Признание

В начале, видишь ли, я собирался
сказать слова, чтоб что-нибудь сказать,
а дальше, дальше можно было
прибавить к тем словам еще другие
обмолвиться об именах, пролить
немного света с самого начала
порассуждать о темноте и свете
назвать свет днем, к примеру,
ночью - темень, и обозначить сверху небо снизу землю,
границей между ними можно твердь
поставить будет, трудно,
иначе разобрать где небо,
а где земля, затем о небе
возможно будет многое сказать,
тогда как сумрачную землю
не только трудно обойти,
порою даже трудно оглянуться вспять.
Я пробовал назвать началом,
само начало, чтобы от него
попробовать шагнуть куда-то далее,
вовне, где мог бы появиться человек,
допустим я, ведь если бы
мне взять пришлось кого другого
я вынужден тогда бы был
и чувствовать и думать за него,
как если бы он мне приснился,
и обращение к тебе теряло б  смысл,
но может быть тебе случалось
самой себе приснится иногда,
мне - нет, отсюда невозможность
прикрыть свое существование кем-то
иным, кого в начале можно встретить. 
Не может сам себя назвать глагол,
и вызвать к жизни действие, хотя,
пожалуй нечто в этом роде, порой случается,
тогда бездушные глаголы в безымянной бездне
оставшись в небытии без сущностей своих
начнут безумствовать, представь себе, стихийность обретая
слепых, свирепых делателей нечта,
титанов и сторуких бриареев. Этот образ
я подобрал в попытке показать
возможность действия  без цели и субъекта.
Как если бы самим собой свершалось нечто,
случайное бессмысленное действо,
берущее в себе самом свое начало
не знающее формы или ритма. Можно ль утверждать,
что никогда и ничего само собою
не может статься? Но одна из титанид
настойчиво влекущая друг к другу
гипотетически возможные тела и даже
иные сущности, или же напротив,
друг ото друга гонящая их,
сильнейшая из всех пожалуй даже,
способна, говорят, из ничего,
самой собою только наполнять
и созидать несчетные миры, такое мнение,
бытует в совершенно разных, далеких друг от друга
построениях. Ты слышала, быть может про нее
не может перестать она, не может
творить бесчинства разные, но то
не стоит принимать за слабость
не превозносится она и не кичится,
не может ослабеть никак, стремится
самой собою заменить ничтожность
и ужасы обыденности жизни,
не восторгается никчемной лжи
когда иные радостно гогочут
но радуется истине покуда
та не становится прибежищем зануд.
Я чувствую порой ее влечение
меня к тебе, меня к далеким облакам,
к прозрачной дымке леса на закате,
и красоте математических идей
и будучи привязанным к тебе
меня к себе она привязывает крепко.
Не знаю, может быть иное действо
способно будет так же созидать
на произвол судьбы оставленное, впрочем,
скорей всего едва ли, попытавшись
пример придумать или оправдать
такую точку зрения не вижу
здесь никаких возможностей. Возможно,
все остальное недостаточно сложно
конкретно слишком, объяснимо, представимо,
закономерно до того, что можно
излишне ясно предсказать конец
вращению, движению, терпению.
Нет точек роста, нет зацепок для
того что бы само движение становилось
и обрастало смыслом становления.
Глагол, движение, действие, стремление
плывет в потоке времени к свершению,
но пребывает неизменно титанида
и время служит ей, как испытание тем,
кому она предстала обнаженной.
Вот титанида вечно пребывает
в бурлении страстей и длится
во времени подобно жизни сада
неведомого где предание положило
исток потокам четырем, клокочут
потоки времени в четыре стороны
земли, пространства, разделяющего земли,
как бы лежащие в пространстве всей земли.
В потоках времени все начинает становиться
из ничего рождаются частицы
беря у времени взаймы удачу.
Все это может быть неинтересным
тебе, я допускаю, что, все это
перед тобой плывет как сонный морок.
Быть может это все в тебе родится
помимо осознания в ощущении
какого-нибудь дня, когда за полдень
ты взглянешь в зеркало что бы себя увидеть
так, словно это я в тебе смотрю на отражение
твое в стекле и вижу там не только
тебя со мной, но так же за спиною
твоей окно, в окне деревья, склоны, перелески
за ними горы в мутной синеве
какой-то город или замок вдалеке
на берегу залива где гуляет ветер
кудрявя гладь залива, бьется шхуна с ветром
разорванные в клочья облака
в прозрачности воздушных масс застыли,
даль ограничивая  взору вдаль,
чтоб вглядываясь вдаль не обезуметь
от созерцания черт твоих мерцающих в стекле
и нежных отсветов по самой кромке тверди,
таков мой Брейгель внутренний, картина
как у Тарковского в самой картине.
Я сам все время становлюсь и пребываю
во времени, так говоря, я лишь ввиду имею,
что я живу и каждый день привык считать
себя все тем же, что и накануне,
хотя тем самым я не отрицаю
свою изменчивость, да и не мог бы отрицать,
как можно отрицать то, чем являешься,
по крайней мере, такое отрицание нелогично.
Итак, возможно ль просто в разговоре
из ничего, без всяческих посылок,
без установок и предубеждений
обосновать слова словами так,
что б тема зародилась в нем самом
сама себя предупреждая
из ничего. Казалось бы, обычно,
я слышал рассуждения такие,
что если что-либо случается на свете
то можно разобрать что и откуда
взялось, из ничего совсем,
считается не выйдет ничего.
Но вот, повсюду возникает нечто,
которое ничто не предвещало,
конечно, вроде бы оно
составлено из множества частей,
что были некогда частями
совсем иных явлений, и поэтому оно
как бы наследует у них свое существование,
но сам собой набор частей ничуть не схож
с тем, что из них составлено, отсюда
возможно перебраться к рассуждению,
что сами части можно удалить
оставив только то, что их объединяло, эта сущность
взялась из ниоткуда, нет частей,
которыми она была составлена, все части
мы удалили прежде, вот пример
когда из ничего родится нечто.
Вопросов масса возникает сразу
откуда появляется свобода
из небытия чему либо возникнуть?
Но если б прежде был такой запрет,
то сам он, как бы мог возникнуть
из небытья в отсутствии свободы?
Стараясь отыскать концы явлений
меня приведших к мыслям о тебе
я нахожу или теряю нить,
что связывает смысл и бытие.
Я нахожу, что смысл существования,
навязанный ему предшествующим смыслом,
едва ли отличается от смысла,
нашедшегося в точке рассмотрения.
Вот породившее здесь смысл бытие,
вот смысл порожденный бытием,
вот бытие, рожденное от смысла,
едва ли я смогу найти отличие в бытии
всех этих смыслов. В чем же смысл предполагать
смысл прежде бытия, при том,
что бытие присуще также смыслу?
Как замысла отсутствие в начале
лишает смысла смысл возникший под конец?
Ты видишь, все это я вынужден сказать
в себе самом, к себе же обращаясь,
в надежде глубже заглянуть в себя
в попытке осознать свое сознание.
Итак, я предваряю сам себя
я вопрошающий определяю подходящий
набор причин, и принимаю их причинность
и к самому себе и к сущностям вовне
себя, и в этой роли становлюсь
причиною причин в основе
всего, что мыслимо. Немыслимыми только
по прежнему стоят твои черты.
В них скрыто нечто от меня помимо,
того, что скрыто от меня во всем другом.
Оглядываясь кругом
чтоб отыскать простую очевидность
я погружаюсь в предрассудков мглу, порою
мной созданных самим лишь для того
чтобы создать опоры точкам рассуждений.
Пусть они
окажутся неверными по сути,
но смыслом их окажется тогда
само исследование мысли и ее
возможностей спрягать пространства знаков и понятий.
Иль стоит допустить, что мысль
сама в себе не стоит ничего?
Тогда и мысли нет, коль мысль ничтожна.
В своем ничтожестве мысль попирает все
суждения о себе самой, суждения о суждениях ничего
не оставляя мне, одно молчание. В тишину
пустого взора не проникнет разговор
иль внутренняя речь, ничто не озарит
сознания пустоты иль пустоты сознания.
В конце концов, мысль, будучи дана
мне наяву, сама собой является в той мере
в какой вообще возможно мыслить что-то,
коль скоро механизм подобного явления
я называю в мыслях мыслью, обращаясь,
тем самым, к самому себе. К себе ли одному?
Еще вопрос, возможно ли одним
лишь рассуждением приблизиться к тому
что называют истиной, предполагая здесь
существование истины помимо самого
процесса рассуждения, а не как
конечный рассуждения результат.
И делается истиной суждение,
что к истине приводит рассуждение.
Как странно обращение с мыслями такими
к тебе. Едва ли, ты взглянешь
на мысль убогую, кружащую по кругу.
Но кто же в центре ты ли иль не ты
иль в центре я, а ты вокруг повсюду?
Уж коли истина бытует по себе сама,
возможно ли ее достичь словами?
Или тебя? Вот множество из слов,
и все обращены к тебе, едва ли
тебя они достигнут, но меня
меня они как-будто приближают
к тебе. Так истина сама
не делается ближе если даже
я ей влеком, но делает меня
к ней ближе в мыслях, кто ж теперь посмеет
здесь усомниться в мысли? Мысли же - слова
суть и не что иное, понятые мной. Слова,
и каждое здесь отражает мысль,
но не находит слов здесь мысль о слове,
или о мысли. Слово “мысль” само
обращено к себе, как мысль о мысли.
Твержу о смысле “слов о мысли” мысля
и слов не нахожу, что б мысль запечатлеть в иных словах.
Но мысли и слова не узнают порой друг друга, мысль
растет словами вширь и вглубь, слова
становятся все значимей по мере
того, как мысль вбирает их в себя.
Произнесенные слова становятся течением,
во времени необратимым мысли,
и мысль сливается с воспоминанием о себе.
Но может, вдруг, невысказанное нечто
иль что-нибудь окажется важнее
всех вместе взятых высказанных истин?
Но важность, чем смогу я оправдать,
помимо тех же слов и круг замкнется снова.
Ничем ничто не может оправдать
Обычные желания души
уж если к ним еще вдруг примешалось тело
то рассудить желанье невозможно
возможно, правда, осудить его
словами, дав ему оценку
Душа иль что там тоже говорит
не подкрепляя, впрочем, рассуждением
свои слова, но словно флаг
выбрасывая из-за стен своей темницы
вдруг или радостный призыв
или уныние иль любовную тоску,
что содержанием делается мысли
любой в то время, пока боль не отступает
к иным пределам. Так, лишь увидав,
тебя в присутствии другого
иначе представляется бытие
течение жизни нарушает ход
и наполняется печалью, я
спешу скорее залатать дыру печали
словами выплеснуть печаль
на гладь листа дабы взглянуть
со стороны на то, что представляется клубком души
к которому нет доступа иного,
как лишь дивиться спутанности линий
пристрастий, озарений и обид. Едва ли
тебя хочу я в чем-то ограничить
скорее, мне б хотелось одарить
тебя, но вот твои желания
сокрыты в большинстве своем от глаз.
И это, в сущности, прекрасно ведь иначе
все станет слишком просто до того
что перестанет стоить нашего внимания.
Порой меня терзают злые мысли
действительно ли я задумал что-то или
возможно просто словно птицы надо мною
влекут с собой мой взор с восторгом и печалью
так мысли о тебе меня прельщают
своей несбыточностью и моей любовью.
Я каждый раз испуган коль случится
подобное помыслить или даже
нечаянно просто высказать хотя бы
свидетелем того лишь мне да и бумаге
могло бы выпасть, то, что происходит
здесь и сейчас. И я с сомнением
тогда вперяюсь в собственные строки
себе ль не веря или собственной надежде.
Но выметая разный хлам застрявший
асимметрично в разных полушариях
за время жизни, пряча под собой
иль заслоняя попросту от света
видения желаний и надежд
я нахожу, что размышления о тебе
отрадны. Коль уж скоро иногда
могу тебя я видеть или даже
иметь с тобой короткий разговор
того уже вполне довольно нужно только
продлить существование за грань
возможного, за грань того
что сам привычно называю гранью
и самому продлится за нее
хотя бы в мыслях. Вот же
наконец-то, та внутренняя грань что
все это время я хотел нащупать
Я чувствовал вполне ее не зная
где именно ее искать все время
играя в холодно и горячо имея
ее меж тем всегда перед собою
за гранью на краю чего-то там
пространства времени причин привычек
причина пребывает бытия
причина в том, что можно представлять
себе тебя помимо вопреки
всех доводов рассудка, обстоятельств
презренной жизни, впрочем не презренной
теперь, когда нашлось в ней скрытое начало.