Живёт уходящий август. Повесть. Глава 5

Наконец-то разгрузившись, "Наука" взяла направление на Вольск. Сергей сменился с вахты, пообедал как всегда под грызню кока с колпитчиком. Их скандал всем уже надоел до предела. Те "пропавшие" тридцать рублей они нашли. Всё пересчитали, и оказалось, что переплатили лишнего на "плавучке", когда набирали продукты. На собрании постановили – каждому члену команды внести понемногу в общий котёл, чтобы возместить убыток. Многие возмущались, особенно механик с женой, но пришлось и им раскошеливаться. Теперь, собственно, вопрос был исчерпан. Но и после этого грызня между Уховой и Кутняковым не прекращалась.
     Начиналось обычно с того, что кто-то из них вспоминал те злополучные тридцать рублей, и потом уже неслись всевозможные оскорбления в адрес друг друга, основанные и на реальных промахах, и на слухах. Причём каждый, но особенно Ухова, стремился как можно больнее задеть своего врага.
     Ухова вообще была женщина скандальная. Она работала на "Науке" вторую навигацию. И в прошлую у неё замечались стычки с колпитчиком и с боцманом да и с другими членами команды. Белый не хотел на этот раз брать её на судно, но выбирать было не из кого.  Хороших коков крепко держали на других теплоходах. А раз на раз менять – только время терять. И капитану ничего не оставалось делать, как снова взять Ухову. Но он предупредил, чтобы она склоки на судне не разводила, держала язык за зубами. И пошёл он на это даже не из-за необходимости, а в основном из жалости к ней. Была она женщина одинокая, с мужем жизнь не получилась, за другого не вышла, детей ни от кого не прижила. Видимо, отсюда в основном и шли её грубость и злость, к тому же подогревались они завистью к другим членам команды, у которых всё было как у людей – и семья, и дети.
     У Кутнякова тоже жизнь не особо складывалась. Был женат, супруга его учительствовала в Задольном. Рос у них и сын, он пошёл в первый класс. Разное поговаривали на судне про его жену. Особенно старалась Ухова. "Погуливает Кутнякова", – пошёптывали матросихи. До Владимира доходили эти слухи. Он верил им и не верил. По крайней мере, ничего никому не говорил и ни на что не жаловался. Только всё больше и больше замыкался в себе, становился угрюмее и раздражительнее.
     Был он, в общем-то, неплохим парнем, хотя и неприветливым, отталкивающим своей неприятной внешностью. Но никто от него ни разу не слышал грубого слова, не то что мата, даже в стычках с коком в последнее время всё больше молчал. Это, видимо, и злило всего сильнее Ухову.
    Жену Кутнякова Сергей всего раз и видел во время одной из стоянок в Задольном. Хотя она и не показалась ему красавицей, но была довольно-таки привлекательной женщиной с чувственными губами и большими голубыми глазами. Одевалась хоть и не броско, но со вкусом и по моде. Ещё тогда Новикову бросилась в глаза эта внешняя несовместимость между супругами. Он даже спросил в тот раз у Котова, что это за женщина. Тот усмехнулся.
     – Жена Кутнякова. А что, понравилась?
     – Да как тебе сказать... Симпатичная женщина.
     И ещё мелькнула мысль: и чего это она вышла за него замуж?  Неужели лучше не смогла найти?
     Как и обычно, и на этот раз зашли в Задольный. С судна ушёл первый помощник механика Игорь Абдулаев вместе с женой – матросом. У него не хватило сил на грызню с Остапенко. Вместо него появился новый помощник – Косинов, тоже с женой. Первое впечатление осталось от него неплохое. Механик с ним как-то сухо поздоровался и сразу ушёл к себе в каюту. Видимо, и этот не пришёлся по душе, и этот не будет ходить под ним.
     Сергей на берег не пошёл. Стояли недолго да ещё и на вахте был. Он ждал Клименко, но тот не появился. Отпрашивался на полмесяца, а уже прошло двадцать три дня, но его всё не было и нет. Уж не сбежал ли совсем с парохода вместе с формой Новикова? Сергей стал по-настоящему беспокоиться. Конечно, не из-за формы. Форму, хоть и паршивенькую, Клименко ему оставил, есть что сдать на обмен в училище. А в город выскочить теперь у него есть костюм. Успели мастера всё же его сшить, пока стояли в Новочебоксарске, и довольно-таки неплохой.
     Первый пункт своего плана он выполнил, теперь бы купить пуховый платок матери и ещё себе магнитофон. Так что не это его беспокоило. Другое – ему уже порядком надоело работать за Клименко. К тому же Остапенко его обманул. Сергей рассчитывал немного подзаработать, но когда подошло время получки, капитан выдал ему только зарплату за электрика.
     – А за машиниста? – наивно спросил Новиков.
     – За машиниста? – усмехнулся Белый. – Нет, дорогой, две зарплаты одному человеку платить не положено.
     – А как же?.. Я же... – он еле сдержался, чтобы не расплакаться – до того было обидно. – Но я же работаю ещё и за Клименко?
     – За Клименко работаешь, но за электрика – нет.
     – Но ведь был же разговор с механиком. Он говорил, что мне заплатят.
     – Не знаю, как вы там договаривались, – начал злиться капитан. – Но мне он сказал, чтобы я тебе выдал зарплату только электрика, хотя ты и работал за машиниста.
     Сергей больше не стал спорить. Его провели – это ясно. "Что же мне делать теперь? Продолжать вкалывать за машиниста или отказаться? Вот скотина этот Остапенко! Ну ладно. За Клименко я доработаю, а уж за других – извините. Хватит меня за дурачка считать! Хватит!"
     Настроение было паршивое. Отстояв очередную вахту, поднялся на капитанский мостик, стал думать о Надежде. Погода стояла отличная. Солнце хоть и палило, но тихий ветерок тянул с воды лёгкую прохладу. Поэтому приятно было вот так стоять и наслаждаться тишиной, слушать редкие гудки проходящих мимо теплоходов. Это немного успокоило Сергея.
     Капитан, ходивший по делам на завод, уже вернулся, спешили на пароход и другие члены команды. "Наука" вот-вот должна была отойти. Сергей услышал, как механик запустил машины, проверил, как они работают, и снова всё замерло. Только сильнее задымила труба, котёл начал работать на всю мощность. Из команды не возвратился только Кутняков.
    – Чёрт возьми! – ругался Белый, подавая сигналы гудком. – И куда он делся? – Капитан нервно стал мерить шагами капитанский мостик. – Сергей, – обратился к Новикову, – иди-ка посмотри сигнальные огни. Что-то ночью сегодня зелёный не включался.
     – Так я же машинист, а не электрик, – буркнул тот.
     – Что? – не понял Белый. – Иди посмотри! – прикрикнул, зло глянув на Сергея.
     Новиков зашёл в рубку.
     – Ага, наконец-то появился, – услышал голос капитана. – Ты где это пропадаешь? – напустился он на Кутнякова.
     Сергей не услышал ответа. Его и не последовало. Он закрыл крышку распределительного щитка, вышел на мостик. Кутняков, шатаясь и еле переставляя ноги, карабкался по трапу на борт судна.
     – Вот это да! – удивился Белый, такого ещё с Кутняковым не случалось.
Тот наконец-то забрался на пароход и, держась за борт, направился к себе в каюту, никому ничего не говоря. Около рубки собралась почти вся команда, чтобы попрощаться со своими близкими, остающимися на берегу.
     – Жена у него загуляла, – проговорила тихо супруга механика. – Прямо ему в глаза так и сказала: "Не нужен ты мне. Я нашла другого". Вот он и не выдержал, бедняга.
     Женщины заохали, завздыхали и стали махать платками своим родным. "Наука" отошла от берега, дала на прощанье несколько гудков и направилась вниз, на Вольск.

     Сергей лежал на койке и думал обо всём, что с ним случилось за эти дни. Радовало то, что хоть немного, но уже начал разбираться в электрооборудовании. Оно его уже совсем не пугало. Но трудностей ещё встречалось немало. До всего приходилось докапываться почти всегда одному. Механик, может быть, кое-что и знал, но, видимо, принципиально не хотел помогать электрику. А новый его помощник Косинов и того не знал. Капитан тем более. "Ну что ж, может быть, так и лучше".
     Это помогало быстрее адаптироваться в новой обстановке. Но вот работа в машинном отделении... Ему, конечно, хотелось всё попробовать и всё узнать. Но эта работа отнимала много времени. Восемь часов в сутки – вахта, восемь – сон. Оставалось тоже восемь. А надо было ещё и смотреть за электрооборудованием, устранять мелкие поломки (к счастью, крупных пока не случалось) да и погулять на стоянках хотелось. Но этого в последнее время не всегда удавалось. Обычно механик в портах затеивал какой-нибудь ремонт, и тогда времени совсем не оставалось даже на обычный отдых. А ведь в отгулы пойдут и остальные машинисты. Да если все будут гулять по месяцу, как Клименко, что тогда?
     А его так до сих пор и нет. Так и полнавигации пройдёт. А вдруг Белому вздумается подменять им и матросов? Это будет сущий кошмар. "Нет, так не пойдёт. Но что делать? Что?" Он уже пытался несколько раз завести серьёзный разговор с капитаном, но тот просто отмахивался от него – решай, мол, это с механиком. А с ним что решишь? Он или промолчит, или пошлёт подальше. Вот и всё. "Но к кому же мне обратиться за помощью? К кому? К Чугунову! Вот кто мне даст совет! Вот кто мне поможет! Когда уезжали на практику, начальник училища так и сказал: "Если будет трудно, пиши. Поможем".
     Новиков встал с койки, вырвал двойной листок из тетради, взял ручку и стал писать письмо. Он обо всём написал Чугунову: что его мучило, что считал несправедливым, выделив особо бесплатную работу за машиниста. В конце попросил совета, как ему быть, что делать. Написав письмо и запечатав его в конверт, снова лёг на койку, взял книгу, начал читать. Но почему-то строчки сливались, смысл написанного совсем не доходил до сознания. Где-то в глубине судна ровно гудели машины, за бортом тихо шумела вода, разрезаемая составом. И этот шум воды, проникающий через раскрытый иллюминатор, убаюкивал. Приятно было в таком состоянии мечтать. И он моментально окунулся в тихую заводь тех десяти дней и ночей августа.
     Перед глазами встала улыбающаяся, озорная его Надежда, сорванец, Крошка, как в шутку тогда называл её. В мечтах она была его и только его девушкой. С нею сейчас он был один, ещё не существовало ни его тёзки, ни этой последней встречи. Он бродил с ней, взявшись за руки, по лугам, убегал вместе с нею на речку, катался на лодке и на велосипедах, ходил вместе с ней в лес за грибами. Он это и вспоминал и в то же время рисовал в своём воображении их встречу, будущую встречу, которой, конечно же, не будет, но которую так ждал, на которую так надеялся, так в неё верил.
      "Интересно, напишет ли она мне на Вольск? Сколько я ей написал писем и ни одного ответа. Почему? Почему. Разве тебе не понятно? Нужен ли ты ей? У неё есть парень, которому она верит и которого очень любит. Любит? Она его любит? Нет, нет и нет! Я не верю. И никогда не поверю в это. После того августа, после тех писем и вдруг она любит другого? Нет, не может такого быть! Это просто она хочет дать мне понять, что я не один такой, который стремится к ней, что есть и у неё парень, как были у меня девчонки! Но они были! Слышишь – были! А ты есть! Ты есть у меня! Ты есть во мне! Всегда во мне! Понимаешь, я не могу оторвать всё это от себя! Никак не могу оторвать и забыть тебя, август и письма, твои письма, которых почти не осталось".
     Сергей встрепенулся. "Письма! Да, её письма". Когда уезжал на практику, он захватил несколько её писем, случайно оставшихся писем. Зачем? Он не мог точно сказать. Но когда они рядом с ним, ему становился легче в трудную минуту. Он постоянно чувствует их тепло, их искренность и нежность. Они успокаивают, придают ему силы, зовут к чистому, справедливому, не напускному. И ещё он верил, что эти несколько писем помогут им встретиться во время практики, помогут возвести из руин то, что по его глупости было разрушено. "Да, письма, её письма".
     Он встал с койки, достал из-под неё чемодан, нашёл завёрнутые в газету письма, их было всего шесть. Это были первые её письма. И все они начинались почти одинаково. Взял одно из них, вытащил из конверта исписанный листок из тетради и стал читать, медленно, словно в первый раз.
"Милый Великанчик! Я так ждала от тебя письма, так ждала! Если бы ты только знал! Твои письма – это наши встречи, прошлые и будущие. Как они мне дороги, эти письма, эти встречи!
     Чем дальше уходит от нас тот август, тем сильнее мне не хватает тебя. Почему? – спрашиваю я себя. И не могу ответить. Как это всё-таки жестоко. Ты есть где-то и тебя нет здесь, со мной. Почему?
     Ой, я ужасная "почемучка"! Ты извини меня за мою глупость. Но просто я ужасно скучаю без тебя. А ты?
     Пиши. Я очень и очень жду.
            Твоя Крошка."
     Сергей грустно усмехнулся. Да, это было одно из первых её писем. Потом они стали суше и не такие искренние. Она со всей неисчерпанной страстью ждала его ответного чувства, а он... он в это время тонул в тех Рыжих глазах.
"Да, письма, письма... Говорят, там начало конца, где читаются старые письма. Начало конца. Когда же было это начало? Трудно вспомнить. Но оно было. И вот конец... Нет, не может быть! Я не хочу, не хо-чу-у!"
     Он не заметил, как пролетело время. Надо было идти на вахту, к этому долбанному механику. Сергей завёрнул письма в ту же газету, положил сверток под бельё, закрыл чемодан и задвинул его под койку.

     День молодёжи. На Сергея нахлынули воспоминания, как они отмечали этот праздник в Ёлнати. На лесной полянке около больницы была сделана танцплощадка. Сюда съезжалась молодёжь из соседних сёл и деревень. Игры, танцы, аттракционы – столько в них было веселья, счастья и радости... А здесь совсем не то. Белый за завтраком поздравил всех ребят с праздником, пожелал здоровья, успехов в труде.
     – А теперь по своим местам, – закончил поздравление. – Ничего не поделаешь. Такова жизнь речника, – он вздохнул. – Многие из вас, конечно, не до конца её ещё познали. Хоть воскресенье, хоть праздник – вахта сменяется вахтой. Ни погулять, ни выпить, – Белый усмехнулся. – Даже и на берегу. Правда, некоторые нарушают это правило, – капитан посмотрел на Трубникова, густо покрасневшего при последних словах и опустившего голову, и улыбнулся. – Бывают, конечно, и исключения. Без этого, видимо, тоже нельзя. – Он чуть помедлил. – Жизнь речника – суровая жизнь. Это надо хорошо усвоить каждому. Но она и интересная. Когда бы вы повидали столько городов, узнали столько людей? У вас, наверняка, уже в каждом порту есть по девчонке? – Белый рассмеялся, ребята тоже, даже механик закеркал. – Много в вашей жизни трудного, но много и романтики. Это вы сами поймёте, когда до конца окунётесь в жизнь речника.
      Сергей спустился в машинное отделение. Там около машин прохаживался механик, прислушиваясь к их работе. Увидев Новикова, подозвал его к себе. Тот подошёл.
      – Пойдём-ка в материалку. Дело есть, – заговорщицки проговорил и начал подниматься по трапу, Сергей пошёл следом.
      Остапенко покопался немного в кладовке и вытащил оттуда неполную бутылку водки.
      – Праздник отметить хочешь, не на словах, как капитан, а на деле? – ухмыльнулся.
     Новиков пожал плечами. Он вспомнил то чувство отвращения, которое охватило его в Новочебоксарске, когда механик поднёс ему рюмку водки, вспомнил и своё решение больше не поддаваться на подобные провокации и решил отказаться. Но тут же закравшаяся предательская мысль: "А почему бы и не выпить? Всё-таки начальник предлагает"  ослабила его волю. Остапенко тем временем налил стопку и протянул её Сергею.
    – На, пей.
    Тот, сморщась, выпил.
    – На, закуси, – механик протянул ему кусок хлеба. – А теперь дуй в машину и чтоб никто не знал об этом! Понял?
    – Понял, – буркнул Новиков, презиравший в этот момент себя за проявленную слабость, и механика, подтолкнувшего его так подло изменить своему слову.
Спустился в машинное отделение и заходил по стланям между работающих машин. "Вот чёрт! Почему я так сделал? Я же дал себе слово больше не поддаваться на провокации. И вот снова. Что это – слабость моя? Трусость моя? Вроде я не трус. Могу пересилить себя. Доброта моя? Не могу отказать? Видимо, так. Доброта, доброта, куда ты меня заведёшь?"
     Через некоторое время в отделение спустился механик. Сергей понял по его улыбающемуся лицу, что тот ещё пропустил несколько стопок.
     – Ещё хочешь выпить? – спросил он, ухмыльнувшись.
     – Да нет, – как-то неуверенно произнёс Новиков.
     Спиртное уже ударило ему в голову, в конец подавило возникшее до этого сопротивление, и закружилась трижды предательская мысль: "Хочу. Конечно же, хочу".
    – Вообще-то, можно, – проговорил с довольной улыбочкой.
    – Ну, дуй тогда в материалку и пропусти ещё стопку. Не больше! Смотри, ни-ни, – Остапенко закеркал. – Бутылка там у стенки справа.
    Сергей быстро поднялся наверх, подошёл к кладовке, открыл дверь, начал шарить под обтирочным материалом, нашёл бутылку. Она была почти пустая. "Вот это да! Хорошо дёрнул механ. Больше не выпей. Как же, выпьешь тут!" Он осмотрелся – по правому борту никого. Вылил содержимое бутылки в стопку, было чуть больше половины, выпил, крякнул, обтёр губы рукавом куртки и побежал назад.
     В голове слегка кружилось, но держался он уверенно. Механик спал на стуле около щита, запрокинув голову. Сергей усмехнулся – "Хорош!" Походил около машин, зашёл в котельное отделение, посмотрел, как работает котёл, подкрутил немного форсунки подачи топлива, поднялся на палубу.
     После жёсткой духоты котельной ветерок с воды приятно освежал грудь. Сергей облокотился на фальшборт, уставился в шумящую внизу воду. В голову сразу ударила мысль о Надежде. "Где ты сейчас? Наверное, в компании. Веселишься со своим парнем. Заливаешься звонким смехом. Поднимаешь с Суходоловым бокалы с шампанским. Почему так? Почему же не я с тобой, а он? Ну почему? Да потому, что я казённый человек и не вправе распоряжаться сам собой. Но только ли это? Глупость моя виновата во всём. Эта потеря – это моя глупость. Но почему потеря? Завтра будем в Вольске, завтра получу её письма, и всё станет ясно. Она меня обязательно простит. Я так хочу. Так и должно быть!"
     Но писем в Вольске от неё не было. "Это конец. Как жестоко с её стороны, о, как жестоко! Жестоко? Так ли это? Нет, ты её не обвиняй. Это тебе плата за твою глупость. Получай её сполна и не распускай нюни".

     Под погрузку "Науку" сразу не поставили. В первый же день Котов предложил Сергею прошвырнуться по городу. Тот согласился. Спросили разрешения – Котов у капитана, Новиков у механика. Остапенко не хотел, видимо, отпускать Сергея, завёл свою обычную песню, что надо промыть тепловой ящик, конденсатор начал барахлить, да и машина левая постукивает. Сергей сник, стал проклинать эту работу машиниста за чёртового Цыгана, до сих пор не вернувшегося из поездки, и самого механика.
    – Ну ладно, иди, – после небольшой паузы разрешил Остапенко. – Но смотри, чтоб на вахту как штык был!
    – Буду! – обрадовался Новиков.
    – И чтоб трезвый.
    Сергей ухмыльнулся.
    – Трезвый? Какой разговор. На два рубля особо не напьёшься, даже если очень сильно и захочешь.
    Механик ничего не ответил, закашлялся, а Новиков заспешил к ожидавшему на берегу другу.
    Было душно. Город, покрытый весь цементной пылью, при жаркой погоде становился особенно неприветливым. Друзья потолкались около магазинов в центре, так, ради интереса, покупать всё равно было нечего, да и не на что. У Котова от получки осталось тоже рубля два с мелочью.
    – Пойдём на речной вокзал, – предложил Сергей. – Там, наверное, не так душно, да и людей побольше. Может, кого и знакомых встретим.
    – Пойдём, – без особой охоты согласился Василий.
    Около речного вокзала, действительно, было оживлённее. Люди куда-то ехали, спешили со своими сумками от кассы к причалу и обратно. Котов и Новиков потолкались в здании вокзала, вышли на улицу, сели на перила сходней, стали смотреть на проходящие по Волге суда. Чуть ниже их на скамейке сидели три девушки. Одна, небольшого роста, коротко подстриженная, что-то оживлённо рассказывала своим подругам. Те заразительно смеялись, запрокидывая головы.
    Что-то знакомое показалось Сергею в той девушке. Кажется, он её уже видел, но где? Не в тот ли раз в автобусе? Сергей пристально смотрел на девушек, стараясь вспомнить, где же всё-таки видел одну из них. Он смотрел на неё и невольно улыбался. В сознании мелькнула мысль, что она чем-то похожа на Надежду.   Девушка, видимо, почувствовала на себе его взгляд, подняла голову и замолчала. Их глаза встретились. Это продолжалось какое-то мгновение, но и оно заставило   Сергея вздрогнуть и нахмуриться. Девушка тоже сникла.
    – Ну, вот и всё, – заключила она и опустила голову.
    – Эй? Чего вы там притихли? – крикнул им Котов. – Говорите. Вас так интересно слушать.
    Все трое подняли головы.
    – А подслушивать нехорошо, – укоризненно ответила одна из них.
    – А кто с этим спорит? Но вы же на весь речной вокзал шумите, – парировал Василий. – Так невольно и все ваши тайны узнаешь.
    – Правда? – девушка в центре засмеялась. – Ну, мы даём! Пойдёмте-ка куда-нибудь в другое место, где нас никто не будет подслушивать, – обратилась она к подругам.
    Те ничего не ответили, но встали со скамейки и пошли.
    – Куда же вы, девушки? – спросил Котов. – Вы говорите, сколько вам хочется, а мы уши чем-нибудь заткнём и будем на вас только смотреть. Это тоже приятно.
    Девушки приветливо заулыбались и остановились.
    – Пошли к ним, – бросил Котов Сергею и быстро спустился к девушкам, друг последовал за ним.
    – Чего же вы уходите? – спросил Котов, подойдя к ним.
    – Да нам пора уже идти заниматься, – начала одна из них, а та, которая всё время смешила подруг, стояла молча, не поднимая головы.
    – Действительно, погода чудесная, воздух здесь чистый, только дыши и наслаждайся жизнью, – вступил в разговор Новиков.
    – Сейчас бы ещё на пляж... – мечтательно произнёс Василий.
    – А лучше в баню, – тихо предложила молчавшая девушка, и все они дружно рассмеялись. – Нет, нам серьёзно надо идти. Скоро экзамены, надо готовиться.
    – Вы в школе учитесь? – спросил Котов, немного разочарованно.
    – Ага, угадали, – они снова рассмеялись. – В школе. Пошли, девочки!
    – Ну, куда же вы? – понурившись, спросил Василий. – Может, вас проводить?
    – Не надо. Мы сами дорогу знаем. Привет! – бросила одна из них на прощание,  и они стали подниматься вверх по лестнице.
    – Привет, – уныло ответили ребята и сели на скамейку.
    – Эх, каких девочек упустили, – вздохнул Котов. – С ними бы сейчас на пляж...
    – Нет, лучше в баню, – продолжил Сергей, и они от души рассмеялись.
    Вечером Новиков зашёл к Котову. Тот лежал на койке и читал.
    – Ну что, прошвырнёмся по Бродвею? – предложил шутливо.
    – Ага, прошвырнёшься. Днём последние два рубля проели, – кисло ответил тот.
    – У меня двадцать копеек есть, на автобус хватит, а там можно и без мороженого обойтись, – усмехнулся друг.
    – Тогда пойдём, – согласился Котов. – Только я зайду к кэпу, отпрошусь, чтобы он не возникал.
    Сергей пожал плечами и ничего не ответил. Нижнюю команду механик всю отпустил. Он сегодня был навеселе. Василий быстро оделся, поднялся в каюту к Белому. Сергей ждал его у причала.
     – Я рубль занял у кэпа. Жить теперь можно! – радостно сообщил друг и улыбнулся.
     – Можно, – подтвердил Сергей, и они заспешили на автобусную остановку.
    В парке людей было мало. Молодёжь подходила к танцам. Друзья зашли в кафе, взяли по бутылке лимонада, посидели немного, а потом стали бродить по аллеям. Жара давно спала. Настроение было отличное. Они несколько раз пытались заговорить с гулявшими по аллейкам девушкам, но те в основном проходили молча мимо.
     – Пойдём на танцы? – предложил Сергей, когда на площадке заиграл оркестр.
     – Пошли.
     – Так, в начале сощитаем, сколько же у нас осталось «бабок», – Сергей достал из кармана мелочь, встряхнул на ладони. – Не густо. А у тебя?
     – У меня тоже, – ответил Котов и высыпал мелочь на ладонь.
     Начали считать. Смешно – не хватало тридцати двух копеек на билеты.
     – Что будем делать? – усмехнувшись, спросил Сергей.
     – Чёрт его знает что! Надо искать.
     – Где?
     – Где? Где? Пойдём по парку. Может, кто-нибудь обронил полтинник.
     – Как же, обронил, – усомнился Новиков.
     Но они всё же пошли по дорожке и, наклонив головы, стали искать, потешаясь друг над другом. Усилия были напрасны. Никто не хотел их выручать.
     – Вот дела, – загрустил Котов. – На танцульках уже все пляшут, а тут... рыщешь как собака.
     – Ничего, сейчас чего-нибудь придумаем, – не терял надежды друг. – Кто ищет, тот всегда найдёт. Пошли!
     – Куда?
     – В буфет.
     – В буфет? Пиво пить? – съязвил Василий.
     – Ты угадал, – усмехнулся друг. – Идём!
     Когда они пили в буфете лимонад, Сергей заметил, что продавщица брала деньги и за бутылку, но не все посетители возвращали назад посуду – не хотелось мелочиться (подумаешь, 12 копеек!). Особенно "щепетильны" были влюблённые парочки. Вспомнив это, Сергей и решился на такую мелкую операцию, хотя в душе и презирал себя за подобное. Но что поделаешь? На танцы же очень хотелось!
     Они разошлись по разным углам кафе и стали выжидать. Многие всё же сдавали посуду. Но вот одна парочка ушла, оставив на столе две бутылки. Сергей быстро подскочил к стойке, схватил бутылки и в буфет – есть двадцать четыре копейки! "Стыд и срам! Думал ли я когда-нибудь, что буду вот так добывать себе деньги. О-хо-хо! Горько и смешно, но хочешь жить – умей вертеться". Котову тоже вскоре повезло, и они заспешили к танцплощадке.
     Народу на ней было не так и много. В основном, по их мнению, одни "старухи" и солдаты. Сергей пригласил сразу одну понравившуюся ему девушку, стал танцевать, пытаясь завести разговор. Но та совсем не реагировала на его попытки познакомиться. А когда закончился танец, к ней подошёл парень, и они, весело болтая, ушли в противоположный конец площадки. Танцевать быстро расхотелось.   Друзья встали в сторонку и оттуда посматривали на публику.
     – Смотри! Те девчонки! – толкнув в бок Сергея, прошептал Котов.
     – Где?
     – Да вон, – ответил Василий, чуть ли не тыкая пальцем в сторону трёх подружек, с которыми едва не познакомились на речном вокзале, и смело направились к ним.
     – Вот мы с вами и встретились. Станцуем? – предложил Котов той, которая чем-то напоминала Новикову Надежду.
     Девушка согласилась, и они стали танцевать. Её подружки отошли в сторону и начали что-то оживлённо обсуждать, потом одна из них направилась в другой конец площадки. Сергей не горел особым желанием приглашать на танец оставшуюся в одиночестве подружку. Была она какая-то невзрачная, худая, среднего роста, с невыразительными чертами лица. Музыка смолкла. Котов подвёл напарницу к Сергею.
     – Познакомься. Это Маша, – радостно представил Василий.
     – Серый, – буркнул тот и отвернулся.
     – Кто? – рассмеялась девушка.
     – Сергей, в общем-то, или Серый.
     – Ага, понятно. Серый – таинственная личность, разыскиваемая некоторыми органами, – снова рассмеялась Мария.
     – Да нет, – смутился Новиков. – Это мы в шутку так называем друг друга.
     – А его как? – указала она на Котова.
     – Кот, – усмехнулся Сергей, Василию это явно не понравилось.
     – Ладно тебе, – надулся тот и отошёл в сторону.
     – Хм, обиделся. И чего? – проговорила Мария и взглянула прямо в глаза Сергею, тот даже вздрогнул – у неё были большие и серые, как у Надежды, глаза, даже солнечные лучики проскальзывали в них.
     – Глупо получилось, – ответил он, стараясь унять охватившее его волнение. – Потанцуем?
     – Потанцуем, – живо согласилась Мария.
     Они стали медленно танцевать. Котов тоже пригласил девушку и начал с ней о чём-то разговаривать. Сергей наблюдал за ним с другого конца площадки. И тут ему вдруг захотелось остаться вдвоём с Марией, вернее с её большими серыми глазами.
     – Пойдём погуляем? – неожиданно даже для себя предложил.
     – Зачем? – удивилась та. – Разве здесь плохо?
     – Да нет, неплохо. Но там лучше, – он улыбнулся и посмотрел прямо ей в глаза.
     "Да, да, – убедился окончательно, – точно такие же, как у Надежды. Её глаза, такие близкие, такие далёкие и такие дорогие её глаза". От этой мысли сильнее забилось сердце.
     – Пойдём? – ещё раз предложил он, чувствуя, как пересыхают губы и начинает першить в горле.
     Она пожала плечами, опустила руки, повернулась и молча пошла к выходу. Некоторое время шли молча. Потом Сергей проговорил как будто бы для себя, но скорее для неё:
     – Какие большие глаза,
     Целый омут, серый-серый...
     – Ты стихи сочиняешь? – спросила Мария.
     – Бывает. Но больше читаю чужие. Они намного лучше. А свои... Это так. Для души, что ли. Просто хочется иногда высказаться о чём-то дорогом и поразившем тебя и некому. Вот и сочиняю стихи.
     – Почитай что-нибудь ещё, только своё, – попросила она.
     Стихи Сергей начал писать ещё с первого курса училища. Были они хоть и искренние, но неуклюжие. Поэтому их никому, даже своим близким друзьям, не показывал. И тем более не читал. А сейчас решился, прочитал одно.
     – Хорошее. Мне понравилось, – похвалила Мария и тоже прочитала стихотворение.
     – И ты тоже пишешь стихи? – удивился он.
     Она рассмеялась.
     – А что – понравилось?
     – Конечно! Классный стих.
     Она снова рассмеялась.
     – Так это же Блок!
     – Блок? – Сергей смутился, а она рассмеялась ещё сильнее.
     Но он не обиделся, хоть и надулся, скорее для вида, и тоже прочитал стихотворение, только Асадова.
     – Это тоже твоё? – спросила она.
     – Ага, моё, – усмехнулся он.
     – Ну, ты молодец!
     Настала очередь торжествовать ему. Он от души смеялся. Так и шли они по тихим ночным улочкам Вольска, читали стихи, шутили и смеялись.
     – А вот здесь я живу, – подойдя к маленькому чистому домику, сказала Мария.
     – Ничего домик. Уютный, – проговорил Сергей. – С родственниками тут живёшь?
     – Нет, на квартире стою. Я здесь учусь, а сейчас прохожу практику в оздоровительном лагере воспитателем.
     – О, а говорила тогда, на вокзале, что у вас экзамены.
     – Это чтобы от вас отвязаться, – усмехнулась она и вопросительно посмотрела на него – не обиделся ли он.
     – А что, мы были такие навязчивые и совсем вам не понравились?
     – Но почему же... Просто у нас тогда были совсем другие планы, а вы на пляж собирались.
     – А вы в баню, – договорил Сергей, и они рассмеялись.
     – Ну, мне надо идти, – сказала тихо Мария.
     – Мне тоже нужно на вахту.
     – На вахту? – удивилась та. – А где ты работаешь?
     – В ВОРПе.
     – Где-где? – не поняла та.
     – В Волжском объединённом речном пароходстве, – раздельно произнёс Сергей и внимательно посмотрел на неё. Она ничего не отвела. – Ну, а проще, я речник, вернее – пока ещё курсант речного училища и сейчас тоже прохожу практику, и тоже в «оздоровительном лагере», – он усмехнулся. – Вода, чистый воздух, солнце... – глубоко вздохнул, – но всё это где-то за бортом, а под тобой одно гремящее железо, а над тобой – чёрный дым пароходной трубы. Нравится?
     – А что, романтично. Новые города, новые люди, везде девушки, – она вопросительно посмотрела на него.
     – Да, романтично. Мне нравится, – ответил он, явно уходя от главного вопроса насчёт девушек.
     – У нас всё прозаичнее, – произнесла Мария и вздохнула. – Ну, мне пора. А то хозяйка будет ругаться.
     – Завтра встретимся?
     – А ты хочешь? – вопросом на вопрос ответила Мария.
     – Конечно. С тобой весело и хорошо.
     – Правда?
     – Правда.
     – Я работаю до четырёх. Встретимся около Дома культуры. – Она назвала адрес. – До встречи, – и побежала через калитку к домику.
     – До встречи, – проговорил Сергей и быстро зашагал к автобусной остановке. Времени до вахты оставалось в обрез.

     "Наука" с баржами шла в Камышин. Заканчивался месяц, а план не выполнен. Долгие стоянки в Новочебоксарске, да и в Вольске, сделали своё дело. Поэтому Белый и попросил в диспетчерской дополнительный рейс – отвести гружёные лесом баржи в этот городок, чтобы дотянуть до плана, а, может, и перекрыть его, если и обратный путь будет удачным.
     Сергей сменился с вахты и, пообедав как всегда неплотно, спустился к себе в каюту, лёг на койку и стал вспоминать вчерашнюю встречу с Марией – Марией Михайловной, как он стал называть её в шутку. "В общем-то, она неплохая девчонка. Простая и веселая, и в то же время немного грустная и загадочная. С ней можно дружить".
     К назначенному времени пароход вернулся в Вольск, и Сергей сразу же отпросился на берег. Нашёл её на автобусной остановке, где и условились. Поздоровавшись, он почему-то смутился. Она тоже. Молча они пошли по набережной.
     – Знаешь, поехали куда-нибудь? – предложил он, чтобы разорвать охватившую их скованность.
     – А куда?
     – Куда-нибудь за город.
     – Поехали, – согласилась Мария.
     Они вернулись на остановку, сели на автобус и поехали на "Коммунар". Прямо от остановки уходила вверх по горе дубовая роща. Сергей взял Марию за руку, и они медленно стали подниматься по узенькой тропке. Ему сразу бросилось в глаза, что в роще нет ни одной берёзки, как у них, там, в Ёлнати. Не было здесь и ёлок, сосен и осин. Но он не так остро чувствовал их отсутствие, как именно нежных и тонкоствольных красавиц берёзок.
     – Дубовая роща,
     тихий шелест листвы... – пришло в голову.
     – Сочиняешь? – спросила с интересом Мария.
     – Пытаюсь. Но всё равно ничего не получится. Скучные здесь леса, не то что у нас. У нас они прелесть!
     – А где это – у нас?
     – Там, далеко на севере.
     – На севере? На самом крайнем? – с любопытством поинтересовалась она.
     – Да нет, ближе, – улыбнулся он. – Но отсюда на севере.
     – Я там никогда не была, – вздохнула Мария.
     – Никогда? Ну, ты многое потеряла.
     – Почему?
     – Да потому, что там природа такая... – Он не нашёл определения. – Ну, понимаешь, такая нежная, ласковая, как подруга, – и посмотрел на Марию, она опустила голову под его взглядом. – А здесь грубее как-то. Дубы, клёны... Это, в общем-то, красиво, но и в то же время коряво. Почва – камни, трава – проволока. А там всё как изумрудный ковёр. Понимаешь?
     – Понимаю. Я хочу туда! – она рассмеялась. – Хочу бегать босиком по изумрудному ковру и кувыркаться на нём. Хочу! Хочу! – закричала, и эхо покатилось по роще.
     – Ну, так поедем! – поддавшись её неудержимому веселью, прокричал Сергей, подхватил её на руки и закружил по полянке среди дубов.
     Мария обняла его за шею, уронила голову на грудь и закрыла глаза. Быстро выдохнувшись, Сергей поставил её на землю и предложил:
     – Пойдём где-нибудь посидим в холодке.
     – А что, ты устал? – с ехидством спросила она.
     – Да есть маленько, – сознался. – Не привык я лазить по таким крутым горкам, да ещё и при такой жаре.
     – Пошли, посидим, – просто согласилась она.
     Медленно пошли по роще. Трудно было найти место без камней и где бы росла хорошая трава. Наконец они сели под одним старым дубом, широко раскинувшем свои ветви, и стали читать стихи. Потом Мария начала рассказывать забавные истории из своей жизни, а Сергей из своей, и оба от души смеялись над услышанным. Но истории иссякли быстро.
     – Как здесь чудесно, – проговорила Мария после небольшой паузы, закрыла глаза и запрокинула голову.
     Новиков с интересом посмотрел на неё. Что-то тёплое и манящее ударило ему в голову, его губы потянулись к её губам, всё закружилось, стали куда-то удаляться и эта дубовая роща, и это бледно-голубое небо...
     Первая пришла в себя Мария. Она приподнялась с земли, обхватила колени руками и положила на них голову. Молчали, каждый думая о своём. Ничего, собственно, и не случилось. Всего лишь поцелуй, которого никто из них не ожидал и которого оба они почему-то испугались. Она – словно почувствовав переход границы от недозволенного к дозволенному. Он – свою измену той, которая по-прежнему жила в каждой клеточке его тела и души, хотя уже и не принадлежала ему. Он изменил той, но у этой такие же большие и серые глаза с солнечными прожилками, как и у его Надежды. Но его ли?
     Пауза явно затянулась.
     – А сегодня душно, – глухо проговорил он и вздохнул.
     Мария кивнула головой.
     – Хорошо бы сейчас на пляж, – Сергей усмехнулся.
     – Хорошо бы, – не поддержала его шутки Мария и спросила после небольшой паузы: – Ты любишь стихи?
     – Стихи? Это моя страсть. Я везде покупаю сборники, читаю их.
     – Значит, ты мне никогда не сделаешь подлости.
     – Почему?
     – Да потому, что у того, кто любит стихи, нет дурных мыслей и дел подлых.
     – Да? – удивился Сергей. – А я считаю, что человек должен развиваться всесторонне: и в ту, и в эту стороны.
     Она пожала плечами.
     – Меня ещё никто не обманывал, – тихо проговорила она и посмотрела внимательно на Сергея.
     В её взгляде он почувствовал и сомнение в собственных словах, и вопрос: "Веришь ли ты мне хоть чуть-чуть?", и какую-то даже неискренность.
– Ничего, – усмехнулся он. – Ещё обманут. Жизнь большая. – Помолчал немного. – А я уже встречался с этим, и с подлостью тоже.
     Чёрт знает, почему его потянуло на откровенность. Но он начал рассказывать ей до мельчайших подробностей про Рыжие глаза. Она его не прерывала, только изредка бросала на него нетерпеливые взгляды. И он чувствовал, что и ей хочется рассказать что-то подобное о себе, но она так и не решилась раскрыться перед ним. То, что случилось с ней, было всё гораздо сложнее и серьёзнее, как выяснилось потом.
     Сергей начал посматривать на часы – скоро на вахту. Мария это заметила.
     – Мне не хочется уходить отсюда, – проговорила тихо она.
     – Ну, тогда не пойдём.
     – Но тебе ведь надо идти на вахту?
     – К сожалению, да, – вздохнул он.
     – Скажи, а тебе хочется уходить?
     – Мне? Да ты что! Я бы вообще не ушёл отсюда никогда, но... – он не договорил и решительно поднялся с земли.
     Взявшись за руки, они пошли вниз и сразу же направились на автобусную остановку. Автобус не подъезжал, а время подходило к восьми. Сергей заволновался. "Сейчас Жадов пойдёт звать на вахту. Придёт в каюту, а меня нет. Что тогда?"
     – Когда мы встретимся снова? – спросил Сергей.
     – Я завтра занята.
     – А послезавтра?
     – Послезавтра, как всегда, с четырёх свободна.
     – Вот и хорошо, – обрадовался Сергей.
     – А мы будем заниматься «альпинизмом»? – улыбнувшись, спросила она.
     – Посмотрим, – он немного помрачнел. – Если мы не уйдём, то будем.
     Она достала из сумочки ручку и листок бумаги, что-то написала и протянула ему.
     – Вот мой телефон, позвони.
     Наконец-то подошёл автобус. Они сели и поехали. Часы показывали уже восемь. Сергей выскочил из автобуса на своей остановке, помахал рукой уезжающей дальше Марии и быстро побежал к берегу. "Наука" стояла в другом месте. Новиков ускорил бег, стал спускаться вниз по набережной. Ноги буквально сами бежали под уклон, он их и не чувствовал. Вдруг их что-то крепко обхватило и остановило, он глянул вниз и остолбенел – ноги по колени ушли в грязь. То, что Сергей вначале принял за песок, оказалось грязью. "Чёрт возьми! Вот и обновил свой костюм!"
     На пароходе начали смеяться над ним. Ему было и жалко брюки, и обидно за себя. Он едва не заплакал от обиды. Пересилив себя, побрёл, еле переставляя ноги, дальше от берега в воду и стал полоскать брюки прямо так, болтая ногами, под громкий смех высыпавшей на палубу всей команды.

     На следующий день "Наука" ушла с баржами в Саратов. Назначенная с Марией встреча не состоялась. Только на следующие сутки около трёх часов дня их судно подошло к причалу Вольска. Сергей сразу же поехал на ту остановку, где они должны были встретиться вчера. Марии, конечно, не было. "Ну что ж, может, это и к лучшему. Зачем нужны случайные встречи?"
     На пароход Новиков вернулся ещё до ужина. Котов предложил ему съездить в центр города. Сергей особо не противился. До вахты оставалось ещё несколько часов, можно и погулять. И только они вышли из автобуса, как тут же Сергей увидел уходящую вдоль улицы девушку, небольшого роста, очень похожую на Марию.
     – Маша! – окликнул он.
     Девушка обернулась и, увидев Сергея, заулыбалась. Это была Мария, как ни странно.
     – Здравствуй, Маша! – поздоровался он, подбегая, и сразу же начал оправдываться. – Я вчера не смог прийти. Ты извини, пожалуйста.
     – Рада тебя видеть, – просто ответила она.
     – Ну, в общем, я пойду, – неохотно проговорил Котов, почувствовав себя лишним, и направился в расположенный рядом магазин.
     Вдвоём с Марией Сергей пошёл в парк, там сели на скамейку и стали, как в первую встречу, весело болтать о пустяках. Было немного прохладно, Мария изредка вздрагивала. Сергей её обнял, прижал к себе, несколько раз поцеловал в щёку. Побродив немного по парку, пошли к автобусной остановке, времени оставалось всё меньше, нужно было спешить на вахту. Сели в подошедший автобус и поехали. Когда подъехали к нужной остановке, вышли вместе и по откосу начали спускаться к Волге. Сергей спрыгнул с бугра на прибрежный песок и протянул руки. Мария протянула навстречу свои руки и прыгнула ему в объятья. Чмокнув его в щёку, она быстро отскочила в сторону, села на камень.
     – Чует моё сердце, что мы больше не увидимся, – проговорила с тихой грустью.
     – Ну что ты! – возразил он. – Завтра обязательно встретимся.
     – Хорошо бы, – вздохнула Мария и встала.
     Взявшись за руки, они медленно пошли по песчаной полоске берега. Впереди показалась "Наука". Остановились. Сергей обнял её и поцеловал в губы.
     – Иди, а то опоздаешь, – уныло прошептала она.
     – До завтра.
     – До завтра.
     Сергей быстро побежал к пароходу, а она, ещё немного постояв, стала подниматься вверх по откосу.

     Тридцатое июня. Последний день первого месяца лета. Кажется, совсем недавно они, курсанты Рыбинского речного училища, расстались в Москве, разъехались в разные концы страны на практику, на первую, самостоятельную практику. И вот уже они, можно сказать, специалисты.
     Новиков горько усмехнулся от этой мысли. "Специалист! Электрик-машинист. Хоть и звучит здорово, но отдаёт крепкой несправедливостью и изрядно обижает". Как электрик, он уже в достаточной мере разбирался в не ахти каком сложном судовом оборудовании, так, по крайней мере, считал. Это, собственно, и неплохо. Но другие ребята работают и на танкерах, и на ОТА. А там куда всё сложнее, и ему за эти два месяца вполне можно было досконально изучить всё своё электрооборудование.
     «Но, чёрт возьми, как?» Схемы потеряны. Только можно по рассказам механика до чего-нибудь дойти. Но от него же слова нормального не добьёшься. Прежний первый помощник Абдулаев кое-что рассказывал, но вот он ушёл с судна, а с новым, Косиновым, они держались ещё скованно. Поэтому Сергей избегал обращаться к нему за помощью. Да и эта работа за машиниста отнимала уйму времени. До электрооборудования ли тут?
     Сменившись с вахты, он вместе с Котовым поехал в диспетчерскую за письмами. Но, увы, – Новикову ни одного не пришло. А он так ждал письма от неё, от Надежды. Но она по-прежнему молчала. "Может, это и к лучшему. Сразу забыть, вычеркнуть из памяти, заслонить другой. Марией? А почему бы и нет? Она симпатичная и неплохая девчонка. Может быть, именно та, о которой я всё время мечтал? Но глаза, её глаза... Они всё время мне будут напоминать Надежду. Разве забудешься в них!"
     Из автобуса Сергей вышел на "Пионере", где они условились, и стал ждать Марию. Подошёл один автобус – её нет, второй, третий... Он уже начал беспокоиться – уж не случилось ли что с ней? Но вот наконец из очередного автобуса выскочила Мария и побежала к нему.
     – Добрый день!
     – Ох, Сергей, какой ты молодец, – проговорила она и протянула руку, в её глазах светилась радость.
     Он взял её небольшую ладошку в свои ладони и несильно пожал.
     – Куда мы пойдём? – спросила она.
     – Пошли в лес!
     – Здесь лесов нет, – усмехнулась Мария. – Здесь только рощи.
     – Всё равно! Пошли в рощу. На наше место.
     Они шли, весело болтая, по уже знакомым улицам, направляясь к дубовой роще.
     – Пойдём вон туда, – Мария показала на одну из гор, и они побежали к намеченной цели.
      Мария нарвала маленький букетик васильков. Потом взяла один из них и вставила в карманчик пиджака Сергея.
      – Это тебе на память обо мне. Ведь ты уже мне подарил кленовый лист, – она улыбнулась. – А я в долгу не люблю оставаться.
      – Посмотри, как здесь чудесно! – воскликнула Мария, когда они поднялись на выбранную ей гору.
     – Ничего, – вяло отозвался Сергей.
     – Ух ты, нехороший! – обидчиво произнесла она и шутливо надула губы, а потом не выдержала и рассмеялась.
     А Сергей, поддавшись её весёлому настроению, подхватил Марию на руки и стал кружить по полянке. Она закрыла глаза, запрокинула голову и кричала, кричала, смеясь:
     – Ещё! Ещё сильнее!
     Но он быстро устал, опустил её на землю, и чтобы Мария не упала (так у неё закружилась голова), привлёк к себе. Она положила голову к нему на плечо, глубоко вздохнула, но тут же отскочила в сторону и, рассмеявшись, устремилась вниз с горки, крича:
     – Догоняй!
     Сергей кинулся за ней и быстро догнал, обхватил за талию. Мария сразу стала серьёзной. Он глянул на неё, разжал объятья и начал читать стихи. Она молча слушала.
     – Серёжа, а я думала, что ты больше ко мне не придёшь, – тихо сказала, когда он смолк, и взглянула прямо ему в глаза.
     – Ну и зря, – бросил он.
     – Такое настроение у меня было позавчера. Я бы тебя, наверное, побила, если бы ты мне попался.
     Сергей в ответ только рассмеялся.
     – А я бы тебе не дался!
     Они поднялись на соседнюю гору, покрытую невысоким кустарником. Сергей сел на траву, протянул руки к Марии. Она опустилась рядом с ним. Некоторое время молчали. Потом он повернул её к себе и стал целовать, медленно опускаясь спиной на траву, увлекая её за собой. Она не сопротивлялась.
     – Маша, – прошептал он, чувствуя, как её тело начало знобить. – Маша...
     Она молчала. Глаза её были закрыты. В висках у Сергея стало стучать, по телу пробежала дрожь.
     – Маша... – снова прошептал он словно в полусне и с упоением стал целовать её губы, щёки, глаза.
     Глаза! Они были у неё широко раскрыты. Они смотрели на него, эти глаза, с осуждением и жалостью. Глаза! Её глаза! Той глаза! Глаза Надежды. Мысль о Веткиной пронзила его сознание. Он даже слегка застонал и, запрокинув голову, скатился в кустарник и там, уткнувшись лицом в колючую траву и мелкие камни, лежал молча несколько минут.
      "Нет! Нет! Никогда! Ни за что! Нет! Она не уйдёт от меня, не уйдёт из меня! Я не в силах забыть тебя! Ты слышишь, Надежда! Не в силах забыть!.."
Сергей повернулся на спину, открыл глаза. Мария сидела рядом, уткнувшись лицом в колени.
     – Маша, – позвал тихо. – Иди ко мне.
     Она взглянула на него. Её глаза были серьёзные и грустные.
     – Ты извини меня. Я дурак. Я это знаю. Но ты не обижайся. На таких нельзя обижаться, – он вяло улыбнулся.
     – Ты хороший, – проговорила она, чуть подвинувшись к нему. – Но немного странный. – Она помолчала. – А глаза у тебя вот как это голубое небо. Синие и глубокие-глубокие.
     Он едва усмехнулся.
     – Нет, правда-правда!
     – Ну, спасибо за комплимент.
     Они снова замолчали. Сергей обнял её, стал целовать, но эти поцелуи уже не волновали ни его, ни её.
     – Я дарю тебе Большую медведицу, – вдруг проговорила она. – Как увидишь её, вспомни обо мне. Или ты забудешь меня сразу, как уйдёшь отсюда?
     – Ну что ты!
     – Хоть до Казани не забывай... или лучше совсем не вспоминай, – она опустила голову, на глазах у неё появились слёзы.
     – Глупенькая. Мы ещё с тобой не раз встретимся. Вот увидишь!
     – Подари мне что-нибудь, – попросила она тихо.
     – Я дарю тебе это небо и дубовую рощу, – немного помолчав, ответил Сергей и слегка усмехнулся.
     – Спасибо, – серьёзно прошептала Мария.
     – Ты не боишься меня? – спросил он. – Ведь я с тобой сейчас что угодно могу сделать.
     – Ты ничего не сделаешь, – спокойно ответила она.
     Сергей усмехнулся и вздохнул.
     – Да, ты права. А помнишь, как у Есенина? Я молод... – он не договорил, смутился.
     – Продолжай.
     – Кажется так: я хочу... тебя...
     Мария отвернулась, ничего не сказав.
     – Маша... Маша... – Он начал ласкаться к ней. – Ну почему?
     – Ты мне хочешь оставить большую память?
     Сергей посмотрел на неё оторопело и усмехнулся.
     – Да, действительно. Ты прости меня. Я так, в шутку сказал.
     Он отодвинулся от неё и запрокинул голову. Потом, вспомнив о судне, посмотрел на часы. "Как быстро летит время".
     – Пойдём, а то ещё опоздаешь, – угадав его мысли, предложила она.
     – Ещё немножко, Машенька. Как здесь хорошо. Как чудесно с тобой, – последние слова прозвучали явно неискренне, он это сам почувствовал, она тем более.
     Но Мария ничего не сказала, только едва-едва улыбнулась.
     – Пошли, – проговорила она и поднялась с травы, протянула ему руки.
     Он вскочил, поцеловал её в щёку. Она отвернулась и заплакала.
     – Серёжка, я тебя никогда, никогда не забуду, – сквозь слёзы прошептала она. – А ты? – она подняла к нему мокрые глаза.
     – Я? Я... тоже... – нерешительно произнёс, но почему-то в голову пришли стихи Есенина:
     И ничто души не потревожит.
     И ничто её не бросит в дрожь...
     Мария подняла с земли букетик васильков, протянула один цветок Сергею, остальными вытерла слезы и положила их там, где они только что лежали.
     – Я буду сюда приходить и класть цветы на это место, – прошептала и вздохнула.
     – Мы ещё с тобой сюда придём вместе, вот увидишь, – в его голосе не было уверенности.
     Она промолчала, только взглянула на него и побежала вниз.
     – Теперь у меня есть небо, – кричала на бегу, – подаренное тобой, два билетика в кино, кленовый листик, твой почерк и дубовая роща-а! О, какая я богатая и счастливая!
     – А у меня Большая медведица и цветок!.. – кричал Сергей.
     К автобусной остановке они шли по той же улице, срывая со свисающих из-за заборов веток полузрелые вишни, кормили ими друг друга и от души смеялись.
     – Эта девочка, видимо, очень любит малину, – сказал негромко проходивший мимо них парень и нагло ухмыльнулся.
     Сергей сразу не понял смысла сказанного, посмотрел на Марию. У неё были сильно исцарапаны руки и помято платье.
     – Хам! – бросила она парню.
     Сергей сжал кулаки, со злобой глянул на удаляющегося обидчика, готовый броситься вдогонку.
     – Автобус! Пошли скорее! – дёрнула его за руку Мария и побежала к остановке, он следом.
     Когда спустились к Волге, "Наука" ещё стояла у причала, погрузка баржи только заканчивалась.
     – Ну вот, зря торопились, – проговорил Сергей, опускаясь на песок. – Садись, ещё немного поговорим.
     Мария села рядом, поджала колени, положила на них голову и стала серьёзно, немного с грустью смотреть на него.
     – Скажи, Серёжа, что ты думаешь обо мне?
     – О тебе? – он пожал плечами.
     – Ну, скажи, пожалуйста.
     – Что? – он чуть помедлил. – Ты весёлая, даже слишком. Можно быть и посерьёзней.
     – А ещё?
     – И непонятная.
     – Как это?
     – С виду ты разболтанная девчонка, извини, конечно, за такой комплимент. Но ведь это не так. У тебя внутри там, ну, на душе что ли, лежит какой-то груз, очень большой и очень тяжёлый. Тебе очень трудно, но ты не хочешь это никому показывать, скрываешь под своей напускной весёлостью.
     "Как и я", подумал, но не сказал, поднял голову и посмотрел Марии в глаза. В них стояли слёзы. Она отвернулась, смахнула их ладонями, повернула голову к нему.
     – А ещё скажи что-нибудь, – попросила тихо, немного успокоившись.
     – А что ещё? – он пожал плечами. – Больше ничего.
     "Наука" всё ещё стояла на своём месте, но время приближалось к вахте. Сергей набрал в ладонь несколько камешков, протянул их Марии.
     – Вот тебе ещё в коллекцию.
     – Спасибо. И тебе тоже, – она протянула ему два цветных голыша.
Попрощались сухо. Она, не оборачиваясь, пошла на гору к автобусной остановке. Сергей, посмотрев ей вслед и усмехнувшись (странная она девчонка), направился к пароходу.
     На душе было легко. У него появился человек, который скучает по нему и ждёт его. "Неужели она в самом деле влюбилась в меня?  Или это так – игра? Трудно её понять. Она что-то скрывает от меня. Может, у неё тоже есть парень и она с ним сейчас в ссоре? Ну ладно, посмотрим. А Надя? А что Надя? Два месяца я ждал от неё писем, два месяца надеялся и жил монахом. Во имя чего? Разве я ей нужен? У неё есть друг, точнее – жених. Но почему она всё-таки молчит?"

     "Наука" шла вверх по Волге, в Горький. В Тольятти капитан получил деньги на зарплату. Сразу немного веселее стало на судне. Не зря ведь шутят – один праздник в месяц у речников – получка. Новикову за работу в машинном отделении заплатили тридцать шесть рублей. "Неплохо!" А в Казани наконец-то появился Клименко. Увидев его, Сергей даже запрыгал от радости и пропел стоявшему рядом Жадову:
     – Ты не буди меня, ведь я электрик.
     И мой оклад – шестьдесят рублей.
     Клименко, конечно, получил хорошую взбучку от капитана, механик только буркнул недовольно: "Явился" и пошёл по своим делам. Вячеслав не особо расстроился из-за такого приёма. Это было не в его характере. К тому же он прекрасно отдохнул.
     Всё ближе и ближе Горький. Всё чаще и чаще встаёт перед глазами её улыбка. "Надька, Надька. Что же мне делать? Как быть? Рядом Дзержинск. Ехать к ней? А гордость? А мужское достоинство? Учти – женщины любят сильных мужчин. Но эта неизвестность хуже всего. Хуже любого унижения! Но какая неизвестность? Тебе ясно дали понять – он ей нужен. Он! А не ты. Нет, она это окончательно не решила. Она колебалась, просто растерялась тогда. Надо с ней обязательно встретиться и поговорить, всё выяснить, чтобы не осталось никаких недомолвок.   Так что же делать? Ладно, посмотрим, какая будет обстановка в Горьком".
Новиков блаженствовал. Никто его уже не будил на вахту. Он снова был предоставлен сам себе. Отсыпался, читал книги, загорал на надстройке. Механик слова ему не говорил, видимо, решив дать немного отдохнуть, и тот отдыхал.
День был тёплый. Сергей стоял на носу толкача и смотрел на берег.
      – Новиков! Зайди-ка сюда! – позвал его с мостика капитан.
      – Надо зарядить аккумуляторы, – сказал, когда Сергей поднялся. – Они совсем сели. На прошлой стоянке сигнальные огни еле горели. Посмотри.
      – Хорошо, сейчас зарядим, – уверенно ответил электрик и стал спускаться вниз.
     А как их заряжать? Он просто не знал. Когда-то им рассказывали об этом в училище. Но одно дело говорить и слушать, совсем другое – вот так взять и начать заряжать аккумуляторы. Новиков спустился в машинное отделение. Там как раз был механик.
     – Григорич, капитан говорит, что надо аккумуляторы зарядить, – обратился он к Остапенко.
     Тот хмуро глянул на Новикова.
     – Ну и что? Заряжай, раз говорят.
     – А как?
     Механик только хмыкнул.
     – Ты же электрик. Ну и давай.
     – Да я же ещё никогда их не заряжал, – Сергей опустил голову, готовый расплакаться от своей беспомощности.
     – Иди сюда, – позвал его Остапенко за главный распределительный щит. – Вот смотри. Подсоединяешь плюс к плюсу, минус к минусу, включаешь и давай наблюдай за банками. Как закипит, выключишь. Понял?
     – Понял, – обрадовался электрик.
     Хоть Сергей и сказал, что всё понял, но всё равно смутно представлял, как это сделать. Но он давно усвоил одно хорошее правило – дойти до всего можно лишь тогда, когда всё сам попробуешь, сделаешь своими руками. И он начал подключать концы от аккумуляторов к клеммам на щите, как и говорил механик, плюс к плюсу, минус к минусу. Всё было готово, осталось только переключить рубильник.
     Новиков крепко сжал его рукоятку, весь напрягся и включил. Раздался треск, погас свет, пароход повело в сторону. Новиков обомлел и испуганно стал смотреть на стрелку вольтметра, перескочившую за нуль. Чуть опомнившись, резко перевёл рукоятку рубильника в прежнее положение. Свет в машине загорелся, но пароход мотало из стороны в сторону. Новиков заметался около щита, не зная что делать.   Через несколько минут в машинное отделение буквально скатился механик.
     – Так твою мать! – заругался, подбегая к щиту. – Ты что наделал, а? – кричал он. – Аварию хочешь сделать?!
     Остапенко оттолкнул от щита Сергея, начал крутить маховик регулятора, но у него ничего не получалось. Генератор перемагнитился.
     – Что же ты, так твою разэдак мать, натворил! – зло кричал он, бегая около щита.
     – Так вы же сами сказали, чтобы я так сделал... – начал было оправдываться Новиков, но механик так зыркнул на него, что сразу же осёкся.
     А Остапенко подбежал к неработающему генератору, запустил движок и, когда тот набрал нужные обороты, переключил на него питание. Пароход пошёл уверенно, как и прежде. Механик устало опустился на стул, трясущимися руками достал папиросы, спички, начал прикуривать, затянулся и сразу же закашлялся. А Сергей всё стоял около щита, виновато опустив голову.
     – Наприсылали тут на нашу голову специалистов, тудыт твою мать! – откашлявшись, сердито заговорил механик. – Хорошо хоть встречных судов не было, а то... – он не договорил и взглянул на понурившегося электрика. – Иди вот теперь перемагничивай генератор.
     – А как его перемагничивать? – тихо спросил тот.
     – Как? Как? В обратную сторону, вот как!
     Сергей подошёл к генератору, снял щиток, начал протирать коллектор. К нему подошёл механик, и они вдвоём стали молча копаться. Остапенко тоже не знал, как перемагничивать генератор. Часа три провозились, но всё же своего добились. Сергей вспомнил лекцию о генераторах и стал давать ток на катушки, наблюдая за поведением вольтметра. Его стрелка сначала зашкаливала, но потом дернулась в обратную сторону от нуля. Новиков облегчённо вздохнул: наконец–то!
     – Всё, Григорич, сделал! – радостно закричал механику, сидевшему на стуле около теплового ящика.
     Тот только хмуро глянул на него и промолчал.
     – Можно я запущу движок? – спросил он Остапенко.
     Механик кивнул головой. Сергей запустил движок, подошёл к щиту, облегчённо вздохнул – стрелка вольтметра стояла на 220 вольтах.
     – Всё нормально! – крикнул механику.
     – Переключай на этот, – устало ответил Остапенко.
     Новиков быстро переключил рубильник – всё было в норме. "Но как же заряжать аккумуляторы?" Пошёл в каюту, достал из чемодана конспекты, которые предусмотрительно захватил с собой, уткнулся в них, пытаясь разобраться с зарядкой аккумуляторов. Проведённый только что эксперимент его сильно напугал. Капитан так кричал, когда он поднялся на мостик, что Сергею даже показалось, что Белый сейчас не выдержит и врежет ему, и ведь будет прав. Чуть аварию не совершили. Хорошо хоть шли против течения и с гружёной баржой – не так быстро, как балластом.
     Да и капитан не растерялся – в момент перешёл на ручное управление и, ругаясь в сердцах, крутил штурвал. И сейчас, у себя в каюте, Сергей старался спокойно во всём разобраться, чтобы без всяких ЧП зарядить эти злосчастные аккумуляторы. Будь они неладны!
     Когда подошли к причалу и машины остановились, Новиков подключил провода аккумуляторов к клеммам ГРЩ и стал потихоньку выводить реостат. Зарядка пошла. Генератор спокойно гудел и не перемагничивался, как в тот раз.
     – Есть зарядка! – закричал он. – Пошла-а!
     – Ты чего орёшь? – испуганно спросил заспешивший в машинное отделение вахтенный Жадов. – Чего ты? Чего? – вопрошал, подбегая к электрику.
     Новиков расхохотался.
     – Котёл взорвался! Беги живо к механу!
     – Брось ты шутить! – испуг у Анатолия всё не проходил. – Что случилось-то?
     – Да ничего, – спокойно ответил друг. – Просто я кое-что знаю и кое-чему научился. Понимаешь?
     – А-а, – протянул тот. – А я уж думал что с машиной. Испугался. Думал, не придётся по-людски свой день рождения отметить, а опять в машине вкалывать.
     – У тебя день рождения? А когда? – поинтересовался Сергей.
     – Завтра.
     – И сколько же тебе стукнет?
     – Девятнадцать.
     – Ну, это надо отметить.
     – Да надо бы, – Анатолий немного замялся. – Только разрешит ли кэп? В нём вся загвоздка. Я с ним поговорю.
     Сергей поднялся на палубу, пошёл на корму, сел на кнехт, стал думать. "Горький... Вот мы и пришли. Что же делать? Надежда рядом. Махнуть? И что же дальше? Она даже на мои письма не отвечает. Значит, я ей совсем не нужен. Но чертовски хочется увидеть её улыбку, услышать её смех. Чертовски! Эту неделю она работает в первую смену. По вечерам свободна. А может, она в отпуске? Может, уехала в деревню? И без меня?  А почему бы и нет. Но это всё догадки. Что же всё-таки делать? Что?"

     Втроём – Котов, Жадов и Новиков – они гуляли по городу. День выдался неплохой. Не очень жаркий. Было не душно, но и на пляж не тянуло. Но так ходить без дела по улицам им быстро надоело. Зашли в магазин. Жадов купил спиртного, закуски, и они направились на пароход.
     – Чего так долго? – сердито спросил механик, когда они поднялись на палубу.
     – Почему долго? Нормально, – возразил Жадов.
     – Тебя тут работёнка ждёт, – как бы между прочим кинул механик в сторону Новикова.
     – Какая? – насторожился тот.
     – Переодевайся и дуй в машину. Там увидишь.
     Сергей спустился к себе в каюту, переоделся и пошёл в машинное отделение. Первое, что увидел, так это лежащую на стланях переноску.
     – Ну и работёнка, – усмехнулся. – Раз плюнуть.
     – Плюнешь потом, – услышал голос механика, стоявшего за машиной. – Насос вон не работает. Воду из-под стланей не качает. Без тебя ходили к барже, а выкачать подстланевые воды не смогли.
     Остапенко пошёл в котельное отделение, а Сергей склонился над двигателем насоса, похлопал его по бокам, вздохнул. "Что же с тобой такое?" Снял коллекторный щиток, начал осматривать щётки. Они были не стёртые, прилегали нормально, поводки целые. Попробовал включить – не включается. "Что же случилось?" Зашёл за ГРЩ, стал прощупывать кабель, смотреть контакты. Но и там никаких заметных поломок не обнаружил. Проверил изоляцию. Видимо, катушки не пробиты. "Совсем непонятно". Он долго ещё копался с двигателем. Механик ему не мешал, но и не помогал.
     В машинное отделение спустился Жадов.
     – Чего с ним? – спросил, кивнув на двигатель.
     – А кто его знает! – с досадой ответил Новиков. – Молчит как рыба.
     – Ты посмотри контакты на клеммном щитке. Может, провод обгорел, – посоветовал Анатолий.
     Сергей пожал плечами, махнул рукой – вряд ли. Жадов не стал больше ничего подсказывать, начал протирать машины. А Новиков стоял около насоса и мучительно соображал. "Что же с ним такое? Что? Попросить помочь механика? Да ну его! Всё равно ничего не знает и помогать не захочет. Может, к первому помощнику обратиться?"
     С Муратом Косиновым они ещё близко не сошлись. Был тот молчалив. С механиком особо не спорил, почти всегда соглашался с ним, но делал в основном так, как считал нужным. С машинистами был строг, но не придирался, как Остапенко. В машинах разбирался не хуже механика. Это сразу все поняли, когда меняли поршневые кольца на последней стоянке. Разбирался Косинов и в электрооборудовании. Сергею уже не раз помогал. И сейчас можно было бы обратиться к нему, но он отдыхал перед вахтой, неудобно тревожить. И в конце концов, должен же он сам разбираться во всём!
     Новиков начал ещё раз осматривать щётки, кабель, питающий двигатель. И тут около самого ввода в клеммный щиток заметил чуть пригоревший кусочек провода. "Точно! Здесь обрыв. Вот где собака зарыта! Толька был недалеко от истины". Он чуть не заплясал от радости и начал быстро делать спайку обгоревшего провода. Как следует всё заизолировав, нажал пусковую кнопку. Двигатель включился, стал набирать обороты. Сергей облегчённо вздохнул. К нему подошёл механик.
     – Сделал, Григорич, – радостно сообщил он.
     – Угу. Вижу, – буркнул тот, снял кепку, достал папиросы и закурил.
     Новиков выключил двигатель, начал вытирать руки.
     – Сергей, ты не сбегаешь в магазин? – тихо спросил механик. – Голова что-то болит, – добавил для ясности.
     Электрик усмехнулся, пожал плечами.
     – Да у ребят есть, – промолвил неуверенно.
     – Есть? – оживился Остапенко. – Ну, так ты возьми, а я деньги в получку отдам.
     – Пойду схожу узнаю, – согласился Новиков и поднялся по трапу наверх, а вскоре принёс механику завёрнутую в помятую газету бутылку.

     Утром следующего дня Сергей только поднялся из каюты, сразу же столкнулся с механиком, стоящим около борта.
     – Доброе утро, – поздоровался Новиков.
     – Доброе, – как всегда хмуро ответил тот. – Только уже день.
     Он хотел пройти мимо Остапенко, но тот остановил его.
     – Погоди. Разговор есть.
     Механик затянулся папиросой, закашлялся, а потом тихо проговорил сквозь кашель.
     – С завтрашнего дня тебе снова в машине стоять.
     – Почему? – испуганно спросил Сергей.
     – Колька едет в отгулы. Ты будешь за него.
     Новиков не ответил, не стал спорить – всё равно ничего не докажешь – и пошёл к ребятам в кормовой отсек. Там, как обычно, было шумно. Клименко лежал на верхней койке, бренчал на гитаре и хрипловато пел блатные песни. Жадов с Трубниковым сидели за столом, на котором стояли недопитая бутылка водки, полупустые банки консервов, валялись куски хлеба. Рядом на койках сидели Котов и Муравьёв. Всё плыло в сигаретном дыму.
     – О, я совсем забыл, – спохватился Сергей. – С днём рождения тебя, Толя! Ну, и всего прочего.
     – Спасибо, – отозвался тот, наливая в пустой стакан водку. – На, выпей за моё здоровье.
     Сергей взял стакан, медленно выпил содержимое, крякнул, вытер рукавом куртки рот, начал нюхать хлеб.
     – Ух, противная, – проговорил, скрючившись.
     – Да мало, – засмеялся полупьяно Трубников.
     – Ничего, найдём ещё, – отозвался Жадов. – Гулять так гулять! – воскликнул он, доставая из-под койки ещё одну бутылку водки.
     В дверь кубрика просунулась голова Кутнякова, толстые губы расплылись в улыбке.
     – Гуляете, ребята? – спросил тот, ни к кому особо не обращаясь.
     – А что? Гуляем, – ответил с вызовом Жадов, пряча бутылку под подушку. – Проверять пришёл?
     – Да на вахте я. Проходил мимо, слышу шум. Вот и заглянул, – обиделся старший матрос.
     Наступило неловкое молчание. Кутняков всё так и стоял, просунув голову в дверь. Ребята войти не приглашали.
     – Гуляем, – повторил Жадов. – А ты можешь идти доложить кэпу.
     – Доложить, конечно, можно, – в задумчивости проговорил Кутняков и опустил голову.
     – Так беги быстрее! – начал заводиться Анатолий.
     – Паханы! Что за разговор? – прервав треньканье на гитаре, вступил в разговор Клименко. – Володька – свой кореш. Заходи. А ну, Муравей, подвинься. – Муравьёв двинулся к иллюминатору. – Садись, Вова. Чёрный, наливай, – обратился к Жадову.
     Тот налил почти полный стакан, и Клименко протянул его старшему матросу.
     – Держи! Ему, – Вячеслав похлопал Жадова по плечу, – сегодня девятнадцать.
Кутняков взял стакан, посмотрел на ребят, тихо проговорил:
     – Поздравляю. Но я вообще-то не пью...
     Кое-кто из парней захихикал.
     – Да ладно тебе ломаться! – бросил Жадов. – За именинника надо.
     – Ну, будь здоров, Анатолий!
     Кутняков выдохнул и большими глотками выпил водку, приложил к губам рукав куртки.
     – Вот так-то лучше! – Все оживились. – Давай закусывай.
     Жадов разлил оставшуюся водку в стаканы, все выпили, стали есть консервы прямо из банок, макая туда кусками хлеба и вытаскивая ломтики рыбы.
Кутнякова быстро стало развозить. Он сидел на койке, покачивал головой в такт мелодии, которую выдавливал из гитары Клименко, хлопал себя по лбу ладонью правой руки.
     – Эх, ребята, ребята, – заговорил вдруг Владимир. – Хорошо вам. Ни хлопот, ни забот.
     – Да нам что: гуляй, веселись, – отозвался Жадов.
     – Гуляй, гуляй. А тут... – Кутняков сжал кулаки, ударил ими по своему широкому лбу. – Хоть за борт кидайся!
     – Ты это брось! – проговорил Клименко и отложил гитару в сторону. – Нам за борт ещё рано. Надо сначала других туда покидать.
     – Покидать... О, эти бабы, – заскрипел зубами Владимир. – Сколько из-за них зла! Сколько подлости в них! И всё им мало, мало. Всё давай больше! У-у, сволочи! Всех бы их за борт!
     – Слушай, ты чего это нашу прекрасную половину так поносишь? – спросил его Жадов.
     – Я? Поношу? Да их давить надо б..!
     – Брось ты, Володька. Зря ты так, – не выдержал Новиков.
     – Да что вы понимаете, сосунки! Жизни ещё не знаете! А судить берётесь!
     – Зачем оскорбляешь? – насупился Клименко. – Мы хоть и моложе тебя, но кое-что уже понимаем.
     – Ладно, ребята. Я погорячился. Вы не обижайтесь на меня, – вяло ответил Кутняков и вновь вскинулся. – Но эти бабы... Ох, я бы их... – он заходил желваками.
     – Что ты их? – подзадорил его Клименко.
     – Я уже сказал что. И первую мою бабу.
     – Так в чём же дело стало? – усмехнулся Клименко.
     Владимир в упор посмотрел на него, помолчал и тихо спросил:
     – Вы, наверное, уже от наших баб слышали, что моя загуляла?
     Ребята замялись, ничего не ответили.
     – Ясно. Слышали. Нету жизни у нас с ней. Не получилась жизнь. А как я хотел, чтобы всё хорошо было...
     – А почему не получилась? – спросил Новиков.
     – Почему? – Владимир чуть помолчал. – Ненасытная она. Вот почему! И я дурак. Всё ей потакал сначала. Она, конечно, женщина привлекательная. Не то что я. Но я её любил. Ещё со школы. Мы все бегали за ней. Она только смеялась над нами. А после школы втрескалась в одного парня. Он покрутил года два с ней и женился на другой. Вот тогда я к ней и сунулся: выходи за меня замуж. Она согласилась. Наверное, со злости.
     Любви не было. И началась жизнь. – Он горько усмехнулся. – С первых же дней она косилась на других мужиков. Меня ей не хватало. В брачную ночь я восемь палок поставил, а ей всё мало было. Она всё просила: давай ещё, ещё... – Кутняков сжал кулаки, заскрипел зубами. – Ненасытная тварь! Так и шло. Потом сын родился. Думал, успокоится. Куда там! А когда плаваешь, домой редко попадаешь. Вот она и начала погуливать.
     – А чего ж ты вместе с ней не плаваешь? – спросил Клименко. – Вон механ с кэпом со своими бабами на судне.
     – Предлагал я ей. Но она ведь учительница. Что она здесь будет делать? – Он помолчал. – Вот так и шло. А сейчас она закрутила с одним типом. Он разошёлся с женой. У-у, сволочи! Что мне делать?
     Кутняков ударил сжатыми кулаками себе по глазам, застонал и выскочил из кубрика.
     Ребята молчали. Им было жалко старшего матроса. Но что они могли сделать? Как ему помочь? Да никак. Разве что приглядеть за ним, чтобы чего не сотворил над собой. Ещё немного посидев, они потихоньку стали расходиться по своим кубрикам.
     Сергей почувствовал, что начинает пьянеть. Поднялся с койки и направился к себе в каюту. Невозможно жутко стало жаль себя. В голову вместе со спиртным крепко ударило слово "Надька". Он плюхнулся на койку, постарался забыться, но нет, не получалось. Наоборот, в ушах зазвенели её голос, её смех. Он вскочил с койки, достал лист бумаги и стал писать письмо Веткиной. Писал долго, много раз зачёркивал написанное и писал, писал. Писал о том, что накипело на душе, что рвалось наружу. Писал в рифму, хоть это и получалось плохо, и не так просто.
     Он остановился. Пробежал глазами по листкам бумаги. Чего-то в письме не хватало. И он продолжил. "Извини, что так плохо пишу это последнее письмо – я страшно пьян. Быть может потому, что ты всего в 45 километрах от меня и я не могу приехать к тебе.
     Два месяца я ждал от тебя писем, два месяца никуда не ходил, ни с кем не ходил, и всё напрасно. Но ничего, я ещё наверстаю упущенное, вот увидишь. Нет, ты этого не увидишь. Ты больше меня вообще никогда не увидишь! И это будет правильно.
     Прощай и не пиши. Не надо.
     А у тебя такое хорошее имя – Н А Д Е Ж Д А". Чтобы не передумать, он сразу отослал это письмо, а потом, возвратившись с берега, упал на койку и моментально уснул.