Генерал-мученик Иван Чика-Зарубин

Иван Никифорович Зарубин, больше известный его землякам и современникам по прозвищу «Чика», был пламенным патриотом «Яика-Горыныча», стойким защитником казачьих прав. С декабря 1773 по март 1774 года он, под псевдонимом «графа Чернышёва», руководил осадой Уфы и другими боевыми операциями в Башкирии, Прикамье и в Западной Сибири.

В Российской империи он официально числился «государственным преступником», но для многих казаков был национальным героем.

В 1828 году анонимный уральский (яицкий) казак написал и даже напечатал поэму «Чика» (вскоре ставшую библиографической редкостью). Полвека спустя уральский казак Голованов посвятил Зарубину поэму «Герой-разбойник». В предисловии к поэме Голованов указал, что в 1877 году ему довелось познакомиться со 130-летним стариком, «горячим участником Пугачевского бунта», сообщившим ему много ценных подробностей из жизни Ивана Никифоровича Зарубина.

1. Начало боевого пути Чики-Зарубина

Дошедшие до нас биографические сведения об Иване Зарубине всё же не соответствуют масштабу его личности. Неизвестно даже, когда и при каких обстоятельствах получил он прозвище "Чика" (в дальнейшем сросшееся с его фамилией). Родился Зарубин в 1736 году, предположительно в Яицком городке — войсковой столице. Был племянником походного атамана И. Ульянова. И дядя, и племянник принадлежали к Партии войсковой руки, составлявшей оппозицию Партии старшинской руки, или "послушным казакам“. Послушными на Яике презрительно нарекли старшин-соглашателей, раболепствовавших перед узурпаторшей Екатериной II. При поддержке царской администрации (то есть царИЦЫНой администрации — так в данном случае будет точнее), они стремились любой ценой утвердить свою наследственную власть на Яике и своекорыстно захватить в свои руки распределение войсковых доходов. Перешагнув тем самым через старинные основы казачьего самоуправления!

Голованов вложил в уста Зарубина следующий монолог:

С мечтами детства возникала
Во мне к свободе милой страсть,
Меня томила, ужасала,
Гиганта северного власть...
Стеснил он волю золотую
На берегах родной реки,
Но, твердо помня жизнь иную,
Скорбят и ропщут казаки...


Чика-Зарубин стал одним из зачинщиков Яицкого восстания 1772 года. Все повстанцы (особенно, преобладавшие на Яике староверы) глубоко почитали Государя-мученика Петра III. А многие даже сомневались в его гибели... После поражения казаков-"горынычей" в битве на реке Ембулатовке, нанесённого екатерининским генералом Фрейманом, Зарубин сумел избежать жестокого наказания — и в июле 1772-го, вместе с двоюродным братом Ильёй Ульяновым (сыном вышеупомянутого Яицкого походного атамана), укрылся в дальних степных хуторах, за пределами Земли Яицкого войска — «на Узенях», в бассейне «рек внутреннего стока» Большой Узень и Малый Узень. Зарубину даже удалось спасти одно из войсковых знамён.

— «Оно нам ещё изгодится!» — пророчески сказал Чика-Зарубин перед отъездом на Узени, где ему предстояло несколько месяцев скрываться у братьев по вере, перебираясь с хутора на хутор…

В течение многих веков Узени находились в сфере влияния Яицкого казачьего войска, хотя административно-географически входили в его пределы лишь частично (в нижнем течении обеих рек). Именно яицкими казаками и было введено в оборот обобщённое название этой речной географической области, краткое и хлёсткое: Узени. Здесь, на Узенях, беглецы из разных земель строили среди камышей землянки и часовни. Здесь располагались старообрядческие храмы и скиты. Их основателями были как яикцы-«горынычи», так и староверы из Центральной России, и — после милостивого указа Петра III — староверы-реэмигранты из Речи Посполитой.

На Узенях в то время дышалось куда свободней, чем в Петербурге, Москве, Поволжье. Или на порабощённом Яике…

2. Встреча Зарубина с Пугачёвым

Ивану Зарубину могли бы предстоять ещё долгие безвестные скитания, если бы судьба не свела его с другим безвестным скитальцем, слухами о котором полнились Земли Яицкая и Узеньская.  С самозванцем Лже-Петром III. Обстоятельства встречи Ивана Зарубина с Емельяном Пугачёвым весьма подробно изложены в протоколе показаний сотника Тимофея Григорьевича Мясникова на допросе в Оренбургской секретной комиссии (9 мая 1774 года). Так что именно Мясникова должны мы считать самым первым биографом Чики-Зарубина.

Где-то в августе 1773 года Зарубин нелегально вернулся в родной Яицкий городок и заявился к своему приятелю и прежнему соратнику Мясникову.

— «Давай, съездим на Таловый умёт, на сайгаков поохотимся!» — неожиданно предложил Чика.

Догадываясь, что не в сайгаках, конечно же, дело, — Мясников согласился… Едва они выехали из города, Чика неожиданно сказал:

— «Поедем со мною, Тимофей, посмотрим проявившегося Государя Петра Федоровича! Я слышал, что он здесь, на Таловой».

Видимо, именно этот слух (правдивый, как мы знаем, лишь отчасти) и привёл беглеца Зарубина в родной город. К вечеру друзья добрались до Талового умёта. В этом урочище располагался постоялый двор, принадлежавший отставному солдату С. М. Оболяеву (он же — Абаляев; со Степаном Оболяевым Пугачев познакомился в декабре 1772 года, во время своего первого путешествия на Яик). Там они встретили «каких-то двух мужиков». Подъехав к мужикам, Чика о чём-то тихо переговорил с одним из них. А потом, вернувшись к Мясникову, сказал:

— «Нет его теперь здесь, он отлучился куда-то и будет сюда завтре рано».

А незнакомец подтвердил:

— «Вы ночуйте здесь. Он завтре сюда будет, и вы его увидите!»

Поутру 28 августа 1773 г. тот же незнакомый мужик, заглянув к ним в комнату, сказал:

— «Государь ещё не бывал, подождите, он скоро будет».

Решив, что «Государь», может быть, еще нескоро возвратится, Мясников и Зарубин поехали вдоль речки Таловой, чтобы, и в самом деле, немножко пострелять сайгаков. Однако, проехав с версту, они увидели на другой стороне речки знакомых яицких казаков — Дениса Константиновича Караваева и Максима Григорьевича Шигаева. Караваев ехал верхом, а Шигаев сидел в телеге… Подъехав на близкое расстояние, Мясников с Зарубиным увидели, что те двое остановились и стали выпрягать лошадь. Когда же они подъехали вплотную, то увидели уже одного Караваева, а Шигаев скрылся в кустах…

— «Зачем вы сюда приехали?» — спросил Чика Караваева.

На что Караваев ответил:

— «Я приехал сайгаков стрелять, да теперь холодно, так остановился, подожду пока солнце взойдет повыше и будет потепляе».

Тогда Мясников с Чикой спросили его:

— «Да с кем же ты сюда приехал? Мы тебя видели сам-друг!»

Караваев, ехидно улыбнувшись, ответил:

— «Со мною ехал один кызылбашенин, да он пошёл сайгаков стрелять, а я здесь остался отдохнуть…»

Полагая, что Чика с Мясниковым не смогли издали опознать Шигаева, — Караваев дал простор своей фантазии. Якобы, его спутник — азербайджанец из старинной секты кызылбашей (буквально: „красноголовых“). Казаки около трехсот лет яростно дрались с захватившими Иран и часть Кавказа кызылбашами. Но иногда оказывали гостеприимство беглецам из их среды (одним из них был пугачёвец Василий Торнов, о другом таком кызылбашенине упоминал В. И. Даль).

Услышав лживый ответ, Чика крикнул Караваеву:

— «Полно от нас таиться! Ведь мы знаем, зачем вы сюда приехали!»

Тогда Караваев спросил:

— «Да зачем же, ты думаешь?»

На что Чика сказал:

— «Полно, брат, лукавить-то, ведь вы приехали сюда не сайгаков стрелять, а смотреть Государя Петра Федоровича, который, слышно, живет здесь».

Караваев ему ответил:

— «Полно врать-то! Мы этого и не слыхивали, и не знаем»!

Но Зарубин продолжал настаивать:

— «Да полно уж от меня таиться! Ведь я знаю, мне все сказано!»

Только тогда Караваев счёл за лучшее признаться Чике:

— «Ну, ин это правда, что за тем. Только ты помолчи!»

Тогда и Чика открыл свои намерения:

— «Мы и сами за тем же сюда приехали».

После чего Караваев честно ответил:

— «Да его здесь нету, погодите немного…»

Караваев удалился. Прошло около часу. Появился тот же местный мужик — и объявил:

— «Государь приехал и теперь сидит с казаками» (имея в виду Караваева и Шигаева).

Однако, когда Мясников с Чикою прибыли в условленное место, «где мужик им указывал», — то обнаружили там только одного Караваева. Когда же Чика стал спрашивать:

— «Да где ж Государь-то? Нам сказали, что он у вас».

То Караваев сказал:

— «Нет его здесь, поди спроси его на умёте».

Чика тут же поскакал на умёт, но вскоре вернулся.

— «Что вы таитесь меня и его не показываете? Ведь я за тем сюда приехал, чтоб его видеть, и так я рад его дожидаться до самой ночи, и отсюда не поеду, пока не увижу!''» — жёстко сказал Караваеву Чика.

— «Слезь-ка с лошади да перекрестись пред образом, чтоб никому об этом не сказывать! А без того я тебе мало верю!» — ответствовал осторожный и осмотрительный, но, по всей видимости, глубоко-набожный Денис Караваев. Тогда и Чика, и Мясников слезли с лошадей и сотворили пред святым образом клятву, «что сие пребудет от них в тайне».

И тут же на голос Караваева, которой крикнул:

— «Выходите из оврагу!», —

появился Шигаев, а с ним неизвестный пришелец в шерстяном армяке, в сапогах и в шляпе. От весьма наблюдательного Тимофея Мясникова не укрылось, что этот «неведомо какой человек» был «похож на казака». А отнюдь не на голштинца, как следовало бы! Но в тот день ни Мясников, ни Зарубин (если даже Мясников поделился с ним своими впечатлениями) не придали этому значения.

Пришелец, поравнявшись с ними, снял шляпу, поклонился, и торжественно произнёс:

— «Здравствуйте, господа казаки Войска Яицкого!»

Интересно, что в фильме Эдуарда Володарского «Емельян Пугачёв» (Мосфильм, 1978 г.) эта историческая фраза была процитирована с политкорректным искажением: «Здравствуй, Войско Яицкое!», то есть без "господ казаков".

Мясников про себя ещё отметил, что наречие незнакомца было «малороссийским» (украинским). Впоследствии Екатерина II также считала (исходя из каких-то не дошедших до нас сведений) донского казака Пугачёва — «человеком породы малороссийской». Быть может, предки его были днепровскими казаками, эмигрировавшими на Дон в XVI или XVII столетии.

Между тем, пришелец продолжил:

— «Ну, господа казаки, вы пришли сюда и хотите видеть Государя Петра Федоровича? Так я самой тот, кого вы ищете и теперь своими глазами видите! Я по ненависти бояр лишен был царства и долго странствовал. А теперь хочу по-прежнему вступить на Престол и за тем к вам пришёл. Примете ли вы меня к себе и возьмете ли на свои руки?»

Тогда Караваев спросил его:

— «Цари, я слыхал, имеют на себе царские знаки. Так, буде ты — царь, то покажи нам их!»

Пришелец, недолго думая, разрезал ножом ворот своей рубахи, показал им монетообразные пятна на груди (это были пятна от золотухи, перенесённой им в детстве) — и самоуверенно сказал:

—  «Вот, смотрите, ведь у вас таких знаков нет. Не сумневайтесь об этом, я есть подлинно государь Петр Третий!»

После чего продолжал:

—  «Ну, теперь вы видите меня. Так хотите ли взять под своё сохранение? Вы — люди обиженные и разоренные, так я за вас вступлюсь. А вы — меня не оставьте и вступитесь! А до времени никому из ваших ПОСЛУШНЫХ казаков не сказывайте!».

И тогда Караваев, по воспоминаниям Мясникова, сказал Зарубину:

— «Ты, Чика, знаешь все урочища безопасные. Так возьми Государя сохрани!»

Чика взялся. И сохранил.

«С крайним рачением укрыл его от поимки, когда за самозванцем выслана была из города сыскная команда…» — как было об этом сказано в Сентенции о наказаниях от 10 января 1775 года.

В трагедии немецкого писателя Карла Гуцкова «Пугачев» (1847 г.), заглавный герой глубоко угнетён выпавшим на его долю жребием самозванства. По гуцковскому сюжету, это ведь и был жребий в самом буквальном смысле. Но трудно сказать, испытывал ли моральные терзания реальный Емельян Пугачёв? А вот опасения за свою жизнь — безусловно.

Ещё 26 августа Пугачёв командировал Оболяева в старообрядческий Верхний монастырь, располагавшийся в Мечетной слободе, на берегу реки Иргиз. От него требовалось побеседовать с монахами и подыскать среди них хорошо грамотного, подходящего на должность писаря. Однако, Оболяев был арестован!

То есть проживание на Таловом умёте стало теперь небезопасным.

3. Военная карьера Ивана Зарубина

31 августа Пугачёв попросил Зарубина переправить его на хутор казака Кожевникова. Сюда-то Зарубин и другие казаки вскоре привезли 12 старых войсковых знамен, которые тайно сберегались с 1772 года. Теперь им, овеянным боевой славой, предстояло сыграть свою роль на новом витке борьбы с тиранией. Кроме того, Михаил Кожевников изготовил по их образцу несколько новых знамён.

С первых дней восстания (которое вошло в историю как Пугачёвское, — хотя сами повстанцы не называли и не могли его так называть), начавшегося 17 сентября 1773 года, Зарубин находился в числе ближайших советников Пугачёва. Когда из Яицкого городка прискакал на хутор гонец, передавший, что коменданту правительственного гарнизона стало известно о месте укрытия «Государя» и на его розыски выслана из Яицкого городка команда, — казаки поспешно выехали к хутору казака Толкачёва. В пути Пугачёв поручил Чике-Зарубину собрать на Толкачёвский хутор всех единомышленников, а юному, но весьма начитанному казаку Ивану Почиталину, коорый назначкен был писарем, — продумать текст царского указа к Яицкому войску:

— «Ну как народ сойдётца, а у нас письменного ничего нету, чтоб могли народу объявить».

Иван Почиталин хорошо знал предания из истории Яицкого войска, в том числе и о погибшей в пожаре грамоте царя Михаила Фёдоровича, в которой за казаками была подтверждена издавна населённая ими «река Яик с вершины до устья». Присутствуя в доме отца при беседах казаков «Войсковой партии», Иван чётко представлял себе, о каких старинных вольностях, отнятых российской властью, были их чаяния. Из этих положений и сложился текст первого указа «императора Петра Федоровича». На хуторе Толкачёва Почиталин зачитал его прибывшим туда с окрестных хуторов и форпостов казакам.

«Самодержавного императора, нашего Великого Государя Петра Федоровича Всероссийского и прочая, и прочая, и прочая.

Во имянном моем указе изображено Яицкому войску: как вы, други мои, прежним царям служили до капли своей до крови, дяды и отцы вашы, так и вы послужите за свое Отечество мне, Великому Государю императору Петру Федоровичу. Когда вы устоите за свое Отечество, и не истечет ваша слава казачья от ныне и до веку и у детей ваших. Будити мною, Великим Государем, жалованы: казаки и калмыки и татары. И которые мне, Государю Императорскому Величеству Петру Федоровичу, винные были, и я, Государь Петр Федорович, во всех винах прощаю и жаловаю я вас: рякою с вершын и до устья, и землёю, и травами, и денежным жалованьем, и свиньцом, и порохом, и хлебным правиантом.

Я, Великий Государь император, жалую вас, Петр Федорович.

1773 году сентября 17 числа»

Коммунисты и великорусские шовинисты упорно отрицают существование казачьей нации. НО вот в этом историческом документе казаки были упомянуты вместе с калмыками и татарами через союз И. Как нация, а не сословие!!!

Пугачёв вспоминал после ареста, что при чтении указа «все люди были тогда в великом молчании и слушали, как он приметить мог, весьма прилежно».

Пугачёв обратился к собравшимся:

— «Хорошо ль? И вы слышали ль?»

В ответ раздались всеобщие крики:

— «Хорошо! И мы слышали и служить тебе готовы!»

После чего отряд во главе с Пугачёвым, под старинными знамёнами, сохранёнными Чикой-Зарубиным и другими повстанцами, двинулся в сторону Яицкого городка. Во всех попутных казачьих селениях Почиталин зачитывал указ с неизменным всеобщим одобрением. И при подходе к Яицкому городку 18 сентября численность отряда достигла 300 человек. Навстречу восставшим из города вышел сводный отряд из казаков, под командой старшины Акутина, и гренадер правительственного гарнизона, под командой капитана Андрея Прохоровича Крылова. Это был отец знаменитого баснописца. Посланный от Пугачёва казак передал список указа Акутину, с требованием прочесть его казакам. Акутин отказался, заявив, что он считает государыней Екатерину, а список отдал Крылову, который прочёл его молча и спрятал в карман, со словами:

— «Пропали вы, войско Яицкое!»

Вскоре Зарубин вошёл в «Тайную думу» самозванца. Он занимал командные посты в повстанческом войске, участвовал во взятии яицких крепостей и в боях под осаждённым Оренбургом. Вместе с походным атаманом Андреем Афанасьевичем Овчинниковым, Чика-Зарубин возглавлял сводный отряд, который в боях 7-9 ноября у деревни Юзеевой, под Оренбургом, нанёс поражение карательному корпусу генерала Василия Алексеевича Кара. После чего шотландец Кар сдал командование корпусом генерал-майору Фрейману и уехал в Москву. За это указом от 1 декабря 1773 года Кар был отправлен в отставку, с запретом проживания в столицах.

В самом начале декабря 1773 года Зарубин был послан в Уфимский уезд, на Воскресенский медеплавильный завод, для организации производства пушек и снарядов. Сопровождали Зарубина Илья Ульянов и Яков Антипов. Дело стало быстро налаживаться: «заводские зачали уже лить чугунныя пушки». Однако, Зарубину удалось пробыть на Воскресенском заводе не больше недели…

В начале декабря — то ли из конспиративных, то ли из пропагандистских соображений — Пугачев пожаловал хранителю войскового знамени титул «графа Чернышева». После чего 14 декабря отправил Зарубина с Воскресенского завода под Уфу (Пугачев прислал Чике из Бердской слободы «Высочайшее повеление» прибыть под Уфу), для руководства находившимися там отрядами восставших. Иван Никифорович Зарубин незамедлительно покинул Воскресенский завод — чтоб появиться под Уфой в новом качестве «Ивана Никифоровича Чернышёва». Но в народном сознании Чика зачастую ассоциировался с графом Захаром Григорьевичем Чернышёвым, героем Семилетней войны. Который, со своей стороны, сохранил верность Екатерине II. На момент восстания Захар Григорьевич находился в Белоруссии.

Объединив разрозненные повстанческие отряды (состоявшие из казаков, башкир, татар, марийцев и русских крестьян) в 12-тысячную армию, Зарубин-Чернышёв приступил к осаде Уфы, обороняемой гарнизоном и ополчением из отставных военных, местных казаков, дворян и посадских людей. По его инициативе, в селе Чесноковке, под Уфой, был сформирован штаб, осуществлявший руководство повстанческим движением на Среднем Урале, в Прикамье и Зауралье, дополнявший собою деятельность главной ставки Пугачева, находившейся в Бердской слободе, под Оренбургом (Девлеткамов М. И. — Вехи борьбы за Яик // Ракурс. — 2004. — № 2).

В январе 1774 г. в подчинение Чики-Зарубина вошли атаманы и полковники, державшие, со своими отрядами, в блокаде Кунгур (пугачёвцы не раз штурмовали этот город, но взять его так и не смогли): И. С. Кузнецов, Салават Юлаев, Бахтияр Канкаев, Ильчигул Иткулов, М. Е. Мальцев и мещеряк Канзафар Усаев. В том же месяце атаманы И. Н. Белобородов и К. Усаев предприняли поход к Екатеринбургу.

В конце января Зарубин приказал атаману Кузнецову вызвать Канзафара Усаева под Кунгур — и арестовать его:

* за неисполнение приказов,

* за присвоение трофейного имущества

* и за беспричинную казнь коменданта Ачитской крепости капитана В. Воинова.

После чего Чика-Зарубин отправил Канзафара на суд к Пугачеву. Доставленный под конвоем и в цепях в Бердскую слободу, тот предстал перед Пугачевым, повинился в своих проступках и был помилован. Самозванец вновь отправил Усаева под начало Белобородова…

Несмотря на неудачи под Уфой, авторитет и власть «графа Чернышева» вскоре были признаны на огромной территории, переданной Пугачевым в ведение Зарубина и Чесноковского штаба. В начале января 1774 г. с захваченного восставшими Ижевского завода в Чесноковку были отправлены заводская казна и отряд заводских людей численностью до 1700 человек. Прибыли в Чесноковку и контингенты с Воткинского завода. Зарубину адресуются боевые донесения о действиях повстанческих отрядов в Казанском крае и в Пермской провинции, из-под Челябинска и со всех четырёх дорог Башкирии (Башкирия вплоть до конца XVIII в. делилась на четыре административные единицы, которые назывались "дорогами". Западная часть Башкирии называлась Казанской дорогой, центральная и южная часть — Ногайской, восточная часть — Сибирской; территория, тянувшаяся узкой полосой к северу от города Уфы, — Осинской дорогой). Распоряжениями Зарубина в далекой от Чесноковки Казанской губернии назначаются атаманы и есаулы. Именно в Чесноковке получил чин полковника действовавший под Осой и Верхними Муллами Абдей Абдуллов. Весть о представителе «царя Петра III» на Урале дошла до Сибирских пределов…

8 февраля 1774 г. атаман Грязнов, посланный Зарубиным под Челябинск, с большим трудом сумел взять эту крепость…

19 февраля 1774 г. Зарубин штурмом взял крепость Нагайбак (из которой 8 февраля екатерининские войска выбили отряд Василия Торнова).

Между тем, затянувшаяся борьба за Уфу не увенчалась успехом. В ходе четырёхмесячной осады, отряды Зарубина не раз штурмовали её, врывались в предместья, но не смогли сломить сопротивления осажденных. Тем временем к Уфе приблизился подошедший с запада карательный корпус Ивана Ивановича Михельсона, который 24 марта 1774 г. атаковал Зарубинские отряды. Накануне к Зарубину-Чике в Чесноковку заехал Канзафар, следовавший на северо-восток, к Белобородову. И личным врагам пришлось сражаться плечом к плечу! Более четырёх часов зарубинцы отчаянно оборонялись, не раз бросались в контратаки, но не смогли устоять против фронтального и фланговых ударов. Они ретировались, оставив на поле боя до 500 человек убитыми, все пушки, а в ходе отступления потеряв до 7 тысяч человек пленными. Среди которых оказался и Канзафар, вскоре, впрочем, сподобившийся вырваться на волю.

4. Пленение и казнь

Сам Зарубин, после разгрома под Чесноковкой, вместе со своими ближними соратниками (И. И. Ульяновым, И. В. Губановым, С. П. Толкачевым) и ещё 20-ю казаками, бежал в крепость Табынск (по утверждению историка Н. Ф. Дубровина, Зарубин ещё за несколько дней до разгрома отправил в Табынск казну и часть провианта). Где удача уже окончательно изменила ему. Здесь 26 марта Зарубин, Ульянов, Губанов и Толкачёв были схвачены табынскими казаками, взявшими сторону правительственных войск.

Через 2 или 3 дня была сделана попытка освободить Зарубина и его товарищей. Из рапорта полковника Михельсона от 30 марта 1774 г. следует, что один из повстанческих атаманов (имя его в документе не указано) попытался вызволить пленных:

«он возмущал иноверцов, чтобы отбить называемого графа Чернышева с его сообщниками».

И как указывалось в официальных документах, он бы освободил зарубинцев, «когда б не поспешила посланная команда».

Вышеупомянутый анонимный атаман был схвачен и по приказу Михельсона повешен (в июне 1774 г. башкиры отомстили табынским казакам, атаковав и предав огню предместье Табынска).

Следствие над Чикой-Зарубиным велось в Уфе, затем в Казани. Всё это время на допросах он держался с несгибаемым упорством и мужеством. Чику обвиняли в том, что он «при самом начале бунта злодея паче всех в самозванстве утвердил, многим другим соблазнительный пример подал». Возглавлявший следствие генерал П. С. Потёмкин (родственник знаменитого фаворита) доносил Екатерине II, что ему так и не удалось склонить Зарубина к раскаянию и добиться от него откровенных показаний. На требование Потёмкина признать свою вину, Зарубин ответил, что все его помыслы и деяния «есть истинное служение Отечеству», направленное на защиту «нещастного Государя». С которым он до конца своих дней отождествлял встреченного им 28 августа 1773 года пришельца в шляпе.

В ноябре 1774 года Зарубин, как и ближайшие соратники Пугачёва — казаки Афанасий Петрович Перфильев, Максим Григорьевич Шигаев, Тимофей Иванович Подуров и крещёный иранец-кызылбаш Василий Иванович Торнов, — был отконвоирован в Москву — в Тайную экспедицию, где производилось «генеральное следствие». Но и здесь, как и во время допросов в Казани, Зарубин, несмотря на жесточайшие пытки, проявил большое личное мужество. Он отказался отвечать на вопросы начальника Тайной экспедиции при Сенате Степана Шешковского, лично ведшего следствие.

По приговору от 9 (20) января 1775 года Зарубин был осуждён на смертную казнь в Уфе — «как в главном из тех мест, где все его богомерзкие дела производимы были». Но перед этим Чика-Зарубин принуждён был лицезреть на Болотной площади Садовнического острова казнь своих боевых соратников; казнь самозванца, которому он вверил свою судьбу. Здесь же на глазах Чики палачи вырвали ноздри Ивану Почиталину и Денису Караваеву.

Далее Зарубина перевезли в Уфу, которую он безуспешно осаждал 10 месяцев тому назад.

24 января (4 февраля) 1775 года генерал-фельдмаршал Иван Никифорович Зарубин был обезглавлен в Уфе, самым последним из всех предводителей восстания, приговорённых к казни.

Голову славного «горыныча»
палач насадил на кол,
тело его было сожжено.

5. Посмертная репутация

В Сентенции о наказаниях от 10 января 1775 года навязчиво подчёркивается, что Чика-Зарубин «чинил многие смертоубийства верным рабам Ея Императорского Величества». А. С. Пушкин в «Истории Пугачёвского бунта» характеризует Чику как «человека хитрого и свирепого». Современный историк Н. Ф. Шахмагонов идёт ещё дальше, утверждая, что Чика «отличался особой жестокостью, звероподобностью»!

Однако, науке неизвестны прецеденты причастности Ивана Зарубина к каким бы ни было военным преступлениям. Совершались ли вообще таковые преступления пугачёвцами на территории вверенного Чике Уфимского уезда? — сведений нет. Хотя по другим охваченным восстанием регионам имеются подробные списки убитых. Согласно подсчётам М. И. Девлеткамова, в Пензенском уезде (где Чика-Зарубин никогда не бывал) приняли смерть от рук повстанцев 169 мужчин (из них — 97 штатских, в том числе несовершеннолетних) и 105 женщин (почти все они — дворянки, жёны и дочери офицеров правительственной армии). А вот данные по Пермскому уезду (где Чика-Зарубин оперировал наряду с другими командирами): от рук пугачёвцев здесь погибли 56 мужчин и всего одна женщина (Девлеткамов М. И. - Вехи борьбы за Яик // Ракурс. — 2004. — № 2).

Выше упоминался конфликт Ивана Зарубина с Канзафаром Усаевым — в связи с санкционированной последним казнью пленного коменданта Ачитской крепости. Таким образом, есть все основания видеть в генерал-фельдмаршале Зарубине гуманного и справедливого полководца.

© Copyright: Кирилл Козубский, 2022
Свидетельство о публикации №222090100013

6. Приложение. О переименованиях на Урале

Где труп лежит —
Там шихан стоит!
Где кровь лилась —
Там вязель сплелась!
Где слеза пала —
Там озеро стало!

(из яицкой казачьей песни)

Казачьи организации, действующие на территории Свердловской и сопредельных с нею областей, начиная с 2007 года системно (и пока без успеха) продвигают проект переименования Свердловской области в Уральскую. И в этом есть известный логизм. Однако ж, не всё так просто, не всё однозначно. В связи с чем, позволю себе сформулировать своё особое мнение.

Сам я глубоко убеждён в том, что именам и псевдонимам государственных преступников Ульянова-Ленина, Свердлова, Дзержинского, Сталина, Кирова, Фрунзе, Лазо, Чапаева, Ворошилова, Постышева, Воровского, Войкова, Володарского, Землячки, Гайдара и им подобных не должно быть места ни на карте России, ни на планах российских городов! И в данной связи считаю целесообразным переименование Свердловской области — но только не в Уральскую, а в ЗАуральскую. Впрочем, вариант с Екатеринбургской областью я также считаю вполне приемлемым. А вот Уральская область в России уже была, и располагалась она существенно южнее Пермской губернии (в которую раньше входил Екатеринбург).
Итак. Надо понять, что переименование Свердловской области в Уральскую может породить историко-топонимическую путаницу с некогда бывшей (а при большевиках расчленённой) Областью Яицкого казачьего войска. Как известно, в 1775 году, вскоре после казни Е. И. Пугачёва, И. Н. Чики-Зарубина и их ближайших сподвижников, Екатерина II переименовала реку Яик в Урал, Яицкое войско — в Уральское, яицких казаков — в уральских или уральцев, Яицкий Городок — в Уральск. Область Яицкого войска стала УРАЛЬСКОЙ областью! Всё это было сделано в порядке наказания. И с прицелом на полное забвение древнего и славного имени!
Но казаки не забыли! Сразу же после Февральской революции яикцы вернули себе прежнее имя, что было официально признано Кругами и Атаманами других казачьих войск.

Яицкий поэт Н. Ливкин так описал начало отчаянной борьбы с большевиками:

Мы жили, как всегда.
Но вдруг враги нежданно
Ворвались в наш родной,
Священный нам ЯИК!
Но братья-казаки
Не поддались обману,
Вот загудел набат —
И все собрались в миг.

А в 1918 году Яицкий Войсковой Круг учредил военный орден Архангела Михаила, с надписью по сторонам равноконечного креста:

ЗА ВЕРУ
РОДИНУ
ЯИК
И СВОБОДУ

Возрождённое имя реки и страны казачьей было признано Верховным Правителем России Адмиралом А. В. Колчаком, сформировавшим в 1919 году Яицкий корпус, направленный им из Сибири на прорыв к Яику (не дошёл).
Однако, при этом следует иметь в виду, что de facto на протяжении всей Гражданской войны продолжало бытовать двойное именование войска. И оно бытует доныне у диаспоры яикцев в Австралии. Поскольку "неправильное" имя на протяжении почти полутора веков было единственно разрешённым, вошло в документы, да и просто в привычку — полная его отмена оказалась технически невозможной, и в войске установился топонимический параллелизм.

Большевики, оккупировав Область Яицкого войска в начале 1920 года, незамедлительно дезавуировали решение казачьего Съезда/Круга от марта 1917 года о переименовании реки Урала в Яик и других соответственных переименованиях. Конечно, не столько из уважения к Екатерине II и её топонимическим экзерциссам, сколько с целью дезавуировать казачью государственность как таковую и всё, что было связано с нею... Пожалуй, следует подчеркнуть, что несмотря на весь антимонархизм большевиков — императрица (точней: узурпаторша) Екатерина II оказалась для них МЕНЬШИМ врагом, нежели свободолюбивые яицкие казаки и их наследие. Так М. В. Фрунзе в декабре 1919 года оперировал терминами «Уральское казачество» и «Уральская область». 20 марта 1920 года Уральская область была переименована в Уральскую губернию (а это уж прям-таки в духе доморощенных российских нео-монархистов ХХI века!).

26 августа 1920 года ВЦИК РСФСР принял декрет "Об автономной Киргизской Социалистической Советской Республике” — будущем независимом Казахстане. В состав КирАССР была включена и Уральская губерния, она же — Уральская область Российской империи, она же — Земля Войска Яицкого. Данное переподчинение области явилось выражением своеобразной благодарности казахам (киргиз-кайсакам) за их широкое участие в кровавом Туркестанском мятеже 1916 года. Примечательно, что в сентябре 1921 года в Уральск была направлена специальная комиссия во главе с Али-беем Джангильдиным (1884 — 1953). Это был большевик с дореволюционным стажем, посредник между РСДРП (б) и младотурецким комитетом «Единение и Прогресс» и один из руководителей вышеупомянутого Туркестанского мятежа.

17 января 1928 года Уральская губерния была вовсе ликвидирована. На её территории созданы два округа — Гурьевский и Уральский. Но вскоре последовали всё новые и новые перекройки административно-территориальных границ.

«Конечная цель всех этих "реформ" состояла (...) в полном уничтожении исторической памяти о казачестве на Урале. Действия революционных властей  были направлены на то, чтобы уничтожить традиции общинного жизнеустройства, разрушить казачью территорию как что-то единое и цельное и тем самым облегчить проведение социальных преобразований в крае.» — писал в самом конце ХХ века Николай Иванович Фокин, маститый краевед, пламенный патриот казачьего Яика-Урала.
И вот — наглядный пример анти-яицкого оскала коммунистов:

«Октябрь порастряс казачье самоуправство на Урал-реке, древнем казачьем Яике!» — злорадно писал в 1955 году ставший советским классиком-"корифеем" Всеволод Вячеславович Иванов (не путать с Никаноровичем).

Пускай этот литератор не всегда был большевиком — но однажды приняв их сторону в Гражданской войне, он стал мыслить и чувствовать как оккупант. И как оккупант расставлять акценты.

Начиная с 1991 года, я плотно занимаюсь изучением истории Яицкого войска и его современным возрождением. В 1990-ые годы мне удалось опубликовать в прессе три статьи по данному вопросу:

* Козубский К. Э. «Борьба за Яик». — «Русский Вестник», № 36-37 (68-69)/ октябрь 1992 (Библиографическое примечание: По недосмотру редакции, в данном номере «Русского Вестника» не был указан ГОД. Впрочем, этот номер легко узнаваем по цветной фотографии черниговского казака Игоря Талькова на обложке).

* Козубский К. Э. «Стёртая большевиками государственность». — «Третья сила» (Самара, редактор Марк Фейгин), № 1 (5)/ апрель 1992.

* Козубский К. Э. «Кому рукоплескал архиепископ?» — «Наши Вести» (орган связи Союза чинов Русского Охранного Корпуса, Санта-Роза, США), № 444 (2745)/ сентябрь 1996.

Во всех этих статьях я опирался на яицкую казачью терминологию, не екатерининскую. Во всех своих публикациях по Уральскому региону я ставил во главу угла именно казачью терминологию — и уже к ней по необходимости пристёгивал екатерининскую или советскую. Но я пришёл к выводу, что сегодня мы обречены на топонимический параллелизм. Поясню на простых примерах. Вот на уроке литературы учитель говорит:

— Пушкин посетил Уральскую область...

Так она именовалась при жизни Александра Сергеевича. Учитель может (а если школа стоит на казачьей земле — обязан) пояснить, что это — незаконно переименованная Область Войска Яицкого. Но если в составе РФ будет такой субъект как Уральская область (соответствующая восточным уездам бывшей Пермской губернии), то в детских головах неизбежно возникнет географическая путаница. Аналогичным образом, затруднено будет и понимание современным читателем любых цитат 1775 — 1917 годов, где так или иначе фигурирует Уральская область.

Решение двух скоррелированных между собой проблем я вижу в ОДНОВРЕМЕННОМ переименовании Свердловской области в Зауральскую (или Екатеринбургскую) и реки Урал — в Яик, а также города Верхнеуральска — в Верхояицк. Если б подобное было возможно…

Ныне Земля Войска Яицкого почти вся находится под суверенитетом Казахстана (что является юридическим последствием декрета ВЦИК РСФСР от 26 августа 1920 г.). В официальных документах этой страны Яицкий Городок (Уральск) именуется: Орал. Что созвучно екатерининской терминологии. Однако ж, река Яик по-казахски называется Жайык, опять же официально. Нетрудно увидеть, что Жайык - другая транскрипция Яика. Если для башкир и узбеков органично произношение — Яик, то для казахов — Жайык. Итак, в Казахстане средневековый топоним был, до известной степени, восстановлен. Правда, в русскоязычных документах транскрипция ЯИК не используется. Но хоть что-то...

В моей домашней библиотеке имеется достаточно редкая книга, с непривычно англизированным названием:

«Магазин землеведения и путешествий. Географический сборник», том II, Москва, в типографии Александра Семёна, на Софийской улице, 1853.

Я купил этот сборник в 1982 году, в Москве, в уютном букинистическом магазине на Пушечной улице. И это — бывшая Софийская, где как раз и была напечатана данная книга! Во II томе опубликованы два сочинения крупнейших немецких географов: «Воззрения на природу» Александра фон Гумбольдта и «Идеи о сравнительном землеведении» Карла Риттера. И вот цитата из Гумбольдта:

«Большая часть Киргизских и Калмыцких степей, виденных мною от Дона, Каспийского моря и Оренбургского Урала (реки ЯИК) до Оби и верхнего Иртыша близ озера Дзайзанг, на протяжении 40 градусов долготы — не представляет нигде своим крайним, видимым ограничением, как весьма часто Американские Льяносы, Пампасы и Prairies, поддерживающего небесный свод, морю подобного горизонта. Это явление представлялось мне здесь разве только в одну какую-нибудь сторону. Степи пересекаются разнообразно цепями холмов или хвойными лесами.»

Отметим здесь научную принципиальность великого германского энциклопедиста. Он не проигнорировал имя ЯИК, официально запрещённое в тогдашней России! (в царствование Николая I имя ЯИК de facto уже разрешалось употреблять в прошедшем времени, но отнюдь не в настоящем) Следует также выразить глубокую благодарность переводчику Н. Х. Кетчеру и цензору В. Флёрову, не посмевшим исказить гумбольдтовский текст.

Исходя из реалий своего времени, Александр фон Гумбольдт принял топонимический параллелизм Яика-Урала. Что вполне соответствует и реалиям нашего времени. В связи с чем, я призываю российскую интеллигенцию последовать благому примеру энциклопедически образованного Гумбольдта!


* * *

Отд. издание — книга: Кирилл Козубский «Генерал-мученик Иван Чика-Зарубин» (Кимры, 2023)