Вновь о новизне. 2

Вновь о новизне.
2.

+ Всё переплетено, завязалось в узлы – тяжело распутывать, а рубить страшно, и отсюда чувство невыносимой тяжести Бытия, которую еле-еле удаётся выносить, тащить на себе, хотя она давит изнутри. Твоя ноша начинает тебя ограничивать, замедлять движение, давить на плечи и в сердце. Возникают сомнения – а твоя ли это ноша, а не насобирал ли лишнего про запас, а не навьючили ли тебя другие как верблюда?
Есть красивое выражение: «невыносимая лёгкость Бытия». В нём красиво всё - форма, содержание и смысл, а секрет красоты в парадоксальности: как же невыносимое, если указывается на лёгкость? Игра ума. Лёгкость несовместима с невыносимостью, вроде как. Бытие лёгкое, оно не давит. И Бытие вполне себе даже переносимо и выносимо. Люди в петлю лезут или спиваются от другого, а не из-за проблемного пребывания в Бытии. Нам обычно тяжело переносить тяжести с места на место или вынести психологическую тяжесть в виде душевной травмы, экзистенционального кризиса или когнитивного диссонанса, но, чтобы лёгкость… не вынести? В чём фокус? Дело, видимо, в том, что встречаясь неожиданно с лёгкостью и простотой беззаботного отрешённого от суеты существования, с непрерывной новизной Бытия, мы, будучи уже погружёнными с головой в мир и перегруженными заботами и проблемами, привыкшие находиться в уме-мире, постоянно испытывая на себе его давление, начинаем воспринимать лёгкость и простоту как нечто невыносимое, противоречащее заведённому порядку вещей. Ранее родное, любимое и приятное становится нам чуждым, свобода заменена условностями, зависимостями и привязанностями. Получается, мир нас ловил, ловил, и поймал, поработив, в отличие от краткого жизнеописания Григория Сковороды на его могилке. Вместо естественного и честного пребывания в Бытии, ложное и искусственное вращение в калейдоскопе мира.
   Но даже глядя в калейдоскоп (как и вращаясь в нём) можно наблюдать постоянную смену картинок, позиций фрагментов, и отмечать, что в мире всё время что-то происходит. Что-нибудь, да и зацепит наше внимание, вовлекая в круговерть. Перед нашим взором мелькает множество образов, вызывая в нас впечатления и реакции, на нас обрушивается цунами информации, и, тем не менее, нас всё сложнее удивить, практически невозможно насытить. Потому что перекушавши, люди ухитряются её выблевать, и принимаются опять поглощать, как древние римские сенаторы на пирах. Нас развлекают тысячами способов, пугают тысячами страшилок, ставят перед нами тысячи задач, но по-настоящему и надолго впечатлить не могут. Нарастающая с возрастом скука, апатия, усугубляющаяся чёрствость, которую не способна размягчить сентиментальная сопливость и слезливость, усиливающаяся бессмысленность мыслей, чувств, действий от повторяющихся стимулов и мотивов, старых как мир. Всё это варианты и перепевы одного и того же – бери, когда дают, беги, когда бьют, и вообще, старайся не класть дурного в голову и тяжёлого на спину, чтобы не ощущать невыносимой тяжести Бытия. Только для детей мир нов и свеж, потому что они в нём недолго находятся и только приступают к его освоению, для остальных он и умозрительно, и практически стар. Дети знакомятся с миром находясь в Бытии, отсюда их лёгкость в восприятии. Чем дольше находишься в мире и больше узнаёшь о нём, тем сильнее горе от ума, чем больше опыт, тем печальней, чем дольше живёшь, тем глубже скорбь.
   И я ору внутренним зовом: - Так где же новизна, красота, любовь?! Где и в чём заключена «невыносимая лёгкость Бытия»?! Дайте мне возможность её ощутить, испытать – а вдруг у меня получится её вынести, и, насладиться ею.
   И выстрел в сознании: да кто же тебе дать-то должен? Вот Бытие перед тобой, и ты в Нём, вот новизна каждого явления и момента – бери. Никто не запрещает. Она есть, но, вероятно, ты не способен открыться ей.
   И контрольный выстрел: так её же и взять невозможно, ибо взять, значит хотеть ею обладать. Новизну можно только улавливать. Уловил, удивился и отпустил. Не отпустишь, не сможешь снова удивиться. И так мгновенье за мгновеньем. Песня «Мгновенья» - эзотерический текст, его читать нужно не только буквально, но и символически. Твои желания, ожидания, страхи, сложившиеся стереотипы восприятия мешают твоей открытости, чуткости, внимательности. Вот и весь секрет. Это всё, что нужно осознать. Не узнать, прочитать или услышать, а осознать. Бытие не тяжело, но у нас ощущение тяжести от якобы пребывания в Нём. А может, тяжесть от чего-то другого возникает?
   Ёкарный-Бабай, мы-таки пребываем в невыносимой тяжести Бытия, тащим эту тяжесть в себе и на себе, пока хватает сил, до могилы. Только на краю мира нас и попускает, если мы отпускаем то, что нахватали и присвоили. Всю жизнь мы боимся что-то потерять и не готовы отпускать. Всю жизнь боимся оказаться на краю и ступить на край. А ведь только находясь на краю обретается утраченный рай. Нет, не в «зоне комфорта», не в «саду желаний и удовольствий», не в привычной знакомой картине мира, а находясь на острие. Путь – это лезвие, а не столбовая дорога. Путь не указан на картах, его прокладывают, идя по нему. По пути не ходят группами, всегда в одиночестве, поэтому путники избегают толпы и тяготятся формальными отношениями. Монастыри, ашрамы, секты – это может послужить временным убежищем для странника, но не быть ему Домом. «Наш ковёр – цветочная поляна, наши стены – сосны великаны, наша крыша – небо голубое, наше счастье – быть самим собою, наше счастье жить своей судьбою».
- Хорошо сказано.
+ И рождается новое выражение (ага, новое же!) – невыразимая лёгкость Сознания. Хотя, опять же, применимо к нам верно иное – невыразимая тяжесть Сознания.
   Бытие, являясь для нас невыносимым, всё же, с огромными усилиями нами выносится, и мы существуем, так как деваться нам из Него некуда. Выносим самим фактом своего существования. А Сознание априори невыразимо, но мы, будучи людьми, пытаемся его выразить, в силу того, что являемся именно людьми – существами, наделёнными способностью к разумности, к мышлению, языку и творчеству. И это трансцендентное в нас – пытаться выразить невыразимое. Тогда задача лишь в том, чтобы вновь заменить тяжесть на лёгкость. Приведу любимый мною пример.
«- Мастер, что вы делали до просветления? – Рубил дрова и носил воду. – А что вы делаете, будучи просветлённым? – Рублю дрова и ношу воду».
   Так что же изменилось? Да всё! Трансформация личного сознания произвела трансформацию личного бытия. Тяжесть сменилась лёгкостью. «Сдвиг точки сборки» - и раскрылось новое восприятие. Тогда те же самые действия обретают новые смыслы. То же самое, что и раньше, теперь делаешь с радостью и лёгкостью, не отвлекаясь на суету и не обременяясь тщетой, а главное – каждый раз, как в первый раз, при том, что приобретённые знания, навыки, опыт находятся при тебе, но не в тебе. Ты их не хранишь в уме, не заботишься как о своей собственности, а складываешь в подсознание. Из подсознания в сознание они переносятся тоже легко, при необходимости в них, в нужный момент. И применяются. Затем снова отправляются туда же. А зачем их хранить в уме, в памяти? Тем и отличается мастер от ученика, духовный человек от мирского. В первом случае «рубить дрова и носить воду» - это делание в мире, во втором случае – это уже действие в Бытии. Да к тому же осознанное действие.
   Есть ещё одно краткое изображение и описание подобного сравнения между мастером и обычным человеком, об изменении отношения в результате пробуждения. «- Чем вы занимались, мастер, до просветления? – Страдал хернёй. – А чем занимаетесь сейчас, будучи просветлённым? – Ею наслаждаюсь».
   В данном примере мастер слукавил, но он отвечал тому, кто был перед ним, и так, как нужно было в той ситуации, соответственно понимаю ученика, чтобы донести определённый смысл.
   Мы догадываемся и чувствуем, что всё, что делается людьми в мире – херня. По Экклезиасту «суета сует и тщета». Конечно, можно обретя «просветление» заниматься деланием относясь к этому занятию, как к осознанной глупости. Осознанное занятие хернёй в виде игры, и испытывать при этом наслаждение. Только наслаждение получают не от херни, а от игры. Снимаем важность с себя и с херни, получаем лёгкость. Остап Бендер не был мастером духовных практик, но как он играл! Как вдохновенно он врал, с какой лёгкостью совершал глупости, с какой красотой обольщал жадных, глупых, трусливых! А мы уверены, в таком случае, что он не был суфийским мастером? Ну, искушён был дьяволом, но будучи его игрушкой, как играл! Мастерски! Акцент смещается на игру. Называть что-либо или всё хернёй – это оценивание. И элемент передёргивания, провокативности.  Поэтому, эта иллюстрация иллюстрирует не мастера, а помогает ищущему в пробуждении, переключая его внимание. Мастер в шутку, с долей троллинга (вспомним мастеров дона Хуана и дона Хенаро), и только в обществе тупого ученика может пользоваться подобными выражениями, применять осознанную глупость, чтобы сдвинуть точку сборки в подопечном. Сам же он не находит нигде херни. Херня – это суждение, осуждение и оценка деятельности. А для него существует только действие в Бытии, спонтанное и осознанное. Вся херня осталась в мире. Мастером же совершаются действия – творческие акты. Слово – это акт, молчание – акт, мысль, чувство – акты, движение тела – акт. И все эти акты в гармонии, согласованы с тактами Бытия.
   Невыносимая тяжесть сознания в невыносимой тяжести бытия – это деятельность самосознания без осознания «кто Я?».
   И вот, вместо лёгкости Бытия тяжесть существования, но не в Бытии, а в мире. Мир давит на нас. Лёгкость изначальна, присуща всем живым существам. Нет ничего легче, чем быть. А вот казаться – быть кем-то, тяжело и сложно.
В чём же для нас выражается тяжесть? Подключим сознание. Она в разорванности связей с Бытием. В образах, постоянно мелькающих в уме. В суетливой деятельности. В ожиданиях и проекциях. В концепциях. Причин и поводов множество. Ты только открылся новому, восприятие только очистилось от предыдущего образа, и тут же ум подсовывает следующую порцию. Это как шторки в объективе фотоаппарата, где действительность молниеносно улавливается при их открытии, но затем, закрывшись, мы видим лишь кадры, заправленной в фотоаппарат плёнки, с запечатлёнными на ней образами. Наше внимание направлено не на реальное, а в ум. А в уме отражения.
- Знаешь, чтобы обнаружить лёгкость, наверное, сначала и нужно ощутить тяжесть. Может, так задумано, поэтому такая закономерность.
+ Да, возможно. Чтобы потом попытаться прорваться сквозь неё. В момент освобождения от тяжести возникает лёгкость. Но тогда это не изначальная лёгкость Бытия, а состояние временного облегчения.
- Это на контрасте у нас работает, пока мы не готовы открыться полностью.
+ Ах, какая тема! Какой объёмище! Меня им пришибло, и может разорвать на части. Вот и хожу пришибленный двумя вещами: своей неспособностью открыться, чтобы быть восприимчивым к новизне, и второе – не знаю, чем заняться, с чего начать, в какой последовательности и в какой способ. Не знаю зачем заниматься всей этой деятельностью.
- Да чтобы жить. Прорваться к Бытию.
+ Так какой вывод на этот момент к концу второй части? Я не открыт, выпадаю из Потока, а потому теряю временами лёгкость и радость, простоту и доверие. И в такие минуты ощущаю сильное давление мира. Вот из-за чего возникла во мне неопределённость, скучность, неприкаянность и тяжесть на душе.
- А ещё ты вредный в такие минуты.
+ Да, вредный, глупый и злой. Это следствие тупости и черствости. Поэтому снова взываю о лёгкости Бытия и Сознания. Одинокий вой степного волка на Луну.