Глава 10 Новые обстоятельства

Если сказать, что Феоктист Петрович обиделся, то можно сильно ошибиться, очень сильно, оттого что профессия сыщика не подразумевала чувствительность обывателя, незнакомого с настоящей жизнью. Трезвый расчёт лежал в основе всех действий опытного полицейского.

«Значит, у него есть к тому резон, коль так пылит», – подумал сыщик, ставя чёрную жирную галочку напротив фамилии академика в перекидном блокноте, услужливо подставленным секретером.

Чтобы у Плещеева не создалось впечатление, что все его прихоти исполняются мгновенно, решил взять паузу, для чего снова отправился в стонущее чрево многоэтажки в бесшумно летящей в электромагнитном поле кабине лифта.

Обращаться к Семаргу, чтобы допросить академика, не хотелось, и не оттого, что смысла особенного в этом не было, как раз таки был, а совсем по другой причине. Сейчас у всеми обожаемого хранителя и так непростое время, лишнее беспокойство могло нарушить его душевное равновесие. У сыщика не было семьи и всего такого, что тренирует сердечную мышцу, ему нравилось отсутствие обязательств перед бесконечно чужими людьми. А как не чужими, когда постоянно требуется учитывать их интересы, а у него, например, свои имеются. Именно поэтому сыщик прекрасно понимал, в каком состоянии находится товарищ Семарг: в нервном! Подумайте сами, такая ответственность лежит на плечах: жизни двадцати тысяч людей, бесконечно чужие жизни! Поэтому для начала решил обратиться к Пафнутию за разъяснениями по поводу необычной агрессивности академика.

На площади, в кофейне “У дяди Славы”, принял мерзавчик водки, запив горячим бразильским кофе с двумя ложками коричневого тростникового сахара. В теле обнаружился необычайной резвости энтузиазм. Вдруг показалось, что вот сейчас, именно в это мгновение, ему всё откроется. Такое бывает у старых алкоголиков после первой утренней рюмки спиртного. Он даже порадовался своей эмоциональной бодрости, лениво дёргавшей истрёпанные чувства полицейского.

Под впечатлением от своей энергичности заскочил в храм ЛММ к макароннику. Вдруг захотелось без всяких на то поводов услышать его версию событий, его мнение, так сказать. Неожиданно за рукав схватила чья-то рука.

– Минуточку, товарищ! Вы не могли бы уделить мне чуточку внимания? Идёмте сюда, – властным голосом распорядился незнакомец.

Крепкий мужчина в полувоенном френче мышиного цвета потащил сыщика на диван-конфидант, в котором можно было не бояться чужих ушей. Кроме невероятно мягкой набивки, по бокам трепетали плазменные колонки, вяло бормочущие звуки ямайского регги в исполнении Боба Марли.

– Ну, что узнали? Докладывайте! – потребовал незнакомец.

– Собственно, вы кто? – возмутился Феоктист, вдруг ощутив неприятную пустоту в желудке.

– Аристов! Начальство нужно знать в лицо.

– Ну не в такой же обстановке! Я вашу личность видел только в мундире с эполетами и то на экране.

– Теперь узнали? Что можете сказать по делу Архангела.

– Запутано всё. Есть подозрение, что ведётся подкоп под хранителя, но это не моя епархия. Поэтому я в крайне затруднительном положении.

– А что вам этот хранитель?

– Ну как вам сказать, привык.

– Успокойтесь, до него нет никому дела. А вот работа академика сейчас на контроле в ЦК. И наша задача обеспечить ему все условия.

– Так чего проще: делаем самоубийство и закрываем дело?

– Экий вы скоростник. Убийство получило неожиданный резонанс. Детали просочились в печать. Требуется металлическое обоснование для императора.

– Императора?! Вот я попал! Да где я вам их рожу, когда все улики против Персефоны, а сейчас уже и против академика. Поясок-то он покупал. Все нити к нему и карбоновая в том числе.

– Это как?

– Пока не знаю, но опыт подсказывает, что не обошлось без его участия. Уж очень всё ладно построено. Одного не могу понять, зачем ему все эти страсти?

– Фигуру Зыбина не рассматривали? Говорят, его адъютант зачем-то прилетал к макароннику ровно перед убийством.

– Так он вроде операцию хотел жене сделать. Справки наводил. Не вижу ничего такого.

– Напрасно так решили. Сто процентов дым пустил, он в этом большой мастер.

– Ничего не понимаю. Какой дым?

– Фактов не знаете. У Зыбина жена училась в марсианской академии. Марс потеряли – потеряли. А он вывернулся, да ещё и высокий пост занял в ЦУП. Вот и считайте два с плюсом.

– Послушайте, здесь большая политика. Я рядовой сыщик в богом забытой высотке. Чего вы от меня хотите? Если желаете Зыбина свались, то явно не по адресу обратились. Где я, и где полёты в космос?

– Напрасно такое взяли в голову. Я говорю – Зыбин большой мастер дымы пускать. Если он сейчас не замотивирует академика, то всем приключиться карачун сибирский. Жукам, знаете ли, без разницы ваши политические взгляды.

– Следуя вашей логике, Архангела убили, чтобы поторопить академика? Бред! Он и так из лаборатории не выходит.

– Думайте, думайте. От вас сейчас зависит будущее всей империи.

– Это как? Издеваетесь?!

– Ничуть, предупреждаю: академик вне подозрений, даже если он упырь стратосферный.

– И что император?

– Что, что! Наш любимый император в трудном положении. Не может же он на самом деле закрыть глаза на убийство любимого племянника. Это подорвёт основу власти. Безнаказанность рождает анархию в слабых умах.

– Вот как завернули – племянник! И чего сразу не сказали? Это меняет всю картину. Одно дело – безродный хоккеист, и совсем другое – член императорской семьи!

– Если проболтаетесь, то квантовый распылитель нам с вами обеспечат вне очереди.

– Я как вас увидел, сразу подумал, что не к добру.

– Теперь понимаете щекотливость ситуации? Тут не до истины: преступник нужен непременно и чтобы всех устроил.

– Так-таки и прожимаете свою версию?

– Да ни в коем случае! Но, сами подумайте, племянник императора! Здесь кабы кто не подойдёт. Нужен солидный человек, иначе не поверят.

– Говорите, адъютант Зыбина сюда прилетал?

– Молодца! Сразу суть схватили! Удачи.

«Угу, ещё какой. Поставили к стенке и покурить не дали. Если так пойдёт и дальше, то скоро из меня паровоз сделают на реактивной тяге», – с тяжёлым вздохом подумал Феоктист Петрович, провожая взглядом серый полувоенный френч.

В трудную ситуацию попал сыщик, ему даже мысль о рюмке водки показалась противной, настолько его озадачил Аристов. Да и как не скривиться, когда всем известный хоккеист вдруг оказывается особой императорской крови. Тут у кого хочешь мозги зачешутся от нервов. Шутка сказать, пойди туда, неведомо куда, и найди козлика с бубном. Вот так всегда бывает: один придурковатый покойник может всем жизнь испортить навечно.

Ну чтобы не выбросится этому проклятому Гоше из окна на землю, а он спектакль затеял. При таких родственниках все проблемы решаются мгновенно. Но нет, решил представление устроить, любитель острых ощущений. Однако, теперь и вовсе всё покрылось мраком, когда объявился такой фигурант.

Да этой встречи сыщик и в голову не брал персону хоккеиста, но теперь всё переменилось кардинально. Это могла быть дворцовая интрига. А у них ясное дело какие возможности. И отключить охрану высотки совсем ничего не стоит. Как всё ловко выстраивается: академика подтолкнуть к научному подвигу, а для этого удавить племянника императора. Бред! Дважды бред! И всё-таки проверить этого самого Зыбина стоит, но как?

В глазах Пафнутия синяя извивающаяся петля походила на ядовитую змею, обхватившую короткую шею, настолько правдоподобно он представил окровавленную шерсть на своём кадыке. Разлохмаченный временем конец напоминал открытую пасть азиатской эфы (он о них читал в Детской Энциклопедии).
– Так мне принесли эту верёвку. Тут нечего скрывать.
– Экий вы дипломат, и чего молчали?
– Показали, я и признал. Вы раньше не спрашивали, – простодушно ответил Пафнутий.
– Кто принёс?
– Иностранка, я про неё уже говорил. Я ещё удивился, зачем летать в чужой приход, когда храмы в каждой высотке имеются. Впрочем, это не моё дело: женщина пришла исповедаться.
– И что дальше?
– Оставила, чтобы сжёг во время службы.
– Иностранка сразу отпадает. В плазме миллионы градусов, что угодно сгорит, и карбин в том числе.
– Тогда надобно винить меня. Это я предложил Гоше имитировать самоубийство, – сознался Пафнутий.
– Наконец-то я услышу правду!
– Зачем так? Ему грозила смертельная опасность. Единственный способ – это повеситься от неразделённой любви. Все знали о его страсти к Персефоне. Вот я и придумал историю.
– Попроще ничего не нашлось?
– Здоров, как бык. Не диарею же показывать? Он знаменитость! Представляете себе эту рекламу: Архангел на унитазе, прости космос за сквернословие.
– Ну да, несчастная любовь гораздо эстетичней. Верёвку нигде не оставляли?
– Так я сразу с ней и пошёл к Архангелу.
– Батюшка, я вынужден вас арестовать.
– Да за что же? Кто знал, что включится вентилятор. Я сам удивился.
– Рассказывайте по порядку.
– Всё произошло мгновенно. Гоша стоял на плечах домашнего робота. Я для правдоподобности кричал в звуковод Персефоне, чтобы отговорила страдальца. Вдруг включился вентилятор. Гоша запаниковал и сорвался вниз. К несчастью успешно. Умер без мучений.
– А зачем служка выписывал квадраты в храме?
– Пришлось поменять лампы, чтобы включить чужого робота. Память своему я стёр, а камердинеру Гоши не получилось: у него лампа особая, пришлось оставить как есть.
– Всё равно не понимаю, кто приказал чистить люстру?
– Сиё известно только Космосу, сын мой. Да и какая теперь разница? Виновный найден, судя по всему, – обречённо вздохнул  Пафнутий.
– Не верю я в простые ответы. А что за опасность грозила Архангелу?
– Не могу открыть тайну исповеди, – вдруг заперся священник. – Все вопросы к Персефоне. Вот, если она разрешит, то, пожалуйста. Переговорите вначале с ней.
***
Странным образом судьбы империи собрались вместе, сконцентрировались в одном крошечном семейным конфликте. Казалось, ну что такого, обычная физиология? В конце концов, из древних земных манускриптов известно, что храп, это проявление мужества, бессознательное желание отогнать от пещеры саблезубых тигров и кровожадных пантер.
Так неужели Берта хочет стать жертвой неприятностей? Ну, если полагать под голодными хищниками эти самые неприятности? Получается, что так. А иначе как расценить её маниакальное желание строить гранитные редуты на пути своего генерала? И ведь она справедливо полагает, что Зыбин со всем справится! Стриженный хорёк (её собственный эпитет) найдёт решение, как обезопасить империю от массового вымирания гермафродитов.
Симптоматично, что маленькое происшествие вызывает к жизни абсолютно неконтролируемые события. Злой навсегда мужчина прилетает в первую попавшуюся высотку, и для чего? Движимый инстинктом судьбы выбирает самую нужную точку для приложения своих усилий. Здесь, в этом болтающемся в стратосфере нагромождении железных коробок, спаянных вместе вокруг карбинового каната, среди тысяч потерянных судеб, он находит, пожалуй, самую несчастную: семью академика. Знаменитый учёный и провинциалка с Земли. Мечта спасти человечество и агент секретной службы. Оба они верят в свою правду, но какую? Господи (это я уже от себя, извините, не сдержался), на что только не идут учёные мужи, чтобы осчастливить человечество своей правдой!
И вот смерть известного хоккеиста. Архангел здесь совсем ни при чём, вот совсем и никаким ботинком. У молодого арна жизнь состоялась, он талантлив, успешная карьера. Так зачем именно его назначили в сакральные жертвы? Не оттого ли, что спортсмен одинок и не имеет ценности для потомков космических бродяг?
Его сублимированная страсть, выраженная в забитых шайбах, бесплодна, ничего кроме чужого удовольствия не производит. А значит для будущей жизни бесполезна. Смерть Гоши Архангела – это символ никому не понятный и оттого особенно трагичный.
***
– Нет, проект надобно спасать! – метался по своей лаборатории высокий худой академик, похожий на исполинскую цаплю в очках и коротком, накрахмаленном лабораторном халате.
С барного табурета, оставленного на будущее, когда уляжется шумиха вокруг смерти хоккеиста, на него взирала Персефона.
– Толстый, ты чего беспокоишься? Ну оставила я там свой волос. Их много, за всеми не уследишь? Ты как себе это представляешь?
– А косынка на что?
– Ну извини! Этот Пафнутий так истошно вопил, что я обо всём забыла.
– Обрею налысо, у меня есть персидский порошок.
– Садист! Я буду похожа на бритую селёдку.
– Да-с, умеешь подобрать эпитет. Сразу расхотелось.
– Толстый, а если рассказать правду?
– Кому?! Не смеши. Скопище идиотов! Ты и так под подозрением. Я не могу допустить, чтобы тебя уничтожили.
У Персефоны запершило в горле и выступили бусинки слёз, искрящиеся в лучах закатного солнца. Академик вдруг показался ей очень милым.
«Нет, действительно, такой милый – беспокоиться».
О ней вообще никогда не думали. В колонии, на Земле, она жила, что куст придорожный, кто хочет, тот и пнёт. Пришлось много учиться, чтобы поступить в «Квантовый сдвиг». Родные не помогали, наоборот постоянно гоняли с единственного в доме обеденного стола. Часто уроки делала с фонариком, сидя на кровати в отгороженном закутке без окна. В университете мизерной стипендии всегда не хватало. Пришлось стать наблюдателем. Ну да, писала доносы. Ну надо же было на что-то жить? А здесь выплаты каждый месяц.
– Ничего со мной не будет. У них доказательств нет. Волос – полная ерунда. Мало ли он откуда туда попал?
– А пояс? Где ты его потеряла? Потом это странная посылка с бантиком от Логерфельда?
– Подруга, что такого? Ну, захотела сделать приятное.
– У тебя подруги? Не смеши. Такие же провинциалки? И вдруг они раскошелились на дизайнерскую вещь?
– Ты иногда бываешь несносен. Почему это у меня не может быть подруг?
– Мы живём в стратосфере, милая. А твои подруги остались там, на Земле. И вообще, разве могут быть друзья у наблюдателя?
– Бывшая, бывшая, – уверила Персефона.
– Не удивлюсь, если и сейчас строчишь доносы. Впрочем, мне это без разницы, – раздражённо бросил академик.
– А я полагала, что…
–  Скажешь тоже, я не работаю против правительства, как Семарг.
– Он не нарочно.
– И что с того? Думаешь ЦК это интересует? Нарочно, не нарочно. Распылят на позитроны, как врага империи. Социальный эксперимент сочинил в персональной высотке, альтруист несчастный! Он подумал, где граждане жить будут, когда его переизберут? Один раз я ему помог, но пусть не надеется на будущее. Если бы не твои толстые лодыжки, проголосовал бы за Мару (это академик вспомнил, как шантажировал Семарга после выборов, чтобы тот отдал ему Персефону для опытов). Она быстренько организует здесь концлагерь с таможней на каждом этаже.
– Что-то ты разошёлся. Что нам Семарг, он вообще нас не касается. Живёт себе в бункере и живёт, словно сыч одинокий.
– Одинокий? А чего ты у него по воскресеньям делаешь?
– Должна же я отдыхать от экспериментов? Силы женские не бесконечны. Ты оттого на него и зол, что с тобой скучно. Всё работа и работа.
– Не понимаешь ничего, глупая женщина. Я человечество спасаю! Некогда любезностями заниматься. Вернёмся к подарку. Несложно догадаться, что так называемая подруга прислала поясок взамен утерянного. А где тот, что я привёз из Магриба? Ты кого хочешь обмануть – учёного? Простые числа я не умею складывать?
– И чего делать?
– Великий космос, дошло! Если ты его придушила, то надобно потерять этот пояс очень правдоподобно и при свидетелях.
– Есть неприятный аспект. Можно сказать, полная дрянь.
– Так и знал, что твои мозги не на что не годятся. Сначала хоккеист, потом верёвка. Ну что молчишь?
– Это жена начальника ВТС.
– Аристова? Час от часу не легче. И ты молчала? Надобно срочно сообщить Семаргу. Это против него подкоп. Он, конечно, враг придурошный, но Мара несравнимо опаснее. Она уже предлагала мне электропитание урезать. А ты сама знаешь, нам и так не хватает. Один трансгулятор сколько ест, а теперь ещё и с портативным модулем. Электронный микроскоп, межпланетный телескоп, волновой генератор… – начал перечислять академик.
– Ты ведь его терпеть не можешь?
– Ну, знаешь! Жизнь, кого хочешь, согнёт врастопыр.
Смущённо переменив положение ног на барном табурете, Персефона тихим голосом сообщила:
– Я всё ещё в штате ВТС.
– Так и знал, что стучишь. Собралась топить хранителя?
– Ни в коем случае. Трансгулятор важнее, – уверила Персефона, имевшие далеко идущие виды на этот аппарат. Кроме того, за доносы на Семарга ей платили отдельно, и она не собиралась лишаться скромного, но устойчивого дохода.
– Кхе, кхе, – откашлялся академик перед тем как дунуть в звуковод. – Товарищ Семарг, тут разговор имеется приватный. Будьте любезны, зайдите в лабораторию.
Наконец в бункере установился нормальный состав воздуха: азот 78.08%, кислород, 20.94%, плюс аргон. В оконный проём установили бронированное стекло новейшей марки, способное выдержать выстрел из электромагнитной пушки. Семарг удовлетворённо провёл по гладкой поверхности.
«Никакой на свете зверь не ворвётся в эту дверь» – продекламировал вслух строчку из детского стишка про трёх поросят.
Что поделаешь, человек существо стадное, одиночество никого не красит. Приходится обращаться ко всему человечеству сразу, когда нет собеседника. После разговора с начальником ЦУП он оказался в подвешенном состоянии. Альбер Иванович ничего вразумительного не сказал, ушёл в думки, как говорится. Продолжать политику неокоммунизма или взорвать высотку – непонятно. Очевидно, что испорченные взаимовыручкой граждане не смогут жить в условиях звериного вранья и эгоизма. Семарг уже начал протирать куском бархата прозрачный колпак, под которым поблёскивал острыми вольфрамовыми гранями ключ, когда привезли стекло.
«Не повезло, трум-бум-бум» – пробормотал под нос, определяя на специальную полку пузырёк с разведённой лимонной кислотой и бархотку с вышитым девизом «Всё или ничего».
Теперь, после установки нормального давления в помещении, чё-то расхотелось поворачивать ключ на «Всё». В конце концов, опытный руководитель не должен преждевременно паниковать. Очень часто спасение приходит совсем неожиданно и от случайных людей.
Раздался стрёкот из звуковода, похожий на крик озёрной птицы. Пришлось надевать уличные шлёпанцы с гравитационными магнитами, чтобы идти к соседу.
На этот раз воздушные цилиндры, открывающие тяжёлую дверь в бронзовых заклёпках, выдали особенно плотную струю влажного воздуха, сразу показавшую, что давненько жильцы не покидали свою лабораторию. В центре, на барном стуле, игралась с брелоком портативного трансгулятора Персефона, академик нервно сновал вдоль книжных полок, недовольно поглядывая на беспечную музу.
– Ага, вот и вы! – воскликнул, останавливаясь.
– Коньяк будем пить?
– Зачем?
– В знак примирения.
– Прекращайте свои шутки, здесь дело серьёзное. Вас уничтожить хотят! Я не могу этого допустить. Хотя, вы крайне несимпатичная личность.
– Пригласили гадости слушать?
– Вот-с, извольте посмотреть на эту мамзель, – академик ткнул длинным сухим пальцев в сторону жены. – Она видите ли волос там оставила. И что прикажите делать?
– Фрол Демидович, я так посмотрю, у вас от работы разрыв сознания наблюдается. Я только вошёл.
– Ах, да, конечно, вошли. Хоккеиста убили? Убили. А виновата Персефона. Это на что похоже? У меня есть подозрение, но, как говориться, одна голова хорошо, а две совсем плохо. Хе, хе. Шутка.
– Персефона, расшифруйте поток сознания.
– Боится, что вас заменят на Мару. У него с ней культурная несостыковка. А волос да, виновата, оставила, но не нарочно.
– Семейный подряд, я так понимаю?
– Товарищ Семарг, оставьте своё обычное фиглярство! Вам дело говорят, а вы здесь смешки затеяли. В конце концов, могу и запретить ваши концерты по воскресеньям. Мне они, знаете где? Только тормозят работу.
– Стоп, я так понимаю, всё-таки есть основания подозревать Персефону? Волос она оставила там, у покойника?
– Наконец-то! Далёкий вы от науки человек. Элементарные вещи приходиться разжёвывать.
– Подождите, сейчас перехвалите. Мара здесь при чём?
– Уже не важно. Давайте думать, как вас уберечь, дорогой вы наш товарищ.
– Лично у меня всё в порядке. Стекло новое вставили. Теперь никакой гранатомёт не страшен.
– Поздравляю. У меня только один выстрел был. Так что напрасно старались. Всё, напрягите свои дряблые извилины. Синюю верёвку помните, ну, на которой повесился хоккеист? Так вот – это её.
Снова переменив положение ног, на это раз широким взмахом, Персефона молчала, предоставив ораторскую трибуну академику.
– Жена начальника ВТС изволила у неё выпросить, а на следующий день убийство. Вы посмотрите на эту дуру. Ничего лучше не смогла сочинить! Вы, конечно, враг, здесь никто не спорит. Но лучше ставленник ЦУПа, чем пенсионерка из таможни. Она нам быстро здесь все гайки зашплинтует.
– Про Мару, я так подозреваю, пылите? – высказал догадку Семарг.
– Молодец, – похвалил академик и продолжил: – Надобно немедленно что-то предпринять, запоминайте:
Первое – вы заявите, что присутствовали при передаче пояса Норе, жене Аристова.
Второе – второе неважно, волос ничего не доказывает. Здесь они зубы обломают, мало ли он откуда залетел.
Нут-с, что скажите?
– Минуточку, насчёт пояса что-то новенькое. Я не хочу воевать с ВТС, тем более с женой начальника. Верная смерть, и бункер не спасёт.
– А что ваш Альберт?
– У него гермафродиты. Не до меня.
– Вот до чего доводят социальные эксперименты! На непосредственного начальника нельзя положиться. Что у него там с гермафродитами?
– Недород. После изобретения чемодана отца Фёдора отказываются плодиться.
– Так-с, так-с, так-с, а поподробнее?