de omnibus dubitandum 101. 388

ЧАСТЬ СТО ПЕРВАЯ (1872-1874)

ГЛАВА 101.388. ВЫ ЧТО-ТО ОТ МЕНЯ УТАИВАЕТЕ…

    — Я не могу говорить о ней! — запротестовал Игнатьев.

    — Да? — Хелена ВЕчера секунду помолчала. — Думается, как раз о ней у вас есть что сказать, — заявила она. — Вы мне не доверяете.

    Упрек возымел действие.

    — Ее деньги идут на добрые дела, ее жизнь посвящена и отдана другим…

    — Во искупление грехов, так сказать? О Боже! — И, прежде чем он успел возразить, добавила: — Как отчетливо я вижу ее благодаря вам!

    — Видите? — бросил Игнатьев. — Ничего больше и не нужно.

    Ей и впрямь казалось, будто Жуковская стоит у нее перед глазами.

    — Да, у меня такое чувство. И знаете, она действительно, несмотря ни на что, прекрасна.

    Он сразу оживился:

    — Почему «несмотря ни на что»?

    — Ну, из-за вас.

    Она бросила на него быстрый взгляд, словно, собираясь многое сказать, но все, что она сказала, свелось к следующему:

    — Ей нравится видеть вас здесь. Из вас двоих вы — фигура крупнее. И знаете почему? Потому что не считаете себя таковой. А она себя считает. Впрочем, — продолжала Хелена ВЕчера, — вас тоже. Во всяком случае, в ее окружении вы самое значительное лицо из всех, на кого она может положиться.

    — Хелена ВЕчера плела кружево, Хелена ВЕчера усердствовала.

    — Я говорю об этом вовсе не потому, что хочу рассорить вас с ней, но рано или поздно отыщется кто-нибудь покрупнее…

    Игнатьев внимал, вскинув голову, словно любуясь своей собеседницей и поражаясь ее дерзости и счастливому дару прозрения, тогда как ее заносило все выше и выше.

    — А потому вам надо крепить союз с ней, — заявила она и замолчала, словно что-то обдумывая.

    — Крепить союз с ней? — повторил Николай Павлович.

    — Да, чтобы не утратить свой шанс.

    Глаза их встретились.

    — Что вы понимаете под союзом?

    — А в чем вы видите свой шанс? Откройтесь мне до конца, и я выложу все, что думаю. Кстати, она очень с этим делом носится?

    — С чем? С восстановлением отношений с великим князем? — он мешкал с ответом, не находя точного слова. И в результате произнес нечто весьма обтекаемое: — Она приносит дань своим идеалам.

    — Вот как. Вы отстаиваете высокие цели.

    — Мы отстаиваем то, что не пользуется общим признанием, — естественно, в той мере, в какой осмеливаемся.

    — И какова эта мера?

    — У нее огромна, у меня гораздо меньше. Я ей тут в подметки не гожусь. Она на три четверти — душа всего ею задуманного.

    Перед глазами Хелены ВЕчера почему-то возникла груда золота, а в ушах зазвенело от ссыпающихся в кассу блестящих лир.

    — Что ж, вы делаете превосходное дело!

    — Только не я! Я, тут ни при чем.

    Она нашлась не сразу.

    — Как же еще назвать дело, за которое вас любят?

    — О, нас не дарят ни любовью, ни даже ненавистью. Нас просто благодушно не замечают.

    Она промолчала.

    — Нет, вы не доверяете мне, — снова сказала она.

    — Помилуйте! Я снял перед вами последний покров, обнажил, тайное из тайных.
Она вновь посмотрела ему прямо в глаза, но тут же с нетерпеливой поспешностью отвела взгляд.

    — Знаете, я этому рада. — И, прежде чем он успел возразить, воскликнула: — Нет, она не только большой человек, но человек большой нравственности!

    Такое определение он принял всей душой.

    — Думается, вы нашли верное определение.

    Это подтверждение породило, однако, в ее мыслях в высшей степени странные связи.

    — А как она причесывает волосы?

    Игнатьев рассмеялся:

    — Восхитительно!

    — Ну, это ни о чем не говорит. Впрочем, не важно… Я и так знаю. Она носит их  гладко зачесывая назад — живой укор всем нам. И они у нее прегустые, без единой седой пряди. Вот так.

    Он покраснел: его покоробила натуралистичность, его изумила верность этого описания.

    — Вы сущий дьявол.

    — Разумеется. А кто же еще? Разве я не сущим дьяволом впилась в вас? Но вам не стоит беспокоиться: в нашем возрасте только сущий дьявол не наводит скуки и тоски, да и от него, голубчика, если по большому счету, не много толку. — И тут же, не переводя дыхания, вернула разговор к исходной теме: — Вы помогаете ей искупать грехи — нелегкая задача, коль скоро за вами их нет.

    — Напротив: за ней их нет, — возразил Игнатьев. — А за мной — несть числа.

    — Ну-ну, — саркастически усмехнулась Хелена ВЕчера, — какую вы из нее делаете икону! А вы? Вы что ее обобрали?

    — На мне достаточно грехов, — сказал Николай Павлович.

    — Достаточно? Для кого? Или для чего?

    — Для того, чтобы быть там, где я есть.

    — Благодарю вас!

    Их прервали: какой-то господин, пропустивший часть спектакля и теперь вернувшийся к концу, протискивался между коленями сидящих и спинками кресел предыдущего ряда; воспользовавшись этим вторжением, Хелена ВЕчера успела, пока вокруг не зашикали, сообщить в заключение, какой смысл извлекла из их беседы.

    — Я так и знала, — заявила она, — вы что-то от меня утаиваете.

    Это заключение, в свою очередь, побудило обоих по окончании спектакля замешкаться, словно им нужно было еще многое друг другу сказать, и они, не сговариваясь, пропускали остальную публику вперед — в их интересах было переждать. Спустившись в вестибюль, они увидели, что вечер кончился дождем, тем не менее, Хелена ВЕчера не пожелала, чтобы ее спутник провожал ее. Пусть просто наймет ей экипаж: дождливыми александрийскими вечерами она, после бурных развлечений, любит возвращаться в экипаже одна, анализируя свои мысли. Это ее золотые мгновения, призналась она, мгновения, когда она накапливает силы.

    Заминка с разъездом, борьба за экипажи у входных дверей давала повод присесть на банкетку в глубине вестибюля, куда с улицы не долетали порывы промозглого ветра. И здесь приятельница Игнатьева вновь не обинуясь заговорила с ним о предмете, который давно уже беспрестанно занимал его собственные мысли:

    — А ваш старинный приятель к вам расположен?

    От подобного вопроса — да еще после перерыва — он невольно вздрогнул.

    — Пожалуй, нет. Да и с какой стати?

    — С какой стати? — повторила Хелена ВЕчера. — Вы, конечно, обрушитесь на него. Но из-за этого необязательно рвать отношения.