На кухне

  Ненавижу осенний ветер: он холодный и постоянно обжигает глаза, а в прохладный день становится просто невыносимым – и не дай бог вам в это время идти еще и по набережной. Порой не спасает даже самый, казалось бы, надежный шарф. 
  Вот именно в таких условиях я и шел к своему старому приятелю Андрею. Мы вместе учились в университете в одной группе с первого до последнего курса. Эта была замечательная (хотя довольно типичная) студенческая жизнь: мы прогуливали пары в ближайшем кафе, устраивали тусовки, а летом отправлялись в незабываемые поездки, которые вспоминали каждый раз при встрече – дай лишь повод. Хотя иногда даже повода не нужно было. На удивление за школу я не приобрел таких здоровских друзей, как Андрей. Правда, порой он любил показать свою начитанность: в перерывах между нашими гулянками он всегда что-то читал и даже обожал писать курсовые. Никогда не мог этого понять. В любом случае на нашу дружбу это никак не повлияло. После выпуска прошло лет десять, но, вопреки всеобщей практике, мы не прекратили общаться и встречались как минимум два раза в месяц.
  В общем, я шел к Андрею – это была уже четвертая встреча в октябре. Что-то очень повезло нам в этом месяце. Он жил в старом доме, построенном еще в первой половине прошлого века, так что этажей было немного. Его квартира была на третьем, поэтому я поднялся туда по лестнице – ну и еще потому, что лифта не было. Я позвонил в дверь, в глазке мелькнул свет, и мне открыл Андрей. Мы поокали, по-дружески обнялись и посмеялись от радости новой встречи.
  Я часто бывал у него, так что уже хорошо знал квартиру – хотя не гостил тут года четыре. Из длинного коридора открывались входы во все остальные комнаты: гостиную, кухню, спальню. Мы уже собирались пойти на кухню, как Андрей, обернувшись, сказал: «Ах да, забыл предупредить, родители куда-то поехали и попросили меня приглядеть за младшей сестрой. Ты же помнишь Соню?» С последними словами мы уже вошли на кухню, где сидела сама Соня. Она посмотрела на меня и мило улыбнулась – ей было уже 17 лет. В ответ я ухмыльнулся: на улыбку у меня почему-то не хватило сил.
  Наверное, все из-за удивления. Подростки быстро меняются: я видел Соню еще девочкой, но теперь передо мной девушка – банальная история, знаю. Но все равно необычные ощущения. Я сел за стол, и Соня тут же встала и хотела было уйти. «Стой, ты нам не мешаешь, – сказал Андрей и посмотрел на меня. – Ведь так?» Я кивнул, немного покачав головой и утвердительно сжав губы.
  Во время нашего разговора Соня немного смущалась. Ее можно было понять: мы с Андреем обсуждали только нам знакомые вещи. Я жаловался на чертов осенний ветер, а он рассказывал, как его бесит неисправный кулер на работе. В какой-то момент мы даже замахнулись на высокое. 
  – Слушай, Ан (так я его называл), я тут почитал на днях эти твои хойку…
  – Хайку – правильно так. Хотя можешь их называть хокку. Хайку – более современный вариант.
  – Н-неважно, какая разница? Короче, муть какая-то. Я и сам могу подобное сочинять.
  – Да неужели? – ухмыльнулся Андрей.
  – Конечно. Ну, ты послушай, какая у тебя тут ересь: «Старый пруд. // Прыгнула в воду лягушка. // Всплеск в тишине».
  – Ммм, Басе, перевод Марковой, – Андрей расплылся в улыбке.
  – Бредятина, короче. Я тоже так могу. Ведро на полу… Полном тараканов… Удручает меня. Ну, как тебе? – я засмеялся.
  – Хм, – Андрей немного задумался, а потом сказал. – По слогам не попадаешь. Да и образы слишком грубые и несвязные.
  – Ой да ну тебя! Зануда… Вот вроде бы круто зажигали в универе, но ты все равно иногда так умничаешь. Что ж ты не выпендривался так на наших тусах?
  – Я их расценивал как отвлечение от проблем. Порой полезно сменить обстановку.
  Примерно в таком тоне и шел наш разговор. Для подростка все это было немного скучно, так что Соня только немного позевывала и то и дело посматривала в окно. А там, кроме этого подлого ветра, были только серые облака, и опавшая листва – обычный депрессивный осенний пейзаж. Я поглядывал на Сонины глаза: они были немного печальны.
  В какой-то момент зазвонил телефон – это был Андрея. Он извинился, взял трубку и после короткого разговора сказал нам: «Мне нужно отойти, там одно дельце есть. Сможете без меня тут посидеть какое-то время? Сонь, ты не стесняйся Макса. Считай, что это твой второй брат». Соня посмотрела на него с легким презрением и гордыней, фыркнула и сослалась на то, что она уже немаленькая и все прекрасно понимает сама – наверное, потому она и не в настроении. Несмотря на то что она скоро станет совершеннолетней, родители все равно оставляют ее со старшим братом, словно не доверяют ей. Андрей немного искривил лицо – видимо, это была реакция на резкий ответ сестры – и ушел.
  Сказать, что мне было неловко, значит ничего не сказать. Я впервые оказался один на один с подростком. Помню себя в этом возрасте: тогда беседа со старшими была для меня в списке самых бесящих вещей. Разговоры обычно не клеились, обсуждали либо поступление в универ и будущее, либо какие-то амурные дела, мол, «а тебе уже кто-нибудь нравится?». Не хотелось быть для Сони очередным надоедливым и назойливым взрослым. Но и молчание долго длиться не могло – пора было его прервать. Но как? 
  – Что-то давно солнце не выходило, да? – так я попробовал начать беседу.   
  – Ну да, есть такое, – ответила Соня, подперев подбородок правой рукой и продолжив смотреть в окно с тем же самым скучающим взглядом. 
  «Неудачное начало, – подумал я тогда. – Но останавливаться нельзя. Если сейчас замолчать, то контакт будет потерян». Последняя фраза прозвучала, словно я разговариваю с пришельцем в рамках какой-нибудь космической миссии. Не думал, что общение с подростком окажется для меня таким стрессом.
  Но оказалось, я зря переживал: после еще пары неудачных заходов мы наконец разговорились. Я рассказывал Соне о своей работе, о чудачествах ее брата в универе. Она же вспоминала в ответ истории об одноклассниках и школе. Тогда я тоже поведал ей о своей школе. Беседа шла очень мило и легко – тут помогло и долгое отсутствие Андрея. Он куда-то запропастился аж на два часа и до сих пор не вернулся. Но мы с Соней на это уже не обращали внимание и полностью были погружены в наш разговор. Соня уже не смотрела с печалью в окно и не подпирала подбородок руками, однако в какой-то момент радость от общения быстро пропала, и она, неуверенно перебирая пальцы, посмотрела на меня и чуть ли не шепотом сказала:
  – Дядя Макс, я могу у вас попросить совет?
  – А-а-а, да, конечно, рассказывай, – сказал я весьма неуверенно. По правде говоря, мне тогда стало безумно стремно: с таких вопросов редко начинаются веселые истории.
  – Знаете, порой мне кажется, что я лишняя в этом мире. Что сама вселенная устроена против меня. Все валится из рук, у меня ничего не получается. И дело даже не в школе, не в предметах там. Даже папа говорит, что оценки – это не главное. Так что они меня мало волнуют. Разве нужны мне эти формулы, законы, эукариоты во взрослой жизни? Ничего не понимаю. А они мне твердят об этом каждый день – ну то есть учителя. На деле же эти знания меня никак не спасают, никак не помогают… Я что-то ушла от темы: о чем я? – тут она замолчала. Молчал и я, чтобы не сбить ее с мысли, видя, как она копается в своей голове. – Ах да, точно, у меня ничего не получается. И я в первую очередь говорю о друзьях. Они не понимают моих чувств, моей боли. И я ощущаю немыслимое одиночество, даже среди них: они улыбаются, обнимают меня, смеются – и я делаю это вместе с ними, но это не заполняет пустоту в моей душе. Я не знаю, что делать. Не понимаю, в ком проблема – во мне или в них? Я запуталась в своем сердце, и никак не могу найти верный путь. И выход порой, кажется, только один… Но я не знаю, не хочу озвучивать его. Вы ведь мне как семья, да? Так даже брат сказал… Что мне делать, дядя Макс? Брат и семья меня не поймут. Кажется, что они заботятся и беспокоятся обо мне, но на деле я не чувствую их любви. Вы ведь мне поможете?
  Она все это время запиналась, теряла дыхание, а на последних словах едва не плакала. Я же и сам теперь не знал, что делать. В первую очередь мне самому: ну, а что тут ответишь? Меня удивило, как откровенна она была в эти минуты. Причем настолько удивило, что я больше не мог думать ни о чем другом. Мне показалось, что она на грани, что еще немного и она точно совершит глупость и причинит боль себе и своим близким. Но я не мог ее отговорить, не мог подбодрить. Я вообще ничего не мог. 
  К моему счастью, в этот момент вернулся Андрей. Он был явно в приподнятом настроении.
  – А вот и я! – с улыбкой зашел он на кухню и поставил на гарнитурный стол пакет. – Я тут чипсов прикупил и конфеты к чаю. Вот, кстати, чай. Урвал последний по скидке. Уф, видели бы вы очередь. И чего туда народ вдруг потянуло?
  Мы еще немного посидели: я и Андрей поболтали о всякой ерунде, посмеялись со старых анекдотов и выпили чаю с конфетами. Соня больше ничего не говорила. Ее откровенный монолог никак не выходил у меня из головы. 
  Через некоторое время приехали их родители: Андрей попросил меня подождать, пока проводит сестру вниз. Она вновь фыркнула и пожаловалась брату, что уже давно взрослая и уж тем более может сама спуститься с третьего этажа. Андрей вздохнул и, думаю, чтобы не нервировать ее лишний раз, просто проводил Соню до двери. Выходя с кухни, она на секунду остановилась и посмотрела на меня. Я не знаю, что это был за взгляд: он воплощал в себе и грусть, и печаль – все самые мрачные эмоции. И еще там была толика разочарования, хотя, может, мне показалось.
  Когда Андрей проводил сестру, он вдобавок проверил с окна на кухне, как она села в машину и благополучно уехала. В первые мгновения было немного забавно за этим наблюдать – но при воспоминании о монологе Сони забава быстро исчезла. Довольный, Андрей наконец успокоился, и мы продолжили говорить о всяких пустяках. Он выглядел бодро и весело, а мне не давали покоя откровения его сестры. Знает ли он о ее состоянии? Но что важнее всего: как вообще на такое отвечать, Я очень хотел поговорить об этом с ним и, когда выпал нужный момент, наконец сказал:
  – Тебя пока не было, мы тут с Соней разговорились. Там так, по мелочам. Я ей рассказывал свои нелепые истории, она мне свои. Но в какой-то момент ее будто пробило на откровения, и она выдала такую речь. Так обычно говорят в подростковом кино. Ну, бывает, и во взрослом. В общем, она сказала, что чувствует, будто она лишняя, что она одинокая и все в этом духе. Я боюсь… Как бы это помягче сказать-то… Короче, у нее суицидальные наклонности. Я не мастер на слова, поэтому боялся ляпнуть что-то не то. Как думаешь, что ей нужно было ответить?
  – А что ты сказал? – спросил Андрей. Он очень пристально глядел мне в глаза.
  – Да ничего. Ты как раз вернулся ровно в этот момент. Так что я не успел. Хотя даже и не знал, что сказать. – Андрей молчал, поэтому я решил, что нужно как-то еще пояснить свои слова. – Просто, понимаешь, она так искренне это говорила, что застала меня врасплох. Я реально растерялся…
  – Я понял, – он перебил меня и понурил взгляд. Мы просидели так где-то две минуты, и он продолжил. – Не переживай, Макс, все нормально. Есть такие люди, которым свойственна искренность. И тут необязательно быть подростком – взрослые тоже бывают такими. Это редкие люди. Они доверяют другим и способны открывать свое сердце даже незнакомцам. Потому что верят в человека – возможно, слишком. Но принять это большинству очень сложно: искренности боятся, не знают, что с ней делать. Отсюда и ранимость, и одиночество откровенных людей. Думаю, то же самое касается и Сони. Она просто описала тебе состояние своей души – но это не значит, что она сейчас пойдет и прыгнет с моста. Я тоже порой чувствую опустошенность. Депрессия – она может коснуться каждого, независимо от возраста. Соня сама через это пройдет: ей просто нужно все обдумать и переосмыслить свою жизнь. Это тяжело, отсюда и такие настроения. Но думаю, с ней все будет в порядке. Хотя, конечно, с этой искренностью в жизни ей придется нелегко…
  Мы выпили по банке пива и закусили купленными Андреем чипсами. Где-то в восемь часов вечера я пошел домой. На улице стало прохладнее – особенно на набережной, где в лицо так и дул противный осенний ветер.