Холодный свет - холодный, но та-кой тёплый!.. лился из окна, заглядывал к ним в комнату и голос у него был, почему-то, та-а-ким радостным! Он был ра-достным, и тёплым, и говорил, казалось, и о пушис-тых свежих сугробах снаружи (ведь именно когда они появлялись, свет становился таким - как будто бы юным, свежим и чистым, как после хорошей ванны), и о, заиндивевшем, должно быть, промерзшем немного, кирпичном здании магазина, у окна - на котором, обязательно, наверное, будет та-к теп-ло и уют-но свисать небольшой резной, сделанный под старинный, фонарик, который, не смотря на то, что утро - конечно будет гореть - ведь он был повешен владельцами ресторанчика, что в одном здании с магазином, не за зря - а что бы светить!.. А ещё - ма-шины... С боль-ши-ии-ми шапками снега на капотах, багажниках и кры-шах. А ещё - должно быть, ведь, такая же, пушистая подушечка - у них во весь подоконник!.. Это всё, явно было, и не оставляло, почти, сомнений, хотя она ещё этого и не видела, а только замерла, что бы побольше насладиться моментом, только что проснувшись и успев зевнуть, да потянуться... А те-перь, чего вставать?.. Та-ак хорошо и отсюда, лёжа под одеялом, всё понятно!.. Свет из окна передал своим звенящим, радостным звуком, то, что там - в городе, добрался до ёлки, в углу их комнаты, и перебрал, кажется, весело, пальцами те, что ближе, игрушки на ней - потому что они т-аак блес-тели, как будто зве-нели!.. А дальше, у ёлочки, в комнату вваливался, заглядывал уже другой свет - более сдержанный, взрос-лый и спо-кой-ный... Ры-жий. Он был из кухни - он, тоже, начал рассказывать - аккуратно и выдержанно, спокойно подождав, хотя они и вошли в комнату вместе - пока выговорится тот - уличный. Этот, сначала, намекнул хитренько и ожидая её реакции, на то, что там, в кухне - отдельными звуками голосов и топотком, торопливым и несущимся куда-то, как всегда (от радости, видимо), явно Вадьки, и парой шуршащих боль-ших, широких шагов - папы, видимо, что выходил из ванной, вытирая руки о полотенце, и что-то сказал глухим, низким голосом - это, явно, что бы ей не мешать (она хи-хикнула, и аж, даже, дыхание захватило - как, вот, для всех них, она ещё спящая!), намекнул этот свет, что все уже проснулись... А потом, ещё больше подтвердил это - дальним, глухим, тоже, голосом тихо ответившей что-то мамы... Она, явно была в кухне, и там - в углу, у раковины, потому что хрустящим шорохом лилась, явно, вода... Свет намекнул на всё это, потом, ещё с большим выражением торжественной загадки, улыбаясь, выдал ей и тих-онький треск, наверное, масла... А потом, когда понял, что она уже почти догадалась, радостно выва-лил ей всё, до дна - разу-лыбавшись вкус-ным и жарким запахом гренок. Но ещё одно ей оставалось узнать самой - что же именно, это - грен-ки в яйцах, или, так - поджаренные, с золотой масляной корочкой? И это, уже, она соби-ралась, как раз, бежать узнавать, и уже, бодро повернулась вся, и присела, почти, на кровати, свесив ноги, как Вадик, как раз, появился в комнате. Он пла-а-авно и ти-хо опустил ногу на пол, перенёс на неё всю свою тяжесть, замер, а по-то-о-о-м, начал мягко погружать и вторую ногу в какую-то невидимую трясину, которая удерживала его, что бы не поставить ног просто так. Люда, сама не ожидав, замерла на месте под одеялом, и смот-ре-ла... Она ещё никогда не думала, что её брат может, в реальности, так вот, беречь её сон - он, уж, обычно, бегал повсю-ду, как резаный орал, чуть что... Да и её, иногда, подначивал... а ещё и задирал иногда, легонько... Ласково, конечно, но зади-рал. Она, даже, почему-то, почувствовала себя немножко неловко и растерянно... А как ей, теперь, вообще, с ним общаться, если раньше - всё было понятно: он задирается, ты задираешься - он посмеивается, ты посмеиваешься... Он орёт и ты орёшь. А теперь - он, уж, как-то, слишком хорошо к ней относился, что бы понять, вообще, как, теперь, относиться в ответ. Вадик, всё-таки, добрался, своими мягкими, большими, шагами до стола и нагнулся над ним, как бы, в полушпагате - потому что одна нога уже дошла до стола, а другой, он решил - лучше и не надо, а то наделает, только, лишнего шума. Люда смотрела, смотрела на него, когда он уже был к ней спиной, и решила, что пора бы ей, всё-таки, уже, проснуться.
- С Новым годом. - сказала она, тихо, и, всё ещё без движения, только высунув наружу кончики пальчиков, которыми она держала ещё одеяло, что натянула аж до подбородка.
Вадик обернулся, со стаканчиком карандашей, повисшим над серединой стола в его руке.
- О!.. Да, с Новым годом! Со вторым днём.
- Ага. Со вторым днём! А... Мы, так можем друг друга весь год поздравлять - с каждым новым днём!..
- Я буду очень ждать, когда же я тебя с триста шестьдесят пятым днём смогу поздра-вить!.. Подожди... Или сейчас високосный?..
Вадик, озадаченно, нагнулся, обратно, над столом, к настольному, треугольничком, календарику. Который выдавали в магазине бесплатно, и начал его пролистывать...
Люда потихоньку вылезла из-под одеяла, и села на кровати. Потом, вообще, встала и огляделась. Всё оказалось, вдруг, не совсем так, как казалось, когда она, только смотрела на свет, заглядывавший к ним через окно. Нужно было заметить, конечно, что он был не таким чистым январским воздухом, какой бывает в такие часы - с утра, когда снег уже выпал, и лежит - пуши-сто... Спо-койно. Нужно было заметить, что он был, немножечко, с оттенком... сероватым, таким. И, немножко, был суматошный, шевелящийся многими, маленькими детальками - как рой мошек... На улице был не ясный, утренний, чистый, январский воздух, но заполненный, как ку-уу-уу-чей перьев, высыпанных из подушки... но только большой, очень подушки... снегопа-а-дом. За окном валило, так, что, даже ничего, почти, было не разглядеть - даже ближайших домов, напротив.
- Нет... Не високосный. Тогда, значит - с триста шестьдесят пятым!.. - Люда кивнула, не оборачиваясь, правда - она подошла, уже, к окну и, оперевшись о подоконник, смотрела наружу. А девушкам и не нужно оборачиваться - у них боковое зрение, уж достаточно хорошо развито. - А потом, на следующий день - опять, получается - с первым!.. Ха-хэ-х!.. Странно, да? Как будто всё заново...
- У-гу...
Правда, маленький желтый фонарик ещё был виден, слегка, через толстые, густые слои снега. Это потому, что он, как раз, и светил сейчас, в неположенное бы ему, вообще-то... если бы он светил, и, вообще, висел там, с какой-либо настоящей, практической целью... время.
- Ну, тогда, пошли праздновать?..
- Ага, там мама, как раз, гренки жарит...
- В яйце или в масле?
- В яйце. С укро-пом. Ну, что, будем ёлку донаряжать, как поедим?
- Да!.. Да! Точно!.. А й-йй-я-а, как-то, и забы-ла!.. - и Люда, аж запрыгала на ковре, и замахала руками - вперёд и вверх, и потом - опять, назад.
Люда забыла, но когда вспомнишь о таких манящих перспективах, то настроение - ещё больше, сразу, усиливается.
- Ма-ма-а!.. С Но-вым го-дом!.. - она поскакала, тем же манером, на кухню, оставив Вадика, пока, разбираться с его карандашами, в комнате, у стола.
Мама, прерывающимся, каким-то, движением, обернулась и кивнула, глядя вниз - в пол. И опять повернулась обратно, к сковородке. Люда затормозилась. Что это всё за тишина и грусть?.. Она заметила папу, который сидел на кушетке уголком - там, за столом, у окна. Он, тоже, смотрел вниз, согнувшись и проводя ладонью по ладони, которые, обе, были опущены между колен.
- Нет... Я, просто не понимаю. Не понимаю, вот и всё... Зачем так?.. Ну, вот...
Люда сделала вид, что полезла на стол за веточкой укропа. Ну, то есть, она, и действительно, полезла - вернее, она сделала вид, что ей это было нужно на самом деле. Не хотелось уходить - поэтому. Да и вся среда здесь была какая-то, такая - напряженная, до нельзя... что из неё, как из сетки натянутых и вибрирующих, всё время, струн, ставших, уже, плотным материалом всюду вокруг, выйти, как-то, и не получалось... Странно, но вот именно такое ощущение у неё и оказалось в такой легкий, казалось бы, праздничный день. И ещё и, утром, когда тебе ещё легко смотрится вперёд, на весь грядущий день, а не с тяжестью, некоторой, как когда ты смотришь назад - на прошедший.
- Н-ну... Они же все понимают, прек-расно, что я в шут-ку... - прерывающимся голосом отозвалась мама, всё ещё стоя над плитой и, почти не двигаясь.
- Ннну, как-то это... Знаешь... Не хорошо. Не хорошо.
- Да, ну, Вить!.. Ну все так нормально общаются... Они все смеялись... - мама повернулась, и вид у неё был совсем вымотанный и не новогодний.
- Нет, ну, конеч-но... С меня не жалко же делать посмешище... Это ж, как... Пусть - он пашет... Днями. А все, пусть думают, что он ду-рак...
- Н-у, почему, так?.. Я же такого не сказала?..
- Ма-м, пап... А мы ёлку будем сразу после завтрака украшать?..
- Люд, иди, почисть зубы, прежде, чем кушать... Иди...
Мама была, совсем, какая-то не новогодняя. Да и папа, тоже. У мамы, даже, капельки стекали вниз по щекам, что было видно, хотя она и отворачивалась, и опускала голову.
Люда, нехотя, но пошла, всё-таки, в сторону ванной, всё ещё дожевывая кисточку укропа, который она, вообще-то, не очень-то и долюбливала. Сзади она услышала мамино, тихое и плачущее:
- Н...нну прости, Вить!.. Ну, прости...
Она обернулась, и увидела маму, которая присела рядом, на кушетку и приобняла папу, а тот, всё ещё, непримиримо покачивал головой. О чём это они говорили - она не знала. Единственное, что она могла, более менее подходящего припомнить, так это то, что мама вчера пошутила, когда они все были в гостях у каких-то знакомых - всего немного пошутила, уже перед их уходом. Нет, то есть, она, как раз таки, много шутила и, вообще, оказалось, что мама умеет быть центром компании... Да и, вообще - оказалось, что у неё это, само собой, как-то, совсем, получается. Раньше Люда не замечала этого, скорее всего от того, что они, уж очень редко оказывались, вообще, в какой-нибудь компании. А в этот раз, вот, оказались, и мама очень много шутила. Но в этот раз, просто, никакую из других её шуток, всё никак не получалось подстроить под то, что Люда, сейчас, услышала в кухне. Дело было просто - вчера они были в гостях, поздравляли с Новым годом... сидели за столом, и, тоже, как и хозяева им, дарили хозяевам какой-то подарок... что, как самой маленькой и прелестной, поручили, конечно же Люде - перед самой дверью тех людей, повесив ей красивый пакетик на ручку, и попросив что-нибудь пожелать, для начала. Ещё Люде о-оочень понравилось хо-дить в розовом воздушном платьице - как принцессочке... А когда кружишься - ещё так здорово разлетаются в стороны розовые пумпончи-ки, пришитые на тонкие ленты прозрачной, лёгкой ткани!.. Такой - как... сеточка. И Люда не упускала ни единой, почти, возможности, что бы, собственно и покружиться.
...И им подарили большо-ой коробок, и Люда, так поняла, что это гриль. Потому что папа сказал, когда его им дарили:
- О-ооо!.. Ну, это хороший подарок!..
Сказал с таким выражением, как будто бы хозяева должны были даже больше радоваться этой, его, оценке, чем он сам, их подарку. А мама сказала:
- Спасибо большое!.. Ну, надо же! Мы, как раз думали... Витя, как раз, всё хотел гриль поку-пать!.. Спасибо большое! Это, ведь, и удоб-но так... Может, всё-таки, себе оставите? Нет, нет!.. Это же очень хорошая вещь - ведь, и быстро можно что-то приготовить... И овощи - это же как полезно!.. Я так Вите и говорила - что очень полезно... Да, нет, всё-таки, возьми-те!.. Нам же, уже приятно, что Вы нам подарили... Да?.. Да, нет, нет... А!.. Вы и себе, уже купили?.. Ну... Ну, что Вы!.. Ну, спасибо, спасибо огромное!..
А в конце, когда они все уже стояли у двери, хозяин квартиры, в которой они были, весело обратился к папе, который держал, естественно, в руках большую коробку - это уже было после того, как все, ещё несколько раз, пожелали друг другу чего-то в новом году, и наконец, стали прощаться, и мама сказала: - "Ну!.. Спасибо вам большое, ещё раз!.. Ну, до свидания...", так вот, хозяин и сказал, смеясь... У него был, такой, густой и глубокий тембр, и когда он смеялся - казалось, как будто бы в горле у него рокотал весёлый гром...
- Ну!.. Вот, Вите, теперь лег-че будет с мясом управляться... А то, мы же, мужчины это любим!.. А женам, потом - с кучей посуды управляться!.. Да, Кать?.. Или моет твой сам за собой всё, когда шедевры свои, кулинарные, наготавливает?
- Да... Нет... - смеясь, но немного неловко и озадачено, отвечала мама, - Нет... Он посуду не оставляет - он и не готовит, прос-то, ни-че-го!.. - она ласково и весе-ло положила руку мужу на плечо, но, в то же время, ища у него в глазах, вопросительно и испуганно, какой-то подсказки - что ответить. - Ха-ха-х! Ну, а че-го готовить?.. Че-го гото-вить... Ког-да я его на кухню, почти не допускаю?.. Заняла кух-ню... И-иии-и всё!.. По-про-буй, только, кто зайди!.. У-уух!..
- Ну, то-есть, у Вас, такой, кухонный матриархат?.. Да? - весело добавил хозяин, хотя и глядя, внимательно, по очереди - то на маму, то на папу, который, к слову сказать, был не в лучшем состоянии... Наверное от того, что держал о-чень тяжёлую коробку.
- Да, да!.. Кухонный матриархат, точно!..
- Да, а у нас, как-то, Женя, наоборот - всё, что связано с мясом - мне, вообще не отдаёт. Никого к этому делу не подпускает. - заявила хозяйка того дома, где они были.
- Ну... Вот, видите - Вам жена, видимо, попалась добрая. А моему - не так... Повезло. С такой, как я - попро-буй!.. По-про-буй, толь-ко кос-нись свинины!.. У-ух!.. Ха-ха-ха... Или говяди-ны!.. - продолжала шутить мама, кажется найдя - как бы ей так отшутиться, что бы выгородить мужа, который у неё не готовит.
- Ну, ну, успе-хов Вам, Виктор, в преодолении этой женской диктатуры!.. Муж-чина должны быть силь-ным!.. И настойчивым. - шутил и хозяин квартиры.
- Да, пусть только попро-бует!.. - в шутку пригрозила мама, и в шутку, показала папе кулак. На что папа, как-то, недовольно, потихонечку, моргнул ей, с видом, означавшим, что "так не нужно".
Вот и всё, что было. Может быть, из-за этого, папа, теперь, обижался на маму? Просто, если бы из-за чего-то другого, то, тогда это должно было бы произойти совсем без Люды. Но её, даже сам факт, что что-то может, в их семье происходить без неё, приводил в негодование. Так что, наверное - из-за этого. За этими мыслями Люда, так и не дошла до ванной - вернее, не зашла в неё, а, всё ещё, стояла у двери и дожевывала свою веточку укропа, как в двери раздался звонок. Мама и папа удивленно подняли головы. И папа, тут же, опустил свою - всё с тем же, удрученным и подавленным видом. Мама спешно начала стирать пальцами влагу с щёк и вставать, вытирая руки о передничек:
- Сейчас... Сейчас я открою, Вить... Сей...
И она пошла к двери, в коридор - аккуратно отодвинув Люду к краешку прохода, за плечи, что бы ту не сбить.
- Люд... Аккуратней.
Мама дошла до двери, всё ещё отирая щёки, торопливо повернула, дважды, замок и открыла входную дверь. Люда уже успела обернуться обратно, на папу и увидеть, как он с властным видом потирал руки и откинулся на спинку кушетки, раздраженно. Поэтому она, уже за спиной услышала резкую остановку и удивленный голос мамы:
- Ой. При-вет!.. Ром, ты... Как тут?.. - голос, кажется, немного заулыбался.
- Да, вот. Проездом через ваш - решил заехать, сестру с Новым годом поздравить!..
Дядя Лёша? Да, этот новый, весёлый низкий голос был, действительно, дяди Лешиным - когда она обернулась, она в этом целиком удостоверилась. Он приобнял маму и поцеловал в щёчку.
- О...й. Спасибо, Лёш... да не стоило... - дядя Лёша передавал маме красивый подарочный пакетик, - Спасибо!.. О-чень ра-да тебя видеть! Ты сам, как подарок, уже!.. К нам...
- Да. Тоже рад, очень рад. Как Людка? - и он, увидя "Людку" в коридоре, помахал ей, а Люда, улыбаясь, кивнула в ответ. И обернулась на папу поскорее, с желанием глянуть - знает ли он, уже, хорошие новости? Папа, похоже, уже знал, ну или, хоть догадывался - по крайней мере - он слегка приподнялся на кушетке, оперевшись на руки, и смотрел в сторону коридора, раскрыв рот, немножечко.
- Да!.. Ни-чего... Хоро-шо. Рас-тет... - мама, нервно немного, смеялась - наверное потому, что ей ещё нужно было закончить поскорее со смахиванием влаги с щёк, что она и старалась сделать быстро и незаметно.
- А.. Ну, хорошо - расти, это похвальное дело!. Хэ-хэ... Ты, чего, ревела, что-ли, Кать?.. А? Чего случилось?
- Да... Я, я... Ничего - я лук жарила...
- А... Понятно. - и внимательно посмотрел на маму. Тут она спохватилась о том, что бы ему найти вешалку для куртки... хотя он и говорил, что не надо, и он - так, по рабочему... И в коридоре, на пару минут установилось состояние не очень внятной возни... Или это, просто, Люда слабо слышала уже - что там происходит, потому что пошла на кухню, туда, где папа, уже встал перед столом и, вытащив из заднего кармана брюк маленький гребешок, начал причесывать волосы, да и, вообще - оправляться, весь, и выпрямляться, усиленно. И всё - очень нервно и спешно.
Наконец дядя Лёша и мама появились в коридоре, ближе к кухне. У папы вид стал, совсем вытянувшийся, испуганный и мальчишеский. Было такое ощущение, что ему всего четырнадцать или пятнадцать. Ну, это, конечно, только ощущение.
- Здравствуйте! С Новым годом всех мужей... - сказал дядя Лёша, активно и бодро, но при этом, продолжая настороженно посматривать то на папу, то на маму.
- Здравствуйте... Да, с Новым годом... - и папа разулыбался приятной, приятной улыб-кой.
- Ну, что?.. Как у вас... Юные дарования? А? - он показал жестами на Люду и Вадика, который уже вышел, от интереса, из комнаты и стоял там, у её дверного косяка. - Как учёба?..
- Да... - мама стала рассказывать, улыбаясь и смеясь, так, как будто стараясь оправдаться за все свои, предыдущие слёзы, что остались, невовремя так, на щеках, и так сгладить впечатление, что бы все, по возможности, и вообще, о них забыли. - Ни-чего, потихоньку... Вот Вадик... Вадь, иди сюда!.. Чего ты там стоишь?.. Ха-ха... Ну, в основном - отличник. Ну, бывают, конечно, и хорошие отметки... Ну, мы... Боремся, ха-ха-х!.. С этим... Во-от. Мама - нравоучениями... А папа и ремнём, да?.. Иногда... Ха-ха, если надо... Совсем уж!..
- Нет, ну, правильно - правильно. Мужчина должен воспитываться с крепкой рукой. Что бы не плошать!.. Что бы быть креп-ким и дос-тойным. Нас-тоящим богаты-рем! - и он потрепал Вадю по волосам весело. - Пр-рр-равильно!.. Это папа, ты не обижайся на него, для тебя де-лает. Потому что лю-бит... Да?..
Папа Вади польщенно потупил взгляд и сказал, "скромно" улыбаясь:
- Ну... Глав-ное, что б учились...
- Ну... Вот. Рас-тут... Люда, пока, никак не учится - ей, ха-ха-хэ, ещё рано, но!.. Скоро, надеемся, будет, и на отлично!..
- Ну, может, к столу? - предложил папа любезно, - А то... Чего ты не пригла-шаешь?.. Человек же, наверное, голод-ный, с дороги? - и папа посмотрел на гостя с таким видом, как будто ждал, очень очень, что его доброту оценят и очень сильно.
- Да-аа, нет!.. Ну, ладно!.. Зачем?
- Да, нет-нет!.. Что ты! Это я, что-то, действительно... Задумалась... Ну, обрадовалась, видимо, слишком! - мама махнула руками и поспешила к плите.
- Да, у нас, как раз, завтрак и готов... - сказал папа, улыбаясь.
Они завтракали, и мама с папой рассказывали об их семье - в основном, конечно, мама - папа, больше, любил сказать одно-два не совсем понятных слова, и дополнить их каком-нибудь многозначительным взглядом, из чего собеседник должен был, вроде бы, много чего понять. А рассказывала мама. И, конечно, расспрашивали и дядю Лёшу. И дядя Лёша, тоже, рассказывал.
А в конце, когда они доели, и уже не могли, никак, разойтись из-за стола, хотя надо было бы, дядя встал и сказал:
- О!.. Секундочку... - и ушёл в коридор. И вернулся. - Юные члены семьи?.. Хорошо вели себя в этом году? Ну, ладно, да-же если плохо - я не прокурор и даже не Дед-мороз, я пони-маю... - дети замерли в радостном предвкушении. У Люды внутри всё весело т-аак, и задорно затрепетало. - Вот, на ёлку повесите!.. - он протянул детям небольшие коробочки с красивыми елочными игрушками, дети взяли, и стали смущенно благодарить. - Н-уу... Вот теперь - "Точно не Дед Мороз!", скажете - " Что, не мог подар-ков нормальных придумать?!." Ха-ха!.. Ну... Я, извините, в следующий раз, надеюсь, подарю лучше...
- О-ооо, да это дело они любят!.. - воскликнула мама.
- Кто-то хотел ел-ку после еды наряжать... - папа, посмеиваясь, покачал головой, как будто пританцовывал.
- Они всё наря-жают, им толь-ко дай волю!.. Тут всё в мишуре будет!
- А, ну... Хорошо. - почесал затылок смущенно дядя Лёша.
- Ну, что... Мне, наверное, надо в магазин сходить... - сказал папа маме, начиная вставать - не быстро и затягивая время, и при этом, явно, с расчётом на то, что о его поры-ве услышит и их гость.
- Да, ну - не надо!.. Посиди, как раз поговорим...
- Да, хлеба нет... А магазины сегодня до шести рабо-та-ют... - папа длин-но встал.
- Да, ну... Завтра купим!.. - продолжала убеждать мама.
- Да, нет, нет. А с чем бутерброды новогодние есть? Я, как раз, схожу, и Вы по-бе-седовать смо-жете... Тут. Спо-койно... - и он, опять, ждал "хорошей" оценки от их гостя.
- Ну...
- Пойду, пойду - чего?.. Не долго же...
- Ну, ладно... Ребят, вы, если хотите, тоже, можете сходить с папой - прогу-ляетесь.
Папа и Люда вышли из подъезда на вечернюю улицу. Вокруг уже темнело - зимой вечера ранние. А когда спишь почти до трёх, как Люда, после вчерашних походов в гости, так и вообще - очень ранние. Вадик решил остаться, потому что ему нужно было доделать что-то своё, о чём он не говорил... И остался сидеть в комнате за своим письменным столом. Люда была счастлива. По настоящему. Ей казалось, что таких дней в жизни, вообще, бывает мало - та-ких!.. Они шли по улице, и ей всё казалось невероятно праздничным, радостным и ликующим - и дороги, и люди, и опушённые свежим снегом деревья... И вывеска старенького магазинчика, и даже снег, который мел и кололся по лицу. Та-кие были редкость - когда папа, так по долгу, был с ними, и столько всего они делали вместе!.. Папа, конечно, часто бывал дома - он работал два через два. Но дома он, в основном лежал, потому что очень уставал, как он сам рассказывал, на своей работе, и читал, в основном, свои книжки по автомеханике - он хотел открыть свой автосервис. Его очень вдохновляла мысль о том, что он будет лежать где-нибудь под автомобилем, днями, рядом с кучей боль-ших инструментов и со следами трудовой усталости и мазута на лице. Он считал, что это очень прибыльное дело. И теперь, тренировался - лежал, пока, дома. И пополнял знания. И, хотя, когда он был дома, ничего, вобщем-то, не происходило - папа, в основном, не делал ниче-го особенного, и даже они все, как будто лишались какой-то возможности действия в принципе, в его присутствии, но, всё-таки, все они, казалось, ждали его прихода, как чуда. Как праздника. Пусть сильного праздника и не происходило - но и само ожидание, с мыслями о чем-то замечательном, было, уже, само по себе, праздником. Люда всегда, визжа от радости, бежала к нему через коридор, или через улицу - смотря где они его встречали. И каждая встреча была апофеозом всего дня - как будто они все, вся их семья, жили для него и ради того, что он есть. А теперь - был, такой замечательный день!.. Они, даже, шли вместе в магазин, хотя обычно по магазинам ходила мама... И теперь, даже будут вместе выбирать продукты!.. Люде очень запомнился этот день. Как может день не запомниться на всю жизнь, если всё внутри тебя поёт и кричит о том, что тебе безумно хорошо и невероятно радостно?.. Если сегодня и продуктовая тележка, с потемневшими, кое-где - в чём-то залипшем все... железными прутиками, и темные, порванные кое-где и покорябанные коробки с фруктами, над которыми, где-то, иногда, кружат обычные постояльцы этого магазина, мушки... И невыметенные полы магазина, в каких-то обрывках и обломках сухих листиков и веточек, собравшихся, большим образом, возле самых прилавков - у их подножия... И искривленные, кое-где, металлические бортики полок - выкрашенные в серо-белый - те, что внизу идут ровно, а выше, становятся проеденными равномерными, небольшими дырочками... И длинные очереди, благодаря которым они надолго задержатся в магазине - всё кажется сегодня лучшим украшением, прекрасной мишурой, огоньками и игрушками, на смутной ёлке жизни... Когда тебе так хорошо?..
Папа выбирал апельсины... Папа отрывал пакетик от рулона... Папа, просто катил тележку, оглядывая полки, между рядами... И ей было замечательно. Неимоверно. Так, как будто бы он сделал, с каждым этим простым действием, какую-то большую вещь для неё. И, уж тем более, хорошо ей стало, и тепло, и радостно - когда он, вдруг остановился у полки с новогодними игрушками и мишурой, которые уже распродавались после нового года, посмотрел, взял одну елочную игрушку - шишечку, рыжую, с полосками позолоты наискосок...
- Ну... Тебе такое не нужно?..
- Ну... Можно... - улыбалась смущенно Люда. И, хотя она скромничала, но, какая она была счастливаяяя!
- Ну, возьмём... На ёлку повесишь.
Улица засверкала ещё ярче, снег, колющийся на щеках, вообще не оставлял, уже, ощущения холода - Люда, вприпрыжку направлялась домой. Ей, в чём-то, и не хотелось бы, именно прыгать, её счастье спокойно бы сидело внутри неё и грееелось, слегка покачиваемое мягкими шагами... Даже хотелось бы идти спокойнее, ровнее - почти плыть - так, что бы для него, внутри, по минимуму ощутима была качка, и оно бы, только посапывало довольно, как кошечка в клубочке, устроившись поудобнее. Но ей хотелось прыгать, скакать, и даже раскидывать руки, кружась, как снежинка... И постоянно оглядываться на папу - что бы понять, понял ли он, как ей хорошо или нет?.. Но папа, вроде бы, наверное, и не понимал, потому что вид у него был отстраненный, задумавшийся о чем-то своем... Он смотрел в сторону, отфыркивался от снега слегка, и иногда морщился и сплевывал и отсмаркивался на обочину. У него, всегда, почти, особенно зимой, были какие-то полу простудные недомогания. Люда, наконец, потеряв, почти, терпение, даже сказала на выдохе, раскинув ручки и кружась вокруг себя на одной ноге :
- Кааак хорошооо!.. Сегодня!..
И голос засеребрился, как лёгкий поток ткани - усыпанной блестками, а самой - полу прозрачной. Но и тогда папа оглянулся на неё, покачал головой и улыбнулся шутливо, вроде, как с выражением, таким, что: "Ну, неугомонная, ты, стрекоза!.. Ну и не устаёшь ты так бегать?.." И всё.
Они, уже подходили к подъезду... Удивительное дело - когда здесь же, на этом же самом месте, только выходишь из подъезда, и впереди тебе ещё предстоит некоторое путешествие, или просто прогулка - то ты смотришь в синюю занавеску пространства - куда-то туда, где виднеется небо, среди городских домов, и тебя, на этом месте, сразу окружают звенящие, весёлые игольчатые колики от мороза... И ты, сразу чувствуешь вдруг, всю морозную свежесть, и всю ледяную прохладу, и весь этот ясный и чистый уличный воздух - какие тебе предстоит ощущать, теперь, по пути. А когда, тут же, на том же самом месте, оказываешься, когда идёшь домой - ты смотришь на стену с окошками - на сам дом, и уже, всё то же пространство, что, только что, так резко, для тебя накрывало, как будто нахлынувшей волной прохлады, мороза и свежести - всё те же большие палисадники у дома, и много, много стволов деревьев на них, и скамейки в проходике до дороги, и клумбы, и сама дорога, и люди - всё, что, только что освещала своим светом и укрывала вечерняя синева, теперь, как будто бы, сразу, начал освещать свет домашних ламп. И люстр... Уже, на все деревья, на дорожку, на крыльцо и на лавочку, легло, из тёплого света, покрывало... и даже на тебя самого, кажется - ты, ведь, сам - смотришь, теперь, на всё то же самое, на те же объекты, но уже ощущаешь... уже не прохладную бодрость всего отрезка предстоящей прогулки, но напаренную теплоту кухонь и комнат... Видимо, то, что ждёт нас, тут же, отбрасывает свой след из будущего, на наше настоящее.
- Мама!.. Привет! - послышался маленький голосок в прихожей. Люда, в спешке, обдирая один об другой, снимала свои сапоги. - Мама!.. -она выбежала в коридор, и встретила мамин, почему-то, опять, какой-то, очень пустой и прозрачный, как стекло, взгляд... И грустный. И растерянный. И стекло это было больше, на глазах, чем их самих, обычно бывает, и даже, кое-где, перешло уже в капельки, вытянувшиеся под ними.
- Да... привет. - сказала мама и наклонила голову.
Дядя Лёша, тоже, был теперь, с озабоченным, и, кажется, сожалеющим настроением. Он, только грустно обернулся на Люду и не стал, даже, долго смотреть. Они сидели, оба, на кушетке за столом и, видимо, о чем-то говорили до их с папой прихода. Люда, на секундочку, приостановилась в коридоре, но потом, всё-таки добежала к маме:
- Мама... Смотри, что мне папа купил!..
- Оооо, да вас, сегодня, завалили, просто, елочными игрушками!.. - сказал дядя Лёша, но только, уже голосом более тихим - не таким зычным, как раньше.
Папа, уже тоже разулся и, снимая свой последний ботинок, как бы шатнулся, и, придержавшись за стену, выглянул в сторону кухни. Дядя Лёша, при своих словах оглянулся на него, увидел папину "смущенную", как всегда, полу улыбку и отвернул голову. Мама и дядя Лёша сидели молча, и опустив головы. Папа вышел, по коридору, в кухню - уже в тапочках.
- Привет, Катюш...
Мама вздрогнула и непонимающе посмотрела. Люда, тоже удивилась. Она мало когда слышала... Да, нет, даже, наверное, всё-таки, никогда не слышала, что бы папа так маму называл.
- Ну, что?.. Поговорили?.. Хоть... Я, ещё мусор вынесу... Быстренько.
Папа открыл дверцу шкафчика, в котором у них было мусорное ведро и унёс пакет, всё ещё, с жеманной улыбкой на лице.
- Ну... Я, вобщем, не знаю... - сказала мама дяде Лёше, чуть-чуть помолчав, - Может быть, это - вообще, мои, просто... Выдумки. Нервы... Тут, конечно - нервничаешь... Дела. А так. Это, так, раз повздорили... Два... Ну, у всех бывает... Что там?.. Ну, и у него нервы. Он же работает... Тяжело - вот и...
- Кать... - сказал дядя Лёша тяжело, - Ты делай, как знаешь. Но я тебе, просто говорю. Это не просто так. Это... Ну, он тебя сгрызёт просто. Не скоро, не сразу... Но ты свою жизнь потеряешь. Я уже видел такое, я же говорю - у Лиды... Ну, ты знаешь. Хотя бы не... Расплывайся, хотя бы вступайся за себя. Расходиться - там, понятно, тяжело... И ты любишь, и... Дети. Но послушай меня, пожалуйста. Просто не терпи.
В двери резко повернулся ключ. Папа, весёлый и радостный, прошёл через коридор и кухню и принялся, тоже весело, мыть руки. Дядя Лёша поднялся и стал, потихоньку, прощаться, говоря, что ему уже нужно будет уходить, ведь у него поезд, и, ещё раз, поздравляя с Новым годом... Они, наконец, все оказались в прихожей, и проводили, наконец, дядю Лёшу. Тот, напоследок, поцеловал маму и помахал Люде, которая скромно стояла, чуть в отдалении, и Вадику, который вышел попрощаться и стоял, опять облокотившись о дверной косяк комнаты, и кивнул папе, который, по прежнему, расплывался в улыбке.
Когда дядь Лёша вышел, все, ещё секунду, постояли на месте и начали медленно расходиться. Сначала папа выдохнул, и потирая руки медленно пошёл в сторону, видимо без всякой цели. Потом мама спохватилась, что у нее в духовке что-то нужно прикрутить или выключить, и побежала на кухню. Вадик, тоже, о чём-то спохватился, и бегом кинулся к себе за письменный стол. Люда осталась стоять в коридоре, смотреть и думать. Папа, немного, бесцельно походил по прихожей.
- Да... - сказал он. И через паузу, - Да... - и ещё пауза. Он смотрел на свои ладони, которые потирал и вытаращил глаза - так, что брови, аж лезли на лоб. - Да, вообще, так приезжать, конечно... Без предупреждения. Не знаю... Как-то нехорошо. Не хорошо это...
Тут из комнаты вылетел на всех парах Вадик, с чем-то в руках, что он, тут же, спрятал за спину. Он остановился, увидев, что мама с папой ещё совсем в разных частях квартиры, прошёл медленно в кухню. Постоял. Дождался, пока мама вернёт в духовку пирог, который доставала, что бы проверить, и наконец, сказал, чуть-чуть дрожащим от радости голосом:
- Пааап?.. Мам... - подождал, пока папа подойдёт. Но папа не шёл, всё. - Пааап, подойдешь?..
- Сейчас!.. Я, сейчас... - Вадик стоял, и мама стояла и ждала. Папа, ещё через время, всё-таки, появился, со стопкой брошюр об автомеханике в руках, которую он держал с трудом, что бы не уронить.
- Папа, мам, Люда!.. Ещё раз вас всех с Новым годом!.. Всех. - и он протянул им всем по открытке. Ещё одной. Уже по третьей или четвёртой с начала новогодних праздников.
- Ой... Спасибо!.. Спасибо, Вадь... - мама говорила, но было ощущение, что она сейчас не здесь, а в совсем другом месте, каком-то.
- Спасибо... - сказал папа, - Ну, ты положи, пока, на стол где-нибудь, у меня сейчас руки заняты...
Вадик остался, кажется, несколько разочарованным. Он весь день, с утра, носился с этими открытками... Доделывал, не пошёл, даже, гулять в магазин, хотя ему, наверное, тоже хотелось... А никто, почти это не оценил. Конечно, нужно сказать, что и открытки его были... Были очень необычными, и по всему виду, не очень-то и доделанными. Для человека девяти лет - это было, даже, как-то странно. И, кажется, свою маму он, только больше расстраивал этими подарками, чем радовал. Но он этого не знал и старался сделать - как лучше. А "как лучше" - ему это казалось "больше". И он, не доделывая до конца, одно, спешил делать ещё и ещё - пусть не очень качественно, но зато - для родителей должно было быть очень радостно, что их сын хочет делать для них что-то, всё больше и больше. Он всё время что-то мастерил и дарил, но родителям было бы лучше, если бы он это время тратил на учёбу. Но он не отчаивался, кажется, и, всё равно, не прекращал настойчиво биться лбом в стену - но главное, что не в ту, которая бы легко поддалась, но в ту, которую пробить было бы очень сложно - тем более, что он, с каждым своим ударом её только утолщал.
Люде стало его жалко. И за то, что он такой неумеха, и что такой, ещё, ребёнок, и что никто его не понимает и сильно не радуется ему и его стараниям. Она рассмотрела, скептически, конечно, свою открытку, на которой была апликация в виде семьи, такой же, как и их, но только - состоящей из медведей...Насколько это можно было понять по апликации. Да, ещё и, видимо, под новогодней ёлкой. Люда посмотрела, посмотрела и сказала:
- Спасибо большое!..
И приобняла брата за шею, и поцеловала в щёку. И ушла со своей открыткой в комнату.
Теперь то уже Вадик не знал, что же с ней говорить? И как с ней, теперь общаться?.. А только что, ещё всё было так понятно - можно было бегать, носиться, задираться и подсмеиваться!..
**
Всё случилось через несколько дней.
Сначала был один день. И папа стал говорить с мамой, лежа на диване. Люда слышала это потому, что сидела невдалеке и смотрела книжку с картинками. Мама гладила вещи на доске, но Люде этот разговор запомнился, почему-то, таким, как будто он происходил на небольшом болотце - где растут вокруг камыши, взлетают стрекозы и плавают весёлые уточки... А по середине сидит рыбак в камуфляжной одежде, с кучей карманов и ведер, и со штопанной шляпой на голове. Это всё было на той картинке, на которую она дооолго смотрела, пока слушала разговор. Почему?.. Не знала - просто хотелось и смотрела. Или слишком заслушалась - так, что аж забыла перевернуть.
Папа сказал:
- Катя, ты как-то что-то думай... Потому что я уже прихожу к нулю. Как бы, я, конечно, всё отдам... Но скоро этого уже не будет.
- Да, я понимаю... - сказала мама тихо, - Я ищу, сейчас, работу. И мы экономим... Как можем. Я всё только по акции беру. Что бы не тратиться ни на что лишенне.
- Да... Это мелочи. Там тех скидок то... Когда большие суммы уходят, всё равно...
- Я ищу работу, Вить...
- Мне придётся теперь кредит брать, потому что иначе... Потом нет выхода.
- Да, нет!.. Зачем? Не надо Вить!.. Мы и так протянем... Не нужно влезать в эти долги... Мы, сейчас, ещё чуть подэкономим, и я, может быть, найду, таки, работу... Мы спокойно сможем без всяких кредитов...
- Ну... Что ты там заработаешь?.. Сейчас один вариант - брать кредит, пока его дадут... Ещё... Вот. И, может быть, с сервиса что-то смогу заработать. У меня, вот, только такие мысли есть... Вот.
- С какого сервиса?..
- Ну, прийдется... Видимо, брать кредит и открывать сервис, пока есть возможность. Иначе...
- Да зачем, Витя?.. Ты будешь так рисковать - а ведь это может, вообще ничего не принести... А ты, сейчас, кредит возьмёшь, в долги влезешь. Нам же прекрасно хватает и твоей зарплаты?.. Я понимаю - в натуг, иногда, но, ведь, всегда, пока, хватало?.. Даже и подкопить удаётся иногда. Так что, ты не переживай - всё хорошо будет, надеюсь...
- Это по-ка хватало... А ско-ро это всё может подойти к концу. У нас на работе уже сколько говорят о сокращениях?..
- Ну, Вить, ничего - как нибудь выплывем, надеюсь... Опять же, говорю - я, может быть, устроюсь...
- Да, это всё... Разговоры. Мне нужно брать. Я больше, чем ты, понимаю, что как... Поэтому. Вот... Там нужно подписать, если сможешь, от членов семьи поручительство... Что, ты, как бы, тоже, будешь ответственна... Но, на самом деле, я, конечно, буду платить...
Мама замерла. И обернулась на папу ошеломленно.
- А если это дело прогорит?..
- Да не может там ничего прогореть... Там, просто, если не подпишешь... Иначе - страховку нужно платить...
- Вадь, а если с тобой что-то случится?.. И я буду с двумя детьми должна отдавать эти долги? Что с ними будет? Кто же их будет содержать?..
- Зна-чит не бу-дешь делать?.. Ну... Лад-но. Возьму со страховкой. Мог бы, просто, на пару десятков тысяч меньше платить... Ну, ладно.
- Пару десятков? Это какой же ты кредит собираешься брать?..
- Ну, максимум сейчас дают восемьсот... С небольшим.
- Витя!.. Ты же не отдашь! Как ты столько сможешь заработать?.. И я, даже, если пойду... Люда, повесь ты уже эту шишку на ёлку - сколько она может здесь лежать в коробке?.. Или на полку убери.
Люда взяла шишечку, которую купил ей папа. Ей, всё, было жалко её доставать из коробки. Не хотелось разрушить, хоть каплю, хоть оттенок воспоминаний от "того" дня, которые возникают в памяти, когда глядишь на эту шишечку в коробочке. Ей не хотелось, и было страшно, что всё станет по другому с ней, если её достать из коробочки и повесить на ёлку. Хотя, тогда, ведь, она должна была бы заблистать в полной красоте? Люда взяла коробочку и поставила на полку.
- Ну... Как-нибудь заработаю... - сказал папа.
Ещё через пару дней, папа собирался ехать на работу - брать оттуда какие-то документы.
- Я не на долго - мне час туда, час обратно, буквально, съездить...
День уже клонилсяик вечеру. Мама, почти весь этот день провела у плиты и убирая в комнате - так, что теперь была, совсем уставшая и вымотанная.
- Фу-уух...
Она тяжело вытирала пот со лба и открыла, наконец, окно, что бы стало посвежее. Белый пар, клубами, начал вваливаться в окно. На плите шипело. Капли конденсата катились вниз по окну и с железного крана, что над раковиной.
- Ты, хоть, детей бы с собой взял - проехаться им куда-то. Ты же, всё равно, едешь...
- Ну... Пусть едут, конечно.
- А то я, ещё неизвестно, когда тут закончу. Так они по светлой поре и не выйдут сегодня...
- Да... Конечно. Ты можешь, пока, окно закрыть?.. А то меня протягивает.
- Фух... Сейчас. Просто очень жарко. Люда!.. Вадик!
Топот из комнаты.
- А?
- Вы, если хотите, можете с папой проехаться до его работы... Да не бегайте вы так по квартире...
- Ну... Закрой пожалуйста. А то тянет.
- Угу.
Окно вернулось в раму и было зафиксировано ручкой.
- Урр-а-аа!.. - детский крик.
- Фух... Ну, ты, может, просто в комнату уйди?.. А я здесь открою. Ты же, просто, не готовишь по пол дня... И больше. В этой жаре... Фу-ххх. Этим же я занимаюсь, Вить. Ты, как-то, не можешь понять... Мне тоже тяжело - а потом, уборка, дети.
- Ну, и мне тяжело. Я зарабатываю. Если бы я не работал - где бы мы все, сейчас, были?..
- Нет, хорошо. Но у тебя-то, хоть, работа два через два?.. Я то понимаю, но... А я - каждый день должна этим всем заниматься. И даже на час, перерывов нет...
- Ну!.. Я за эти два дня, как за пять устаю! Это, знаешь... не шваброй по полу махать.
- Да?.. Ну и, почему же, если это так просто - шваброй махать, ты, тогда, этого, вообще никогда не делаешь?..
- Я делаю другие вещи. Если я буду ещё и шваброй махать, то у тебя, вообще ничего в жизни не будет. Ты нищая будешь.
Мама была поражена.
- Я могла бы прекрасно зарабатывать так же, как ты. И даже больше, если бы мне не нужно было всё по дому делать?.. Если бы кто-то за меня готовил дома, шваброй махал, детей воспитывал?.. А всё, ощущение, что , знаешь, только ты работаешь. А я - ничего...
- Я этого не говорил. Просто можно сколько угодно готовить и мыть полы, как будто от этого что-то изменится, а денег будет всё меньше...
- Знаешь что? - сказала мама и бросила ложку с силиконовой лопаткой на сковородку. - Вот, значит, давай я ничего этого делать не буду, а буду работать?.. Знаешь, что?.. Хочешь, сам корми себя, раз ты такой, единственный кормилец!..
- Ты хочешь с истериками, да?..
- С какими истериками, Витя?.. Я же, просто, не могу делать всё одновременно - и по дому, и на работе?..
- Ну, а я должен - должен мочь. Я всё доложен... И работать, и... Работать...
- Да ничего ты не должен!.. Я тебя, что, заставляю что-нибудь делать?.. - мама не умела сильно сердиться или долго ссориться, и всегда старалась побыстрее помириться. - Я, просто, знаю уже - мне рассказывали, что были уже такие случаи... Когда женщина всё делает, а её ни во что, просто, ставят. Знаешь, это не правильно...
- Я тебя, что, заставляю для меня что-то делать, что ли?.. Я тебя хоть что-то прошу?.. Я тебя попросил, вот, только, что бы ты кредит подписала, ну... Ты сказала нет, значит нет...
- Но, Вить?.. Мы же, только хотели Вадю отправить учиться?.. А там, по сути, столько же нужно... Я же, сама, на себя сейчас брать кредит буду - если устроюсь... Как же я?.. А не просишь - так это, конечно - не просишь... Это же потому, что меня и не нужно просить что-то сделать - я и так, всё сама, без просьб, делаю.
- Ну, вот именно, что ты просто, сама, по собственному желанию всё это делаешь... Тебя никто не просил, а ты делаешь. И себя убеждаешь, что это нужно...
- Так это не нужно всё?.. Давай я не буду тебя кормить?.. Не буду готовить, не буду убирать для тебя?.. Раз это всё не нужно!.. Мне же, только легче будет.
- Ну, как будто ты это для меня делаешь!..
- А для кого?!.
- Не знаю!..
- Ну и не буду, тогда!..
- Ну, не надо... Раз я тебя так напрягаю! Я могу, и вообще, уйти, и оставить тебя без лишних проблем!.. Посмотрим, как ты, тогда, без этих "проблем" выживешь!..
Глаза мамы, вдруг, ярко сверкнули и остановились на месте. До этого они могли искать что-то в воздухе, метаться то туда, то сюда... А теперь, вдруг, резко и твёрдо остановились на одной точке. И стали мало подвижными и напряженными.
- Посмотрим... - сказала мама, так же, недвижимо и твёрдо.
- Ну, хорошо... Как знаешь. - папа, сразу, слегка смягчил тон, и долго помолчал. - Я, только... Сейчас, мне надо на работу съездить... Вернуться, собрать там, пару документов... И тогда...
- Угу. - кивнула мама, жёстко, и безучастно, почти, развернулась и стала резать огурец на доске.
- Воооот...
Папа очень долго собирался. Люда и Вадик сидели без звука, понимая, или догадываясь, что происходит что-то серьёзное и сильное. И папа, только подкрепил их опасения. Он, в один момент, когда уже некоторое время возился среди своих бумаг, вещей, и складывал пакеты (и делал всё это нарочито медленно, неспешно и громко, и с каждым звуком и движением вытягивал из каждого, кто присутствовал здесь, всё новые и новые чувства тоски и безысходности), взял какие-то пару журналов, которые нашёл у себя и с тяжёлой ухмылкой протянул Вадику:
- На... Держи. Останется, на память... Почитаешь.
Вадик не знал, куда деться от этого, видимо, и не взял, конечно же, эти журналы, которые папа, просто положил рядом с ним. И даже не стал дальше смотреть на него. Это всё было, как-то, слишком тяжело и непонятно.
Потом ещё что-то он "оставил" Люде, сказал, что бы та вспоминала о нём иногда, и она чуть не заплакала... По крайней мере, очень хотелось. А у мамы глаза возмущенно сверкнули на него. Ей было непонятно, наверное, как можно так?.. Ладно уж, внушать ей сожаление о том, что он уходит, но доводить девочку?.. Которая ничего не сможет изменить?..
Они сидели, и каждый делал вид, что все они занимаются своими делами. Только Люда всё не могла, совсем уж, полностью, делать вид - то и дело поднимала голову от книжки и встревоженно смотрела вокруг - то на маму, то на папу, то, даже, зачем-то, на Вадика... И из-за этого, очень часто замечала, что у других делать вид, тоже совсем не получалось.
Наконец папа стал нарочито собираться ехать. Он ничего не говорил, но только ждал, видимо, что ему скажут. А что бы точно они всё заметили и поняли, даже, в какой-то момент, зашёл в комнату и спросил у мамы, где лежит его шарф. Люда хотела, конечно, поехать с ним на работу... Да и Вадик, наверное, тоже хотел. Ведь их так редко брали куда-то в поездки - точнее, папа редко брал, мама - вообще, почти и не выезжала сама. У неё слишком мало было времени, что бы после всех дел, ещё успеть куда-то выехать. А у папы дела, все были, какие-то слишком важные, что бы брать их с собой, когда он ехал по этим делам. И, конечно им, теперь, хотелось поехать. Тем более, что они, вот, только, успели обрадоваться, что посреди обычного дня их ждёт тако-е, вот, супер-приключение, а тепе-ерь... Но и, самим проявлять, теперь, желание, было бы подло по отношению к маме. Почему-то они всегда очень жалели маму, когда она с папой ссорилась, потому, наверное, что мама, сама, очень переживала, всегда - даже когда она была полностью права (и этими были большинство случаев). Мама очень переживала, и не могла долго ссориться, и всегда старалась помириться, и даже попросить прощения - пусть, даже, папа и не был прав... И, таким образом, папа, почти всегда, становился победителем. Даже, когда и был не прав. И мама становилась ти-хой и вымо-танной. Ей, кажется, было совершено невозможно жить без папы, или, хотя бы, с папой - но когда они были в ссоре. Она, кажется, задыхалась, в такие моменты, как без воздуха. А такие моменты, уже, тоже, были. Папа, не раз уже, начинал "уходить из семьи", и каждый раз, мама его догоняла, уговаривала и упрашивала. Но теперь она молчала. Может быть, она впервые задала себе вопрос - зачем она это делала? И второй, может быть - зачем она, и теперь, это будет делать?.. Или ей, почему-то, сложно было сейчас, или нелегко говорить. Бывают вещи, которые заставляют тебя замолчать, даже если ты о-чень, оч-ень, хочешь даже и раскричаться.
Наконец-то папа остановился в коридоре, у двери, уже одетый:
- Вы, если пойдёте, то идите. А то я, уже ухожу.
Люда, встревоженно, оглянулась, то на папу, то на комнату - ей, конечно, и хотелось пойти - ещё бы! Ведь это было тако-е путешествие!.. Та-кое нео-бычное и ред-кое... Но, с другой стороны - теперь было бы, как-то, уж очень тяжело уйти и оставить маму. Вадик смотрел в пол, никуда не оборачиваясь, но ей казалось, что он чувствует то же самое.
- Идите, идите. - сказала мама, и постаралась сказать как можно мягче, спокойней и весёлым тоном - что бы не оставлять детей ощущать себя "виноватыми". - Люда, курточку синюю надень - что бы не холодно было... В автобусе, лучше расстегнись, если что.
Они поехали. Сейчас стало понятно, что если остаться дома - маме будет, кажется, ещё, даже, хуже, от того, что они остались. Да и им, тогда, соответственно... Но и теперь - хотя, сначала, когда они вышли, свежий морозный воздух обдал их и, сразу, уак всегда, сделал в голове всё ясным и понятным, светлым и лёгким... Но, теперь - лишь не на долго. Не долго их, до коликов по коже, как друг, очень радующийся встрече, брал за плечи и встряхивал радостно холодный, свежий, мерзлый юный образ предстоящего им путешествия... Пока они дошли до автобуса (а это было недалеко - всего-то, дойти до угла дома, ещё два шага и через дорогу), всё начало казаться, всё менее и менее, захватывающим, манящим и интересным... А когда подъезжал автобус - так и вообще, пришли серьёзные мысли, что лучше бы им остаться... И, даже, стало как-то тягост-но и труд-но ехать. Но деваться было некуда и они поехали. Люда глядела в окно - на обрывок дороги, который ещё можно было рассмотреть сзади и, только, успокаивала себя мыслью, что ско-ро, скоро они у-же, вот - и вернутся. Вечер стоял ранний, но уже серый - как, вобщем-то, и все, почти, зимние дни... И утра. И ранние вечера... Когда всё небо заволочено серо-белым... А на земле всё, тоже - серо-белое. И только ёлки, ещё - мохнатые и тем-ные, и дома... Нет, даже дома, в основном, получаются - серо-белые. Вот, только огоньки, кое-где мелькают, зажженные - на магазине, над подъездом... И, вот они, в этом серо-белом море, становятся, такими, опорными точками - что бы понять, где ты сейчас находишься. В пространстве и времени. А праздник... Праздник, потихоньку, скатывался в обыденность. Всё становилось, всё более серым, всё более простым - таким, как всегда. Наступал период, когда многие люди уже забывали включать и имевшиеся у них гирлянды и фонарики... Не то что, не вешали, увлечённо, и, кажется, греясь от них, все новые. Сотрудники магазинов, видимо, просто по намеченному плану, уже принимались снимать с дверей, потолков и витрин, блестящие разноцветные украше-ния... Даже дома, сам, всё меньше вспоминаешь нажать на кнопочку, что бы гирлянда загорелась, и по комнате забегали, заиграли малень-кие огонь-ки... Да и не за чем - всё реже появляются такие минуты, когда все будут дома в сборе и, более того - все вместе за каким-то действием, как то - ужин или обед, а не просто - все в одном помещении. Всё реже. И постепенно всё эти быстрые, яркие, накаленные огонь-ки, гаснут - и в жизни, в серых, всё больше и больше, простых зимних днях, и даже в памяти. Гаснут... И только в следующем году, прямо перед Новым годом, хорошо, если ты вспомнишь, что: а как, ведь, оказывается, хорошо бывает!.. Повесить гирлянды, включить огонь-ки... А ещё лучше... Когда все вместе и мир вокруг - яркий и прекрас-ный.
День был та-кой, ясный, ясный... Как, когда любой, каждый предмет, что бы это ни было - ель ли, здание?.. Свет через тучи, дорога... влажная, кажд-ым бугорком асфальта отражающая этот свет, как серебрящаяся река... Всё, кажется, появляется перед тобой в полноте своего смысла и существования, та-кое боль-шое и по-нятное, та-кое близко-е, что аж захватывает дыхание.В детстве всё кажется близким - всё, как будто у тебя, прямо, перед лицом. То ли потому что у тебя зрение, ещё, лучше... То ли, нет - это где-то внутри оно всё кажется ближе - так, как будто, любой предмет или любая вещь, звук, воздух и даже небо вдали - они ложатся, сразу и всей поверхностью прямо на сердце. Может быть - это потому, что после, мы, разочаровавшись уже в некоторых вещах, отодвигаем от себя многое, а за ним уже, тянется и так много обстоятельств, с ним связанных - и воспоминаний, и образов, а в них - столько есть привыч-ных предметов и вещей... Которые, тоже, оказываются, отодвинутыми вместе с теми.
А пока - оно близко... Но сегодня, хотя всё вокруг, ещё и казалось боль-шим и близким, но уже, как будто бы, отодвинутым, на шаг, от тебя. Может, потому что уже появилось что-то, такое, не очень приятное, из-за чего это всё можно было бы от себя отодвинуть?.. Как будто бы какое-то, тонкое ещё, но непрозрачное одеяло, на всё было накинутно. Или, просто, из-за пыльных, зеленоватых стекол автобуса всё становилось таким?.. Или из-за вечернего сумрака, который обволок уже всё вокруг. Они ехали, и оживленный город, за этими, тёмными зеленоватыми стеклами, с кучей его машин, и огней, и домов, постепенно стал всё безжизненней, всё более пустым, и, наконец, превратился в промзону. Конечная автобуса была, как раз, у папиной работы. Это был глухой поворот, от которого, правда, выйдя из автобуса, нужно было немного дойти - буквально пару десятков метров - выйти из закутка стоянки, да пройти, да перейти дорогу. И уже появлялся папин завод - он был старинный, советского типа, и вывеска на нём была - что-то, вроде "институт труб-мед..." или чего-то такого. Вокруг, у входов, росли ёлки, а над входом - на большом, массивном, как огром-ный, из буро-коричневого железа, куб, козырьке, ещё горела гирлянда. А в окошках, кое-где, где был, конечно - свет был прият-ным и теп-лым. Как будто это был не "институт чего-то там", а настоящий жилой дом. Много людей здесь, наверное, провели много дней, ощущая себя, совсем как до-ма.
- Пап, а ты же говорил, что ты на заво-де работаешь?.. А тут - институт? Напи-са-ли?..
- Н-уу... Мы здесь в цеху при них. А та-а-ак... Тоже... Какой институт?.. Тут, по сути, всё только для проформы... Сейчас же, люди - как? Им ни-чего не нуж-но. Та-ак... Всё, вроде, рабо-тают, а ник-то ничего не хо-чет...
- Ну... А работа у тебя хо-рошая... Прият-ная.
- Да, чего же тут хорошего? Та-к, только, тя-нешь жизнь здесь... Да и всё. Зара-батывать нужно-то?..
Они заходили внутрь, пройдя по узенькой аллейке, которую, по бокам, оканчивали пара клумб - белых, квадратных, в которых сейчас, конечно же, цветов не росло... и ёл-ки, вдоль окон института. Папа открыл боль-шую, тяжелую дверь, у которой ручка была, тоже, как и вся пластина двери, железная - как будто большим прямоугольником, который, с одной стороны, загнули вовнутрь, на торец двери - как бы обернув им дверь, а другой - оставили торчать, что бы за него браться. Дверь открылась. Внутри был ещё маленький предбанник, а дальше - ещё одна дверь. Пол был сделан из плитки, с какими-то сыпучими камешками... И эти, сыпящиеся, иногда уже выглядящие как пыль цемента в щелях между плиткой, полы, были залиты, тусклым слегка, из-за того, что стекло боль-шой прямоугольной лампы было запылено временем, но довольно приятным светом. Светом, как будто домашним, но с некоторым привкусом чего-то технического - видимо из-за плотного, зеленоватого стекла плафона. За следующей дверью был, уже большой зал. Свет здесь был ещё желтее, пол покрыт похожим чем-то, в камешках, как будто залитых бетоном, но не до конца, а вдали, ещё где-то треть зала отделяла полу стеклянная будочка проходной, и турникет, через который должен был бы проходить каждый прибывший. В остальном зале стояли доски с объявлениями, плака-тами и табли-цами, видимо, на тему производства. Полненькая приятная женщина лет шестидесяти, с соломенными волосами, собранными в гребешок, нашла их папу в списке - в боль-шой плоской тетради с большими листами. Она пролистывала тетрадь и поправляла очки в больших оправах, кряхтя над журналом - очень по доброму, как показалось Люде, ну и, наконец, нашла. Они попали внутрь. Прошли по нескольким разным лестницам и коридорам, и, наконец-то, оказались в регистрационном отделе, куда и нужно было папе. Здесь, в коридоре, сидели и ещё люди - читали какие-то документы на листках. Папа оставил их с Вадиком, на время, сидеть на лавочке в коридоре, пока сам он ушёл в кабинет, оформлять свои документы. Люда, сначала, рассматривала плакаты на стенах, с их, какими-то техническими данными... Потом начала смотреть на людей, которые, тоже, ждали. В коридоре везде было теп-ло, а свет был приглушенным... А часы, на стене, тика-ли... Люда, всё медленнее покачивала ногами, пока сидела на лавочке. Разговаривать они, с Вадиком, не разговаривали - то есть, по началу, ещё перешептывались, слегка - Люда, пару раз, тянулась, обернувшись, к Вадику, он приопускал голову, наклоняя к ней ухо, что бы услышать, а она, шёпотом, конечно, заявляла ему о каких-то новых своих замечаниях и наблюдениях - о чем-то, написанном на плакате на стене, или о каком-нибудь служащем, выходившем из кабинета, закрывая за собой дверь. А он, почти ничего не отвечал, только кивал ей в ответ, подтверждающе. А так - разговаривать шёпотом, вот так, слишком культурно, было сложновато - это они, почти сразу поняли. Такое общение напрягает и сковывает, и, как-то, даже, лишает сил. А говорить в голос они не могли, потому что папа, когда уходил, сказал им что-то вроде "Ну, вы тут... Тихо, пока... Посидите. ", с нервно-испуганной улыбочкой, как будто бы, даже и шутя, хотя никто бы и не понял, в чём здесь шутка, но папа уж, всем своим видом намекал на то, что это должно быть смешно... Почему-то, и, даже, как будто, уже пожинал лавры, самодовольно, как будто бы уже случившегося успеха среди слушателей. Вобщем говорил посмеиваясь, трясясь немного и пританцовывая. И они сидели. Глаза у Лю-ды ста-ли пос-тепен-но... Но тут, махом открылась дверь, в одном из кабинетов, поближе - оттуда выходил в коридор гре-мящий салют звука и энергии. "Ха-ха-ха", было, очевидно, концом какой-то фразы, которую договорил с находящимися внутри - в кабинете, боль-шой и весёлый, улыбающийся мужчина, что вышел оттуда и оказался в коридоре.
- Ну, хорошо!.. Если что, я в среду, ещё выхожу... Так что!.. Да! Да, до скорого!..
Он вышел дальше, прикрывая дверь за собой.
- О, привет... - сказал он худенькому светлому мужчине, что сидел, читая какие-то бумажки в коридоре. Тот кивнул и пробурчал что-то. - Ты до какого на больничном, Валь?.. Ааа... Ну ясно. У нас, просто, Федя, на замену, как раз интересовался. А... Угу. А тебе куда дали?.. В восемь первую?.. Умм... Ну... Ни пуха!.. Давай, выздоравливай!
Они перекивнулись, большой мужчина пошёл дальше, и увидел Люду и Вадика.
- Ооо!.. - разулыбался он сразу, - Молодые люди! Здравствуйте!.. Это, вы к нам на работу устраиваться пришли?
- Да... нет. Мы к папе. - улыбнулся Вадик, хотя и постарался остаться серьезным. А Люда, вобщем то, и не старалась.
- Ааа. Понимаю, понимаю. Ну как вам тут у нас?..
- Нра-вится!.. - откровенно сказала Люда.
- Ну, ещё бы - нравится! Хэ-хэ!.. Мне здесь, и вообще, знаете, как нравится?.. Так, что я здесь, аж семнадцать лет уже работаю!.. Вот...
Сзади него медленно и тихо открылась дверь, выглянул папа. И осмотрелся. Люда и Вадик, даже и не хотели, но, всё равно, видимо, так встрепенулись от того, что он пришёл, что большой мужчина, сразу понял это и обернулся на папу.
- О, Вить! Твои?
- Здравствуйте, Виктор Сергеевич... - папа замер, держась за открытую дверь, - Да, вот... Взял с собой... Спасибо. - он кивнул кому-то в кабинете, - Пока по делам... Вот, пусть... Тоже посмотрят... Как мы тут.
- Да, вот, говорят - что нравится!.. - бодро кивнул на них Виктор Сергеевич.
- Хэ-хэ... Ну, вот... - засмеялся смущенно папа.
- Вот... Вырастут - к нам могут на работу приходить!.. Да?.. Кем стать-то хотите?
Люда не знала. Вадик сказал очень тихо:
- Изобретателем...
- Оооо!.. Ну, это - к нам, как раз! У нас тут, знаешь, сколько всего изобретают?.. Ооооо!.. Я потому здесь работать и люблю... И, вот, сколько лет уже. Здесь атмосфера хорошая, такая... Знаешь?.. Того, что все что-то делают... Чего-то хотят. Вот... Ну, не знаю, как сказать. Люблю я это. Вообщем!.. Как вырастешь - давай к нам!.. Будем ждать!
- Да-а... - смущенно, но довольно, улыбался папа и опустил голову, - Он, врядли по этому делу пойдёт... Ну, он, как-то... - и папа покрутил в воздухе рукой, находя слова, - Больше творческое... У него что-то. Ну... - и он кивнул, улыбаясь, Вадику - как будто бы намекал ему продолжить мысль. Но Вадик, явно, не понимал. - Ну... Он, вот, нам открытки, та-кие, постоянно дела-ет... С же-ной. Ну...
- Как жена то?..
Папа опустил голову, и слегка покрутил ей обреченно.
- Ну... - через паузу, - Ничего. Та-ак... - и опять помахал рукой в воздухе, как бы не зная, что сказать.
- О!.. Вы подарки, кстати, уже получили? Ну, эти - наборы новогодние?..
- Да... нет... Нам же семнадцатого долж-ны выда-вать...
- Так их привезли уже - сегодня утром!.. Пошли, я сейчас вам отпишу...
- Да нет, ну... Чего раньше других то?.. Я не...
- Да, ты же, как раз с детьми - какая разница? Я и другим могу раньше выписать. Пойдём... Сейчас. - мужчина встал, заглянул в ещё один кабинет, - Люд?.. У тебя ключ от склада или у Маши?..
Теперь они ехали в автобусе обратно, и настроение у Люды, постепенно, поползло в лучшую сторону - то ли от того, что в руках у папы, теперь были их сладкие подарки, то ли от того, что за окном автобуса зажглись уже, как звездочки, первые фонари... И теперь пролетали мимо, во время движения - хоть желания загадывай! А вместе с ними ещё и пошёл кружиться в воздухе, легко, как искорки от бенгальского огня, совсем маленький и редкий, но, всё-таки, снег... Который, хоть как-то, слегка оживил воздух вокруг.
- А давайте в слова? - сказала Люда, наконец, решив этим, ещё больше разоживить весь день. Ведь разговоры людей - они, как снег, кружащийся в зимнем воздухе - делят время, (как снег - пространство перед тобой), на более мелкие кусочки - так, что тебе уже не так страшно, а гораздо легче идти сквозь него. Когда люди разговаривают - это уже явление, говорящее о том, что, хоть что-то, хоть как-то, хорошо в мире - раз они просто не молчат друг с другом.
- Да-вайте. Ну, ты первая, раз захоте-ла... - сказал папа, пританцовывая, как будто.
- Хорошо... Дом. Вадя, тебе на "М"...
- Мама.
- Па-ап?..
- Автомеханика...
Дома, Люде казалось, у них всё долж-но, теперь-то, стать, снова за-меча-тель-но!.. Ну, как могут быть какие-то ссоры, обиды, дрязги, когда существует мир с та-ким снегом, с таки-ими фонаря-ми и - тот мир, в котором, даже, дарят детям боль-шие сладкие новогодние подарки?.. И как может быть, что бы мама с папой продолжили ссориться теперь, когда они, вот уже часа два или, даже, с небольшим, не ссорились... Ну, от того, что не были, в эти часы, рядом?.. И как может папа уйти, когда он, только что был не дома, а те-перь, ког-да вернул-ся до-мой... Теперь-то, он не может не почувствовать все-го того счастья, како-е окружает его до-ма?.. Все-го того... Которо-го нет, даже во всём том остальном прекрасном мире, где есть та-кой снег, подарки и фонари?.. Как всё это становится ещё намного ярче, теплее и прекраснее, даже, пусть только и нарисованное в памяти, а не находящееся в реальности перед тобой, но теперь - когда ты, вот-вот, сможешь рассказать обо всём этом маме... Принести ей, хоть крошечку этих фонарей, и этого снега с улицы... И показать подарок... И ты, аж, даже сбивая сапоги друг об друга, стягиваешь их с ног, не применяя руки, и свезя на бок коврик... который уехал, из-под твоей ноги, совсем уж в сторону, как экспресс... Обувашься в та-почек... и в дру-гой... пусть, наполовинку, и шаркаешь этим вторым тапоч-ком по прихожей, сзади себя... И бежишь на кухню, и кричишь:
- Маааама!..
Это - счастье, счастье, которое находится дома, всегда... Ну или на улице, где-нибудь - где есть ты, и мама тоже. И это счастье находится до тех пор, пока ты не останавливаешься, как вкопанный и не видишь, что мама поворачивается к тебе с абсолютно мокрым и красным заплаканным лицом. И, пока не пытаешься, пол минуты ещё, рассказывать что-то, всё-таки... Хотя теперь всё получается, как-то грустно и подавленно... И не понимаешь, что и слушают тебя так же... И не ставишь на стол коробку с ручкой... которая, теперь, ставится на стол легко и незаметно почти - как опустевшая... И не замечаешь, тогда уже, что из прихожей - странная, недвижимая тишина - только Вадик стоит, как вкопанный, с круглыми глазами, облокотившись о косяк двери в комнату и смотрит испуганно на кухню, а больше ничего... Никто не выходит. Шорох есть в прихожей... Но папа что-то делает там, и не идёт. И ты идёшь туда, в прихожую, медленно - посмотреть, что же там?.. И видишь, что папа ещё даже не раззулся... Или не "ещё"?.. А совсем?.. И не будет? Он снимает какие-то ещё пакеты и вещи с верхней полки того шкафчика, что в прихожей, потом с нижней... Потом берёт всё это в руки. Стоит на коврике и молчит. И молча выглядывает в кухню. Но, как бы, и не выглядывает. И на лице ухмылка - та-кая... И он ждёт. Чего-то. И потом ставит пару пакетов из одной руки на полочку. И этой рукой роется в кармане. И достаёт пару бумажек. И тянется, медленно, этой рукой, к ближайшей тумбочке, где в прихожей лежат мелкие вещи. И задерживает руку над тумбочкой. И выглядывает, держа так руку, в сторону кухни, и говорит с победным, но сердитым прихмыкиванием, как будто пританцовывая, и покачивая то сюда, то туда... то в эту, то в ту сторону плечи:
- Ну, я...
И ты видишь в отражении, в кухонном окне, которое видно здесь из прохода в прихожей, как фигура твоей мамы, вдруг, вся вздрагивает, и оборачивается к коридору, и голова её поднимается, и плечи поднимаются, и, кажется, мама, вот-вот, взлетит. И начинает часто, часто тереть ладонями руки до локтя, пытаясь, видимо, сложить их смирно у груди...
- Я здесь... Оставлю. Деньги. Пока - это. На первое время хватит вам?.. Ну, если что, ещё принесу.
И видишь, как плечи и голова мамы опускаются... И руки, тоже. Медленно и бесцельно, как будто не свои... И мама стоит, недвигаясь, и смотрит в пол - так, что ощущение, что сейчас от этого взгляда - так долго и неподвижно направленного на него, пол сломается и мама рухнет туда, на предыдущий, третий этаж...Так и не разогнувшись, рухнет - так и стоя, как кол, с опущенной вниз головой и с руками, висящими по швам. И ты не видишь в отражении, смутном от метели за окном и конденсата, внутри, на стекле, не видишь точно её лица на её опущенной голове. И не видишь, как двигаются губы. Только слышишь, вроде бы мамин, и вроде бы не мамин, хриплый, голос:
- Не надо... Спасибо. У меня есть, пока.
И папа разводит руками, и, всё равно, оставляет пару бумажек на полке, и берёт сумки, и говорит:
- Я оставил...
И разворачивается к дверному замку, и стоит. И потом поворачивается, в пол оборота, и смотрит, и ждёт. Смотрит, как будто бы может что-то видеть через стену, на неё... А за ней, кажется... И маму. Сверлит взглядом стенку - пристальным, тяжёлым, с ухмылкой. Потом... Тишина. Ещё раз хмыкнул, ухмыльнулся, и на-чал мед-лен-но по-во-рачивать за-мок... Повернул. Тишина. Ждал. И, наконец, стал опускать ручку двери. Воздух прорезало:
- Па-па!.. Не... ухо-ди!..
И маленькие ручки пытались взять папу и удержать, и их обожгло, немножко, холодком продуктовых пакетов, в которых, теперь, вещи, и кое-где, между пакетами, замша - холодная, ещё, с улицы, замша куртки... И шершавый сухо-хрустящий кусочек плотной трикотажной ткани брючины.
- Не у-хо-ди-иии!..
И с растерянностью оглянешься назад, как и везде, ища какой-то помощи... А Вадик стоит у косяка двери, спиной, и только слегка приобернул голову. Как будто и не смотрит...
- Ну... Мама, понимаешь, не хочет, что бы я оставался... Ну и, так зачем, и, я буду?.. - и он... погладил, вроде бы, её по голове, но больше - похлопал пару раз. - Я вернусь ещё...
- Па-п?.. Возвра...щайся?..
Он кивнул. И вышел.
Люда, как оглушенная, пошла, всхлипывая и дрожа, как на качелях, хотя и без слёз, бесцельно в обратную сторону. А везде вокруг, в квартире, было тихо.
- Ну... Почему... Ты его... Не... Остановил?.. По...чему?..
И только в отражении, в окне, силуэт мамы, схватившей руками лицо и угнувшейся. А в остальном - тишина.
Вадик тихо прошептал ей:
- Люд... Я не... могу... Ты... Просто не всё ещё понимаешь. Маме тоже... Ну, плохо, ну... Понимаешь, папа не прав... - Люда кивала, зажмурив глаза, из которых, даже закрытых, текли горячие ручейки воды. - Папа не прав... И... Мама не может это вечно... Позволять. Вот, про это, даже и дядя Лёша сказал... Тебя, просто, не было... Ну...
Дни побежали быстро. Суматошно как-то. Один, кажется, то и дело, так спешил, что натыкался на следующий... тот спотыкался неловко, валился вперед... а за ним и другие сваливались в непонятный, неразборчивый, сумбурный комок. Мама, теперь, работала пять через два, а иногда брала подработку и на субботу-воскресенье. Дом опустел. Люда и Вадик, сами не знали, почему, но не могли, больше, просто так радоваться всему подряд, чему ни попадя. То ли это было потому, что их, теперь, считали "совсем взрослыми", и "самостоятельными", и " на которых можно положиться", оставляя их одних дома... То ли от того, что в целый день не слышно больше было ни маминых простых шуток, ни поучений, ни, даже, строгих, как раньше казалось, замечаний... Или потому, что, когда мама, всё-таки, приходила с работы, она уже была немножечко другой - она была изможденной, уставшей, иногда раздраженной, и если раньше - она приносила в дом ту счастливую, семейную атмосферу, которой, теперь, так не хватало, то теперь, казалось - она, сама, приходила домой и не могла поверить, что так бывает... Сама искала, кажется, всё ту же, эту, атмосферу, в пространстве, ждала её ещё откуда-то. То ли потому, что они, оба, теперь не могли, просто жить, просто использовать ту жизнь, которую они имели, для того, для чего жизнь и нужна - для радости, для спокойствия, для наполнения её, каждого её дня, полезными, нужными... да и, вообще - просто, обычными, но важными в нашей жизни делами, которые, только и можно, практически, делать, когда в тебе есть радость и спокойствие. Они не могли - хотя и чувствовали себя должными делать что-то, но теперь, они чувствовали, что должны что-то, сначала и для того, что бы жизнь эту иметь - слишком тяжело её для них добывала мама. Раньше - жизнь была общением, радостью, смехом, шутками, играми и познанием - практически всем, что не купить в магазине, а теперь, прежде чем жить ею, маме приходилось заботиться о том, что покупают... И это занимало, почти всё время. И силы. И, хотя она делала всё, что бы им хватало на эту - спокойную и радостную жизнь, теперь они ощущали, что она чего-то стоит. И, как многие из людей с чувством достоинства, которое, на самом деле, просыпается в нас ещё с самого детства, не могли этим, просто так пользоваться. Она хотела, что бы дети учились, росли и были счастливы - но все мысли Вадика, наверное, теперь стало занимать то, что же сделать, что бы помочь?.. Так казалось Люде, потому что она видела, как он, всё время ходил, задумавшись о чём-то, и понурив голову... Стал более рассеянным и невнимательным. Даже меньше всего успевал делать по дому и стал, как будто бы, каким-то отбившимся от рук мальчишкой. Наверное - эти, его, долгие мысли занимали слишком много времени. И если раньше он был хорошим, аккуратным ребёнком, то теперь - стал немного диковатым, взлохмаченным и чуждающимся много чего и кого, типом. Мама, явно, хотела бы, что бы он, только и всего, просто учился, помогал бы по дому и с сестрой, в крайнем случае - но, в общем - просто был достойным сыном: опрятным и аккуратным. Но он шёл в какую-то другую сторону. Может быть - это просто был тот период взросления, когда каждый, почти, только освоившись в мире больших целей и идей, только, впервые, его увидев, так очарован оказывается, тем, что...оказалось - столько всего можно в жизни сделать - не простого и обыденного, а вдохновенного, серьёзного, в своём значении!.. Что по сравнению с этим, всё остальное отодвигается на второй план, и юный человек стремится сделать, как можно больше, всего, такого - "большого", за его, как ему кажется пока - короткую жизнь. Может быть?.. Возможно, сейчас и Вадик взрослел и для него всё это - простое и бытовое, казалось меньшим, чем большие вопросы. Возможно теперь он считал не таким важным делать то, чего от него хотели - учиться хорошо и расти, как то, что он мог бы, хоть как-то, но помочь маме. И этим, только выматывал её. Само собой разумеется - мама, ведь, не может читать все мысли своего ребёнка, даже, хотя она и мама... Особенно, когда она и видит его, почти только по утрам и по вечерам. Конечно он мало что мог сделать, как бы много он не думал. Но Люде казалось со стороны, что от этих, одних, своих мыслей, он стал измотанный, как после долгих часов работы. Люда, сама, еще не могла, почти, и обдумывать каких-то планов о том, как бы заработать - она была ещё маленькой... Правда, пара идей о том, что она может делать платья и прически для кукол на заказ, всё-таки приходили к ней... но очень скоро она выгоняла их, потому что понимала - это всё слишком не правдоподобно. Она пошла в школу. И для неё это было ещё новым и ответственным занятием. Она стара-тельно училась, стара-лась во всём быть очень прилежной, что бы всем этим радовать маму. Ещё, иногда, когда она оставалась дома в середине дня и мамы не было дома (почти каждый их будний день), она ходила по квартире и, замечая где-нибудь, на какой-нибудь далё-кой деревянной планочке тоненький слой пыли, или где-нибудь на шкафу, крошечный потек в виде капельки, вытирала всё это... На что у неё уходило, по неопытности, слишком много времени и сил, и что не всегда давало результат. Но когда мама приходила домой и, почему-то, не замечала этого, она очень расстраивалась... И ещё больше её шокировало один раз, когда мама пришла, уставшая, с работы и поругала её немножко за то, что у Люды уж сильно было не прибрано на полке. А Люда, в этот же день, совсем и забыв про полку, которая была прибита к стене у стола, дол-го стояла с какой-то дверцей шкафа, которая показалась ей не совсем идеально чистой...
Один раз мама о-чень сильно и дол-го ругалась, потому что была, видимо, сильно напугана. Это было тогда, когда она узнала, что Вадим пошёл на рынок и пытался, стоя рядом с рядами, продать свои, какие-то, бумажные поделки. И даже, кажется, пару продал... Каким-то очень добрым людям. Мама была в боль-шом шоке и деньгам, принесённым с рынка, не обрадовалась, а наоборот - очень долго сидела на кухне, у стола, куда Вадик ей их положил, и плакала. А ему строго на строго запретила такое, и вообще, ещё на два дня запретила без неё выходить из дома после школы. Вадик долго ходил в непонятном состоянии - кажется и он, тоже был в шоке. В большом. Но скоро он, снова, стал, кажется, так же бесшабашно веселиться всюду, как ещё до всего - до папиного ухода. Только веселье это стало уже, как немного помешаного - горькое, какое-то, и яростное. Они все, теперь, не могли, казалось, говорить на общем языке. Хотя внутри них звучало, наверное, всё одно и то же. Может быть - их язык был счастьем, а теперь нужно было, почему-то, говорить на языке грусти. Или тяжёлых времён?.. Кажется папа забрал с собой боль-шой словарь их счастливого языка, и они, теперь, чуть что - искали какие-то слова из него, но не могли найти, вспомнить.
И, чем больше они все хотели помочь друг другу, чем ближе, внутри, они становились, каждый со своей стороны, тем больше они, получается, отдалялись и изматывали друг друга. И останавливали. Возможно это, ещё не разделило их совсем, но жизнь стала, и правда, другой. На всё хватало, мама работала и приносила всё, что нужно в семью. Постепенно дело пошло легче, она стала получать больше, быстрее и легче. Довольно быстро начала находить всё больше и времени и сил на них, на дом... Всё чаще была радостной и улыбалась. Постепенно вернулись в их дом весёлые шутки и дни вместе... Но от тех, тяжёлых дней, что-то, тоже, осталось - некоторая осторожность, настороженность и даже отдаленность в общении. Каждый, теперь, боялся быть полностью открытым, ведь знал... и, были, ведь, уже случаи - когда любой из них мог ранить - случайно, ненароком, просто от того, что из-за всех проблем вокруг, был не слишком внимателен, да и просто, даже из желания сделать лучше.
А ещё, о тех, прошлых временах... ещё тех, когда папа был с ними, напоминали, иногда, елочная игрушка - золотая шишечка, которую Лида так и не стала вешать на ёлку, а, только иногда доставала из шкафа и долго смотрела на неё, пока её, уж кто-нибудь не окликнет... И шашки - те, которые Вадик, иногда, ставил всё на тот же маленький столик-тумбочку у дивана, куда они с папой ставили их и раньше, когда Ваде удавалось, всё-таки, упростить папу, в его выходной, поиграть. Вадик ставил туда шахматы, и подолгу сидел один, напротив них и иногда перемещал шашку за шашкой. И они, эти шашки, напоминали - так же, как напоминало и то, что мама делала, всё-таки, иногда, пельмени, которые очень любил папа. Да и они все их любили - как можно было не любить мамины пельмени? И как можно было их, соответственно, не делать?.. И мама делала... И их вкус, и их запах, и укропная заправка к ним, все, напоминало о папе. Так же, как и мамин дооолгий, иногда, взгляд в окно. Или, вдруг, поворачивавшееся во время радостного разговора, к ним, лицо, оказывавшееся, всё, совсем влажное. Всё это напоминало, и каждый из них соврал бы, наверное, если бы сказал, что забыл.
И напоминал, ещё и боль-шой коробок с грилем, который стоял на нижней полке шкафа, и который все, так, кажется и забывали, долгие годы, использовать.
**
Этого звонка она ждала дол-го-оо.
За дверью, уже, слышались гром каких-то вещей, голоса, и она, невольно, улыбнулась. Замок повернулся в её руке и дверь, поехав в сторону подъезда, открыла та-ку-ю радост-ну-ю кар-тину!.. Это был Вадик с женой - Леной, которая, ещё, немного неловко улыбалась, и с маленькой Ксюшей, которую, сразу и незаметно было внизу, среди боль-ших па-кетов. Зато голос, первый, прозвучал, именно её - "Зд-р-авствуйте!.."- и, скромно, но ра-дооо-остно сцепила руки замочком и вжала голову в плечи.
- З-др-р-р-равс-твуй-те!.. Ха, ха-ха-х!.. Э-то к нам Снегурочка пришла? Да?..
Ксюша, радостно кивнула, отодвигая от себя замо-чек рук, словно потяги-ва-ясь.
- А это - кто?.. Тоже Снегурочка?.. Да?
Ксюша, опять кивнула и глянула на маму, которая засмеялась:
- Ха-хэ-хэ!.. Ско-рее, Снежная Баба!.. - и она, весело, стала смахивать с плеч своей дубленки опушку из таявшего снега.
- Да, да... Да вы захо-дите - чего же вы стоите?.. Давайте пальто...
- Д-дд-а, й-йя-аа, сейчас - в подъезде стряхну, лучше, что бы тут, на полу, не тая-ло... Ва-дик, давай, наг-нись...
И она принялась, хлопками своих, сложенных в пару, варежек сби-вать снег и с Вадикиной спины.
- Д-да, ни-че-го!.. Что Вы, проходи-те!.. Я, всё равно, ещё здесь буду мыть!.. У... ууу меня, всё равно, бардак та-кой!.. Вы, уж, извините...
- Да, ничего, ничего... У тебя бардака не бывает. - Вадя чмокнул сестру в щёчку, обхватив за шею рукой, так, что на затылке стало слегка колко-холодно от влаги таявшего снега на рукаве. - Привет. - тут его Лена хлопнула прямо по его кожаной кепке, сбивал снег - так, что он засмеялся и пригнулся, поднеся руку к голове и ей прикрываясь, - Тыыы, чего дерешься?.. - смеялся Вадик шутливо, - Воооот, так, вот... У нас - меня, знаешь, держат в... Ежовых рукавицах!..
- Ха-ха, ха!.. Да, ну-ууу!..
- А, вот - нужно их воспитывать, правда?.. А то, так, совсем от рук... Отобьются!.. - и она, ещё раз замахнулась рукавичками и хлопнула его, легонько, по кепке.
- Да, да!. Вы, там, с ним по-строже! А то... Хэ, ха!.. Так и отобьется, правда!..
- А это - Дед Моро-оооз!.. - Ксюша напомнила про себя и весело указала на своего папу пальчиком. - Дед Мороз... Дед Мороз!.. Дед Мооороз!
- Хэ-ха-хе!.. Вот, теперь, раз я Дед Мороз, то дарить тебе подарки буду только за стишок!..
- Ооооой, д-а-а!.. Какая она... всё-таки!.. У тебя!.. Вот, это - счастье! И, всё краше, и краше!.. Да? Красотка?.. Ннну, скромная, ясно, понятно конечно... Ну, умница.
- Скоро будут вместе играть, надеюсь. - он указал, улыбаясь, на её большой, уже, живот.
- Я, тоже, надеюсь... - ответила Люда тихо, опустив, немного глаза.
- Ну... Как ты? Этот... Не приходил? - он знал и понимал прекрасно, что ей будет неудобно говорить, и горько. Но не заговорить, тоже, было нельзя. Ну и, мало ли, в конце концов, что этот Данька та-к?.. Всё равно - это, теперь, её ребёнок, и её счастье.
- Да... Ничего. Нормально. Нет, не приходил... Ну, что, вы всё?.. - она весело обратилась к Лене, которая уже заканчивала вешать Ксюшину курточку на вешалку, и расправляла, ещё, только, плечики. - Ой-й, давайте, давайте я помогу!.. - она смогла перевести разговор, конечно, но Вадик посмотрел ей вслед грустно и тяжело.
- Да, нет, нет!.. Что Вы?.. Не трудитесь - мы сами!..
- Давайте... Дед Мороз, сейчас, поможет. - и он начал снимать с жены дубленку за плечики.
Вечером нагу-лявшись, и накатавшись со снежной горки, Ксюша вбежала в прихожую, и, обернувшись к взрослым, подождала - когда включат свет.
- Ксюша, куда мокрыми сапогами по полу?!.
- Да, ладно, ладно - пусть бегает!.. Я, благодаря ей, сегодня, аж в детство, кажется вернулась!.. Самой, теперь, прямо, хочется, так же по полу... В сапогах потоптаться!..
- А-га!.. В детство вернулась, благодаря ей... и, ещё немного бы - и в травмпункт!.. Ха-ха-х! Ты, как, не сильно?.. Прошло уже?..
- Да, как Вы, Люда?.. Не очень ударились?
- Да, нет, нет! Небольшой синячок, если будет, так это максимум!..
- Ну, медаль за отвагу!..
- Ага!.. В мои годы с ледяной горки - это уже подвиг!.. Завтра хочу ещё. - она засмеялась.
- Ой, а можно же эти апельсины, тоже, повесить будет на елку!.. - заявила Ксюша и этим дала всем тонкий намёк на то, что она, всё-таки, надеется наряжать ёлку прямо сегодня.
Но в планы уставших взрослых уже не входило сто-оо-лько разных событий на один день, а, больше входило - приготовить ужин и немножко отдохнуть.
- Н-ну, вот, завтра будем наряжать - и повесишь. - убил всю надежду Вадик.
- Д-да, мы же их все за сегодня, наверно, и съедим?.. - не оставляла попытки Ксюша, и разводила ручки в вопросительном и озадаченом виде.
- Н-у!.. Новые купим. Так и чего их, тем более, на ёлку вешать, если они все - сразу в дело? Хэ-хм!..
Вечер шёл по планам взрослых, Ксюша бегала из комнаты, где, пока был включён телевизор с детской передачей, на кухню - где мама и тётя готовили что-то и нарезали, а папа помогал вымыть какую-то боль-шую кастрюлю. Все болтали и смеялись, и Люда думала о том - какое же замечательное наступило время, когда в их семье, наконец-таки, были счастливы. Только, сжимало всё внутри, от того, что их мамы с ними не было. Она думала - как бы ей здорово было, сейчас, играть и заниматься с Ксюшей, готовить с ними еду... Но она верила, что мама, тоже, в лучшем мире... И ей, тоже хорошо.
- Ма-ма!. Там "Спокойной ночи" начинают-ся!.. - вбежала Ксюша на кухню, размахивая хвостиком из светлых волос.
- Ну, иди, смотри.
- Я не хоч-ууу... Там скучно. Я тут посмотрю.
На кухне, и правда, показывали штуки поинтереснее - как нарезается укроп, как намешивается сметанка с чесночком, как кладется колбаса - веерочком. А самое интересное шоу - было, когда папа старался, изо всех сил, открыть банку с огурцами или горошком.
"А вообще - хорошая традиция, очень. - думала Люда, улыбаясь, про себя, - Может быть они это и для меня делают - что бы мне одиноко не было в Новый год, но традиция собираться - была бы очень хорошей. Надеюсь, как в последние несколько лет - так и будет дальше."
И она вспомнила кратко, то, как они встречали в прошлые годы. Становилось, явно, всё интереснее и интереснее - когда Ксюшка росла и заполняла дни своим детским задором и забавными афоризмами... Как это, всё-таки, хоро-шо!..
Зазвонил домашний. Люда весело вытерла руки о передничек и пошла взять трубку. Ещё через пару мгновений из прихожей, куда она ушла, Вадик почувствовал странную остановку. Он выглянул.
- Да... Да, да... Нет, не... Не против, конечно... А когда?.. - Люда замерла с телефоном, озадачено и, как будто в некотором бессознательном трансе.
- Чего?.. - шепнул брат из кухни.
- Сейчас, сейчас... - бросила она ему и, снова, сжала трубку, с боль-шими глазами, и почти без движения. - Ну, да, хорошо... Приезжай. Да, да...
Вадик нахмурился. Наверное это был, опять, Даня, который, вдруг, решил объявиться, а если он объявлялся, так она, перед ним, совсем теряла силу воли. Брат, даже не стал спрашивать - кто, так он устал, так его раздражало то, что Люда, опять, и опять готова была прощать этого обормота... Он просто пошёл обратно, к столу. Но она окликнула:
- Вадь?..
- А?
-П...папа звонил.
Вадик оторопел. Теперь они, оба, стояли, замерев на месте, и свесив вниз руки - как будто человек и его отражение в зеркале.
- И?.. Что он?
- Хочет приехать... Тре-тьего, вроде. Он... Тут, проездом...
- Ну... Пусть. Приезжает, раз... Я пойду - свеклу дорежу...
- Угу...
Это всё было слишком странно - слишком просто, что бы быть явью. И им, обоим, кажется, в это ещё не верилось.
Они ничего, почти, не говорили об этом. Но, гораздо меньше, говорили и о другом. Кажется, если уж они сами не поднимали эту тему, ни словом и ни звуком, то её, всё-таки, поднимала за них тишина. И ещё некоторые вещи - то, что сестра, то и дело, вдруг, беспокойно поправит волосы... То что брат, вдруг, на секунду станет, как будто, глухим и будет, смотря в пол, замечать обращенные к нему весёлые слова Ксюши, только с третьего раза. А то, даже то, что они, оба, вдруг, спохватившись, как будто, станут та-кими оживленными и судорожно начнут, вдруг, в испуганной спешке, что-то расставлять на места и приводить в порядок, как будто бы через секунду это сделать уже будет поздно. Мно-гое, понемножечку, говорило об этом - в пол голоса... Но последним, звенящим и звонким, самым, напоминанием, стала золотисто-оранжевая елочная игрушка - шишечка, вся в блестящих полосках, которая, в какой-то момент, появилась на новогодней ёлке. Вадик увидел это, один раз, когда они вернулись с женой и дочкой с длинной прогулки. И, конечно, ничего не сказал. Только странно как-то посмотрел на сестру. А она не успела разглядеть этот взгляд, потому что, тут же, отвела свой. И они, дальше, молчали. И са-аамым громким это молчание стало в тот момент, когда в двери раздался звонок и они, оба, замерли, на мгновение, за столом и мол-чание за-а-акрича-а-ло!.. В самую свою мощь - стало мёртвым. Хотя этого можно было ожидать - оно, за этот день, с самого утра, всё больше и больше набиралось сил - шло постоянным, гудящим под ухом, крещендо... Она вста-ла и по-шла к две-ри... Он остался и сжал, нервно, почему-то, в руках скатерть. Лена и Ксюша, тоже замолчали. Лена заглядывала на мужа и пыталась рассмотреть в нём что-то. Ксюша - так и, вообще, вопросительно оборачивалась, то на маму, то на папу. Но, тоже молчала, как будто это, всеобщее молчание, не давало и ей говорить.
Из коридора послышалось неуверенное Людино "здравствуй...те". И ещё через несколько секунд, после некоторой возни, которая доносилась из прихожей, и слов:
- Да, давай, давай... Что же я?.. Вот... Вешалка...
И после какого-то смущенного заикания взрослого голоса - уже, вроде бы, и престарелого, но, всё ещё, как будто бы какого-то мальчишки, они появились в коридоре. Первой - Люда, а за ней уже - их папа. Он сильно постарел. За то время, пока люди из детей, уже успели стать взрослыми, взрослые - успеют, ведь, конечно, стать стариками?..
- Здра...вствуйте. - сказал их папа, теперь уже, явно, в сторону сидящих у стола. - Ну, вот... - и развёл руками.
Вадик хотел что-то сказать в ответ, но только кивнул. Его Лена, тоже кивнула и смотрела внимательно, то на мужа, то на вошедших.
- Ты, прохо-ди, проходи... пап... - спохватилась Люда, и папа, немного уже и пошёл, а она осталась стоять на месте. Потом, тоже пошла. Папа сел. На табуретку, напротив них - напротив кушетки, на которой сидели Лена, Вадик и Ксюшка. Лена подвинулась было, что бы уступить место Люде, но она, знаком, показала ей, что не надо и села, тоже, на табуретку - рядом с папой, но только обернувшись слегка больше к нему, а не к столу.
- Ну... - папа ещё подумал, что сказать, - Готовились?.. Нет, смотрю, просто - всё так чис-то, при-бранно... - пританцовывая, с улыбочкой.
- У Люды всегда так. - тихо сказал Вадик.
- У Люды?.. Ну... Хоро-шо... А вы, значит, не здесь уже живёте?
- Мы... Да. - Вадик попытался что-то сказать, окинул рукой своих девушек и, выдохнув всё дыхание, которое набрал, что бы говорить, опустил руку.
- Ой, да!.. Это же... Я забыла представить - это Лена, жена Вадика... Это - его дочка...
- Ксюша. - Вадик обрёл, таки, дар речи.
- Да, они вместе живут - в другом городе, вообще!.. - для Люды, кажется, теперь вся имеющаяся в мире информация была радостной.
- Ну... Хорошо. Да, я, вот... Это. Как-то... Думаю, ну - ста-рый уже стал... Ну!.. Как. Жизнь прожил - всё в одиночку, в одиночку... Так... Как-то оно. Так, вот - уже помирать скоро!.. - он засмеялся и покачивал головой и плечами так, как будто пританцовывал, - И... Так, даже на кладбище некому будет прийти...
- Да... - сказал Вадик. - Даже самые близкие не всегда к своим на кладбище приходят... - и прямо смотрел на отца.
- Ну... Не всегда же получается. Я понимаю. Я же всегда пойму...
Люда, было уж перепугалась и встревоженно смотрела то на папу, то на Вадика - вот-вот, ей показалось, они уже поссорятся из-за того, что папы не было на похоронах мамы. Но папа, кажется, не понял намёка.
- Вооот... Хоть, думаю, своих повидать - что у вас, как?.. Вот...
Повисло молчание. Люда постаралась прервать его, даже слишком весёлой и легкой, легкой речью, которая, правда, наоборот, делала это молчание всё заметнее, и ярче. А речь звучала неподъемно тяжёло.
- Вот, Вадик инженером работает... Институт закончил. У него очень сложная должность... Они там что-то сложное постоянно...
- Изобретаем. - добавил Вадик. - Изобретаем... Я хотел, вообще, сначала, в художественный. Но потом решил - куда посложнее...
- Ну, да, ну да... А я!.. Всё, вот, так же - на заводе... Долги - что делать?..
- А как автосервис?.. - спросила Люда робко.
- Да!.. Никак. Всё как-то... В первые два года дело не пошло. Пришлось продавать всё... За копейки... Ну, да ладно... А так - работаю, работаю...
- Ты, всё ещё, два через два?.. - продолжала узнавать Люда.
- Да, да... Два через два. Вот...
- Ну... - начала Люда, опять, пытаясь поднять, как крышку гроба, всё сваливавшуюся на их кухню, тишину - подпереть ее плечами. - Вот, ты, как раз, вовремя... Заглянул - нас обоих застал... Вадик же с женой, вот, как раз, ко мне приехали... На Новый год...
- Да, вовремя... Когда уже двоих застал. - пробурчал себе под нос Вадя.
- Вот... Что бы я не чахла здесь!.. В праздник!.. Ха-ха! Как хрыч старый и нудный!.. Ха-ха!..
- Да, нет, почему же, Люд?.. Мы, тоже, чтобы не сидеть в одиночку. Это ты нас выручаешь, Люд!..
- Да. У нас-то, других родственников нет... - добавил Вадик.
- А... как?.. - непонимающе застыл в вопросительной позе папа.
- Ннну, я же детдомовская, поэтому... - наконец догадалась и объяснила Лена.
- Ааа. Ну...
- Ксюш, кстати, знакомься - это дедушка. - сказал Вадик, немножко, как, даже, вызывающе. - А то... - через паузу, - Она ещё никогда дедушку не видела. Ни одного. И бабушек тоже. У неё же нет... Никого... Не было.
- Да... - покивал головой папа со смыслом.
- Ну, ничего!.. - оптимизировала Люда, - Ей, всё равно, хорошо живётся - у неё папа души в ней не чает - заботливый очень!.. Вот... Ну, а мама - так это, вообще и говорить нечего!..
Лена заулыбалась, но поспешила заметить:
- Ну, просто - мамы, это - всегда, понятно - почти все хорошие... Очень. А вот отцов таких ещё поис-кать - редкость...
- Да... - закивала Люда, задумавшись.
Папа, тоже, кивнул пару раз.
А... А твой где? - он посмотрел на Люду, и смотрел не отводя глаз, пока та не ответит.
- Кто?.. Мой? - твёрдым, но дрожащим голосом спросила она.
- Н-ну... Уж не знаю - кто он тебе - муж?..
- А-аа... Это?.. Нигде. - сказала она, подняв подбородочек кверху.
- Нет, ну, всмысле?.. Это - чей? - он указал рукой, покрутив ей в воздухе, на Людиного ребёнка.
- ...Мой.
- Д-да, это её... Наш. - Вадик, встал, инстинктивно, потянулся через стол по направлению к Люде, но потом затормозился и взял сахарницу. Начал судорожно накладывать себе песок и ложка дребезжала по стенкам чашки, - Наш... Хэ-хэ-э!.. Всех, общий, да Лен?.. - Лена молча кивнула и, хотела уже что-то сказать, но остановилась и стала, дальше, внима-тельно смотреть на них всех. - Это... Подарочек наш на Новый год!.. Хэ-эээ... Вот, ещё недельки полторы и... Всё. Будем, все, няньчиться...
- Да-а... По-дарок... От Снежной королевы. - добавила Люда нервно, и, так же, нервно ухмыльнулась. Хотя хотела, кажется, улыбнуться.
- Да-аа... Точно! - громким голосом подхватил Вадик, - А то - это же не по честному, что-о... У меня, то, вон - Ксюшка... есть. - почти не глядя на неё, он с такой энергией - чуть не яростно потрепал её за волосики, - А-аа, у Люды... Вот. Никого. Хоть кто-то, тоже... будет
И кушетка громко грохнула и проехалась под ним - так резко он сел.
- Н-у, и как, это?.. Будет - без отца-то?.. - спросил гость, прямо и не отрываясь, глядя на дочь. - Денег-то хва-тит?.. Нет? Содер-жать...
- Да, да, хватит... Хватит, конечно... Не надо ничего... - она затараторила, отмахиваясь от него и загораживаясь руками... - Мне, и так, ещё и Вадя, мно-го помогает...
- А то, знаете, я тут заме-тил - всё-таки, иногда, детям даже лучше в интернате бывает, чем, когда они вынуждены выжи-вать... - Люда перестала отмахиваться и, оторопевши, смотрела на папу огро-омны-ми, округлившимися глазами... - Вот, у нас - Игорь, с рабо-ты... Он гово-рит, что, его, в детстве, до того, как в детдом отдали - корми-ли, о-чень... Так... - он покрутил кистью, скорчив лицо в брезгливую гримасу, - Ни игру-шек, почти не было, ни... А-аа, пот-ом - как его отдали, он говорит - и пита-ние ста-ло - ну, другое дело - всё, чин по чину - три раза...
- У меня есть деньги - я могу сама зарабатывать. - твёрдо отрезала Люда. - При-шлось нау-читься. И Вадя, сейчас, пока, очень много помога-ет... Я по-ка не работаю... Пока...
- Н-ну, смотри - как знаешь. Да, это только кажется, что 'пока'... Ну, л-лладно... А то, нашла бы себе, лучше, кого-нибудь - всё ж, ребенку без отца хуже...
- Да...
Повисло молчание.
- Ма-ма?.. А мы ката-ться на горку пой-дем?.. - шёпотом обратилась Ксюша к Лене.
- Да, да, сейчас... Ксюш... Подожди немно-го...
- Да, да - вы, действительно, иди-те... Идите - она уже давно хочет. - спешно, но глядя вниз, заговорил Вадик, - А то совсем стемнеет - ещё, опять, грохнется где-нибудь там, на льду... Идите.
- Да, хорошо... - Лена стала вставать и Люда отодвинула стул, что бы пропустить. - Вы нас извините... Ребёнок... Просто.
- А мммы - скоро догоним... Вы идите. - и Вадик, опять, опустил глаза, и, пару раз, провел рукой по руке - как будто мыл руки, но только, так плотно прижимая их, что, на коже остались большие белые отметины, которые, постепенно, начинали розоветь.
Ещё пару минут все помолчали. Папа стал что-то, покачивая головой, то туда, то туда, насвистывать, пока брал себе из баночки варенье. Люда и Вадим сидели, опустив руки.
Наконец, в прихожей появились Лена и Ксюша - выходили из комнаты и Лена наклонилась поправить Ксюшины подтяжки от комбинезона.
- Всё... Иди, иди, обувайся... Потихонечку.
Внимание всех было обращено в коридор - они, сами, не знали, почему. Видимо, уж лучше было смотреть туда.
- Вот так... Да не сюда просовывай. Давай руки. - ещё секунда возни там, на коврике, где маму с дочкой не было видно. - До свидания!.. - Выглянула Лена, наконец - в ещё расстегнутой дубленке и меховой шапке на голове.
- Ддда... - пробормотала Люда.
- Мама... А мне совок брать?.. - полный надежды шёпот Ксюши.
- Да, бери, бери... Пойдём.
Ключ в двери. Они, опять, молчали.
- Да, дети - это счастье... - потянул варенье из ложечки их гость. - Я это всем говорю...
- Так... Почему же ты... - начал Вадик, не поднимая головы. Вадя продолжать не стал - только посмотрел на отца. И опять опустил голову, - Тогда... Так?..
- Да... Вот, как оно всё... Что-то живёшь, живёшь... Ищешь. А всёооо не то, и, как-то наперекосяк... получается. Вот, говорил я вашей маме, тогда... ещё. Бросай ты эти бредни... Она не слушала...
Оба - Люда и Вадик, смотрели на него застыв и мало что понимая.
- А ей, всё, надо было делать мозги... Я говорил - другие такого не терпят!.. - и он ударил, слегка, кулаком по столу. И разжал руку, оглядев свои пальцы, - Вооот... - и приподнял и опустил брови, туда-сюда, несколько раз, - вот, у нас, на работе... Игорь был...
- Ну и что, что Игорь?.. - начал закипать уже Вадим.
- Не надо, Вадь... - тихо шепнула Люда.
- Так, вот - у Игоря этого, тоже - были такие, несколько... Он им всё отдавал, пахал, пахал на них... А потом - сказал, что, "всё!.. Хватит! " Вооооот... А он, и так, всё для неё, а она, ещё и квартиру у него забрать хотела - нееет, он сказал... Не получится... Что бы, всё время, на его шее?.. Его там, взяли, они, с доч-кой, в оборот... И он им всё дол-жен...
- И ты решил - как Игорь?..
- Но мама же не хотела у тебя забирать?.. Это её квартира!.. Она у тебя, даже копейки не попросила. Даже когда я руку сломала...
- Ну, знаешь, Людка, это всё - только кажется так... Вооот. А так-то оно... Не всё так... Просто в жизни. Человек, понимаешь, бывает доведен. - он вскинул голову, стиснув зубы, - Та-аа-ак до-ве-ден!.. - и он, опять, положил кулак на стол, так, что чашки, слегка зазвенели, - Воооот... Это всё - не так просто...
- И ты не хотел, никогда, вернуться?.. - дрожащим голосом решилась, всё-таки, узнать, Люда.
- Я?.. Я... Да, я, конечно - хотел!.. Мне та-аа-к плохо, иногда, бывало... - он скривил лицо, так, как будто бы заплакал, и сразу - начал с уж очень сильного плача. - Т-аа-а-аккк!.. Я места себе не находил!.. А-ааа, всё... Как-то, так... Думаешь - а зачем при-ходить?.. Бере-дить... Это всё... Кому я там ну-жен?.. Я, разве, нужен там?.. А-ааа... - он махнул рукой.
- Ты... Ждёшь, что мы скажем - был не нужен? - твёрдо спросил Вадик.
- Н-ну, если б нужен был - так, наверное, хоть раз позвонили бы... А так - чего надоедать?..
- И как ты себе это представляешь?.. Мы, за спиной у мамы, которую ты бросил, и которая ради нас горбатится днями, будем тебе звонить?
- Ннну, не ма-ленькие же?.. Могли бы и позвонить, если бы хотели.
- А ты не думал сам позвонить?
- Тихо... Не надо, Вадя...
- Да... Я так думаю - может вам без меня и лучше так?.. Чего лезть? Может вы и не захотите слышать...
- Правильно ты думал.
- Да... Всё оно, так... Как можно, иногда человеку всю жизнь сжечь?.. Как, иногда можно довестии!.. И всё - как-то, так... Жизнь прожил и одни мучения... Нет, даже, простого счастья, ни семьи, ни.. всё забрали... Как-то так...
- И кто же у тебя что забрал?.. К тебе, что, мы все должны были ещё приползти на твою квартиру, новую?!. И умолять, что б вернулся?.. - на этот раз Людину увещевания уже не действовали. - Тоже - несчастье!.. Нашёлся страдалец! Ему, видите, ещё больше не услужили!.. Ты - сильный, взрослый мужчина! Семьюууу у него забрали!.. Горе! - Вадик говорил и сидел как-то странно замерев и спокойно, опустив голову.
- Вадь...
- Что, "Вадь"?.. Что, Вадь?!. Мама была молодой женщиной, и она эту семью тащила - боролась за неё!.. Вот, если она хотела семью, так она и делала что-то для этой семьи! А тебе - конечно легко страдать - ушёл, всю ответственность с себя скинул... И иии, страдай на здоровье! Какой бедный, несчастный!.. Ты бы поработал так, как она - может меньше мучений стало бы?..
- Ннну, ладно, ладно... Ничего. Я всё понимаю - это эмоции...
- Конечно эмоции!.. Конечно! Тебе кто твоё счастье должен был сделать?.. Она? Она, что-ли?!. - он уже поднял голову и указывал на Люду, - У которой в шесть лет отец её бросил?.. Она, которая ходила и в окно всё время смотрела - вдруг папа придёт?.. Она?!. Она должна была к тебе прийти и сказать, что ты ей нужен?!. Не плакать по ночам, из-за того, что её папочка слинять решил от всех проблем?.. А ходить разыскивать тебя по городу?.. Или я?.. Или мать - которая всё сделала, что бы ни у кого не занять... Она к тебе должна была прийти и сказать, что ты ей нужен, и она без тебя не может?! Должна была?!
- Ну, ну... Я всё понимаю... Но...
- Да, она без тебя не могла, да!.. Но смогла - смогла ради нас!.. А ты?!.
- Нет... Я, правда, всё понимаю... Но, жизнь - она, такая... Сложная вещь. Неоднозначная...
- Да!.. Сложная! Сложная, когда в неё приходят такие, как!.. - он начал захлёбываться, - И, сложная, да! Но тебе-то на это, вообще, всё равно?.. Было, есть и... Тебе - всё равно!.. Тебе, вообще не нужно было то, как мы живём!.. А ты... Ты у нас, всё время, в квартире, как... Призрак был... Ты думаешь, ты был не нужен?.. Ты думаешь?.. Аааа... - он махнул, отчаявшись что-то уже говорить, рукой. - Вот, только вопрос теперь - за...чем ты... такой был, вообще, нужен?.. Зачем?.. Кого мы ждали всё это время?!. Ты всю жизнь отравил...
- Вадь, ну...
- Тааак... Я, ладно... Я... Понял, что я тут, наверное... не к месту... Ну... Извините...
- Извиняем!..
- Вадь...
- Нну... Я пойду, наверное... Тогда... Раз... Так.
- Давай!.. Давай, давай! Катись!
- Ва-дя?..
- Сей...час...
- Мы не маленькие, вроде!.. Нужен будешь - позвоним!.. Наберём номер!..
Ввдик, кажется, закончил уже говорить. И бросил голову, опять висеть наклоненной вниз, повесив тишину. Папа постоял, чуть-чуть, разведя руками.
- Да... Я... Извините, ещё раз, что... Потревожил. Надеюсь - когда-нибудь вы поймёте... Я... Не... - его прервал затяжный вяз-кий всхлип, непонятно откуда. Только у Вадика вся спина поднялась, чуть-чуть, вверх, и опять опустилась. - Не буду, больше задерживать, раз так... Не буду... время отнимать...
Люда смотрела до этого на Вадика, потом стала, просто, обездвиженно глядеть в стену. Была ещё пауза.
- Да ты, уже, на всююю жизнь время отнял!.. - прошипела Люда не своим тоном. Брат, даже, немного с испугом посмотрел на неё, которая, как раз, взяла его за руку. И стал выглядеть растерянно.
- Дда... Извините. Пойду...
И он пошёл в коридор.
Пауза.
- Люда, если что... в семьсьседьмой рожает... - беспомощным тоном слегка, заметил вслед, Вадик. - Если... Тебе это нужно...
- А ааа... Да, да... Ясно. Ну!.. Я, если что, не обижаюсь, дети... Отец - он всё может простить. На...деюсь... Когда-то и вы поймёте...
- Уже была наша очередь - понимать... - проговорила себе под нос Люда. - Уже, как только не понима...ли. А всё - по другому, оказывается.
- Нну!.. Успехов вам, счастья... Детки. Всех благ...
И он, потихоньку, растягивая время, пошёл в коридор.
- М...можно тебе, напоследок, подарить?.. - Люда забежала в комнату и сняла с ёлки одну шишечку - ярко-оранжевую, с позолоченными полосками наискосок. - Вот... На память.
- Дддаааа!.. Ну, зачем мне, дочка?.. Мне-то куда... Девать это?..
- Да, возьми, возьми...
- Нет, ну, серьёзно - мне-то зачем эти елочные безделушки?.. Ха-хэ!.. Зачем?.. Не надо!..
- Нну, а мне-то, уж, тем более - за...чем?.. - пустым голосом проговорила Люда - она смотрела вниз, а игрушку, почти не держа её, протягивала ему на ладони. Потом, ещё раз, посмотрела ему в глаза.
- Неет, ну... Тебе-то, как раз... У тебя, хоть - дом, вот... Родственники, ёлка... Твой... Родится - поиграется... Это же, как оно?.. Детям, обычно, всё такое нужно - нрравится!.. Вот... Всё эти безделицы... А нам - взрослым, это... Всё... Оставь... Оставь, не надо.
Люда молча кивнула.
Папа сделал ещё пару шагов к двери.
- Нну, я пошёл?.. - он улыбался и покачал головой, как будто пританцовывая. - Ещё раз... До свидания, счастли...вого Нового года!.. Вот... Я, если что, совсем не обижаюсь! - и он, обнадеживающе, моргнул им, улыбаясь.
Оба - Люда и Вадим, стояли, застыв, неподвижно. Люда - кивнула только, так и глядя вниз. А Вадик - просто смотрел на отца, как-то, совсем беспомощно и потерянно.
- Вооот...
И их папа повернул, ещё раз, предварительно, оглянувшись, на мгновение, ручку двери. Вышел.
- Нну... - и закрыл дверь.
Потом, опять открыл. Люда вздрогнула от резкого поворота ручки и порывисто подняла голову... а Вадик, на мгновение, весь подался вперёд - и глаза у него загорелись. Они оба, вот-вот, казалось, готовы были взлететь и полететь куда-то... Вперёд.
- Нну, ты закроешь?.. - спросил их папа, заглянув, только верхом туловища, в проем.
- У...гу.- ответила Люда, и её голова, снова, опустилась. Из подъезда был слышен звук лифта. Вадик стоял на месте, не двигаясь. Люда повернулась и быстро пошла на кухню. Она открыла шкафчик, в котором у них было мусорное ведро, сжала елочную игрушку, которая была, всё ещё, у неё в руке, та хрустнула, затрещала... Люда, одним, сильным движением, кинула её в мусор, игрушка зазвенела... Люда захлопнула шкаф ногой.
Вадик не переставал стоять на месте, только, всё лицо у него скривилось и он прикрыл его рукой.
- Лю...да, прос-ти меня, по-жалуйста... Прос-ти!.. Н-ну, хочешь - я его догоню?..
Она молча покрутила головой отрицательно.
- Про-сти... Я всё испортил... Он рухнул на кушетку у окна, - Я не хотел...
Люда села рядом. Вадик, тут, начал уже смеяться почему-то, захлё-бываясь в своём смехе.
- Ха-ха!.. Как я его!.. Как я... Как я!.. Ха-ха-х!..
Она обняла его за плечи.
- Хаа-а... Ты... Ты... же... его... столько ждала...
- Ни-чего, ладно... - она, тоже, начала плакать. - Это ничего... ничего. Ты должен был... Должен. Ска-зать за маму... - и они, просто, сидели рядом, какое-то время - Люда, приобняв Вадика, и Вадик - закрыв лицо руками и дрожа, весь, как какое-то желе. Вадик, впервые, за всё эти годы, показался ей младше её и совсем маленьким, беспомощным мальчишкой. Он захлёбывался от слёз, а она думала, что, вот, ведь, наверное - всё это время, он был таким же ребёнком, но только всё время, ради неё и мамы был взрослым. А, ведь, на самом деле - время, наверное, остановилось - где-то там, давно ещё - в те, ясные, январские дни, когда воздух был, совсем, совсем близ-ким и ясным, и чистым... Почти, как сейчас. Время стояло, и они пытались что-то делать, пытались быть взрослыми, пытались жить.
- Ты... ничего... не переживай, - начала Люда. - он, кажется, не только нас - он, вообще не может... Любить. Я пони-маю - ты ждал... Я понимаю... Мы оба жда...ли. Но кого-то другого... Другого. - Вадик согнулся вдвое и обхватил голову руками. - Я, зна-ешь, кого ждала?.. - она стала приподнимать его волосы - прядь за прядью, - Я ждала та-кого, как ты... для Ксюшки... Во-т... И всё... И он не пони-мает... Как тебе... Он, прос-то не понима-ет... Он не мо-жет... Он нес-частный чело-век... Он, просто, не понимает это... Он, просто не может по-нять... Он... никогда, на-верное... И не по...нимал, и не... Чувствовал. Он несча-стный чело-век!.. - она, ещё, погладила его по голове, - А мы - счаст-ливые... Мы - счастливые. Мы понимаем. И, знаешь, не беда. Не беда, вообще, что это всё оказалось иллюзией!.. Ничего! За-то мы видели это счастье... Которого мы ждали - мы видели... Мы его чувствовали. И, теперь, можем сами его создавать, да?.. Да, Вадь? Ничего... Не переживай.
Вадя поднялся, проведя ладонями вниз, по лицу и посмотрел на неё - чуть-чуть затуманенным уже, растерянным, детским взглядом.
- Знаешь... Да, я понимаю... Да - это так. Время, и правда, кажется, остановилось... - и засмеялся немножко, - Зачем?.. Я, оказывается, всё, что делал на зло ему - на самом деле, делал для его... Ха-ха-х!.. Ну, да ладно... Ну и хорошо - хоть что-то в жизни сделал!.. Ха-ха!..
- Да... Это, ничего...
- Ооооой!.. Просто удивительно - вот, почему же, нам столько лет, с тобой, казалось, что он та-кой... Та...кой?.. Вот, откуда мы это взяли?.. - он смеялся, и она улыбалась, но у обоих не сохли глаза, - От...куда?.. Вот, мы!..
- Значит, знаешь, мы сами умели любить... - смеялась и Люда, - Значит мы умели, и, даже, и за него, сразу!.. Ха-ха-х!.. - она чуть-чуть помолчала, - А ещё, знаешь - мама?.. Она, ведь, тоже, любила... И за него, и... Может, мы её любовь ему приписывали?..
Вадик пожал плечами, улыбаясь улыбкой, которую всё время искажала нервная судорога.
- Да... Может быть. Ты прости меня, если что?..
- Да прощаю!.. Прощаю, конечно - и не за что!.. Ха-ха-х!.. Ну, правда... Ты, вот, для меня, столько сделал - а я, глупышка, ещё чего-то жду!.. Ты по-мога-ешь... Ты у меня... есть... Вот глупая?!.
- Ха-ха-ххх, да и я... Мы, вообще, с тобой, как дети, какие-то, на детс...кой площадке!.. Хэ-хэ-х!..
И они долго смеялись.
- Ну, что?.. Пойдём? Там нас, наверное, Лена с Ксюшкой ждёт.
- Да, да... Надо. - Люда оправилась и вытерла пальчиками щёки.
- Чего, тряхнешь, ещё раз, стариной?!. С горки, а?..
- Ага!.. Думаю... Сама хотела!.. Ну пошли - а то они там уже замерзнут все, нас ещё не дождавшись.
Они, ещё о чём-то говорили - о каком-то простом и неважном - обыденном... Смеялись. И всё время смотрели друг на друга - правда, тогда, когда другой не видит. И, кажется, не могли насмотреться... И улыбались. Голоса удалялись, удалялись, со временем... И, наконец, удалились совсем. Закрылась дверь. Они ушли.
И только в кухню, на небольшой бежевый деревянный столик, на все кухонные шкафчики, и на коричнево-бежевую кушетку, в так-ой... Как будто кожаной обивке, смотрел из окна тихий, серый уже, немного, вечерний свет. И, тоже, кажется, не мог наглядеться.
19.08.- 29.08.2022.
Чистый воздух января
© Copyright: Анастасия Каляндра, 2022
Свидетельство о публикации №222082900893
Свидетельство о публикации №222082900893
Рецензии