Над судьбой. Том первый. Глава двадцать четвёртая

 
По приказу начальника гарнизона артиллерия юго-западного и юго-восточного бастионов форта Майттон за несколько суток до начала операции была снята и переброшена на утёс, возвышающийся над местностью рядом с берегом примерно в   семистах шагах от  крепости.
 
 
Для гарантии безопасности канониры получили отряд прикрытия численностью в пятьдесят штыков.               
 
 
 
До начала операции оставалось еще два долгих часа и все, кому положено, крепко спали. Для молодого лейтенанта Сигала это был первый бой. Радостное волнение, осознание значимости момента не  позволяли заснуть. Ночь была тёплой, и он вышел подышать свежим воздухом.
 
 
 
Ужасная темнота, туман и зловещая тишина не поднимали настроения. В лагере туземцев было что-то уж слишком тихо.  «Видно этих бестий ничем не  пронять, - подумал офицер, - спят беззаботно за пять минут до смерти, ничего не чувствуют. Сказано, дикари!».
 
 
 
«Звери кровожадные. Сдирают с голов убитых кожу, умерших сжигают, носят  чудовищные одеяния из птичьих перьев, трясутся в своих исступлённых плясках. Разве это люди?!» —  небезосновательно рассуждал   лейтенант королевской армии.
 
 
 
«Начальство полностью запретило зажигать на батарее огни, чтобы не встревожить туземцев, — продолжал бороться с бессонницей Сигал, — но похоже  это для них   слишком  большая  честь.
 
 
В этой благоухающей стране  имеют право жить лишь те, кто трудом своим добывает хлеб насущный,  в молитвах неустанно славя Господа. А краснокожая грязь должна быть навечно сметена с прекрасной американской земли».
 
 
 
Вдруг на всём пространстве от утёса до форта, от середины реки до глубины леса заухали совы. Одна из них в нескольких шагах от офицера. «Сколько же сов в этих диких местах?»  — успел подумать он.
 
 
И в это же мгновение остро отточенный нож, хладнокровно выпущенный недрогнувшей рукой, по самую рукоятку, как в масло, вошёл в горло лейтенанта.
 
 
Тихо, будто стараясь никому не помешать, он стал медленно валиться вперед. Но  индейцы уже врывались на батарею, и чей-то томагавк поторопил офицера.
 
 
 Стоило лейтенанту Сигалу познать хотя бы азы орнитологии, он непременно бы встревожился от такого количества птичьих голосов. Ведь столько сов в одном месте жить не смогут просто из-за нехватки пищи. Но всякая ерунда мало интересовала верного сына империи.
 
 
 
А хорошо научился он уничтожать людей с помощью пушек, также прочно усвоил какая раса выше остальных и почему дикарь в принципе не способен подняться до уровня цивилизованного человека.
 
 
 
***
 
 
Шауни нанесли удар по батарее одновременно четырьмя группами: одна сняла часовых, вторая напала на караульную палатку, третья на отряд прикрытия, четвертая на артиллеристов.
 
 
 
Трое солдат и офицер остолбенели от неожиданности. В темноте, будто вырвавшиеся из преисподней демоны, в караульной палатке появились краснокожие. Те самые, которые там внизу, в лагере, через час-другой должны умирать, уничтожаемые ядрами и картечью.
 
 
 «Как оказались они здесь?»  — успел задать себе вопрос начальник караула. Времени на ответ уже не было. Наполненный победами ратный путь офицера  прервался   навсегда.
 
 
 
В устрашающей боевой раскраске, вооружённые только топорами и ножами, индейцы врывались в палатки и сонные солдаты, так и не поняв, что же всё-таки произошло, тут же падали навзничь с разрубленными черепами.
 
 
 Вскоре всё закончилось. Отряд прикрытия был уничтожен полностью, но  канониров оставили в живых.
 
 
 
Со стороны реки, из форта, из глубины леса доносились выстрелы. Вооруженные трофейными ружьями, индейцы согнали всю артиллерийскую прислугу в круг.
 
 
Сильный Удар поднял руку, все сразу смолкли. Потрясённые солдаты, в мгновенье ставшие пленниками, ещё не успели понять, какую участь приготовили для них победители. Вождь был краток.
 
 
 
— Скоро рассвет. Ветер уже уносит туман. Наши воины везде напали первыми, форт горит, вы проиграли. Начинайте стрелять по крепости. Я сказал.
 
 
 
Какое чудовищное коварство! Канониры остолбенели, вот почему их не убили! Старый капрал  сплюнул кровь и вытер рукавом разбитое лицо. Дерзко взглянув в глаза вождю, он с презрением произнёс.
— Мы не  станем стрелять в своих, можете уничтожить нас.
 
 
 
—  Ты пришёл убивать дикарей.  Женщин, детей, стариков. Ведь они же не люди!  Что ж   умри  первым!
Вождь махнул рукой, подбежали сразу несколько воинов. Капралу быстро связали ноги, содрали с него одежду, подняли вверх и туго скрутили руки.
 
 
Затем его подвесили вниз головой  на кожаном ремне, зацепленном за сук дерева. Сильный Удар ещё раз взглянул на сбившихся в круг канониров.
— Сейчас с живого  капрала снимут кожу. Кто согласен стрелять — два шага в сторону. Те, кто откажется, последуют за ним.
 
 
 
Безумные вопли обречённого на казнь огласили окрестность. Он извивался как змея, непереносимая боль терзала тело. Душераздирающие, нечеловеческие крики перенести было невозможно. Вскоре все канониры сделали два спасительных шага.
 
 
 
Вождь подал знак. Воин, неумело размахнувшись трофейной саблей, отрубил капралу голову. До окончания стрельбы тело снимать не стали.
 
 
* * *
 
 
Целая флотилия челноков, удерживаемая на месте движением весел,  расположилась по обе стороны вражеских судов и ждала команды. Бриг в центре и боты по краям стояли в кильватерной колонне на якорях.
 
 
Получив сигнал атаки, чейенны двинулись. Разведчики, прикрываясь корягами, обломками стволов, кустами подплывали к судам и тут же, одетые лишь в набедренные повязки, с ножами в зубах поднимались по якорным канатам.
 
 
 
Вахтенный на бриге успел подать сигнал тревоги, когда уже десятки воинов лезли вверх по спущенным в воду кожаным ремням. Сразу на трёх судах одновременно завязался кровавый бой.
 
 
 
Твёрдое Сердце первым ворвался на палубу бота, взмахом топора разрубил голову часовому и ринулся к мачте. Путь вождю преградил офицер: направив пистолет в грудь, он тут же   выстрелил.
 
 
 
Вождь успел уклониться и пуля, не задев кость, навылет пробила левое плечо. Раненый чейенн на миг остановился. Противник достал второй пистолет, готовясь закончить поединок.
 
 
Превозмогая обжигающую боль, Твёрдое Сердце нанёс удар томагавком наотмашь. Острое лезвие, скользнув по шее, вошло в подбородок. Падая, офицер выстрелил в воздух. Вождь выхватил нож и вогнал его по самую рукоятку в сердце врага.
 
 
 
Оставшиеся в живых моряки отступили на корму. Подплывали новые челноки,  прибывающие чейенны, заполняли  палубу.
 
 
 
Кровь струилась по руке. Твёрдое Сердце быстро перевязал рану, окидывая взглядом бот. Бой затягивался, перестрелка не приносила успеха.
 
 
 
Вдруг на бриге раздался оглушительный взрыв: палуба, мачты, снасти, паруса — всё сразу  взмыло в воздух. Зарево пожара ослепило округу, на мгновение все растерялись.
 
 
 
Твёрдое Сердце поднялся в полный рост, занёс над головой топор и с боевым кличем чейеннов ринулся вперед. Матросы замешкались, кто-то успел выстрелить, но вождь уже был на корме.
 
 
 
Тут же десятки воинов, отбросив страх, кинулись вслед за вождем. Завязалась рукопашная. Прижатые к бортам, враги  быстро поняли свою обреченность и стали сдаваться. Их сразу разоружили и связали.
 
 
 
Весь бот оказался в руках  индейцев. Восемь могучих пушек, запас пороха, ядра, картечь. Жестами, знаками, набором с трудом выученных фраз, победители стали объяснять остаткам команды, что от них требуется. Но моряки делали вид, что не понимают.
 
 
 
Капитан корабля Фокс с презрением смотрел на снующих по палубе краснокожих. «Как же могло случиться такое, — недоумевал он, — грязные дикари, никогда в глаза не видевшие даже галеры, вели бой по всем правилам абордажа и победили. Бриг взорван. Второй бот тоже в руках туземцев».
 
 
Туго связанные за спиной руки затекли, во рту ощущался привкус крови, кружилась голова.
К  Фоксу, едва держась на ногах от усталости и потери крови, подошел Твёрдое Сердце. Взгляды встретились. Холеный, вышколенный морской офицер, колонизатор, сын и отец колонизатора, и туземный вождь стояли напротив и изучали один другого.
 
 
 
Британец дрогнул. Он был захвачен в плен не в дремучем лесу и не в диких горах, а на вверенном ему начальством военном корабле. И  он почувствовал, что краснокожий прекрасно улавливает эту разницу.
 
 
 
Фокс физически ощутил огромную волю вождя. Она давила на него, не давала собраться с мыслями: «Дикари заранее знали план операции. Кто-то предал. Они действовали наверняка».
 
 
 
Вождь продолжал сверлить врага взглядом. Фоксу мучительно хотелось сесть, просто куда-нибудь спрятаться. Не сон ли это, не наваждение? Капитан закрыл глаза. Голова закружилась, он стал падать. Но,  стоящий рядом, чейенн, резко полосонул пленника плеткой по спине, быстро приведя  в чувство.
 
 
 
Твёрдое Сердце короткой фразой подозвал четырех воинов. Те грубо выдернули из толпы двух тщедушных матросиков, подвели их к борту. Воин мгновенно выхватил томагавк и едва уловимым движением нанёс удар по затылку. Череп раскололся как спелый арбуз.
 
 
 
Второй матрос в ужасе дёрнулся, но тут же нож вскрыл ему живот и грудь. Рука вошла в тело, и молодой чейенн  выхватил  ещё бьющееся сердце. Высоко подняв   окровавленную руку над головой,  он  огласил   округу боевым победным   кличем своего народа.
 
 
 
Экипаж бота был парализован холодящей кровь жестокостью. Капитан  Фокс оказался единственным из всей команды, кто, будто потеряв рассудок, со связанными за спиной руками кинулся на врагов.
 
 
 Его сразу сбили с ног. По распоряжению вождя двое крепких воинов   схватили пытающегося сопротивляться  Фокса, быстро прикончили и выбросили за борт.
 
 
 
Твердое Сердце подошел к матросам: «Эти люди ушли к Богу Белых, не страдая. Путь остальных может  оказаться длиннее. Каждый, кто не согласится выполнять приказы, умрёт. Я всё сказал. Хау!
 
 
 
Всего одна мысль пронизывала моряков: «Жить! Жить любой ценой! Надо выполнить все требования дикарей.  Жизнь у любого человека только одна».
 
 
 
Содрогаясь от ужаса, матросы стали распределяться по кораблю, занимая свои места. Развязали только тех, кто был необходим для стрельбы. Канониры готовили орудия. Впереди, как на ладони, лежал форт. Восточный ветер уносил последние косматые обрывки тумана.
 
 
***
 
 
Размахивая томагавком как палицей, Одинокий Бизон пробивался к пороховому погребу. Повсюду по палубе брига в немыслимых позах валялись трупы. Вокруг шла беспорядочная стрельба, местами возникали поединки.
 
 
Моряки отступали на нос и корму. Перешагивая через убитых и раненых, воины рвались вперёд. Вскоре, закрепившись на марсах и реях, чейенны простреливали всю палубу.
 
 
 
Забаррикадировавшись на баке, часть команды смогла ружейным огнём остановить нападавших. Матросам удалось обрубить один из якорей и, увлекаемый течением, бриг начал разворачиваться вокруг второго якоря.
 
 
 
Челноки со всех сторон окружили бриг, и индейцы могли поражать британцев даже с поверхности водной глади. Когда стало ясно, что прорвать оборону британцев нелегко, чейенны изменили тактику: челноки отошли от судна  на большее расстояние и воины открыли стрельбу из луков по высокой и длинной дуге.
 
 
 
Это оказалось для моряков полной неожиданностью. Хотя обстрел вёлся наугад сквозь туман, стрелы падали сверху и от них не было никакой защиты. На маленьком пятачке оставалось ещё немало матросов, но большая часть из них вскоре вышла из строя.
 
 
 
Выстрелы на баке смолкли и чейенны ринулись вперед. Одинокий Бизон подошёл к матросу, лежащему лицом вниз с широко раскинутыми руками и ногами. Даже мёртвый, он будто пытался стиснуть палубу костенеющими пальцами.
 
 
 
Могучий бриг, построенный в далёком неведомом городе, здесь в самом сердце земель краснокожих  готов был сеять разрушения и смерть. Не палубу, а весь континент хотел схватить своими ручищами этот матрос. Огромное, крепкое тело. Сильное, хищное. Сальные, грязные волосы, слипшиеся от запекшейся крови.
 
 
 
Чейенн вытащил нож для скальпирования. Ещё мгновение и дымящийся скальп врага украсит вампум победителя. Но воин медлил. Ударом ноги Одинокий Бизон перевернул труп.
 
 
Лицо матроса не казалось ни злобным, ни жестоким. Он был даже красив. «Чего не хватало ему? – спросил себя воин, -  зачем он здесь? Он пришёл убивать,  но  отыскал  лишь свою смерть».               
 
 
 
«Мертвый бледнолицый никогда не выстрелит», - индеец убрал нож, он не хотел снимать скальп.  Шла страшная война, всё вокруг  было завалено трупами.
 
 
«Этот враг  погиб не в поединке,   - подумал чейенн, - кто убил его?  Но  разве сейчас это важно?!  Бледнолицые пришли уничтожить всех краснокожих.   Сколько братьев не вернётся  к своим вигвамам?»
 
 
 
Одинокий Бизон выхватил томагавк и ударил врага в лоб; выдернув окровавленное лезвие из кости, он нанёс еще один удар. Воин не испытывал злобы  к этому человеку, он ненавидел всех захватчиков.            
 
 
* * *
 
 
Очень скоро капитану брига стало ясно, что бой проигран. Краснокожие теснили со всех сторон, но самые большие потери наносили падающие сверху стрелы. Он подозвал боцмана.
 
 
 
— Трумэн, нас кто-то предал! Форт горит, в лесу идет бой, помощи ждать неоткуда. Я не  желаю, чтобы краснокожие  пообедали моей печенью. А вы?
— Сэр! Я тоже считаю, что бриг не должен достаться дикарям.
 
 
 
— Возьмите фонарь, спуститесь в крюйт-камеру.   Когда стрельба прекратится, вы подожжете пороховой запас. Пусть этот взрыв станет прощальным салютом. Все равно индейцы убьют нас всех. Я не собираюсь корчиться на Столбе Пыток, лучше умереть героем.
 
 
 
— Сэр! Мы уйдем в могилу вместе с краснокожими.
Боцман хотел добавить что-то насчет рыб, которые будут довольны сытным завтраком или ещё что-нибудь в таком же стиле, но сдержался. Всё-таки он находился на судне военно-морского флота и сражался за интересы государства.
 
 
 
Трумэн был закоренелым фаталистом. Моряк никогда не сомневался, что светильник его жизни  погаснет не в мягкой постели и умрёт он не от старческой дряхлости. Видно время пришло.
 
 
 
Бой на корме заканчивался, всё реже слышались выстрелы, всё чаще стоны раненых.   Капитан взял пистолет, ещё раз тщательно осмотрел его. Не дай Бог осечка! Краснокожие пошли на приступ. Он взвёл курок, поднёс ствол к виску, сомкнул ресницы. С закрытыми глазами не так страшно.
 
 
 
Самоубийство — это ужасно. Всем известно, куда направляется душа грешника. Но это после смерти! А столб пыток для живых. И терзать будут не душу, а тело, предавая его непереносимым мучениям!  Спусковой крючок  обжигал холодом металла. Рука дрожала. Неимоверным усилием воли капитан сомкнул пальцы. Пуля вошла в голову.
 
 
 
Взрыв раздался, когда краснокожие стали спускаться вниз. Разорвало трюм, на воздух взлетела часть палубы над крюйт - камерой, снесло грот-мачту. Бриг занялся пожаром. Воины стали прыгать в воду с горящего судна.
 
* * *
 
 
Ударной волной Красное Облако выбросило за борт. Обгоревшего, потерявшего сознание вождя успели вытащить из воды.
   
 
Жадные языки пламени пожирали паруса, снасти, мачты, реи. Огонь охватил весь корпус судна. Пеньковые якорные канаты быстро перегорели. Останки брига, будто факел, освещали предутренние сумерки. Уносимые  величавым течением реки, они бесславно исчезали  за поворотом.