперативники, следившие за Иваном Ивановичем, на Вилена Егоровича никак не отреагировали, а зря. Ведь в сумке, которую нес хранитель, лежало взрывное устройство, с таймером установленным на двенадцать часов завтрашнего дня, пистолет невезучего Штыка и грозное послание Главе, заботливо уложенное в металлическую коробочку, чтобы не пострадать при взрыве.
Чуть раньше Смирнитский получил от Ивана Ивановича особо важное задание — доставить посылку в квартиру Кузнецовых и передать ее Людмиле Сергеевне, так как сам Олег находился сейчас на принудительных работах. Хитроумный секретарь антиваксеров решил не отдавать сумку Кузнецову на аудиенции, а заранее отправил ее на квартиру Олегу. Лопатин совсем не хотел, чтобы будущий смертник бродил по вечернему городу со взрывчаткой в руках, и попал с ней в какую-нибудь неприятную ситуацию, подобно покойному Штыку.
Добросовестный Вилен Егорович доехал до Калужской, но, выйдя на остановке, пошел почему-то не к дому Кузнецовых, а совсем в другую сторону. И очень скоро Смирнитский уже заходил в печально известный подъезд, где когда-то жил Андрей Николаевич. Вилен Егорович знал абсолютно все о произошедшем у Бабушкина, и даже то, что дверь в его пустующую квартиру не опечатана, дабы не привлекать ненужного внимания соседей. В подъезде стояла непривычная тишина — алкоголик-пенсионер со второго этажа томился сейчас в застенках ФСБ, где из него усердно пытались выбить признание в убийстве редактора (Бритвин еще вчера дал команду колоть задержанного, а потом закрутился и совершенно забыл отменить свой неактуальный, в свете последних событий, приказ).
Вилен Егорович поднялся на третий этаж, открыл дверь и вошел в квартиру №7. Ключ много лет назад дал ему на всякий случай сам Бабушкин, и тот болтался на общей связке вместе с другими ключами Смирнитского. Вилен Егорович оставил сумку в коридоре, прошел в комнату и внимательно осмотрел хорошо знакомую ему обстановку. Никаких следов убийства он не заметил — специалисты из ФСБ навели в квартире идеальный порядок, совсем не хуже ребят из клининговой компании. Лишь несколько темных пятен на обоях зала намекали на то, что здесь недавно произошло страшное преступление. Тогда Смирнитский принес сумку в зал, удобно расположился на диване, расстегнул молнию и начал изучать содержимое посылки.
Прежде всего он вытащил на свет металлическую коробочку, вынул из нее воззвание и внимательно прочел его. Положив на место записку, Вилен Егорович невольно отметил, что в части владения литературным слогом Ивану Ивановичу очень далеко до Бабушкина, и не зря Рубинштейн так оттянул незадачливого поэта сорок лет назад (хранитель музея прекрасно знал ту старинную историю — ее однажды рассказал другу сам Андрей Николаевич, и даже показал бережно хранившийся у него листок со стишками Лопатина).
Затем Смирнитский достал из сумки небольшой сверток и развернул его. Внутри оказался пистолет Макарова. Вилен Егорович оттянул назад затвор и увидел внизу на стволе аккуратный продольный пропил (Иван Иванович не догадался осмотреть оружие, пока оно лежало в тайнике его кельи, иначе он вряд ли бы стал планировать убийство Олега, поняв, что покойный Штык попросту обманул своего шефа).
И наконец Смирнитский извлек из посылки прямоугольную, тщательно обернутую скотчем коробку. И старому хранителю не нужно было превращаться в Шерлока Холмса, чтобы понять ее истинное назначение. А совокупность всех трех предметов, лежащих в сумке, позволяла сделать один-единственный вывод — завтра Иван Иванович собирался взорвать несчастного Олега Кузнецова, переложив на него вину в смерти Бабушкина. Судя по небольшому весу взрывчатки, массовых убийств секретарь антиваксеров не планировал, но новоявленному террористу-смертнику легче от этого не станет.
И тут Смирнитский сделал нечто очень странное, и не поддающееся никакому логическому объяснению. Он положил взрывчатку и коробочку с воззванием не обратно в сумку, а в единственный оставшийся в зале шкаф, до которого еще не успели дотянуться длинные руки полковника Котова. А опустевшую сумку хранитель набил старыми номерами «Зари коммунизма», лежащими на нижней полке шкафа, и заботливо сохраненными Бабушкиным для истории. Затем Вилен Егорович сунул пакет с пистолетом в карман, взял сумку с газетами, вышел на площадку, закрыл дверь ключом и собрался было уже спускаться по лестнице. Но вдруг он услышал какой-то странный шорох, донесшийся из соседней квартиры, где жила Галина Федотовна Хисамова. На несколько мгновений Смирнитский замер, пытаясь что-то вспомнить, а потом хлопнул себя по лбу, негромко выругался, и решительно постучал в соседскую дверь.
Та распахнулась, и на пороге Вилен Егорович увидел своего старого друга Андрея Николаевича Бабушкина.
— Я всю голову сломал, не мог понять, где же ты прячешься, — сказал с некоторым восхищением Смирнитский, — а ты снова всех перехитрил.
И он вошел в квартиру Хисамовой, закрыв за собой дверь.
— Если я кого и перехитрил, так только самого себя, — хрипло сказал Бабушкин.
Вилен Егорович внимательно посмотрел на друга, и не поверил своим глазам. Андрей Николаевич очень сильно изменился. Полтора месяца назад, когда они последний раз виделись, Бабушкин был крепким и подтянутым мужчиной, а сейчас перед Виленом Егоровичем стоял разбитый, заросший белой щетиной старик. От него несло перегаром. На полу в коридоре валялась авоська, набитая пустыми бутылками.
— Провалился мой план, — буркнул Андрей Николаевич, — эх, вернуть бы все на неделю назад…
— Бежать тебе надо Андрюха, — сказал Смирнитский, — и чем быстрее, тем лучше.
— Куда? — спросил Бабушкин.
— На все четыре стороны, главное, как можно дальше! — ответил Вилен Егорович, — у твоего двойника паспорт есть?
— Есть, — сказал Андрей Николаевич, — только без прописки.
— Да и хрен с ней, бери деньги, паспорт и беги, куда глаза глядят. Тебя сейчас все-равно даже родная мать не узнает. А на новом месте купишь жилье, пропишешься в нем и будешь жить спокойно.
— Спокойно жить я никогда уже не буду, — пожаловался Бабушкин, — я уснуть не могу, пока бутылку не засажу. Дима этот мертвый по пятам за мной ходит, не отстает. Не знаю, надолго ли меня хватит?
— Тогда не ной, а застрелись, — отрезал Смирнитский, — пистолет у тебя есть.
— Пробовал, не могу, — спокойно сказал Андрей Николаевич, глядя в глаза другу.
Вилен Егорович без сил опустился на стул в коридоре. Он не знал, чем еще помочь Бабушкину.
— А ты зачем сюда пришел? — спросил редактор. —Я услышал, кто-то замок открывает, подошел к двери, и увидел тебя в глазок. Ты меня искал?
— Нет, мне понадобилось спокойное местечко, чтобы подумать в тишине. Я даже и не подозревал, что ты прячешься по соседству. А когда вышел на площадку и услышал шум за дверью Хисамовой, только тогда и вспомнил, что в ее квартире сейчас должно быть пусто. Ты же сам говорил — она в дом покойной сестры переехала, а ее дочь где-то жилье снимает. Тут я обо всем и догадался.
Бабушкин слабо улыбнулся, оценив проницательность хранителя.
— Беги отсюда Андрюха, уезжай, тебе говорю, — еще раз попытался убедить друга Смирнитский, —тебя здесь все равно найдут, рано или поздно, а потом посадят, а то и в психушку упрячут до конца жизни!
— Нет, — мотнул головой Бабушкин, — я лучше еще раз попробую, может получится…
Он не договорил, но Вилен Егорович и так все понял.
— Ну хорошо! — сказал Смирнитский решительно. — Слушай меня внимательно, я скажу, что тебе делать!
Он произнес несколько фраз, Андрей Николаевич вяло кивнул в знак согласия, а затем друзья крепко обнялись и расстались навсегда. Вилен Егорович взял сумку, вышел из квартиры, и, смахивая рукавом слезу, направился к Олегу.