Будни искусителя

Я Кайм, ангел искуситель, и я очень устал. Семьдесят четыре года на плече у такого придурка, как Питер, доведут до белого коленья кого угодно. Всё начиналось, как обычно, в первое время с Питером работал только Дайм — ангел хранитель. Когда пришло время искусителя, то есть меня, я совсем не ожидал таких резких поведенческих поворотов, которые устраивал этот Питер. Уже шести месяцев от роду, он чуть не задушил кота своей бабушки. Кот, конечно, был сам виноват — улёгся на Питера, когда тот спокойно спал на спине, широко раскинув руки и ноги. Питеру стало жарко, и он, чисто инстинктивно обнял кота, просто сведя руки вместе. Но даже я удивился, когда он прижал старого, толстого, неповоротливого кота с такой силой! Зажатый кот не мог издать ни звука, а Дайм вопил — «Чего ты смотришь? Кошки это твоя прерогатива!» Нахватался словечек, тоже мне, хранитель. По части кошек я командую, когда им надо наступить на хвост, например. А в этом случае, я Питера не искушал, он сам! Единственное, что я мог сделать, это уронить любимую вазу хозяйки, которая разлетелась вдребезги. Питер испугался звука разбившегося стекла и ослабил хватку. Кот освободился и пулей вылетел из комнаты, а Питер заревел. Вот чего я не люблю, того не люблю, когда младенцы горлопанят. Тут же примчалась мамаша Питера, и принялась успокаивать свою деточку. Питер быстро уснул, а мамашка увидела разбитую вазу. Она опустилась на колени и, рыдая, собрала осколки. Я слышал её шёпот, что это тяжёлые грузовики целый день ездят мимо их дома, у неё на кухне тоже посуда звенела, потому что весь дом ходит ходуном. Вот ваза и упала. Даже я обрадовался, что она не подумала на кота.

Когда мамаша Питера ушла, из-за комода вылез хранитель дома Ермолай. Он противно хихикал, и я понял, что он уже доложил хранителю семьи Шису, и он вот, вот явится раздавать призовые баллы.

Если бы люди могли нас слышать! Мы орали так, что тряслась люстра в детской. Когда Шис, наконец, догадался посмотреть, что же случилось на самом деле, он задумчиво произнёс: «Мда… У тебя, Дайм, будет много работы, а у тебя, Кайм, ещё больше. Замучаешься оправдываться, за этого чудо ребёнка». Шис ушёл в кухню, как он говорил — присматривать за семейным очагом, а мы с Даймом уселись на свои рабочие места — плечи младенца, и попытались выяснить отношения. Мы заключили некий пакт о ненападении, при всех попытках мальчика нарушить установленный порядок искушений. Потому что Дайм прекрасно понял, что нашего общего подопечного вряд ли придётся искушать. Он сам искусит кого угодно, когда войдёт в соответствующий возраст. Он доложил своим наверх, я своим вниз, и жизнь потекла своим чередом. Только Ермолай всё время путался под ногами пытаясь защищать своего приятеля кота, когда Питер покушался на его жизнь. Но кот вскоре издох от сердечного приступа, как сказал Ермолай — не выдержав очередных объятий подросшего Петьки.

Питер то и дело попадал в истории. В детском саду он мог ударить нянечку в лоб игрушечным лёгким молотком с такой силой, что та теряла сознание. Если на прогулке детей ставили в пары, чтобы вывести за территорию детсада, Питер умудрялся зажать руку своему парному так, что у того хрустели кости. И всё безо всякого намёка на агрессию. Его просто провоцировали показать свою силу, и он показывал. «Ну, просят же!» — говорил он матери. Со временем у Питера сформировался стереотип оправданий — «Это не я, это они!» Мать ему верила, а вот бабушка нет. Она видела, как Петенька обнимал её кота, когда кот об этом не просил, и говорила дочери: «Смотри, Райка, доведёт он тебя до греха. Наказывай его хотя бы через раз». Ермолай, сидя рядом со старухой, поддакивал ей и кивал головой. Но Райка оставляла без внимания, как она говорила «мелкие происшествия», и Питер к выпускному классу школы совсем обнаглел. Он умудрился в честной борьбе переломать руки всем своим одноклассникам. И это выглядело действительно, как честная борьба на заднем дворе школы. Но Питер знал, что делал. На выпускных экзаменах, парни не могли писать, а значит списать, поэтому хорошие оценки были только у него. Я, конечно, был не против того, чтобы поставить на место зазнавшихся отличников, которые знали не больше Питера, но умели получать пятёрки там, где Питеру ставили тройку. А вот Дайм, предчувствуя беду, всё время говорил — получим мы с тобой штрафных, когда Питер начнёт устранять соперников посерьёзней, чем одноклассники на экзаменах в школе.

После школы Питер на удивление спокойно окончил институт, где выучился на инженера механика. Завод, куда его распределили на работу после института, был небольшим и бесперспективным. Но Питер быстро сделал там карьеру, и дорос до главного инженера. Он ловко «наступал на хвосты» своим коллегам, и вскоре сумел выбиться в депутаты, а после в ведущие специалисты главка. В главке он только получал зарплату, потому что всю работу делали за него подчинённые, которых он держал в кулаке. Мамаша Питера вздыхала: «Всё работает, женился бы что ли», это было её заветным желанием. Но когда её желание, наконец, осуществилось, и Питер привёл в дом молодую жену, мамаше пришлось съехать в дом престарелых. Сынок ненаглядный «выбил» ей место в престижном богоугодном заведении за триста километров от родного города. «Хорошо, что бабушка успела умереть» — ворчал Ермолай, собирая свой сундук. Он ушёл вместе с хозяйкой, но однажды вернулся и сказал, что мать Питера умерла от тоски, и Ермолаю волей неволей пришлось привыкать к новой хозяйке дома. А нам с Даймом сразу деваться было некуда, и мы торчали на плечах Питера, как два, никому не нужных гриба. Шиса давно призвали наверх, потому что никакого семейного очага здесь не осталось. А когда Питер женился, к ним с жёнушкой приставили нового хранителя по имени Гок. И имя непутёвое, и хранитель оказался непутёвым, вернее хранительница. Только и делала, что ошивалась с хозяйкой по магазинам. Питер с женой детей так и не нажили, и мы часто собирались втроём — Ермолай, Дайм и я, пытаясь понять, как же они будут жить в старости, кто им стакан воды подавать будет?

— А никто, чужие люди, как матушке его. — Говорил Ермолай.

Но старость к Питеру подкралась незаметно. Он не успел оглянуться, как его уволили с тёплого места, и перевели на рабочую должность на том самом неперспективном заводе. Жена от Питера ушла, и он остался сиротой в четырёхкомнатных хоромах. Когда стало нечем платить за квартиру, он совершил обмен — переехал в однокомнатную клетушку в соседнем дворе. «Ну, нет!», сказал Ермолай, «Я отсюдого никуда больше не поеду!» А нам с Даймом куда деваться? Мы, как могли, исполняли свою работу, только Питер нас больше не слушал — он запил.

Когда он утром не проснулся, Дайм спокойно развернулся и вознёсся, как ни в чём не бывало, крикнув сверху: «Твой клиент». Я сидел на плече трупа целые сутки, пока к нему не приехали с завода и, выломав дверь, вынесли бездыханное тело. И вот передо мной стоит точная копия Питера, только прозрачная, и маленькая такая — ниже Ермолая. А тот не доставал поднятой рукой до сиденья стула. Я взял эту мелкую душонку за шиворот и спустился в ацкую приёмную. Дежурный демон кивнул, забрал Питера и спросил, какие у меня планы.

— Хочу в отпуск. — Сказал я.

— Валяй. — Ответил дежурный демон. — Правая холодная преисподней самый изысканный курорт в этом времени.

Но я не хотел в преисподнюю, ни в холодную, ни в горячую. Я полетел наверх в тёплые страны, потому что семьдесят четыре года прожил почти безвыездно в дождливой северной столице — тёзке моего подопечного.

Не успел я познакомиться с местной демоницей — шикарной брюнеткой на Средиземноморском побережье Франции, как в моей голове прозвучал голос Дайма. «Еле тебя нашёл. Нас вызывают к Питеру, он не признаёт греха по удушению кота». Когда я спустился, там уже были Ермолай, Дайм и бабушка Питера. Мы быстро подтвердили сей грех, и разлетелись по своим делам. Питер, было, увязался за бабушкой, но она его не просто оттолкнула, а пнула со всей силы духа, которым была.

Демоница меня дождалась, и мы провели волшебные вечер и ночь, но на утро меня снова вызвали к Питеру. Меня дёргали каждый день, потому что этот мелкий шельмец не признавал ни одного своего греха, а их накопилось четыреста тысяч мелких, столько же крупных и тринадцать — чёртова дюжина, безмерных. Безмерными считаются те грехи, которые приводят к смерти человека. И не важно — убил грешник человека самолично, или подвёл его к кончине безвременной. Про демоницу пришлось забыть, потому что я решил остаться при Питере до окончательного решения его дела. Когда нас с Даймом, наконец, отпустили, Дайм вздохнул: «Ну, хоть бы один грех признал сразу!» Я промолчал. Потому что меня лишили отпуска, и уже готовили в искусители к новорожденному, которого родители тоже назвали Петром. Дежурный демон пригрозил, что если и этот окажется таким же, как предыдущий, и его тоже придётся аннулировать, я поеду на чёртовых санках вниз к рядовым чертям, чистить сковородки.