Открытка

Я уезжала с Украины в Москву в первых числах мая. Мой пожилой знакомый, попросил меня съездить 10 числа в сквер у Большого театра, где традиционно проходила встреча ветеранов его полка. Дядя Толя Винс был военным лётчиком. В 1944 году его комиссовали из-за тяжёлого ранения, от которого он так до конца и не оправился. Он долго рассказывал мне про собственный боевой путь. Как окончил в тридцать девятом военную авиационную школу, и был зачислен в состав своего первого авиационного полка в Одесском военном округе. Там он познакомился с пилотом истребителем, который в будущем стал рекордсменом среди лётчиков стран антигитлеровской коалиции, знаменитым Александром Полозовым. В первое время они даже летали в одной эскадрилье. Когда началась война, жизнь то сводила Винса и Полозова, то разводила. Оба получали ранения, и после лечения возвращались в строй. Иногда снова в одну часть. Всю войну лётчик Винс воевал на Южном фронте, дослужил до звания майора и должности заместителя командира эскадрильи. В июле 1944 года, Винс вернулся в строй после очередного ранения, и его направили в гвардейский истребительный авиаполк под командованием Полозова. Но послужить вместе им довелось всего несколько месяцев. В одном из воздушных сражений, Винс снова был тяжело ранен.

— Я дотянул до аэродрома, сумел посадить самолёт и сохранил машину. — Дядя Толя сказал это с такой гордостью, что я невольно пустила слезу. «Эх!» — думала я — «Сохранил машину, кусок железа, рискуя своей бесценной жизнью». А вслух сказала:

— Какой вы молодец, дядя Толя! — Мне было всего двадцать два года, и я ещё только училась ценить жизнь, а не вещи. Хоть бы они и были боевыми машинами. А дядя Толя улыбнулся. Ему было приятно, что я оценила его героический поступок.

— Меня наградили орденом красной звезды. Это Полозов представил меня к награде. — Дядя Толя встал, достал из шкафа свой парадный мундир и приложил его к груди. — Давно не надевал — жмёт в плечах. — Дядя Толя снова улыбнулся, и показал на свой живот. У дяди Толи была водянка. А я ахнула.

Уже потом, я насчитала на этом мундире восемь орденов и сорок шесть медалей. Майор Винс был полным кавалером Ордена Славы, ордена Ленина, двух орденов Боевого красного знамени, и двух орденов Красной звезды. Мундир был таким тяжёлым, что я с трудом повесила его на плечики, чтобы убрать обратно в шкаф. Я записала все данные дяди Толи, чтобы ничего не перепутать, когда приеду на встречу его однополчан.

Весна в Москву в тот год пришла рано, в апреле зацвела сирень, а в начале мая листья на клёнах были размером с альбомный лист. Я подходила к монументу — памятнику Карлу Марксу, и уже видела, что на двух скамейках расположились весёлые старички и старушки, они, почему-то держали в руках те самые кленовые листья. Старики так мило общались, что мне было жалко прерывать их общую беседу. Я постояла несколько минут в сторонке, но время шло, и я всё-таки подошла к ветеранам, представилась и спросила, есть ли среди них те, кто служил в первой эскадрилье полка.

— Это мы! — Сказала бойкая, похожая на шпильку старушка, показывая ещё на двух женщин, а я очень удивилась:

— А разве первая эскадрилья была женская?

— Что вы милочка, мы все служили в офицерской столовой. Лётчиков здесь нет, все кто ещё живы, давно на встречи не приезжают.

— А Полозов? Он же председатель вашего совета ветеранов.

— У-у-у, Полозов никогда на наши встречи не ходил, а теперь тем более. Болеет он.

Я передала им привет от майора Винса, но его, почему-то никто не вспомнил. Как-то весело поблагодарили меня за привет и поздравление, и вернулись к своей беседе. Я уходила прочь обескураженная напрочь. Совсем не так я представляла эту свою встречу с ветеранами дяди Толиного полка. А ведь дядя Толя ждал от меня отчёта о том, как я туда сходила. «Какой смысл посылать каждый год приглашения на эти встречи иногородним ветеранам, за подписью самого Полозова, если никто не занимается их организацией? И я просто не могу написать дяде Толе, что его никто не вспомнил!» — думала я.

Утром я уже была в офисе совета ветеранов дивизии, в которую входил полк, где служил майор Винс. Я передала равнодушному секретарю, поздравление с Днём Победы от дяди Толи и спросила, почему всё так неорганизованно в сквере у Большого театра. Если бы майор Винс приехал лично, он бы получил пощёчину в переносном смысле.

— Что вы такое говорите! — Рассердился секретарь. — На эти встречи из года в год приходят одни и те же люди. В основном это технический персонал. Лётчиков, которые воевали, почти не осталось. Они или погибли или умерли от ран в первые годы после войны. — Секретарь достал какую-то папку, полистал и сказал — Вот ваш Винс, под номером сорок шесть из пятидесяти двух оставшихся в живых лётчиков дивизии. Раз в месяц, а то и чаще, мы получаем известия о том, что кто-то из них умер.

Я вышла на улицу и долго сидела на скамейке в соседнем парке. Наконец я поднялась, чтобы поехать в Историческую библиотеку. Знакомый мальчик, подобрал мне материалы о маршале авиации Полозове. В каком-то журнале я нашла фотографию маршала с его автографом, и тщательно срисовала этот автограф. В ближайшем книжном магазине я купила шикарную поздравительную открытку с Днём Победы. Потом вернулась и купила ещё одну. Я собиралась заняться подделкой документов, могла сделать ошибку, и решила, что вторая открытка нужна про запас.

Приехав на работу, я старательно составила текст поздравления для дяди Толи, от имени совета ветеранов его дивизии. Потом отпечатала его на машинке, как будто оно стандартное, где фамилия, имя и отчество адресата вписывается от руки. Угрозами и шантажом подключила сообщника к своему «грязному» делу — попросила мужа написать эти самые фамилию, имя и отчество дяди Толи. Потому что мой подчерк в его семье знали. Оставалось главное — подделать, вернее, нарисовать подпись маршала авиации Полозова. И муж подсказал мне «гениальную» идею — изготовить одноразовое факсимиле на стирательной резинке. И мы это сделали! Я пошла на почту и отправила поддельную во всех смыслах открытку дяде Толе.

Прошло две недели, и я получила письмо от майора Винса. Дядя Толя писал мне о том, что я человек слова, и о своей безграничной мне благодарности за то, что я сдержала это самое данное ему слово, и съездила повидать его однополчан в сквер у Большого театра. А я, прочитав письмо от дяди Толи, ревела белугой, и чувствовала себя отпетой мошенницей.

Дядя Толя умер через полтора года. На следующий День Победы, я отправила ему вторую купленную открытку, но уже от себя лично. Дядя Толя её получил, но прочитать уже не смог — он ослеп, прочитала ему жена.

Постепенно из памяти ушло воспоминание о моём «страшном преступлении» по подделке документов. И вот тридцать пять лет спустя, дочь дяди Толи мне говорит, что его дети и внуки помнят, как я ездила на встречу ветеранов дивизии, где служил её отец, и хранят открытку от Полозова.