21. Кто сможет вернуться

Воспоминания были невероятно яркими, как будто происходящими сию минуту. Всё прочувствовалось так, как если бы не прошло множество лет с тех пор. Всё красочно, ярко, выпукло.

– Помнишь, мы утром решили перейти на ту сторону речки по прижиму, и идти не по дороге? Хорошо, что мы не знали тогда, что этого нельзя делать. Много чего нельзя. Но если хочется, то можно. Перешли ведь, хоть и бурлила вода так опасно, вещи подмочили, жаль, – улыбнулась Томка.

– А если получится, и ты начнёшь всё сначала, тебе не будет страшно в поездках, зная обо всех опасностях?

– Да нечего думать о плохом. Буду, конечно, осторожнее, но ведь что-то или кто-то оберегал нас раньше, так почему теперь бросит?

– Да, точно, оберегал,– согласилась я.

– А еще, помнишь, когда после перехода реки шли по крутому берегу напрямик, и, вынырнув из-за скалы, увидели людей на противоположном берегу? Заметив нас, они страшно заволновались. Сразу что-то кричать начали, отчаянно махать руками, а мы ноль внимания! Мужики там, а мы тут. Что им нужно, нас не касается. А оказывается, в этот момент должен был произойти подрыв скалы. Они прокладывали, расширяли дорогу. Взрыв и камнепад получился знатный! Но камни нас минули, хотя рядом упало несколько огромных глыб. Сейчас страшно становится от тех воспоминаний.

– Да, ощущения не из приятных. Мороз по коже пробежал, что было. Хранил нас кто-то. Хранил. И вспомни, реально, что бы было, не встреть мы через несколько дней гляциологов, которые подобрали и обогрели нас, и взяли в свою компанию?

– Наверное, замерзли бы вверху под этой дурацкой клеёнкой. Ведь уже два раза сушили днем вещи после ночных дождей. Клеёнка оказалась непродуманным и неправильным решением, она почти не спасала от подмокания. Что бы случилось дальше, если бы…

На шестой день пути от Иссык-Куля на нашей тропе повстречались гляциологи из Ленинградского университета. Аспирант Виталик и студент Петька. У них было всё, что нужно, для подъёма и выживания: две палатки, примус (дров, чем выше, тем становилось меньше) и достаточно еды. Здоровые ребята. Не сильно напрягаясь, они всё тащили на себе. Пригласили нас на ужин, а потом, выяснив, что мы бескрышные, потеснились и выделили одну палатку. Вот это было чудо! Чудо на уровне выигрыша в лотерею, так нам тогда казалось.

– Неплохие ребята. В высокогорье без них могли бы замерзнуть, – ностальгически заметила Томка. – Жаль, жизнь развела.

Я бросила на Томку понимающий взгляд. Ей тогда нравился Виталик. Он был хорошим умным парнем, и я не знаю, почему у них не срослось. Томка обходила стороной этот момент. Её вообще трудно раскрутить на разговоры о личном. Вот про насекомых и любую живность могла говорить часами.

– А я помню, и до сих пор соболезную, бедному кудрявому Петьке. Он так пытался за мной ухаживать. У нас даже до поцелуев дело не дошло, а ему хотелось большего. Не получилось. У него выработался устойчивый рефлекс на меня. Как только, после всех наших и их дел, мы садились, вечерком, возле костра ужинать, он пытался меня приобнять. Я, честно, только внимательно и пристально смотрела на него, не более, а у него начинали жутко болеть зубы. Он тогда называл меня ведьмой, но потом, по возвращению домой, долго писал письма и приглашал в Ленинград.

– Да, кто-то нас, действительно, хранил, – повторили мы уже почти аксиоматическую истину.

– Это точно, хранил и кормил даже.

Воспоминания как-то плавно перетекли на другой наш поход, и началось:

– А помнишь, на Чимгане, когда, вымученные голодом, но не сломленные в надеждах, – тут Томка весело засмеялась,– мы мечтали каждый о своём: я о сладком, ты о колбасе, а Альфредыч, мир его душе, хотел духовной пищи? Бог исполнил наши мечты. Мы наткнулись на стоянку туристов, им, видимо, лень было тащить вниз оставшиеся продукты, и мы обнаружили здоровенную палку сухой колбасы, пол-ящика вафель и журнал «Юность»? И каждый получил то, о чём мечтал.

– Но поделился с товарищами, – вставила и я свою реплику. – Сладкое и колбасу съели тут же, а журнал прочитали от обложки до обложки, так интересно было.

От наплыва воспоминаний в голове просто чесалось. Мысли мгновенно вспыхивали, лезли одна впереди другой, да так ярко, так невероятно сильно. Эмоции били через край.

Одно из ярких воспоминаний о Чимгане – мой солнечный удар.

Чимган не так далеко от Ташкента, жарко, солнцем выжжено внизу всё. Снег лежит в горах только на самых вершинах. Поэтому лучшие бабочки обитают именно там, под снежной кромкой. Там и растительности больше.

Часов с пяти утра начали подъём, следовало подняться к снегу до жары. Но всё равно, даже у края снега чувствовалась жара. Особенно, когда бегаешь вниз и вверх по склону. Азарт охватывал бешеный. Бабочки – отпад. Чудесные виды, не ловленные ранее. За беготнёй, попить и почувствовать себя некогда, и только, когда меня как будто ударило по голове, поняла: что-то не так. Неправильно в голове как-то. Остановилась. Присела и тут же опрокинулась на землю. Почва была горячей. Глянула перед собой и – о, ужас! – на меня летит кто-то размером со слона. Огромный, с крыльями. Ничего не соображаю. Моргаю. А этот слон с крыльями мимо меня туда-сюда, туда-сюда мотается. С трудом сообразила, что это ласточка, но огромная какая-то. «Плохо дело, плохо… – проковыляла мысль. – Двигай, Аська, попой, а то помрешь». И я поползла вверх по склону к снежнику. Минут тридцать ползла и – о счастье! – коснулась снега. Главное, голову на него положила, остужаться. Как не простыла, не знаю. Но очухалась. Вечером сама до лагеря добралась. С тех пор перегрев переношу плохо.

Вопрос об охране, нас, таких неповторимых, никак не исчерпывался.

– Да, хранил нас кто-то, Аська, – многозначительно покивала Томочка. – Вот только зачем, ты подумала?

– Видимо, нас ещё тогда хотели гармонизировать, – улыбнулась. – Ты вот и так личность гармоничная, а я в процессе. Потому что сержусь на детей, рефлексирую, унываю часто. Вот ты – другое дело. Хотя и у тебя по одному показателю гармоничности полный провал.

– Что, так уж и полный? И по какому? По какому, интересно, расскажи! – наёжилась Томка.

– Да у меня тоже, подруга, по этому пункту гармония не наблюдается. Где наши мужики?

– Да зачем они сдались? Я и так счастлива.

– Вот позвольте усомниться немного. Кто хотел замуж за рубеж?

– Ну, было, но давно, а сейчас…

– Сейчас ты опять молодая и симпатичная. Что делать будешь? Скажи, почему у нас у всех, мягко говоря, большая «Ж» с этим делом? Их всех или Бог прибрал, или вообще не дал, или дал таких, что лучше бы не давал. А?

– Нужно подумать, но с ходу идёт такая мысль: воспитали нас такими, время такое было. Ясли, садик, школа – основной дом. Родители на работе, горят ею, приходят усталыми. Что, мы видели счастливую семейную жизнь? Вон у Таськи мать всю жизнь на противочумке в командировках девять месяцев в году, у Ксюхи – в работе, зав. лаборатории, наука, эксперименты. У других что-то по-другому, но семьи, почти, ни у кого нет. И учиться не у кого было, и пример брать не с кого. Мечтали о свершениях, тайге, романтике. И главная ошибка – вера в слова, создание эдакой мыслеформы: «Трудное счастье – находка для нас». Зачем такие трудности на себя накликали, спрашивается?

– Да уж, напели и накликали, получается.

– Получается.

– Что мы слушали и принимали без сомнений – «Кажется, будто давно меня ждет край, где ни разу я не был». Крепко засело внутри, не искоренишь. Мне и сейчас так кажется, что ждет и манит. Ничего не изменилось.

– Изменилось. Дети. Появились дети – и получили. Думали о профессии, а не о детях и семье. Вот и расплатились.

– И наши дети так же могут расплатиться, пусть их минует наша участь. Наверно, где-то так. Мир стал другой.

– Вряд ли кого-нибудь можно изменить, начав всё сначала, так, по мелочам если. Но я подумаю. Всё равно стала бы биологом.

– А я бы постаралась лет пять прожить в тайге, а потом… Лес – это мое, без него никуда. Страна была большая, нашла бы, куда отправиться. Может, на север, может, в какой заповедник.

– А потом?

А потом…

Мы сидели тихо. Каждый думал о своём. Наверное, только когда совсем стемнело, мы опять заговорили.

– Том, как думаешь, кто согласится легче всего начать сначала? Мне одна подруга прочитала стишок на эту тему:

Я не сумею всё начать с нуля -

Ведь я давно во всё утратил веру.

Продолжение следует