Адамово Яблоко

Рассказ
Весна в этом году была тёплой и пышно цветной. Старожилы утверждали, что урожай должен быть обильным, и действительно так оно и было. Фруктовые деревья после опыления начали к лету созревать, и плоды стали пополнять стол моего дома. В нашем саду росла шелковица, ей, наверное, исполнилось двести лет. Высокая, ветвистая, широченная, она привлекала к себе толпы Меджибожских пацанов, и мы, как гусеницы, устраивали на ней общий жор. Шелковица служила для нас ещё и штабом, откуда мальчишки наблюдали за окружающим нас миром садов и огородов. Оттуда мы намечали налёты на клубнику, ягоды, помидоры, черешню, вишню, яблоки и груши. Фруктово-ягодное благо – в каждом украинском подворье, разбаловало нас. Мы же выбирали лучшие сорта из природного изобилия и, набивая полную пазуху добытого, поедали его в нашем штабе, делясь страхами проделанного варварства. Дети – это вечные экспериментаторы и шкодники, страх наказания и порки у них вступает в силу после поимки. «Бытие определяет сознание», оно завершает масштабы содеянного.
Меня не интересовали дворы, где можно было легко поживиться, где еле держалась ограда. Где жили старики, не могущие за себя постоять. Мне требовался иной жизненный азарт. Это заборы без единой щели, окрашенные, высокие и скользкие, как стекло, куда невозможно заглянуть и трудно пролезть.. Таким был дом нашего директора школы И.И Пудовкина. Цветник из роз, цветущих от ранней весны до глубокой осени перед их окнами, вызывал зависть местных мещан, а сад, где росло видов двадцать фруктовых деревьев, пленял наши детские души. Новый высоченный забор и авторитет начальника не допускали даже мысли совершить налёт на заколдованный для нас участок. Мой путь к школе пролегал мимо этого райского сада, и я улавливал чужие, неведомые запахи, где дозревали яблоки величиной в два кулака, горевшие на солнце красно-зеленым янтарём.
На ветке одной яблони прямо перед моими глазами висело яблоко величиной с мою голову.
Оно одно склонило ветку к самому ограждению, и я ежедневно наблюдал за его развитием до конца сентября.
Интересно, что соседствующие с ним экземпляры то ли упали, то ли были сорваны
хозяином, то ли просто исчезли, а мой «чудотворный спас» висел и радовал глаз.
Несколько раз я пытался достать яблоко, но безуспешно. В общем, я заболел мыслью, как и когда сорву «адамово прозрение» и вкушу сок его. Мне не нужна была истина, я не стремился к особым познаниям мира, я жаждал насладиться недоступной мне победой, сорвать созревший плод осени. Идей на этот счёт было несколько. Первая – крюком ночью зацепиться за забор, поджаться и…
Вторая – перемахнуть через калитку со стороны роз и… Этому плану мешала здоровенная собака, дававшая о себе знать при малейшем прикосновении к ограде.
Я начал плохо спать, что если назавтра яблоко упадёт или его сорвут чужие пацаны? Мучил «червь» в голове. Мысль становилась нестерпимой, и требовалось какое-то решение.
Но вот наступил октябрь. Пришла пора снимать с огорода картошку, и в первый день октября, проходя мимо околдовавшего меня яблока, я увидел широко открытую калитку директорской усадьбы. Мне показалось, хозяева на огороде заняты сбором картофеля. Не раздумывая, проник внутрь, и высоко подпрыгнув, сорвал еле державшееся на ветке огромное, сочное яблоко, оно было таким большим, что пришлось его держать двумя руками. Моё вторжение обнаружил пёс Байкал, преградивший мне путь к отступлению. Прижавшись к забору, закрыв от ужаса глаза, я вонзился зубами в яблоко, и оно брызнуло соком во все стороны, оросив мой рот вкусом отшумевшего лета, спелой желтой осени, околдовав меня. Паутина «бабьего лета» щекотала мои щёки, ноздри. Мне казалось, прошла вечность, после чего меня разбудил голос учительницы русского языка Валентины Ивановны, и я открыл глаза.
– Вкусно? – спросила она. От длительного напряжения, державшего мои нервы более месяца в состоянии натуги, стыда, что меня могли уличить в воровстве, и страха перед неизвестностью я заплакал. Валентина Ивановна молча вывела меня за калитку, попросила отломить от добытого мной яблока кусочек, чтобы попробовать его вкус. Я протянул ей, и, развернувшись, убежал в сторону школы. Уши мои горели ярче утреннего солнцестояния.
Ощущение бесчестья, а не победы ещё долго преследовало меня. До сих пор причина собственного поступка мне не ясна. Я не был скупым, голодным, особо отважным. Видимо, Адамово очарование познания неведомых чувств сидит во мне.
Князь-Цыцак