Леночка октябренок

     или ЛЫСАЯ

     “Леначк октябЁнок Мамачк бёт нас”. Я недавно научилась внятно писать и моё первое послание было бабушке. Помню, как я думала над тем, что написать "нас" или "меня” – решила что "нас" будет честнее.

     Мне 7 лет. Фотограф усадил меня на высокий стул, приказав смотреть в объектив и не двигаться! Я очень сильно ждала этого дня! Щёки горят – я волнуюсь, сердце ёкает от радости – сегодня я стала октябрёнком! На белом фартуке красуется красный октябрёнский значок. Утром мама сделала мне высокий хвостик с большим белым бантом. Я заглядываю в глаза фотографу, хочу понять заметил ли он мой значок? а бант? а я красивая? Но он не обращает на меня внимания. Я ещё больше смущаюсь и густо краснею – мне стыдно, обидно и хочется плакать. Он ведь так со мной и не заговорил.

     Мой папа тоже был фотограф. Он фотографировал меня, когда я жила с ним у бабушки в деревне. У него была камера “Зенит”. Я обожала слушать жужжание перематываемой пленки и мягкие щелчки затвора. Я облизывала, нюхала, грызла шершавый кожаный ремешок и изучала внутренности его кобуры. Стены над бабушкиной кроватью были увешаны моими фотографиями. Папа говорил, что я красавица и носил меня на руках.

     Оказывается другие фотографы не похожи на моего папу.

     Когда мама принесла готовый портрет домой, я была в ужасе: где мой большой белый бант? Я похожа на мальчишку без волос! Мама спросила почему я не улыбнулась. Объяснятся я не стала, а разревелась и обиделась сразу на всех.
Сестренка окрестила меня лысая.

     Портрет я возненавидела, поэтому решила отправить его бабушке. Сняла со стены и как могла подписала: “Леначк октябёнок Мамачк бёт нас”. Так я оправдала свою некрасивость и сообщила две новости: я уже большая, можешь забрать нас к себе.
    
     Принесла подписанный портрет маме и попросила отправить его бабушке на память. Мама прочитала послание и злосчастный портрет отправился обратно на стену рядом с сестренкой. Позже, когда мы с ней ссорились, то изливали всю злость на эти портреты. Одним куском полена я “расквасила Людке губу”. На защитной пленке у нее появился шрам на подбородке, а на моем лице длинная царапина: Людке не удалось ловко попасть поленом по портрету, тогда она вручную расцарапала мне лицо гвоздем. Бои продолжались всю зиму. Пленка больше не могла сносить побои и начала отваливаться по бокам.
    
     Лучше бы ты, мама, отправила эти портреты бабушке. Мама тоже так подумала, но было поздно. Вынув фотографии из рамок, она спрятала их в шкаф “пока не поумнеем”. Поумнели мы не скоро, так-что бои продолжались: дрались мы до моего обморока или до первой слезы. Когда я падала в обморок (думаю от злости), война затихала – Людочка приводила меня в сознание и мы на какое-то время снова становились сёстрами.