мне юг не нужен

                ... you have such a february face,
                so full of frost, of storm and cloudiness...

                (c) william shakespeare, «much ado about aothing»





она ждала осень, как самого прекрасного и страстного мужчину, который приходит раз в год и осыпает поцелуями — поэтому листья опадают с ветвей, обнажая их суть. нас бесконечно учили, что дело в земных законах, в фотосинтезе, притяжении и лунных фазах, но всем живым правит страсть: луна влюбляется в солнце, готовая ради него смести океаны с лица земли, сотворить сокрушающие штормы и уничтожить всё живое во имя великой любви. страсть испепеляет, сбрасывает оковы, стирает границы, фальшивые маски — она есть начало.

она ждёт сентябрь — заваривает чай с бергамотом по вечерам и тыквенный латте, щедро присыпанный корицей и солью, что кристалликами хрустит на зубах, просыпаясь пораньше, чтобы встретить рассвет. ее авторский напиток, согревающий внутренности лучше любого алкоголя и глинтвейна. аромат кофе, благовония, ее парфюм с нотами абсента и ветивера, симфонии малера, сменяющиеся друг за другом на старом проигрывателе — ее мир целостный и для кого-то слишком прозаичный, несуществующий, но она чувствует его практически осязаемо, делясь частью своей души.

она ждёт сентябрь и пишет ему письма чернилами, кровью, запечатывает в конверты и отправляет, забыв указать адресата. она танцует обнаженной в шелках и кружевах, чтобы он пришёл и согрел ее плечи, накинув огромный пиджак, всегда пахнущий чем-то морозным и пряным: на нем вышитые листья и цветы — они переливаются всеми палитрами радуги, оставляя на тёмных локонах этот дурманящий аромат.

она провожает август в дорогу: он поникший, уставший, почти что простуженный, немножечко — пьяный. он погрязший в своём сожалении, что ее пора покидать. говорит, что, мол, вернётся через год абсолютно новый, счастливый и свежий, с охапками белых роз, чтобы снова ее баловать. она розы не любит, ей по душе ромашки и полевые, но об этом, конечно же, знает только сентябрь, что вплетает ей в косы алые маки и хризантемы, рассказывая сказки о далёких мирах. у неё крепкий кофе и вишнёвые сигареты в 5:30 — она смотрит на мир из-под чёрных густых ресниц. кожаные плащи, острые стрелки и неисчерпаемая вера в силу любви.

она любит лежать на его коленях, слыша тихий шёпот огня в камине, пока он читает ей заумные книги, иногда — стихи, ещё реже — рассказы. она чувствует пальцы в своих волосах, пока ливень танцует на тонкой глади стекла. она девочка с шрамом на безымянном, она вечно теряет зонты или просто их забывает, позволяя себе промокнуть, практически раствориться, наблюдая, как искажаются за стёклами лица проплывающих мимо авто. он же — строгий мечтатель, художник, он пишет ее, раздевая с какой-то глухой тоской, словно кожу с неё снимая. руки в краске, широкие брюки, глубина темно-карих очей — самый младший из всех своих братьев, он был до неё ничей. он — те добрые детские сказки, в которых нет место для зла, песнь о падающих мостах и тёплый шарф, заключающий в свои объятия. он читает шекспира ей не спеша, гладя плавный излом плеча — он для неё точно кай, а она его снежная королева, берущая в плен.

сегодня четверг, в ее туфлях — опять дождевая вода, а под кожаным тренчем невесомый атлас чёрного платья. она вновь спешит, чтобы встретить его спустя год промозглого расставания, за который успел измениться и он, и она. забегает под крытый скрипящий навес их привычной кофейни, избавляясь от лишних капель воды своих угловатых плеч — у неё колотится сердце, она его слышит по шелесту листьев и ветру средь узких и статных крон. он сидит у окна — возмужавший, почти что мужчина, его лба коснулись первые трещинки и морщины, но улыбка все ещё ребячески-нежна. он зовёт ее, промокшую, родную, в клетку сильных, но таких любимых рук — она слышит аромат высоких трав, вишневого варенья и корицы, гул тех далёких и морозных стран, в которых никогда не побывает, но он расскажет ей, а значит — «ну и что!». вот так столкнулись вновь два сердца, две судьбы: холодный айсберг и тепло души, повенчанные в звездах на бессрочно.