Лавровы. Роман. Часть 20

Глава 20. Столетие.

В тот год Матвею Гавриловичу Лаврову исполнился бы столетний юбилей. А в следующий и Матрёне Матвеевне. Целый век, если задуматься, то огромный пласт времени. Мели лихорадочные метели, засушивала землю нестерпимая жара, шкодили по – крупному лихие ураганы. Всё было за этот век. Жаль только, что он недобрал до него целых тридцать лет. А супруга семнадцать.
Глава клана Лавровых был человеком внятным. Когда надо, то делал всё и всегда правильно. Его любили простые люди, а начальство постоянно затыкало им образовавшиеся дыры. Отныне и навсегда он присутствовал теперь на солнечном и проникновенно добром сельском погосте в виде гранитного памятника среди таких же, как у супруги и двух старших сыновей. О нём помнили в Потапово, из тех кто постарше, тесно не раз и не два общался с ним, по работе ли, по жизненным вопросам, а кто просто стрелял закурить.
Столетний юбилей вырос посреди села огромной глыбой. В сельской библиотеке была развёрнута выставка с газетными вырезками о нём, орден «Знак почёта», медали и почётные грамоты. Особняком лежали на столе под стеклом мандаты на партийные конференции, бережно сохранённые Матвеем Гавриловичем. Было таковых с добрых двадцать штук. Первым по значимости экспонатом присутствовала засаленная рабочая кепка – шестиклинка юбиляра. Большой стенд с фотографиями. Коренные жители села особенно надолго задерживались возле него. Кто – то вспоминал, кто – то с интересом слушал. А вот и удостоверение врученное лучшей тракторной бригаде Рязанской области. Датировано 1942 годом. Руководил этой бригадой в те огнедышащие годы Матвей Гаврилович Лавров. Двадцати двухлетний не то парень, не то мужик. Тогда всё было не по нынешнему. Тогда год был за три.

- Смотри – смотри, а это они с Шашуриным в пшеничном поле. В бытность председателями колхоза. Дружили – дружили, а после Шашуринский колхоз, когда укрупнялись, съел Лавровский, прямо в сыром виде. У того крупный был «Парижская коммуна», а у Гавриловича пожиже – имени Крупской.

- Да – яростно почесал голову другой местный знаток. – Мне тогда лет тринадцать – пятнадцать было, Шашурину целый орден Ленина дали, а Лаврову вот энтот «Знак почёта». Тот Шашура всегда в президиуме за столом сидел, а Матвей Гаврилович в зале. Правда в первых рядах.

- Случалось и наоборот, только редко – встрял третий. – Я же помню чуток, хоть и отрывками. Памяти совсем не стало теперь за давностью лет.

- Цельный был мужик – полулёжа сидела бабка Сенягина. – За самогоном ко мне никогда не ходил. Дома ему Матрёна в зарплату проставлялась. – Замолчала и пошамкав – пошамкав губами добавила – это я помню как сейчас в бреду.

- Ты бабка старая ни одного мероприятия на селе не пропустишь – случился
Тёп – сельский кучерявый мужик. – Тебе нынче который годок?

- Эка ты любопытный – затряслась бабка. – Уже давно за сто, а можа и боле того. Кто считал? Мать моя громко говорила, что на троицу родилась, а в каком году, сама не знала.

В Потапово изначально была хорошая библиотека, пускай там и не собраны классически изданные фолианты, но всё же. Земляк Борис Можаев, потрёпанный, но есть, ещё один земляк Юрий Евстифеев есть, даже Константин Лавров есть. Один детективный том – роман «Метель знает много» и второй – роман «И нет возврата». Народ теперь читает лениво, я знаю одного индивида у него роман «Аэропорт» Хейли был раскрыт на седьмой странице добрых три года. После чего он его благополучно закрыл и под осуждающий взгляд библиотекаря сдал восвояси обратно в библиотеку. Летом читателей прибавляется, приезжают дети из больших городов к бабушкам, читают, кто поменьше Русские народные сказки, более взрослые Александра Грина «Алые паруса» и «Белый клык» Джека Лондона, старшеклассники «Идиота» почтенного Фёдора Михайловича Достоевского и «Сатурн почти не виден» Василия Ардаматского. Ну а самые продвинутые – «Аэлиту» Алексея Толстого и «Час быка» Ивана Ефремова. Ну и на вершине, как у Новогодней ёлки звезда – бородатый и в лаптях Лев Николаевич Толстой и его «Воскресение».
Вот и теперь осмотреть выставку Матвея Лаврова впорхнула в помещение стайка загорелых девочек. С разбитыми коленями и содранными вдрызг локтями. Старшей было на вид лет тринадцать, а неизвестно как примкнувшей к ним дошкольнице лет эдак пять – шесть.

- А я знаю всех Лавровых, мы с ними соседи, Лузина моя фамилия. Там по правде сказать бабушка Таисия и дед Аркадий только летом живут, а зимой чужая тётя с Поповки. Бабушка Люба.

- На Школьной теперь совсем почти никого нет, восемь домов всего на всю улицу – подхватила старшая из всех. – Зимой метель гуляет беспрепятственно по пустой улице, воет посильнее оперного певца.

- Смотрите, какая кепка – показала пальцем усеянном цыпками курносая девчушка. – Матвей Гаврилович Лавров носил. На бейсболку совсем не похожая, даже нисколько.

- Сто лет это много, целый век, вот мне двенадцать лет, ещё восемьдесят восемь лет надо прожить, что бы мою панаму здесь положили – расстроилась ещё одна. – Это сколько же картошки за длинные - предлинные годы можно накопать? Весь Полянский овраг возможно заполнить. Столько и пескарей в Тёп – речке не водится.

- Смотрите, девочки, вон орден какой, дяденька и тётя под красным знаменем в ногу шагают.

- «Знак Почёта» называется.

- Матвей Гаврилович всем своим трудом заслужил эту награду. Поднимал отстающий колхоз, давал стране отличный урожай – вклинилась в ряды детей библиотекарь Вера Трофимовна Умкина и приметив, что те сконцентрировались вокруг неё уже более твёрдо продолжила, жестикулируя нервными руками. – А в трудные военные годы, в мороз, ветер и метели садился в кабину трактора и пробивал дорогу к школе таким вот, как и вы ребятишкам. Весной пахал землю, тащил за собой сеялки и готовил новый урожай, чтобы ближе к осени цеплять зерноуборочный комбайн, жадно жующий спелую пшеницу. И просто он был хорошим человеком.

У Лавровых стол накрыт целый день. Кто хочет, тот заходит. Ежели мужик, то крякнет в кулак, а женщина присядет, поговорит с хозяевами. Уже побывали на погосте, поклонились. Матвей Гаврилович смотрит с памятника без промедления, словно реагирует на каждое слово заговорившего с ним. На верхушках берёз расселись неугомонные вороны, тут им сытно, вольготно и спокойно. Они вроде как незаменимый атрибут кладбищенского быта, как кресты и оградки.
Ну а вечером библиотека закрылась, сняли скатерть со стола Лавровы и Потапово вернулось к своей обычной, деревенской жизни. Ждать столетия Матрёны Матвеевны в следующем году.
Её юбилей общественность отмечала более скромно. Кто она в этой жизни? Обычная деревенская женщина. Поле на тракторе не пахала и колхоз на вершину не поднимала. Скромно кормила и обстирывала того кто этим делом занимался, да четверых детей мал – мала меньше, а по - прошествии времени и совсем взрослых. Пока не выпорхнули те в края дальние. Но Лавровы её помнили и обожали. Марина плакала за столом:

- Мы с бабулей сколько летних дней провели вместе. А спали всегда в одной постели, на жаркой перине. Уж когда я совсем взрослая стала, то перебралась в свою кровать. Она проснётся в четыре утра корову доить, да в стадо её провожать, уж сидит – сидит на краешке, всё глаза открыть не может, а я приоткрою один и подсматриваю за ней. Потом покряхтит и встанет заскрипев кроватью, а я тогда спокойная сплю дальше, до самого обеда. Мои подопечные утята, цыплята и индюшата соберутся у крылечка и ждут. Ни с чьей больше руки не ели. Собака гавкает на них от нечего делать, только они на неё внимания не обращали. Самая добрая собака на свете. От соседской кошки опасности было больше.

- Даааа – протянула Татьяна, глаза на мокром месте.

- А я на чердаке спал – встрял тут как тут младший Константин. – Там за день нагреется, аж терпеть нельзя, а к утру под одеяло, зуб на зуб не попадает, так свежо становится. Слышал иногда, как она корову доит. Струйка молока о ведро
вжик – вжик, прямо как наждачкой по коже.

- Похоже – улыбнулся старший.

- Она меня парным угощала – улыбнулся былому Аркадий. – Тёплое и коровой пахнет. Эх, были времена, а теперь денёчки! Коровы все инкубаторские стали, хотят дадут удой, хотят заартачатся. Оттого и творожки молочные на оливковом масле замешивают.

- Инкубаторские только куры бывают – засмеялась Таисия. – Много ты чего углядел на своей стройке. Знай сапогами грязь возле лебёдки меси, да следи, что бы раствор вовремя подвозили. Сметчице глазки из – за недостроенного угла вовремя строй, глядишь подороже насметит.

- Сметчицы в конторе, а мы на передовой всегда были, в чистом, продуваемым всеми ветрами поле – засмеялся в ответ тот и было невооружённым глазом видно, что он любит свою бывшую работу. – И раствор на месте готовили, один к трём.

- Помнишь, вы около нашего дома детский садик строили? Обедать к нам ходил – вмешалась в спор Татьяна. – Мы только недавно тогда квартиру получили от АЗЛК.

- Было дело.

В следующее лето, однако, Таисия приехала в Потапово одна. Муж как незаметно появился в её жизни, так незаметно и ушёл. Мог бы ещё пожить на этом свете, да видимо не захотел. Побыл двенадцать дней в искусственной коме, да так больше глаз не открыл.
Вечерами и короткими летними ночами было ей вначале не совсем комфортно одной в большом Лавровском доме. В предрассветной темноте смотрела в форточку бесстрастная луна, серебря росинки на зелёных листьях могучего тополя. Лаяла стареющая Лузинская собака, услышав презрительный шорох, созданный путешествующим котом, со стороны пустующего ныне сарая. То тут, то там громко трескал по очереди каждый из четырёх углов дома. Жужжала попавшая в паутину бестолковая муха. Полной тишины не было. Кругом бурлила жизнь.
Оттого она постепенно внутренне привыкала и ей уже не было в тягость индивидуальное пребывание в деревне. Соседи хоть и не были альтруистами, но помогали. Кто траву скосит, кто грибов принесёт, кто просто поболтать зайдёт на огонёк.
В Гореевском доме на Поповке летом было многолюдно. Наташа – жена Виктора, дочь их – Ольга с ростом с медведя мужем, двое сынов. Старший уже скоро женится и заведёт себе сына названного по – русски Макаром. А младший на все руки мастер, поступит учиться в элитарный МГУ. Это вам не хухры мухры, скажу по секрету. Вот они более всего помогали.
Иногда наведывался Константин. То там поправит что – то, то там отпилит, то на кладбище кресты и оградку покрасит. Время шло. Отпузырится ливнями лето и снова все собираются в столице. Дом грустит всю зиму один, ждёт очередного лета. И оно приходит. Красное как солнце. С огурцами и яблоками. С надеждой на отличное будущее. Как всегда всемогущее.